Воронин Андрей Николаевич. Над законом

   Незадолго до рассвета он ввалился в кабинет Старцева и швырнул на стол все еще слабо попахивающий тротиловым дымом рюкзак. Старцев, который провел бессонную ночь в томлении духа, сунулся в рюкзак и заметно повеселел.
   – Свою долю ты взял? – спросил он.
   – Не до того было, – ответил Илларион. – Можешь проверить.
   – Верю, – сказал Старцев. – Да и как тебя проверить?
   – Держи, – он подвинул по столу в сторону Иллариона несколько пачек. – Так, а это что у нас такое?
   Он выудил из рюкзака несколько сколотых вместе листков бумаги и общую тетрадь в коленкоровом переплете.
   – Ба! – сказал он, бегло просмотрев бумаги. – Ты специально, что ли, это утащил?
   Илларион скромно пожал плечами. Ему даже не было любопытно.
   Старцев, веселея прямо на глазах, перебросил ему еще две тугих пачки. Илларион заметил, что купюры в них были стодолларовыми.
   – Конец Плешивому, – сказал Старцев, – теперь он мой. Ты хоть знаешь, что это такое? Это же его бухгалтерия, последние счета – кому, от кого, за что, когда и сколько. Он у меня теперь до конца дней будет раком стоять и подачки клянчить!
   Широким жестом он перебросил Иллариону еще одну пачку. Тот незаметно усмехнулся – пачек в рюкзаке было много.
   – Да ты садись, садись, – весело потирая руки, пригласил Старцев, – в ногах правды нет. Выпить хочешь?
   – Спать я хочу, если честно, – сказал Илларион, оставаясь на ногах.
   – Ну, как хочешь. Иди, спи. Не-е-ет, москвич, ошибся я в тебе, во второй раз уже ошибся! Золотой ты мужик! Мы с тобой таких дел тут наворочаем!..
   – Это уж как пить дать, – вежливо согласился Илларион, распихал по карманам деньги и вышел.
   Спать он, однако, не пошел. Некоторые из праздношатающихся обитателей Выселок видели, как зеленый «лендровер», за рулем которого сидел его непонятный хозяин, на приличной скорости пропылил в сторону центральной усадьбы, а через полчаса с ревом промчался обратно, но в Выселках не задержался, а умчался в неизвестном направлении.
   В центральной усадьбе Илларион отыскал Архипыча.
   Собственно, искать его не пришлось – участковый сидел в своем насквозь прокуренном и по-спартански обставленном рассыпающейся мебелью кабинетике и, потея и морщась, писал какой-то отчет. Шариковая ручка, зажатая в его толстых узловатых пальцах, медленно ползала по бумаге, выводя корявые крупные буквы – видно было, что за долгие годы службы старший лейтенант так и не пристрастился к писанине.
   В дебрях желтых от никотина усов, как обычно, заблудилась одинокая сигарета и теперь подавала всему свету дымовой сигнал бедствия, не подозревая, видимо, о том, что она не первая и не последняя.
   Видя, что участковый сильно занят, Илларион некоторое время постоял в дверях, ожидая, когда тот, наконец, разделается со своим опусом. Старший лейтенант не заметил его появления и продолжал со страдальческим видом водить ручкой по бумаге, время от времени принимаясь что-то сосредоточенно бормотать себе под нос. Видя, что конца этому нет, Илларион легонько постучал костяшками пальцев по столу. Архипыч резко вскинул голову.
   – А, это ты… – протянул он с непонятной интонацией. – Живой, значит?
   – Значит, живой. Слушай, Архипыч, будь другом, побереги ружьецо.
   Илларион шагнул в кабинет и положил поверх архипычевых бумаг мещеряковский «зауэр» с серебряной насечкой. Участковый уважительно осмотрел его со всех сторон, восхищенно цокая языком.
   – Если что, – продолжал Илларион, – позвони в Москву вот по этому номеру, – он нагнулся и нацарапал на листке перекидного календаря номер Мещерякова. – Это номер хозяина ружья. Можешь рассказать ему все как есть – он поможет.
   – Ишь ты… Серьезные, значит, дела? – – Да как тебе сказать… Лучше тебе этого не знать – спокойнее спать будешь. В общем, лет на двадцать строгого режима я уже наработал. Только что, к примеру, украл рюкзак долларов.
   – Это зачем же тебе столько?
   – Тундра ты, Архипыч! Я их Старцеву подарил.
   – А у него своих мало, что ли?
   – Значит, мало. Но это все ерунда! У меня к тебе дело. Ты, Архипыч, постарайся сегодня куда-нибудь из деревни съехать.
   – Это еще зачем?
   – А чтобы к тебе потом вопросов не было. Не был, не видел, не знаю.., мало ли что.
   – А чего не видел-то?
   – Ну, Архипыч… В общем, на деревню сегодня будет налет.
   – Чего-о-о?
   – Ну вот, я же говорил, что лучше тебе ничего не знать. Уезжай, Архипыч, ей-богу, а то еще подвернешься кому под горячую руку, шлепнут сдуру…
   – Да ты что, совсем спятил? Куда же это я поеду?!
   – А куда хочешь. Да ты не дрейфь, это не настоящий налет будет, а так.., визит вежливости. Тем более, командовать буду я сам, никаких шалостей не позволю. Просто я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
   При слове «неприятности» Архипыч как-то сник, аккуратно положил двустволку на стол и сказал, старательно отводя глаза:
   – Связался я с тобой, как с фальшивой монетой… Ладно, уеду. Сына я давно не навещал, он у меня в райцентре живет.
   – Вот и ладно. Навести сына, внуку шоколадку купи.., или у тебя внучка?
   – Внук.
   – Привет передавай. Да номерок телефонный не потеряй. Хозяина ружьишка Андреем зовут, запомнишь?
   – Запомню.
   Спускаясь с крыльца, Илларион покачал головой, удивляясь накатившей вдруг на него сентиментальности. «Дурак… Телефончик оставил… Завещание надо было написать, вот что! Как же я не подумал!.. А еще – сдать Архипычу документы и ордена». Он уселся за руль «лендровера» и дал полный газ. Выбросив из-под высоких колес густое облако пыли, автомобиль стремительно сорвался с места и исчез за поворотом.
   С ходу проскочив Выселки, Илларион углубился в лес. Через час с небольшим он уже остановил машину у ворот охотничьего домика и надавил на клаксон.
   Глаза у него немного слипались после бессонной ночи.
   Надо было взбодриться. В разговоре с Плешивым ему следовало выглядеть бодрым, выспавшимся, словно всю ночь он провел в мягкой постели, а вовсе не за взламыванием сейфа.
   Створки ворот откатились в стороны, вооруженный автоматом охранник заглянул в кабину, сделал удивленное лицо и отступил в сторону, пропуская машину во двор. Илларион первым делом окинул взглядом фасад дома и с удовлетворением пересчитал выбитые окна, щербато скалившие кривые редкие стеклянные клыки. На крыльце стоял еще один охранник, тоже с автоматом наперевес и с забинтованной головой. Тугая марлевая повязка полностью закрывала левую половину его лица. «Это все напоминает навешивание на сарай замка после того, как лошадь уже украли», – подумал Илларион.
   Он неторопливо подкатил к крыльцу, выключил зажигание и сунул ключи в карман.
   – Позови Плешивого, – велел он часовому, высунувшись в окошко, закурил сигарету и стал ждать, больше не глядя на крыльцо.
   Охранник немного постоял на месте, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, потом приоткрыл дверь и что-то крикнул по-латышски.
   – То-то же, – негромко проворчал Илларион, по-прежнему глядя прямо перед собой.
   Ждать пришлось недолго. Минуты через две дверь резко распахнулась, и на крыльцо вышел Плешивый Гуннар в своих джинсах – на этот раз темно-синих – и той же вельветовой курточке, в которой Илларион увидел его впервые. Курточка была расстегнута, и между ее бортами любой желающий мог без труда разглядеть тяжелую рукоять засунутого за пояс пистолета.
   Вид у Плешивого Гуннара был осунувшийся – видимо, происшествие с его сейфом начисто отшибло у него охоту досыпать.
   – Ты? – удивленно спросил он, увидев Иллариона. От усталости или от чего-то другого, но акцент его сегодня значительно усилился. – Это правда ты?
   – Что за мелодрама? – недовольно спросил Илларион, не выходя из машины. – Что, газеты опубликовали мое имя в траурной рамке, или телевидение передало репортаж о том, что я вышел замуж за миллионера из Сан-Франциско? Ну, в чем дело? Что вы смотрите на меня, как на тень отца Гамлета?
   – Просто я не думал, что у тебя хватит нахальства вернуться, – признался Плешивый.
   – Выражайтесь по-человечески, – раздраженно попросил Илларион. – У меня совершенно нет времени на разгадывание шарад. Я не смотрю сериалы по телевизору и терпеть не могу их в жизни. У вас ко мне какие-то претензии? Так почему бы вам не высказать их прямо сейчас, чтобы мы могли разрешить это недоразумение на месте? И учтите, я спешу. Старцев не знает, что я здесь.
   – Что ж, – медленно сказал Гуннар, – давай поднимемся в мой кабинет.
   – Я же сказал: некогда, – отрезал Илларион. – Что за барские замашки? Неужели нельзя поговорить здесь, на месте?
   Гуннар колебался.
   – Хорошо, – сказал он. – На месте так на месте. Сегодня ночью кто-то пролез в дом, взорвал сейф и выкрал деньги и мои бухгалтерские расчеты. Я был уверен, что это сделал ты. Если на то пошло, то я и сейчас в этом уверен.
   – А номера купюр у вас не были переписаны? – спросил Илларион.
   – Зачем это тебе?
   – Так были или нет?
   – Ну, были. От этого ведь не легче.
   – Как знать, – сказал Илларион, полез в карман и протянул Гуннару несколько стодолларовых купюр. – Проверьте-ка это.
   Плешивый взял деньги и передал их охраннику, что-то тихо сказав по-латышски. Охранник исчез.
   – Что это значит? – спросил Гуннар.
   – Сегодня утром Старцев дал мне две тысячи в счет будущих услуг, – пояснил Илларион. – Что это за услуги, он не объяснил, но казался очень довольным. По-моему, он просто хотел заручиться зачем-то моей поддержкой.
   Вернулся охранник и что-то быстро затараторил по-латышски. Илларион сидел с безразличным видом, высасывая из сигареты последние капли никотина.
   – Деньги из моего сейфа, – сказал Гуннар. – Что дальше?
   Илларион пожал плечами.
   – Откуда я знаю? Это, в конце концов, ваше дело. Вы обставили Старика с товаром, он подорвал ваш сейф – я-то здесь при чем? В конце концов, заработаете еще. Завтра прибывает груз – я, кстати, затем и приехал, чтобы сообщить это вам.
   – Да, мне звонили из Москвы, – морща лоб, рассеянно сказал Гуннар и вернулся к волнующей теме ограбления. – Деньги – зола, – сказал он. – Вот документы – это потеря. Это может обернуться настоящей катастрофой.
   – Это все ерунда, – отмахнулся Илларион. – Ну, возьмите на той стороне заложника и обменяйте его на эти ваши документы, если они вам так дороги. Как чеченцы. Чего проще-то?
   – Плевал Старцев на заложника, – сказал Плешивый Гуннар и с шумом втянул воздух через стиснутые зубы. – Я могу угнать у него из-под носа весь район, и все будут только рады: и Старцев, и, в особенности, заложники. Один я не буду рад.
   – Семья? – спросил Илларион, прекрасно знавший, что мадам Старцева вместе с отпрысками загорает на девственно чистых средиземноморских пляжах.
   – Они в отъезде, – буркнул Гуннар. – Старая корова резвится с молодыми итальянскими бычками… и потом, за нее Старик не даст и ломаного гроша.
   – А дети?
   – Я же говорю – они в отъезде. Нет, это.., как это.., дохлый номер.
   – А как насчет его любовницы?
   – Какой любовницы? – насторожился Плешивый Гуннар. – У этого козла есть любовница?
   – А у вас нет? Молодая учительница. Живет в школе, совершенно одна, под минимальной охраной.
   Старцев в ней, по-моему, души не чает. Плевое дело – пришел и взял.
   – Киднэпинг… – Плешивый поморщился, словно у него заболел зуб. – И что за времена вдруг настали? Так было тихо, спокойно.., воздух, сосны…
   – Прошу прощения, – вмешался Илларион. – Я спешу. Так вы говорите, вам звонили из Москвы? Надо же… У меня сложилось совершенно иное впечатление. Я думал, Старцев попытается эту информацию от вас утаить и провести машину на свой страх и риск.
   – Ну, еще бы, – сказал Гуннар. Он все еще пребывал в глубоком раздумье. – Хорошо, – сказал он. – Заложник так заложник. Документы необходимо вернуть. Вы возьметесь за это дело?
   – За какое? – спросил Илларион. – Вести переговоры со Стариком мне не улыбается. Когда он увидит меня в такой роли, то сразу примется палить, как стопушечный фрегат.
   – Не притворяйтесь идиотом, – посоветовал Гуннар, – у вас это плохо получается. Я имею в виду похищение.
   – Я же сказал – плевое дело. Сколько?
   – Три.
   – Пять.
   – Четыре.
   – С половиной.
   – Вы всегда так торгуетесь?
   – Торговаться за каждую копейку до победного конца – основополагающий принцип деятельности книголюба. Вам известно, что я книголюб?
   – Вы нахал. Я согласен на четыре с половиной.
   – Деньги-то у вас есть?
   Гуннар посмотрел на Иллариона. Хотя он стоял на земле, а Забродов сидел в высоко поднятой кабине «лендровера», ему показалось, что Плешивый смотрит на него сверху вниз.
   – Четыре с половиной тысячи долларов – это не деньги, – сказал Плешивый Гуннар и надменно улыбнулся. – В крайнем случае, поищу в старом пиджаке.

* * *

   Виктория отложила книгу и села у окна, уронив руки между колен. Свет ночника был слишком тусклым, от него быстро уставали глаза, а включать большой свет ей не хотелось – вот уже второй год подряд, каждый вечер, зажигая свет, она словно бы физически ощущала множество недоброжелательных взглядов, устремленных на ее освещенное окошко со всех концов деревни. Пару раз ей били стекла и говорили в глаза ужасные, несправедливые слова. Она не жаловалась, но Старцев как-то прослышал об этом сам и приставил к ней охрану, так что теперь она не могла появиться на улице без сопровождения. Все это напоминало дурной сон, вся жизнь превратилась в сплошной затянувшийся кошмар, и она все чаще подумывала о том, чтобы наложить на себя руки. Однажды она даже попыталась сделать это, но старая веревка, найденная ею в школьной кладовой, сразу же лопнула, и она долго сидела на полу с колючей петлей на шее, кашляя, держась за горло обеими руками, не в силах выдавить из себя ни слезинки.
   Ей ни разу не приходилось слышать, что бывает такое. Она знала, что женщины зарабатывают на жизнь разными способами. Знала она и то, что женщину можно принудить к сожительству силой или с помощью шантажа; но она почему-то всегда была уверена, что даже в самом крайнем случае сможет сказать «нет». Чудачка, она просто не предполагала, что ее ни о чем не станут спрашивать, а убить себя окажется так сложно и, главное, так больно.
   Она не была сильной – она просто любила малышей и хотела с ними работать, но теперь начинала ненавидеть даже это, потому что все, не исключая самых маленьких, – знали. И вели себя соответственно, так что каждый урок превращался в маленький ад. Она тысячу раз просила Старцева отпустить ее, не мучить, но тот лишь улыбался и смотрел на нее с пугающей нежностью. Она видела, что ее слезы делают все только хуже, – они его возбуждали. Но она не могла остановиться И плакала до тех пор, пока он не валил ее навзничь.
   Тогда она начинала тоненько кричать, возбуждая его еще больше, так что он принимался рычать и двигался так энергично, что причинял ей боль.
   Потом он затихал, некоторое время лежал неподвижно, после чего одевался и уходил, всякий раз оставляя на столе шоколадку. Первое время она выбрасывала шоколад в помойку, но постепенно начала есть. Пусть медленно, но она привыкала. Она почти привыкла и даже научилась не кричать, но тут появился этот чудаковатый незнакомец и напомнил, что где-то за этими проклятыми лесами есть большой мир, в котором живут обыкновенные люди, по вечерам светятся окна.., и троллейбусы… и даже метро… А потом приехали люди Старцева с автоматом и забрали этого чудака. Больше он не появлялся, а спросить о нем было не у кого. Скорее всего, его напугали, может быть, избили, и он уехал.., или умер. В конце концов, кто он ей и кто она для него? Оставалось только надеяться, что когда-нибудь она надоест Старцеву.
   Она нервно закурила – привычка, приобретенная в последние полгода и очень не одобряемая ее патроном, – и тут в окно тихонько постучали. Виктория поспешно спрятала сигарету за спину, поскольку неодобрение Старцева принимало иногда неприглядные формы, а это наверняка был кто-то из его людей.
   – Кто там? – спросила она, прислоняясь лбом к темному стеклу.
   – Тише, Вика, – зашептали в темноте. – Это Илларион. Помните меня? Откройте окно.
   Не успев ни о чем подумать, она распахнула створки.
   – Охрана… – начала она.
   – Не волнуйтесь. Погасите свет.
   Она послушно выключила лампу и лишь после этого испугалась: а что, если вместо одного дарителя шоколада у нее теперь их будет два? Впрочем, решила она, хуже все равно не будет, и стала ждать, стоя у стола, когда визитер вскарабкается на подоконник.
   – Ну, где вы там? – вместо этого послышалось из темноты. – Заснули? Идите сюда, у нас мало времени.
   Ничего не понимая, она подошла к подоконнику. В темноте школьного двора смутно маячил светлый овал лица с неразличимыми чертами.
   – Зачем вы пришли? – шепотом спросила она.
   – Помните, я говорил, что мог бы вас отсюда вытащить? Вы как насчет этого?
   – Не надо так шутить, – сказала она. – Это жестоко, а вы не показались мне жестоким, хотя и побили Буланчика…
   – С женщинами положительно невозможно иметь дело, – раздраженно прошипел ее гость. – Я что, по-вашему, явился сюда в час ночи, вырубив двух человек, только для того, чтобы развлекать вас шутками? Ну, прыгайте сюда!
   – Погодите, – сказала она, – у меня голова закружилась. Этого просто не может быть. А как же вещи.., о, боже, о чем я! А документы?..
   – Обещаю вам, что буквально через несколько дней все будет в полном порядке, – снова раздался торопливый шепот. – Осталось потерпеть совсем чуть-чуть. Сейчас мы инсценируем похищение – так надо, поверьте. Впрочем…
   – Что такое? – почувствовав заминку, быстро спросила она.
   – Видите ли… – голос у Иллариона был явно смущенный, – Инсценировка эта нужна не вам а… мне. Я не могу сейчас всего объяснить, но это очень важно. Вы можете отказаться, и тогда я просто увезу вас отсюда и посажу на поезд или на автобус, но я прошу вас мне помочь. Я тут совсем один и разрываюсь на части, водя за нос вашего Старцева и его приятелей. Так вы согласны? Обещаю вам полную безопасность, – поспешно добавил он.
   – Да, твердо сказала Виктория, – я согласна.
   – Вот это по-нашему, – обрадовался он. – Так и знал, что вас не придется тащить силой.
   – А вы потащили бы?
   – Если честно, то потащил бы. Очень надо, понимаете? Ну, вылезайте. И запомните – вас похитили, так что мычите, брыкайтесь и не подавайте вида, что мы знакомы. Только не начинайте прямо сейчас – сначала дайте мне заклеить вам рот.
   – А это обязательно?
   Они уже шли через спортплощадку, на ощупь огибая стойки турников. Виктория отметила, что ее спутник движется абсолютно бесшумно, и тоже постаралась ступать как можно тише, но тут же споткнулась и непременно упала бы, не поймай ее Илларион.
   – Это черт знает что, – прошептала она, вопреки здравому смыслу ощущая, как внутри растет какая-то бесшабашная хулиганистая удаль, перешедшая к ней не иначе как от этого непонятного, но явно не злого чудака. – Ладно, клейте.
   Она почувствовала, как на лицо ей легла широкая полоса клейкой ленты, намертво заклеив рот, и немедленно сильные руки схватили ее в охапку и вскинули на плечо, как мешок с картошкой. От испуга и возмущения она замычала изо всех сил и забила ногами и руками.
   – Да тише вы, – прошипел раздраженный голос, и твердая ладонь чувствительно хлопнула ее пониже спины. – Я же так упаду и уроню вас. Не надо так безоглядно входить в роль.
   Она затихла, совершенно перестав понимать что бы то ни было. Ясно было только одно – она позволила втянуть себя в какую-то опасную авантюру, но теперь обратного хода, похоже, не было.
   – Порядок, – сказал Илларион, – теперь мычите.
   Она осторожно замычала и через несколько шагов почувствовала, как ее передают с рук на руки, и немедленно стала мычать по-настоящему и бить ногами куда попало и почти сразу угодила во что-то мягкое, отозвавшееся шипением и приглушенным латышским ругательством. Ее погрузили на заднее сиденье какого-то высокого автомобиля, в темноте похожего на «джип», но с каким-то уродливым наростом на капоте – похоже, там было укреплено запасное колесо, – Илларион сел за руль, рядом с ним и рядом с ней тоже уселись какие-то незнакомые люди, мотор зарычал, и машина пошла дико скакать по каким-то ужасным ухабам.
   … Пересадив Викторию и сопровождавших ее латышей в другую машину и проводив взглядом удаляющиеся габаритные огни, Илларион некоторое время сидел, отдыхая и неторопливо покуривая.
   Докурив сигарету до фильтра, он со вздохом вынул из бардачка сотовый телефон и набрал знакомый номер. Трубку долго не поднимали – Мещеряков, конечно же, спал как убитый, несмотря на нервную работу и бессонницу, на которую непрерывно жаловался. Илларион терпеливо ждал, считая гудки и с интересом прислушиваясь к собственным ощущениям. Было что-то не вполне реальное в этом звонке из погруженной во мрак ночной чащи. В кабине было темно, светилась лишь приборная панель да мягко мерцал дисплей телефона. Тихо урчал на холостых оборотах двигатель, и в свете подфарников бестолково толклась ночная мошкара.
   На двенадцатом гудке трубку, наконец, сняли, и заспанный голос Мещерякова невнятно бормотнул:
   – Слушшш-щеряков.
   – Доброе утро, полковник, – сказал Илларион.
   – Ну конечно, – от злости полковник, похоже, моментально проснулся, – ну естественно! Кто же это еще может быть? У тебя часы есть, или вы с Борисычем их на самогонку обменяли? Я, к твоему сведению, пятнадцать минут назад заснул…
   – Не шуми, Андрей, – сказал Илларион, – время поджимает.
   – Так, – сказал Мещеряков нормальным голосом. – Во что ты там влип?
   – Это долго объяснять. Запомни: завтра.., точнее, сегодня рано утром из Москвы в наши края выедет мебельный фургон. Запиши номер.., так… есть? Отлично. Среди мебели будет предпринята попытка провезти крупный груз редкоземельных элементов. С этой машиной надо поступить так…
   Некоторое время он объяснял, как надо поступить с машиной. Мещеряков, вопреки обыкновению, слушал не перебивая, а когда Илларион закончил, сказал только:
   – Да, большая была корова.
   – Какая еще корова? – спросил Илларион, глядя на часы.
   – Та, которая наложила кучу, в которую ты вляпался, – пояснил полковник.
   – После коров, чтоб ты знал, остаются не кучи, а блины, – отпарировал Илларион. – Эх ты, зоолог.
   Ты все сделаешь?
   – А еще позже ты позвонить не мог? – недовольным тоном спросил Мещеряков. – Где я теперь кого найду?
   – Не стреляйте в пианиста, – сказал Илларион, – он играет, как умеет.
   – Ладно, пианист, – вздохнул полковник. – Смотри там, под пулю не подвернись.
   – Как это? – спросил Забродов. – Это, что же, на землю надо лечь? Вы что, она же грязная!
   – Освободи провод, шут. Мне звонить надо… Ох, и наслушаюсь я сейчас!
   – Сочувствую. Боюсь, что я тоже.
   Не дожидаясь ответной реплики, Илларион отключился, справедливо полагая, что долгие проводы – лишние слезы. После разговора на душе стало легче – теперь он был не один.
   – Вот теперь, отцы, – вслух сказал Илларион ночному лесу, – мы с вами поиграем в кошки-мышки.
   Он включил зажигание и, ломая кусты, без дороги повел «лендровер» в сторону Выселок. Теперь оставалось только принять необходимые меры предосторожности и ждать вечера, когда в условленном месте они с Ирмой должны будут принять груз.
   Ирма ждала его на поляне в километре от поселка, зябко кутаясь в коротенькую кожаную куртку.
   Когда «лендровер», тускло поблескивая фарами, с приглушенным треском выкатился из леса, она пошла ему навстречу. Илларион заглушил двигатель и открыл дверцу.
   – Что это значит? – спросила она, забираясь в кабину. – Какие-то идиотские записки… Что я тебе, девочка – по свиданкам бегать?
   – Тише, тише, не шуми, – сказал Илларион. – Принесла?
   Ирма молча вынула из-за пазухи и сунула ему в руки бутылку водки. Илларион зубами сорвал с бутылки колпачок и протянул ее обратно.
   – Отхлебни.
   – Совсем ошалел? Доярку себе найди, придурок.
   – Да нужна ты мне… Отхлебни, прошу как человека. Мне алиби нужно.
   – Ты, вообще-то, соображаешь, что несешь? Тебе алиби, а мне что?
   – Денег могу дать.
   – Я же говорю, найди доярку.
   – Уф-ф-ф… Ну, давай начнем сначала. Давай так: я не собираюсь тебя спаивать и пользоваться твоим беспомощным пьяным состоянием, мне просто нужно, чтобы.., ну, чтобы все думали, что так оно и было.
   – А ты что, импотент?
   – А ты тяжелый человек.
   – На том стоим. Ладно, давай сюда.
   Она отняла у него бутылку и одним махом отпила примерно четверть. Пока она кашляла и отплевывалась, Илларион заботливо колотил ее по спине, на всякий случай держа бутылку на отлете.