Воронин Андрей Николаевич. Бриллиант для Слепого

   Ефим Аркадьевич уже подумывал, как бы так устроить, чтобы и Стаса, и его людей — всех одним разом похоронить. Но пока Стас ему был нужен. Без него он чувствовал себя хирургом без скальпеля. В последние несколько лет периодически кого-то приходилось убирать. Или очень сильно пугать, чтобы сделать сговорчивыми и покладистыми. И тогда Гусовский прибегал к помощи Стаса — страшного, жестокого, расчетливого типа, надежного до тех пор, пока платишь ему деньги.
   Стас брался почти за все дела, все, что ему поручал Гусовский, выполнялось точно, в срок и без осечек. Но и денег этот гад требовал неимоверных. Ефим Аркадьевич Гусовский, правда, понимал, что деньги идут не на ветер. Истратив несколько миллионов, он получал десятки, а то и сотни. Поэтому он хоть и был прижимистым, но в подобных делах денег никогда не жалел, соглашался почти на все условия, предложенные Стасом.
   В Москву Стас приезжал редко. Встречался с Ефимом Аркадьевичем тоже крайне редко, лишь в экстренных ситуациях, но деньги всегда получал сам. Это было одним из условий сотрудничества Стаса: деньги ему должен передавать сам Гусовский.
   Сейчас, сидя в джипе, Гусовский боялся. Боялся не того, что безжалостный убийца Стас находится рядом с ним. Гусовскому казалось, что за его джипом кто-то следит, может быть, даже снайпер сидит где-нибудь и держит его машину на прицеле. И допусти он сейчас какую-нибудь оплошность — получит пулю между глаз.
   Умирать Ефиму Аркадьевичу не хотелось. Он любил жизнь. Ему хотелось жить, причем по своим законам. Так, как ему нравится. Он давно понял простую истину: деньги, особенно большие, позволяют плевать на тех, кто тебя не любит, не обращать на них внимания. Гусовский с каждым годом, с каждым месяцем становился все богаче, проворачивал сложнейшие операции, приобретая через подставных лиц самые прибыльные куски чужого бизнеса.
   — Хорошо, — сказал Стас, защелкивая портфель. — Если понадоблюсь, найдете. До встречи.
   — До свидания, — пробормотал Гусовский с облегчением, ему хотелось сказать «прощай».
   Стас открыл дверцу, выпрыгнул из джипа, быстро огляделся по сторонам и неторопливо направился к своей машине. Когда он сел в «BMW», из подъезда на противоположной стороне, шатаясь, вышел пьяный мужчина.
   Глеб Сиверов двинулся наперерез «BMW», грозя кому-то кулаком и грязно матерясь. Стас уже открывал дверцу, когда пьяный мужчина, размахивая сумкой, поравнялся с ним.
   — Это канал Грибоедова? — спросил Глеб, — А, интеллигент, скажи, пожалуйста? — голос Глеба звучал настолько убедительно, что ни его вопрос, ни внешний вид не вызвали у Стаса ни малейшего подозрения.
   — Нет, это не канал Грибоедова.
   — А, понятно. А Невский далеко? Где я сейчас нахожусь?
   — Тебе вон туда, — хрипловатым голосом произнес Стас, садясь в машину. Глеб успел рассмотреть его.
   — Слушай, а может, ты закурить мне дашь? А, браток? — Сиверов стучал согнутыми пальцами в стекло. «BMW» взревел мотором. Глеб вскочил в «пежо».
   — Гони за «BMW», только быстро, а то уйдет. Водитель «пежо» дал газ, догнал «BMW» на перекрестке со светофором.
   — А теперь осторожно, друг, — попросил Глеб водителя, — он меня запомнил. Водитель тоже был не промах, понял.
   — Хорошо.
   «BMW» выскочил на Невский, как всегда, многолюдный и заполненный машинами. «Пежо» держался от «BMW» метрах в тридцати-сорока.
   — Сейчас он повернет, давай вперед.
   — Понял, — сказал водитель «пежо», уже догадываясь, что рядом с ним сидит сотрудник спецслужбы. «Причем опытный, наверное, полковник», — подумал он. Пару раз свернув, «BMW» въехал во двор.
   — Проходной или нет?
   — Глухой, — сказал водитель. — Я этот двор знаю. Там внутри стоянка.
   — Все, стой здесь. Глеб вбежал в арку, прижался к стене.
   Стас вышел из машины, оглянулся и, держа портфель в правой руке, двинулся к подъезду. Глеб в это время вбежал во двор. О том, что в доме нет лифта, Глеб догадался сразу. Он смотрел на окна. Через пару минут на третьем этаже вспыхнул свет. Пробираясь вдоль стены, Глеб подошел к подъезду, посмотрел номера квартир, прикинул какой номер ему нужен. Все сходится. Еще раз взглянул на машину и, так же крадучись, быстро покинул двор. Водитель «пежо» сидел, сжимая баранку.
   — Порядок? — спросил он.
   — Вроде да.
   — Куда теперь?
   Водителю хотелось сказать: «товарищ полковник», но он сдержался. Глеб протянул сигареты:
   — Закуривай.
   Они закурили. Глеб вздохнул и подумал: «Даже город не увидел, на могилу к родителям не сходил. Вот так всегда. Ну ничего, закончим это дело, приеду в Питер, возьму Ирину, походим, погуляем, отдохнем».
   Он почему-то был уверен, что именно так все и произойдет. Ему хотелось, чтобы зима была морозной, чтобы светило яркое солнце, а снег похрустывал под ногами, чтобы все было, как в детстве, легко и прозрачно. Как зимний воздух. Он расплатился с водителем, поблагодарил его и вышел из машины.
 

***

 
   В шесть утра Глеб был во дворе дома, где стоял автомобиль Стаса. К семи он уже знал фамилию, имя, номер квартиры, профессию ее хозяина. А в половине девятого он сфотографировал Стаса, когда тот садился в «BMW». Во второй половине дня Глеб вернулся в Москву. Гусовский тем же утром улетел в Париж.
   А вечером генерал Потапчук и Глеб сидели друг против друга на конспиративной квартире, пили кофе, курили. Глеб, показывая фотографии, рассказывал генералу о том, чем Ефим Аркадьевич Гусовский занимался в Питере.
   — Этих я знаю, — сказал Потапчук, вертя в руках снимок, на котором Гусовский сфотографирован в ангаре с двумя мужчинами. — Это заместитель губернатора Мурманской области. А это заместитель директора питерского порта.
   Глеб промолчал, отдавая должное Федору Филипповичу. Он уже понял, что Потапчук занимается Гусовским довольно серьезно. И все, что сейчас ему рассказывает Глеб, является лишь подтверждением догадок самого генерала.
   — А вот этого я не знаю.
   — Он служил в спецподразделениях, — сказал Глеб. — Федор Филиппович, попробуйте узнать о нем через архив ФСБ.
   — Я посмотрю архив. Понимаешь, Глеб, вполне возможно, что к нашей конторе этот тип отношения не имеет. Может, он пограничник, может, десантник или ГРУшник. Все что угодно может быть.
   — Он уволился шесть лет назад, — сказал Глеб. — Так что и искать надо...
   — Я понимаю, — прервал его Потапчук. — Я поручу своим людям.
   — Опять вы выглядите уставшим.
   — Да и ты не с курорта приехал, — сказал генерал, взглянув на небритое лицо Сиверова.
   — Я-то ничего, быстро восстановлюсь. Просто спал мало.
   — Скажи честно, наверное, вообще не спал?
   — Честно говоря, не спал, — ответил Глеб.
   — Так вот, выспись.
   — С алмазом работаем?
   — Работаем...
   — А подробнее можно?
   И генерал Потапчук рассказал о том, как продвигаются поиски украденного из Кремля алмаза. Из рассказа следовало, что дела почти не продвигаются. Рассказал, что по совету Глеба подготовили подставного покупателя алмаза и вскоре воры должны на него выйти. Глеб слушал, иногда задавал короткие вопросы, даже предложил свои услуги в качестве подсадной утки. Потапчук резко отказал:
   — Занимайся пока Гусовским. Генерал рассматривал фотографии.
   — Доберусь я до него! Ох, и хитер же этот Гусовский! Так хитер и изворотлив, так осторожен, что даже оторопь берет, — сказал Потапчук, пряча снимки в портфель, — но на каждую хитрую задницу...
   — Правильно, Федор Филиппович, — улыбнулся Глеб. — Еще по чашечке кофе?
   — Мне налей, а себе не надо.
   — А что так? — улыбнулся Сиверов.
   — Я хочу, чтобы ты поспал. Домой поедешь?
   — Нет, здесь останусь. Вы ведь тоже, наверное, не домой.
   — Нет, но здесь не останусь.
   — Ясное дело, вас машина в соседнем дворе ждет.
   — Все ты знаешь.
   — Водитель, наверное, думает, Федор Филиппович, что у вас любовница здесь живет.
   — Ничего он не думает. Ему по должности думать не положено. Сидит себе, положив голову на баранку, и дремлет.
   — Хорошо ему.
   — Хорошо, да не очень. У него тоже семья, жена, дети. И если пулю в голову получит, то и знать не будет за что.
   Глеб сварил еще кофе, они поговорили еще минут двадцать. Потапчук устало поднялся с кресла.
   — Ну, Глеб, отдыхай. Я и так у тебя отнял кучу времени. За работу спасибо.
   — Служу Советскому Союзу! — пошутил Глеб.
   — Уж ты б, Сиверов, не подкалывал. Нет такой страны, и слава Богу. — Потапчук крепко пожал Глебу руку.

ГЛАВА 12

   Хайтин был из той породы людей, которые все, что происходит в этом мире, стремятся обратить себе на пользу. Пока еще не зная, каким образом похищение бриллианта можно использовать для себя лично, но спинным мозгом ощущал, что с этого можно поживиться, главное — стать незаменимым в большой игре Тихона. Ему еще раз стоило о себе напомнить.
   Никуда звонить Хайтин не стал, знал, что при желании Тихона можно найти в городе. Старые люди редко изменяют привычкам. Ювелир зашел в небольшое кафе, бывшее раньше рюмочной. Кафе давно сменило название и хозяина, но Тихон по привычке часто в нем появлялся, примерно в одно и то же время. Гарантий найти его именно здесь у Хайтина не было, как, впрочем, и особого выбора.
   В английском синем костюме двадцатилетней давности ювелир выглядел импозантно. Язва, заработанная ювелиром на зоне, не позволяла ему предаваться гастрономическим удовольствиям, поэтому Хайтину удалось сохранить стройную фигуру.
   Несколько бывалых девушек повернули головы в его сторону, сразу почувствовав в Хайтине человека с деньгами. Он подмигнул одной из них и тут же отрицательно качнул головой, мол, в таких услугах я не нуждаюсь, во всяком случае, пока. Бармен смутно припомнил, что когда-то видел этого мужчину на улице: люди неординарные всегда запоминаются. Ювелир положил на стойку деньги и попросил:
   — Сто граммов столичной, — и заметив, как рука бармена потянулась к бутылке, стоявшей под стойкой, добавил: — Из холодильничка, пожалуйста.
   — Со льдом?
   — Нет, просто холодной.
   Бармен нехотя исполнил просьбу Хайтина. Откупорил новую бутылку, и, не пользуясь мерным стаканом, налил ледяную сорокаградусную в небольшой стаканчик. Ювелир отодвинул сдачу, сделал это не навязчиво, со всем уважением к служителю стойки. Тот недоумевал, кто же перед ним. На блатного Хайтин не походил, на бизнесмена тоже. Чувствовалось, — человек он независимый и живет трудом своих рук.
   — Тихон к вам сегодня уже заходил? — почти шепотом спросил Хайтин. Заподозрить в Хайтине мента казалось нелепым. Бармен улыбнулся:
   — Вы его друг?
   — У таких, как Тихон, друзей не бывает, — покачал головой ювелир. — Скажем так: очень хороший и давний знакомый.
   Бармен все еще колебался, стоит ли быть откровенным. Он знал, Тихон, на расправу бывает крут.
   — Если мы говорим об одном и том же человеке, — уклончиво ответил бармен, — то ваш давний знакомый может прийти сюда минут через сорок. Он любит здесь ужинать.
   — Именно потому я и пришел сюда, — и Хайтин поудобнее устроился на высоком вертящемся табурете, всем своим взглядом показывая, что готов ждать до второго пришествия.
   Бармен, продолжая обслуживать клиентов, незаметно наблюдал за ювелиром. Подобные клиенты попадались редко. Хайтин умудрился растянуть сто граммов водки на час двадцать минут. «И как это ему удается? — изумлялся бармен. — Выдержка у мужика просто зверская».
   На дне бокала оставалось еще граммов десять, когда звякнул колокольчик над входной дверью и в бар вошел Тихон. Следом за ним шел Фагот. Хайтин продемонстрировал еще одно завидное умение: он не дернулся, не заспешил и, что уж совсем удивительно, не стал допивать десять граммов. Отставив стаканчик, он с достоинством соскользнул с высокого табурета и, стоя, следил за Тихоном взглядом.
   Вор помедлил всего секунду, затем махнул ювелиру рукой и проследовал к своему любимому столику. Этот столик к приходу Тихона всегда был свободен — так было договорено с барменом. Еще ни разу матерому карманнику не приходилось ждать ни секунды. Фагот сел, прислонив футляр с музыкальными инструментами к ноге.
   — Разрешите? — спросил ювелир, появляясь за спиной Тихона.
   — Садись, — небрежно бросил вор.
   Он не спешил начинать разговор. Годы жизни приучили его к тому, что минуты меняют мало, спешить следует лишь в том случае, если на тебя нацелено оружие или ты уходишь от погони. Разговор всегда может подождать.
   — Как обычно: легкую закуску, лангет и водку? — официант склонился над Тихоном.
   Тихон всегда испытывал неприязнь к мужчинам, работающим барменами и официантами. Его раздражала их угодливость, способность за деньги жертвовать собственным достоинством. Поэтому он смотрел мимо официанта, когда делал заказ.
   — Водку из холодильничка или потеплее?
   — Как всегда, — бесстрастно произнес Тихон.
   Чем меньше вопросов задает официант, чем точнее ориентируется в обстановке, в настроении посетителя, тем дороже он стоит. Желание Тихона и его гостей бармен, вышедший обслужить гостя, угадал безошибочно. По легкой страдальческой гримасе на лице Хайтина он вмиг догадался, что тот болен язвой, а водку без закуски пил потому, что нервничал.
   Фагот давно привык к чудесам, которые происходили при появлении Тихона. Их столик накрыли белоснежной крахмальной скатертью, хотя на остальных лежали лишь маленькие матерчатые салфетки. Большую тарелку бутербродов пришлось ждать не больше пяти минут, их резали на кухне в шесть рук. Намазаны икрой они были густо. Бармен поставил перед гостями три рюмки и три бокала для минеральной воды.
   — «Боржоми», — сказал он, демонстрируя этикетку на стеклянной бутылке, и бросил короткий взгляд на Хайтина.
   — Для твоей язвы подойдет, — усмехнулся Тихон и знаком показал бармену, что разливать водку не надо и лучше не надоедать гостям своим присутствием.
   — Горячее для всех?
   — Да. Но немного позже.
   Хайтин пару раз кашлянул и покосился на Фагота. Он чисто интуитивно не доверял людям молодым, пусть даже за них ручались такие многоопытные, как Тихон. Вор заметил взгляд ювелира.
   — Пусть он тебя не беспокоит, это мой человек, он не узнает тебя, если вы встретитесь в ментовке.
   Тихий отломал узкую корочку свежего батона и принялся соскребать ею с бутерброда масло. В баре к чудачествам Тихона привыкли.
   — Тихон, — вздохнул ювелир, — ты показал мне такую вещь, что я до сих пор не могу уснуть ночами.
   — Извини, я думал, это искусная подделка.
   — Не знаю, сколько ты потратил на то, чтобы заполучить эту вещь в свои руки, но сбыть ее тебе не удастся. — Тихон спокойно слушал ювелира. — Хватают всех подряд, — шептал Хайтин, — ювелиров, блатных. Менты словно с цепи сорвались.
   — Знаю, — спокойно отвечал Тихон.
   — Такого беспредела давно не было. Ты никому камень не продашь.
   — Даже тебе? — усмехнулся карманник-щипач.
   — Даже мне. Я не сумасшедший.
   — И ты пришел мне дать дельный совет?
   — Единственный реальный путь — распилить камешек, иного нет.
   — Ты возьмешься за это? — ни один мускул на лице старого карманника не дрогнул.
   — Нет, рука не поднимется. Я же говорил — это как мать родную зарезать.
   — Тогда, как звучит твой совет? — глядя в глаза ювелиру, спросил Тихон и вновь принялся жевать корочку хлеба.
   — Нет у меня совета, — отвечал Соломон Ильич таким тоном, будто бы речь шла о спасении человеческой жизни.
   — Безвыходных ситуаций не бывает, — напомнил Фагот. Ювелир нервно оглянулся и тяжело вздохнул:
   — Мне все мерещится, что за нами следят.
   — Конечно, следят.
   По спине Хайтина побежали мурашки. — Только не всегда, — уточнил Тихон, — и уж тем более не в этом месте.
   — Ты, Тихон, можешь считать меня старым кретином, выжившим из ума стариком, но единственный совет, который я могу тебе дать — расстанься с камнем.
   — Каким образом?
   — Лучше всего вернуть его на место.
   — Пойти на почту и отправить его ценной бандеролью? — усмехнулся вор.
   — Только тогда они успокоятся и всех оставят в покое.
   — И это говоришь мне ты, через чьи руки прошли килограммы бриллиантов? Вот так запросто расстаться с тем, что стоит миллионы зеленых?
   — Но ведь это все равно, что... украсть луну с неба, — сказал ювелир, — украсть можно, но продать нельзя.
   — Я не собираюсь делать государству такие подарки.
   — Я знал, ты не согласишься.
   — Ты только ешь, а почему не пьешь?
   — Здоровье берегу, — ответил ювелир, но все-таки пригубил рюмку с водкой.
   Тихон одним махом опрокинул спиртное в широко раскрытый рот и с удовольствием проглотил его.
   — Постарел ты, Хайтин, и не только телом, но и душой. Если есть вещь, которая стоит денег, то всегда найдется способ ее продать.
   — Сгоришь, Тихон.
   — Я пока еще не знаю, как, но я толкну камень. Фагот просиял лицом.
   — Кажется, я знаю выход, — сказал он. Тихон удивленно посмотрел на парня. К Фаготу он относился снисходительно.
   — Ты знаешь выход? — улыбнулся вор.
   — Еще в Писании сказано: «Слепец слепца водит, и оба падают в яму», — сказал ювелир.
   — Я уже вспоминал Писание, эту же фразу.
   — Выигрывает тот, кто опережает противника хотя бы на один шаг. Ты же сам меня этому учил? — вставил Никита.
   Тихон, склонив голову на бок, посмотрел на Фагота. Вор наперед знал, что паренек ничего толкового предложить не сможет. «Ну, пусть себе немного пофантазирует».
   — Пока ты, Тихон, идешь на шаг впереди. Но если будешь ждать, тебя догонят.
   — Твой друг ювелир прав, от камня необходимо избавиться так же быстро, как ты избавляешься от документов, вытащенных вместе с портмоне. Камень нужно превратить в деньги.
   — Это мы и без вас, молодой человек, знаем, — не выдержал ювелир.
   — Погодите, — не очень-то любезно оборвал его Никита. — Представьте себя на месте ментов.
   — Мне это западло. У них сейчас крыша едет, начальство требует вернуть камень в кратчайшие сроки.
   — Найти его невозможно, ни просеешь же всю Москву через сито!
   — Они пытаются просеять, — вставил Тихон.
   — Думаю, уже завтра они сменят тактику. Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. На их месте я организовал бы подставу. Покупателя на камень нет, значит, нужно его придумать. Осторожно пустят слух, что какой-нибудь сумасшедший миллионер желает купить бриллиант. Поселят его в крутой гостинице, выдадут под расписку из банка миллион баксов наличными, и будут ждать, когда продавец выйдет на него сам.
   — Наверное, так оно и будет, — согласился вор. Чувствовалось, что он нервничает, хотя лицо его было спокойным, взгляд не бегал.
   — Надо заранее придумать ход и развести ментов на деньги, — Фагот подался вперед. — Тихон, надо что-то придумать!
   — Хочешь сказать, если мы придумаем ход, вновь окажемся на шаг впереди?
   — Именно!
   — Я в такие игры не играю, — забеспокоился Соломон Ильич. — Я ничего не слышал, вас не видел. Я в азартные игры с государством не играю.
   Тихон сделался задумчивым. Он понимал, что Фагот правильно спрогнозировал поведение ментов, и, скорее всего, завтра пойдут слухи, что покупатель на бриллиант есть.
   — Если надумаешь пилить камень, — неуверенным голосом сказал ювелир, — ко мне не обращайся.
   — Даже если одна из половинок останется тебе? Глаза старого Хайтина зажглись:
   — Ты это серьезно?
   — Как крайний случай.
   — Пожалей мое сердце, — попросил Соломон Ильич, поднимаясь из-за стола. — В таком случае я согласен. Тихон не стал его провожать. За столом воцарилось тягостное молчание.
   — Странно, — проговорил Фагот, — я уже ни о чем не могу думать, кроме камня.
   — Это магия больших денег. Я тоже сижу и задаю себе вопрос за вопросом: зачем мне камень? От него одни неприятности, того и гляди, загремишь на зону.
   — Возвращать его нельзя, — сказал Никита.
   — Лучше я его в Москву-реку выброшу или в землю закопаю. Но, с другой стороны, возможно, это последний шанс в моей жизни, — сказал Тихон, — только я до сих пор не знаю, как им распорядиться. Все, — сказал Тихон и положил на стол бензиновую зажигалку. — Забудь о камне, Никита. Так тебе будет спокойнее. Я слушаю тебя, и мне явно не нравится, что ты замышляешь.
   — Ученик всегда должен превзойти своего учителя, иначе он плохой ученик.
   — Или у него плохой учитель. Иди домой, позвони своей милой студентке, она от тебя без ума. Она тебе и ужин приготовит, и в постели согреет, и еще будет думать, что осталась тебе должна.
   — А ты? — поинтересовался Фагот.
   — Я пройдусь по братве, узнаю, кто тот идиот, любитель «Боже, царя храни», что сумел украсть камень.
   — Если он сумел украсть, то он не идиот, — засомневался Фагот.
   — Нет, Никита, только идиотам может так отчаянно фартить. Только идиоту может прийти в голову сдавать бриллиант в камеру хранения на вокзале. Никита нехотя поднялся. Он чувствовал себя усталым и разбитым.
   — Тихон, ты подумай над тем, что я тебе сказал о подставе.
   — Они предложат не только реальные деньги, но и реальные сроки, — он улыбнулся. — Для настоящего вора оказаться в тюрьме — честь, если только попал туда— не по глупости.
   Тихон в кафе не задержался, оставил недопитую водку, что делал редко, не дождался лангета и вышел на улицу. Сделал пару коротких звонков. О деле по телефону не говорил, лишь назначил встречу. Тихому отказать не могли, даже если бы ему вздумалось встретиться в четыре часа утра на сто первом километре Симферопольского шоссе. Поздно вечером, когда Фагот безмятежно спал, Тихон уже многое знал о похитителе бриллианта. Знал о том, что того до сих пор держат во внутренней тюрьме ФСБ, что Князев вообразил себя российским императором и что авторитетнейшие российские психиатры дали предварительное заключение: Николай Николаевич Князев сумасшедший.
   «Ну и что мне со всем этим делать?» — думал Тихон, идя в толпе гуляющей по Тверской.
   Он настолько увлекся бриллиантом, что, увидев у мужика, стоявшего у киоска, торчащий из заднего кармана брюк бумажник, не соблазнился, даже пальцы не шевельнулись,
   Прошлая жизнь казалась Тихону мелкой и почти бесцветной. Даже мысль о том, что сыскарям, разыскивающим бриллиант, приходится часами слушать бред сумасшедшего, вообразившего себя императором, не грела его душу. Отчаянно хотелось напиться, загулять, чтобы хотя бы на время не думать о драгоценном камне.
   Однако Тихон не сделал ни того, ни другого. Он вернулся домой, сел за видавший виды кухонный столик и уставился на пол-литровую банку, до половины налитую водой. Время от времени он запускал в горловину тонкие ловкие пальцы, чтобы убедиться, что камень существует и лишь на время стал невидимым.
   Не было покоя этим вечером и старому ювелиру Хайтину. Вернувшись домой, он едва успел повесить костюм в гардероб и сунуть ноги в любимые растоптанные домашние тапочки, как зазвонил телефон. Трубку ювелир поднимал всегда, независимо от того, в какое время звонили. Любой звонок мог принести деньги. Хайтин бросил взгляд на определитель номера: он был ему не знаком.
   — Алло, слушаю, — стараясь не волноваться, произнес он.
   — Извините, что так поздно, но я звонил, вас не было дома, — говорили очень любезно.
   — Я хоть и старый человек, но временем своим дорожу, — пробурчал Соломон Ильич.
   — Мне рекомендовал обратиться к вам Гусовский, сказал, что вы тонкий ценитель ювелирных изделий и отличный специалист.
   Фамилия Гусовского подействовала на Хайтина магически. Сытое самодовольное лицо олигарха уже года три не сходило со страниц газет и экранов телевизоров. В этой стране от него зависело многое, и Хайтин гордился тем, что Гусовский — один из его клиентов.
   — Какого Гусовского? — уточнил ювелир, заранее зная ответ. «Это Толстых в России может быть несколько, а Гусовский один», — подумал он.
   — Конечно, того самого — Ефима Аркадьевича.
   — Какой вопрос вас интересует?
   — Я не хотел бы говорить об этом по телефону. Если можно, приеду к вам.
   — Если вы приедете до одиннадцати вечера, это будет просто замечательно, — предупредил Хайтин.
   — Всего пятнадцать минут. Я неподалеку и на машине.
   — Жду, — Хайтин даже не поинтересовался, знает ли звонивший его адрес. Раз узнал телефон, то и адресок у него есть.
   Ювелир сел за письменный стол, выдвинул ящик. За годы работы у него накопилась солидная коллекция визиток клиентов. Люди бедные, мало значащие, драгоценностями не интересуются, настоящие камни — удел богатых и влиятельных. Четыре толстые стопки картонных прямоугольников, перетянутых резинкой, лежали в углу ящика, но визитка Гусовского покоилась отдельно. И Хайтин знал: свои визитки Ефим Аркадьевич налево и направо не раздает. На ней значился номер личного мобильного телефона олигарха. Набери цифры и услышишь высоковатый, знакомый всей стране голос Ефима Аркадьевича.
   Гусовского Хайтин знал давно, еще с советских времен. Финансовый гений будущего олигарха и в застойные времена нашел себе применение. В Подмосковье Ефим Аркадьевич умудрился наладить подпольное производство джинсов, причем всю фурнитуру — от молний до заклепок, изготавливали тут же, в Союзе. Цех оборудовали в доме инвалидов по зрению. Памятуя о расстрельном деле валютчиков, мудрый Гусовский опасался переводить деньги в доллары, но, как человек опытный, понимал, что советские рубли на грани обесценивания. И сконцентрировал внимание на драгоценностях, называл их денежным концентратом. Один камешек всегда весит меньше, чем те деньги, которые он стоит. Камень легче прятать, он не портится, его не сгрызут крысы.