Володин Александр. С любимыми не расставайтесь! (сборник)

   Зазвонил телефон.
 
   ЛЯМИН. К черту всех! Меня нет дома.
   НЮТА (не отпуская его). Подожди, мало ли кто это может быть. Лидия Григорьевна, возьмите, пожалуйста, трубку.
   МАТЬ (в трубку). Да?.. Его как раз нет дома, это его мать… (В страхе.) Что?.. Хорошо, я передам. (Положила трубку.) Леша, не волнуйся, ваша Люба отравилась.
   ЛЯМИН (опустился на стул). Надо идти.
   НЮТА. Идем вместе.
 
   Лямин поднялся, он пошел не к двери, а на диван. Лег странно, лицом вниз, боком.
 
   ЛЯМИН. Это я виноват. Надо было пустить ее в отпуск с этой Валей Чулко.
   НЮТА. Мама моя, какой он бледный.
   МАТЬ. Ему плохо.
   НЮТА. Надо вызвать врача. Я знаю телефон, очень хороший врач, он все некрологи подписывает.
   МАТЬ. Это инфаркт.
   ОТЕЦ. В таком возрасте инфаркта не бывает. Где там ваш телефон врача?
   НЮТА. Забыла.
   ОТЕЦ. Тихо все!
 
   Он держит Лямина за руку, глядя на часы и слушая пульс.
 
   МАТЬ (тихо). Что?..
   ОТЕЦ. Дай мне послушать пульс.
   МАТЬ. А что я делаю? Я же тебе не мешаю.
 
   Телефонный звонок.
 
   ОТЕЦ. Что такое!
   НЮТА. Телефон звонит.
   ОТЕЦ. Никаких звонков! (Слушает пульс.)
   НЮТА (все же взяла трубку, тихо). Да?.. Ну?.. Так. (В голос.) Идиот, надо сначала узнать все до конца, а потом звонить, дурак! (Бросила трубку.) Она живая, Леша! Ты слышишь?..
 
   Под взглядом отца стихла. Отец снова, глядя на часы, берет руку сына.
 
   МАТЬ (не вытерпела). Сколько?..
   ОТЕЦ. Не знаю. Вообще-то пульс есть. Врача вызвали?
   МАТЬ. Ты же сказал – никаких звонков.
   ОТЕЦ. Что? Немедленно звоните в неотложку.
   ЛЯМИН (открывая глаза, повернулся). Не надо.
   ОТЕЦ. Погодите минутку. Он что-то сказал.
   МАТЬ. Он сказал «не надо».
   ОТЕЦ. Что «не надо»?
   ЛЯМИН. Ничего не надо. Мне хорошо.
   НЮТА. Лешенька! Любу спасли, все в порядке! Идиот Санька, не мог сначала все узнать, а потом звонить.
   ЛЯМИН. А я испугался…
   НЮТА. Из-за этой глупой дуры чуть не отправился на тот свет…
   МАТЬ. Как ты себя чувствуешь?
   ЛЯМИН. Очень хорошо. Я отдохнул. (Хочет подняться.)
   МАТЬ. Лежи.
   ЛЯМИН. Мне было очень хорошо. Мне показалось, что я умираю.
   МАТЬ. Вот смотри, старый, ты все время злишься, нервничаешь, с тобой будет то же самое.
   ОТЕЦ. Хотя бы сейчас оставь меня в покое.
   ЛЯМИН (беспокойно). Нет, нет, не надо ругаться.
   МАТЬ. Не будем, не будем. Юра, помолчи, ему нельзя волноваться.
   ОТЕЦ. Это ты мне говоришь – молчи?
   МАТЬ. С утра меня точишь. Я его прошу – давай хоть один день проживем спокойно.
   ЛЯМИН. Нет, нет! Надо говорить о чем-нибудь другом. Сейчас, когда я лежал, мне пришла в голову мысль, что, собственно, ни один день не повторится, все пройдет: и плохое и хорошее. Так что и этот день не повторится, и вот эта минута тоже не повторится. Вам не приходило это в голову?
   МАТЬ. Я все время ему это твержу, не хочет понять.
 
   Внимательный взгляд заметил бы, что с Ляминым произошла какая-то перемена.
 
   ЛЯМИН. Как хорошо, что мы все тут собрались, сидим вместе, как прежде, помните? По-моему, когда-то мы жили даже дружно. Или мне казалось?
   МАТЬ (Нюте). Мы так интересно жили, что вам и не снилось. Если бы я только перечислила, с кем я разговаривала запросто, как сейчас с вами. Правда, когда они приходили к нам домой, они теряли все свое обаяние. Музыканты вообще глупые люди, а с ним становились особенно.
   ОТЕЦ. Ну, ради твоего удовольствия я не мог держаться с ними запанибрата.
   ЛЯМИН. Не надо, папа! Ты уклоняешься.
   МАТЬ. Но только он ушел на пенсию, все эти гении перестали к нам ходить. Что же, они лауреаты, а он никто и ничто. А благодаря кому они лауреаты, этого уже никто не помнит.
   ОТЕЦ. Это закон природы. Когда человек стареет, к нему перестают ходить в гости.
   ЛЯМИН. А что, это идея. Давайте позовем гостей.
   НЮТА. Сейчас? Какие гости!
   ЛЯМИН. Позвони Сане, позвони Егорову. Папа, позвони своим лауреатам. Даже не надо в магазин – у нас ведь что-то есть.
   МАТЬ. У нас есть, но это к празднику.
   ЛЯМИН. Праздник тоже будет, потом. А сегодня посидим просто так. Нюта, включи радио, может быть, там музыка.
 
   Нюта включила. Музыка.
 
   ОТЕЦ (подошел к динамику). Концерт для скрипки.
   ЛЯМИН. Вот видишь!
   МАТЬ. Музыка. Всем нормальным людям доставляет удовольствие. Ему же она приносила только неприятности. Выговора, вечная угроза, что его понизят, снимут…
   ЛЯМИН (слушая музыку). Странно, вот мы здесь сидели, разговаривали, ничего не слышали. А музыка была. А мы не знали, нам было неинтересно. И так – то и дело. Все проходит мимо.
   МАТЬ. Леша, все проходит мимо, только если ты сам пропускаешь мимо. Вот тебя повысили в должности, это главное. Ты должен быть доволен, ты должен пользоваться теми возможностями, которые у тебя появились. А ты вместо этого…
   ЛЯМИН. А может быть, то, что нам кажется важным, – это не так уж важно? А то, что нам кажется второстепенным, – это главное и есть? Тебе не приходило в голову?
   МАТЬ. В каком смысле?
   ЛЯМИН. Я не знал самых примитивных удовольствий, которыми пользуются все кому не лень. Я ни разу не был на футболе. Я не смотрел телевизор и, глупец, гордился этим. Стоит телевизор, а мы его не включаем. Кстати, где программа? Вот… Сколько сейчас? Пожалуйста, пропустили телеочерк «Машины-умницы».
   МАТЬ. Зачем тебе, это же передача для школьников.
   ЛЯМИН. Ну и что? Это же очень интересно. Двадцать пятнадцать. «Запевайте, орлы-комсомольцы» – могли быть неплохие песни. Ладно. Двадцать сорок. Трансляция концерта. Не люблю, когда так пишут: может быть, какая-нибудь ерунда, а может быть, что-нибудь стоящее… Раньше я думал, что эти слова: «Мементо мори» – звучат мрачно. Наоборот! Это весело! Это значит – умей радоваться жизни, умей забывать плохое и помнить хорошее. Не может быть, что у вас никогда не было ничего хорошего. Так не бывает!
   МАТЬ. Теперь невозможно поверить, но когда-то я любила его, этого дурня. Помнишь, как ты меня пригласил и повез на извозчике? Я думала, мы едем по крайней мере в Большой театр, а он привозит меня в захолустное кино. Он вообще не любил оперу.
   ОТЕЦ. Кино «Перекоп».
   МАТЬ. «Аврора». Все забыл!
   ОТЕЦ. Стала ужасная память, просто ужасная…
   МАТЬ. А ведь когда-то у него была великолепная память, все удивлялись, какая у него память. Если бы у него был слух, он мог бы петь наизусть целые оперы.
   ЛЯМИН. Вы говорите, говорите!
   МАТЬ. Я знаю, я стала ужасная, все время его пилю. А когда-то я была веселая девушка, я вообще легкий человек в общежитии, со мной все уживаются. Я участвовала в самодеятельности, я умела делать фокусы! (Она взяла со стола яблоко, накрыла платком, оно исчезло – и вынула из кармана мужа.)
   ОТЕЦ (взволнован). Перестань!.. (Поднялся и вышел из комнаты.)
   МАТЬ. Идем, старичок. Он уж хочет спать, в последнее время стал быстро утомляться… (Тоже ушла.)
   НЮТА (быстро). У нас так никогда не будет, как у них. Я клянусь. И ты поклянись. Скажи – клянусь.
   ЛЯМИН. Клянусь.
   НЮТА. Я все время думаю об этой загадке: почему ты на мне женился? Потому что ты порядочный человек? Провел со мной ночь и почувствовал себя обязанным? Думаешь, что со мной никто не проводил ночь? Но им почему-то и в голову не приходило на мне жениться.
   ЛЯМИН. Нет.
 
   Он подсел к ней, сосредоточенно глядя на ее лицо.
 
   НЮТА. Подожди, ответь. Ты поддался настроению минуты, да?
   ЛЯМИН. Нет.
 
   Он так же смотрит на нее, время от времени с любопытством трогая ее ухо, щеку, волосы.
 
   НЮТА. Ты хотел тихую, нетребовательную жену, чтобы с ней было спокойно, да?
   ЛЯМИН. Вот тут я бы крупно ошибся.
   НЮТА. А может быть, ты просто ошибся? Да?
   ЛЯМИН. Нет.
   НЮТА. Не хочешь же ты сказать, что ты меня безумно полюбил?
   ЛЯМИН. Хочу.
   НЮТА. За что же? Я не очень умная, и не очень добрая, и не очень красивая.
   Лямин. Кто знает, может быть, это сделано специально.
   НЮТА. Как специально?
   ЛЯМИН. В древности торговцы драгоценностями держали камни негранеными. От воров.
   НЮТА. Не понимаю.
   ЛЯМИН. Ты – женщина замедленного действия. Ты не сразу начинаешь действовать на человека в полную силу. У тебя своеобразное, редкое лицо. У тебя очень удачно посажены глаза, они могут, не отвлекаясь, заниматься своей основной специальностью: поражать человека. Правда, ты слишком много суетишься. Есть чересчур беспокойные птицы: они все время охорашиваются, поют призывные песенки, а не знают, что главное их достоинство – это то, что они могут просто молча летать.
   НЮТА (торопливо). Леша, я тогда рассказывала, и, может быть, неуместно, во всяком случае, твои родители меня не так поняли. И главное – ты меня не так понял. Да, у меня есть дочка, она уже большая, ей четырнадцать лет. Это была моя первая любовь, вернее, он меня любил. Мы даже чуть не поссорились, когда он уходил в армию… Ну, из-за чего можно поссориться с мальчиком, если я была нетронутая, а он не верил в мою любовь и что я буду ждать. И я его пожалела. А он из армии больше ко мне не вернулся, может быть, не верил, что это его ребенок. Один раз он ко мне зашел, много времени спустя, пьяный – хоть выжимай. Я его как ожгу по щеке… Вообще, знай, я ни об одном из тех мужчин, которых я знала, не могу пожалеть: жалко, это не муж мой. Подожди, я тебе еще хочу сказать. Я очень бедно жила. Дочку оставила у мамы, а там еще три мои сестренки, отца нет. Девочки для коровы сено без лошади таскают по пяти пудов, пилят дрова райпотребсоюзу. Придут из школы и отправляются в две пилы… Конечно, я их поддерживала. Хочется пойти в кино – не иду, трешка в кармане. Хочется чулки купить – не купишь. Хочется к ним съездить – не едешь. Понемногу сэкономишь, а вместе сумма. Ведь я ни разу в театре не была. Иногда даже есть возможность – денег жалко. Стала жадная на деньги. И вот теперь я думаю: ты жил один, а теперь у тебя я, и еще ты хочешь взять дочку, какая это для тебя материальная нагрузка…
   ЛЯМИН. Нет, что за дикая несправедливость! Женщина всю свою жизнь пытается добиться только одного – она хочет найти человека, которому может понадобиться ее любовь. Она торопится, она то и дело ошибается, она пользуется всеми честными и нечестными способами, она стыдится этого!.. Нюта, давай оба думать только о том, чтобы тебе было хорошо. Будем решать только эту задачу.
   НЮТА (смущена, но независимо пожала плечами). Обо мне? А что обо мне думать. Я сама о себе подумаю.
   ЛЯМИН. Если я когда-нибудь не исполню твою просьбу или начну на тебя ворчать – сразу же на меня цыкни: «Скажи, мол, спасибо, что я согласилась жить в твоем доме. Тебе когда-нибудь снилось, что тебя полюбит такая женщина?»
   НЮТА. Если это правда, все, что ты говоришь, то ответь мне на вопрос: кто эта проволочная дама в углу – та самая? Расскажи мне о ней.
   ЛЯМИН. Зачем?
   НЮТА. Я же тебе все рассказала… А впрочем, я и так все знаю. Ты думаешь, она тебя любила? Если и любила, то по-ученому, потому что ты стоящий человек, а не потому, что ее просто тянет.
   ЛЯМИН. Вполне возможно.
   НЮТА. А хочешь, я тебе скажу, как я называю ее поведение? Когда женщина живет с мужем, а любит другого? Семейная проституция. Если бы это не было все-таки произведение искусства, я бы взяла эту проволоку и смотала, чтобы не мозолила глаза.
   ЛЯМИН. Не такое уж произведение искусства.
 
   Нюта подошла к проволочной фигуре и начала медленно, воодушевленно скручивать ее.
 
   Уже знакомая нам комната, где сейчас работают Саня и Егоров. Стол Любы не занят. Уже знакомая музыка делового дня.
   В комнату вошел Лямин, за ним Нюта. Она смотрит на него беспокойно и весело.
 
   ЛЯМИН. Хорошо, что я вас застал. У меня какое-то странное состояние, не могу так уйти домой, хочется что-нибудь предпринять, как-то нарушить однообразие. А знаете что? Давайте-ка соберем собрание.
   САНЯ. Какое собрание, все уже разошлись.
   ЛЯМИН. Ну и что? Кто остался, того и соберем. Нам же не нужен кворум.
   САНЯ. В чем дело, люди работают!
   ЕГОРОВ. Сами говорили, что надо проявлять инициативу, – вот мы и проявляем. И что? Сами же отвлекаете от дела.
   ЛЯМИН. Рабочий день кончился, я имею право провести собрание!
   ЕГОРОВ. Постойте, значит, это не будет общее собрание? Какое же? Профсоюзное? Тоже не получается. По какому вопросу? Как-то странно.
   ЛЯМИН. Вот видите, мы сами говорим о формализме и сами так же рассуждаем. Какое собрание? Собрание людей. По какому вопросу? По вопросу о том, как мы живем. Тут же все свои, все друзья.
   ЕГОРОВ. А!.. Вы говорите – друзья. Почему же вы тогда не посмотрели мое выступление по телевидению? До такой степени не интересует? Все смотрели, кроме вас.
   ЛЯМИН. Видите? Вот это то, о чем я вам только что говорил. Абсолютное отсутствие заинтересованности друг в друге. И больше всех виноват я сам.
   ЕГОРОВ. А говорят, я неплохо выступал. Есть отзывы. Решил все-таки сделать попытку написать воспоминания. Если выйдет – получу гонорар, куплю холодильник. Не знаю, какой лучше. «Морозко» невместительный и энергии потребляет на два рубля. А если купить хороший, стоит дорого, зато энергии потребляет на восемьдесят копеек. Ну-ка попробую подсчитать.
   ЛЯМИН. Ну зачем заранее подсчитывать, время тратить?
   ЕГОРОВ. А я люблю подсчитывать. Меня всегда в квартире просят подсчитать, кому сколько платить за электричество. Это не так просто, как вам кажется. Надо учесть количество людей, количество электроприборов, кто был в отъезде…
   Саня. Представляю, как вы там запутали все расчеты…
   ЕГОРОВ. Там я не путаю. Там ошибок не прощают. Нет, интересно, если бы получились воспоминания, какой холодильник целесообразней купить?
   ЛЯМИН. Послушайте, хватит. Что вы за человек, честное слово!
   ЕГОРОВ. Что я за человек? А я такой человек, за которого никто этим заниматься не станет. Я всех потерял в войну, а сам все живу и живу.
   ЛЯМИН. Ну зачем так, Иван Никифорович. Все же хорошо. Иван Никифорович…
 
   Егоров ушел.
 
   Это я виноват, довел старика.
   САНЯ. При чем тут ты, он сам себя довел.
   ЛЯМИН. Саня, давай съездим к Любе.
   САНЯ. Что ты со мной делаешь? Ты же сам дал мне задание, я работаю, до человека будущего мне осталось совсем немного. И – вдруг.
   ЛЯМИН. Саня, это необходимо. Она лежит и мучается, что все ее презирают.
   САНЯ. Увы, сочувствия к ней я не испытываю. Из-за такого барахла отравиться!
   ЛЯМИН. Нет, ты все-таки не отдаешь себе отчета в том, что произошло. Она пошучивала, мы посмеивались. Молчать она не могла, говорить о другом она тоже не могла, но, как интеллигентный человек, не хотела досаждать нам своими переживаниями. И вот она пошучивает, а мы посмеиваемся, и нас это устраивает. А в это время, представляешь, до чего она дошла? Перестать жить! Да, пускай жизнь – это только огонек, который появляется неизвестно откуда и вот-вот исчезнет. Но все равно! Нам свойственно ощущать эту жизнь как что-то важное, вечное, огромное!.. Ты меня понимаешь?
   САНЯ. Ну?
   ЛЯМИН. И вот именно поэтому человек начинает делать то, что заведомо не успеет кончить, что не ему даже понадобится, а другим поколениям людей, и то еще неизвестно…
   САНЯ. Ну?
   ЛЯМИН. Тебе это трудно, ты мыслишь в одной плоскости. Ничего, я тебе потом объясню, а сейчас надо идти.
   САНЯ. Не пойду.
   ЛЯМИН. Почему?
   САНЯ. Я сказал… я не умею сочувствовать.
   ЛЯМИН. Не надо сочувствовать, просто проведаем.
   САНЯ. Нет, надо сочувствовать. У нее несчастье – значит, надо сочувствовать. А я вообще не умею переживать. Сегодня был у своих старух. У них неприятности, а я сижу и не могу переживать, они обиделись.
   ЛЯМИН. Может быть, ты стесняешься? В таких случаях всегда немного неудобно.
   САНЯ. Ну да, неловко, когда надо что-то чувствовать, а ты ничего не чувствуешь, не знаешь, что говорить…
   ЛЯМИН. Как ничего не чувствуешь? Ты работал с ней в одной комнате, вместе ходили в столовую, в кино, она с тобой всем делилась. Неужели тебе все равно?
   САНЯ. Слушай, что тебе от меня надо?
   ЛЯМИН. А теперь она лежит и страдает, что всем доставила столько хлопот. И что она не до конца отравилась, и получается какая-то инсценировка…
   САНЯ. Похоже. Но что я должен в связи с этим предпринять?
   ЛЯМИН. А мне кажется, ты можешь и не быть эгоистом, просто ты не пробовал.
   САНЯ. Я не эгоист. Свои несчастья я тоже не умею переживать.
   ЛЯМИН. Врешь.
   САНЯ. Правда. Когда мне было пять лет, у меня умерла мать в больнице. Мне долго боялись об этом сказать, а я уже знал и только думал о том, как мне вести себя, когда скажут. Потом отец женился, меня взяли на воспитание соседки, две сестры. Вот эти самые старухи. Но когда кто-нибудь говорил, что я сирота, это мне было странно. Никаких чувств по поводу сиротства я опять же не испытывал. А теперь всем вдруг понадобились мои чувства, я всем должен быть благодарен. Прежде всего – старухам. Если бы у меня было счастливое детство – у меня, может быть, даже что-то получилось. Но я вспоминаю, как я три раза в день думал о том, как бы поменьше съесть. Старухи были не виноваты, они были деликатные, но бедные. А я виноват? Мало того, я должен испытывать чувства и к отцу, и к его жене, которая, как выяснилось, просто жить без меня не может. Давай цени то, давай люби то! Хорошо, я всем благодарен! (Низко кланяется на три стороны.) Благодарю вас! Благодарю вас! Благодарю вас! И оставьте меня в покое. (Ушел.)
 
   Вошла Нюта.
 
   НЮТА. Что у тебя тут?
   ЛЯМИН. Все-таки я поразительно бестактный человек! Смотри, что получается: я лезу со своими советами, в чем-то всех убеждаю, и вот – Егоров сидит тихий, довольный, хочет поговорить с нами о холодильнике, а я вогнал его в тоску. Он же плакал, плакал слезами!
   НЮТА. Нельзя перед всеми чувствовать себя виноватым. У тебя какая-то мания.
   ЛЯМИН. А Саня? Я к нему пристаю, он в чем-то передо мной вынужден оправдываться. Кончилось тем, что он накричал бог знает что, потом ему будет стыдно…
   НЮТА. Ты ни в чем не виноват, ты лучше всех.
   ЛЯМИН. Нет, я дико бестактный человек, думаю только о себе. Или тогда, с Любой. Я решил стать волевым человеком. Я решил. И вот я никого уже не слышу и не вижу, я жернов, я готов перемолоть всех. Кто же попадает в это колесо? Люба. Ни в чем не повинная Люба, у которой несчастье. Куда там, какое мне до этого дело!
   НЮТА. Не верти шеей!
   ЛЯМИН. Оставь меня в покое.
 
   Входит Куропеев. Он неловко улыбается, как взрослые улыбаются детям. Он готов в зависимости от обстоятельств высказать все в глаза или, напротив, обратить все в шутку.
 
   КУРОПЕЕВ. А я звоню тебе домой – говорят, на работе.
   ЛЯМИН. Садись, Коля, посиди.
 
   Куропеев сел.
 
   Ну как?
   КУРОПЕЕВ. Что – как?
   ЛЯМИН (без особого интереса). Ну, вообще…
   КУРОПЕЕВ (пожал плечами). Вообще ничего. А ты?
   ЛЯМИН. Я-то? Тоже ничего. Я хорошо.
   КУРОПЕЕВ. Да, я же вас не поздравил!
   ЛЯМИН. Поздравь.
   КУРОПЕЕВ. Поздравляю. Мне и в голову не приходило, кто бы мог подумать!
   ЛЯМИН. Действительно, никто не мог…
   КУРОПЕЕВ. Теперь Анну Ивановну придется куда-то перевести.
   ЛЯМИН. Придется.
   КУРОПЕЕВ. А ты изменился, стал какой-то странный. Или, может быть, я отвык. Так-то вид у тебя хороший, спокойный. Сейчас это тебе нужно. Сейчас все зависит от тебя самого.
   ЛЯМИН. Что – все? Что – все?
   КУРОПЕЕВ. Будущее.
   ЛЯМИН. Знаешь, Коля, я не гожусь для руководящей деятельности. Тут нужны какие-то данные.
   КУРОПЕЕВ. Брось, годишься.
   ЛЯМИН. И вообще. Если бы можно было два раза прожить, тогда куда ни шло, на первый раз можно устремиться по службе. А так? Ухлопать на это всю свою жизнь целиком? Абсурд.
   КУРОПЕЕВ (рассмеялся). Силен. Но тогда скажи, что делать мне? Я вот получаю удовольствие именно от того, что делаю свое дело. И если меня ценят, мне приятно. Да, мне доставляет удовольствие, что сам Богунцев теперь оказался у меня в подчинении. Я ему говорю: «Почему вы такой толстый? Вы много едите? Я тоже много ем, но я не толстею. Потому что я думаю!» Проглотил.
   ЛЯМИН. Вот в этом как раз твое несчастье. Природа дала тебе тщеславие, а способности придержала. Поэтому все твои понижения и повышения стоят тебе гигантского труда. И чем дальше ты будешь подниматься по лестнице, тем больше тебе будет не хватать способностей. Я раньше как-то не мог говорить с тобой откровенно. Мне с тобой всегда было трудно. Ты тащишь меня выпить, потрепаться, а мне выпивать с тобой еще труднее, чем заниматься твоими делами. Знаешь что, давай договоримся: иди своей дорогой, занимайся своими делами, желаю тебе успехов. Но отпусти ты мою душу. Я не хочу, чтобы ты меня любил, я не хочу, чтобы ты устраивал мою судьбу. Я не умею руководить и управлять! Я привык подчиняться и выполнять указания! В институте я был рядовой студент. В армии я был рядовой солдат. Я трудолюбивый, интеллигентный, любящий свою родину, необщественный человек…
   КУРОПЕЕВ. Ты нахал и свинья, но я не обижаюсь. Дай мне неделю. Я подберу подходящего человека на твое место, а ты живи и радуйся жизни.
   ЛЯМИН. Коля, ты мудрый, порядочный человек.
   КУРОПЕЕВ. Но за это, Леша, у меня к тебе просьба. Последняя просьба. Но от этого для меня зависит очень многое.
   ЛЯМИН. Говори.
   КУРОПЕЕВ. Мне поручили доклад в очень высокой инстанции. Кстати, все благодаря той самой статье, которую мы с тобой тогда накропали!.. Не знаю, как тебя просить. Неужели у тебя нет желания, чтобы это осуществить? Как раз сейчас все может наконец осуществиться!
   ЛЯМИН. Ерунда!
   КУРОПЕЕВ. А я тебе говорю! Ты можешь считать, что я долдон. Но я хитрый, ты это знаешь. Я нюхом чувствую, время настает.
   ЛЯМИН. Хорошо, допустим, я дам тебе свои соображения. Я подсчитывал и пересчитывал, думал и передумывал. Мне все время давали понять, что в этом никто не нуждается. Но я не мог остановиться. Однако если ты все выскажешь вслух, ты погиб!
   КУРОПЕЕВ. Какое тебе дело? Ты что, меня жалеешь? Ведь нет?
   ЛЯМИН. Нет.
   КУРОПЕЕВ. Или ты боишься за себя? Ведь нет?
   ЛЯМИН. Нет. (Подумал. Решился. Достал из стола папку.) Так ведь ты здесь ни черта не разберешь!
   КУРОПЕЕВ. А я позвоню, спрошу. (Волнуясь, развязал папку, посмотрел, завязал снова. Подошел к Лямину, обнял его.) Спасибо! (Ушел.)
   ЛЯМИН. Если все это осуществится, да еще при помощи Куропеева, это будет смешно. А впрочем, почему бы и нет? Бывало же так: что-то кажется человеку невероятным, невыполнимым, но вот кто-то сказал это вслух, и другой повторил, и его идея стала для всех простой и естественной, и даже странно, как это до сих пор ее никто не понимал! (Светло улыбается.) Итак – что?
   НЮТА (тоже улыбается). Что?
   ЛЯМИН. Я понижен. Я снят. Я смещен. Ура!
 
   Прошла неделя. Лямин в кабинете, который уже не принадлежит ему. Лямин пришел сюда помочь новому начальнику разобраться в делах. Заложив руки в карманы, он сидит на столе. Нюта тоже здесь. Место за столом пока пусто.
 
   НЮТА. Видишь, когда он приходит на работу? А ты был начальник – все дрожал, что опоздаешь.
   ЛЯМИН. Тебе я пока еще начальник, я только сдаю дела. (Поцеловал ее.)
   НЮТА. Что ты, здесь нельзя…
   ЛЯМИН. Что значит – нельзя? Чистая условность. Одному нельзя опоздать домой на полчаса, другому можно не приходить до утра, один погибает под грузом невыполненных обязательств, другой свободен, независим, ни перед кем не виноват. Почему? А потому, что «ветру, и орлу, и сердцу девы нет закона. Таков поэт. Как аквилон, что хочет, то и просит он, орлу подобно, он летает и, не спросясь ни у кого, как Дездемона, выбирает кумир для сердца своего».
   НЮТА. Я знаю, это «Евгений Онегин».
   ЛЯМИН. Не совсем. Да, надо еще попытаться, чтобы ты полюбила живопись.
   НЮТА. Так-то я люблю. Может быть, не все понимаю…
   ЛЯМИН. Понимать не надо. Нужна только непредвзятость и способность к широким ассоциациям.
   НЮТА. Это, по-моему, у меня как раз есть.
   ЛЯМИН. Тогда все в порядке.
   НЮТА. Маленький, ты не обидишься, если я скажу свое мнение? Ты неправильно поступил. Ни о ком не подумал. Ведь только было что-то наладилось. Смотри, Саня стал почти добросовестный человек. Егоров начал более или менее работать! Скоро вернется Люба!.. Ведь ты уже не юноша, ты за что-то отвечаешь, тебе кто-то верит… Не думай, что мне нужна твоя карьера. Если бы ты был дворником, мне было бы только лучше. Но ты умный, ты добрый, ты иногда понимаешь то, что другой не поймет… Это я, женщина, от любви становлюсь эгоисткой, ничего кругом не вижу. Но ты мужчина, ты не должен проходить мимо. Знал бы ты, сколько на земле горя! Что-то надо делать!.. Ты на меня не обиделся, что я тебя учу?
   ЛЯМИН (как бы между делом). Да, насчет нового начальника. Тебе ничего не показалось? Насчет его внешности. Не только внешности, а вообще…
   НЮТА (присела рядом). А что?
   ЛЯМИН. Нет, это ты скажи что. А я скажу – то или не то.
   НЮТА. Нормальная внешность. Довольно заурядная.
   ЛЯМИН. Он ни на кого не похож из наших общих знакомых? Ну, скажем, на Куропеева? Или на Егорова? Или на моего отца? Или еще на кого-нибудь…
   НЮТА. Я не приглядывалась, но, по-моему, он особенно ни на кого не похож… Дай мне еще почувствовать.
   ЛЯМИН (чем-то озабочен). Что?
   НЮТА. Что ты на меня не обиделся.
 
   Лямин поцеловал ее.
   В двери показался новый начальник, Муровеев. Это двойник Куропеева. (Роль исполняет тот же актер.) Он наблюдает происходящую сцену пристально и в то же время неловко улыбаясь, как взрослые улыбаются детям.
   Нюта увидела его первая. Соскочила со стола, поправила прическу и вышла. Лямин смотрит на Муровеева, не отрываясь.