Воронин Андрей Николаевич. Над законом

   – Теперь будем ждать, – сказал Илларион, переворачиваясь на спину и подкладывая под голову левую руку. Правая привычно придерживала лежавший вдоль тела автомат. – Кто заснет – убью или оставлю лабусам, – предупредил он. – Да, и курить не вздумайте.
   – Дышать можно? – спросил кто-то – судя по голосу. Воробей. Наученный горьким опытом ,Сват благоразумно помалкивал.
   Илларион приподнял голову и нашел Воробья глазами.
   – Через раз, – спокойно ответил он, предварительно дождавшись, когда тот отведет глаза, не выдержав его тяжелого взгляда.
   Наведя порядок, он снова улегся на спину и стал смотреть в небо, привычно читая вечную книгу созвездий. «Вот в такие минуты принято думать о том, есть ли жизнь на Марсе, – подумал он и автоматически нашел в небе красноватую каплю. – А также о том, что вот сейчас, возможно, кто-то там, на далеких звездах, точно так же лежит на спине С автоматом под мышкой и от нечего делать смотрит в небо. Хороша Вселенная, в которой на каждой обитаемой планете валяется по Иллариону Забродову с „Калашниковым“ в обнимку… Скорей бы утро, а то лезет в голову всякая бредятина…» Блок-пост догорал, но все еще давал достаточно жара, чтобы засевшие в кустах диверсанты не слишком страдали от ночного холода. Страданий им хватало и без этого: голодные комары быстро обнаружили оборудованное в кустах убежище и недолго думая приступили к трапезе. Илларион меланхолично обмахивался сорванной с куста веткой, слушая, как звонко шлепают себя по мордасам и тихо матерятся его подчиненные. Подчиненные…"
   – Тихо, вы, гробокопатели! – шепотом прикрикнул он, и Сват с Воробьем сразу притихли.
   «Только бы не заснуть, – подумал он. – Шлепнут ведь меня эти гаврики, а Старцеву доложат: так, мол, и так, убит в неравном бою».
   Чтобы не забивать голову ерундой, он стал думать о том, спит ли сейчас Мещеряков, и если да, то какие видит сны. Илларион от всей души желал присниться полковнику и как следует обматерить того хотя бы во сне. Он, конечно, рассчитывал со временем сделать это лично, но до светлого момента встречи надо было еще дожить.
   Илларион понял, что начинает засыпать и что давно не слышал звучных шлепков по физиономиям.
   Он резко сел и огляделся. Воробей мирно посапывал слева от него, а Сват свернулся калачиком справа.
   Блок-пост еще тлел, так что времени, похоже, прошло совсем немного. «Надо же, – подумал он, аккуратно накрывая ладонями лица своих соратников и сжимая их так, чтобы прекратить малейший доступ воздуха, – даже пожарных не вызвали. Знает кошка, чье мясо съела». Сват замычал, забился и сел, тараща круглые от ужаса глаза и судорожно втягивая в себя воздух. Через секунду под рукой Иллариона задергался Воробей.
   – Убью говнюков, – пообещал им Илларион.
   Воробей резко дернул головой, освобождая лицо, и со всхлипом втянул в себя воздух. Илларион подтащил к себе рюкзак, порылся в нем, лязгая запасными обоймами, и вынул трехлитровый жестяной термос. Его подопечные завозились, придвигаясь ближе.
   Воробей фыркнул и недовольно повертел носом.
   – Хоть бы руки помыл, – сказал он Иллариону. – Задохнуться же можно.
   Илларион понюхал ладони и сморщился – от них со страшной силой разило бензином.
   – Дома помоемся, – сказал он, наливая обжигающий кофе в жестяной колпачок термоса и протягивая импровизированный стаканчик Свату.
   Пока Сват пил, с шумом прихлебывая огненную жидкость, Илларион боролся с желанием плюнуть на все и выкурить сигаретку – в конце концов, это было, скорее всего, абсолютно безопасно, таможенники уехали и вернутся нескоро, а оставить засаду они вряд ли догадались – им было не до того. Искушение усугублялось тем, что сигареты были с ним, пачка заманчиво похрустывала в нагрудном кармане. «Черта с два, – решил Илларион. – Не курить в разведке – одно из первейших правил. В последние дни я только и делаю, что нарушаю все и всяческие правила, и рано или поздно это может выйти боком. Отпускное настроение у меня, что ли, до сих пор не прошло?»
   Напоив Воробья, он налил кофе себе и принял от сообразительного Свата толстый ломоть черного хлеба с салом. Еда согрела закоченевшее тело, а кофе прогнал сон. Жизнь стала немного приемлемей. Илларион с хрустом потянулся, завинтил термос и убрал его в рюкзак.
   – Сделаем так, – сказал он. – Когда они приедут и выйдут из машин, дадите несколько очередей и начнете отходить на нашу сторону. Старайтесь при этом как можно больше шуметь. Мне надо, чтобы они пошли за вами, ясно?
   – Это ясно, – сказал Сват, с тоской посасывая пустой плексигласовый мундштук и сплевывая в траву. – Неясно, что в это время будешь делать ты.
   – Я буду делать все остальное, – сказал Илларион. – Я мог бы поменяться с тобой местами, чтобы ты, наконец, успокоился. Одним дураком больше, одним меньше – невелика разница. Я не стану этого делать только потому, что обещал Старику вернуть товар, а ты этого сделать не сможешь. Еще вопросы есть?
   Сват пробурчал что-то нечленораздельное и отвернулся.
   – Что? – металлическим голосом спросил Илларион.
   – Я говорю, курить охота, – сказал Сват.
   – Курить… – Илларион подавил сочувственный вздох, снова с отвращением понюхал ладони, скривился и вытер их о траву. – Придется потерпеть.
   Дома накуришься.
   – Дома я напьюсь, – возразил Сват.
   – Да, – мечтательно поддержал его Воробей, – сейчас бы стаканчик, да к бабе под одеяло…
   – Все граждане России имеют право на отдых, – сказал Илларион. – Но!.. – он поднял кверху указательный палец и помахал им в воздухе. – После того, как выполнят порученную работу… Иначе народ нас не поймет, – подумав, добавил он.
   Небо на востоке стремительно наливалось светом.
   Солнце было готово вот-вот показаться из-за леса.
   Илларион снова полез в рюкзак, вынул из него два запасных магазина к автомату и затолкал их в глубокие карманы брюк. Затянув тесемки и застегнув ремни, он протянул рюкзак Свату, который был покрепче Воробья.
   – Держи. Патронов не жалейте, но меру знайте, а то как бы они не испугались и не залегли возле машин. Стрелять поверх голов. Ты меня понял. Сват?
   – Не понял, – угрюмо отозвался тот. – Почему это – поверх?
   – Ладно, – подумав, сказал Илларион. – В самом деле – почему? Одного дарю. Только Плешивого не трогай.
   – Это понятно, – обрадованным голосом сказал Сват, – это ясно. Хотя вот его бы, гада, первого и положить…
   – Даже и не мечтай, – строго сказал Илларион. – Я тебя из-под земли достану и обратно в землю вобью, если ты его хотя бы поцарапаешь.
   Он выпрямился и несколько раз подпрыгнул на месте, не выпуская автомата из рук. В кармане глухо забренчали спички.
   – Ай-яй-яй, – сказал Илларион и бросил спички Воробью.
   Воробей ловко поймал коробок на лету и спрятал его в карман. – Вот теперь, кажется, порядок, – удовлетворенно констатировал Забродов и на пробу подпрыгнул еще раз. – Если они меня не унюхают, то все должно быть тип-топ.
   – Не нравится мне это, – пробурчал Сват, и Илларион вынужден был признать, что ему не откажешь в наличии чутья и интуиции. Старцеву план Забродова тоже не понравился, прежде всего потому, что главная роль в нем отводилась непроверенному гастролеру – и без всякой возможности его проконтролировать. Судя по всему, то же самое не нравилось и Свату, который, будь на то его воля, непременно приставил бы к новичку одного-двух автоматчиков. Он был одним из тех немногих, кто еще не видел Иллариона в деле, и совершенно искренне полагал, что нацеленный в спину этого столичного клоуна автомат совершенно обезопасил бы Старика от любых неожиданностей.
   – Не грусти. Сват, – сказал ему Илларион, – все будет в лучшем виде. Главное, не трусь.
   Сват только презрительно фыркнул, но москвича уже не было рядом. Он исчез так внезапно и тихо, прямо на глазах, что Свату стало немного не по себе и на ум полезли всякие сказки о нечистой силе, обитающей якобы в здешних местах.
   – Ты видал? – спросил он у Воробья.
   Воробей только утвердительно кивнул головой, пребывая в состоянии совершенного обалдения, – он тоже не успел засечь, когда и как исчез Забродов.
   – Да вон он, – с облегчением сказал Сват, указывая на неясную в предрассветном сумраке фигуру, стремительно и бесшумно скользнувшую через дорогу и без единого шороха растворившуюся в кустах на противоположной стороне немного левее сгоревшего блок-поста. – Во дает! Как в кино.
   Некоторое время оба до боли в глазах всматривались в эти кусты, надеясь засечь москвича по шевелению потревоженных веток, но тщетно – тот растаял, как сахар в кипятке.
   – Правда, как в кино, – восхищенно выдохнул Воробей.
   – Ерунда это все, – сказал Сват, садясь на землю и вынимая из-за пазухи засаленную колоду карт. – Кому это здесь надо? Тоже мне, черепашка-ниндзя… Свалил, и хрен с ним. Сигареты сухие у тебя? А то мои намокли, когда я в болоте на карачки встал…
   – Может, не надо? – спросил Воробей, осторожно косясь на дорогу, видневшуюся в просветах листвы. Но он мгновенно устыдился своей нерешительности и полез за сигаретами во внутренний карман.
   Сват тем временем сдал карты, не забыв предварительно сделать не очень приличный жест в ту сторону, где скрывался невидимый и неслышимый гастролер, навязанный им Стариком. Впервые с того момента, как они вышли с Выселок, Сват почувствовал себя свободно – Забродов его больше не видел и дотянуться до него своими стальными ручищами не мог. Вообще-то, Сват был не из пугливых и любому другому давным-давно своротил бы рыло за такие штучки как, например, тыканье его. Свата, мордой в грязь. Но в этом москвиче было что-то заставлявшее его медлить и не начинать справедливой драки. Даже то, что Воробей, несомненно, поддержал бы его в бою, как-то мало вдохновляло Свата на решительные действия – ему казалось, что и десяток Воробьев Забродову был бы нипочем.
   – Сколько ставим? – спросил Воробей, поднося ему спичку.
   – Начнем с доллара, – ответил Сват и с наслаждением сделал первую за несколько нестерпимо долгих часов затяжку.
   – Круто берешь, – невнятно заметил Воробей, раскуривая свою сигарету.
   – А чего с рублями возиться, – резонно возразил Сват, глядя в карты, прикидывая, с чего начать.
   Тут справа послышался легкий стремительный шорох, словно вспорхнула птица. Сват обернулся как раз вовремя, и камень, летевший ему в щеку, угодил в подбородок. От неожиданности Сват выронил изо рта сигарету, выпустил карты, которые рассыпались по траве, и опрокинулся на спину, зажимая рассеченный подбородок обеими руками. Поверх ладоней на Воробья глянули совершенно круглые от боли и испуга глаза. Понятливый Воробей поспешно затоптал обе сигареты и только после этого бросился на помощь приятелю.
   Впрочем, особой помощи тому не требовалось. Подбородок оказался целым, если не считать небольшой ссадины, вокруг которой уже начал наливаться, приличный синяк. Сват сел, упираясь руками в землю позади себя и очумело тряся головой.
   – Вот мудак, – тихо сказал он. – Дать бы по нему из автомата…
   Воробей подумал, что из автомата по москвичу стрелять, пожалуй, не стоит: уж очень плачевный получится результат.
   – Дома дашь, – сказал Воробей и немедленно прикусил язык, сообразив, что невольно цитирует Забродова.
   Сват зло посмотрел на Воробья бешеными глазами.
   – Карты собери, – сказал он наконец, – шестерка…
   Между тем уже совсем рассвело, хотя солнца по-прежнему не было видно. Судя по безоблачному небу и полному отсутствию ветра, день снова обещал быть жарким. Сидевший на поваленном стволе Илларион тихонечко крякнул с досады – он предпочел бы пасмурную погоду, чтобы не потеть и не заботиться о том, что можешь выдать себя солнечным бликом на металле ствола, линзах оптики или лезвии ножа.
   Впрочем, это были мелочи по сравнению с теми двумя идиотами, что сидели в кустах на противоположной стороне дороги. После брошенного Илларионом камня дым оттуда не поднимался, и некоторое время кусты беспокойно тряслись – похоже, бросок получился куда более точным, чем можно было рассчитывать. Илларион рассмеялся, отгоняя веточкой неутомимых комаров, и посмотрел на часы. Все-таки было еще очень рано – если таможенники не отважатся беспокоить начальство до того, как оно явилось на службу, то ждать оставалось еще два часа.
   Хотя вряд ли, решил Илларион, машинально помахивая веткой и не сводя с дороги рассеянного взгляда. Должны были доложить, обязаны. Другое дело, что начальство могло решить подождать до утра – блок-пост, мол, все равно сгорел. Груз, если он только был, все равно уже переброшен. И потом, где это видано, чтобы какой-то там вонючий груз переправляли через границу с таким шумом? К чему устраивать пожар и автоматную стрельбу, когда можно просто заплатить? Значит, должно рассуждать начальство, это месть. А если начальство рассуждает подобным образом и не торопится что-либо предпринимать, значит, оно превосходно понимает, кто мстил, кому и за что, и тогда некто И. Забродов может по праву гордиться тем, что он гений дедукции. Первая часть плана, похоже, блестяще удалась. Осталось воплотить в жизнь вторую.., не ту, конечно, о которой знал и на которую рассчитывал Старик-Старцев, а совсем другую, о которой никто, кроме Иллариона, не догадывался. И здесь, к большому сожалению Иллариона, слишком многое зависело от двух этих разгильдяев, которых ему пришлось взять с собой.
   Вдали тоненько запищали моторы, временами перекрывая друг друга. Судя по звуку, машины шли на предельной скорости. Если бы Илларион хотел совершить обыкновенный террористический акт, такую скорость можно было бы считать идеальной: хватило бы одного удачного выстрела по колесам, чтобы сидевшие в летящей, как артиллерийский снаряд, машине прекратили свое земное существование. Задача Забродова, однако, сейчас заключалась в другом. Он напрягся, не меняя позы, и стал пристально вглядываться в видимый с его позиции участок шоссе.
   Шум моторов постепенно нарастал, превращаясь из комариного писка в свирепый рев разбуженного хищника. Илларион очень надеялся, что его соратники на той стороне дороги услышали его хотя бы теперь. Он придвинул поближе автомат, проверил, легко ли выходит из ножен нож и пожалел, что поленился расписать лицо. В данном случае это было бы, пожалуй, лишним, но не следовало сбрасывать со счетов психологический эффект. На профессионала разрисованная черно-зелеными полосами рожа, выскочившая из кустов, вряд ли произвела бы особое впечатление, но среди заевшихся «хозяев жизни», приближавшихся к сгоревшему блок-посту на опасной скорости, профессионалов, скорее всего, не было. Впрочем, решил Илларион, острых ощущений им хватит и без боевой раскраски.
   Машины выскочили из-за поворота метрах в двухстах от блок-поста. Шедший первым белый «мерседес» притормозил, благоразумно пропуская вперед разрисованный камуфляжными пятнами джип с хлопающим на ветру брезентовым тентом. Все вместе это напоминало торжественный выезд какого-нибудь колумбийского наркобарона, не хватало только пулемета на крыше «джипа». Да «мерседес» был, пожалуй, не первой свежести – лет десяти от роду или около того.
   «Джип» лихо затормозил возле лениво дымящегося пепелища, и из кузова горохом посыпались люди. Илларион молил бога об одном: чтобы два недоумка, засевшие в кустах, не открыли огонь прямо сейчас, пока «мерседес» не остановился. Тогда тому ничего не стоило бы развернуться на пустом шоссе и благополучно улизнуть восвояси.
   Впрочем, пока Илларион волновался, «мерседес» тоже остановился, причем так, что оказался между «джипом» и Илларионом – видимо, водитель бессознательно прикрыл своего пассажира от опасности, исходившей с востока. "Это правильно, – мысленно похвалил его Илларион. – Это ты молодец.
   У Москвы длинные руки". Это было и в самом деле хорошо – помимо того, что между Забродовым и его предполагаемой добычей не оказалось лишних преград, «джип» еще и прикрыл предположительно сидевшего в «мерседесе» Плешивого от случайной, а возможно, и не совсем случайной пули, посланной забродовскими волонтерами.
   Дверцы «мерседеса» открылись, и на дорогу в сопровождении телохранителя вышел Плешивый.
   Илларион улыбнулся – птичка была, можно сказать, в клетке, – и ужом соскользнул с бревна.
   Человек, вершивший судьбы приграничного района на латвийской стороне, совершенно не вписывался в ассоциативный ряд, который приходил на ум при слове «плешивый». Плешь у него была, причем огромная, сверкающая и какая-то приплюснутая. Но это был вполне импозантный джентльмен европейского образца, одетый попросту, в блеклые джинсы, белые кроссовки и вельветовую спортивную куртку. Выйдя из машины, он немедленно водрузил на плешь ослепительно белую бейсбольную шапочку и огляделся. Забродов вынужден был признать, что по сравнению с ним дражайший Сергей Иванович Старцев был жидковат и несколько неотесан.
   Илларион сидел в кустах у самой дороги, с интересом прислушиваясь к звукам чужой речи в надежде уловить хоть одно знакомое слово. Ему всегда нравилось в прибалтах именно то, что как раз не нравилось большинству его соотечественников, а именно независимость, самобытность и полное нежелание ассимилироваться с «большим братом».
   Тем неприятнее для него была теперешняя ситуация, когда симпатичные сдержанные и холодновато упрямые латыши вдруг оказались по другую сторону баррикады. «Хотя „по другую сторону“ – недостаточно точное выражение, – подумал Илларион. – По другую сторону от них – Старцев со Сватом, Буланчиком, Воробьем и этим таинственным, засевшим в Москве Тихарем. А я-то, как раз, нахожусь по третью сторону. Вот и выходит, что кручусь я на самом гребне этой баррикады, и шарахнуть по мне могут с любой стороны, а То и с обеих сразу…»
   До стоявшего с распахнутыми дверцами «мерседеса» с того места, где сидел Илларион, было не более пяти метров. В этом месте подступавший к шоссе подлесок был тщательно вырублен. Возможно, чтобы какой-нибудь нарушитель паспортного режима не прополз по кустам под самым носом у бдительных контролеров. Дальше в лес, по всей видимости, нарушителя не должен был пустить страх перед лесными хищниками и врожденная порядочность. Позиция была прекрасная – лучше этого мог быть только вариант, при котором Плешивый сам пришел бы к Иллариону с поднятыми руками и с рюкзаком вольфрама за плечами.
   Осторожно ступая. Плешивый в сопровождении свиты обошел пожарище, по временам останавливаясь и на что-то указывая рукой. «Почему он так странно ходит? – подумал Илларион. – Горячо ему, что ли?» Но тут он догадался, что его жертва боится запачкать белоснежные кроссовки. Он с трудом подавил смешок. Собственно, смеяться ему было нечего: засада на той стороне дороги почему-то безмолвствовала, и Илларион стал всерьез побаиваться, что его волонтеры заснули либо вообще ушли, предоставив ему самому разбираться с этим делом. "Не может быть, – подумал он, – Старик их в порошок сотрет.
   Не надеются же они, что я окажусь настолько глуп, чтобы здесь погибнуть?"
   Вдруг из кустов на той стороне послышался лязг автоматного затвора, и немедленно оттуда загремели очереди. Илларион хорошо видел бившееся у дульных срезов бледное пламя. Свинцовый дождь хлестнул по джипу, мимоходом превратив его в решето, криво просевшее на повисших рваными клочьями шинах, и весело заплясал по асфальту, щедро разбрызгивая острые осколки и куски дорожного покрытия. Захваченные врасплох на открытом месте латыши быстро попадали и открыли ответный огонь. У них была масса пистолетов, так что кусты, из которых стреляли Сват и Воробей, прямо-таки взорвались фонтаном состриженных листьев и мелких ветвей, так и полетевших в разные стороны.
   Оттуда раздался громкий треск – сидевшие в засаде стрелки, как и было условлено, обратились в бегство, производя при этом столько шума, что им мог бы позавидовать бешеный слон, напролом идущий через бамбуковые заросли.
   Повинуясь команде Плешивого, латыши дружно вскочили и перебежками устремились в погоню, и тут кровожадный Сват, который, оказывается, и не думал никуда убегать, использовал выданную Илларионом индульгенцию. Патронов он, как и советовал Илларион, не жалел, и попавший к нему на мушку человек в форме таможенника, прежде чем упасть, исполнил некое подобие цыганского танца – опустившись на колени, он дробно затряс плечами, все дальше отклоняясь назад, пока совсем не завалился на спину, нелепо подвернув под себя ноги. Иллариону стоило некоторого усилия не отвернуться.
   Выполнив норму. Сват напролом бросился догонять Воробья – Илларион даже успел увидеть мелькнувшую между соснами навьюченную рюкзаком спину. Вслед ему снова ударили пистолеты и автомат.
   Двое латышей, низко пригибаясь и не отвлекаясь на стрельбу, подвели Плешивого к машине.
   Водитель, все это время пролежавший носом в асфальт с прикрытой руками головой, получив сапогом под ребра, резво вскочил и бросился за руль.
   Пользуясь тем, что внимание находившихся возле машины людей было полностью сосредоточено на противоположной стороне шоссе, где трещала сучьями, постреливала и перекликалась удаляющаяся погоня, Илларион стремительно и бесшумно пересек пустое пространство, отделявшее его от «мерседеса» ребром ладони срубил одного охранника, ловко подставил автомат под занесенный для удара нож другого, достал этого другого ногой, добавил прикладом по склонившейся голове, ухватил шофера за волосы и, коротко приложив его лбом к стойке кузова, выбросил из машины. Плешивый вскинул неизвестно каким образом оказавшийся у него в руке пистолет, но на курок нажать не успел – Илларион выдернул у него оружие, бегло осмотрел и со словами: «С предохранителя надо снимать, дядя», – зашвырнул в лес.
   – Ну, вот мы и одни, – сказал Илларион, кладя ствол автомата на плечо и делая свободной рукой приглашающий жест в сторону открытой дверцы.
   – Не могу сказать, что меня это радует, – с твердым акцентом отозвался Плешивый, усаживаясь на водительское место. – Куда поедем?
   Илларион скользнул на заднее сиденье и разместился там, пристроив автомат таким образом, чтобы Плешивый все время чувствовал упирающийся ему в спину ствол.
   – Немного неудобно, – извиняющимся тоном сказал Илларион, – но придется потерпеть.
   – Я спросил, куда мы поедем, – с легким раздражением повторил пленник. Чувствовалось, что он не привык к тому, чтобы его слова оставались без внимания.
   – Просто покатаемся, – легкомысленно ответил Илларион, неловко прикуривая одной рукой. – Уф, – с облегчением сказал он, – всю ночь не курил.
   – Я тоже, – пожал плечами Плешивый.
   – Но ты-то в это время спал, – сказал ему Илларион, – а я комаров кормил. Ну ладно, поехали, не тяни время.
   – Сочувствую, – без тени сочувствия сказал Плешивый.
   Илларион отметил, что держится тот превосходно.
   Двигатель мягко завибрировал, и машина покатилась по вспоротому пулями асфальту в сторону границы.
   – А ты куда это? – между затяжками спросил Илларион.
   – На вашу сторону, – все так же спокойно ответил Плешивый. – Я так понимаю, что меня взяли в заложники. Или по-русски надо говорить «заложником»?
   – По-моему, «заложником», – сказал Илларион и спохватился. – Тьфу ты, черт, да ничего подобного! То есть, первоначальный замысел был именно такой, но я вижу, что ты деловой человек.
   Поехали куда-нибудь, где мы сможем спокойно поговорить.
   – Хорошо, – согласился Плешивый, разворачивая машину. – Только я должен сразу предупредить, что плохо соображаю, когда автоматный ствол у меня между лопаток.
   – Это только временная мера предосторожности, – сказал Илларион, не делая, впрочем, попытки убрать автомат. – Когда мы подружимся, надобность в ней, несомненно, отпадет.
   Плешивый слегка приподнял плечи, выражая, как показалось Иллариону, презрительное недоумение.
   – Круг моих друзей.., как бы это сказать.., давно сформировался, – сказал он. – Так что, боюсь, дружбы у нас с вами не выйдет.
   – Я, честно говоря, тоже не любитель новых знакомств, – согласился Илларион. – Никогда не знаешь, как поведет себя в той или иной ситуации новый человек. Недаром говорят: старый друг лучше новых двух.
   – Несомненно, – металлическим голосом согласился Плешивый. В зеркале заднего вида Илларион видел его глаза, время от времени бросавшие на него изучающий взгляд.
   – Вот давеча, к примеру, – продолжал Илларион, – встречаю я пятерых ребят в форме. Подъезжают это они к дому на белой «мазде».., я уж, грешным делом, обрадовался: будет, думаю, с кем интеллигентно раздавить пол-литра.., честно признаюсь, люблю латышей, вообще прибалтов люблю, классные ребята. Вот был у меня в группе один…
   Впрочем, о чем это я? Значит, я стаканы на стол, а они как пойдут чесать из автоматов – насилу я от них ушел. Я вот думаю: может, они решили, что дома никого нету? Мало ли, захотелось людям пострелять. Только вот зачем они машину мою забрали? Она мне дорога как память.
   – Бред какой-то, – сказал Плешивый. – Какая еще машина?
   – «Лендровер» защитного цвета, – с готовностью откликнулся Илларион. – А в нем зауэровская двустволка и мобильный телефон. Еду и тряпки я не считаю. Да, и еще документы.
   – Конечно, – сказал Плешивый. – Капитан Забродов, военный пенсионер. Бывший связист, кажется.
   – Он самый, – подтвердил Илларион, и сам толком не помнивший, какая именно специальность значится в его пенсионном удостоверении и значится ли там что-нибудь подобное вообще. – Нехорошо обижать пенсионеров, как вы полагаете? Кстати, вы знаете мое имя, а я вашего не знаю. Это несправедливо. Не называть же мне вас, в самом деле. Плешивым.