Страница:
Он опустил глаза в книгу, но немедленно поднял их снова, потому что ему почудились отголоски истеричных женских воплей. Доктор почувствовал, как зашевелились остатки волос у него на голове, а на лбу выступила испарина. Он вслух обругал себя кретином, бросил книгу на стол, встал с дивана и решительно направился к дверям кабинета. Когда он вышел в коридор, его решительность стремительно пошла на убыль, и в результате доктора хватило только на то, чтобы пару минут постоять на пороге кабинета, вслушиваясь в гулкую тишину пустого здания.
Главный корпус молчал, молчали погруженные во тьму западное и восточное крылья, лишь сухо шуршал, ударяясь об оконные стекла, стремительно летящий над землей снег.
Метель усиливалась, и доктор Маслов подумал, начиная успокаиваться, что на Новый год, скорее всего, будет нормальная новогодняя погода: со снегом, с морозцем, с пушистым инеем и со всем прочим, что полагается для такого торжественного случая.
Окончательно успокоившись и убедившись, что почудившиеся ему вопли были просто следствием его повышенной впечатлительности, Сергей Петрович повернулся спиной к тускло освещенному коридору и закрыл за собой дверь, не заметив, как на лестничной площадке появилась странная скрюченная фигура. Он вернулся к столу, сварил себе еще одну чашечку кофе и только было нацелился употребить ее, как вдруг дверь кабинета у него за спиной без стука распахнулась.
Доктор резко обернулся и обмер: на пороге стоял тот самый “турок”, смерть которого он констатировал почти сутки назад. Сомнений быть не могло: тот же костюм, те же кроссовки, те же несвежие бинты. Сергей Петрович почувствовал, что стремительно теряет рассудок. “Допрыгался, – подумал он. – Вот они, книжечки… Видимо, там, на той стороне, действительно что-то есть, и я со своим глупым пристрастием к страшилкам обратил на себя чье-то внимание ТАМ… Что же делать-то? Перекрестить его, что ли?"
Ощущая сильнейшую неловкость, которую не мог до конца заглушить даже леденящий ужас, Сергей Петрович поднял дрожащую руку и неумело перекрестил стоявшую на пороге страшную скособоченную фигуру. Ожившему мертвецу, похоже, было глубоко плевать на крестное знамение: издав странный хрюкающий звук, который можно было бы счесть смехом, если бы покойники умели смеяться, некротическое явление двинулось прямиком на доктора Маслова. Доктор попятился, уперся задом в край стола и понял, что сию минуту завизжит, как свинья на бойне, а может быть, даже умрет от разрыва сердца.
Глеб сообразил, что происходит, только после того, как бледный до синевы доктор поднял трясущуюся руку и наложил на него кривой неумелый крест. У него немедленно возникло непреодолимое искушение воспользоваться этой небывалой ситуацией для того, чтобы развязать доктору язык. В конце концов, от него вовсе не требовалось разыгрывать из себя тень отца Гамлета: костюм покойного Купчени, его грязные бинты и сумеречное воображение доктора Маслова уже сделали половину дела. Если взрослому человеку в наше время хочется бояться привидений, это его личное дело.
Приняв такое решение, Глеб приблизился к доктору, который уже успел буквально позеленеть от ужаса, протянул руку и крепко ухватил его за бороду. Голова Маслова покорно подалась вперед, и Сиверов заметил, что глаза Сергея Петровича за стеклами очков начинают закатываться под лоб. Он понял, что доктор вот-вот грохнется в обморок, и толкнул его на диван. Маслов послушно шлепнулся на смятые простыни, очки съехали на кончик носа.
На какое-то время Глеб отвлекся от впечатлительного доктора, потому что на столе прямо перед ним обнаружилась курящаяся ароматным паром чашка черного кофе. Слепой боком присел на стол, пальцем раздвинул витки бинта вокруг рта, взял чашку и с наслаждением отхлебнул. Кофе был не самого лучшего качества, но крепкий и без сахара.
– Хорошо, – сказал Глеб доктору, который следил за ним выпученными глазами. – Просто отлично. Так я вас слушаю, Сергей Петрович.
– Э-э-э… – нерешительно проблеял доктор Маслов, не в силах понять, чего от него хочет посланец из потустороннего мира. – А в чем, собственно… Постойте-ка, – внезапно начиная прозревать, сказал он, – вы кто?
– Вот это уже другой разговор, – сказал Глеб и принялся виток за витком сматывать с головы бинт. – А то развели тут художественную самодеятельность… Только креста из двух шпателей не хватает. Как маленький, честное слово. – Он бросил ворох несвежих бинтов в угол, снова пригубил кофе и криво улыбнулся доктору. – Рассказывайте, Сергей Петрович, как вы дошли до жизни такой.
– До какой такой жизни я дошел? – агрессивно спросил доктор. Он все еще был бледен, но зеленоватый трупный оттенок уже сошел с его лица, и видно было, что он начинает приходить в себя.
– Ну как же, – сказал Глеб. – Будто вы не знаете! Мошенничество, похищение людей, воспрепятствование в оказании пострадавшим медицинской помощи, убийство.., и хорошо, если только одно убийство. Список, достойный бывалого рецидивиста, как вы полагаете?
Глеба мутило от боли, перед глазами все плыло и дергалось – чертов Колян основательно его отделал, – но он старался выдерживать сухой и самоуверенный тон профессионального следователя, которому все ясно. Мимоходом он подумал, что занимается не своим делом, что его дело – выбраться отсюда живым и привести сюда специалистов, того же Малахова, например, но ему нужно было заставить доктора открыть палату Ирины Бородач, а для этого его еще нужно было сломать и заставить бояться себя больше, чем Упыря.
– Так как мы поступим, Сергей Петрович? – спросил он. – Будем оформлять явку с повинной, как честные и законопослушные россияне, или вас придется колоть, как прожженного урку?
– Это не я! – воскликнул доктор Маслов. Он был полностью готов к употреблению и явно уже видел перед собой сводчатые коридоры и переполненные камеры овеянной страшными легендами Бутырки. – Это все Губанов! Он меня втянул, я ни о чем не подозревал”, – Хватит врать! – рявкнул Глеб, едва не свалившись со стола от собственного крика. – Хватит вола вертеть, гражданин доктор! Рассказывайте все по порядку, или я за себя не отвечаю!
В течение следующих десяти минут он выслушал подробный, хотя и несколько сбивчивый рассказ о том, как хрустальная мечта психоневролога Маслова превратилась в кровавый кошмар. Это была в высшей степени печальная история, но Глеб не испытывал жалости ни к одному из ее участников. Слушая доктора, Слепой думал о том, что земное и небесное правосудие зачастую идут бок о бок, перебегая друг другу дорогу, и о том, что это в конечном счете совсем неплохо.
– Все ясно, – сказал он, когда доктор замолчал. – Давайте сюда проект.
– Простите?.. – осторожно переспросил Сергей Петрович, ни словом не упомянувший о том, что сохранил копию первоначального варианта проекта.
– Настоящий проект дайте, – сказал ему Глеб. – Или он у вас не здесь? Только не делайте голубые глаза, вам это ужасно не идет. Сразу хочется ударить вас по лицу, причем сильно…
Доктор заметно вздрогнул, молча встал с дивана, осторожно обошел Слепого и взобрался на стол. Сосредоточенно шевеля бородой, он произвел какие-то несложные подсчеты и сдвинул в сторону один из квадратов подвесного потолка.
– Вот, – сказал он, отдавая Глебу увесистую папку, тщательно обернутую полиэтиленом, и неловко сполз со стола.
– Это вы от Губанова ее туда спрятали? – спросил Глеб, кивая на потолок. – Да-а, доктор… Вы, наверное, хороший специалист в своей области, верно? – Маслов рассеянно кивнул, погруженный в свои невеселые мысли. – Вот и занимались бы своим делом, черт бы вас побрал! – закончил Глеб, и Сергей Петрович снова кивнул. – Вот что, доктор, – продолжал Слепой. – Я тут у вас немного посижу, а вы сходите наверх и выпустите Ирину Бородин. В мою палату лучше не заходите, не надо… Потом оба возвращайтесь сюда, поедем в Москву… Даже не так. Телефон у вас есть?
Маслов молча протянул ему трубку мобильника. Глеб быстро набрал домашний номер Малахова и стал ждать, считая гудки. После шестого сигнала заспанный голос полковника недовольно проворчал в трубку что-то нечленораздельное. При звуках этого голоса Глеб снова испытал ощущение нереальности происходящего, словно полковник находился где-то в другом измерении.
– Алексей Данилович, – сказал он, – это я.
– Кто “я”? – проворчал Малахов.
– Я.
– О, черт, – сказал полковник. – Откуда ты? Куда пропал?
– Это все потом, – перебил его Глеб. – Нужно, чтобы вы меня отсюда вытащили.
Он объяснил полковнику, что от него требуется, выключил телефон и положил его в карман спортивной куртки.
– Вот так, доктор, – сказал он. – Поедем с комфортом. Ну, ступайте, ступайте…
Маслов вздохнул и шагнул к дверям. В этот момент внизу, в вестибюле, сильно хлопнула входная дверь. Доктор вздрогнул и бросился к окну.
– Что такое? – спросил Глеб. – Кто там?
– Губанов, – ответил врач. – Это его машина.
– Быстро наверх! – скомандовал Глеб. – Выпустите женщину и спрячьтесь с ней где-нибудь. Быстрее, доктор!
Он схватил со стола папку с проектом и вслед за доктором Масловым покинул кабинет.
Глава 18
Главный корпус молчал, молчали погруженные во тьму западное и восточное крылья, лишь сухо шуршал, ударяясь об оконные стекла, стремительно летящий над землей снег.
Метель усиливалась, и доктор Маслов подумал, начиная успокаиваться, что на Новый год, скорее всего, будет нормальная новогодняя погода: со снегом, с морозцем, с пушистым инеем и со всем прочим, что полагается для такого торжественного случая.
Окончательно успокоившись и убедившись, что почудившиеся ему вопли были просто следствием его повышенной впечатлительности, Сергей Петрович повернулся спиной к тускло освещенному коридору и закрыл за собой дверь, не заметив, как на лестничной площадке появилась странная скрюченная фигура. Он вернулся к столу, сварил себе еще одну чашечку кофе и только было нацелился употребить ее, как вдруг дверь кабинета у него за спиной без стука распахнулась.
Доктор резко обернулся и обмер: на пороге стоял тот самый “турок”, смерть которого он констатировал почти сутки назад. Сомнений быть не могло: тот же костюм, те же кроссовки, те же несвежие бинты. Сергей Петрович почувствовал, что стремительно теряет рассудок. “Допрыгался, – подумал он. – Вот они, книжечки… Видимо, там, на той стороне, действительно что-то есть, и я со своим глупым пристрастием к страшилкам обратил на себя чье-то внимание ТАМ… Что же делать-то? Перекрестить его, что ли?"
Ощущая сильнейшую неловкость, которую не мог до конца заглушить даже леденящий ужас, Сергей Петрович поднял дрожащую руку и неумело перекрестил стоявшую на пороге страшную скособоченную фигуру. Ожившему мертвецу, похоже, было глубоко плевать на крестное знамение: издав странный хрюкающий звук, который можно было бы счесть смехом, если бы покойники умели смеяться, некротическое явление двинулось прямиком на доктора Маслова. Доктор попятился, уперся задом в край стола и понял, что сию минуту завизжит, как свинья на бойне, а может быть, даже умрет от разрыва сердца.
Глеб сообразил, что происходит, только после того, как бледный до синевы доктор поднял трясущуюся руку и наложил на него кривой неумелый крест. У него немедленно возникло непреодолимое искушение воспользоваться этой небывалой ситуацией для того, чтобы развязать доктору язык. В конце концов, от него вовсе не требовалось разыгрывать из себя тень отца Гамлета: костюм покойного Купчени, его грязные бинты и сумеречное воображение доктора Маслова уже сделали половину дела. Если взрослому человеку в наше время хочется бояться привидений, это его личное дело.
Приняв такое решение, Глеб приблизился к доктору, который уже успел буквально позеленеть от ужаса, протянул руку и крепко ухватил его за бороду. Голова Маслова покорно подалась вперед, и Сиверов заметил, что глаза Сергея Петровича за стеклами очков начинают закатываться под лоб. Он понял, что доктор вот-вот грохнется в обморок, и толкнул его на диван. Маслов послушно шлепнулся на смятые простыни, очки съехали на кончик носа.
На какое-то время Глеб отвлекся от впечатлительного доктора, потому что на столе прямо перед ним обнаружилась курящаяся ароматным паром чашка черного кофе. Слепой боком присел на стол, пальцем раздвинул витки бинта вокруг рта, взял чашку и с наслаждением отхлебнул. Кофе был не самого лучшего качества, но крепкий и без сахара.
– Хорошо, – сказал Глеб доктору, который следил за ним выпученными глазами. – Просто отлично. Так я вас слушаю, Сергей Петрович.
– Э-э-э… – нерешительно проблеял доктор Маслов, не в силах понять, чего от него хочет посланец из потустороннего мира. – А в чем, собственно… Постойте-ка, – внезапно начиная прозревать, сказал он, – вы кто?
– Вот это уже другой разговор, – сказал Глеб и принялся виток за витком сматывать с головы бинт. – А то развели тут художественную самодеятельность… Только креста из двух шпателей не хватает. Как маленький, честное слово. – Он бросил ворох несвежих бинтов в угол, снова пригубил кофе и криво улыбнулся доктору. – Рассказывайте, Сергей Петрович, как вы дошли до жизни такой.
– До какой такой жизни я дошел? – агрессивно спросил доктор. Он все еще был бледен, но зеленоватый трупный оттенок уже сошел с его лица, и видно было, что он начинает приходить в себя.
– Ну как же, – сказал Глеб. – Будто вы не знаете! Мошенничество, похищение людей, воспрепятствование в оказании пострадавшим медицинской помощи, убийство.., и хорошо, если только одно убийство. Список, достойный бывалого рецидивиста, как вы полагаете?
Глеба мутило от боли, перед глазами все плыло и дергалось – чертов Колян основательно его отделал, – но он старался выдерживать сухой и самоуверенный тон профессионального следователя, которому все ясно. Мимоходом он подумал, что занимается не своим делом, что его дело – выбраться отсюда живым и привести сюда специалистов, того же Малахова, например, но ему нужно было заставить доктора открыть палату Ирины Бородач, а для этого его еще нужно было сломать и заставить бояться себя больше, чем Упыря.
– Так как мы поступим, Сергей Петрович? – спросил он. – Будем оформлять явку с повинной, как честные и законопослушные россияне, или вас придется колоть, как прожженного урку?
– Это не я! – воскликнул доктор Маслов. Он был полностью готов к употреблению и явно уже видел перед собой сводчатые коридоры и переполненные камеры овеянной страшными легендами Бутырки. – Это все Губанов! Он меня втянул, я ни о чем не подозревал”, – Хватит врать! – рявкнул Глеб, едва не свалившись со стола от собственного крика. – Хватит вола вертеть, гражданин доктор! Рассказывайте все по порядку, или я за себя не отвечаю!
В течение следующих десяти минут он выслушал подробный, хотя и несколько сбивчивый рассказ о том, как хрустальная мечта психоневролога Маслова превратилась в кровавый кошмар. Это была в высшей степени печальная история, но Глеб не испытывал жалости ни к одному из ее участников. Слушая доктора, Слепой думал о том, что земное и небесное правосудие зачастую идут бок о бок, перебегая друг другу дорогу, и о том, что это в конечном счете совсем неплохо.
– Все ясно, – сказал он, когда доктор замолчал. – Давайте сюда проект.
– Простите?.. – осторожно переспросил Сергей Петрович, ни словом не упомянувший о том, что сохранил копию первоначального варианта проекта.
– Настоящий проект дайте, – сказал ему Глеб. – Или он у вас не здесь? Только не делайте голубые глаза, вам это ужасно не идет. Сразу хочется ударить вас по лицу, причем сильно…
Доктор заметно вздрогнул, молча встал с дивана, осторожно обошел Слепого и взобрался на стол. Сосредоточенно шевеля бородой, он произвел какие-то несложные подсчеты и сдвинул в сторону один из квадратов подвесного потолка.
– Вот, – сказал он, отдавая Глебу увесистую папку, тщательно обернутую полиэтиленом, и неловко сполз со стола.
– Это вы от Губанова ее туда спрятали? – спросил Глеб, кивая на потолок. – Да-а, доктор… Вы, наверное, хороший специалист в своей области, верно? – Маслов рассеянно кивнул, погруженный в свои невеселые мысли. – Вот и занимались бы своим делом, черт бы вас побрал! – закончил Глеб, и Сергей Петрович снова кивнул. – Вот что, доктор, – продолжал Слепой. – Я тут у вас немного посижу, а вы сходите наверх и выпустите Ирину Бородин. В мою палату лучше не заходите, не надо… Потом оба возвращайтесь сюда, поедем в Москву… Даже не так. Телефон у вас есть?
Маслов молча протянул ему трубку мобильника. Глеб быстро набрал домашний номер Малахова и стал ждать, считая гудки. После шестого сигнала заспанный голос полковника недовольно проворчал в трубку что-то нечленораздельное. При звуках этого голоса Глеб снова испытал ощущение нереальности происходящего, словно полковник находился где-то в другом измерении.
– Алексей Данилович, – сказал он, – это я.
– Кто “я”? – проворчал Малахов.
– Я.
– О, черт, – сказал полковник. – Откуда ты? Куда пропал?
– Это все потом, – перебил его Глеб. – Нужно, чтобы вы меня отсюда вытащили.
Он объяснил полковнику, что от него требуется, выключил телефон и положил его в карман спортивной куртки.
– Вот так, доктор, – сказал он. – Поедем с комфортом. Ну, ступайте, ступайте…
Маслов вздохнул и шагнул к дверям. В этот момент внизу, в вестибюле, сильно хлопнула входная дверь. Доктор вздрогнул и бросился к окну.
– Что такое? – спросил Глеб. – Кто там?
– Губанов, – ответил врач. – Это его машина.
– Быстро наверх! – скомандовал Глеб. – Выпустите женщину и спрячьтесь с ней где-нибудь. Быстрее, доктор!
Он схватил со стола папку с проектом и вслед за доктором Масловым покинул кабинет.
Глава 18
Алексей Губанов получил сообщение о смерти губернатора по дороге в Звенигород. Дослушав, он молча отключил телефон и бросил трубку на соседнее сиденье.
Говорить было не о чем.
Белая “ауди” неслась сквозь ночную метель, словно убегая от наступавшего на Москву рассвета. Вскоре после того, как Губанову позвонили, впереди показалось туманное оранжевое зарево и красно-синие огни милицейских мигалок.
Майор дисциплинированно сбросил скорость, проезжая мимо сгрудившихся возле чадно полыхающей груды искореженного металла пожарных и милицейских машин. Угрюмый инспектор ГИБДД в валенках и шапке с опущенными ушами раздраженно замахал жезлом, давая разрешение на проезд, и Губанов плавно нажал на педаль газа.
Погребальный костер проплыл мимо, еще немного помаячил в зеркале заднего вида и исчез далеко позади. Губанов вел машину и ухмылялся. Во внутреннем кармане его пальто лежал авиабилет на рейс Москва – Нью-Йорк и все необходимые документы.
Деньги, судьба которых так волновала доктора Маслова и архитектора Кацнельсона, дожидались майора в одном из нью-йоркских банков. Там, в свободной, сильной и благоразумной Америке, Алексей Григорьевич Губанов найдет применение и этим деньгам, и своим талантам. Правда, у ФСБ довольно длинные руки – не такие длинные, как когда-то, но все же достаточно длинные. Именно поэтому майор Губанов сейчас ехал не в аэропорт, а в Звенигород.
Там, в заснеженном еловом лесу, оставались живые свидетели, которые могли навести кого следует на нездоровую мысль выдернуть бывшего майора Губанова из-за океана и посадить за колючую проволоку отечественного производства.
Майор закурил и включил приемник. Как нарочно, по радио передавали одну из любимых мелодий Ирины. Хриплый голос Армстронга заполнил салон машины, и Губанов словно наяву увидел, как его жена танцует посреди пустой комнаты, и приглушенный электрический свет мягко играет на ее обнаженном теле.
Он свернул на знакомый проселок, потом свернул еще раз и остановился возле заново сколоченного шлагбаума. Здесь ему пришлось остановить машину и выйти на дорогу, чтобы поднять кверху перегородившую дорогу сосновую жердь с залепленным снегом жестяным кругом “кирпича”. Вернувшись за руль, он, чтобы не терять времени, вынул из кобуры пистолет и навинтил на ствол длинный глушитель. Пистолет он бросил на соседнее сиденье рядом с телефоном: милицейских постов впереди не было, а значит, больше не было нужды осторожничать и прятаться.
Ржавые железные ворота в сколоченном из горбыля заборе были заперты, но между створками оставалась щель шириной в руку, через которую был отлично виден болтавшийся на цепи висячий замок. Губанов поднял пистолет, приставил глушитель к замку, слегка отвернул в сторону лицо и нажал на спуск. Пистолет издал характерный хлопок, негромко звякнула цепь, и замок упал в снег. Губанов ухмыльнулся: сегодня все получалось.
Он сунул пистолет под мышку и открыл ворота. “Ауди” негромко ворчала на холостых оборотах. Майор вернулся за руль и загнал машину во двор, поставив ее рядом с прорабской. В вагончике Кацнельсона было темно, зато в одном из окон главного корпуса горел свет. Это было окно кабинета Маслова, и Губанов весело подмигнул этому окну: погоди, дойдет черед и до тебя.
Он вышел из машины и по привычке нажал кнопку на брелке иммобилайзера. “Ауди” приветливо пиликнула, мигнув габаритными огнями, и Губанов раздосадованно выругался вполголоса: поднимать шум ему не хотелось.
Впрочем, на шум никто не отреагировал: все вокруг старательно спали, торопясь урвать лишние минуты самого сладкого предутреннего сна. Майор поднялся по заметенным снегом ступенькам и подергал дверь прорабской. Дверь, разумеется, была заперта. Губанов вышиб сердцевину замка одним выстрелом и вошел в пахучее тепло вагончика.
Оказавшись в жилом помещении, он нашарил на стене выключатель и зажег свет. Кацнельсон спал, уткнув в подушку темное усталое лицо. Его похожий на попугая-чий клюв нос свернулся на сторону и блестел от испарины, к лысине прилипли мокрые завитки темных волос, из-под одеяла торчала нога в грязноватых кальсонах. “Архитектор Кацнельсон потерял свои кальсоны”, – вспомнил Губанов и ухмыльнулся.
– Подъем, – негромко сказал он. – Вставай, жидяра.
– Ммм? – промычал Яков Семенович и открыл глаза. Некоторое время он щурился и моргал, заслоняясь рукой от света, а потом рывком сел на постели, вжавшись спиной в фанерную стенку вагончика.
– Очухался? – спросил Губанов. Кацнельсон молча кивнул, не сводя глаз с направленного ему в лоб пистолета.
– Вот и хорошо. Мне нужен проект.
– В сейфе, – хриплым со сна голосом ответил прораб.
– Я же говорил тебе однажды: не надо бабушку лохматить. Мне нужен настоящий проект. Только не рассказывай мне про сто копий и тысячу надежных людей. Я уже наслушался этих сказок до икоты. И поторопись, потому что у меня мало времени.
– Что случилось? – спросил Кацнельсон. Глаза его бегали, как два затравленных черных зверька, руки бесцельно шарили по одеялу. – К чему такая спешка?
Уберите пистолет, я вас умоляю. Мы же интеллигентные люди…
Губанов молча передернул затвор. Лицо его закаменело, левый глаз холодно сощурился, а правый бесстрастно смотрел на Кацнельсона поверх пистолетного ствола.
– Я понял, – быстро сказал Кацнельсон. – Что вы, в самом деле… Нельзя же так нервничать из-за мелочей! Смотрите, я уже встаю. Сейчас у вас будет ваш проект, успокойтесь. В конце концов, зачем он мне нужен? Просто хотелось, чтобы была память. Все-таки такая работа! Уникальная работа, поверьте Кацнельсону! Творение безымянного гения…
Продолжая молоть эту чепуху дрожащим от страха голосом, Яков Семенович сполз с кровати, осторожно протиснулся мимо Губанова и босиком прошлепал в угол, где громоздились ящики с водкой. Губанов поворачивался вслед ему всем корпусом, как орудийная башня линкора, провожая суетливого прораба стволом пистолета. Кацнельсон начал сноровисто снимать ящики со штабеля и отставлять их в сторону. Руки у него тряслись, и бутылки в ящиках мелодично позванивали.
– Что ты делаешь, идиот? – спросил Губанов, решивший, что Кацнельсон просто спятил от страха.
– Достаю ваш проект, – ответил прораб, со сноровкой бывалого грузчика растаскивая штабель.
Когда последний ящик был сдвинут в сторону, Яков Семенович поднял доску в самом углу, запустил руку в образовавшуюся щель и вытащил тяжелую папку.
– Вот, – сказал он, протягивая папку Губанову и стараясь не смотреть на пистолет.
– Жги, – сказал майор, носком ботинка придвигая к прорабу жестяное ведро.
Кацнельсон трясущейся рукой нашарил на столе спички и принялся один за другим жечь листы проекта. Вагончик быстро наполнился удушливым дымом и отвратительной вонью горящего ватмана.
– Быстрее, – сказал Губанов, покосившись на часы. – Скоро твои “турки” проснутся, а ты тут ползаешь в одних кальсонах.
Он вышел в тамбур и приоткрыл дверь на улицу, чтобы дым вытягивало наружу. Густые белые клубы устремились в щель. Губанов подумал, что снаружи это, должно быть, здорово смахивает на настоящий пожар. Мысль о пожаре показалась ему не лишенной некоторой привлекательности.
Почему бы и нет, решил он и вернулся в вагончик.
Кацнельсон все еще суетился вокруг ведра, кашляя в дыму и судорожно комкая плотную бумагу, чтобы лучше горела. Он был настолько занят, что даже не взглянул на Губанова, когда тот снова появился в дверях. Майор не стал произносить прощальных слов, а просто поднял пистолет и выстрелил. В блестящей круглой лысине прораба вдруг появилось черное круглое отверстие, потом оттуда хлынула кровь, и мертвый архитектор мягко завалился на левый бок.
Губанов ногой перевернул ведро, высыпав горящую бумагу на пол. Рассыпавшиеся вокруг страницы немедленно занялись, и правая штанина прорабских кальсон тоже задымилась, распространяя удушливую вонь. Майор закашлялся и быстро вышел из вагончика, плотно закрыв за собой дверь.
На ступеньках он остановился и закурил. Холодный ветер пополам с секущим снегом хлопал длинными полами его незастегнутого пальто и трепал волосы на непокрытой голове. Губанов неторопливо двинулся к главному корпусу, держа пистолет с глушителем в опущенной руке. Снег скрипел под его модными ботинками, сигарета дымилась в углу оскаленного рта, и ветер высекал из нее длинные красные искры, которые быстро гасли в темноте. Майор ухмылялся, и в его ухмылке сквозило безумие.
Он поднялся по широким мраморным ступеням, пересек широкое крыльцо и открыл тяжелую стеклянную дверь. Ветер громко хлопнул ею у него за спиной. Губанов подумал, что доктор мог услышать этот звук, но это уже не имело значения: вряд ли Маслов успеет сообразить, в чем дело, и спрятаться.
Все так же неторопливо он пересек просторный, погруженный в полумрак вестибюль. Снег таял у него на волосах и на плечах его черного пальто. Капли талой воды стекали по его щекам, и со стороны могло показаться, что майор Губанов плачет.
Он поднялся на второй этаж по главной лестнице и толкнул дверь кабинета главврача. В кабинете по-прежнему горел свет, под потолком, как всегда, зависло облако табачного дыма, на столе стояла грязная чашка с остатками кофе. Простыни на широком кожаном диване были смяты, в изголовье валялся один из столь любимых доктором романов в бумажной обложке, но самого Маслова в кабинете не было.
Губанов заметил в потолке прямо над столом зияющую квадратную дыру и сразу понял, в чем дело. Проклятый Айболит как-то догадался, что он пришел по его душу, и решил удрать, прихватив с собой проект. Видимо, ценой проекта этот трусливый очкастый мозгляк надеялся купить себе прощение.
Майор грязно выругался и, не зная, как еще выразить душившую его ярость, выстрелом из пистолета вдребезги разнес стоявшую на столе чашку. Звон разлетевшихся во все стороны осколков немного отрезвил его, и он опрометью выскочил из кабинета.
Доктор не мог уйти далеко. Вряд ли он способен, не имея ключей, угнать “ауди” или “жигули” Кацнельсона. Пешком ему было не уйти, и значит, доктор мог пока подождать. Нужно было еще проститься с женой.
Прыгая через две ступеньки, Губанов взлетел на четвертый этаж и издал оглушительный матерный рык, увидев всего в нескольких метрах от себя Маслова, который возился у дверей одной из палат.
Доктора Маслова подвела память. За всеми волнениями этой безумной ночи он ухитрился начисто позабыть код электронного замка. Несколько минут он бестолково и отчаянно молотил пальцами по кнопкам, но дверь палаты даже не думала открываться. Наконец он заставил себя успокоиться, и код немедленно всплыл в его памяти, словно только того и дожидался. Сергей Петрович прерывисто вздохнул и быстро набрал его. На встроенном табло загорелись красные цифры, замок щелкнул, и тут со стороны лестницы донесся страшный рык майора Губанова.
– Стоять, сволочь! – закричал майор и бросился к доктору Маслову. Полы черного пальто развевались у него за спиной, как крылья.
Не вполне соображая, что делает, Сергей Петрович распахнул дверь. Ирина Бородач стояла прямо за ней.
Доктор не стал размышлять о том, что она тут делает, а просто молча рванул ее за рукав и толкнул между лопаток, направляя вдоль коридора в сторону служебной лестницы.
Ирина оглянулась через плечо, увидела мужа и бросилась бежать.
Губанов вскинул пистолет и быстро выстрелил четыре раза подряд. Вместо пятого выстрела раздался сухой металлический щелчок. Светлые волосы Ирины в последний раз мелькнули в полосе света, падавшего из окна, и скрылись за поворотом коридора.
– Беги, беги, – пробормотал Губанов, меняя в пистолете обойму. – Посмотрим, далеко ли ты убежишь.
Он неторопливо двинулся к доктору Маслову, который мучительно пытался уползти, волоча по полу простреленную ногу. На полу оставалась широкая кровавая полоса. Маслов поднял на майора побелевшие от ужаса глаза и последним усилием втащил вдруг ставшее непослушным тело в палату.
Дверь за ним захлопнулась с сытым металлическим щелчком.
Губанов не стал тратить время на подбор комбинации, а просто расстрелял замок в упор и сильно рванул дверную ручку. Внутри замка что-то сухо хрустнуло, скрежетнуло, и дверь распахнулась. Майор Губанов вошел в палату.
Доктор Маслов лежал на полу в тамбуре, вытянув неестественно вывернутую правую ногу. Вокруг нее уже натекла темная лужа. Под майорским ботинком жалобно хрустнули свалившиеся с переносицы доктора очки. Губанов услышал тихие всхлипы и понял, что Маслов плачет.
– Такие дела, Серега, – сказал он. – Что ж ты, дурень, наделал-то? Отдай папку, и я пойду.
– Ты мне голень перебил, сволочь, – простонал Сергей Петрович и с трудом сел, привалившись плечом к стене и обеими руками придерживая простреленную ногу. – Ты спятил, Лешка. Тебя посадят.
– Зато тебя положат, если сейчас же не отдашь мне проект, – спокойно сказал Губанов. – Что это ты выдумал? Решил записаться в рыцари без страха и упрека? Поздно, Серега. Начинать нужно было лет тридцать назад, а теперь поздно. Ну, где бумаги?
– Поздно, – сказал доктор Маслов. – Это ты верно подметил. – Он вдруг рассмеялся сухим лающим смехом. – Нету бумаг, Алеша. Вернее, есть, но тебе до них уже не дотянуться.
– Не понял, – с угрозой произнес Губанов, но тут внизу, под окнами, взвыла сигнализация “ауди”. Майор перешагнул через Маслова и подошел к окну как раз вовремя, чтобы увидеть скособоченную фигуру в спортивном костюме, которая, прихрамывая, бросилась от его машины к “жигулям” Кацнельсона. Под мышкой у незнакомца был зажат пухлый прямоугольный сверток. Майор сразу понял, что это, и изо всех сил хватил рукояткой пистолета по оконному стеклу.
Каленое стекло лопнуло и водопадом кривых осколков хлынуло вниз. Оно еще звенело, падая с высоты четырех этажей на жестяной кожух стоявшего внизу компрессора, а майор уже просунул ствол пистолета между прутьями решетки и открыл огонь. Он срезу понял, что не попадет: расстояние было слишком велико, пули ложились с большим недолетом, вздымая безобидные фонтанчики снега, но все равно палил до тех пор, пока не опустела обойма.
– Ни хрена ты не попал, – с удовлетворением констатировал сидевший на полу в тамбуре доктор Маслов.
– Черти, – с неожиданно добродушной интонацией сказал Губанов и с лязгом загнал в рукоятку пистолета новую обойму. – Плодитесь, как тараканы, патронов на вас не напасешься.
Он торопливо вышел из палаты, задержавшись всего лишь на секунду. Эта секунда понадобилась ему для того, чтобы прострелить голову доктору Маслову.
Под вой и улюлюканье автомобильной сигнализации он добрался до стоявших за углом прорабской тронутых ржавчиной “жигулей”. Изо всех щелей вагончика ленивыми клубами выползал густой белый дым, и Слепой понял, что Упырь уже успел навестить Кацнельсона. Дверца машины оказалась незапертой, но вот ключа в замке зажигания не было. Глеб бросил тяжелую папку на соседнее сиденье, полез под приборный щиток, оборвал провода и замкнул их накоротко, вслух отсчитывая секунды. Стартер древнего автомобиля пронзительно закудахтал, и мотор ожил, заставив всю машину мелко задрожать.
Прежде чем тронуть машину с места, Глеб на всякий случай сунулся в бардачок. Его смутная надежда не оправдалась: Кацнельсон оказался пацифистом, и в бардачке не обнаружилось ничего смертоноснее отвертки. Он хлопнул крышкой бардачка и резко бросил машину вперед. Бардачок немедленно открылся, и из него посыпался хлам, которым вечно набиты бардачки старых автомобилей.
Говорить было не о чем.
Белая “ауди” неслась сквозь ночную метель, словно убегая от наступавшего на Москву рассвета. Вскоре после того, как Губанову позвонили, впереди показалось туманное оранжевое зарево и красно-синие огни милицейских мигалок.
Майор дисциплинированно сбросил скорость, проезжая мимо сгрудившихся возле чадно полыхающей груды искореженного металла пожарных и милицейских машин. Угрюмый инспектор ГИБДД в валенках и шапке с опущенными ушами раздраженно замахал жезлом, давая разрешение на проезд, и Губанов плавно нажал на педаль газа.
Погребальный костер проплыл мимо, еще немного помаячил в зеркале заднего вида и исчез далеко позади. Губанов вел машину и ухмылялся. Во внутреннем кармане его пальто лежал авиабилет на рейс Москва – Нью-Йорк и все необходимые документы.
Деньги, судьба которых так волновала доктора Маслова и архитектора Кацнельсона, дожидались майора в одном из нью-йоркских банков. Там, в свободной, сильной и благоразумной Америке, Алексей Григорьевич Губанов найдет применение и этим деньгам, и своим талантам. Правда, у ФСБ довольно длинные руки – не такие длинные, как когда-то, но все же достаточно длинные. Именно поэтому майор Губанов сейчас ехал не в аэропорт, а в Звенигород.
Там, в заснеженном еловом лесу, оставались живые свидетели, которые могли навести кого следует на нездоровую мысль выдернуть бывшего майора Губанова из-за океана и посадить за колючую проволоку отечественного производства.
Майор закурил и включил приемник. Как нарочно, по радио передавали одну из любимых мелодий Ирины. Хриплый голос Армстронга заполнил салон машины, и Губанов словно наяву увидел, как его жена танцует посреди пустой комнаты, и приглушенный электрический свет мягко играет на ее обнаженном теле.
Он свернул на знакомый проселок, потом свернул еще раз и остановился возле заново сколоченного шлагбаума. Здесь ему пришлось остановить машину и выйти на дорогу, чтобы поднять кверху перегородившую дорогу сосновую жердь с залепленным снегом жестяным кругом “кирпича”. Вернувшись за руль, он, чтобы не терять времени, вынул из кобуры пистолет и навинтил на ствол длинный глушитель. Пистолет он бросил на соседнее сиденье рядом с телефоном: милицейских постов впереди не было, а значит, больше не было нужды осторожничать и прятаться.
Ржавые железные ворота в сколоченном из горбыля заборе были заперты, но между створками оставалась щель шириной в руку, через которую был отлично виден болтавшийся на цепи висячий замок. Губанов поднял пистолет, приставил глушитель к замку, слегка отвернул в сторону лицо и нажал на спуск. Пистолет издал характерный хлопок, негромко звякнула цепь, и замок упал в снег. Губанов ухмыльнулся: сегодня все получалось.
Он сунул пистолет под мышку и открыл ворота. “Ауди” негромко ворчала на холостых оборотах. Майор вернулся за руль и загнал машину во двор, поставив ее рядом с прорабской. В вагончике Кацнельсона было темно, зато в одном из окон главного корпуса горел свет. Это было окно кабинета Маслова, и Губанов весело подмигнул этому окну: погоди, дойдет черед и до тебя.
Он вышел из машины и по привычке нажал кнопку на брелке иммобилайзера. “Ауди” приветливо пиликнула, мигнув габаритными огнями, и Губанов раздосадованно выругался вполголоса: поднимать шум ему не хотелось.
Впрочем, на шум никто не отреагировал: все вокруг старательно спали, торопясь урвать лишние минуты самого сладкого предутреннего сна. Майор поднялся по заметенным снегом ступенькам и подергал дверь прорабской. Дверь, разумеется, была заперта. Губанов вышиб сердцевину замка одним выстрелом и вошел в пахучее тепло вагончика.
Оказавшись в жилом помещении, он нашарил на стене выключатель и зажег свет. Кацнельсон спал, уткнув в подушку темное усталое лицо. Его похожий на попугая-чий клюв нос свернулся на сторону и блестел от испарины, к лысине прилипли мокрые завитки темных волос, из-под одеяла торчала нога в грязноватых кальсонах. “Архитектор Кацнельсон потерял свои кальсоны”, – вспомнил Губанов и ухмыльнулся.
– Подъем, – негромко сказал он. – Вставай, жидяра.
– Ммм? – промычал Яков Семенович и открыл глаза. Некоторое время он щурился и моргал, заслоняясь рукой от света, а потом рывком сел на постели, вжавшись спиной в фанерную стенку вагончика.
– Очухался? – спросил Губанов. Кацнельсон молча кивнул, не сводя глаз с направленного ему в лоб пистолета.
– Вот и хорошо. Мне нужен проект.
– В сейфе, – хриплым со сна голосом ответил прораб.
– Я же говорил тебе однажды: не надо бабушку лохматить. Мне нужен настоящий проект. Только не рассказывай мне про сто копий и тысячу надежных людей. Я уже наслушался этих сказок до икоты. И поторопись, потому что у меня мало времени.
– Что случилось? – спросил Кацнельсон. Глаза его бегали, как два затравленных черных зверька, руки бесцельно шарили по одеялу. – К чему такая спешка?
Уберите пистолет, я вас умоляю. Мы же интеллигентные люди…
Губанов молча передернул затвор. Лицо его закаменело, левый глаз холодно сощурился, а правый бесстрастно смотрел на Кацнельсона поверх пистолетного ствола.
– Я понял, – быстро сказал Кацнельсон. – Что вы, в самом деле… Нельзя же так нервничать из-за мелочей! Смотрите, я уже встаю. Сейчас у вас будет ваш проект, успокойтесь. В конце концов, зачем он мне нужен? Просто хотелось, чтобы была память. Все-таки такая работа! Уникальная работа, поверьте Кацнельсону! Творение безымянного гения…
Продолжая молоть эту чепуху дрожащим от страха голосом, Яков Семенович сполз с кровати, осторожно протиснулся мимо Губанова и босиком прошлепал в угол, где громоздились ящики с водкой. Губанов поворачивался вслед ему всем корпусом, как орудийная башня линкора, провожая суетливого прораба стволом пистолета. Кацнельсон начал сноровисто снимать ящики со штабеля и отставлять их в сторону. Руки у него тряслись, и бутылки в ящиках мелодично позванивали.
– Что ты делаешь, идиот? – спросил Губанов, решивший, что Кацнельсон просто спятил от страха.
– Достаю ваш проект, – ответил прораб, со сноровкой бывалого грузчика растаскивая штабель.
Когда последний ящик был сдвинут в сторону, Яков Семенович поднял доску в самом углу, запустил руку в образовавшуюся щель и вытащил тяжелую папку.
– Вот, – сказал он, протягивая папку Губанову и стараясь не смотреть на пистолет.
– Жги, – сказал майор, носком ботинка придвигая к прорабу жестяное ведро.
Кацнельсон трясущейся рукой нашарил на столе спички и принялся один за другим жечь листы проекта. Вагончик быстро наполнился удушливым дымом и отвратительной вонью горящего ватмана.
– Быстрее, – сказал Губанов, покосившись на часы. – Скоро твои “турки” проснутся, а ты тут ползаешь в одних кальсонах.
Он вышел в тамбур и приоткрыл дверь на улицу, чтобы дым вытягивало наружу. Густые белые клубы устремились в щель. Губанов подумал, что снаружи это, должно быть, здорово смахивает на настоящий пожар. Мысль о пожаре показалась ему не лишенной некоторой привлекательности.
Почему бы и нет, решил он и вернулся в вагончик.
Кацнельсон все еще суетился вокруг ведра, кашляя в дыму и судорожно комкая плотную бумагу, чтобы лучше горела. Он был настолько занят, что даже не взглянул на Губанова, когда тот снова появился в дверях. Майор не стал произносить прощальных слов, а просто поднял пистолет и выстрелил. В блестящей круглой лысине прораба вдруг появилось черное круглое отверстие, потом оттуда хлынула кровь, и мертвый архитектор мягко завалился на левый бок.
Губанов ногой перевернул ведро, высыпав горящую бумагу на пол. Рассыпавшиеся вокруг страницы немедленно занялись, и правая штанина прорабских кальсон тоже задымилась, распространяя удушливую вонь. Майор закашлялся и быстро вышел из вагончика, плотно закрыв за собой дверь.
На ступеньках он остановился и закурил. Холодный ветер пополам с секущим снегом хлопал длинными полами его незастегнутого пальто и трепал волосы на непокрытой голове. Губанов неторопливо двинулся к главному корпусу, держа пистолет с глушителем в опущенной руке. Снег скрипел под его модными ботинками, сигарета дымилась в углу оскаленного рта, и ветер высекал из нее длинные красные искры, которые быстро гасли в темноте. Майор ухмылялся, и в его ухмылке сквозило безумие.
Он поднялся по широким мраморным ступеням, пересек широкое крыльцо и открыл тяжелую стеклянную дверь. Ветер громко хлопнул ею у него за спиной. Губанов подумал, что доктор мог услышать этот звук, но это уже не имело значения: вряд ли Маслов успеет сообразить, в чем дело, и спрятаться.
Все так же неторопливо он пересек просторный, погруженный в полумрак вестибюль. Снег таял у него на волосах и на плечах его черного пальто. Капли талой воды стекали по его щекам, и со стороны могло показаться, что майор Губанов плачет.
Он поднялся на второй этаж по главной лестнице и толкнул дверь кабинета главврача. В кабинете по-прежнему горел свет, под потолком, как всегда, зависло облако табачного дыма, на столе стояла грязная чашка с остатками кофе. Простыни на широком кожаном диване были смяты, в изголовье валялся один из столь любимых доктором романов в бумажной обложке, но самого Маслова в кабинете не было.
Губанов заметил в потолке прямо над столом зияющую квадратную дыру и сразу понял, в чем дело. Проклятый Айболит как-то догадался, что он пришел по его душу, и решил удрать, прихватив с собой проект. Видимо, ценой проекта этот трусливый очкастый мозгляк надеялся купить себе прощение.
Майор грязно выругался и, не зная, как еще выразить душившую его ярость, выстрелом из пистолета вдребезги разнес стоявшую на столе чашку. Звон разлетевшихся во все стороны осколков немного отрезвил его, и он опрометью выскочил из кабинета.
Доктор не мог уйти далеко. Вряд ли он способен, не имея ключей, угнать “ауди” или “жигули” Кацнельсона. Пешком ему было не уйти, и значит, доктор мог пока подождать. Нужно было еще проститься с женой.
Прыгая через две ступеньки, Губанов взлетел на четвертый этаж и издал оглушительный матерный рык, увидев всего в нескольких метрах от себя Маслова, который возился у дверей одной из палат.
Доктора Маслова подвела память. За всеми волнениями этой безумной ночи он ухитрился начисто позабыть код электронного замка. Несколько минут он бестолково и отчаянно молотил пальцами по кнопкам, но дверь палаты даже не думала открываться. Наконец он заставил себя успокоиться, и код немедленно всплыл в его памяти, словно только того и дожидался. Сергей Петрович прерывисто вздохнул и быстро набрал его. На встроенном табло загорелись красные цифры, замок щелкнул, и тут со стороны лестницы донесся страшный рык майора Губанова.
– Стоять, сволочь! – закричал майор и бросился к доктору Маслову. Полы черного пальто развевались у него за спиной, как крылья.
Не вполне соображая, что делает, Сергей Петрович распахнул дверь. Ирина Бородач стояла прямо за ней.
Доктор не стал размышлять о том, что она тут делает, а просто молча рванул ее за рукав и толкнул между лопаток, направляя вдоль коридора в сторону служебной лестницы.
Ирина оглянулась через плечо, увидела мужа и бросилась бежать.
Губанов вскинул пистолет и быстро выстрелил четыре раза подряд. Вместо пятого выстрела раздался сухой металлический щелчок. Светлые волосы Ирины в последний раз мелькнули в полосе света, падавшего из окна, и скрылись за поворотом коридора.
– Беги, беги, – пробормотал Губанов, меняя в пистолете обойму. – Посмотрим, далеко ли ты убежишь.
Он неторопливо двинулся к доктору Маслову, который мучительно пытался уползти, волоча по полу простреленную ногу. На полу оставалась широкая кровавая полоса. Маслов поднял на майора побелевшие от ужаса глаза и последним усилием втащил вдруг ставшее непослушным тело в палату.
Дверь за ним захлопнулась с сытым металлическим щелчком.
Губанов не стал тратить время на подбор комбинации, а просто расстрелял замок в упор и сильно рванул дверную ручку. Внутри замка что-то сухо хрустнуло, скрежетнуло, и дверь распахнулась. Майор Губанов вошел в палату.
Доктор Маслов лежал на полу в тамбуре, вытянув неестественно вывернутую правую ногу. Вокруг нее уже натекла темная лужа. Под майорским ботинком жалобно хрустнули свалившиеся с переносицы доктора очки. Губанов услышал тихие всхлипы и понял, что Маслов плачет.
– Такие дела, Серега, – сказал он. – Что ж ты, дурень, наделал-то? Отдай папку, и я пойду.
– Ты мне голень перебил, сволочь, – простонал Сергей Петрович и с трудом сел, привалившись плечом к стене и обеими руками придерживая простреленную ногу. – Ты спятил, Лешка. Тебя посадят.
– Зато тебя положат, если сейчас же не отдашь мне проект, – спокойно сказал Губанов. – Что это ты выдумал? Решил записаться в рыцари без страха и упрека? Поздно, Серега. Начинать нужно было лет тридцать назад, а теперь поздно. Ну, где бумаги?
– Поздно, – сказал доктор Маслов. – Это ты верно подметил. – Он вдруг рассмеялся сухим лающим смехом. – Нету бумаг, Алеша. Вернее, есть, но тебе до них уже не дотянуться.
– Не понял, – с угрозой произнес Губанов, но тут внизу, под окнами, взвыла сигнализация “ауди”. Майор перешагнул через Маслова и подошел к окну как раз вовремя, чтобы увидеть скособоченную фигуру в спортивном костюме, которая, прихрамывая, бросилась от его машины к “жигулям” Кацнельсона. Под мышкой у незнакомца был зажат пухлый прямоугольный сверток. Майор сразу понял, что это, и изо всех сил хватил рукояткой пистолета по оконному стеклу.
Каленое стекло лопнуло и водопадом кривых осколков хлынуло вниз. Оно еще звенело, падая с высоты четырех этажей на жестяной кожух стоявшего внизу компрессора, а майор уже просунул ствол пистолета между прутьями решетки и открыл огонь. Он срезу понял, что не попадет: расстояние было слишком велико, пули ложились с большим недолетом, вздымая безобидные фонтанчики снега, но все равно палил до тех пор, пока не опустела обойма.
– Ни хрена ты не попал, – с удовлетворением констатировал сидевший на полу в тамбуре доктор Маслов.
– Черти, – с неожиданно добродушной интонацией сказал Губанов и с лязгом загнал в рукоятку пистолета новую обойму. – Плодитесь, как тараканы, патронов на вас не напасешься.
Он торопливо вышел из палаты, задержавшись всего лишь на секунду. Эта секунда понадобилась ему для того, чтобы прострелить голову доктору Маслову.
* * *
Когда на четвертом этаже с треском и звоном лопнуло оконное стекло и вокруг запрыгали снеговые фонтанчики, Глеб понял, что что-то пошло не так, и доктор, скорее всего, попался. О его судьбе и участи Ирины Бородич теперь было нетрудно догадаться, и Слепой бессильно скрипнул зубами: он ничем не мог помочь этим людям. Он сам остро нуждался в помощи, а помощь все не шла. Глеб прикинул, сколько времени потребуется Малахову на то, чтобы поднять своих людей и добраться сюда, и понял, что надежды на полковника нет.Под вой и улюлюканье автомобильной сигнализации он добрался до стоявших за углом прорабской тронутых ржавчиной “жигулей”. Изо всех щелей вагончика ленивыми клубами выползал густой белый дым, и Слепой понял, что Упырь уже успел навестить Кацнельсона. Дверца машины оказалась незапертой, но вот ключа в замке зажигания не было. Глеб бросил тяжелую папку на соседнее сиденье, полез под приборный щиток, оборвал провода и замкнул их накоротко, вслух отсчитывая секунды. Стартер древнего автомобиля пронзительно закудахтал, и мотор ожил, заставив всю машину мелко задрожать.
Прежде чем тронуть машину с места, Глеб на всякий случай сунулся в бардачок. Его смутная надежда не оправдалась: Кацнельсон оказался пацифистом, и в бардачке не обнаружилось ничего смертоноснее отвертки. Он хлопнул крышкой бардачка и резко бросил машину вперед. Бардачок немедленно открылся, и из него посыпался хлам, которым вечно набиты бардачки старых автомобилей.