Воронин Андрей Николаевич. Пылающая башня

   – Может, отсутствие хотя бы паршивеньких призраков как раз и свидетельствует о том, что ловить здесь на самом деле нечего, – сослуживец Максима покрыл чужую карту валетом, который, как и вся колода, был нарисован в виде голой девицы.
   Дорогин пожалел, что начал этот разговор. Слишком глубокое впечатление произвели на него три странные фигуры, чтобы выслушивать сейчас легковесный треп.
   Максим вспомнил, как Зыгмантович жаловался на головные боли, на облака, норовившие принять жутковатые очертания.
   – Мы обсудили тогда между собой. Пришли к выводу, что это – излучение. Здесь взаимодействует куча электромагнитных сигналов, причем очень мощных. Мы сидим внутри и в какой-то степени экранированы железобетоном. А вот жильцы ближайших к башне домов имеют проблемы со здоровьем. Недаром здесь в окрестности нет ни одного элитного жилого дома.
   «Надо найти себе другое место для ночлега», – подумал Муму.

Глава 11

   При следующей встрече с Кащеем Дорогин обратился к нему с этой просьбой. Пусть считают, что новый проводник не собирается ничего от них скрывать.
   – Все можно организовать, был бы толк. Рентген пашет?
   – Смотря где. Возле некоторых антенн вырубается, на экране какая-то галиматья.
   – На этот случай тебе даны ручонки, глазки, ушки. Швы прощупывай, тихонько простукивай бетон. Мы тебе в любой момент можем проверку прислать – народный контроль – под видом клиента на восхождение, а на самом деле он будет сечь за тобой краем глаза. В жизни не догадаешься кто.
   – Пока я хочу только одного: поспать. Покажи где, остальное потом.
   Дорогина оставили в двухкомнатной квартире жилого дома на Ботанической.
   – Держи ключи, никто тебя не побеспокоит.
   Можешь даже баб сюда водить. Надо же как-то расслабляться.
   С полноценным расслаблением дела у Дорогина давно обстояли плохо. О том, чтобы предать тяжелобольную Тамару и переспать с другой, не могло быть и речи. Даже выпить нормальным образом он давным-давно не мог себе позволить. Перевозя грузы, работал без выходных, должен был в любую минуту быть готовым к срочному рейсу. Сейчас тоже должен был держать форму.
   Да и не решит рюмка проблемы. Сбросить напряжение долгих месяцев можно только напившись в дымину. А если вдруг у Тамары случится кризис? Позвонит лечащий врач, и он, Дорогин, начнет бессмысленно мычать в трубку, оправдывая свое давнее прозвище.
   В свободное время он сидел молча, соображал.
   Менты знают о Тамаре, криминальная команда тоже наверняка в курсе. Наверняка проследили за перемещениями нового проводника, выяснили, кого он навещает в больнице. Надо вести тонкую игру. До поры до времени терпеливо сносить пренебрежение, приказной тон, угрозы. Чем-то это похоже на задачку о том, как перевезти через реку капусту, зайца и волка, чтобы заяц не сожрал капусту и сам не попал к серому на обед.

* * *

   Проснувшись, Дорогин услышал возню на кухне. Втянул ноздрями запах. Легкие сигареты, ликер, духи и.., аромат женщины. Натуральный запах ее волос, кожи. Длительное вынужденное воздержание сделало его особенно чувствительным к этому запаху.
   Женщина тихонько напевала себе под нос переведенную на русский язык заглавную тему из французского мюзикла «Собор Парижской Богоматери»:
 
   И после смерти мне не обрести покой,
   Я душу дьяволу продам за ночь с тобой.
   На-на на-най, на-на на-най, на-на на-най…
 
   Внезапно прервав свой сольный номер, она тихо спросила:
   – Ты проснулся?
   – Проснулся, – пробормотал Дорогин, машинально приглаживая волосы.
   – Выпить хочешь?
   Прежде чем он успел ответить, в комнате появилась миниатюрная симпатичная девица с двумя бокалами. Одета она была в черный брючный костюм из тонкой ткани. На босых ногах посвечивали перламутром крохотные ноготки.
   – Меня Верой зовут. Тебя знаю как.
   Пиджак был надет на голое тело. Взгляд Дорогина невольно задержался на той части груди, которую приоткрывал вырез. На белой коже проступала голубоватая жилка.
   – Спасибо, я пить не буду. Просто медленно соображаю спросонья и не успел ответить вовремя.
   – Ничего, ты меня не слишком озаботил.
   Она присела на край дивана, поставила один стакан на журнальный столик, а другой поднесла к своим губам.
   – Чего же ты хочешь тогда? Скажи, как тебе больше нравится.
   Конечно, ее прислал Кащей в качестве презента. Обслужит по первой категории.
   – Никак. Замучился на работе, извини, – Дорогин постарался, чтобы его отказ не прозвучал грубо.
   Но Вера от комплексов не страдала. Коснувшись пальцами его шеи, она провела теплой ладошкой по груди. Дорогин придержал ее руку за тонкое запястье. «Как вразумительно объяснить, почему я ничего от нее не хочу? – подумал он. – Самое паршивое, что они теперь наверняка поймут, насколько дорога мне Тамара. Лучше уж наклепать на себя».
   Вера медленно втянула в себя малиново-красный ликер и тряхнула мелкозавитыми волосами, воодушевляясь на новый приступ.
   – Ты такой…
   – Какой? «Горбун отверженный с проклятьем на челе?»
   – А-а, ты подслушивал? Это нечестно, я с тобой не дружу.
   Некоторое время Вера смотрела на него в упор, рассчитывая проникновенным взглядом пробудить желание.
   – Нет, ты клевый, ты супер… А хочешь, я… – нагнувшись, она зашептала на ухо, касаясь его губами.
   У Дорогина пересохло в горле, но все же он смог удержать свою плоть в узде.
   – Не хотел объясняться, но ты меня вынудила.
   Зимой попал в автокатастрофу, здорово тряхнуло.
   Выкинуло из машины, бросило спиной на асфальт.
   Думал, хана, буду ездить в инвалидном кресле. Обошлось, мало-помалу руки-ноги зашевелились. Возникла другая проблема, неожиданная.
   – Чепуха, у нас с тобой все получится. Ты сейчас сам себя не узнаешь.
   – Нет, не получится, – с сокрушенным видом покачал головой Дорогин.
   – Ну почему, как хороший мужик, так у него не стоит? – с досады Вера отпихнула ногой журнальный столик. – А у любого подонка с этим делом все в ажуре… Давай тогда скажем Шурику, что все прошло великолепно. Зачем лишний раз грузить человека.
   – Нет вопросов, – ответил Дорогин, хотя и не понял толком, кто такой Шурик: тот ли тип, которого он назвал про себя Кащеем.

* * *

   Теперь на восхождении Дорогин выполнял двойную работу: не только страховал клиента и давал ему команды, но еще и вел постоянные изыскательские работы. «Рентген» периодически заклинивало, его электронные мозги «съезжали» вблизи от мощных антенн. Но в отличие от живого существа он мгновенно восстанавливал работоспособность, табло начинало нормально отображать невидимую толщу стены. Вот бетон, вот тонкая линия отображает стальной трос толщиной со ствол взрослой березы.
   Начиная с отметки в триста восемьдесят четыре метра напряженный железобетон уступал место стальным цилиндрическим звеньям – верхняя часть башни представляла собой «трубу» из таких постепенно сужающихся цилиндров. Их тоже предстояло постепенно исследовать «рентгеном».
   Дорогин искал не за страх, а за совесть. Он окончательно решил вести свою игру, и в этой игре ему важно было найти Тельца. Чтобы не проверять по несколько раз одни и те же участки, он завел себе блокнот, где каждая страница в клеточку обозначала определенный отрезок высоты.
   Теперь он понимал, почему ему не сразу предложили эту работу. Первое время сопровождение клиентов требовало предельной концентрации.
   Только спустя неделю он достаточно освоился на самых разных маршрутах, чтобы делать два дела одновременно.
   Перечеркивая клетки, как в «морском бою», Дорогин помечал обследованные участки. Там, где устройство показывало полость, назначение которой еще предстояло уточнить, ставил вопросительный знак.
   В свое время строительство башни было слишком ответственным делом, чтобы допускались дефекты в виде малейших пустот в бетоне. Пустоты на поверку оказывались технологическими нишами.
   После случившейся на башне катастрофы всем компаниям без исключения запретили запирать на замок такие вот ниши с фидерами и оборудованием. Поэтому сомнения Дорогина пока разрешались достаточно просто. В свободное время он проверял изнутри, с лестницы, соответствуют ли найденной полости люк, крышка или пара створок на внутренней стороне стены. Если да, осмотр можно проводить чисто формально, поверхностно. Раз в неделю в профилактических целях сюда обязаны были совать нос дежурные техники. «От их внимания не ускользнула бы даже мелочь, не говоря уже о золотой статуэтке приличных размеров, которую так давно, еще до пожара, спрятали на башне», – думал Дорогин.
   Листы в клеточку быстро замусолились, сам блокнот распух. Сравнивая количество заштрихованных и незаштрихованных клеток, Дорогин понимал, что в пустых поисках можно провести всю жизнь. А ему отвели всего месяц.
   Поработать дней двадцать, а потом расписаться в собственном бессилии и самому подать заявление об уходе? Нет, не отпустят его так легко. И «Эверест» не выплатит положенную зарплату.
   Потратить месяц впустую – в последние два года он не мог себе позволить такой роскоши. Свое он возьмет. Нужно только нащупать нить поисков, а не исследовать стенку сплошняком, перечеркивая квадрат за квадратом.

* * *

   Очередной клиент оказался альпинистом-любителем. Лет пятидесяти, с обветренным лицом и проседью в волосах, он выглядел настоящим профи. Но высоко над Москвой с горечью признался Дорогину, что начал слишком поздно, провалял дурака в молодые годы и не попал на снежные вершины Гималаев, Памира.
   – Ни одного восьмитысячника. Мой потолок – Эльбрус.
   – Тоже не кочка, – Дорогину захотелось морально поддержать мужика.
   Этот клиент потащил с собой гитару на спине.
   Специально для того, чтобы на отметке в полкилометра спеть пару песен из репертуара Высоцкого.
 
   Здесь вам не равнина, здесь климат иной.
   Идут лавины одна за одной…
 
   Пропев первый куплет, он взялся подстраивать гитару.
   – Честно сказать, я ожидал большего. Далеко этой башне до гор. Мертвая она какая-то. В горах ведь ни один камень на другой не похож.
   Как будто с целью доказать противное, стая птиц подлетела к башне и уселась на нижние антенны.
   – Не скажу, что я большой патриот этой иглы.
   Но все-таки есть здесь свой кайф, – возразил Дорогин.
   – В любом случае нет у меня столько бабок, чтобы лазить сюда десять раз. Спросишь, зачем я вообще сюда приперся, на что рассчитывал? Просто не могу я сейчас отлучиться далеко из Москвы, вот уже третий год подряд. А сердце и легкие просят разреженного воздуха.
 
   И можно свернуть, обрыв обогнуть,
   Но мы выбираем трудный путь,
   Опасный, как военная тропа.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 12

   Последние годы на средиземноморском побережье озадачивали отдыхающих, удивляли старожилов.
   Куда подевались жаркая весна и гарантированное тепло бархатного сезона? В конце мая могли налететь почти зимние штормы или весь сентябрь моросил дождь. Что-то неладное творилось с погодой.
   Человек по прозвищу Алеф не слишком беспокоился из-за отсутствия солнца. Перебравшись в этот дом в окрестностях Ниццы, он еще ни разу не окунулся в море, не вышел на пляж позагорать.
   На ежедневные пешие прогулки погода никак не влияла. Щуплая фигурка быстро двигалась в сопровождении телохранителя, который, как правило, нес над олигархом раскрытый зонт – от дождя или чрезмерного зноя.
   В этот раз рядом с низеньким Алефом вышагивал еще один человек.
   – Дыши глубже, прочищай легкие после Москвы. Как вы еще живете с вашими нормами на выхлопы?
   – Перемогаемся.
   – Говоришь, это не просто тривиальная банда, которую поманило чужое золотишко?
   – Нет, шеф, за ними кто-то стоит. Доброхотов или кто-то другой.
   – Доброхотов? Странно. Я понимаю, если б он коллекционировал антиквариат и этот бычок был бы раскопан в каком-то кургане. Золото и бриллианты? При желании он может все туалеты своего дома и офиса оснастить золотыми унитазами. Поверил в потенцию Тельца? Мне эта штука удачи не принесла.
   – Кто-то считает по-другому.
   – Да? Впрочем, ход мыслей мне ясен. Пока Телец был при мне, дела двигались как нельзя лучше; едва бычка замуровали на башне, пошел откат… Они просто не знают, сколько у меня в лучшие времена было проблем и сколько рычагов у меня сейчас осталось.
   Собеседник Алефа почтительно промолчал, не осмеливаясь влезать с комментариями.
   – В любом случае заберите вещь как можно скорей. Кто ищет, тот всегда найдет, поэтому судьбу лучше не искушать. Свяжись с Воробьевым, он тебе все подробно нарисует. Только мы вдвоем – я и он – достоверно знаем место. Я выбирал, где ставить, Воробей ставил. Последний раз проверял после пожара.
   Протер замшей, доложил, что сияет, как новенький.
   Собеседник вежливо улыбнулся, Алеф же, наоборот, посерьезнел, и улыбка мгновенно стерлась с лица подчиненного.
   – Теперь, напоследок, место узнаете вы трое.
   Напоследок для Тельца, не для вас. Пора ему менять пристанище. За это отвечаешь ты.
   – Понятно. Брать Воробьева с собой или пусть покажет на бумаге и сидит дома?
   – Сам решай, сам организуй. Чтобы спросить с тебя по полной программе, я должен дать тебе полномочия.

* * *

   – А ты мужик осторожный. Давно таких не встречал.
   Дорогин по звукам шагов уже узнал Кащея, но открывать глаза не спешил.
   – На высоте нужно семь раз отмерить, – про-.. бормотал он, переворачиваясь на другой бок.
   – Я не об этом. Отказаться от бабы, тем более от такого лакомого кусочка…
   – С чего ты взял? Мы прекрасно провели время.
   Вера не была заинтересована говорить правду, но, по всей видимости, ее раскололи. Или просто призналась подруге под большим секретом, а уже та растрезвонила всей компании.
   – Чего ты испугался в самом деле? – прищурил Кащей свои и без того узковатые глаза. – Не думаю, чтобы у такого, как ты, в постели слишком размягчались мозги и развязывался язык.
   «Или у них здесь „жучок“ стоит? Нет, тогда бы он не спешил демонстрировать свою осведомленность», – подумал Сергей.
   – Меня, наверное, легче убить, чем заставить отчитываться за каждый свой шаг, – Дорогин потянулся на диване так, что позвонки хрустнули. – Прислал бабу, спасибо. Как мы с ней время проводили, это уж наше дело.
   – Тогда отчитайся за работу.
   – Рановато пока.
   – Хватит валяться. Покажи мне карту.
   Дорогин отвык, чтобы с ним разговаривали таким тоном. Он еле удержался от желания въехать кулаком в отчетливо выпирающую скулу или в надбровную дугу. Каждая косточка на лице Кащея фигурно выступала, туго обтянутая лишенной всякой жировой прослойки кожей.
   – Какую еще карту? Я вышел из детского возраста и в эти игры не играю.
   – Где ты помечаешь проверенные участки? Я должен это видеть.
   – Все равно ничего не поймешь.
   – Ничего, объяснишь.
   – С какой стати? Я еще не получил от тебя ни копейки, – Муму счел нужным покачать права, прежде чем уступить.
   – Ты получил аванс, половину месячной зарплаты.
   – За работу проводника.
   – Все в природе взаимосвязано. Хочешь получать бабки от «Эвереста» – слушайся нас.
   – Где гарантии, что меня потом не вытурят?
   – Потом? – оскалился в улыбке Кащей. – Да ты сперва дело сделай. Придется, братец, попотеть.
   Дорогин решил, что сценку пора заканчивать, есть опасность переиграть. С недовольным видом он вытащил из кармана замусоленный блокнот. Похоже, Зыгмантович не оставил после себя подробного плана отсмотренных участков башни. Кащею и компании пришлось начинать все с самого начала, и повторять ошибки они не хотели.
   – Все четко и понятно. Какие здесь нужны пояснения? Ты, видно, считаешь меня полным кретином.
   – Что ж, тогда я рад за вас, – буркнул Дорогин, разыгрывая обиженного.
   – Главное, чтобы ты за себя порадовался. Но каким же ты все-таки оказался осторожным! Чтобы не кинуться на такую девку, на такой кусок.

* * *

   Человек по фамилии Воробьев был мастером на все руки. Когда будущий олигарх числился младшим научным сотрудником в советском НИИ мелиорации сельского хозяйства, Воробьев тоже трудился здесь, но получал гораздо большую зарплату. Его вклад в мелиорацию состоял в ежедневном уходе за четырьмя «Волгами» начальства, ремонте дач, квартир и бытовой техники этих же товарищей. Остальные сотрудники тоже могли обращаться к Воробьеву за помощью, но уже за наличный расчет.
   Будущий олигарх умел завязывать контакты.
   Воробей уважал его и ни на секунду не задумался, когда получил от Алефа приглашение перейти в его недавно открытый кооператив.
   Со временем этот человек, не имея образования, стал главным техническим консультантом удачливого бизнесмена. Алеф не раз поражался тому, как может один человек разбираться и в замках сейфов, ив камерах скрытого наблюдения, и в устройстве фонтана в загородной резиденции.
   Все изменилось после вынужденного отъезда Алефа за границу. В этот раз он не имел возможности вернуться обратно: по команде сверху Генеральная прокуратура открыла сразу несколько дел, по которым он проходил в качестве главного фигуранта. Постаревший Воробьев не вошел в число тех немногих, кто отправился вместе с олигархом в почетную ссылку. Он остался в Москве и вдруг обнаружил, что ровным счетом никому не нужен.
   Для устройства в коммерческую фирму требовались диплом о высшем образовании, послужной список и возраст до сорока лет. Ничего этого у Воробья не было. Больше десяти лет он нигде официально не числился. Ссылаться на Алефа опасался. У опального олигарха оставалась еще тьма тьмущая врагов. Если не поверят, сочтут пустыми россказнями, дадут пинка под зад. Если поверят, будет еще хуже.
   Воробей быстро нищал. Он никогда не откладывал деньги, веря в прочность своих отношений с хозяином. Теперь он понимал, что Алеф просто забыл о нем из-за своих проблем. Первый год за границей олигарх вел напряженный судебный процесс, нанял лучших французских адвокатов, чтобы доказать в суде политический характер запроса о его выдаче. Потом «волна» поутихла, но голова у Алефа все равно была занята перестройкой своей, не обозначенной ни на одной карте империи.
   Если Напомнить о себе, Алеф, конечно нее, распорядится выплачивать ежемесячное содержание.
   Но Воробей был человеком по-своему гордым. Всю жизнь он брал деньги за работу, никогда не просил милостыни.
   Он жил одиноко в большой трехкомнатной квартире, которую ему в свое время отписал шеф. Сам Воробей не купил даже простенького табурета.
   Квартира изначально была отремонтирована и обставлена, он поселился в ней, как в гостинице. Теперь постепенно продавал мебель, чтобы иметь деньги на хлеб насущный. В конце концов осталось только самое необходимое: газовая плита, холодильник, стол и стул на кухне, раскладушка и телефон в спальне.
   Он ничего не делал, живя в ожидании звонка.
   В этот день купил с утра буханку хлеба, пакет молока. Вернулся домой и погрузился в чтение. После продажи книжного шкафа и полок вся его библиотека лежала стопками на полу. Здесь не было ни одной книги как таковой. Только техническая документация. Воробей еще с юных лет собирал ее с тем же фанатизмом, с каким заядлый нумизмат собирает монеты, а филателист марки. Описание серийно выпускаемых устройств, патентов и изобретений, где возможно, забирал с концами, где делал ксерокопии, которые потом аккуратно переплетал.
   Воробей не заимствовал ничего чужого. Но постоянно пропуская через себя чужие идеи и технические решения, он научился генерировать свои.
   Точно так же молодой матери нужно пить много жидкости, чтобы в достаточном количестве вырабатывалось свое молоко. День походил на другие: Воробей сидел на полу, подстелив под себя квадратный протертый до дыр коврик и прислонившись спиной к стене. В этом углу на светлых обоях осталось пятно от волос на его затылке. Быстро, по диагонали, он прочитывал страницу за страницей, машинально откусывая хлеб от свежей буханки и отхлебывая молоко из пакета.
   Неожиданно зазвонил телефон. Густая, начинающая седеть бровь шевельнулась, Воробей отложил листы и, не спеша, поднялся с пола. К третьему звонку он вышел в коридор, к четвертому вошел в спальню, к пятому взял трубку.
   – Привет тебе из дальних краев.
   Он узнал голос Никанора. Алеф держал разных людей для различного рода деликатных поручений, Никанор был одним из них.
   – Спасибо. Давно приехал?
   – Сегодня. Смотался туда и обратно. Вообще здесь торчу, как и ты. Встретимся там же, где в прошлый раз. Через час, лады?
   – Лады.
   Судя по определителю номера, Никанор звонил с телефона-автомата и был уверен, что разговор не прослушивается, что свою домашнюю линию такой человек, как Воробьев, надежно защитил.
   Допив молоко, хозяин квартиры вошел в ванную и глянул на себя в зеркало. Вытер дрябловатые губы, намочил ладонь, чтобы пригладить редкие волосы. Несмотря на отшельнический образ жизни, он никогда не забывал побриться, сменить рубашку. С приближением шестидесятилетнего юбилея все больше следил за такими вещами – это был защитный барьер против надвигающейся старости.
   Минута в минуту подошел к назначенному месту – последний раз они здесь виделись больше двух лет назад. Никанор ждал за рулем, и машина тронулась, как только пассажир опустился на сиденье.
   – Тяжелые времена, – заметил посланец от шефа полуутвердительно-полувопросительно.
   Воробей только пожал плечами. Он не собирался плакаться в жилетку, что вот уже два года брошен на произвол судьбы, невзирая на все заслуги.
   – Ничего, будет и на нашей улице праздник, – продолжал Никанор. – Шефу надо забрать с Останкинской башни свое добро. Он сказал, что место знаете только вы с ним. Он, понятное дело, объяснять не стал. Не барское дело – грузить себя деталями.
   Привычной для России неприязнью к начальству в этих словах и не пахло. Была констатация само собой разумеющегося обстоятельства.
   Воробей кивнул, пожевывая бесцветные губы.
   Образованное от фамилии прозвище никак не подходило к внешнему облику этого человека. Скорее он походил на старого пса благородных кровей – неторопливого, флегматичного, едва реагирующего даже на мозговую косточку.
   – Больше шеф ничего не просил передать?
   – Еще вот это, – Никанор протянул компакт-диск с ариями в исполнении Паваротти. – Ты, оказывается, от классики тащишься.
   – Еще как! Медведь на оба уха наступил.
   Вставив диск в проигрыватель, Воробей стал последовательно перебирать музыкальные треки, ища самый короткий по времени. Таковым оказался пятый. Вместо мощного тенора великого итальянца прозвучал знакомый гнусавый голос.
   – Приветствую, Воробей. Давненько не виделись. Сегодня двадцатое июля. Посылаю к тебе хорошего человека, ты его знаешь. Сделай то, что он попросит.
   – Ни хрена себе, – удивился Никанор. – Даже не предупредил.
   Сломав компакт-диск на несколько частей, Воробьев сложил осколки себе в карман.
   – Ты один или еще кто есть?
   – Двое моих ребят. Будут чисто на подстраховке, им знать ничего не положено. Что тебе понадобится? Бумага, ручка и…
   – Ничего.
   – Только на словах объяснишь? Мне бы лучше…
   – Зачем объяснять? На месте покажу.
   – Со мной попрешься? Надо тебе?
   – Головой подумай. Шеф ведь ясно сказал: мы с ним вдвоем знаем место. Если что не так, я оказываюсь крайним. Вот передам из рук в руки, и крайним станешь ты.
   – Вопросов нет. Только оружия не бери с собой.
   – Я его отродясь в руках не держал. Не моя стихия.
   – Ты вообще в курсе, кто и как охраняет башню?
   – По людям я тоже не специалист. Другое дело – техника. Противопожарная система там сейчас просто супер. Охранная категорией пониже.
   Зато там сейчас куча народу на посту в каждую смену.
   – Раньше было пять человек.
   – Этих повыгоняли, никого не оставили.
   Во времена могущества Алефа на российском рынке телевещания Никанор заходил на башню, как к себе домой. Охранники чуть ли не честь отдавали, зная, в чьей службе безопасности он работает. Теперь придется туда пробираться под чужим именем.
   – Найди мне хоть один пропуск, и я сделаю нам с тобой два.
   – Какие там пропуска?
   – Система простая и эффективная. У каждого сотрудника свой электронный код. Суешь пропуск в прорезь, и на мониторе у охранника появляется фото, заложенное в память. Охранник сличает изображение с реальным лицом и дает добро.
   – И ты обманешь такую систему?
   – Опять ты путаницу вносишь. Обманывают человека, народ. А техника… С техникой надо уметь работать.

Глава 13

   Иностранец фотограф готовил материал о Москве для глянцевого журнала, издаваемого на Западе огромным тиражом. На ломаном русском языке он объяснил Муму, что отснял уже пять пленок, из которых отберет потом не больше десяти фотографий. Утром у него самолет в Лондон, а вечером он случайно узнал о «фантастической» возможности залезть на самую вершину Останкинской башни.
   – Может, это все менять, еще не знаю. Может, я делать только фото сверху, никакой другой.
   Фотограф радостно улыбался. Из шорт торчали кривоватые ножки, обросшие рыжим пухом. Такой же рыжий пух топорщился над верхней губой. Дорогина всегда поражал неиссякаемый запас наивного оптимизма в иностранцах. Будто там, откуда они приехали, нет проблем, даже таких, как болезни или смерть.