Страница:
Хайтин, как мог, конечно, не бескорыстно, помогал будущему олигарху. Подыскивал ювелирные украшения, оценивал их, передавал из рук в руки. Гусовского взяли незадолго до перестройки. Наверное, именно поэтому и получил он небольшой срок — всего пять лет. Ефим Аркадьевич предусмотрительно разделил накопленные богатства на несколько частей. Дома держал лишь то, что Хайтин называл ломом. О том, где находилась остальная часть сокровищ, было известно лишь самому Ефиму Аркадьевичу, с этой тайной он не желал расстаться, даже находясь под следствием. «Больше у меня ничего нет», — упрямо твердил он московским следователям.
Те понимали, что «цеховик» лукавит. Но и им было выгоднее считать, что найдено все золото, все камни. На Гусовского махнули рукой и быстренько провели суд. Ефима Аркадьевича Хайтин уважал — за время следствия он ни в чем не признался.
После освобождения, а отсидел Гусовский четыре года, Хайтин встретил его как родного. Знал, человек с его способностями в этой жизни не потеряется, снова всплывет, а потом и вскарабкается по социальной лестнице на самый ее верх, благо, время располагало к этому. И старый ювелир не ошибся.
Гусовский с легкостью менял род занятий. Из производителя фальшивых джинсов он переквалифицировался в торговца автомобилями. Когда же сверхприбыли в этом секторе показались Гусовскому недостаточными, он перебросился в те сферы, где Хайтин уже ничего не понимал: ценные бумаги, приватизация, торговля недвижимостью. Олигарх продвигался вверх с завидным постоянством. Поговаривали, что он вхож к самому президенту, а уж министры, так те сами ездят к нему на прием и могут часами просиживать под дверью кабинета.
По старой памяти Гусовский не раз обращался к Хайтину за консультацией, даже если предварительную экспертизу проводили виднейшие эксперты западных ювелирных фирм. И это льстило старому ювелиру. И вот теперь прозвучал этот странный звонок.
«Нет ничего проще, — подумал Хайтин, — набрать номер и напрямую спросить у Ефима Аркадьевича, давал ли он кому-нибудь рекомендации. Но к таким людям, как Ефим Аркадьевич, обращаться по пустякам не следует. Если он и дал номер собственного мобильника, то не для того, чтобы его тревожили по мелочам». И, тяжело вздохнув, Хайтин вновь спрятал визитку в ящик письменного стола. «Посмотрим, с чем ты ко мне приедешь».
Молодой человек, позвонивший в дверь, Хайтину сразу не понравился, хотя оптика дверного глазка могла превратить и мисс мира в страшную уродину. Люди в глазок выглядели как отраженные в елочном шаре: огромные распухшие носы, суженные остроконечные головы и выпученные, как у рыб, глаза.
Заслышав движение за дверью, молодой человек, облаченный в костюм, белую рубашку и золотистый галстук, вежливо напомнил:
— Я вам звонил, Соломон Ильич.
Взгляд у ювелира был наметанный. Молодой человек ему не понравился, но это не означило, что тот пришел его грабить. Звякнула цепочка, и ювелир открыл дверь.
— Проходите, — холодно произнес он, — просьба Ефима Аркадьевича для меня свята, — произнеся эти слова, он в упор посмотрел на визитера. Молодой человек взгляд выдержал, даже бровью не повел.
— Проходите в комнату, — Хайтин указал молодому человеку на стул, сам сел напротив него.
— Вы неправильно меня поняли, — начал визитер разговор, — я не по просьбе Ефима Аркадьевича, а по рекомендации.
— Я все правильно понял. Какое у вас ко мне дело?
— Не у меня, — чуть заметная улыбка тронула тонкие губы мужчины, — я лишь представляю интересы своего хозяина.
— Хозяина? Это звучит. Редко кто теперь осмеливается так говорить, обычно говорят «наниматель», «босс», «владелец фирмы».
— Нет, именно хозяина.
— Кто он? — напрямую спросил ювелир.
— Он хотел бы остаться неизвестным.
— Большие деньги?
— И это тоже. Но главное, вопрос щекотливый.
— Вы принесли оценить украшение? — Хайтин специально не настаивал на том, чтобы молодой человек представился.
— Вы, Соломон Ильич, человек в мире ювелиров видный, пользуетесь авторитетом, и все мало-мальски ценное, так или иначе, проходит через ваши руки.
— Я польщен.
— Мой хозяин хотел бы купить бриллиант, недавно похищенный с выставки. Соломон Ильич не стал разыгрывать из себя несведущего.
— Да, ваш хозяин поставил высокую планку.
— Вы сможете вывести его на бриллиант?
— Мне хотелось бы, — притворно вздохнул Хайтин, — но беда в том, что никто ко мне с этим не обращался и вряд ли обратится.
— Я не тороплю вас с ответом, можете подумать. Десять процентов комиссионных вас устроит?
— Смотря, какова вся сумма.
— Он готов выложить за него семьсот тысяч.
— Камень стоит больше.
— Чистый камень, — поправил его молодой человек, — а краденый, паленый продать сложно.
— Извините, но я не смогу вам помочь. Передайте своему хозяину, чтобы он не сердился на вас за то, что вы не справились с поручением. Камень наверняка похищали под заказ.
— Вот вам мой номер телефона, звоните в любое время дня.
— И ночи? — вскинул брови Хайтин.
— Если вы поможете, я ваш должник.
— Ваш хозяин в Москве?
— Да. Он специально приехал, чтобы купить камень.
— Я приготовлю кофе, подождите немного.
Хайтин, изображая из себя более немощного, чем на самом деле, шаркая, вышел в коридор и по дороге на кухню прихватил телефонный аппарат. Включил воду, вытяжку, воткнул разъем аппарата в розетку на кухне и набрал номер милицейского лейтенанта. Тот схватил трубку тотчас же.
— Это вас ювелир Хайтин беспокоит. Ко мне один парнишка зашел, говорит, его хозяин хочет купить тот самый бриллиант, о котором вы говорили. Я его минут пять еще у себя подержу, но потом буду вынужден выпустить. Это у вас людей могут годами без вины держать.
— Спасибо вам, — особого энтузиазма в голосе лейтенанта не чувствовалось.
— До свидания, — Хайтин повесил трубку. «Так я и знал, — подумал он. — Подстава. Парнишка, с которым Тихон ходит, был прав».
Все, что Соломон Ильич делал, он делал на совесть. Кофе сварил крепкий, вкусный. Себе налил лишь половину чашки и разбавил сливками. Гостю же принес не разбавленный.
— Вы уже подумали? — осведомился молодой человек.
— Я не думал, я мечтал, — рассмеялся Хайтин. — Мечтал, будто бриллиант у меня и я получу за него семьсот тысяч долларов. Мечтать не вредно?
— Полезно.
— Ну, так и хозяину своему передайте, что владельцем камня он будет только в мечтах. Предложить вам что-нибудь менее ценное? Антиквариатом, быть может, увлекаетесь?
— У вас есть интересные вещи?
— Я не для хозяина вашего предлагаю, у него запросы повыше, а для вас или для супруги.
Не дожидаясь согласия, Хайтин ушел в кабинет и вернулся с большой коробкой, похожей на шахматную доску. Открыл ее перед посетителем. В ячейках лежали перстни, сережки. Приличному человеку Хайтин это показывать не стал бы. Это был его «неликвид», купленный за бесценок. Но иногда находился лох, способный клюнуть и на это.
— Вот отличный мужской перстень, солидный, очень подойдет к вашему галстуку.
"Небось, и галстук не твой, — подумал Хайтин. — Вы, менты, любите ходить в конфискованном. И костюмчик не с твоего плеча. Он не купленный, а шитый. Кто же шьет на размер меньше? Эх, менты, менты, когда же вы, наконец, хоть немного поумнеете?
— Наверное, это для меня слишком дорого, — сказал молодой человек, глаза его зажглись при виде драгоценностей.
— Тогда могу предложить что-нибудь попроще. Сережки для. супруги...
— Я еще не женат.
— Значит, для девушки. Хотя рискованное это мероприятие: подарите, а она потом за вас замуж не выйдет. Визитер допил кофе и напомнил:
— Жду вашего звонка.
— Нет у меня камня, и не слыхал я о нем ничего.
Соломон Ильич проводил гостя до двери, распрощался и вернулся в комнату. Погасил свет, стал у окна.
Молодой человек вышел из подъезда, сел в «жигули» девятой модели и преспокойно укатил. Никто не поехал за ним следом.
«Никаких сомнений: менты с эфэсбэшниками подставу организовали, думают, кто-нибудь на их деньги клюнет. А парнишка-то у Тихона смышленый, раньше меня додумался».
И тут шальная мысль пронзила мозг Хайтина: а не предложить ли камень Гусовскому? К драгоценностям он не равнодушен, летает высоко, кому, как не ему, обладать камнем, достойным российского императора?
«Нет, — покачал он головой, — и Ефим Аркадьевич его не купит. Человек он осторожный, без лишних амбиций. Ему неприятности с властями не нужны».
Генерал Потапчук, заложив руки за спину и глядя себе под ноги, топтался на автобусной остановке. На часы не смотрел, понимая, что до встречи осталось минут семь. Он специально вышел из кабинета пораньше, чтобы хоть немного побыть на воздухе. Чувствовалась усталость. «Когда же, наконец, все это кончится!» — думал генерал, остановившись у киоска и рассматривая обложки журналов.
Глядя на него со стороны, вряд ли можно было предположить, что этот пожилой мужчина с седыми висками, бледным, изможденным лицом — генерал ФСБ. Да и сам генерал Потапчук, краем глаза поймав свое отражение в витрине, чертыхнулся. «Тень какая-то, а не человек», — подумал он сам о себе.
У киоска толпились подростки. Они покупали кроссворды, о чем-то оживленно спорили. Потапчук посмотрел на дорогу. Он чувствовал, что вот-вот должен появиться Сиверов. На какой машине приедет Глеб, генерал не знал, но то, что тот приедет на машине, было ясно, как дважды два.
Генерал стоял и смотрел на проносящиеся автомобили, на троллейбусы, медленно подъезжающие к остановке и выпускающие пассажиров. Его толкнули. Женщина с тяжелой сумкой в сером пальто-букле виновато взглянула на Потапчука:
— Извините, пожалуйста, — произнесла она, — я нечаянно. Я не хотела.
— Да ну что вы! — генерал взглянул на женщину и улыбнулся. Женщина тоже улыбнулась, поставила тяжеленную сумку к ногам.
— Книги везу, — сказала она. — Никогда не думала, что книги такие тяжелые. Вот, переезжаю. Тут подошел троллейбус. Женщина наклонилась к сумке.
— Давайте я вам помогу, — Потапчук молодцевато схватил сумку за ручки. Та действительно была тяжелая.
— Как это такая хрупкая женщина такую тяжесть поднимает?
Он донес сумку до троллейбуса, поставил в салон и успел выскочить. Женщина с благодарностью улыбнулась и помахала Потапчуку рукой.
«Симпатичная, — подумал он. — Наверное, преподаватель литературы, больно уж лицо интеллигентное».
Тут Потапчук вспомнил, зачем он на этой остановке. «Тойота» Глеба уже стояла, уткнувшись правым колесом в бордюр, дверца была приоткрыта. Потапчук сел на переднее сиденье.
— Добрый день, — сказал он, взглянув на сосредоточенное лицо Сиверова. Тот наивно, по-детски рассмеялся:
— А я видел, — сказал Глеб, — как генерал ФСБ дамочке тяжелую сумку помог в троллейбус занести.
— Все-то ты видишь, — в сердцах пробормотал генерал.
— Наверное, в сумке книги были.
— Откуда ты знаешь? — уже с недоверием, но абсолютно не враждебно взглянул на Глеба генерал.
— Ну а что еще может быть таким тяжелым, кроме бумаги? Не чугунные же болванки и не деньги в таких сумках перевозят!
— Ты, как всегда, прав, Глеб. Они поздоровались за руку. И тут троллейбус закрыл Глебу выезд.
— Вот так, — сказал Слепой, — придется ждать. А вы, наверное, спешите?
— Нет, не спешу, — сказал генерал. — Дай сигарету.
— Не надо, Федор Филиппович, в вашем возрасте курить и тяжести поднимать опасно.
— Сволочь ты, Сиверов! Что ты все о моем возрасте беспокоишься?
— Жалко вас, Федор Филиппович.
— Жалко у пчелки, — отрезал генерал, — а пчелка на елке.
— А елка в лесу, — сказал Глеб, — а лес далеко. И они оба рассмеялись. Глеб повернул ключ в замке зажигания, резко подал машину назад, объехал троллейбус.
— Ты мне такие задачки вечно задаешь, что у меня начинается головная боль.
— Ну, если бы не головная боль, Федор Филиппович, так я бы вас и не беспокоил. Все-таки я к пожилым людям отношусь с уважением, но служба, знаете ли, работа...
— Опять взялся подначивать старика?
— Ну вот, вы же сами говорите, что старик? Потапчук запустил руку во внутренний карман пиджака и подал Глебу диск:
— Держи, здесь все на Стаса Камнева, все, что я смог раздобыть. Здесь его личное дело, просмотришь и сразу же уничтожь. Все под грифом «Совершенно секретно», информация, закрытая даже для меня.
— Ясное дело, — сказал Глеб, как будто он уже знал эту информацию. — Куда вас, Федор Филиппович, подбросить?
— На Лубянку давай, — сказал генерал.
Пока они ехали, он подробно рассказал Сиверову о том, как ведутся поиски похищенного алмаза. Глеб не задал ни единого вопроса, словно судьба алмаза его абсолютно не занимала.
— И ты чтобы никуда не лез, понял? Обо всех своих шагах сообщай мне. В общем, держи меня в курсе, звони в любое время.
— Понял, — сказал Сиверов. — Именно так, товарищ генерал, я и буду поступать.
Потапчук скривился, понимая, что все его уговоры для Сиверова в данный момент абсолютно ничего не значат, что у того в голове уже существует какой-то план, по которому он и станет действовать, выполняя его пункт за пунктом, а генерал узнает о результатах, как всегда, в самый последний момент.
— Знаешь что, Сиверов, — сказал генерал, когда машина остановилась на Лубянской площади, — ты, пожалуйста, не придуривайся. Ты мне очень дорог.
— В прямом или переносном смысле, генерал? — спросил Глеб.
— Во всех смыслах. Дорог. Так что, пожалуйста, ради меня будь осторожен.
— Я всегда осторожен, стараюсь на рожон не лезть.
— Вот и правильно делаешь.
Генерал устало выбрался из машины и двинулся к зданию, известному на весь мир. А Глеб газанул, и его «тойота» помчалась вперед.
ГЛАВА 13
Те понимали, что «цеховик» лукавит. Но и им было выгоднее считать, что найдено все золото, все камни. На Гусовского махнули рукой и быстренько провели суд. Ефима Аркадьевича Хайтин уважал — за время следствия он ни в чем не признался.
После освобождения, а отсидел Гусовский четыре года, Хайтин встретил его как родного. Знал, человек с его способностями в этой жизни не потеряется, снова всплывет, а потом и вскарабкается по социальной лестнице на самый ее верх, благо, время располагало к этому. И старый ювелир не ошибся.
Гусовский с легкостью менял род занятий. Из производителя фальшивых джинсов он переквалифицировался в торговца автомобилями. Когда же сверхприбыли в этом секторе показались Гусовскому недостаточными, он перебросился в те сферы, где Хайтин уже ничего не понимал: ценные бумаги, приватизация, торговля недвижимостью. Олигарх продвигался вверх с завидным постоянством. Поговаривали, что он вхож к самому президенту, а уж министры, так те сами ездят к нему на прием и могут часами просиживать под дверью кабинета.
По старой памяти Гусовский не раз обращался к Хайтину за консультацией, даже если предварительную экспертизу проводили виднейшие эксперты западных ювелирных фирм. И это льстило старому ювелиру. И вот теперь прозвучал этот странный звонок.
«Нет ничего проще, — подумал Хайтин, — набрать номер и напрямую спросить у Ефима Аркадьевича, давал ли он кому-нибудь рекомендации. Но к таким людям, как Ефим Аркадьевич, обращаться по пустякам не следует. Если он и дал номер собственного мобильника, то не для того, чтобы его тревожили по мелочам». И, тяжело вздохнув, Хайтин вновь спрятал визитку в ящик письменного стола. «Посмотрим, с чем ты ко мне приедешь».
Молодой человек, позвонивший в дверь, Хайтину сразу не понравился, хотя оптика дверного глазка могла превратить и мисс мира в страшную уродину. Люди в глазок выглядели как отраженные в елочном шаре: огромные распухшие носы, суженные остроконечные головы и выпученные, как у рыб, глаза.
Заслышав движение за дверью, молодой человек, облаченный в костюм, белую рубашку и золотистый галстук, вежливо напомнил:
— Я вам звонил, Соломон Ильич.
Взгляд у ювелира был наметанный. Молодой человек ему не понравился, но это не означило, что тот пришел его грабить. Звякнула цепочка, и ювелир открыл дверь.
— Проходите, — холодно произнес он, — просьба Ефима Аркадьевича для меня свята, — произнеся эти слова, он в упор посмотрел на визитера. Молодой человек взгляд выдержал, даже бровью не повел.
— Проходите в комнату, — Хайтин указал молодому человеку на стул, сам сел напротив него.
— Вы неправильно меня поняли, — начал визитер разговор, — я не по просьбе Ефима Аркадьевича, а по рекомендации.
— Я все правильно понял. Какое у вас ко мне дело?
— Не у меня, — чуть заметная улыбка тронула тонкие губы мужчины, — я лишь представляю интересы своего хозяина.
— Хозяина? Это звучит. Редко кто теперь осмеливается так говорить, обычно говорят «наниматель», «босс», «владелец фирмы».
— Нет, именно хозяина.
— Кто он? — напрямую спросил ювелир.
— Он хотел бы остаться неизвестным.
— Большие деньги?
— И это тоже. Но главное, вопрос щекотливый.
— Вы принесли оценить украшение? — Хайтин специально не настаивал на том, чтобы молодой человек представился.
— Вы, Соломон Ильич, человек в мире ювелиров видный, пользуетесь авторитетом, и все мало-мальски ценное, так или иначе, проходит через ваши руки.
— Я польщен.
— Мой хозяин хотел бы купить бриллиант, недавно похищенный с выставки. Соломон Ильич не стал разыгрывать из себя несведущего.
— Да, ваш хозяин поставил высокую планку.
— Вы сможете вывести его на бриллиант?
— Мне хотелось бы, — притворно вздохнул Хайтин, — но беда в том, что никто ко мне с этим не обращался и вряд ли обратится.
— Я не тороплю вас с ответом, можете подумать. Десять процентов комиссионных вас устроит?
— Смотря, какова вся сумма.
— Он готов выложить за него семьсот тысяч.
— Камень стоит больше.
— Чистый камень, — поправил его молодой человек, — а краденый, паленый продать сложно.
— Извините, но я не смогу вам помочь. Передайте своему хозяину, чтобы он не сердился на вас за то, что вы не справились с поручением. Камень наверняка похищали под заказ.
— Вот вам мой номер телефона, звоните в любое время дня.
— И ночи? — вскинул брови Хайтин.
— Если вы поможете, я ваш должник.
— Ваш хозяин в Москве?
— Да. Он специально приехал, чтобы купить камень.
— Я приготовлю кофе, подождите немного.
Хайтин, изображая из себя более немощного, чем на самом деле, шаркая, вышел в коридор и по дороге на кухню прихватил телефонный аппарат. Включил воду, вытяжку, воткнул разъем аппарата в розетку на кухне и набрал номер милицейского лейтенанта. Тот схватил трубку тотчас же.
— Это вас ювелир Хайтин беспокоит. Ко мне один парнишка зашел, говорит, его хозяин хочет купить тот самый бриллиант, о котором вы говорили. Я его минут пять еще у себя подержу, но потом буду вынужден выпустить. Это у вас людей могут годами без вины держать.
— Спасибо вам, — особого энтузиазма в голосе лейтенанта не чувствовалось.
— До свидания, — Хайтин повесил трубку. «Так я и знал, — подумал он. — Подстава. Парнишка, с которым Тихон ходит, был прав».
Все, что Соломон Ильич делал, он делал на совесть. Кофе сварил крепкий, вкусный. Себе налил лишь половину чашки и разбавил сливками. Гостю же принес не разбавленный.
— Вы уже подумали? — осведомился молодой человек.
— Я не думал, я мечтал, — рассмеялся Хайтин. — Мечтал, будто бриллиант у меня и я получу за него семьсот тысяч долларов. Мечтать не вредно?
— Полезно.
— Ну, так и хозяину своему передайте, что владельцем камня он будет только в мечтах. Предложить вам что-нибудь менее ценное? Антиквариатом, быть может, увлекаетесь?
— У вас есть интересные вещи?
— Я не для хозяина вашего предлагаю, у него запросы повыше, а для вас или для супруги.
Не дожидаясь согласия, Хайтин ушел в кабинет и вернулся с большой коробкой, похожей на шахматную доску. Открыл ее перед посетителем. В ячейках лежали перстни, сережки. Приличному человеку Хайтин это показывать не стал бы. Это был его «неликвид», купленный за бесценок. Но иногда находился лох, способный клюнуть и на это.
— Вот отличный мужской перстень, солидный, очень подойдет к вашему галстуку.
"Небось, и галстук не твой, — подумал Хайтин. — Вы, менты, любите ходить в конфискованном. И костюмчик не с твоего плеча. Он не купленный, а шитый. Кто же шьет на размер меньше? Эх, менты, менты, когда же вы, наконец, хоть немного поумнеете?
— Наверное, это для меня слишком дорого, — сказал молодой человек, глаза его зажглись при виде драгоценностей.
— Тогда могу предложить что-нибудь попроще. Сережки для. супруги...
— Я еще не женат.
— Значит, для девушки. Хотя рискованное это мероприятие: подарите, а она потом за вас замуж не выйдет. Визитер допил кофе и напомнил:
— Жду вашего звонка.
— Нет у меня камня, и не слыхал я о нем ничего.
Соломон Ильич проводил гостя до двери, распрощался и вернулся в комнату. Погасил свет, стал у окна.
Молодой человек вышел из подъезда, сел в «жигули» девятой модели и преспокойно укатил. Никто не поехал за ним следом.
«Никаких сомнений: менты с эфэсбэшниками подставу организовали, думают, кто-нибудь на их деньги клюнет. А парнишка-то у Тихона смышленый, раньше меня додумался».
И тут шальная мысль пронзила мозг Хайтина: а не предложить ли камень Гусовскому? К драгоценностям он не равнодушен, летает высоко, кому, как не ему, обладать камнем, достойным российского императора?
«Нет, — покачал он головой, — и Ефим Аркадьевич его не купит. Человек он осторожный, без лишних амбиций. Ему неприятности с властями не нужны».
***
Генерал Потапчук, заложив руки за спину и глядя себе под ноги, топтался на автобусной остановке. На часы не смотрел, понимая, что до встречи осталось минут семь. Он специально вышел из кабинета пораньше, чтобы хоть немного побыть на воздухе. Чувствовалась усталость. «Когда же, наконец, все это кончится!» — думал генерал, остановившись у киоска и рассматривая обложки журналов.
Глядя на него со стороны, вряд ли можно было предположить, что этот пожилой мужчина с седыми висками, бледным, изможденным лицом — генерал ФСБ. Да и сам генерал Потапчук, краем глаза поймав свое отражение в витрине, чертыхнулся. «Тень какая-то, а не человек», — подумал он сам о себе.
У киоска толпились подростки. Они покупали кроссворды, о чем-то оживленно спорили. Потапчук посмотрел на дорогу. Он чувствовал, что вот-вот должен появиться Сиверов. На какой машине приедет Глеб, генерал не знал, но то, что тот приедет на машине, было ясно, как дважды два.
Генерал стоял и смотрел на проносящиеся автомобили, на троллейбусы, медленно подъезжающие к остановке и выпускающие пассажиров. Его толкнули. Женщина с тяжелой сумкой в сером пальто-букле виновато взглянула на Потапчука:
— Извините, пожалуйста, — произнесла она, — я нечаянно. Я не хотела.
— Да ну что вы! — генерал взглянул на женщину и улыбнулся. Женщина тоже улыбнулась, поставила тяжеленную сумку к ногам.
— Книги везу, — сказала она. — Никогда не думала, что книги такие тяжелые. Вот, переезжаю. Тут подошел троллейбус. Женщина наклонилась к сумке.
— Давайте я вам помогу, — Потапчук молодцевато схватил сумку за ручки. Та действительно была тяжелая.
— Как это такая хрупкая женщина такую тяжесть поднимает?
Он донес сумку до троллейбуса, поставил в салон и успел выскочить. Женщина с благодарностью улыбнулась и помахала Потапчуку рукой.
«Симпатичная, — подумал он. — Наверное, преподаватель литературы, больно уж лицо интеллигентное».
Тут Потапчук вспомнил, зачем он на этой остановке. «Тойота» Глеба уже стояла, уткнувшись правым колесом в бордюр, дверца была приоткрыта. Потапчук сел на переднее сиденье.
— Добрый день, — сказал он, взглянув на сосредоточенное лицо Сиверова. Тот наивно, по-детски рассмеялся:
— А я видел, — сказал Глеб, — как генерал ФСБ дамочке тяжелую сумку помог в троллейбус занести.
— Все-то ты видишь, — в сердцах пробормотал генерал.
— Наверное, в сумке книги были.
— Откуда ты знаешь? — уже с недоверием, но абсолютно не враждебно взглянул на Глеба генерал.
— Ну а что еще может быть таким тяжелым, кроме бумаги? Не чугунные же болванки и не деньги в таких сумках перевозят!
— Ты, как всегда, прав, Глеб. Они поздоровались за руку. И тут троллейбус закрыл Глебу выезд.
— Вот так, — сказал Слепой, — придется ждать. А вы, наверное, спешите?
— Нет, не спешу, — сказал генерал. — Дай сигарету.
— Не надо, Федор Филиппович, в вашем возрасте курить и тяжести поднимать опасно.
— Сволочь ты, Сиверов! Что ты все о моем возрасте беспокоишься?
— Жалко вас, Федор Филиппович.
— Жалко у пчелки, — отрезал генерал, — а пчелка на елке.
— А елка в лесу, — сказал Глеб, — а лес далеко. И они оба рассмеялись. Глеб повернул ключ в замке зажигания, резко подал машину назад, объехал троллейбус.
— Ты мне такие задачки вечно задаешь, что у меня начинается головная боль.
— Ну, если бы не головная боль, Федор Филиппович, так я бы вас и не беспокоил. Все-таки я к пожилым людям отношусь с уважением, но служба, знаете ли, работа...
— Опять взялся подначивать старика?
— Ну вот, вы же сами говорите, что старик? Потапчук запустил руку во внутренний карман пиджака и подал Глебу диск:
— Держи, здесь все на Стаса Камнева, все, что я смог раздобыть. Здесь его личное дело, просмотришь и сразу же уничтожь. Все под грифом «Совершенно секретно», информация, закрытая даже для меня.
— Ясное дело, — сказал Глеб, как будто он уже знал эту информацию. — Куда вас, Федор Филиппович, подбросить?
— На Лубянку давай, — сказал генерал.
Пока они ехали, он подробно рассказал Сиверову о том, как ведутся поиски похищенного алмаза. Глеб не задал ни единого вопроса, словно судьба алмаза его абсолютно не занимала.
— И ты чтобы никуда не лез, понял? Обо всех своих шагах сообщай мне. В общем, держи меня в курсе, звони в любое время.
— Понял, — сказал Сиверов. — Именно так, товарищ генерал, я и буду поступать.
Потапчук скривился, понимая, что все его уговоры для Сиверова в данный момент абсолютно ничего не значат, что у того в голове уже существует какой-то план, по которому он и станет действовать, выполняя его пункт за пунктом, а генерал узнает о результатах, как всегда, в самый последний момент.
— Знаешь что, Сиверов, — сказал генерал, когда машина остановилась на Лубянской площади, — ты, пожалуйста, не придуривайся. Ты мне очень дорог.
— В прямом или переносном смысле, генерал? — спросил Глеб.
— Во всех смыслах. Дорог. Так что, пожалуйста, ради меня будь осторожен.
— Я всегда осторожен, стараюсь на рожон не лезть.
— Вот и правильно делаешь.
Генерал устало выбрался из машины и двинулся к зданию, известному на весь мир. А Глеб газанул, и его «тойота» помчалась вперед.
ГЛАВА 13
Полковник Петров, руководивший операцией, сидел в своем кабинете и принимал сводки. Иногда ему казалось, что еще немного, и он доберется до камня, но каждый раз информация оказывалась ложной. Его не радовало то, что за время операции изъяли целый арсенал бандитского оружия; что пойманы три рецидивиста, бежавшие из зоны и скрывавшиеся уже целых полгода; что обнаружена подпольная типография, печатавшая фальшивые доллары; ликвидировано десять подпольных публичных домов; изъято тридцать с половиной килограммов наркотиков. В другое время за такие подвиги он мог бы рассчитывать на генеральскую звезду. Петров знал — далеко на беспределе не уедешь. Рушится хрупкая договоренность между милицией и преступным миром, на беспредел могут ответить только беспределом.
Утром, не выспавшийся, с тяжелой головой, небритый, он дал отбой, распорядившись выпустить на волю всех задержанных авторитетов. Теперь он надеялся лишь на то, что результат даст операция «Подстава», предложенная генералом Потапчуком. Полковник чувствовал, что придумал ее не сам генерал. Не его стиль — кто-то ему подсказал. Она давала реальный шанс выйти на похитителей.
Люди из ФСБ под разными предлогами наведывались к ювелирам, скупщикам краденого и намекали, что в город прибыл человек, готовый купить бриллиант за семьсот тысяч долларов. Большинство барыг и ювелиров тут же звонили в милицию и сообщали об этих визитах. Но некоторые умалчивали о встречах. Их-то Петров и брал на заметку, остальных из списка вычеркивал.
Так оказался вычеркнутым и Соломон Ильич Хайтин. Хотя до этого перед его фамилией стояла жирная птичка, потому как он, единственный из всех специалистов, засветился на выставке.
С шести утра активизировались и журналисты. Они уже пронюхали о похищении бриллианта и теперь непрерывно звонили в Министерство внутренних дел, в ФСБ, требуя комментариев. Звонили по всем известным им телефонам. С журналистами Потапчук распорядился разговаривать вежливо и неизменно отсылать с вопросами в пресс-центр. Естественно, телефоны постоянно были заняты.
«Ненавижу!», — думал Петров сразу обо всех: о ворах, своем начальстве и подчиненных. Оставалось ждать, когда продавец сам выйдет на покупателя.
«Может, что-нибудь слышно от Князева?» — с сомнением подумал Потапчук, хотя наперед знал, выплыви что-то новое, ему бы непременно сообщили. Однако он решил сам заехать и убедиться в этом лично.
Николая Николаевича Князева по-прежнему содержали во внутренней тюрьме ФСБ. Камеры были построены в тридцатые годы, в фантазии архитектору было не отказать. Небольшая одиночка давила на психику любого, кто в ней оказывался. По форме камера напоминала гроб изнутри: скошенные трапецией стены и низкий потолок, светильник прятался за толстой решеткой и армированным стеклом.
Николай Николаевич сидел на нарах, спину держал прямо, голову высоко поднятой. Он смотрел прямо перед собой, словно видел сквозь стены. На душе у него было покойно. Он-таки стал российским императором, в этом убеждало не только то, что сбылось предсказание монгола, но, по его мнению, в это постепенно начинали верить и его тюремщики. Даже охранник, принесший обед, назвал его сегодня «Ваше высочество». Да и важный человек в медицинском халате, к которому его возили, ни минуты не сомневался в том, что перед ним настоящий император. Князев, хотя и был сведущ в электронике, даже не задумывался, стоят ли в камере «жучки», установлена ли в ней видеокамера.
Потапчук зашел в комнату к техникам. Молодой лейтенант сидел за столом, заставленным аппаратурой, правой рукой прижимал к уху наушник. Его лицо выражало полное отчаяние. Лейтенант хотел было встать при виде генерала, но Федор Филиппович отечески остановил его:
— Сиди.
В камере Князева стоял микрофон, и каждый звук, усиленный электроникой, попадал в эту комнату и фиксировался.
— Достал, — честно признался лейтенант.
— Что такое?
— То «Боже, царя...» поет, то по-французски сам с собой разговаривает.
— О чем?
— Кто ж его знает? Я английский учил. Могу включить, послушаете.
— Я тоже французского не учил, — честно признался генерал. — Связаться с кем-нибудь требует?
— Нет.
— Как его раньше не раскусили? В Кремле работал. Полный идиот! Я бы его у нас не держал, ему самое место в сумасшедшем доме.
— Продолжайте, — вздохнув, сказал Потапчук, — нам важна каждая мелочь.
Голова разболелась, генерал потер виски, затем дал лейтенанту знак, чтобы тот подал ему наушник. В это время Князев как раз рассуждал о будущем России по-французски.
— Крепись, служба такая, — похлопал Потапчук лейтенанта по плечу, отдавая ему наушник.
Тихон, дождавшись десяти утра, отправился в магазин, торгующий фирменной аппаратурой. Раньше он проходил мимо него, даже не удостаивая взглядом роскошные витрины, уставленные телевизорами, видеомагнитофонами, фотоаппаратами, камерами. Но сегодня он еле дождался его открытия. Народу было немного — кому придет в голову с утра делать дорогие покупки?
Он прошел зал с видеоаппаратурой, миновал звуковые системы и очутился в уголке, отведенном фотоаппаратам. В технике Тихон понимал мало, более полагаясь на ловкость рук, но знал, что существуют фотоаппараты, способные делать моментальные снимки.
Девушка-продавец в форменной одежде с бэджиком на объемной груди вышла навстречу раннему покупателю:
— Вас что-то интересует?
Солидный пожилой мужчина ей явно импонировал, чувствовалось, что он готов расстаться с большой суммой денег.
— Внучка у меня родилась, — не моргнув глазом соврал Тихон.
— Поздравляю, — расплылась в улыбке девушка.
— Хочу невестке сюрприз сделать, фотоаппарат подарить, такой, чтобы снимки сразу получались.
Фотоаппаратов на витрине было много, но моментальный «Поляроид» стоял лишь один.
— Я бы посоветовала вам взять обыкновенную камеру. Разница небольшая, фотоснимки можно проявить на следующий день, а качество лучше.
Продавец осеклась: взгляд Тихона говорил о том, что ему нужен только «Поляроид» и ничего больше.
— Могу предложить хорошую модель.
— Бумага для снимков в него заправлена?
— Я заправлю.
Тихон даже не взглянул на чек, который выписала ему девушка, расплатился в кассе, на этот раз изменив своей привычке не брать сдачи. Сегодня он должен был выглядеть самым обыкновенным покупателем, счастливым дедом, спешащим запечатлеть внучку.
— Заверните, пожалуйста, в бумагу, уж очень коробка пестрая.
С коробкой, завернутой в бумагу без всяких надписей и заклеенной скотчем, Тихон покинул магазин. Вернувшись домой, он распаковал фотоаппарат, поставил его на стол, навел на серебряную рюмку, из которой обычно пил коньяк. Вспышка — и из фотоаппарата выползла карточка, заклеенная черной бумагой. Тихон выждал положенное по инструкции время и бережно отклеил бумагу. Рюмка запечатлелась во всем своем великолепии, на ней даже играл блик с расходившимися во все стороны лучиками.
— Порядок!
Тихон взял с телевизора вчерашнюю газету, поставил домиком — так, чтобы ничего лишнего из интерьера квартиры в кадр не попало. На чистом листе бумаги расположил бриллиант, и для сравнения установил рядом с ним спичечный коробок. Долго наводил камеру, затем нажал кнопку.
И вновь вспышка, вновь выползла карточка. Бриллиант получился не хуже рюмки, еще более эффектный блик сиял на острие грани. На стеллаже за книжками отыскались почтовые конверты, снимок исчез в одном из них. Шариковой ручкой печатными буквами Тихон написал лаконичное: «Москва. Министерство внутренних дел России». На какую сумму сейчас нужно клеить марки, Тихон не знал, писем не писал уже лет пять, но был уверен: подобные конверты дойдут до адресата, даже если на них не будет ни единой марки.
С письмом в кармане он вышел из дому. Бросил его в центре на Главпочтамте в ящик, откуда выемка производится каждый час, и лишь после этого направился к Соломону Ильичу. Хайтин воровато оглянулся, когда впускал Тихона в квартиру.
— Нервничаешь?
— Из-за тебя. Уж лучше бы я тебя, Тихон, не знал вовсе.
— Это сейчас ты так думаешь. А раньше?
— Думал по-другому. Одни неприятности. Твой мальчишка оказался прав, менты подставу придумали. Вчера вечером ко мне приходил парень, якобы по рекомендации Гусовского.
— Того самого? — уточнил Тихон.
— Его. Хотя, думаю, сам Ефим Аркадьевич о своем протеже и не подозревает. Говорил, будто его хозяин лично в Москву приехал, чтобы брюлик купить.
— Сумму называл?
— Семьсот тысяч.
— Не густо, — пожал плечами Тихон, — могли бы сказать и миллион, все равно с деньгами расставаться менты не собираются. Хайтин заметил, как в глазах Тихона зажегся нехороший огонек.
— Ты еще не расстался с мыслью продать бриллиант?
— Не выбрасывать же его в урну!
— Я, конечно, сразу же в ментовку позвонил, они за ним даже следить не стали.
— Правильно. Чего же ты еще ожидал, Хайтин?
— Не нравится мне. Жил себе тихо, мирно, спокойно, а теперь каждый день визитеры. И хоть бы кто-нибудь из них мне деньги предложил!
— Будут тебе и деньги, — Тихон застучал пальцами по столу, затем резко спросил: — Где хозяин твоего вчерашнего гостя?
— Откуда я знаю? Он телефончик оставил, где его отыскать можно.
— Дай. Ювелир вздохнул.
— Чего ты боишься, Соломон Ильич? Боишься с телефончиком расстаться? Так никто другой, кроме меня, брюлик тебе не принесет. Хайтин засмеялся:
— Привычка, — и подал визитку Тихону, тот пробежался по номеру взглядом и вернул ее Хайтину.
— О чем еще говорил?
— Больше ни о чем. Не дело ты, Тихон, задумал.
— Как знать, как знать. Пока он единственный реальный покупатель.
— Меня только в это не впутывай. Я чайку приготовлю, попьем, помозгуем.
— Некогда мне, — Тихон резко поднялся и торопливо попрощался с ювелиром. — Увидимся скоро.
Оказавшись на улице, Тихон задумался. Искушение огромное — семьсот тысяч долларов получить за то, что держишь в своих руках.
— Это не кошельки из карманов вытягивать, — усмехнулся он. — Менты, поставив на кон такие деньги, ни за что не пожелают с ними расстаться. Кто-то же расписывался за получение их в банке? Может, даже сам «главмусор». А может, все концы теперь и ФСБ в руках держит.
Он пытался проиграть ситуацию и так, и этак, но ничего не получалось. Он чувствовал себя шахматистом, попавшим в трудную ситуацию — цугцванг: еще можно согласиться на ничью, но выиграть уже невозможно, каждый следующий ход лишь усугубит ситуацию. Надежных людей, не завязанных на братву, он знал лишь двух: Фагота и Розу. Проще всего было отыскать Никиту: если Тихон не заезжал за ним утром, тот непременно выходил играть в торговые ряды. А идти до него было всего два квартала.
Белорусский вокзал встретил Тихона гулом голосов. На месте Фагота сидел грязный бомж с плешивой собачкой. На бетонном полу стояла потертая ушанка, в которой сиротливо лежала пара мелких купюр. Опускаться до общения с такой чушкой Тихону было западло. Он прошелся по переходу и отыскал пацана, присматривающего за здешним «пастбищем».
— Где Фагот? — спросил Тихон.
— За ним такая краля зашла, — с восхищением сказал пацан, — что и я бы на его месте не устоял.
— Вместе ушли?
— Да.
— Блондинка? — поинтересовался Тихон.
— Еще какая!
Сомнений не оставалось, только Роза могла вызвать такое восхищение с одного взгляда.
Утром, не выспавшийся, с тяжелой головой, небритый, он дал отбой, распорядившись выпустить на волю всех задержанных авторитетов. Теперь он надеялся лишь на то, что результат даст операция «Подстава», предложенная генералом Потапчуком. Полковник чувствовал, что придумал ее не сам генерал. Не его стиль — кто-то ему подсказал. Она давала реальный шанс выйти на похитителей.
Люди из ФСБ под разными предлогами наведывались к ювелирам, скупщикам краденого и намекали, что в город прибыл человек, готовый купить бриллиант за семьсот тысяч долларов. Большинство барыг и ювелиров тут же звонили в милицию и сообщали об этих визитах. Но некоторые умалчивали о встречах. Их-то Петров и брал на заметку, остальных из списка вычеркивал.
Так оказался вычеркнутым и Соломон Ильич Хайтин. Хотя до этого перед его фамилией стояла жирная птичка, потому как он, единственный из всех специалистов, засветился на выставке.
С шести утра активизировались и журналисты. Они уже пронюхали о похищении бриллианта и теперь непрерывно звонили в Министерство внутренних дел, в ФСБ, требуя комментариев. Звонили по всем известным им телефонам. С журналистами Потапчук распорядился разговаривать вежливо и неизменно отсылать с вопросами в пресс-центр. Естественно, телефоны постоянно были заняты.
«Ненавижу!», — думал Петров сразу обо всех: о ворах, своем начальстве и подчиненных. Оставалось ждать, когда продавец сам выйдет на покупателя.
«Может, что-нибудь слышно от Князева?» — с сомнением подумал Потапчук, хотя наперед знал, выплыви что-то новое, ему бы непременно сообщили. Однако он решил сам заехать и убедиться в этом лично.
Николая Николаевича Князева по-прежнему содержали во внутренней тюрьме ФСБ. Камеры были построены в тридцатые годы, в фантазии архитектору было не отказать. Небольшая одиночка давила на психику любого, кто в ней оказывался. По форме камера напоминала гроб изнутри: скошенные трапецией стены и низкий потолок, светильник прятался за толстой решеткой и армированным стеклом.
Николай Николаевич сидел на нарах, спину держал прямо, голову высоко поднятой. Он смотрел прямо перед собой, словно видел сквозь стены. На душе у него было покойно. Он-таки стал российским императором, в этом убеждало не только то, что сбылось предсказание монгола, но, по его мнению, в это постепенно начинали верить и его тюремщики. Даже охранник, принесший обед, назвал его сегодня «Ваше высочество». Да и важный человек в медицинском халате, к которому его возили, ни минуты не сомневался в том, что перед ним настоящий император. Князев, хотя и был сведущ в электронике, даже не задумывался, стоят ли в камере «жучки», установлена ли в ней видеокамера.
Потапчук зашел в комнату к техникам. Молодой лейтенант сидел за столом, заставленным аппаратурой, правой рукой прижимал к уху наушник. Его лицо выражало полное отчаяние. Лейтенант хотел было встать при виде генерала, но Федор Филиппович отечески остановил его:
— Сиди.
В камере Князева стоял микрофон, и каждый звук, усиленный электроникой, попадал в эту комнату и фиксировался.
— Достал, — честно признался лейтенант.
— Что такое?
— То «Боже, царя...» поет, то по-французски сам с собой разговаривает.
— О чем?
— Кто ж его знает? Я английский учил. Могу включить, послушаете.
— Я тоже французского не учил, — честно признался генерал. — Связаться с кем-нибудь требует?
— Нет.
— Как его раньше не раскусили? В Кремле работал. Полный идиот! Я бы его у нас не держал, ему самое место в сумасшедшем доме.
— Продолжайте, — вздохнув, сказал Потапчук, — нам важна каждая мелочь.
Голова разболелась, генерал потер виски, затем дал лейтенанту знак, чтобы тот подал ему наушник. В это время Князев как раз рассуждал о будущем России по-французски.
— Крепись, служба такая, — похлопал Потапчук лейтенанта по плечу, отдавая ему наушник.
***
Тихон, дождавшись десяти утра, отправился в магазин, торгующий фирменной аппаратурой. Раньше он проходил мимо него, даже не удостаивая взглядом роскошные витрины, уставленные телевизорами, видеомагнитофонами, фотоаппаратами, камерами. Но сегодня он еле дождался его открытия. Народу было немного — кому придет в голову с утра делать дорогие покупки?
Он прошел зал с видеоаппаратурой, миновал звуковые системы и очутился в уголке, отведенном фотоаппаратам. В технике Тихон понимал мало, более полагаясь на ловкость рук, но знал, что существуют фотоаппараты, способные делать моментальные снимки.
Девушка-продавец в форменной одежде с бэджиком на объемной груди вышла навстречу раннему покупателю:
— Вас что-то интересует?
Солидный пожилой мужчина ей явно импонировал, чувствовалось, что он готов расстаться с большой суммой денег.
— Внучка у меня родилась, — не моргнув глазом соврал Тихон.
— Поздравляю, — расплылась в улыбке девушка.
— Хочу невестке сюрприз сделать, фотоаппарат подарить, такой, чтобы снимки сразу получались.
Фотоаппаратов на витрине было много, но моментальный «Поляроид» стоял лишь один.
— Я бы посоветовала вам взять обыкновенную камеру. Разница небольшая, фотоснимки можно проявить на следующий день, а качество лучше.
Продавец осеклась: взгляд Тихона говорил о том, что ему нужен только «Поляроид» и ничего больше.
— Могу предложить хорошую модель.
— Бумага для снимков в него заправлена?
— Я заправлю.
Тихон даже не взглянул на чек, который выписала ему девушка, расплатился в кассе, на этот раз изменив своей привычке не брать сдачи. Сегодня он должен был выглядеть самым обыкновенным покупателем, счастливым дедом, спешащим запечатлеть внучку.
— Заверните, пожалуйста, в бумагу, уж очень коробка пестрая.
С коробкой, завернутой в бумагу без всяких надписей и заклеенной скотчем, Тихон покинул магазин. Вернувшись домой, он распаковал фотоаппарат, поставил его на стол, навел на серебряную рюмку, из которой обычно пил коньяк. Вспышка — и из фотоаппарата выползла карточка, заклеенная черной бумагой. Тихон выждал положенное по инструкции время и бережно отклеил бумагу. Рюмка запечатлелась во всем своем великолепии, на ней даже играл блик с расходившимися во все стороны лучиками.
— Порядок!
Тихон взял с телевизора вчерашнюю газету, поставил домиком — так, чтобы ничего лишнего из интерьера квартиры в кадр не попало. На чистом листе бумаги расположил бриллиант, и для сравнения установил рядом с ним спичечный коробок. Долго наводил камеру, затем нажал кнопку.
И вновь вспышка, вновь выползла карточка. Бриллиант получился не хуже рюмки, еще более эффектный блик сиял на острие грани. На стеллаже за книжками отыскались почтовые конверты, снимок исчез в одном из них. Шариковой ручкой печатными буквами Тихон написал лаконичное: «Москва. Министерство внутренних дел России». На какую сумму сейчас нужно клеить марки, Тихон не знал, писем не писал уже лет пять, но был уверен: подобные конверты дойдут до адресата, даже если на них не будет ни единой марки.
С письмом в кармане он вышел из дому. Бросил его в центре на Главпочтамте в ящик, откуда выемка производится каждый час, и лишь после этого направился к Соломону Ильичу. Хайтин воровато оглянулся, когда впускал Тихона в квартиру.
— Нервничаешь?
— Из-за тебя. Уж лучше бы я тебя, Тихон, не знал вовсе.
— Это сейчас ты так думаешь. А раньше?
— Думал по-другому. Одни неприятности. Твой мальчишка оказался прав, менты подставу придумали. Вчера вечером ко мне приходил парень, якобы по рекомендации Гусовского.
— Того самого? — уточнил Тихон.
— Его. Хотя, думаю, сам Ефим Аркадьевич о своем протеже и не подозревает. Говорил, будто его хозяин лично в Москву приехал, чтобы брюлик купить.
— Сумму называл?
— Семьсот тысяч.
— Не густо, — пожал плечами Тихон, — могли бы сказать и миллион, все равно с деньгами расставаться менты не собираются. Хайтин заметил, как в глазах Тихона зажегся нехороший огонек.
— Ты еще не расстался с мыслью продать бриллиант?
— Не выбрасывать же его в урну!
— Я, конечно, сразу же в ментовку позвонил, они за ним даже следить не стали.
— Правильно. Чего же ты еще ожидал, Хайтин?
— Не нравится мне. Жил себе тихо, мирно, спокойно, а теперь каждый день визитеры. И хоть бы кто-нибудь из них мне деньги предложил!
— Будут тебе и деньги, — Тихон застучал пальцами по столу, затем резко спросил: — Где хозяин твоего вчерашнего гостя?
— Откуда я знаю? Он телефончик оставил, где его отыскать можно.
— Дай. Ювелир вздохнул.
— Чего ты боишься, Соломон Ильич? Боишься с телефончиком расстаться? Так никто другой, кроме меня, брюлик тебе не принесет. Хайтин засмеялся:
— Привычка, — и подал визитку Тихону, тот пробежался по номеру взглядом и вернул ее Хайтину.
— О чем еще говорил?
— Больше ни о чем. Не дело ты, Тихон, задумал.
— Как знать, как знать. Пока он единственный реальный покупатель.
— Меня только в это не впутывай. Я чайку приготовлю, попьем, помозгуем.
— Некогда мне, — Тихон резко поднялся и торопливо попрощался с ювелиром. — Увидимся скоро.
Оказавшись на улице, Тихон задумался. Искушение огромное — семьсот тысяч долларов получить за то, что держишь в своих руках.
— Это не кошельки из карманов вытягивать, — усмехнулся он. — Менты, поставив на кон такие деньги, ни за что не пожелают с ними расстаться. Кто-то же расписывался за получение их в банке? Может, даже сам «главмусор». А может, все концы теперь и ФСБ в руках держит.
Он пытался проиграть ситуацию и так, и этак, но ничего не получалось. Он чувствовал себя шахматистом, попавшим в трудную ситуацию — цугцванг: еще можно согласиться на ничью, но выиграть уже невозможно, каждый следующий ход лишь усугубит ситуацию. Надежных людей, не завязанных на братву, он знал лишь двух: Фагота и Розу. Проще всего было отыскать Никиту: если Тихон не заезжал за ним утром, тот непременно выходил играть в торговые ряды. А идти до него было всего два квартала.
Белорусский вокзал встретил Тихона гулом голосов. На месте Фагота сидел грязный бомж с плешивой собачкой. На бетонном полу стояла потертая ушанка, в которой сиротливо лежала пара мелких купюр. Опускаться до общения с такой чушкой Тихону было западло. Он прошелся по переходу и отыскал пацана, присматривающего за здешним «пастбищем».
— Где Фагот? — спросил Тихон.
— За ним такая краля зашла, — с восхищением сказал пацан, — что и я бы на его месте не устоял.
— Вместе ушли?
— Да.
— Блондинка? — поинтересовался Тихон.
— Еще какая!
Сомнений не оставалось, только Роза могла вызвать такое восхищение с одного взгляда.