Страница:
– Ты бы пистолет-то в узел засунул, – посоветовал Белый. – Сразу ко дну пойдет. Не пойму, зачем ты его вообще забрал?
– Дурак ты. Белый, – сочувственно сообщил ему Аркадий Савельевич. – Вот прикинь, будто ты мент. Вот участковый на полу, и кобура при нем, пистолет слямзил. Значит, что? Значит, замочили его с целью завладеть оружием!
– Лихо, – сказал Белый. – Я бы не додумался.
– А ты вообще ни хрена не думаешь. Зря ты все-таки этого легавого примочил.
– Может, и зря. Только что ж теперь… Что сделано, то сделано.
– Менты теперь землю жрать будут, все вверх дном перевернут, – словно бы и не слыша его, продолжал Аркадий Савельевич. – Ох, найдут они тебя. Белый. А через тебя и на меня выйдут.
– Что это ты все страсти какие-то рассказываешь, – сказал Белый и вдруг увидел, что пистолет направлен прямо ему в живот. – Эй, поаккуратнее! Савелич, да ты что, в натуре, охренел?!
Савельич не ответил. Шорох мокнущего под осенним дождем леса сглотнул хлопок выстрела. Белого согнуло пополам и отшвырнуло назад. Он издал невнятный мучительный звук и медленно опустился на одно колено, глядя на своего убийцу внезапно заслезившимися глазами. Лицо Савельича странно оживилось, глаза заблестели, а уголки губ поползли в стороны. Он выстрелил еще раз, и Белый опрокинулся на спину, уже мертвый. Но он продолжал нажимать на курок до тех пор, пока затвор со щелчком не замер в крайнем заднем положении. Тогда Савельич, следуя совету Белого, затолкал пистолет в узел серого тряпья и швырнул его в озеро.
Белый оказался слишком тяжелым, и его пришлось скатывать в воду, как суковатое бревно. После этого Аркадий Савельевич подобрал в лесу длинный кривой сук и затолкал труп поглубже. Сук он тоже бросил в воду.
Вернувшись к машине, он с сомнением посмотрел на нее, на небо и снова на машину. С неба продолжал сеяться дождь. Аркадий Савельевич открыл дверцу со стороны водителя, взялся одной рукой за баранку, а другой уперся в переднюю стойку кузова. Машина медленно, словно нехотя уступила его усилиям и тронулась с места. Круто вывернув руль вправо, он направил ее к воде, а когда автомобиль, набирая скорость, покатился по пологому береговому откосу, отскочил в сторону. Через две минуты на поверхности озера не осталось ничего, кроме медленно расходящихся кругов.
Через полчаса водитель рефрижератора подобрал попутчика. Попутчик, по всему видно, был человеком бывалым и всю дорогу развлекал его анекдотами и историями из собственной богатой биографии.
В Великих Луках он сошел, помахав на прощанье рукой, и дальше водитель рефрижератора поехал один.
– Не надо было ехать на красный свет, – заметил Сорокин, – не пришлось бы штраф платить.
– Штраф! – саркастически завопил Мещеряков, воздевая руки к небу. Сорокин испуганно дернулся, но тут же снова схватился за руль. – По-твоему, пятьдесят долларов – это нормально.
– Ты сам дал ему пятьдесят долларов, – примирительно сказал Сорокин. – Зачем же теперь кричать?
– У меня не было рублей, – сердито огрызнулся Мещеряков.
– Не понимаю, – пожал плечами Сорокин, – мы в Чикаго или в Филадельфии?
– Ему смешно! – обращаясь к невидимой аудитории, воскликнул Мещеряков. – Между прочим, ты тоже хорош. Мог бы показать ему свое удостоверение. Ты же все-таки полковник, и это твое ведомство.
– Так, – вздохнул Сорокин, – вот и до меня дошла очередь. Во-первых, ГАИ – вовсе не мое ведомство, а во-вторых, ты и сам полковник. Показал бы ему свое удостоверение, глядишь, он бы и постеснялся с тебя доллары драть. Ограничился бы составлением протокола, копия – по месту работы. Вот бы твое начальство повеселилось!
– Типун тебе на язык, – сказал Мещеряков и суеверно поплевал через левое плечо. – Нет, серьезно, куда ты смотришь? Пускай эти не твое ведомство, но доллары-то он забрал! Что он их, в кассу сдаст, или что у них там? На нем же милицейская форма!
– Я запомнил его номер, – сообщил Сорокин.
– Он запомнил номер! Ты должен был пресечь безобразие!
Все еще пылая праведным гневом. Мещеряков утратил бдительность и попытался с ходу вписаться в узкую арку, которая вела во двор старинного дома на Малой Грузинской. Раздался скрежет и звон стекла, и машина, подпрыгнув, резко остановилась.
– Опять я забыл про эту сволочь! – в сердцах крикнул он.
– Фара? – спросил Сорокин.
– Как всегда… Черт, я уже не помню, которая по счету. Фу ты, дрянь какая, даже в пот бросило.
Сорокин дипломатично молчал. Сзади нетерпеливо засигналил какой-то автомобиль.
– Да пош-шел ты, – прошипел Мещеряков и резко обернулся.
Над багажником его автомобиля нависал уродливый капот выкрашенного в цвет хаки «лендровера».
– Ба! – подал голос Сорокин. – Да это же Забродов!
– Вижу, – буркнул Мещеряков. – Вот черт, сейчас начнется…
Сорокин, не удержавшись, тихонько хрюкнул.
Мещеряков наградил его уничтожающим взглядом и повернулся к дверце, в которую уже барабанил улыбающийся Илларион.
– Полковник! – радостно воскликнул Забродов. – Полковники! – поправился он, заметив в машине Сорокина. – А я думаю, кто это опять нарушает закон о неприкосновенности жилища? Сколько можно бодать мое жилище, Андрей?
– Не надо над нами смеяться, – подлил масла в огонь Сорокин, – Нас только что оштрафовали на пятьдесят долларов!
– Вы что, ездили в Чикаго? – спросил Илларион.
Мещеряков зарычал, а Сорокин разразился хохотом.
– И за что нынче штрафует американская дорожная полиция? – невозмутимо спросил Илларион.
– За езду на красный свет, – ответил Сорокин.
– Ну надо же, – покачал головой Илларион, – прямо как у нас. Ну, – повернулся он к молчаливо кипевшему Мещерякову, – ты во двор заезжать думаешь?
– Думал, – ответил тот. – Теперь уж и не знаю.
– Ладно, – сказал Забродов, – вылезай, я заеду.
– Лучше уж выгони обратно.
– Не дрейфь, полковник. Что тебе терять, кроме второй фары?
Сорокин снова заржал, а Мещеряков, поминая недобрым словом милицию, Чикаго и нерадивых строителей, построивших слишком узкую арку, вылез наружу. Илларион загнал по очереди автомобили, после чего все трое взобрались на пятый этаж по крутой, не по-теперешнему широкой лестнице с витыми чугунными перилами и вошли в квартиру Забродова.
– Ты куда это ездил? – спросил Мещеряков, поспешно занимая свое любимое кресло. – Мы же предупредили, что заедем.
– Пигулевский позвонил, просил срочно подъехать.
– Это твой антиквар?
Илларион кивнул.
– Антиквар и букинист. У него появилась одна редкая книжица, так что я решил по-быстрому смотаться к нему на Беговую, пока никто ее не перехватил.
– Ну и как, успел приобрести свое сокровище? – насмешливо спросил Мещеряков.
Илларион, игнорируя насмешку, показал маленькую, карманного формата, но пухлую книжицу в темном кожаном переплете. На обложке сверкнули полустертой позолотой какие-то готические буквы.
– Что это? – заинтересованно спросил Сорокин.
– Это, полковник, настольная книга средневековых милиционеров, – сказал Илларион. – «Directorium Inquisitorium».
– Чего? – спросил Мещеряков.
– Руководство по инквизиции. Написал один веселый доминиканец, Эймерик де Жиронн его звали. Ты, Сорокин, по-латыни читаешь?
– Нет.
– Зря. Полезная была бы книжица при твоей работе.
– Да, – признался Сорокин, – иногда чего-нибудь в этом роде сильно не хватает.
– Уши вянут вас слушать, – сказал из кресла Мещеряков. – Мы коньяк будем пить или не будем?
– Будем, – быстро сказал Илларион. – А есть?
– Есть, есть, – проворчал Мещеряков. – Рюмки неси. Только, если ты опять начнешь свои книжки цитировать, мы без тебя выпьем.
– Не буду. Обещаю и клянусь. Только все равно ты серый, полковник, как сорокинский китель.
– Ничего, мне моего образования хватает. А вот у тебя с твоими талмудами скоро совсем крыша поедет.
– Вы опять за свое? – обреченно спросил Сорокин, свинчивая пробку.
Он разлил коньяк по рюмкам, и все молча выпили.
– Хорошо, – сказал Забродов. – Плакала твоя вторая фара, Андрей.
– Вот дурак, – беззлобно огрызнулся Мещеряков'.
Сорокин налил еще по одной.
Илларион со сдержанным любопытством переводил взгляд с одного на другого.
– Слушайте, полковники, – сказал он, – кончайте темнить. Я же вижу, что у вас ко мне дело.
– Какое еще дело? – вяло отмахнулся Мещеряков.
– Просто в гастрономе коньяк попался хороший, – подтвердил Сорокин.
– А каким это ветром вас вдвоем в гастроном занесло? – спросил Илларион.
– А мы прямо там встретились, – сказал Мещеряков.
– Случайно, – добавил Сорокин.
– А если серьезно? – спросил Илларион.
– А если серьезно…
Сорокин вздохнул и сел ровнее, готовясь говорить, но тут зазвенел телефон.
– Секунду, – сказал Илларион и поднял трубку. – Слушаю. Говорите, Забродов слушает. Алло!
Слушай, родной, – сказал он, не дождавшись ответа, – имей в виду: у меня в квартире брать нечего! Больше сюда не звони. Попытаешься проверить – ноги повыдергаю.
Он раздраженно бросил трубку на рычаги.
– Второй день уже, – сказал он.
– Что? – спросил Сорокин и почему-то переглянулся с Мещеряковым.
– Какая-то сволочь квартиру прозванивает. Поймаю – убью.
– Ты каждый раз ему представляешься?
– Да нет. Сегодня, пожалуй, впервые. А что?
– Точно впервые? Ну, тогда звонить больше не будут.
– Рассказывай, Сорокин, – потребовал Илларион, – что опять твои подопечные учудили?
Сорокин тяжело вздохнул и беспомощно оглянулся на Мещерякова.
– Ну, вот как с ним разговаривать? – пожаловался он. – Ничего от него не утаишь.
– Давай, давай, – ободрил его Мещеряков. – Сам заварил, сам и расхлебывай.
Сорокин снова вздохнул. Илларион молча смотрел на него, рассеянно вертя в пальцах рюмку. Мещеряков почему-то принялся вдруг разглядывать потолок.
– Потолок у тебя красивый, – сказал он ни с того ни с сего. – Сам делал?
Илларион промолчал, по-прежнему глядя на Сорокина.
– Короче говоря, – сказал Сорокин, – позавчера в своем кабинете ударом ножа в спину убит старший лейтенант Стеблов.
– Какой еще Стеблов? – не понял Илларион.
– Ну, тот усатый участковый…
– Архипыч? – Илларион сильно подался вперед. – Как это случилось?
– У него забрали пистолет. По виду – типичное нападение с целью захвата оружия. Следов борьбы никаких. Видели двоих – здоровенного блондина и майора милиции. Видимо, майор отвлекал, а блондин подоспел сзади с ножом. Приехали они на «форде» с московскими номерами. «Форд» числится в угоне.
– Что-то чересчур сложно, – сказал Илларион. – Слишком много телодвижений из-за одного пистолета. И московские номера…
– Вот именно, – согласился Сорокин. – Сдается мне, что охотились они за информацией, а пистолет – для отвода глаз.
– Какую же информацию мог им дать сельский участковый?
– А ты как думаешь? Дай волю фантазии.
– Ты хочешь сказать, что они искали меня?
– Я хочу сказать, что они тебя уже нашли.
– Так… Слушай, я все как-то забываю тебя спросить: а что у тебя с тем делом?
– А ничего. Сидит, понимаешь, сволочь, по шею в ворованных баксах и смеется прямо в лицо, а мне его зацепить не за что.
– Да, полковник, зацепки твои я.., того…
– Было дело. Да я не в обиде. Ты большое дело сделал, капитан. Только вот как этого гада зацепить, ума не приложу.
– А кто такой?
– Директор того самого завода. Летов Игорь Николаевич. Я так понимаю, что он-то тебя и ищет.
– Что?! Он? Собственной персоной?
– Да нет! За его деньги можно и нанять кого-нибудь.
– Интересное кино, – Илларион встал и прошелся по комнате, трогая мебель.
– Я могу выделить охрану, – сказал Сорокин.
– Ой, – откликнулся Илларион.
– В конце концов, наши ребята тоже могли бы подежурить, – осторожно предложил Мещеряков.
– Как трогательно, – сказал Илларион, и Мещеряков увял. – Какая забота, полковники! Вас самих не тошнит? С чего бы это вдруг? Охрана ваша мне не нужна. Вы мне лучше скажите, откуда этот ваш Летов про меня узнал.
– Возможно, ему намекнули, – сказал Сорокин.
– Вот как? Намекнули… Кто же, если не секрет?
– Не секрет. Я ему намекнул.
– В общем-то, я так и думал. Ясное дело: его надо было выманить из норы. На живца, так сказать. Только почему ты, Сорокин, прямо ему не сказал: так, мол, и так, вот тебе фамилия, адрес и фотография, иди и возьми его, если ты такой крутой…
Ну, позвонил бы мне, предупредил… И на коньяк не пришлось бы тратиться, и Архипыч был бы жив.
Всего-то полгода ему до пенсии оставалось…
– Зря ты так, – тяжело играя желваками, сказал Сорокин. – Кто же знал, что эти сволочи старика не пожалеют? В толк не возьму, зачем они его убили.
– Ты еще скажи спасибо, что не пытали. Видно, нашелся среди них один умный, догадался начальством прикинуться, не поленился. А могли бы просто включить утюг.
– Ну, понес, – протянул Мещеряков.
– На войне как на войне. Архипыч твой, между прочим, тоже погоны носил.
– У-ух-х, полковники, – сквозь зубы сказал Илларион и сильно ударил кулаком по укрепленному на стене спилу старой липы, служившему мишенью для метания ножей. – Что же это вы делаете, а? И, главное, как спелись… Будто всю жизнь вместе. Быть вам депутатами, не иначе.
– Опять оскорбления, – поморщился Мещеряков. – Тебе не кажется, что ты много себе позволяешь? Слишком много ты нянчишься со своей хваленой совестью, Забродов! Есть такое слово – долг.
Слыхал ты его когда-нибудь?
– Я в отставке, – сказал Илларион, – и никому ничего не должен. Тем более вам.
– Зато мы на службе, – сухо сказал Мещеряков. – И, как на войне, делаем что можем.
– Моими руками.
– Твоими руками. Можешь считать себя мобилизованным. Когда ежедневно гибнут люди и летят на ветер миллиарды – это что, по твоему, нормально? Что по этому поводу говорит твоя совесть?
А не ты ли спокойно подставил ту несчастную девчонку, когда потребовалось? Не кривись, не кривись! Давай начистоту! Ты, боевой офицер, инструктор спецназа, профессионал, будешь говорить мне, что жизнь одного никудышного мента важнее, чем успешное завершение этого дела? Ведь Летов не один – их тысячи, и каждый сосет, как пиявка, и они будут сосать, пока не высосут все досуха.
– Ч-черт, – выругался Илларион и метнулся к книжным полкам. – Вот, – он положил ладонь на матово поблескивающие корешки, – все это написано величайшими умами человечества. И все они сходятся в одном: самая завалящая жизнь дороже тысчи тонн платины. Дороже, понимаете?
– Но?.. – вставил Мещеряков.
– Правильно – но!.. Но боевой устав спецназа говорит совсем другое. Я всю жизнь пытаюсь свести здесь концы с концами, и никак не получается.
– Что ж, посиди, подумай, – тяжело вставая, сказал Сорокин. – Торопить не будем.
– Правильно, – глядя в окно, сказал Илларион. – Киллер поторопит.
– Тьфу на тебя, – сказал Мещеряков. – Пошли, Сорокин.
– Коньяк заберите, полковники, – не оборачиваясь, сказал Илларион.
Глава 18
– Дурак ты. Белый, – сочувственно сообщил ему Аркадий Савельевич. – Вот прикинь, будто ты мент. Вот участковый на полу, и кобура при нем, пистолет слямзил. Значит, что? Значит, замочили его с целью завладеть оружием!
– Лихо, – сказал Белый. – Я бы не додумался.
– А ты вообще ни хрена не думаешь. Зря ты все-таки этого легавого примочил.
– Может, и зря. Только что ж теперь… Что сделано, то сделано.
– Менты теперь землю жрать будут, все вверх дном перевернут, – словно бы и не слыша его, продолжал Аркадий Савельевич. – Ох, найдут они тебя. Белый. А через тебя и на меня выйдут.
– Что это ты все страсти какие-то рассказываешь, – сказал Белый и вдруг увидел, что пистолет направлен прямо ему в живот. – Эй, поаккуратнее! Савелич, да ты что, в натуре, охренел?!
Савельич не ответил. Шорох мокнущего под осенним дождем леса сглотнул хлопок выстрела. Белого согнуло пополам и отшвырнуло назад. Он издал невнятный мучительный звук и медленно опустился на одно колено, глядя на своего убийцу внезапно заслезившимися глазами. Лицо Савельича странно оживилось, глаза заблестели, а уголки губ поползли в стороны. Он выстрелил еще раз, и Белый опрокинулся на спину, уже мертвый. Но он продолжал нажимать на курок до тех пор, пока затвор со щелчком не замер в крайнем заднем положении. Тогда Савельич, следуя совету Белого, затолкал пистолет в узел серого тряпья и швырнул его в озеро.
Белый оказался слишком тяжелым, и его пришлось скатывать в воду, как суковатое бревно. После этого Аркадий Савельевич подобрал в лесу длинный кривой сук и затолкал труп поглубже. Сук он тоже бросил в воду.
Вернувшись к машине, он с сомнением посмотрел на нее, на небо и снова на машину. С неба продолжал сеяться дождь. Аркадий Савельевич открыл дверцу со стороны водителя, взялся одной рукой за баранку, а другой уперся в переднюю стойку кузова. Машина медленно, словно нехотя уступила его усилиям и тронулась с места. Круто вывернув руль вправо, он направил ее к воде, а когда автомобиль, набирая скорость, покатился по пологому береговому откосу, отскочил в сторону. Через две минуты на поверхности озера не осталось ничего, кроме медленно расходящихся кругов.
Через полчаса водитель рефрижератора подобрал попутчика. Попутчик, по всему видно, был человеком бывалым и всю дорогу развлекал его анекдотами и историями из собственной богатой биографии.
В Великих Луках он сошел, помахав на прощанье рукой, и дальше водитель рефрижератора поехал один.
* * *
– Сколько можно играть в политику? – ворчал Мещеряков, раздраженно обгоняя тащившийся впереди хлебный фургон. – В стране жрать нечего, а все торчат у экранов и ждут, что новенького отмочат Макашов или Жириновский… Председатели колхозов развалили свои хозяйства, украли все, что могли, и спрятались в Думе вместе с генералами. А своим собственным делом никто не занимается… Да уже, наверное, и не может заниматься. Позабыли все, бегая по митингам…– Не надо было ехать на красный свет, – заметил Сорокин, – не пришлось бы штраф платить.
– Штраф! – саркастически завопил Мещеряков, воздевая руки к небу. Сорокин испуганно дернулся, но тут же снова схватился за руль. – По-твоему, пятьдесят долларов – это нормально.
– Ты сам дал ему пятьдесят долларов, – примирительно сказал Сорокин. – Зачем же теперь кричать?
– У меня не было рублей, – сердито огрызнулся Мещеряков.
– Не понимаю, – пожал плечами Сорокин, – мы в Чикаго или в Филадельфии?
– Ему смешно! – обращаясь к невидимой аудитории, воскликнул Мещеряков. – Между прочим, ты тоже хорош. Мог бы показать ему свое удостоверение. Ты же все-таки полковник, и это твое ведомство.
– Так, – вздохнул Сорокин, – вот и до меня дошла очередь. Во-первых, ГАИ – вовсе не мое ведомство, а во-вторых, ты и сам полковник. Показал бы ему свое удостоверение, глядишь, он бы и постеснялся с тебя доллары драть. Ограничился бы составлением протокола, копия – по месту работы. Вот бы твое начальство повеселилось!
– Типун тебе на язык, – сказал Мещеряков и суеверно поплевал через левое плечо. – Нет, серьезно, куда ты смотришь? Пускай эти не твое ведомство, но доллары-то он забрал! Что он их, в кассу сдаст, или что у них там? На нем же милицейская форма!
– Я запомнил его номер, – сообщил Сорокин.
– Он запомнил номер! Ты должен был пресечь безобразие!
Все еще пылая праведным гневом. Мещеряков утратил бдительность и попытался с ходу вписаться в узкую арку, которая вела во двор старинного дома на Малой Грузинской. Раздался скрежет и звон стекла, и машина, подпрыгнув, резко остановилась.
– Опять я забыл про эту сволочь! – в сердцах крикнул он.
– Фара? – спросил Сорокин.
– Как всегда… Черт, я уже не помню, которая по счету. Фу ты, дрянь какая, даже в пот бросило.
Сорокин дипломатично молчал. Сзади нетерпеливо засигналил какой-то автомобиль.
– Да пош-шел ты, – прошипел Мещеряков и резко обернулся.
Над багажником его автомобиля нависал уродливый капот выкрашенного в цвет хаки «лендровера».
– Ба! – подал голос Сорокин. – Да это же Забродов!
– Вижу, – буркнул Мещеряков. – Вот черт, сейчас начнется…
Сорокин, не удержавшись, тихонько хрюкнул.
Мещеряков наградил его уничтожающим взглядом и повернулся к дверце, в которую уже барабанил улыбающийся Илларион.
– Полковник! – радостно воскликнул Забродов. – Полковники! – поправился он, заметив в машине Сорокина. – А я думаю, кто это опять нарушает закон о неприкосновенности жилища? Сколько можно бодать мое жилище, Андрей?
– Не надо над нами смеяться, – подлил масла в огонь Сорокин, – Нас только что оштрафовали на пятьдесят долларов!
– Вы что, ездили в Чикаго? – спросил Илларион.
Мещеряков зарычал, а Сорокин разразился хохотом.
– И за что нынче штрафует американская дорожная полиция? – невозмутимо спросил Илларион.
– За езду на красный свет, – ответил Сорокин.
– Ну надо же, – покачал головой Илларион, – прямо как у нас. Ну, – повернулся он к молчаливо кипевшему Мещерякову, – ты во двор заезжать думаешь?
– Думал, – ответил тот. – Теперь уж и не знаю.
– Ладно, – сказал Забродов, – вылезай, я заеду.
– Лучше уж выгони обратно.
– Не дрейфь, полковник. Что тебе терять, кроме второй фары?
Сорокин снова заржал, а Мещеряков, поминая недобрым словом милицию, Чикаго и нерадивых строителей, построивших слишком узкую арку, вылез наружу. Илларион загнал по очереди автомобили, после чего все трое взобрались на пятый этаж по крутой, не по-теперешнему широкой лестнице с витыми чугунными перилами и вошли в квартиру Забродова.
– Ты куда это ездил? – спросил Мещеряков, поспешно занимая свое любимое кресло. – Мы же предупредили, что заедем.
– Пигулевский позвонил, просил срочно подъехать.
– Это твой антиквар?
Илларион кивнул.
– Антиквар и букинист. У него появилась одна редкая книжица, так что я решил по-быстрому смотаться к нему на Беговую, пока никто ее не перехватил.
– Ну и как, успел приобрести свое сокровище? – насмешливо спросил Мещеряков.
Илларион, игнорируя насмешку, показал маленькую, карманного формата, но пухлую книжицу в темном кожаном переплете. На обложке сверкнули полустертой позолотой какие-то готические буквы.
– Что это? – заинтересованно спросил Сорокин.
– Это, полковник, настольная книга средневековых милиционеров, – сказал Илларион. – «Directorium Inquisitorium».
– Чего? – спросил Мещеряков.
– Руководство по инквизиции. Написал один веселый доминиканец, Эймерик де Жиронн его звали. Ты, Сорокин, по-латыни читаешь?
– Нет.
– Зря. Полезная была бы книжица при твоей работе.
– Да, – признался Сорокин, – иногда чего-нибудь в этом роде сильно не хватает.
– Уши вянут вас слушать, – сказал из кресла Мещеряков. – Мы коньяк будем пить или не будем?
– Будем, – быстро сказал Илларион. – А есть?
– Есть, есть, – проворчал Мещеряков. – Рюмки неси. Только, если ты опять начнешь свои книжки цитировать, мы без тебя выпьем.
– Не буду. Обещаю и клянусь. Только все равно ты серый, полковник, как сорокинский китель.
– Ничего, мне моего образования хватает. А вот у тебя с твоими талмудами скоро совсем крыша поедет.
– Вы опять за свое? – обреченно спросил Сорокин, свинчивая пробку.
Он разлил коньяк по рюмкам, и все молча выпили.
– Хорошо, – сказал Забродов. – Плакала твоя вторая фара, Андрей.
– Вот дурак, – беззлобно огрызнулся Мещеряков'.
Сорокин налил еще по одной.
Илларион со сдержанным любопытством переводил взгляд с одного на другого.
– Слушайте, полковники, – сказал он, – кончайте темнить. Я же вижу, что у вас ко мне дело.
– Какое еще дело? – вяло отмахнулся Мещеряков.
– Просто в гастрономе коньяк попался хороший, – подтвердил Сорокин.
– А каким это ветром вас вдвоем в гастроном занесло? – спросил Илларион.
– А мы прямо там встретились, – сказал Мещеряков.
– Случайно, – добавил Сорокин.
– А если серьезно? – спросил Илларион.
– А если серьезно…
Сорокин вздохнул и сел ровнее, готовясь говорить, но тут зазвенел телефон.
– Секунду, – сказал Илларион и поднял трубку. – Слушаю. Говорите, Забродов слушает. Алло!
Слушай, родной, – сказал он, не дождавшись ответа, – имей в виду: у меня в квартире брать нечего! Больше сюда не звони. Попытаешься проверить – ноги повыдергаю.
Он раздраженно бросил трубку на рычаги.
– Второй день уже, – сказал он.
– Что? – спросил Сорокин и почему-то переглянулся с Мещеряковым.
– Какая-то сволочь квартиру прозванивает. Поймаю – убью.
– Ты каждый раз ему представляешься?
– Да нет. Сегодня, пожалуй, впервые. А что?
– Точно впервые? Ну, тогда звонить больше не будут.
– Рассказывай, Сорокин, – потребовал Илларион, – что опять твои подопечные учудили?
Сорокин тяжело вздохнул и беспомощно оглянулся на Мещерякова.
– Ну, вот как с ним разговаривать? – пожаловался он. – Ничего от него не утаишь.
– Давай, давай, – ободрил его Мещеряков. – Сам заварил, сам и расхлебывай.
Сорокин снова вздохнул. Илларион молча смотрел на него, рассеянно вертя в пальцах рюмку. Мещеряков почему-то принялся вдруг разглядывать потолок.
– Потолок у тебя красивый, – сказал он ни с того ни с сего. – Сам делал?
Илларион промолчал, по-прежнему глядя на Сорокина.
– Короче говоря, – сказал Сорокин, – позавчера в своем кабинете ударом ножа в спину убит старший лейтенант Стеблов.
– Какой еще Стеблов? – не понял Илларион.
– Ну, тот усатый участковый…
– Архипыч? – Илларион сильно подался вперед. – Как это случилось?
– У него забрали пистолет. По виду – типичное нападение с целью захвата оружия. Следов борьбы никаких. Видели двоих – здоровенного блондина и майора милиции. Видимо, майор отвлекал, а блондин подоспел сзади с ножом. Приехали они на «форде» с московскими номерами. «Форд» числится в угоне.
– Что-то чересчур сложно, – сказал Илларион. – Слишком много телодвижений из-за одного пистолета. И московские номера…
– Вот именно, – согласился Сорокин. – Сдается мне, что охотились они за информацией, а пистолет – для отвода глаз.
– Какую же информацию мог им дать сельский участковый?
– А ты как думаешь? Дай волю фантазии.
– Ты хочешь сказать, что они искали меня?
– Я хочу сказать, что они тебя уже нашли.
– Так… Слушай, я все как-то забываю тебя спросить: а что у тебя с тем делом?
– А ничего. Сидит, понимаешь, сволочь, по шею в ворованных баксах и смеется прямо в лицо, а мне его зацепить не за что.
– Да, полковник, зацепки твои я.., того…
– Было дело. Да я не в обиде. Ты большое дело сделал, капитан. Только вот как этого гада зацепить, ума не приложу.
– А кто такой?
– Директор того самого завода. Летов Игорь Николаевич. Я так понимаю, что он-то тебя и ищет.
– Что?! Он? Собственной персоной?
– Да нет! За его деньги можно и нанять кого-нибудь.
– Интересное кино, – Илларион встал и прошелся по комнате, трогая мебель.
– Я могу выделить охрану, – сказал Сорокин.
– Ой, – откликнулся Илларион.
– В конце концов, наши ребята тоже могли бы подежурить, – осторожно предложил Мещеряков.
– Как трогательно, – сказал Илларион, и Мещеряков увял. – Какая забота, полковники! Вас самих не тошнит? С чего бы это вдруг? Охрана ваша мне не нужна. Вы мне лучше скажите, откуда этот ваш Летов про меня узнал.
– Возможно, ему намекнули, – сказал Сорокин.
– Вот как? Намекнули… Кто же, если не секрет?
– Не секрет. Я ему намекнул.
– В общем-то, я так и думал. Ясное дело: его надо было выманить из норы. На живца, так сказать. Только почему ты, Сорокин, прямо ему не сказал: так, мол, и так, вот тебе фамилия, адрес и фотография, иди и возьми его, если ты такой крутой…
Ну, позвонил бы мне, предупредил… И на коньяк не пришлось бы тратиться, и Архипыч был бы жив.
Всего-то полгода ему до пенсии оставалось…
– Зря ты так, – тяжело играя желваками, сказал Сорокин. – Кто же знал, что эти сволочи старика не пожалеют? В толк не возьму, зачем они его убили.
– Ты еще скажи спасибо, что не пытали. Видно, нашелся среди них один умный, догадался начальством прикинуться, не поленился. А могли бы просто включить утюг.
– Ну, понес, – протянул Мещеряков.
– На войне как на войне. Архипыч твой, между прочим, тоже погоны носил.
– У-ух-х, полковники, – сквозь зубы сказал Илларион и сильно ударил кулаком по укрепленному на стене спилу старой липы, служившему мишенью для метания ножей. – Что же это вы делаете, а? И, главное, как спелись… Будто всю жизнь вместе. Быть вам депутатами, не иначе.
– Опять оскорбления, – поморщился Мещеряков. – Тебе не кажется, что ты много себе позволяешь? Слишком много ты нянчишься со своей хваленой совестью, Забродов! Есть такое слово – долг.
Слыхал ты его когда-нибудь?
– Я в отставке, – сказал Илларион, – и никому ничего не должен. Тем более вам.
– Зато мы на службе, – сухо сказал Мещеряков. – И, как на войне, делаем что можем.
– Моими руками.
– Твоими руками. Можешь считать себя мобилизованным. Когда ежедневно гибнут люди и летят на ветер миллиарды – это что, по твоему, нормально? Что по этому поводу говорит твоя совесть?
А не ты ли спокойно подставил ту несчастную девчонку, когда потребовалось? Не кривись, не кривись! Давай начистоту! Ты, боевой офицер, инструктор спецназа, профессионал, будешь говорить мне, что жизнь одного никудышного мента важнее, чем успешное завершение этого дела? Ведь Летов не один – их тысячи, и каждый сосет, как пиявка, и они будут сосать, пока не высосут все досуха.
– Ч-черт, – выругался Илларион и метнулся к книжным полкам. – Вот, – он положил ладонь на матово поблескивающие корешки, – все это написано величайшими умами человечества. И все они сходятся в одном: самая завалящая жизнь дороже тысчи тонн платины. Дороже, понимаете?
– Но?.. – вставил Мещеряков.
– Правильно – но!.. Но боевой устав спецназа говорит совсем другое. Я всю жизнь пытаюсь свести здесь концы с концами, и никак не получается.
– Что ж, посиди, подумай, – тяжело вставая, сказал Сорокин. – Торопить не будем.
– Правильно, – глядя в окно, сказал Илларион. – Киллер поторопит.
– Тьфу на тебя, – сказал Мещеряков. – Пошли, Сорокин.
– Коньяк заберите, полковники, – не оборачиваясь, сказал Илларион.
Глава 18
С утра дождя не было, и даже асфальт чудесным образом подсох – на светло-сером фоне только кое-где темнели сырые островки с прилипшими затоптанными листочками – уже желтыми, хотя большинство деревьев еще могло похвастать поношенным летним обмундированием. Светало с каждым днем все позже, и Илларион возвращался с утренней пробежки в сереньком сумраке, слабо разбеленном экономным светом фонарей. Приветствуя на бегу знакомых собачников, он обогнул цементную чашу фонтана и по центральной аллее сквера направился в сторону дома. Сегодня собачникам было на что посмотреть: время от времени он сворачивал в сторону и с разбега перепрыгивал через садовые скамейки, давая выход все еще бурлившему внутри раздражению. Вчерашний разговор разбередил душу. Кроме того, Иллариону было просто обидно, что его использовали вслепую. Меньше всего его волновало предполагаемое нападение киллера: кто предупрежден, тот вооружен, так что волноваться следовало не ему, а наемному убийце.
В конце концов Илларион решил временно принять в качестве руководства к действию именно боевой устав, а не творения великих гуманистов прошлого и настоящего. Чем могли ему помочь в сложившейся ситуации Фолкнер и Кампанелла?
Он немного задержался, чтобы сделать несколько дополнительных упражнений – накопившаяся энергия требовала выхода. Злость понемногу проходила – в конце концов, Сорокина можно понять.
Больно царапало то, что в этом оказался замешан Мещеряков, хотя его позиция тоже была вполне оправданной – полковник всю жизнь общался с людьми, готовыми в любую минуту шагнуть в огонь.
Илларион был одним из таких людей, и история с молоденькой сельской учительницей Викой Юрьевой подтверждала это на сто процентов. Она ведь выжила по чистой случайности, и это лежало на совести Забродова тяжким грузом. Слава богу, что все обошлось, подумал Илларион, перебегая дорогу.
Слева от него внезапно взревел двигатель и завизжали шины. Забродов резко повернул голову и увидел темно-синюю «девятку», которая, стремительно оторвавшись от тротуара, с пугающей скоростью приближалась к нему. Он был внутренне готов к подобному повороту событий и потому успел отскочить в сторону. Машина вильнула, пытаясь все же зацепить его, но этот фокус был рассчитан на бизнесмена с брюшком и портфелем, одетого в длиннополое пальто, а не на инструктора спецназа – Илларион легко увернулся, успев в долю секунды заметить опущенное стекло задней дверцы и вороненый ствол автомата из окна.
Завизжали тормоза и снова заревел двигатель – «девятка» подала назад, выводя автоматчика на позицию. Илларион быстро огляделся и нырнул под прикрытие стоявшего поодаль старенького «ниссана». В глаза бросилось выписанное объемными металлическими буквами на забрызганном грязью багажнике название модели – «синяя птица», показавшееся Иллариону до смешного нелепым в приложении к этому ржавому одру едва ли не двадцати лет от роду.
Улица наполнилась грохотом, и по «синей птице» забарабанили автоматные пули. Илларион мимоходом пожалел владельца машины и выхватил из кармана свой бельгийский револьвер – кто предупрежден, тот вооружен.
Автоматчик, как видно, был большим поклонником гангстерских боевиков – он с тупым упорством поливал огнем несчастный «ниссан», как будто надеялся количеством выброшенного на ветер свинца компенсировать недоступность мишени.
Наконец, магазин «Калашникова» опустел, поскольку тридцать патронов – это совсем немного, а это был все-таки не кинобоевик. В наступившей тишине стал отчетливо слышен плеск бензина, вытекавшего из простреленного бензобака «синей птицы». Илларион понял, что пора менять позицию, пока птица не взлетела в небо на огненных крыльях, – теперь было достаточно одной искры, чтобы это произошло.
Он вынырнул из-за машины и дважды быстро выстрелил по «девятке» из револьвера. Автоматчик, менявший магазин, выронил оружие на асфальт и завалился назад. «Девятка» с распахнутой задней дверцей рванулась с места, сразу набрав скорость.
Илларион выстрелил по скатам, но промахнулся, и тут наперерез уходящей машине из какой-то подворотни рывком выскочил черный «опель» и остановился, полностью перекрыв собой узкую улицу.
«Девятка» резко затормозила, водитель вывернул руль, пытаясь избежать столкновения, и темно-синяя «лада» с грохотом врезалась в припаркованный на обочине самосвал городской коммунальной службы. Из черного «опеля» выскочили четверо в штатском и мотнулись к потерпевшему аварию автомобилю – Сорокин все-таки выставил охрану.
Инцидент можно было считать исчерпанным. Илларион неторопливо выпрямился во весь рост, убирая в карман револьвер, и в этот момент пуля ударила его между лопаток. Его швырнуло на капот «ниссана». Ощущение было такое, словно по позвоночнику сильно стукнули молотком. Отголосок выстрела еще висел над улицей, а Забродов уже был на ногах – как раз вовремя, чтобы заметить сутулую фигуру, нырнувшую за руль белой иномарки метрах в ста позади.
Раздумывать было некогда. Илларион метнулся к черному «опелю», пассажиры которого, быстро и деловито вязавшие водителя «девятки», теперь вертели головами во все стороны, пытаясь понять, кто стрелял. Проскочив мимо них, Илларион вытряхнул не успевшего ничего понять водителя «опеля» на асфальт, ногой отпихнул подоспевшего к нему на выручку опера и захлопнул за собой дверцу. Подаренный на день рождения бронежилет мешал, стесняя движения, – Илларион давно не наряжался подобным образом, – но жаловаться на судьбу в данном случае было бы просто грешно. Некоторое опасение вызывали сорокинские оперативники, которые могли от неожиданности открыть огонь по собственной машине.
Хорошо, что у них хватило ума воздержаться от подобных крутых мер, – разворачивая «опель», Илларион успел заметить, что один из них что-то говорит в рацию, провожая его взглядом.
Водителя белой иномарки необходимо было догнать во что бы то ни стало. Причиной тому была не столько засевшая в бронежилете Иллариона пуля, сколько то, что взятый людьми Сорокина шофер «девятки» и даже автоматчик, если он остался в живых, могли попросту ничего не знать, – вряд ли Летов нанимал их лично. То, как они действовали, наводило на мысль скорее об отвлекающем маневре, чем о покушении. А вот тот умник, который сидел в засаде и, выбрав момент, с завидной точностью засадил пулю точнехонько Иллариону в позвоночник со ста метров, похоже, представлял немалый интерес.
Белая иномарка – теперь Илларион видел, что это «мазда», – не притормаживая, проскочила перекресток на красный свет. Илларион прибавил газу, с невольной улыбкой вспомнив Мещерякова.
Движение на улицах становилось все более оживленным – начинался час пик, и Забродов искренне понадеялся, что у того, за кем он гонится, хватит ума сразу взять курс прочь из города, а не устраивать чехарду в запруженном центре. Уворачиваться от встречных и попутных автомобилей становилось все труднее, они перли густеющим на глазах потоком, от воя клаксонов закладывало уши, а через несколько минут Илларион услышал позади тревожные вопли милицейской сирены – сияя разноцетными огнями и издавая потусторонние звуки, словно какое-нибудь летающее блюдце, на хвосте у него повис приземистый бело-синий милицейский «форд». Начинался обычный балаган из тех, на которые коршунами бросаются журналисты и телевизионщики, – с сиренами, мигалками и автоматчиками. Илларион представил себе телевизионный репортаж о том, как его вынимают из разбитой машины, заковывают в наручники и грузят в «воронок», и еще немного увеличил скорость, бешено вертя послушный руль.
Вскоре, как и предполагал Илларион, к улюлюканью следующей за ним по пятам милицейской машины присоединились заунывные вопли еще двух или трех. Теперь все это напоминало президентский выезд, не хватало только мотоциклетного эскорта и оцепления вдоль трассы. Он очень надеялся, что гаишники не станут открывать огонь в черте города, – это сильно осложнило бы и без того не слишком простое положение.
«Мазда», взвизгнув покрышками, свернула на проспект и через сто метров угодила в плотную пробку. Машины стояли в четыре ряда в обоих направлениях, и объехать затор не было никакой возможности.
– Вот ты и попался, приятель, – сказал Илларион, начиная плавно притормаживать.
Но водитель «мазды», видимо, так не считал.
Белая иномарка с грохотом проскочила, расшвыривая комья земли, через широкий газон и пошла по тротуару, распугивая прохожих и мимоходом повалив газетный киоск. Илларион на секунду зажмурился и резко надавил на акселератор. Бордюрный камень здесь был невысок, но удар все равно получился такой, что у Забродова лязгнули зубы и во рту появился медный привкус, словно его только что хорошенько тряхнуло током. Машина вдруг начала отчаянно реветь – похоже, лихой прыжок стоил ей глушителя. Впрочем, понял Илларион, прислушиваясь к доносившемуся сквозь густой рев дробному жестяному грохоту, глушитель, похоже, оторвался не до конца и теперь волочился следом, барабаня по асфальту.
Черный «опель», непрерывно сигналя, с ревом и грохотом мчался по тротуару за белой «маздой».
Погоня была недолгой. Дорогу белой иномарке внезапно преградил продуктовый фургон, который, осторожно пятясь задом, вдруг выкатился из подворотни, что вела во двор гастронома. Илларион увидел, как тревожно вспыхнули тормозные огни «мазды», и в следующее мгновение та, с треском зацепив угол коммерческого киоска, наискосок врезалась в угол дома, сбив водосточную трубу. Где-то рядом закричала женщина. Дверца «мазды» резко распахнулась, и сутулая фигура высунулась из нее, собираясь задать стрекача, но в этот момент сверкающий капот «опеля» с хрустом вломился в багажник белой иномарки, и беглеца швырнуло вперед, на оштукатуренную стену, а оттуда отбросило спиной на асфальт. Огромный страшный «маузер» с деревянной кобурой, лязгнув по асфальту, отлетел в сторону.
В конце концов Илларион решил временно принять в качестве руководства к действию именно боевой устав, а не творения великих гуманистов прошлого и настоящего. Чем могли ему помочь в сложившейся ситуации Фолкнер и Кампанелла?
Он немного задержался, чтобы сделать несколько дополнительных упражнений – накопившаяся энергия требовала выхода. Злость понемногу проходила – в конце концов, Сорокина можно понять.
Больно царапало то, что в этом оказался замешан Мещеряков, хотя его позиция тоже была вполне оправданной – полковник всю жизнь общался с людьми, готовыми в любую минуту шагнуть в огонь.
Илларион был одним из таких людей, и история с молоденькой сельской учительницей Викой Юрьевой подтверждала это на сто процентов. Она ведь выжила по чистой случайности, и это лежало на совести Забродова тяжким грузом. Слава богу, что все обошлось, подумал Илларион, перебегая дорогу.
Слева от него внезапно взревел двигатель и завизжали шины. Забродов резко повернул голову и увидел темно-синюю «девятку», которая, стремительно оторвавшись от тротуара, с пугающей скоростью приближалась к нему. Он был внутренне готов к подобному повороту событий и потому успел отскочить в сторону. Машина вильнула, пытаясь все же зацепить его, но этот фокус был рассчитан на бизнесмена с брюшком и портфелем, одетого в длиннополое пальто, а не на инструктора спецназа – Илларион легко увернулся, успев в долю секунды заметить опущенное стекло задней дверцы и вороненый ствол автомата из окна.
Завизжали тормоза и снова заревел двигатель – «девятка» подала назад, выводя автоматчика на позицию. Илларион быстро огляделся и нырнул под прикрытие стоявшего поодаль старенького «ниссана». В глаза бросилось выписанное объемными металлическими буквами на забрызганном грязью багажнике название модели – «синяя птица», показавшееся Иллариону до смешного нелепым в приложении к этому ржавому одру едва ли не двадцати лет от роду.
Улица наполнилась грохотом, и по «синей птице» забарабанили автоматные пули. Илларион мимоходом пожалел владельца машины и выхватил из кармана свой бельгийский револьвер – кто предупрежден, тот вооружен.
Автоматчик, как видно, был большим поклонником гангстерских боевиков – он с тупым упорством поливал огнем несчастный «ниссан», как будто надеялся количеством выброшенного на ветер свинца компенсировать недоступность мишени.
Наконец, магазин «Калашникова» опустел, поскольку тридцать патронов – это совсем немного, а это был все-таки не кинобоевик. В наступившей тишине стал отчетливо слышен плеск бензина, вытекавшего из простреленного бензобака «синей птицы». Илларион понял, что пора менять позицию, пока птица не взлетела в небо на огненных крыльях, – теперь было достаточно одной искры, чтобы это произошло.
Он вынырнул из-за машины и дважды быстро выстрелил по «девятке» из револьвера. Автоматчик, менявший магазин, выронил оружие на асфальт и завалился назад. «Девятка» с распахнутой задней дверцей рванулась с места, сразу набрав скорость.
Илларион выстрелил по скатам, но промахнулся, и тут наперерез уходящей машине из какой-то подворотни рывком выскочил черный «опель» и остановился, полностью перекрыв собой узкую улицу.
«Девятка» резко затормозила, водитель вывернул руль, пытаясь избежать столкновения, и темно-синяя «лада» с грохотом врезалась в припаркованный на обочине самосвал городской коммунальной службы. Из черного «опеля» выскочили четверо в штатском и мотнулись к потерпевшему аварию автомобилю – Сорокин все-таки выставил охрану.
Инцидент можно было считать исчерпанным. Илларион неторопливо выпрямился во весь рост, убирая в карман револьвер, и в этот момент пуля ударила его между лопаток. Его швырнуло на капот «ниссана». Ощущение было такое, словно по позвоночнику сильно стукнули молотком. Отголосок выстрела еще висел над улицей, а Забродов уже был на ногах – как раз вовремя, чтобы заметить сутулую фигуру, нырнувшую за руль белой иномарки метрах в ста позади.
Раздумывать было некогда. Илларион метнулся к черному «опелю», пассажиры которого, быстро и деловито вязавшие водителя «девятки», теперь вертели головами во все стороны, пытаясь понять, кто стрелял. Проскочив мимо них, Илларион вытряхнул не успевшего ничего понять водителя «опеля» на асфальт, ногой отпихнул подоспевшего к нему на выручку опера и захлопнул за собой дверцу. Подаренный на день рождения бронежилет мешал, стесняя движения, – Илларион давно не наряжался подобным образом, – но жаловаться на судьбу в данном случае было бы просто грешно. Некоторое опасение вызывали сорокинские оперативники, которые могли от неожиданности открыть огонь по собственной машине.
Хорошо, что у них хватило ума воздержаться от подобных крутых мер, – разворачивая «опель», Илларион успел заметить, что один из них что-то говорит в рацию, провожая его взглядом.
Водителя белой иномарки необходимо было догнать во что бы то ни стало. Причиной тому была не столько засевшая в бронежилете Иллариона пуля, сколько то, что взятый людьми Сорокина шофер «девятки» и даже автоматчик, если он остался в живых, могли попросту ничего не знать, – вряд ли Летов нанимал их лично. То, как они действовали, наводило на мысль скорее об отвлекающем маневре, чем о покушении. А вот тот умник, который сидел в засаде и, выбрав момент, с завидной точностью засадил пулю точнехонько Иллариону в позвоночник со ста метров, похоже, представлял немалый интерес.
Белая иномарка – теперь Илларион видел, что это «мазда», – не притормаживая, проскочила перекресток на красный свет. Илларион прибавил газу, с невольной улыбкой вспомнив Мещерякова.
Движение на улицах становилось все более оживленным – начинался час пик, и Забродов искренне понадеялся, что у того, за кем он гонится, хватит ума сразу взять курс прочь из города, а не устраивать чехарду в запруженном центре. Уворачиваться от встречных и попутных автомобилей становилось все труднее, они перли густеющим на глазах потоком, от воя клаксонов закладывало уши, а через несколько минут Илларион услышал позади тревожные вопли милицейской сирены – сияя разноцетными огнями и издавая потусторонние звуки, словно какое-нибудь летающее блюдце, на хвосте у него повис приземистый бело-синий милицейский «форд». Начинался обычный балаган из тех, на которые коршунами бросаются журналисты и телевизионщики, – с сиренами, мигалками и автоматчиками. Илларион представил себе телевизионный репортаж о том, как его вынимают из разбитой машины, заковывают в наручники и грузят в «воронок», и еще немного увеличил скорость, бешено вертя послушный руль.
Вскоре, как и предполагал Илларион, к улюлюканью следующей за ним по пятам милицейской машины присоединились заунывные вопли еще двух или трех. Теперь все это напоминало президентский выезд, не хватало только мотоциклетного эскорта и оцепления вдоль трассы. Он очень надеялся, что гаишники не станут открывать огонь в черте города, – это сильно осложнило бы и без того не слишком простое положение.
«Мазда», взвизгнув покрышками, свернула на проспект и через сто метров угодила в плотную пробку. Машины стояли в четыре ряда в обоих направлениях, и объехать затор не было никакой возможности.
– Вот ты и попался, приятель, – сказал Илларион, начиная плавно притормаживать.
Но водитель «мазды», видимо, так не считал.
Белая иномарка с грохотом проскочила, расшвыривая комья земли, через широкий газон и пошла по тротуару, распугивая прохожих и мимоходом повалив газетный киоск. Илларион на секунду зажмурился и резко надавил на акселератор. Бордюрный камень здесь был невысок, но удар все равно получился такой, что у Забродова лязгнули зубы и во рту появился медный привкус, словно его только что хорошенько тряхнуло током. Машина вдруг начала отчаянно реветь – похоже, лихой прыжок стоил ей глушителя. Впрочем, понял Илларион, прислушиваясь к доносившемуся сквозь густой рев дробному жестяному грохоту, глушитель, похоже, оторвался не до конца и теперь волочился следом, барабаня по асфальту.
Черный «опель», непрерывно сигналя, с ревом и грохотом мчался по тротуару за белой «маздой».
Погоня была недолгой. Дорогу белой иномарке внезапно преградил продуктовый фургон, который, осторожно пятясь задом, вдруг выкатился из подворотни, что вела во двор гастронома. Илларион увидел, как тревожно вспыхнули тормозные огни «мазды», и в следующее мгновение та, с треском зацепив угол коммерческого киоска, наискосок врезалась в угол дома, сбив водосточную трубу. Где-то рядом закричала женщина. Дверца «мазды» резко распахнулась, и сутулая фигура высунулась из нее, собираясь задать стрекача, но в этот момент сверкающий капот «опеля» с хрустом вломился в багажник белой иномарки, и беглеца швырнуло вперед, на оштукатуренную стену, а оттуда отбросило спиной на асфальт. Огромный страшный «маузер» с деревянной кобурой, лязгнув по асфальту, отлетел в сторону.