Страница:
– Незачем.
– Конечно. Потому что ему – чуть больше одного дня. Он родился прошлой ночью в одесском роддоме.
– Чушь.
– Послушайте меня внимательно, господин Берхард. Я могу вас арестовать. И вас будут судить как соучастника киднепинга, вы получите огромный срок и честно отработаете его в тайге, в Сибири... Вам этого хочется?
– Не-е-ет, – выдавил из себя немец, чувствуя, что эти парни знают все и действительно могут очень круто изменить его судьбу.
– Вот видите! Знаете что, давайте пройдем в нашу машину, немного поговорим, – Банда жестом пригласил Берхарда сесть в их "Опель".
Успокаивающе помахав жене рукой, немец последовал за "представителями Ка-Гэ-Бэ" в их машину.
Когда они уселись в "Опель", Бобровский включил диктофон, и Банда обратил на это внимание немца:
– Наш разговор будет записан, господин Берхард. Пленка затем будет передана в суд.
– Без своего адвоката я не собираюсь ни о чем с вами разговаривать. Я – иностранный гражданин и требую поэтому представителя моего посольства. Вы поступаете незаконно, задерживая меня. Я знаю свои права.
– Высказались?
Банда строго смотрел на новоиспеченного "папашу", и в глазах его постепенно разгорался огонек злости. Карл заметил это и благоразумно решил помолчать.
– Теперь я буду говорить; Вы, – Банда ткнул пальцем чуть ли не в глаз немцу, – купили ребенка в одесском роддоме, воспользовавшись услугой некоей частной чешской фирмы. Не знаю, может быть, вы даже не понимали, что делаете. Возможно, вам говорили, что ребенок – сирота и ему надо помочь...
– Да, мне сказали, что его родители погибли в автокатастрофе, а мальчик, по счастью и чистой случайности, остался жив и невредим, – горячо заговорил Берхард. – Поэтому я могу его усыновить.
– Это ложь. Его родная мать, вынашивавшая его девять месяцев, сейчас лежит в роддоме и плачет по своему, как ей сказали, родившемуся мертвым сыну.
– Какой кошмар! – закрыл лицо руками немец. – Что же теперь делать?
– Для начала расскажите нам, как вы связались с преступниками, сколько вы им заплатили?
– По объявлению. Фирма обещала решить проблему тех, кто не имеет детей. Они предложили помощь в усыновлении ребенка – сироты из бывшего СССР.
– Кто именно предложил вам это? Где это происходило?
– В Праге, в Чехословакии. Господин Павел Гржимек, доктор медицины, руководитель этой фирмы, и он лично заполнял мои бланки...
– Что за бланки? – заинтересовался Банда, насторожившись и внимательно глядя на Берхарда.
– Ну, мои данные – мой адрес, мое согласие на усыновление и желаемый нами пол будущего ребенка. Все это он внес в компьютер и сказал ждать вызова.
– В компьютер?
– Да.
– Где его офис?
– У него дома, в особняке. На втором этаже. Там он меня принимал, там стоит его компьютер.
– Очень хорошо, – Банда переглянулся с Бобровским – сведения немец сообщал важные, они полностью совпадали с тем, что рассказывала бывавшая у Гржимека дома Рябкина. – Он брал с вас какие-нибудь деньги?
– О, да! И немалые – я заплатил ему целых двадцать пять тысяч марок.
– И вам не показалось странным, что за такое гуманное дело, как усыновление сироты, надо платить такую большую, даже по вашим понятиям, сумму?
– Я еще заплатил и десять тысяч долларов в Одессе врачу больницы, из которой получил нашего мальчика. Господин Гржимек говорил, что деньги нужны для оформления документов – для того, чтобы подкупить страшных советских бюрократов, которые не желают добра своим маленьким несчастным согражданам.
– Ясно.
– Он, наверное, действительно подкупил, потому что проблем у меня не возникало нигде.
– Понятно.
– И что же теперь мне делать?
– А как вы думаете? – горько усмехнулся Банда. – Представьте себе, что у вас украли ребенка. Представьте, что вы его ждали, мечтали о нем, что ваша жена ходила девять месяцев беременная, может быть, плохо себя чувствовала, а потом, в один "прекрасный" день, вдруг раз! – и нет у вас ребенка. Вам бы понравилась такая ситуация?
– Это ужасно.
– Хуже, чем ужасно, – Банда в сердцах сплюнул под ноги и закурил, нервно щелкнув зажигалкой. – Не знаю, на вашем месте я бы очень серьезно подумал над тем, как можно исправить ситуацию. Ведь впереди вас ожидают огромные неприятности – просто катастрофа.
– Подскажите, господин офицер, что мне надо сделать? Я готов на все...
– Вот это правильно. Слушайте меня внимательно: самое лучшее – быстренько разворачивайтесь и немедленно возвращайтесь в Одессу. Найдите в роддоме Ольгу Сергиенко, мать ребенка, и отдайте ей ее сына.
– Но мои деньги? – возопил несчастный немец, ни на секунду не забывая о вложенной в это сомнительное предприятие огромной сумме.
– Боюсь, с деньгами будет полный швах – вчера была арестована главврач больницы, которой вы заплатили. А мы едем разбираться с господином Гржимеком. Поэтому, кстати, и не сможем проводить вас до Одессы.
– Вы меня отпустите одного?
– Да. Вам ведь некуда деваться. Граница для вас теперь закрыта, – припугнул немца на всякий случай Банда, – а если вы и вырветесь в Германию с мальчиком на руках, вас тут же накроет Интерпол – мы совместно занимаемся расследованием этого преступления. Так что решайте сами, чего вы боитесь больше – потерять деньги или пойти в Сибирь.
– Господи! – немец в тоске закрыл глаза, откинувшись на подголовник сиденья, – Так как, господин Берхард?
Несколько минут Берхард молчал, и в салоне висела напряженная тишина.
– Я еду в Одессу! – наконец решительно произнес, открывая глаза, немец. – Я отдам сына его матери. Как, говорите, ее зовут?
– Запишите – Ольга Сергиенко, – Банда протянул незадачливому "папаше" ручку и листок бумаги.
– Так, я записал. Вот только как уговорить расстаться с мальчиком Хельгу...
– Ну уж уговорите как-нибудь!
– Конечно.
– Господин Берхард, скажу вам откровенно – вас следовало бы задержать и сдать в милицию в ближайшем городе. Но у нас сейчас просто нет на это времени. Поэтому мы вас отпускаем. Более того, если сегодня вечером ребенок вернется к матери, я обещаю вам полную свободу. Вас не привлекут к ответственности, вы будете проходить по делу исключительно в качестве свидетеля, а не соучастника. Вы будете вольны хоть завтра вернуться домой.
– О, спасибо, герр офицер!
– Не за что. Только смотрите, не хитрите. Все зависит теперь от вас.
– Да-да. Простите меня, если можно. Я не знал, что делаю. Желаю вам быстрее арестовать этого негодяя. До свидания, господа офицеры, – он выбрался из "Опеля". – Искренне желаю вам удачи!
Захлопнув дверцу, он зашагал к своей машине.
Еще несколько минут, как заметили Банда и Бобровский, он отчаянно жестикулировал, что-то объясняя жене.
Затем "Мерседес" с баварскими номерами, развернувшись на узкой дороге, спокойно покатил назад, к Хмельницкому, и дальше – на Одессу...
– Банда, ты опять сыграл не по правилам, – заметил Бобровский. – Мы обязаны были его задержать, сдать в органы – он ведь соучастник. У него украденный ребенок! А ты его отпустил на все четыре стороны...
– Сергей, если сегодня вечером Ольга не поцелует своего сына – а я почему-то уверен, что этот немец обязательно вернет ребенка! – ты сможешь отдать меня под суд. Да я и сам явлюсь с повинной. Но я чувствую...
– Ну-ну, – неопределенно хмыкнул Бобровский, когда "Мерседес" Берхарда скрылся из вида. – И что теперь?
– Теперь – в Прагу!
Банда завел двигатель и погнал машину к границе...
II
III
– Конечно. Потому что ему – чуть больше одного дня. Он родился прошлой ночью в одесском роддоме.
– Чушь.
– Послушайте меня внимательно, господин Берхард. Я могу вас арестовать. И вас будут судить как соучастника киднепинга, вы получите огромный срок и честно отработаете его в тайге, в Сибири... Вам этого хочется?
– Не-е-ет, – выдавил из себя немец, чувствуя, что эти парни знают все и действительно могут очень круто изменить его судьбу.
– Вот видите! Знаете что, давайте пройдем в нашу машину, немного поговорим, – Банда жестом пригласил Берхарда сесть в их "Опель".
Успокаивающе помахав жене рукой, немец последовал за "представителями Ка-Гэ-Бэ" в их машину.
Когда они уселись в "Опель", Бобровский включил диктофон, и Банда обратил на это внимание немца:
– Наш разговор будет записан, господин Берхард. Пленка затем будет передана в суд.
– Без своего адвоката я не собираюсь ни о чем с вами разговаривать. Я – иностранный гражданин и требую поэтому представителя моего посольства. Вы поступаете незаконно, задерживая меня. Я знаю свои права.
– Высказались?
Банда строго смотрел на новоиспеченного "папашу", и в глазах его постепенно разгорался огонек злости. Карл заметил это и благоразумно решил помолчать.
– Теперь я буду говорить; Вы, – Банда ткнул пальцем чуть ли не в глаз немцу, – купили ребенка в одесском роддоме, воспользовавшись услугой некоей частной чешской фирмы. Не знаю, может быть, вы даже не понимали, что делаете. Возможно, вам говорили, что ребенок – сирота и ему надо помочь...
– Да, мне сказали, что его родители погибли в автокатастрофе, а мальчик, по счастью и чистой случайности, остался жив и невредим, – горячо заговорил Берхард. – Поэтому я могу его усыновить.
– Это ложь. Его родная мать, вынашивавшая его девять месяцев, сейчас лежит в роддоме и плачет по своему, как ей сказали, родившемуся мертвым сыну.
– Какой кошмар! – закрыл лицо руками немец. – Что же теперь делать?
– Для начала расскажите нам, как вы связались с преступниками, сколько вы им заплатили?
– По объявлению. Фирма обещала решить проблему тех, кто не имеет детей. Они предложили помощь в усыновлении ребенка – сироты из бывшего СССР.
– Кто именно предложил вам это? Где это происходило?
– В Праге, в Чехословакии. Господин Павел Гржимек, доктор медицины, руководитель этой фирмы, и он лично заполнял мои бланки...
– Что за бланки? – заинтересовался Банда, насторожившись и внимательно глядя на Берхарда.
– Ну, мои данные – мой адрес, мое согласие на усыновление и желаемый нами пол будущего ребенка. Все это он внес в компьютер и сказал ждать вызова.
– В компьютер?
– Да.
– Где его офис?
– У него дома, в особняке. На втором этаже. Там он меня принимал, там стоит его компьютер.
– Очень хорошо, – Банда переглянулся с Бобровским – сведения немец сообщал важные, они полностью совпадали с тем, что рассказывала бывавшая у Гржимека дома Рябкина. – Он брал с вас какие-нибудь деньги?
– О, да! И немалые – я заплатил ему целых двадцать пять тысяч марок.
– И вам не показалось странным, что за такое гуманное дело, как усыновление сироты, надо платить такую большую, даже по вашим понятиям, сумму?
– Я еще заплатил и десять тысяч долларов в Одессе врачу больницы, из которой получил нашего мальчика. Господин Гржимек говорил, что деньги нужны для оформления документов – для того, чтобы подкупить страшных советских бюрократов, которые не желают добра своим маленьким несчастным согражданам.
– Ясно.
– Он, наверное, действительно подкупил, потому что проблем у меня не возникало нигде.
– Понятно.
– И что же теперь мне делать?
– А как вы думаете? – горько усмехнулся Банда. – Представьте себе, что у вас украли ребенка. Представьте, что вы его ждали, мечтали о нем, что ваша жена ходила девять месяцев беременная, может быть, плохо себя чувствовала, а потом, в один "прекрасный" день, вдруг раз! – и нет у вас ребенка. Вам бы понравилась такая ситуация?
– Это ужасно.
– Хуже, чем ужасно, – Банда в сердцах сплюнул под ноги и закурил, нервно щелкнув зажигалкой. – Не знаю, на вашем месте я бы очень серьезно подумал над тем, как можно исправить ситуацию. Ведь впереди вас ожидают огромные неприятности – просто катастрофа.
– Подскажите, господин офицер, что мне надо сделать? Я готов на все...
– Вот это правильно. Слушайте меня внимательно: самое лучшее – быстренько разворачивайтесь и немедленно возвращайтесь в Одессу. Найдите в роддоме Ольгу Сергиенко, мать ребенка, и отдайте ей ее сына.
– Но мои деньги? – возопил несчастный немец, ни на секунду не забывая о вложенной в это сомнительное предприятие огромной сумме.
– Боюсь, с деньгами будет полный швах – вчера была арестована главврач больницы, которой вы заплатили. А мы едем разбираться с господином Гржимеком. Поэтому, кстати, и не сможем проводить вас до Одессы.
– Вы меня отпустите одного?
– Да. Вам ведь некуда деваться. Граница для вас теперь закрыта, – припугнул немца на всякий случай Банда, – а если вы и вырветесь в Германию с мальчиком на руках, вас тут же накроет Интерпол – мы совместно занимаемся расследованием этого преступления. Так что решайте сами, чего вы боитесь больше – потерять деньги или пойти в Сибирь.
– Господи! – немец в тоске закрыл глаза, откинувшись на подголовник сиденья, – Так как, господин Берхард?
Несколько минут Берхард молчал, и в салоне висела напряженная тишина.
– Я еду в Одессу! – наконец решительно произнес, открывая глаза, немец. – Я отдам сына его матери. Как, говорите, ее зовут?
– Запишите – Ольга Сергиенко, – Банда протянул незадачливому "папаше" ручку и листок бумаги.
– Так, я записал. Вот только как уговорить расстаться с мальчиком Хельгу...
– Ну уж уговорите как-нибудь!
– Конечно.
– Господин Берхард, скажу вам откровенно – вас следовало бы задержать и сдать в милицию в ближайшем городе. Но у нас сейчас просто нет на это времени. Поэтому мы вас отпускаем. Более того, если сегодня вечером ребенок вернется к матери, я обещаю вам полную свободу. Вас не привлекут к ответственности, вы будете проходить по делу исключительно в качестве свидетеля, а не соучастника. Вы будете вольны хоть завтра вернуться домой.
– О, спасибо, герр офицер!
– Не за что. Только смотрите, не хитрите. Все зависит теперь от вас.
– Да-да. Простите меня, если можно. Я не знал, что делаю. Желаю вам быстрее арестовать этого негодяя. До свидания, господа офицеры, – он выбрался из "Опеля". – Искренне желаю вам удачи!
Захлопнув дверцу, он зашагал к своей машине.
Еще несколько минут, как заметили Банда и Бобровский, он отчаянно жестикулировал, что-то объясняя жене.
Затем "Мерседес" с баварскими номерами, развернувшись на узкой дороге, спокойно покатил назад, к Хмельницкому, и дальше – на Одессу...
– Банда, ты опять сыграл не по правилам, – заметил Бобровский. – Мы обязаны были его задержать, сдать в органы – он ведь соучастник. У него украденный ребенок! А ты его отпустил на все четыре стороны...
– Сергей, если сегодня вечером Ольга не поцелует своего сына – а я почему-то уверен, что этот немец обязательно вернет ребенка! – ты сможешь отдать меня под суд. Да я и сам явлюсь с повинной. Но я чувствую...
– Ну-ну, – неопределенно хмыкнул Бобровский, когда "Мерседес" Берхарда скрылся из вида. – И что теперь?
– Теперь – в Прагу!
Банда завел двигатель и погнал машину к границе...
II
Ольга Сергиенко только-только отошла после наркоза.
Еще вчера, во время ее первого "просыпания" после дозы обезболивающего наркотика, она узнала, что ее ребенок родился мертвым. Страшная весть обрушилась на нее, как лавина, и, не выдержав этого, Оля потеряла сознание, перепугав врача и медсестру.
Когда ее привели в чувство, она попыталась вскочить, куда-то бежать, что-то делать, но тут же жаркой волной нахлынула боль, и Ольга упала на кровать, не сумев даже сесть.
К вечеру в палату зашел Андрей, ее муж, – весь почерневший и осунувшийся от горя. В порядке исключения ему это разрешили, уж слишком неординарный был случай. Он пытался держаться, подбадривая жену, отвлекая ее от страшных мыслей, но потом не выдержал и сам, и две женщины, лежавшие вместе с Олей в послеоперационной палате, стыдливо отвели глаза, чтобы не смотреть на рыдавших обнявшихся супругов.
Проведя бессонную ночь, на следующий день Ольга даже не чувствовала усталости, осознавая только одно – у нее больше нет ребенка. Он умер.
А вокруг все бурлило. Больница была потрясена невероятными событиями.
Слухи ходили один немыслимее другого.
Говорили, что больницей руководила мафия, и теперь ее арестовали, а кого-то даже убили.
Говорили, что в морге прятали трупы замученных и убитых людей.
Говорили, что детей крали прямо из-под рожениц и проводили над ними какие-то эксперименты.
Говорили, что уже арестована главврач больницы и заведующий родильным отделением.
"Сарафанное радио" больницы иногда попадало в точку, в основном же даже реальные факты обрастали в его изложении неимоверным количеством фантастических домыслов.
Все эти разговоры между тем совершенно не занимали Ольгу. Она даже мысли не могла допустить, что ее ребенка, ее мальчика украли.
Нет, он умер! Неужели бы нашлось такое чудовище, которое не позволило матери даже взглянуть на свою кровиночку?
Единственное, что она заметила краем сознания, это то, как странно смотрят на нее окружающие, как шепчутся о чем-то соседки по палате, то и дело поглядывая в ее сторону, как с затаенным любопытством поглядывают медсестры, санитарки, врачи.
Потом снова пришел Андрей, и они долго сидели молча, взяв друг друга за руки и думая об одном и том же.
– Его надо похоронить, – вдруг сказала Ольга. – Обязательно похоронить.
– Да, конечно, – вздрогнул Андрей, сильнее сжав ее руки. Как он мог сказать ей сейчас, что он уже спрашивал врачей об этом?! Но никто почему-то не знал, где их сын, куда он исчез.
Это было так дико, так страшно, что Андрей просто не решался сказать об этом Ольге.
Было уже часов девять вечера, когда в коридоре вдруг раздался шум. Шум приближался, накатываясь на их палату. Казалось, сюда шла целая толпа людей.
Дверь отворилась, и на пороге в окружении врачей, санитарок и медсестер появился хорошо одетый мужчина средних лет с ребенком на руках:
– Простите, кто здесь Ольга Сергиенко?
Он говорил с ужасным акцентом, и Ольга даже не сразу поняла, что назвали ее имя. Первым очнулся Андрей. Он поднялся навстречу странному посетителю и дрогнувшим вдруг голосом произнес:
– Я ее муж. Вот она.
– Меня зовут Карл. Я нашел вашего ребенка.
Он не умер. Его пытались украсть и продать.
– Что?!
– Вот он. Держите, – на глазах у немца выступили слезы, когда он передавал малыша Андрею. – Вы его отец, да?
– Да... – совершенно растерянно смотрел на сына Андрей, вглядываясь в крошечное сморщенное красное личико младенца.
– Он очень хороший. У вас очень красивый сын, – Карл чуть не расплакался и побыстрее повернулся, собираясь уходить. Вдруг он остановился и снова подошел к Андрею: – Скажите, пожалуйста, ваш адрес, чтобы я мог всегда вас найти. Когда он подрастет, – кивнул он на малыша, – мы приглашаем вас к нам в Баварию. Мы живем в большом доме, и вам всегда найдется место. Вы сможете хорошо отдохнуть, мы покажем вам Германию. Моя жена Хельга – она очень добрый человек...
– Да, конечно, – Андрей назвал свой почтовый адрес, и немец аккуратно записал его латинскими буквами в свой маленький блокнотик. Затем он еще раз посмотрел на мальчика, лежавшего на руках Андрея, и тихо произнес: – Мы очень к нему привязались. Он нам стал, как сын. Не обижайтесь на нас. Мы искренне желаем вам счастья. Простите нас, Ольга!
Он поклонился матери и вышел, едва сдерживая слезы.
Под удивленный и восхищенный гул набившихся в палату людей Андрей Сергиенко подошел к Ольге и опустился с ребенком на руках на колени перед ее кроватью.
– Это наш сын, Ольга!
– Да, я знаю.
– Это наш...
– Я видела его во сне.
– Да.
– Посмотри, как он похож на тебя.
– Конечно. Но носик твой. И ямочки на щеках! Какого цвета у него глаза?
– Я еще не знаю. Он спит.
– Наверное, голубые. Как у тебя.
– А может, и карие, как у тебя, у папы.
– Оля, ты веришь в чудо?
– Смотри, а разве это не чудо?
– Оленька, наш сын жив! Он с нами!
– Да, Андрюшенька!
В этот момент мальчик открыл наконец глазки.
Они оказались голубыми-голубыми, светлыми, почти прозрачными. Такими же, как у его мамы.
Он смешно наморщил носик, сложил губки трубочкой, почмокивая, и вдруг заплакал, сморщился, сразу став похожим на старичка.
И тогда, прижавшись к сыну, расплакалась и Ольга, а перед ними на коленях стоял Андрей, ласково и успокаивающе поглаживая жену по голове...
Через десять минут Ольга приложила своего мальчика к груди, и, как исключение (впрочем, и этот день в больнице было слишком много исключений из обычного режима!), врачи разрешили Андрею присутствовать во время первого кормления ребенка.
Слава Богу, каким-то чудом (еще одним чудом!), несмотря на все пережитые ею потрясения, молоко у Ольги не пропало, и Александр, как сразу, не сговариваясь, назвали его родители, стал жадно сосать, причмокивая маленькими губками и снова умиротворенно закрыв свои голубые глазки...
А к границе несся "Мерседес" с баварскими номерами цвета "серый металлик".
Он несся, не разбирая дороги, не обращая внимания на ямы и колдобины, на бешеной скорости.
На заднем сиденье, свернувшись калачиком в бессильной тоске, тихо плакала Хельга...
Еще вчера, во время ее первого "просыпания" после дозы обезболивающего наркотика, она узнала, что ее ребенок родился мертвым. Страшная весть обрушилась на нее, как лавина, и, не выдержав этого, Оля потеряла сознание, перепугав врача и медсестру.
Когда ее привели в чувство, она попыталась вскочить, куда-то бежать, что-то делать, но тут же жаркой волной нахлынула боль, и Ольга упала на кровать, не сумев даже сесть.
К вечеру в палату зашел Андрей, ее муж, – весь почерневший и осунувшийся от горя. В порядке исключения ему это разрешили, уж слишком неординарный был случай. Он пытался держаться, подбадривая жену, отвлекая ее от страшных мыслей, но потом не выдержал и сам, и две женщины, лежавшие вместе с Олей в послеоперационной палате, стыдливо отвели глаза, чтобы не смотреть на рыдавших обнявшихся супругов.
Проведя бессонную ночь, на следующий день Ольга даже не чувствовала усталости, осознавая только одно – у нее больше нет ребенка. Он умер.
А вокруг все бурлило. Больница была потрясена невероятными событиями.
Слухи ходили один немыслимее другого.
Говорили, что больницей руководила мафия, и теперь ее арестовали, а кого-то даже убили.
Говорили, что в морге прятали трупы замученных и убитых людей.
Говорили, что детей крали прямо из-под рожениц и проводили над ними какие-то эксперименты.
Говорили, что уже арестована главврач больницы и заведующий родильным отделением.
"Сарафанное радио" больницы иногда попадало в точку, в основном же даже реальные факты обрастали в его изложении неимоверным количеством фантастических домыслов.
Все эти разговоры между тем совершенно не занимали Ольгу. Она даже мысли не могла допустить, что ее ребенка, ее мальчика украли.
Нет, он умер! Неужели бы нашлось такое чудовище, которое не позволило матери даже взглянуть на свою кровиночку?
Единственное, что она заметила краем сознания, это то, как странно смотрят на нее окружающие, как шепчутся о чем-то соседки по палате, то и дело поглядывая в ее сторону, как с затаенным любопытством поглядывают медсестры, санитарки, врачи.
Потом снова пришел Андрей, и они долго сидели молча, взяв друг друга за руки и думая об одном и том же.
– Его надо похоронить, – вдруг сказала Ольга. – Обязательно похоронить.
– Да, конечно, – вздрогнул Андрей, сильнее сжав ее руки. Как он мог сказать ей сейчас, что он уже спрашивал врачей об этом?! Но никто почему-то не знал, где их сын, куда он исчез.
Это было так дико, так страшно, что Андрей просто не решался сказать об этом Ольге.
Было уже часов девять вечера, когда в коридоре вдруг раздался шум. Шум приближался, накатываясь на их палату. Казалось, сюда шла целая толпа людей.
Дверь отворилась, и на пороге в окружении врачей, санитарок и медсестер появился хорошо одетый мужчина средних лет с ребенком на руках:
– Простите, кто здесь Ольга Сергиенко?
Он говорил с ужасным акцентом, и Ольга даже не сразу поняла, что назвали ее имя. Первым очнулся Андрей. Он поднялся навстречу странному посетителю и дрогнувшим вдруг голосом произнес:
– Я ее муж. Вот она.
– Меня зовут Карл. Я нашел вашего ребенка.
Он не умер. Его пытались украсть и продать.
– Что?!
– Вот он. Держите, – на глазах у немца выступили слезы, когда он передавал малыша Андрею. – Вы его отец, да?
– Да... – совершенно растерянно смотрел на сына Андрей, вглядываясь в крошечное сморщенное красное личико младенца.
– Он очень хороший. У вас очень красивый сын, – Карл чуть не расплакался и побыстрее повернулся, собираясь уходить. Вдруг он остановился и снова подошел к Андрею: – Скажите, пожалуйста, ваш адрес, чтобы я мог всегда вас найти. Когда он подрастет, – кивнул он на малыша, – мы приглашаем вас к нам в Баварию. Мы живем в большом доме, и вам всегда найдется место. Вы сможете хорошо отдохнуть, мы покажем вам Германию. Моя жена Хельга – она очень добрый человек...
– Да, конечно, – Андрей назвал свой почтовый адрес, и немец аккуратно записал его латинскими буквами в свой маленький блокнотик. Затем он еще раз посмотрел на мальчика, лежавшего на руках Андрея, и тихо произнес: – Мы очень к нему привязались. Он нам стал, как сын. Не обижайтесь на нас. Мы искренне желаем вам счастья. Простите нас, Ольга!
Он поклонился матери и вышел, едва сдерживая слезы.
Под удивленный и восхищенный гул набившихся в палату людей Андрей Сергиенко подошел к Ольге и опустился с ребенком на руках на колени перед ее кроватью.
– Это наш сын, Ольга!
– Да, я знаю.
– Это наш...
– Я видела его во сне.
– Да.
– Посмотри, как он похож на тебя.
– Конечно. Но носик твой. И ямочки на щеках! Какого цвета у него глаза?
– Я еще не знаю. Он спит.
– Наверное, голубые. Как у тебя.
– А может, и карие, как у тебя, у папы.
– Оля, ты веришь в чудо?
– Смотри, а разве это не чудо?
– Оленька, наш сын жив! Он с нами!
– Да, Андрюшенька!
В этот момент мальчик открыл наконец глазки.
Они оказались голубыми-голубыми, светлыми, почти прозрачными. Такими же, как у его мамы.
Он смешно наморщил носик, сложил губки трубочкой, почмокивая, и вдруг заплакал, сморщился, сразу став похожим на старичка.
И тогда, прижавшись к сыну, расплакалась и Ольга, а перед ними на коленях стоял Андрей, ласково и успокаивающе поглаживая жену по голове...
Через десять минут Ольга приложила своего мальчика к груди, и, как исключение (впрочем, и этот день в больнице было слишком много исключений из обычного режима!), врачи разрешили Андрею присутствовать во время первого кормления ребенка.
Слава Богу, каким-то чудом (еще одним чудом!), несмотря на все пережитые ею потрясения, молоко у Ольги не пропало, и Александр, как сразу, не сговариваясь, назвали его родители, стал жадно сосать, причмокивая маленькими губками и снова умиротворенно закрыв свои голубые глазки...
А к границе несся "Мерседес" с баварскими номерами цвета "серый металлик".
Он несся, не разбирая дороги, не обращая внимания на ямы и колдобины, на бешеной скорости.
На заднем сиденье, свернувшись калачиком в бессильной тоске, тихо плакала Хельга...
III
Прага встретила их солнцем, в лучах которого ярко сверкали шпили многочисленных и многообразных башенок старинных зданий.
Было очень тепло, и не верилось, что стояла осень. Погода в Одессе, хотя она и южнее, в эти дни была дождливой, и, только добравшись до Праги, они наконец почувствовали настоящее очарование золотой осени.
Бобровский смотрел на город во все глаза, не в силах оторваться от потрясающего зрелища. И даже Банда, уже видевший Прагу, был изумлен тем, как по-новому открывается для него этот город, как неповторим он, сколько бы раз ни попадал на эти старинные улицы человек, город раскрывал перед ним все новые и новые грани.
Да, черт возьми, везет же людям, которые живут "в окружении такой красоты!
– Слушай, давай поселимся в центре, – возбужденно предложил Бобровский, сверкая глазами. – Нам будет удобнее всего...
– Не уверен. Во-первых, – постарался остудить пыл товарища Банда, – это дорого. За номер в хорошем отеле берут по сто пятьдесят и более долларов в сутки.
– Нам дали деньги...
– Для того, чтобы мы шиковали в пятизвездочных отелях?
– Ну, а во-вторых?
– А во-вторых, в центре ограничено движение машин. В основном это пешеходные зоны, поэтому лучше жить в другом месте.
– Ну, как знаешь.
– Не расстраивайся. Ты еще не видел чешских гостиниц. Я здесь уже бывал и одну такую знаю. Сейчас увидишь. Наши гостиницы по сравнению с ней – бараки.
Он привез друга на Сальдову улицу, ориентируясь отчасти по памяти, но в основном по карте, и затормозил у "Карл Инн-Отель" – огромного красивого здания.
– Вот здесь мы и поселимся. Долларов пятьдесят – это максимум, что с нас возьмут. Пошли!
Отель действительно поражал своей... нет, не роскошью. Скорее домашним уютом и какой-то семейной атмосферой. Он был таким аккуратненьким и чистым, с такой доброжелательной и предупредительной прислугой, что Бобровский не мог поверить, что такое вообще возможно.
Номер, теплый, просторный и красивый, имел все удобства и все, необходимое для нормальной жизни, – две комнаты, телевизор, холодильник, телефон.
Устроившись, ребята решили погулять по Старой Праге. Все же начинать работу с вечера смысла не было, а возможность посмотреть один из красивейших городов мира представляется не каждый день.
Они постояли на Карловом мосту, вышли на Староместскую площадь, запрокинув головы, глядели на умопомрачительной высоты готические шпили, зашли в Собор Девы Марии перед Тыном, прошлись по Градчанской площади.
Красота города была столь великолепной и впечатляющей, что навевала даже какую-то непонятную грусть – ведь все чудесное когда-нибудь кончается, и здесь, на этих узких мощеных улочках, невольно думалось о том, сколь короток миг счастья.
Поэтому, чтобы немного развеяться и поднять настроение, они забрели в ресторан "Макарска", что на Малостранской. Заплатив за двоих всего-то двадцать долларов, ребята вышли из заведения с таким чувством, будто они никогда не ели так вкусно и так сытно. Вдобавок никогда не пили столько прекрасного пива. Именно так они назвали замечательный чешский напиток под интригующим названием "Велькопоповицке-Козел".
Они еще долго бродили по городу и вернулись в гостиницу только к полуночи, захмелевшие, сытые, счастливые и смертельно уставшие. Напряжение последних суток дало о себе знать, и, чуть коснувшись головами подушек. Банда и Бобровский провалились в сон. И в снах их кружилась и сияла красавица Злата Прага...
Эта улочка находилась уже практически за пределами города, уводя дорогу в старый густой лес.
Редкие дома, стоявшие друг от друга на приличном расстоянии, напоминали скорее виллы, чем скромные дачи.
Район был явно не для бедных, но даже здесь особняк Павла Гржимека выделялся своим великолепием.
По существу, это был настоящий замок, обнесенный кирпичным двухметровым забором в "старинном" стиле, с вкраплениями натурального камня. За забором поднимался огромный дом, увенчанный крутой островерхой крышей.
– Вот это да! – не смог сдержать восхищения Банда. – Однако, я тебе скажу!
– Неплохо живет, гад.
– Это точно.
– Банда, чего-то меня начинают посещать сомнения относительно успеха нашей операции.
– Что так?
– Да тут надо роту десанта и поддержку с воздуха, чтобы взять такой домик!
– Ну, не преувеличивай.
– Преувеличиваю? – Бобровский скептически хмыкнул. – Ладно, посмотрим, что ты запоешь, когда мы познакомимся с системой его сигнализации...
Отъехав метров на пятьсот от дома Гржимека, ребята вышли из машины и пешком через лес вернулись к замку, стараясь подкрасться к нему незаметно и как можно ближе.
– Смотри! Я же тебе говорил, – шепотом произнес и указал куда-то на стену рукой Бобровский, – у него тут такие охранные системы, что закачаешься.
– Телекамеру вон ту ты имеешь в виду?
– И ее. Но не только. Телекамеры на каждом углу, заметь. А рядом с камерами видишь такие коробочки маленькие? Посмотри, чуть пониже, беленькие?
– Ну вижу. Что это?
– Нужна аппаратура для более точного определения, но, по-видимому, система оповещения о нарушении границ территории на инфракрасных лучах.
– Это что за система?
– Пульт дистанционного управления для телевизора или видеомагнитофона в руках держал?
– Ну.
– Там таким же лучиком осуществляется управление. Здесь этот луч, как нитка, натянутая между башенками, постоянно включен и передается на специальный приемник. Как только кто-нибудь или что-нибудь пересекает территорию, луч прерывается, это фиксируется приемником, и система подает сигнал тревоги.
– Ясно. А что ты хочешь проверить своей аппаратурой? – заинтересовался Банда.
В Афгане он сталкивался лишь с обрывными системами на микропроводе. Во время работы в "Валексе" встречался с системами, реагирующими на перемещения в замкнутом пространстве. Таких же штучек, контролирующих открытую территорию с помощью инфракрасных лучей, он не видел и потому слушал Бобровского с большим вниманием.
– Ну, много чего. Во-первых, эта система может оказаться и лазерной. Во-вторых, нужно зафиксировать частотную модуляцию луча. Мы ведь собираемся проникнуть внутрь?
– Конечно, ты еще спрашиваешь!
– Тогда давай не будем терять время. Пойдем настраивать аппаратуру, а к вечеру снова приедем сюда уже "вооруженные"...
Генерал-лейтенанту, по-видимому, не терпелось похвалиться успехами своего управления, и он уже успел посетить с предварительным докладом начальство.
"Не хватало еще, подумал про себя Котляров, обратиться в прессу, раззвонить о международной банде похитителей детей по всему миру. Тогда уж точно на миссии Банды и Бобровского в Праге можно было бы ставить большой жирный крест – все улики были бы тут же уничтожены. Ну! – спохватился вдруг Степан Петрович. – Не настолько же в самом деле генерал глуп. Это я хватил – в прессу он, конечно, не станет сообщать".
В этот момент открылась дверь, и в приемную стремительно вошел возбужденный Мазурин. Заметив среди ожидающих его людей Котлярова, генерал направился прямо к нему; протягивая навстречу, как равному себе, руку для рукопожатия.
– Привет, Степан Петрович. Ты ко мне?
– Да, конечно.
– Ну, заходи, заходи.
Пропустив Степана Петровича в кабинет. Мазурин плотно закрыл дверь и предложил Котлярову устраиваться на диване, а сам взволнованно заходил по кабинету, меряя его шагами из угла в угол. Настроение у него было просто превосходное.
– Я был там, – начал он, ткнув пальцем куда-то в потолок, – они очень довольны.
– Я думаю!
– Да, он, – снова последовал кивок в потолок, – почувствовал, что дело мы раскрутили потрясающее, и обещал свою личную поддержку в случае необходимости.
– Ну, нам его помощь ни к чему, я думаю.
– Конечно! – И сами справимся... Кстати, новостей от ребят нет никаких?
– Есть. Для того и пришел, Виталий Викторович. Они уже в Праге, начали подготовку к взятию объекта.
– Сложно?
– Да. Там не просто дом, а целая крепость, напичканная электроникой.
– А справятся?
– Они-то? Справятся. Просто они не спешат – Банда считает, что нужно хорошо подготовиться.
– Да-да, конечно.
– Банда мечтает захватить весь архив Гржимека.
Это позволило бы начать процессы по возвращению детей родителям. Их настоящим родителям.
– Отлично! И вы представляете, Степан Петрович, какой резонанс вызовет это дело во всем мире? Как поднимется престиж ФСБ? Мы всем докажем, что традиции высокого профессионализма еще не утрачены. Что мы не собираемся уступать место на международной арене никаким другим спецслужбам. Что...
Мазурин еще минут пять произносил всякие высокие слова о роли ФСБ в современном мире и о значении таких профессиональных кадров, как...
Тут он наконец запнулся, постеснявшись все же привести себя в качестве лучшего примера, и после секундной заминки назвал фамилии Бондаровича и Бобровского.
Котляров терпеливо выслушивал словоизлияния генерала, не мешая тому выговориться.
Выбрав паузу в зажигательной речи Мазурина, Степан Петрович поднялся:
– Я пойду, Виталий Викторович?
– Да-да, конечно. Я и так задержал тебя... Кстати, чуть не забыл, – остановил он Котлярова уже на пороге, – а где находятся врачи той одесской больницы? Ну, которых Банда захватил и допросил... гм-гм... с применением нетрадиционных методов?
– Точно не знаю, Виталий Викторович. Банда только доложил через Бобровского, что до его возвращения со всеми документами и уликами они находятся в надежном месте под охраной надежного человека. Там же, в Одессе.
– Это он Самойленко, небось, имел в виду?
– Наверное.
– Ясно... Ну что ж, иди, Степан Петрович. Иди, работай, раскручивай дело дальше. Это историческое дело, ты еще вспомнишь эти мои слова!..
Накануне они с Бобровским тщательно изучили территорию, использовав портативный радиолокатор, – засекли расположение и размеры зданий за оградой (там, за оградой, оказался не только особняк Гржимека, но и несколько флигельков, а также какой-то подвалили бункер), составили подробный план построек.
Бобровский между тем с помощью своей хитроумной аппаратуры засек частоту модуляции инфракрасного луча и твердо пообещал Банде, что теперь он сможет незаметно пробраться на территорию виллы.
– А как же телекамеры? Уничтожить? – спросил его Банда, кивнув в сторону ограды.
– Зачем же?
– А как тогда?..
– Ты, Банда, главное – выбери место, где будешь преодолевать забор. Это – твои трудности. А все остальное – моя забота.
Банда не слишком поверил в могущество Бобровского, но спорить не стал и, оставив Сергея в гостинице "колдовать" над его хитроумными электронными штучками, отправился к вилле.
Он пролежал в траве, прячась за деревьями, почти двадцать четыре часа, приглядываясь к окнам верхнего этажа дома, видневшимся из-за забора, и был убежден, что два из них – окна комнаты, в которой стоял компьютер. Он внимательно присматривался к каждой машине, въезжавшей и выезжавшей из ворот виллы, и теперь знал распорядок дня и места дежурства охранников. Они сменялись утром, в десять. Их было четверо. Исходя из того, что двое должны были сидеть за пультом телевизионной системы слежения, еще двое, значит, патрулировали территорию.
Было очень тепло, и не верилось, что стояла осень. Погода в Одессе, хотя она и южнее, в эти дни была дождливой, и, только добравшись до Праги, они наконец почувствовали настоящее очарование золотой осени.
Бобровский смотрел на город во все глаза, не в силах оторваться от потрясающего зрелища. И даже Банда, уже видевший Прагу, был изумлен тем, как по-новому открывается для него этот город, как неповторим он, сколько бы раз ни попадал на эти старинные улицы человек, город раскрывал перед ним все новые и новые грани.
Да, черт возьми, везет же людям, которые живут "в окружении такой красоты!
– Слушай, давай поселимся в центре, – возбужденно предложил Бобровский, сверкая глазами. – Нам будет удобнее всего...
– Не уверен. Во-первых, – постарался остудить пыл товарища Банда, – это дорого. За номер в хорошем отеле берут по сто пятьдесят и более долларов в сутки.
– Нам дали деньги...
– Для того, чтобы мы шиковали в пятизвездочных отелях?
– Ну, а во-вторых?
– А во-вторых, в центре ограничено движение машин. В основном это пешеходные зоны, поэтому лучше жить в другом месте.
– Ну, как знаешь.
– Не расстраивайся. Ты еще не видел чешских гостиниц. Я здесь уже бывал и одну такую знаю. Сейчас увидишь. Наши гостиницы по сравнению с ней – бараки.
Он привез друга на Сальдову улицу, ориентируясь отчасти по памяти, но в основном по карте, и затормозил у "Карл Инн-Отель" – огромного красивого здания.
– Вот здесь мы и поселимся. Долларов пятьдесят – это максимум, что с нас возьмут. Пошли!
Отель действительно поражал своей... нет, не роскошью. Скорее домашним уютом и какой-то семейной атмосферой. Он был таким аккуратненьким и чистым, с такой доброжелательной и предупредительной прислугой, что Бобровский не мог поверить, что такое вообще возможно.
Номер, теплый, просторный и красивый, имел все удобства и все, необходимое для нормальной жизни, – две комнаты, телевизор, холодильник, телефон.
Устроившись, ребята решили погулять по Старой Праге. Все же начинать работу с вечера смысла не было, а возможность посмотреть один из красивейших городов мира представляется не каждый день.
Они постояли на Карловом мосту, вышли на Староместскую площадь, запрокинув головы, глядели на умопомрачительной высоты готические шпили, зашли в Собор Девы Марии перед Тыном, прошлись по Градчанской площади.
Красота города была столь великолепной и впечатляющей, что навевала даже какую-то непонятную грусть – ведь все чудесное когда-нибудь кончается, и здесь, на этих узких мощеных улочках, невольно думалось о том, сколь короток миг счастья.
Поэтому, чтобы немного развеяться и поднять настроение, они забрели в ресторан "Макарска", что на Малостранской. Заплатив за двоих всего-то двадцать долларов, ребята вышли из заведения с таким чувством, будто они никогда не ели так вкусно и так сытно. Вдобавок никогда не пили столько прекрасного пива. Именно так они назвали замечательный чешский напиток под интригующим названием "Велькопоповицке-Козел".
Они еще долго бродили по городу и вернулись в гостиницу только к полуночи, захмелевшие, сытые, счастливые и смертельно уставшие. Напряжение последних суток дало о себе знать, и, чуть коснувшись головами подушек. Банда и Бобровский провалились в сон. И в снах их кружилась и сияла красавица Злата Прага...
* * *
– Ни хрена себе особнячок! – удивление Бобровского было совершенно искренним, и даже Банда изумленно покачал головой, когда они, медленно катясь по асфальтовой дороге, проехали мимо дома по адресу, указанному Рябкиной и Берхардом.Эта улочка находилась уже практически за пределами города, уводя дорогу в старый густой лес.
Редкие дома, стоявшие друг от друга на приличном расстоянии, напоминали скорее виллы, чем скромные дачи.
Район был явно не для бедных, но даже здесь особняк Павла Гржимека выделялся своим великолепием.
По существу, это был настоящий замок, обнесенный кирпичным двухметровым забором в "старинном" стиле, с вкраплениями натурального камня. За забором поднимался огромный дом, увенчанный крутой островерхой крышей.
– Вот это да! – не смог сдержать восхищения Банда. – Однако, я тебе скажу!
– Неплохо живет, гад.
– Это точно.
– Банда, чего-то меня начинают посещать сомнения относительно успеха нашей операции.
– Что так?
– Да тут надо роту десанта и поддержку с воздуха, чтобы взять такой домик!
– Ну, не преувеличивай.
– Преувеличиваю? – Бобровский скептически хмыкнул. – Ладно, посмотрим, что ты запоешь, когда мы познакомимся с системой его сигнализации...
Отъехав метров на пятьсот от дома Гржимека, ребята вышли из машины и пешком через лес вернулись к замку, стараясь подкрасться к нему незаметно и как можно ближе.
– Смотри! Я же тебе говорил, – шепотом произнес и указал куда-то на стену рукой Бобровский, – у него тут такие охранные системы, что закачаешься.
– Телекамеру вон ту ты имеешь в виду?
– И ее. Но не только. Телекамеры на каждом углу, заметь. А рядом с камерами видишь такие коробочки маленькие? Посмотри, чуть пониже, беленькие?
– Ну вижу. Что это?
– Нужна аппаратура для более точного определения, но, по-видимому, система оповещения о нарушении границ территории на инфракрасных лучах.
– Это что за система?
– Пульт дистанционного управления для телевизора или видеомагнитофона в руках держал?
– Ну.
– Там таким же лучиком осуществляется управление. Здесь этот луч, как нитка, натянутая между башенками, постоянно включен и передается на специальный приемник. Как только кто-нибудь или что-нибудь пересекает территорию, луч прерывается, это фиксируется приемником, и система подает сигнал тревоги.
– Ясно. А что ты хочешь проверить своей аппаратурой? – заинтересовался Банда.
В Афгане он сталкивался лишь с обрывными системами на микропроводе. Во время работы в "Валексе" встречался с системами, реагирующими на перемещения в замкнутом пространстве. Таких же штучек, контролирующих открытую территорию с помощью инфракрасных лучей, он не видел и потому слушал Бобровского с большим вниманием.
– Ну, много чего. Во-первых, эта система может оказаться и лазерной. Во-вторых, нужно зафиксировать частотную модуляцию луча. Мы ведь собираемся проникнуть внутрь?
– Конечно, ты еще спрашиваешь!
– Тогда давай не будем терять время. Пойдем настраивать аппаратуру, а к вечеру снова приедем сюда уже "вооруженные"...
* * *
На этот раз Котлярову пришлось более часа ждать в приемной, прежде чем он попал к Мазурину.Генерал-лейтенанту, по-видимому, не терпелось похвалиться успехами своего управления, и он уже успел посетить с предварительным докладом начальство.
"Не хватало еще, подумал про себя Котляров, обратиться в прессу, раззвонить о международной банде похитителей детей по всему миру. Тогда уж точно на миссии Банды и Бобровского в Праге можно было бы ставить большой жирный крест – все улики были бы тут же уничтожены. Ну! – спохватился вдруг Степан Петрович. – Не настолько же в самом деле генерал глуп. Это я хватил – в прессу он, конечно, не станет сообщать".
В этот момент открылась дверь, и в приемную стремительно вошел возбужденный Мазурин. Заметив среди ожидающих его людей Котлярова, генерал направился прямо к нему; протягивая навстречу, как равному себе, руку для рукопожатия.
– Привет, Степан Петрович. Ты ко мне?
– Да, конечно.
– Ну, заходи, заходи.
Пропустив Степана Петровича в кабинет. Мазурин плотно закрыл дверь и предложил Котлярову устраиваться на диване, а сам взволнованно заходил по кабинету, меряя его шагами из угла в угол. Настроение у него было просто превосходное.
– Я был там, – начал он, ткнув пальцем куда-то в потолок, – они очень довольны.
– Я думаю!
– Да, он, – снова последовал кивок в потолок, – почувствовал, что дело мы раскрутили потрясающее, и обещал свою личную поддержку в случае необходимости.
– Ну, нам его помощь ни к чему, я думаю.
– Конечно! – И сами справимся... Кстати, новостей от ребят нет никаких?
– Есть. Для того и пришел, Виталий Викторович. Они уже в Праге, начали подготовку к взятию объекта.
– Сложно?
– Да. Там не просто дом, а целая крепость, напичканная электроникой.
– А справятся?
– Они-то? Справятся. Просто они не спешат – Банда считает, что нужно хорошо подготовиться.
– Да-да, конечно.
– Банда мечтает захватить весь архив Гржимека.
Это позволило бы начать процессы по возвращению детей родителям. Их настоящим родителям.
– Отлично! И вы представляете, Степан Петрович, какой резонанс вызовет это дело во всем мире? Как поднимется престиж ФСБ? Мы всем докажем, что традиции высокого профессионализма еще не утрачены. Что мы не собираемся уступать место на международной арене никаким другим спецслужбам. Что...
Мазурин еще минут пять произносил всякие высокие слова о роли ФСБ в современном мире и о значении таких профессиональных кадров, как...
Тут он наконец запнулся, постеснявшись все же привести себя в качестве лучшего примера, и после секундной заминки назвал фамилии Бондаровича и Бобровского.
Котляров терпеливо выслушивал словоизлияния генерала, не мешая тому выговориться.
Выбрав паузу в зажигательной речи Мазурина, Степан Петрович поднялся:
– Я пойду, Виталий Викторович?
– Да-да, конечно. Я и так задержал тебя... Кстати, чуть не забыл, – остановил он Котлярова уже на пороге, – а где находятся врачи той одесской больницы? Ну, которых Банда захватил и допросил... гм-гм... с применением нетрадиционных методов?
– Точно не знаю, Виталий Викторович. Банда только доложил через Бобровского, что до его возвращения со всеми документами и уликами они находятся в надежном месте под охраной надежного человека. Там же, в Одессе.
– Это он Самойленко, небось, имел в виду?
– Наверное.
– Ясно... Ну что ж, иди, Степан Петрович. Иди, работай, раскручивай дело дальше. Это историческое дело, ты еще вспомнишь эти мои слова!..
* * *
Банда провел в лесу у виллы Гржимека целые сутки, прихватив с собой лишь несколько бутербродов, термос с крепким черным кофе и мощный бинокль.Накануне они с Бобровским тщательно изучили территорию, использовав портативный радиолокатор, – засекли расположение и размеры зданий за оградой (там, за оградой, оказался не только особняк Гржимека, но и несколько флигельков, а также какой-то подвалили бункер), составили подробный план построек.
Бобровский между тем с помощью своей хитроумной аппаратуры засек частоту модуляции инфракрасного луча и твердо пообещал Банде, что теперь он сможет незаметно пробраться на территорию виллы.
– А как же телекамеры? Уничтожить? – спросил его Банда, кивнув в сторону ограды.
– Зачем же?
– А как тогда?..
– Ты, Банда, главное – выбери место, где будешь преодолевать забор. Это – твои трудности. А все остальное – моя забота.
Банда не слишком поверил в могущество Бобровского, но спорить не стал и, оставив Сергея в гостинице "колдовать" над его хитроумными электронными штучками, отправился к вилле.
Он пролежал в траве, прячась за деревьями, почти двадцать четыре часа, приглядываясь к окнам верхнего этажа дома, видневшимся из-за забора, и был убежден, что два из них – окна комнаты, в которой стоял компьютер. Он внимательно присматривался к каждой машине, въезжавшей и выезжавшей из ворот виллы, и теперь знал распорядок дня и места дежурства охранников. Они сменялись утром, в десять. Их было четверо. Исходя из того, что двое должны были сидеть за пультом телевизионной системы слежения, еще двое, значит, патрулировали территорию.