Воронин Андрей Николаевич. Между жизнью и смертью

   Один из охранников часто появлялся на террасе, окружавшей дом по периметру на уровне верхнего этажа, и Банда сделал вывод, что он скорее всего дежурит в самом доме. Второй же в таком случае должен был патрулировать двор.
   Что там, за забором? Есть ли сад, кусты? Этого Банда не знал. Заглянуть за забор не удавалось, а локатор Бобровского фиксировал лишь постройки – то ли по железной арматуре, то ли по электропроводке, то ли по тепловым излучениям. Системы Банда толком не понял, да уже и поздно было вникать.
   Ночью фасад дома ярко освещался. Видимо, фонарями, висевшими над центральным входом. Поэтому Банда решил, что лучше всего преодолевать забор со стороны леса, пробираясь к особняку Гржимека с торца...
   Он вернулся в гостиницу утром и завалился спать, предупредив Сергея, что штурм начнется в час ночи...

* * *

   Прошло уже два месяца с тех пор, как Банда уехал на выполнение задания.
   Алина сдала за это время пропущенные из-за ее похищения экзамены, получила наконец диплом (с отличием!), сразу же поступила в аспирантуру и теперь нажимала на учебу, стараясь внимательным изучением своей любимой юриспруденции заглушить, загнать поглубже воспоминания и мысли об Александре.
   Но после дня, проведенного в библиотеке, наступала ночь.
   И ночью, лежа в постели, Алина уже не могла ничем себя отвлечь от навязчивых мыслей, от тревоги.
   Сначала, как только он уехал, девушка думала лишь об одном – как он там, без нее? Не угрожает ли ему опасность? Не попадет ли он случайно под шальную пулю или бандитский нож? Насколько сложное задание поставили перед ее непобедимым Бандой?
   Затем, когда прошла неделя-другая, девушка начала уже немного сердиться, по несколько дней ожидая его очередного звонка.
   "Ну как он может так себя вести по отношению ко мне! – в раздражении порой размышляла она. – Неужели трудно подойти к телефону, снять трубку, набрать номер и сказать всего два слова – мол, жив, здоров, люблю, скучаю! Может, конечно, он и занят очень сильно, но неужели настолько, что не может найти хотя бы три минуты?! Скорее всего он просто забывает о моем существовании, не чувствует потребности позвонить, узнать, как идут мои дела, рассказать о своих. Значит, так он меня и любит, как в пословице: с глаз долой – из сердца вон!"
   Иногда в приступе отчаяния ей в голову вообще лезла всякая ерунда – а может, он нашел другую?
   Может, встретил кого-то и понял, что не Алина, а эта, новая как раз то, что он искал всю жизнь!
   И тогда девушка представляла себе, как проводит ее Банда время с другой в далеком городе – гуляет с ней по осенним улицам, водит в рестораны и кафе, а может, вообще ужинает с ней при свечах у нее дома...
   И может, даже обнимает и целует эту другую с такой же нежностью, как когда-то обнимал и целовал ее, Алину!
   Но, спохватываясь, она отгоняла этот бред, уверяя себя, что так бесчестно ее Банда поступить не смог бы – уж если бы мир перевернулся, и Банда разлюбил бы ее, то невесту свою он обязательно честно об этом предупредил бы.
   Но проходил день, другой, звонка все не было, и тогда Алина снова не спала по полночи, задыхаясь от Приступа необузданной, дикой ревности.
   А время все шло, и вскоре девушка почувствовала, что уже просто жить не может без его ласки, без его рук и губ, без любящих глаз. Ей снились странно волнующие сны, в которых он был рядом с ней, ласкал ее, и каждый вечер она с тоской укладывалась в постель, зная, что и в эту ночь ей придется довольствоваться лишь воспоминаниями и снами.
   Было у нее и еще одно занятие, кроме ревности и тоски, – она мечтала.
   Она мечтала о том, как встретит его здесь, в Москве. Он обязательно позвонит ей, и она прибежит на вокзал или приедет в аэропорт и будет с нетерпением ждать прибытия поезда или посадки самолета.
   А потом он выйдет ей навстречу – сильный, красивый – и, подхватив ее на руки, понесет к такси.
   А дома она усадит его за стол и поставит перед ним самые лучшие, самые вкусные блюда, которые только она и ее мама умеют готовить. А он будет со вкусом, с наслаждением есть, не сводя глаз с нее, создательницы такого сказочного пиршества.
   Алина ушлет родителей из дома – в театр, к друзьям, в ресторан, неважно куда! – и они с Бандой останутся наконец одни. Она наденет новый длинный шелковый халат, чем-то напоминающий японское кимоно, и Банда нетерпеливо будет пытаться сорвать его, но там есть такие хитрые завязочки...
   А потом они будут лежать, слушать музыку, пить шампанское, и он расскажет ей о каждой минуте, проведенной вдали от нее. И он поклянется, что больше никуда не уедет.
   И он снова заговорит о свадьбе, и они кое-что обсудят, а на следующий день отправятся в загс, потом – покупать подвенечное платье ей и костюм ему, немножко поспорят, где и как праздновать бракосочетание, и, уступая друг другу, снимут где-нибудь банкетный зал.
   И он останется с ней навсегда. Всегда будет принадлежать только ей. А она – ему. И только ему.
   Навсегда!
   А потом наступало утро, звонил будильник, Алина открывала глаза, и начинался новый серый день.
   Без Банды.
   Она шла в библиотеку, в университет, снова в библиотеку, работала дома и – ждала, ждала, ждала!
   А праздник все откладывался...

* * *

   Бобровский осторожно, едва дыша от напряжения, приставил к видеокамере какую-то маленькую штучку и спрыгнул со спины Банды на землю.
   – Что это такое? – шепотом спросил Банда, кивком указав на приспособление, – Такая штучка, благодаря которой изображение на мониторе у охранника надолго "застынет". Ты пройдешь у него под носом, а он даже не заметит.
   – Класс, конечно! А что же мы будем делать с этой системой? – и Банда показал на коробочку-приемник инфракрасного луча.
   – Я ее просчитал – нам здорово повезло. Эта система – довольно примитивная. Сейчас уже есть такие штучки, которые благодаря специальной оптике "растягивают" луч до потрясающих размеров и могут контролировать объемы до двадцати метров длиной и шириной и до четырех метров высотой. Представляешь?
   – Ого!
   – А эта, – Бобровский пренебрежительно махнул рукой, – туфта сплошная. Сейчас мы ее обманем.
   Он достал из сумки аппарат со стеклянным окошком, на передней панели которого было множество кнопок и регуляторов и даже какая-то шкала с тремя стрелочками. Потом оттуда же извлек похожую штуковину, но с двумя резиновыми присосками-датчиками на проводах. Теперь Банда понимал, почему так кряхтел Бобровский, когда тащил через лес от машины к забору свою огромную сумку.
   Он присоединил присоски к приемнику охранной системы, и стрелки на приборе ожили и зафиксировались на каких-то непонятных Банде цифрах.
   – Смотри на стрелочки – важно, чтобы они не дернулись. Понял? А я сейчас...
   Он схватил аппарат без присосок и тихо исчез в темноте, направившись к датчику, который транслировал на приемник инфракрасный направленный луч.
   Через минуту-другую он появился, с помощью специального крепления осторожно передвигая по верхнему краю стены свой аппарат. Он приставил его почти вплотную к приемнику и облегченно вытер пот со лба тыльной стороной ладони.
   – Ну как?
   – Что?
   – Стрелочки шевелились?
   – Нет.
   – Значит, путь свободен.
   – Как это? – Банда недоверчиво покосился на напарника. – Что ты сделал?
   – Эта штука, – кивнул Бобровский на аппарат, лежавший на стене, – генерирует луч точно такой же модульной частоты, как и в системе. Приемник не разбирает, какова природа передаваемого на него инфракрасного луча. Ему важны лишь его характеристики и его непрерывность. Я подменил один лучик другим – вот и все.
   – Здорово, ничего не скажешь! – не сдержал восхищения Банда, с уважением глядя на Бобровского. – Ну, голова у тебя – что надо.
   – Этому меня и учили, – поскромничал Сергей, улыбаясь. – Ты абсолютно уверен, что стрелки не сдвинулись?
   – Конечно. Я смотрел очень внимательно.
   – Тогда порядок. Значит, вот на этом участке стены, – он показал рукой, – путь открыт. Твоего проникновения не заметит никто, как бы ни старался.
   – Ну, с Богом!
   Банда встал, еще раз проверил крепление глушителя на автомате, ножа на бедре, поправил пистолет за поясом, натянул черную шлем-маску и осторожно снял автомат с предохранителя.
   – Ну, Сергей, я пошел!
   – Давай, – Бобровский протянул ему руку, – ни пуха, ни пера!
   – К черту! – отмахнулся Банда и, вскочив на подставленное другом плечо, легко перемахнул через ограду...

* * *

   – Во сколько они начинают? – Мазурин с нетерпением и тревогой ежеминутно поглядывал на электронные часы, стоявшие у него на столе.
   – В час по местному времени.
   – У нас с Прагой сколько часов разницы?
   – Два часа.
   – Значит, в три? Через полчаса?
   – Так точно, Виталий Викторович.
   – А ты уверен, что они доложат тотчас после завершения операции?
   – Конечно. Бобровский обязан доложить, в этом сомнений быть не может.
   – Ну-ну...
   В эту ночь они не собирались идти домой.
   Часов в десять вечера, когда все текущие дела были наконец завершены, полковник Котляров направился в кабинет Мазурина, предварительно позвонив жене и предупредив, что ночевать сегодня не придет.
   Они с Мазуриным даже не сговаривались. Просто слишком многое зависело от успеха Банды и Бобровского. И оба предпочли ждать вестей на рабочем месте, чтобы в случае чего принять необходимые меры.
   Сердце Степана Петровича екнуло, как только Бобровский доложил о том, что акция подготовлена и начнется сегодня в час ночи. Он сразу понял, что дом и сон на сегодня отменяются, и к генералу Мазурину зашел от того, что просто не мог находиться один – так тревожно было ожидание, при этом Котляров знал, что генерал всегда засиживался в управлении допоздна.
   И вот теперь они сидели, досматривали последние телепередачи и ждали. С нетерпением ждали звонка из Праги, от которого зависело все.
   Самое худшее, что Мазурин успел раззвонить об успехах "наверх", и теперь каждый день его терроризировали "оттуда", требуя конкретных результатов.
   – Слышь, Степан Петрович...
   – Ой, Виталий Викторович, можно и просто Степан.
   – Ну, как хочешь... Короче, Степан, я предлагаю по пятьдесят граммов.
   – Честно говоря...
   – Не сидеть же нам, как двум сычам, ожидая этого проклятого звонка.
   – ...у меня ничего нет.
   – Зато у меня есть! – с этими словами Мазурин подошел к шкафу и открыл ту дверцу, за которой, как было известно всему управлению, прятались мини-бар и холодильник. Распахнув и то и другое, он продемонстрировал содержимое Котлярову:
   – Ну, что выбираешь?
   – Сейчас посмотрим.
   Да, выбор у Мазурина сегодня был отменный! И казавшиеся запотевшими от холода в своих матовых бутылках три вида водки "Абсолют", и бутылка экспортной "Столичной", и армянские коньяки двух сортов, и полдюжины бутылок с вермутом, винами, шампанским... Котляров в задумчивости оглядел коллекцию и решительно взял с полки бутылку:
   – Давайте, Виталий Викторович, нашу. "Столичную". Мне кажется, она будет в самый раз.
   – Отлично, я – за!
   Мазурин извлек из холодильника ветчину, консервы, бутыль "Кока-Колы" и лимон. Водрузив все на стол, скомандовал:
   – Нарезай, полковник!
   Сам вышел в приемную и через секунду вернулся с буханкой хлеба.
   – Я своего адъютанта выдрессировал – кровь из носу, а хлеб у начальника чтоб был! Так теперь он целую буханку для меня держит.
   Через несколько минут они, памятуя, что за будущую удачу пить нельзя, уже поднимали тост за здоровье Банды и Бобровского...

* * *

   Минуты ожидания тянулись для Бобровского невыносимо медленно и тяжело.
   Он собрал всю свою аппаратуру и отнес ее в машину. Теперь уже можно было не беспокоиться – покинуть виллу Банда мог и в открытую, если бы только ему удалось взять этот архив.
   Потом, подогнав "Опель" поближе к воротам особняка (правда, чтобы не привлекать внимание охранников, с выключенными фарами и двигателем, на нейтралке с разгона), Бобровский взял свой автомат и, передернув затвор, опустил стекло, готовый в любой момент прикрыть, если понадобится, отход Банды.
   Прошло минут десять. Из дома не доносилось ни звука.
   Сергей, нервничая, потянулся к пачке "ЛМ", оставленной Бандой на сиденье, и закурил, хотя не курил уже года два...
   Время шло, и ничто не нарушало тишину ночи.
   И вдруг...

* * *

   Спрыгнув в траву по ту сторону забора, Банда быстро огляделся.
   Охранников не было видно, и полная тишина вокруг свидетельствовала о том, что его проникновение на территорию прошло незамеченным.
   Слава Богу, двор не был "голым" – вдоль дорожки от ворот к дому и вокруг особняка росли довольно высокие кусты, и Банда, пригнувшись, перебежал поближе к "объекту", спрятавшись за наполовину облетевшими, но все же густыми кустами.
   Тихо.
   Бросок – и Банда оказался у дома.
   Тихо.
   Эта сторона дома не освещалась, и было темно – хоть глаз коли.
   Банда осторожно выглянул из-за угла.
   Охранник, который должен был, по расчетам Банды, патрулировать территорию, стоял на крыльце, привалившись плечом к одному из столбиков, поддерживающих крышу, и курил. Он был в какой-то странной униформе, слегка похожей на форму американского полицейского, с кобурой на поясе.
   "Частная охрана", – определил Банда, который уже запомнил форму чешских полицейских.
   Сашка снова укрылся за угол и стал тихо пробираться к другому углу здания, собираясь проникнуть в дом с противоположного торца.
   Вдруг где-то над его головой скрипнула дверь и раздались шаги. Банда замер. Это мог быть только тот, второй охранник, в обязанности которого входило время от времени прогуливаться по террасе, обозревая окрестности.
   Шаги затихли, и через мгновение мимо Банды в траву упала спичка, сверкнув в густой темноте ночи яркой красной искоркой.
   "Курит. Прямо надо мной", – понял Банда, боясь пошевелиться.
   Но нужно было действовать, время шло, и парень поднял глаза, пытаясь рассмотреть, что делается на террасе.
   Охранник стоял, повернувшись к парню спиной, и Банда решил не упускать такую возможность.
   Выдернув из-за спины висевшую между лопаток "Осу", Банда, будто взвешивая и примериваясь, подбросил нож на руке. Волнообразная заточка этого оружия делала его весьма эффективным. Банда убедился в этом на тренировках в учебном центре – при метании этой новинки российского вооружения в цель на мишени оставались глубочайшие порезы даже при касательном попадании.
   Он примерился – касательного попадания быть не должно, нож обязан попасть прямо в шею, выступил из тени и, коротко размахнувшись, метнул.
   "Оса" блеснула холодной стальной искоркой и вонзилась в шею охранника, пронзив ее слева направо точно посредине. Бедняга мешком упал на пол террасы, успев лишь чуть-чуть дернуть руками.
   Тихо.
   Банда снова осторожно выглянул из-за угла.
   Первый охранник все еще стоял, спокойно покуривая. Значит, звука падения он не услышал.
   Банда снял с пояса специальную складную "кошку" с тонким прочным шнуром и, забросив ее наверх, зацепился за деревянные перила террасы.
   Ухватившись за шнур, он за считанные секунды поднялся наверх.
   Тихо.
   Банда выдернул "Осу" из шеи убитого охранника, вытер ее о его же одежду и снова вложил великолепно сбалансированное оружие в ножны на спине.
   В окнах верхнего этажа света не было, но идти по террасе в полный рост все же было бы слишком рискованно, и Банда, пригибаясь, почти на корточках, пошел к окну той комнаты, где он засек компьютер.
   Всем хороша Европа, но окна с точки зрения надежности у них никудышные – красивые прочные пластиковые окна с двойным изолированным стеклопакетом с легкостью открывались обыкновенным ножом, и с помощью своего ножа-мачете "Бобр" Банда преодолел последнюю преграду в несколько секунд.
   Бесшумно приподняв раму, Банда скользнул внутрь и прикрыл за собой окно.
   Тихо.
   Он опустил жалюзи, чтобы снаружи никто не заметил даже слабого свечения монитора, и подошел к столу.
   Вот он, компьютер – банк данных, архив подпольной фирмы по продаже краденых детей, которую создал Гржимек.
   Банда сел за стол и стал один за другим выдвигать его ящики, надеясь обнаружить то, ради чего он сюда пришел. Но стол был пуст. Банда подошел к книжным шкафам и, подсвечивая себе маленьким фонариком с диаметром луча в полсантиметра, перерыл каждую полку – пусто. Оставался лишь небольшой секретер красного дерева. Этакий минисейф с симпатичными хитроумными замочками.
   Он провозился с этими "симпатичными" замочками минут пятнадцать – отличная сталь запоров и крепкое дерево не поддавались даже такому универсальному орудию, как "Бобр".
   Наконец замки не выдержали, и секретер открылся.
   Среди бумаг в специальном держателе стояли дискеты, а рядом лежала увесистая пачка долларов.
   Десяток жестких дискет – это и должно было быть то, ради чего они с Бобровским и прибыли сюда, проделав столь долгий путь и столь тщательно приготовившись.
   Банда взял дискеты и перенес на стол, поближе к компьютеру. Затем, на мгновение задумавшись, сунул в карман и пачку долларов – здесь ее оставлять, честное слово, было бы просто грешно:
   Парень, хорошо знакомый с компьютерной техникой, понимал, что файлы с адресами и анкетами клиентов Гржимека, находящиеся в памяти компьютера, должны были быть продублированы на дискетах. Ведь компьютер при всех его достоинствах – вещь капризная, и досадная поломка или оплошность пользователя могли привести к непоправимой потере – к утрате всех данных. Поэтому ценные документы у толкового пользователя всегда продублированы на внешних носителях памяти. С другой стороны, файлы в компьютере запросто могли быть защищены от копирования, и тогда Банда все равно не обошелся бы без поиска архива на дискетах. Именно поэтому он так упорно их и искал.
   Теперь они у Банды в руках, и, казалось бы, ему можно было и нужно уходить. Но не был бы Банда Бандой, если бы не захотел тотчас убедиться в том, что найдено именно то, что нужно.
   И, воткнув вилку компьютера в розетку, Банда включил машину.
   В ту же секунду он услышал, как где-то далеко, возможно, в другом крыле дома, тревожно заревела охранная сирена.
   "Черт!" – видимо, несанкционированное включение компьютера тут же фиксировалось на пульте охраны.
   Банда метнулся к двери и проверил, заперта ли она. Затем, напрягшись, передвинул секретер к самой двери, открывавшейся внутрь, в надежде на то, что он, забаррикадировавшись, отвоюет пару-тройку минут для проверки дискет.
   Он снова бросился к компьютеру, быстро сунул первую же попавшуюся дискету и взглянул на экран. "Пассуорд" – требовала машина.
   Банда, конечно же, умел снимать пароль, но для этого требовалось минуты три и перезагрузка, а времени у него не было.
   Быстро сорвав с плеча автомат и передернув затвор, Банда направил его правой рукой на окна, а левой лихорадочно стучал по клавиатуре, снимая защиту введением пароля. Теперь перезагрузка...
   Замок в дверях щелкнул, открываясь, и дверь глухо ударилась о придвинутый к ней секретер. В коридоре что-то крикнули, и немедленно раздалось несколько пистолетных выстрелов. Щепки полетели из простреленной двери, зазвенело разбитое пулей стекло в оконной раме.
   Банда бросился на пол и выпустил длинную очередь прямо по двери.
   В коридоре вскрикнули, и Банда понял, что кого-то зацепил. А те, нападавшие, видимо, даже не поняли толком, что произошло – автомат Банды с навернутым на него глушителем работал почти беззвучно, лишь тихими хлопками свидетельствуя о том, что он уже отправил в полет порцию смертоносного свинца.
   Пользуясь замешательством противника, Банда подскочил к компьютеру и, нажав две клавиши, включил режим считывания дискеты. Сомнений быть не могло – это было как раз то, что он искал: имена, фамилии, адреса, телефоны, суммы...
   Оглядываясь поминутно на окно, он лихорадочно стал сгребать дискеты, рассовывая их по карманам...

* * *

   Тишина ночи взорвалась внезапно.
   Бобровский, сидевший в машине и ожидавший появления Банды, чуть не выронил от неожиданности свой автомат, когда там, за забором, вдруг гулко захлопали пистолетные выстрелы.
   Он открыл дверцу и выскочил из машины, направив ствол автомата в сторону дома.
   Вдруг стрельба на несколько мгновений прекратилась, потом из-за забора донеслись крики, какие-то команды по-чешски, а затем снова громко и часто загрохотали выстрелы из пистолетов.
   "Почему не слышно оружия Банды?" – заволновался Бобровский, но тут же, спохватившись, вспомнил о глушителях, навернутых на их немецкие МП-5.
   Бобровский занервничал.
   "Где же Банда? Почему он не возвращается? Ведь все, его обнаружили. Неужели он собирается принять бой со всеми охранниками сразу? Ведь это безумие!"
   В волнении он ходил вокруг машины, не отрывая взгляда от забора и нервно сжимая рукоятку автомата.
   Выстрелы не утихали. Весь двор был залит ярким светом нескольких прожекторов.
   "Раз стрельба не прекращается, значит. Банда все еще там. Черт возьми! Может, его окружили?"
   Бобровский подбежал к забору, но лишь беспомощно поднял голову вверх – он был намного ниже Банды, и забор такой высоты ему, технарю, а не боевику, преодолеть было явно не под силу.
   Тогда он снова побежал к машине и, вскочив за руль, завел ее, чтобы быть готовым в любой момент отъехать, и снова выскочил из салона, в нервном ожидании прислушиваясь к звукам боя.
   Вдруг грохнул взрыв, через мгновение – еще один, чуть глуше. Еще несколько редких пистолетных выстрелов и...
   И наступила тишина.
   После стрельбы и грохота она казалась не правдоподобной и... страшной.
   Если бой закончен, значит, одна из сторон одержала победу. Но кто?
   А потом, несколько напряженных минут спустя, из-за забора послышалась какая-то команда по-чешски. В ответ прозвучал другой голос, тоже – явно не Банды.
   Все кончено?
   Бобровского охватила нервная дрожь. Ему вдруг захотелось громко, совсем по-детски позвать: "Банда, эй! Отзовись! Ты где?" Ему даже показалось, что он крикнул, и он испуганно осмотрелся по сторонам, не засекли ли охранники и его.
   Но было тихо.
   Никого.
   Смолкли даже голоса охранников во дворе виллы.
   Бобровский потоптался у машины еще минут пять. Затем, не выдержав напряжения ожидания, вскочил за руль и резко рванул машину с места.
   Прочь от этой виллы. Прочь от последнего приюта, который нашел Банда на этой земле...
   Когда он спустя полтора часа еще раз проехал мимо виллы, там все было спокойно – прожектора выключены, свет в окнах дома не горел, и ни один звук не нарушал плотной ночной тишины.
   Бобровский выключил двигатель, вышел из "Опеля" с автоматом в руках и несколько раз осторожно обошел особняк.
   Никого. И ничего, что могло бы указывать на спасение Банды.
   Теперь сомнений у него не оставалось – Банда погиб. Схватка с охраной оказалась слишком неравной...
   В ту же ночь Бобровский на скором поезде "Прага – Москва" покинул город, бросив у отеля "Карл Инн" бесхозный теперь "Опель" Банды...

* * *

   Это была катастрофа.
   Мазурин и Котляров осознали то, что случилось, часов в десять утра, так и не дождавшись этой ночью звонка из Праги.
   Ребята молчали, и означать это могло только полный провал.
   Просидев в кабинете генерала до полудня и выпив еще бутылку водки, они молча, избегая смотреть в глаза друг другу, разъехались по домам отсыпаться.
   У обоих было до странности одинаковое желание – застрелиться...

* * *

   Бобровский привез в управление все – диктофонные кассеты с признаниями Рябкиной и Кварцева, полученную под расписку аппаратуру, свой автомат, оставшиеся командировочные доллары.
   Он не привез только самого главного – архива.
   Доказательства того, что все это правда, а не сфабрикованное дело. Тех самых улик, изобличающих господина Павла Гржимека. Документов, по которым можно было отыскать проданных детей и их настоящих родителей.
   А главное – он вернулся без Банды.
   Бобровского засадили за составление подробнейшего отчета, и его информацию подтвердила шифровка, полученная от пражского резидента. Тот сообщал, что на вилле действительно был ночной бой, некоторые трупы опознать невозможно, так как взрывом нескольких гранат тела были буквально разорваны на куски, а хозяин особняка хотя и ранен, но остался жив и совершенно не понимает, какова была причина нападения.
   Сомнений больше не оставалось, и Котляров сделал для Банды последнее, что только мог, – он составил наградной лист: "За личное мужество" (посмертно).
   Мазурин подписал представление, не раздумывая, презрев возражения кадровиков-крючкотворов – мол, Бондарович не в штате, не положено...
   В конце рабочего дня в кабинете генерала Мазурина собрались Котляров и Бобровский. Черная весть заставила их забыть о субординации, и они выпили стоя, не чокаясь, прощаясь со своим погибшим товарищем Александром Бондаровичем.

IV

   В первую минуту Алина не поверила.
   Она просто не поняла, о чем идет речь. Целый день просидела в библиотеке, устала, как собака, голова забита только диссертацией – ведь ночное одиночество еще не подкралось к ней.