Отличницей стала лишь одна – самая первая женщина, та, которая позволила двенадцатилетнему Вите ощутить себя полноценным мужчиной. “Интересно, где она сейчас? Жива ли? Сколько это ей сейчас лет? О Господи, лучше и не думать. Она уже древняя старуха”. Все женщины старше тридцати пяти для Кудрина являлись старухами. Всех своих баб убийца вспомнить не смог, слишком мало у него оставалось для воспоминаний времени, начинало смеркаться.
"Заждался небось клиент, – подумал убийца. – Ловко все-таки придумал Кривошеев – прибежит психиатр, как на первое свидание. Двадцать пять тысяч и парализованного заставят бежать, как спринтера… Красиво солнце из-за тучи выглядывает, как на картине или в кино, и береза красивая. Все люди уверены: солнце снова взойдет, но почему-то не все доживают до рассвета”. “Ладно, хватит сентиментальничать”, – сам себе сказал убийца, и лицо его сделалось серьезным.
Он застегнул пуговицы под самое горло и взглянул на часы.
"Зачем человеку нервы мотать, он небось уже извелся. Может, уже валерьянку пьет. Вот бы славно было, хвати его кондрашка, – и дело вроде бы я сделал, и рук не замарал. Кривошееву какая разница, каким путем отправился клиент на тот свет? Никакой разницы”, – с этой мыслью Кудрин набрал номер, зная наперед, что трубку схватят тотчас. Так и случилось:
– Алло, Кругловский слушает.
Кудрин выдержал паузу.
– Виктор Феликсович?
– Да, да, я.
– То, что просил передать Кирилл Андреевич, со мной.
– А вы где?
– Я в Пырьевске, дороги к вашей лечебнице не знаю, если вас устроит встреча у памятника погибшим солдатам, то я буду ждать вас там в половине девятого.
– Раньше нельзя?
– Я еще хочу машину заправить, мне далеко ехать.
– Хорошо, в половине девятого так в половине девятого. Я не опоздаю.
– До встречи, – сказал Кудрин, выключая телефон, и добавил:
– Еще бы ты опоздал, деньги – великая сила, они и мертвого могут из могилы поднять или же.., уложить в могилу.
Кругловский буквально силой отправил Ирину домой, заказав хороший ужин, естественно с коньяком, вином и обязательно при свечах. Он пообещал любовнице сюрприз. Сказал, что если не завтра, то уж послезавтра они обязательно уедут из Пырьевска – вначале в Москву, а потом к Черному морю.
Кругловский нервно прошелся по кабинету, потер ладонь о ладонь. Деньги продолжали лежать в служебном сейфе, так как он сегодня собирался еще заглянуть на работу. Он спрятал их вместе с неприкосновенным запасом морфия, к которому имел доступ лишь один главврач. Ампулы Кругловский выдавал своим подчиненным лично, под расписку. Дубликат ключа был только у Ирины, но она даже при всей близости их отношений не рискнула бы залезть к нему в сейф. Наркотики – вещь серьезная, на них уже погорел не один медик.
Кругловский походил туда-сюда, затем накапал в стакан двойную порцию успокоительного. Залпом, как пьют водку, проглотил и прислушался к ощущениям. Сердце продолжало биться так же судорожно и быстро. “Вразнос иду”, – решил Виктор Феликсович, снимая белый халат.
Врач не повесил его привычно на плечики, а бросил в кресло. Стрелки часов, казалось, замерли.
"Пойду-ка я лучше потихоньку, не спеша, успокоюсь. Да, да, лучше не сидеть в кабинете”.
Кругловского Кудрин заметил издалека. Тот шел, озираясь, будто только что украл что-то с прилавка и сейчас пытается сделать вид, будто не причастен к преступлению.
"Идиот, форменный идиот! Да, деньги делают людей безумными. К счастью, я не подвержен этой болезни или, может быть, переболел ею в детстве, а потому умею скрывать симптомы”.
Кругловский дошел до памятника, принялся “нарезать” вокруг клумбы круги.
«Как на свидание вышел. Еще бы букет приволок. Форменный идиот!»
Убедившись, что Кругловский пришел один, Кудрин вылил на переднее пассажирское сиденье полбутылки теплой минералки, опустил стекло и негромко свистнул. Кругловский оглянулся.
– Виктор Феликсович, сюда.
Сам же убийца из машины специально не выходил. Мало ли кто может его увидеть. Зачем светиться? Кругловский подошел запыхавшийся, хотя от памятника до автомобиля было метров двадцать. Крупные капли пота блестели на выпуклом челе психиатра.
– Садитесь в машину, здесь будет сподручнее. Кругловский рванул на себя переднюю дверцу.
– Нет, нет, сзади садитесь. У меня здесь бутылка упала и разлилась.
Кудрин показал рукой на мокрое сиденье.
– Поставил бутылку на сиденье, а она упала, черт бы ее подрал.
– Понял, – сказал Кругловский, забираясь на заднее сиденье.
В машине было душно.
– Дверцу прикройте, – посоветовал убийца. Психиатру показалось, что свет померк. Со всех сторон его окружало тонированное стекло. Только в лобовое стекло лился свет, и от этого оно казалось похожим на экран странно вытянутого телевизора с застывшим стоп-кадром: памятник, клумба с чахлыми цветами, выкрашенный серой краской забор, пыльные тополя и вечернее грязно-желтое небо.
– Вы не стесняйтесь, вот деньги, пересчитайте. Кирилл Андреевич мне доверил произвести с вами окончательный расчет, – Кудрин из-под своего сиденья извлек газетный сверток, туго перетянутый прозрачной клейкой лентой. – Пересчитайте, не стесняйтесь, Виктор Феликсович. Тогда я с легким сердцем поеду, и у меня совесть будет чиста, и у Кирилла Андреевича, и у вас. Деньги счет любят.
– Я вам доверяю, – дрожащим голосом произнес психиатр, пальцами ощупывая сверток.
– Я настаиваю.
– Ну.., если вы настаиваете.., если это вас успокоит, то тогда.., пожалуйста…
Психиатр принялся подковыривать ногтем клейкую ленту, наконец ему это удалось. Лишь только из-под газеты показались купюры, Кудрин испуганно прошептал:
– Это не ваш знакомый, посмотрите?
– Где?
– Да вон, вон идет.
Вытянув шею, Кругловский прильнул к тонированному стеклу. В этот момент Кудрин абсолютно спокойно, так, как втыкают вилку в розетку электрочайника, ткнул ему в шею мощный электрошоке?, которым пользуются охранники в тюрьмах. Раздался сухой щелчок электрического разряда, психиатр ударился головой о стекло и обмяк. На всякий случай убийца еще дважды разрядил электрошоке? – в сердце и в пах. “Вот теперь – порядок”.
Вначале Виктор Кудрин забрал деньги, затем завалил психиатра на заднее сиденье и спокойно тронул машину с места. Он проехал Пырьевск и через десять минут затормозил на берегу реки.
Пока совсем не стемнело, “Жигули” стояли на обрыве с открытыми дверцами. Кудрин проводил взглядом уток, пролетевших, свистя крыльями, над рекой. После этого воцарилась тишина.
– Пора, – сказал сам себе убийца, медленно выбрался из машины, постучал ногой по колесам и открыл багажник.
Он напоминал рыбака, приехавшего на ночную рыбалку. Не спеша он достал из багажника рессору, моток белого капронового шнура, затем выволок из автомобиля за ноги Кругловского. Падая, психиатр ударился головой о порожек, но Кудрин даже не поморщился от этого леденящего любую нормальную душу звука. Убийца даже не проверил, жив психиатр или нет. “Если жизнь еще теплится, дойдет на дне, а если он мертв, то я ему ничем не помогу”.
Он затолкал конец тяжелой рессоры под брючный ремень Кругловского, ловко пропустил шнур под обмякшее тело и, прижав веревку коленом, затянул потуже узел, затем обрезал концы перочинным ножиком с выкидным лезвием. “Теперь порядок”.
Кудрин, не наклоняясь, перекатывая ногой тело Кругловского, подкатил его к обрыву, спокойно огляделся по сторонам, прислушался и столкнул его вниз. Послышались шуршание песка, а затем глухой всплеск. “Как большая рыба”, – усмехнулся убийца.
Он стоял на берегу, наблюдая, как из воды вырываются пузырьки воздуха. Наконец речная вода успокоилась.
"Теперь можно ехать”, – Кудрин вытер перепачканные землей руки о росистую траву и заспешил к машине.
Фары он не зажигал, ловко развернулся и покатил к полуразрушенной силосной башне. Возле нее выехал на трассу и помчался к Москве.
Когда до города оставалось километров шестьдесят, Кудрин набрал номер телефона Кривошеева.
– Кирилл Андреевич, я все уладил.
– Спасибо, теперь я твой должник.
– Нет, теперь мы в расчете. Договорились?
– Да, – сказал Кривошеев.
Его голос Кудрину не понравился. “Разволновался.., тоже мне – настоящий полковник. Деньги считать – не людей убивать. Я более спокоен, чем он”.
Ирина прождала своего начальника и любовника до полуночи. Она дважды разогревала ужин и раз десять звонила Кругловскому в кабинет и домой. Телефоны молчали. “Куда же он запропастился? Какие могут быть дела ночью? Может, в больнице что-нибудь стряслось? – Ирина не знала, что предпринять. – Пойду в больницу – могу разминуться. А сидеть здесь, рядом с остывшими кастрюлями, еще глупее”.
Она смотрела то на телефон, то на дверь, наконец не выдержала, написала записку, засунула ее под струну на черном дерматине обивки входной двери и, спотыкаясь на высоких каблуках, сбежала вниз.
Ночь была жаркая и душная, во всяком случае, ей так показалось от волнения. Ирине пару раз чудилось, что она видит силуэт Кругловского, но каждый раз ее ждало разочарование.
Наконец она увидела ворота лечебницы. Света в кабинете не было, но девушка все-таки поднялась наверх. Так уже случалось, что Кругловский ждал ее, погасив свет.
"Закрыто”, – она подергала дверную ручку и, на всякий случай постучав, произнесла:
– Виктор Феликсович, это я.
Ответом была тишина.
«Будь ты неладен, куда ты мог деться, не провалился же сквозь землю!»
Всю ночь она просидела на диване в своей квартире, проплакала, решая, что делать. Хотелось позвонить в милицию. “Но что я скажу, и кто я такая. Позвонить, подать в розыск могут жена, дети. Нет, пока я не буду звонить. Передо мной он отчитываться вовсе не обязан”.
Когда за окнами начало светать, она взяла бутылку вина, налила полный бокал и залпом выпила. Ей показалось мало, и она допила бутылку, сидя уже не на диване, а на ковре и тупо глядя перед собой. Ирина видела низ столешницы так, как это бывало в детстве, голова сильно кружилась, подташнивало. Она собралась с силами, добралась до дивана и легла спать.
К обеду она пришла в больницу с тяжелой, раскалывающейся от боли головой. Ее удивило, что никто не ищет Кругловского, никто не спрашивает, куда подевался главврач. Жизнь в больнице шла своим чередом. Когда же секретарша осторожно поинтересовалась, не видели ли шефа, старшая медсестра пожала плечами:
– Он в отпуске, может приходить, может не приходить. Видимо, в Питер уехал.
– Да, он говорил об этом, – рассеянно произнесла Ирина и сжала в кармане куртки связку ключей.
Испуг нарастал. Она не могла поверить, что Виктор Кругловский внезапно ее бросил, ничего не объяснив и ничего не сказав на прощанье. “Может быть, ему плохо стало и он дома?” По дороге она забежала в его кабинет, открыла дверь своим ключом. Тот оказался пуст. На кресле лежал смятый халат. Так бросают вещи, когда знают, что скоро вернутся. Она взяла халат, бережно повесила его на плечики и спрятала в шкаф.
"Пойду схожу к нему домой. Может, он там”. Ирина, конечно же, рисковала, идя среди белого дня на квартиру любовника. Другого выхода у нее не было. Ей было плевать, увидят ее соседи или нет. Ключами, которые ей дал Кругловский, она открыла два замка и вошла в квартиру. Хозяин скорее всего ночью сюда не заходил.
– Сволочь, – шептала она, рассеянно бредя по улице, но при этом ее сердце тревожно сжималось от недобрых предчувствий.
Глава 14
"Заждался небось клиент, – подумал убийца. – Ловко все-таки придумал Кривошеев – прибежит психиатр, как на первое свидание. Двадцать пять тысяч и парализованного заставят бежать, как спринтера… Красиво солнце из-за тучи выглядывает, как на картине или в кино, и береза красивая. Все люди уверены: солнце снова взойдет, но почему-то не все доживают до рассвета”. “Ладно, хватит сентиментальничать”, – сам себе сказал убийца, и лицо его сделалось серьезным.
Он застегнул пуговицы под самое горло и взглянул на часы.
"Зачем человеку нервы мотать, он небось уже извелся. Может, уже валерьянку пьет. Вот бы славно было, хвати его кондрашка, – и дело вроде бы я сделал, и рук не замарал. Кривошееву какая разница, каким путем отправился клиент на тот свет? Никакой разницы”, – с этой мыслью Кудрин набрал номер, зная наперед, что трубку схватят тотчас. Так и случилось:
– Алло, Кругловский слушает.
Кудрин выдержал паузу.
– Виктор Феликсович?
– Да, да, я.
– То, что просил передать Кирилл Андреевич, со мной.
– А вы где?
– Я в Пырьевске, дороги к вашей лечебнице не знаю, если вас устроит встреча у памятника погибшим солдатам, то я буду ждать вас там в половине девятого.
– Раньше нельзя?
– Я еще хочу машину заправить, мне далеко ехать.
– Хорошо, в половине девятого так в половине девятого. Я не опоздаю.
– До встречи, – сказал Кудрин, выключая телефон, и добавил:
– Еще бы ты опоздал, деньги – великая сила, они и мертвого могут из могилы поднять или же.., уложить в могилу.
Кругловский буквально силой отправил Ирину домой, заказав хороший ужин, естественно с коньяком, вином и обязательно при свечах. Он пообещал любовнице сюрприз. Сказал, что если не завтра, то уж послезавтра они обязательно уедут из Пырьевска – вначале в Москву, а потом к Черному морю.
Кругловский нервно прошелся по кабинету, потер ладонь о ладонь. Деньги продолжали лежать в служебном сейфе, так как он сегодня собирался еще заглянуть на работу. Он спрятал их вместе с неприкосновенным запасом морфия, к которому имел доступ лишь один главврач. Ампулы Кругловский выдавал своим подчиненным лично, под расписку. Дубликат ключа был только у Ирины, но она даже при всей близости их отношений не рискнула бы залезть к нему в сейф. Наркотики – вещь серьезная, на них уже погорел не один медик.
Кругловский походил туда-сюда, затем накапал в стакан двойную порцию успокоительного. Залпом, как пьют водку, проглотил и прислушался к ощущениям. Сердце продолжало биться так же судорожно и быстро. “Вразнос иду”, – решил Виктор Феликсович, снимая белый халат.
Врач не повесил его привычно на плечики, а бросил в кресло. Стрелки часов, казалось, замерли.
"Пойду-ка я лучше потихоньку, не спеша, успокоюсь. Да, да, лучше не сидеть в кабинете”.
Кругловского Кудрин заметил издалека. Тот шел, озираясь, будто только что украл что-то с прилавка и сейчас пытается сделать вид, будто не причастен к преступлению.
"Идиот, форменный идиот! Да, деньги делают людей безумными. К счастью, я не подвержен этой болезни или, может быть, переболел ею в детстве, а потому умею скрывать симптомы”.
Кругловский дошел до памятника, принялся “нарезать” вокруг клумбы круги.
«Как на свидание вышел. Еще бы букет приволок. Форменный идиот!»
Убедившись, что Кругловский пришел один, Кудрин вылил на переднее пассажирское сиденье полбутылки теплой минералки, опустил стекло и негромко свистнул. Кругловский оглянулся.
– Виктор Феликсович, сюда.
Сам же убийца из машины специально не выходил. Мало ли кто может его увидеть. Зачем светиться? Кругловский подошел запыхавшийся, хотя от памятника до автомобиля было метров двадцать. Крупные капли пота блестели на выпуклом челе психиатра.
– Садитесь в машину, здесь будет сподручнее. Кругловский рванул на себя переднюю дверцу.
– Нет, нет, сзади садитесь. У меня здесь бутылка упала и разлилась.
Кудрин показал рукой на мокрое сиденье.
– Поставил бутылку на сиденье, а она упала, черт бы ее подрал.
– Понял, – сказал Кругловский, забираясь на заднее сиденье.
В машине было душно.
– Дверцу прикройте, – посоветовал убийца. Психиатру показалось, что свет померк. Со всех сторон его окружало тонированное стекло. Только в лобовое стекло лился свет, и от этого оно казалось похожим на экран странно вытянутого телевизора с застывшим стоп-кадром: памятник, клумба с чахлыми цветами, выкрашенный серой краской забор, пыльные тополя и вечернее грязно-желтое небо.
– Вы не стесняйтесь, вот деньги, пересчитайте. Кирилл Андреевич мне доверил произвести с вами окончательный расчет, – Кудрин из-под своего сиденья извлек газетный сверток, туго перетянутый прозрачной клейкой лентой. – Пересчитайте, не стесняйтесь, Виктор Феликсович. Тогда я с легким сердцем поеду, и у меня совесть будет чиста, и у Кирилла Андреевича, и у вас. Деньги счет любят.
– Я вам доверяю, – дрожащим голосом произнес психиатр, пальцами ощупывая сверток.
– Я настаиваю.
– Ну.., если вы настаиваете.., если это вас успокоит, то тогда.., пожалуйста…
Психиатр принялся подковыривать ногтем клейкую ленту, наконец ему это удалось. Лишь только из-под газеты показались купюры, Кудрин испуганно прошептал:
– Это не ваш знакомый, посмотрите?
– Где?
– Да вон, вон идет.
Вытянув шею, Кругловский прильнул к тонированному стеклу. В этот момент Кудрин абсолютно спокойно, так, как втыкают вилку в розетку электрочайника, ткнул ему в шею мощный электрошоке?, которым пользуются охранники в тюрьмах. Раздался сухой щелчок электрического разряда, психиатр ударился головой о стекло и обмяк. На всякий случай убийца еще дважды разрядил электрошоке? – в сердце и в пах. “Вот теперь – порядок”.
Вначале Виктор Кудрин забрал деньги, затем завалил психиатра на заднее сиденье и спокойно тронул машину с места. Он проехал Пырьевск и через десять минут затормозил на берегу реки.
Пока совсем не стемнело, “Жигули” стояли на обрыве с открытыми дверцами. Кудрин проводил взглядом уток, пролетевших, свистя крыльями, над рекой. После этого воцарилась тишина.
– Пора, – сказал сам себе убийца, медленно выбрался из машины, постучал ногой по колесам и открыл багажник.
Он напоминал рыбака, приехавшего на ночную рыбалку. Не спеша он достал из багажника рессору, моток белого капронового шнура, затем выволок из автомобиля за ноги Кругловского. Падая, психиатр ударился головой о порожек, но Кудрин даже не поморщился от этого леденящего любую нормальную душу звука. Убийца даже не проверил, жив психиатр или нет. “Если жизнь еще теплится, дойдет на дне, а если он мертв, то я ему ничем не помогу”.
Он затолкал конец тяжелой рессоры под брючный ремень Кругловского, ловко пропустил шнур под обмякшее тело и, прижав веревку коленом, затянул потуже узел, затем обрезал концы перочинным ножиком с выкидным лезвием. “Теперь порядок”.
Кудрин, не наклоняясь, перекатывая ногой тело Кругловского, подкатил его к обрыву, спокойно огляделся по сторонам, прислушался и столкнул его вниз. Послышались шуршание песка, а затем глухой всплеск. “Как большая рыба”, – усмехнулся убийца.
Он стоял на берегу, наблюдая, как из воды вырываются пузырьки воздуха. Наконец речная вода успокоилась.
"Теперь можно ехать”, – Кудрин вытер перепачканные землей руки о росистую траву и заспешил к машине.
Фары он не зажигал, ловко развернулся и покатил к полуразрушенной силосной башне. Возле нее выехал на трассу и помчался к Москве.
Когда до города оставалось километров шестьдесят, Кудрин набрал номер телефона Кривошеева.
– Кирилл Андреевич, я все уладил.
– Спасибо, теперь я твой должник.
– Нет, теперь мы в расчете. Договорились?
– Да, – сказал Кривошеев.
Его голос Кудрину не понравился. “Разволновался.., тоже мне – настоящий полковник. Деньги считать – не людей убивать. Я более спокоен, чем он”.
Ирина прождала своего начальника и любовника до полуночи. Она дважды разогревала ужин и раз десять звонила Кругловскому в кабинет и домой. Телефоны молчали. “Куда же он запропастился? Какие могут быть дела ночью? Может, в больнице что-нибудь стряслось? – Ирина не знала, что предпринять. – Пойду в больницу – могу разминуться. А сидеть здесь, рядом с остывшими кастрюлями, еще глупее”.
Она смотрела то на телефон, то на дверь, наконец не выдержала, написала записку, засунула ее под струну на черном дерматине обивки входной двери и, спотыкаясь на высоких каблуках, сбежала вниз.
Ночь была жаркая и душная, во всяком случае, ей так показалось от волнения. Ирине пару раз чудилось, что она видит силуэт Кругловского, но каждый раз ее ждало разочарование.
Наконец она увидела ворота лечебницы. Света в кабинете не было, но девушка все-таки поднялась наверх. Так уже случалось, что Кругловский ждал ее, погасив свет.
"Закрыто”, – она подергала дверную ручку и, на всякий случай постучав, произнесла:
– Виктор Феликсович, это я.
Ответом была тишина.
«Будь ты неладен, куда ты мог деться, не провалился же сквозь землю!»
Всю ночь она просидела на диване в своей квартире, проплакала, решая, что делать. Хотелось позвонить в милицию. “Но что я скажу, и кто я такая. Позвонить, подать в розыск могут жена, дети. Нет, пока я не буду звонить. Передо мной он отчитываться вовсе не обязан”.
Когда за окнами начало светать, она взяла бутылку вина, налила полный бокал и залпом выпила. Ей показалось мало, и она допила бутылку, сидя уже не на диване, а на ковре и тупо глядя перед собой. Ирина видела низ столешницы так, как это бывало в детстве, голова сильно кружилась, подташнивало. Она собралась с силами, добралась до дивана и легла спать.
К обеду она пришла в больницу с тяжелой, раскалывающейся от боли головой. Ее удивило, что никто не ищет Кругловского, никто не спрашивает, куда подевался главврач. Жизнь в больнице шла своим чередом. Когда же секретарша осторожно поинтересовалась, не видели ли шефа, старшая медсестра пожала плечами:
– Он в отпуске, может приходить, может не приходить. Видимо, в Питер уехал.
– Да, он говорил об этом, – рассеянно произнесла Ирина и сжала в кармане куртки связку ключей.
Испуг нарастал. Она не могла поверить, что Виктор Кругловский внезапно ее бросил, ничего не объяснив и ничего не сказав на прощанье. “Может быть, ему плохо стало и он дома?” По дороге она забежала в его кабинет, открыла дверь своим ключом. Тот оказался пуст. На кресле лежал смятый халат. Так бросают вещи, когда знают, что скоро вернутся. Она взяла халат, бережно повесила его на плечики и спрятала в шкаф.
"Пойду схожу к нему домой. Может, он там”. Ирина, конечно же, рисковала, идя среди белого дня на квартиру любовника. Другого выхода у нее не было. Ей было плевать, увидят ее соседи или нет. Ключами, которые ей дал Кругловский, она открыла два замка и вошла в квартиру. Хозяин скорее всего ночью сюда не заходил.
– Сволочь, – шептала она, рассеянно бредя по улице, но при этом ее сердце тревожно сжималось от недобрых предчувствий.
Глава 14
Кирилл Андреевич Кривошеев провел бессонную ночь. Он часто вскакивал с кровати, ходил на балкон, нервно курил, пил холодную воду. Под утро не на шутку разболелась голова, и Кирилл Андреевич счел за лучшее принять таблетку. Он долго держал ее на ладони, пристально глядя на маленький белый диск, затем поднес ко рту, пересохшими губами взял ее, запил минералкой и, поперхнувшись, закашлялся.
– Будь ты неладна, – пробормотал полковник налоговой полиции.
Рука потянулась к пачке с сигаретами. Небо хмурилось, плыли тяжелые низкие тучи, на западе то и дело вспыхивали молнии, изредка долетали звуки далекого грома, глухие, едва различимые в шуме оживающего города.
"Дождь – это кстати. Дождь – это к удаче”, – подумал Кривошеев, заходя в ванную комнату.
Он тщательно выбрился, затем долго одевался, расчесывал поредевшие пепельные волосы.
"Ну и вид у меня, – подумал Кривошеев, глядя в зеркало, – словно я выбрался из гроба, восстал из преисподней, а может, я и есть мертвец. Нет, Кирилл Андреевич, ты не покойник, ты станешь счастливым человеком, ты будешь обладателем миллионов, и весь мир ляжет у твоих ног”.
Кривошеев облизал пересохшие губы, сглотнул слюну, потуже затянул узел галстука. Рубашка, костюм, галстук, башмаки, часы – все было куплено накануне в двух экземплярах. Серый плащ висел на плечиках в коридоре. Рядом висел такой же. “Как братья-близнецы”, – подумал о плащах полковник налоговой полиции, надевая один из них и спускаясь вниз к машине.
Странное дело, волнение, раздражение и даже головная боль куда-то ушли, лишь пересохшие губы то и дело приходилось облизывать. “Перегорел, наверное”, – подумал Кирилл Андреевич, прогревая двигатель “Волги”.
Брат, уже одетый в ботинки, лежал поверх одеяла. Он лишь скосил глаза, когда Кирилл открыл дверь спальни.
– Чего лежишь, надо вставать.
– Вы приказали лежать.
– А теперь я приказываю встать. Ничего не забыл из вчерашнего, Кирилл?
Собственное имя он произнес с трудом, словно что-то в горле мешало. Евгений стоял у кровати, опустив руки по швам.
– Вид у тебя никчемный, – произнес Кирилл Андреевич.
Евгений громко похлопал себя по груди, пригладил волосы.
– Пошли, только очки надень.
Кирилл Андреевич специально хотел, чтобы брат хоть что-то делал сам. Евгений надел очки с темными стеклами и, уже привычно, взглянул в зеркало на свое отражение. Кирилл Андреевич отошел в сторону, чтобы брат не увидел его отражение в зеркале.
– Иди за мной. Ничего не забыл?
– Нет, все помню. Болит голова, очень болит, но теперь после лекарства…
– Что после лекарства?
– Стало лучше, сейчас пройдет. Брат говорил деревянным голосом, как робот. “Ничего, сойдет”, – решил Кирилл Андреевич и, придерживая брата за локоть, вывел его на лестничную площадку.
– Иди вниз, садись в машину.
Сам Кирилл Андреевич двинулся следом, следя за походкой брата. “Неужели я так выгляжу со стороны? Вид, прямо скажем, неприглядный. Деревянный Буратино какой-то”.
Двойник, как и учили, подошел к “Волге”, открыл заднюю дверцу, сутулясь, сел на заднее сиденье и подвинулся так, словно рядом с ним собирались расположиться еще двое.
"В точности выполняет указания, – довольно усмехнулся Кривошеев, – недаром я время убил, дрессируя придурка. Он мне не брат, он животное, овощ. Евгений погиб, прав был отец. И могила, значит, у него самая настоящая”.
Когда подъехали к дому, Кирилла Андреевича охватило волнение. “Черт подери, а вдруг Евгений признает двор, дом, лестницу, квартиру, обстановку. Что-нибудь в голове щелкнет, закоротит, потом разбирайся”.
Но Евгений Кривошеев действовал как заведенный, к окружающему миру относился безразлично, потому что имел о нем весьма примитивное представление: на стул можно сесть, на стол можно поставить локти, на вешалку можно повесить свою одежду…
– Значит, так, – приглядываясь к двойнику, произнес Кривошеев, – ты должен делать вот что.
Он взял его за локоть и повел в спальню.
– Сядешь на кровать и будешь ждать меня. Очки не снимай, – плащ он предусмотрительно повесил на плечики. – Ты меня понял?
– Конечно, понял, я все понимаю.
– Очень хорошо, – похвалил Кирилл Андреевич.
Он вышел из спальни, вернулся через несколько минут. Евгений за это время даже позы не изменил. Он смотрел в стену.
– Ты умеешь улыбаться?
– Могу, – сказал Евгений, и его рот растянулся в ужасной гримасе.
– Лучше не надо.
– Понял, не буду.
– Ничего не говори, кроме того, чему я тебя уже научил.
– Голова болит, лекарство помогло, сейчас уже лучше…
– Молодец, – подбодрил двойника Кривошеев. – Вот с этим чемоданчиком будешь сидеть.
Он положил ноутбук на колени брату.
– Руку.., правую…
Евгений подал руку, на запястье защелкнулся браслет наручника.
– Сиди, жди меня, ящик не вздумай открывать.
– Не буду.
Кириллу Андреевичу еще хотелось дать наставления, но он себя сдержал. Чем больше говоришь, тем скорее слова теряют цену.
– Сиди здесь, отсюда никуда не уходи, голоса не подавай, тебя сейчас нет, ты исчез.
И Кирилл Андреевич захлопнул дверь спальни. На своей “Волге” он приехал на работу и, подымаясь по лестнице, пытался копировать брата, рассеянно здороваясь с сослуживцами, потирая лоб и виски, дважды пожаловался на непроходящую головную боль. Ему, конечно же, посочувствовали, предложили таблетку. Он сказал, что совсем недавно принял, поэтому пока воздержится от препаратов.
– И так я какой-то заторможенный стал, и глаза подводят, резь какая-то с самого утра, будто песком сыпанули.
На работе он провел последнее короткое совещание, связался по телефону с Даниловым.
– Ну вот и настал день “X”, – грустно рассмеялся в трубку олигарх, – завтра вы отдохнете. Надеюсь, и я тоже.
– Вы-то, может, и отдохнете, а мне надо будет докладывать начальству, – сказал Кирилл Андреевич.
– В офисе у Спартака Ивановича уже все готово, нас там ждут.
– Тогда, как договорено, – уставшим голосом произнес Кривошеев, – жду вас у себя в управлении.
– Не люблю я вашу контору, Кирилл Андреевич. Даже подыматься не стану.
– Дело ваше, но, – сказал Кривошеев, – знаете пословицу: заплатил налоги – и спи спокойно.
– Вам бы все шутки шутить, а если бы вы со своими кровными расставались? Неужели у вас сон был бы сладкий и крепкий?
– Не знаю, не пробовал. Я налоги плачу своевременно, исправно.
Кривошеев слышал в трубке, что Данилов говорит с ним на ходу. До него доносились шаги по лестнице, затем мягко хлопнула дверца автомобиля, заурчал мотор.
– Дайте от вас отдохнуть, хоть пять минут.
– Завтра отдохнете, – отключив телефон, произнес олигарх.
Данилов сидел, раскинувшись на заднем сиденье “Мерседеса” и полуприкрыв глаза, сердце судорожно дергалось под дорогим пиджаком и не менее дорогой рубашкой. Впереди и сзади шли машины с охраной – два черных мерседесовских джипа. “Мерседес” Данилова, тяжелый, бронированный, шел ровно и мягко, словно парил на воздушной подушке. Чуть слышно поскрипывала кожа сиденья, в салоне пахло дорогим одеколоном.
– Слишком сильно ты надушился, – сказал Данилов водителю.
– Ваш подарок, хотел сделать приятное.
– В помещении он пахнет прилично, но в салоне…
Водитель понял, что спорить себе дороже, поэтому включил кондиционер. Хозяин был явно не в духе. Водитель краем глаза в зеркальце посмотрел на его лицо: хозяин был зол как собака, едва сдерживал ярость. “Наверное, сегодня нажрется, – подумал водитель, прекрасно зная привычки Данилова, – нажрется в усмерть, будет материться, как последний грузчик-алкаш, и куда весь шик денется. Даже дорогим коньяком можно ужраться так же, как самым дешевым самогоном”.
– У тебя есть сигарета? – процедил сквозь зубы Данилов.
– Так точно, – сказал водитель, открыв перчаточный ящик, крышка которого поблескивала красным деревом.
В ящике лежало несколько пачек – на все вкусы. Он понял: сейчас хозяин нуждается в крепких. Курил Данилов мало, сигареты три в день, поэтому и не носил их с собой.
– Может, сигару?
– Засунь ее себе в задницу.
– Понял, хозяин, – угодливо пробормотал водитель, протягивая пачку “Мальборо”.
"Если он трезвый такое говорит, что же вечером будет? Караул! Может сзади и бутылкой по голове заехать, если что-нибудь не понравится”.
Данилов закурил, морщась от запаха, которого в машине прежде никогда не было. Водитель никогда не позволял себе курить в машине, даже в отсутствие хозяина, хотя Данилов не просил его об этом. Береженого Бог бережет.
Джип впереди включил поворотник и ушел вправо. Черный бронированный “Мерседес” скользнул за ним, обходя череду машин, и остановился на перекрестке. Охранник заглянул в машину Данилова, стекло рядом с водителем медленно опустилось.
– Александр Владимирович, вы подниметесь?
– Нет, – выдохнул вместе с сигаретным дымом олигарх, – я его здесь подожду. И поторопите Кривошеева: Ленский вас ждет с нетерпением.
– " Понял, – сказал охранник, махнув рукой своему напарнику, и вошел в здание управления.
Кривошеев уже ждал людей Данилова. Он картинно потер лоб, глотнул из стакана воды. Два его сотрудника находились в кабинете.
– Голова болит нестерпимо, – деревянным голосом, подражая голосу Евгения, произнес Кривошеев, – прямо раскалывается, давление что ли падает или подскакивает. Вот незадача, уже который день места себе не нахожу.
Сотрудники участливо закивали, дескать, еще денек, уважаемый Кирилл Андреевич, и тогда сможете отдохнуть с легким сердцем: работа будет закончена.
– Сейф откройте, – сказал Кривошеей.
Сотрудник открыл сейф, извлек оттуда портативный компьютер. Кривошеев накинул серый плащ, поправил темные очки, затем взглянул на левую руку, но протянул правую. Сотрудник защелкнул браслет, и Кривошеев, опустив голову, вместе с охранниками Данилова неторопливо двинулся вниз к машине. Охранники Данилова изучающе смотрели на Кривошеева.
– Кирилл Андреевич, вам что, нехорошо?
– Ничего, ничего, скоро пройдет. Голову сжало, словно тисками.
Кривошееву открыли дверцу машины.
– Никогда не открывайте мне дверь. Вы меня поняли? – строго произнес, обращаясь к охранникам, Кривошеев. – Поняли или нет?
Данилов обеспокоенно повернул голову, посмотрел из машины на Кривошеева и своих людей. С какой это стати он взялся его охрану учить уму-разуму?
– Поняли, – сказали охранники в один голос.
– Никогда больше не открывайте мне дверь, я сам в состоянии.
Кривошеев забрался в машину и поморщился.
Данилов протянул руку.
– Что это вы, Кирилл Андреевич? Да на вас лица нет.
– Скверно мне.
– Может, врача?
– Не надо, – сказал Кривошеев, вяло левой рукой пожимая руку Данилова.
Тот опустил стекло, выбросил окурок.
– Поехали.
По рации водитель “Мерседеса” связался с охраной, и два джипа тронулись одновременно с огромным черным “Мерседесом”.
– Последний день.
– Да, надеюсь, – ответил Кривошеев на замечание Данилова. – Скорее бы все это кончилось.
– Сегодня кончится.
– Для вас, а для меня – нет.
Минут через пять Кривошеев вдруг сказал:
– Александр Владимирович, скажи водителю, чтобы к моему дому подъехали, я возьму таблетки, как назло забыл. С такой головой я работать не смогу.
– Понял, конечно, не вопрос. Давай к дому. Кривошеев деревянным голосом назвал адрес. На улице накрапывал дождь, щетки сметали капли с переднего стекла машины. Водитель “Мерседеса” по рации передал адрес, и черный “Мерседес” в сопровождении двух джипов вскоре въехал во двор.
– Вот здесь у подъезда, – приказал Кривошеев.
Кирилл Андреевич еще не успел открыть дверцу “Мерседеса”, а два охранника Данилова уже стояли рядом с машиной. Теперь, когда у него был компьютер, хранивший в себе тайны холдинга и государства, с него глаз не спускали.
– Вы что, со мной пойдете?
– Да, сказал старший.
– Что ж, как вам угодно. Правильно, ребята, береженого Бог бережет.
Кирилл Андреевич не воспользовался лифтом. Он пешком поднялся к двери своей квартиры, открыл ее и произнес:
– Проходите.
Один из охранников скользнул в квартиру.
– Подождите меня здесь в гостиной, лекарство в спальне.
Охранники начали оглядываться по сторонам, рассматривая убранство большой гостиной: канделябры, пианино, картины в золоченых рамах – все это досталось Кривошееву от отца-генерала.
Кривошеев вошел в спальню. Евгений поднял голову. Кривошеев движением руки приказал ему встать. Евгений поднялся. На сером плаще не хватало капель дождя. Кирилл Андреевич взял стакан с водой, стоявший на тумбочке у постели, набрал в рот воды и брызнул на плечи Евгению. Тот судорожно дернулся, Кирилл Андреевич прижал палец к губам, а затем тихо прошептал на ухо:
– Выходи, спускайся, садись в машину, машина черная, самая большая.
Кирилл Андреевич прикоснулся к воротнику его плаща, поднял его. Брат вышел из спальни. Охранники рассматривали картины. Не обращаясь к ним, Евгений Кривошеев направился к выходу. Один из охранников обогнал его в прихожей, открыл дверь, пропуская на лестничную площадку.
– Голова болит… – сделав шаг, произнес двойник, – очень болит, надеюсь, лекарство поможет.
Охранник, закрыв дверь, недоуменно пожал плечами. Деревянной походкой Евгений Кривошеев спустился вниз, с удивлением посмотрел на огромный черный “Мерседес” и на два джипа, затем прикоснулся ладонью ко лбу, левой рукой открыл дверь, забрался в салон.
– Ну что, легче? – спросил Данилов.
– Да, надеюсь, лекарство поможет, уже немного лучше.
– Поехали.
Данилов держал у уха трубку телефона.
– Да, Спартак, мы уже едем. Тут заминочка, Кирилл Андреевич занемог. Но говорит, что уже лучше. Через полчаса будем у тебя. Да, накрывай стол. Кирилл Андреевич, он предлагает стол накрыть.
– Будь ты неладна, – пробормотал полковник налоговой полиции.
Рука потянулась к пачке с сигаретами. Небо хмурилось, плыли тяжелые низкие тучи, на западе то и дело вспыхивали молнии, изредка долетали звуки далекого грома, глухие, едва различимые в шуме оживающего города.
"Дождь – это кстати. Дождь – это к удаче”, – подумал Кривошеев, заходя в ванную комнату.
Он тщательно выбрился, затем долго одевался, расчесывал поредевшие пепельные волосы.
"Ну и вид у меня, – подумал Кривошеев, глядя в зеркало, – словно я выбрался из гроба, восстал из преисподней, а может, я и есть мертвец. Нет, Кирилл Андреевич, ты не покойник, ты станешь счастливым человеком, ты будешь обладателем миллионов, и весь мир ляжет у твоих ног”.
Кривошеев облизал пересохшие губы, сглотнул слюну, потуже затянул узел галстука. Рубашка, костюм, галстук, башмаки, часы – все было куплено накануне в двух экземплярах. Серый плащ висел на плечиках в коридоре. Рядом висел такой же. “Как братья-близнецы”, – подумал о плащах полковник налоговой полиции, надевая один из них и спускаясь вниз к машине.
Странное дело, волнение, раздражение и даже головная боль куда-то ушли, лишь пересохшие губы то и дело приходилось облизывать. “Перегорел, наверное”, – подумал Кирилл Андреевич, прогревая двигатель “Волги”.
Брат, уже одетый в ботинки, лежал поверх одеяла. Он лишь скосил глаза, когда Кирилл открыл дверь спальни.
– Чего лежишь, надо вставать.
– Вы приказали лежать.
– А теперь я приказываю встать. Ничего не забыл из вчерашнего, Кирилл?
Собственное имя он произнес с трудом, словно что-то в горле мешало. Евгений стоял у кровати, опустив руки по швам.
– Вид у тебя никчемный, – произнес Кирилл Андреевич.
Евгений громко похлопал себя по груди, пригладил волосы.
– Пошли, только очки надень.
Кирилл Андреевич специально хотел, чтобы брат хоть что-то делал сам. Евгений надел очки с темными стеклами и, уже привычно, взглянул в зеркало на свое отражение. Кирилл Андреевич отошел в сторону, чтобы брат не увидел его отражение в зеркале.
– Иди за мной. Ничего не забыл?
– Нет, все помню. Болит голова, очень болит, но теперь после лекарства…
– Что после лекарства?
– Стало лучше, сейчас пройдет. Брат говорил деревянным голосом, как робот. “Ничего, сойдет”, – решил Кирилл Андреевич и, придерживая брата за локоть, вывел его на лестничную площадку.
– Иди вниз, садись в машину.
Сам Кирилл Андреевич двинулся следом, следя за походкой брата. “Неужели я так выгляжу со стороны? Вид, прямо скажем, неприглядный. Деревянный Буратино какой-то”.
Двойник, как и учили, подошел к “Волге”, открыл заднюю дверцу, сутулясь, сел на заднее сиденье и подвинулся так, словно рядом с ним собирались расположиться еще двое.
"В точности выполняет указания, – довольно усмехнулся Кривошеев, – недаром я время убил, дрессируя придурка. Он мне не брат, он животное, овощ. Евгений погиб, прав был отец. И могила, значит, у него самая настоящая”.
Когда подъехали к дому, Кирилла Андреевича охватило волнение. “Черт подери, а вдруг Евгений признает двор, дом, лестницу, квартиру, обстановку. Что-нибудь в голове щелкнет, закоротит, потом разбирайся”.
Но Евгений Кривошеев действовал как заведенный, к окружающему миру относился безразлично, потому что имел о нем весьма примитивное представление: на стул можно сесть, на стол можно поставить локти, на вешалку можно повесить свою одежду…
– Значит, так, – приглядываясь к двойнику, произнес Кривошеев, – ты должен делать вот что.
Он взял его за локоть и повел в спальню.
– Сядешь на кровать и будешь ждать меня. Очки не снимай, – плащ он предусмотрительно повесил на плечики. – Ты меня понял?
– Конечно, понял, я все понимаю.
– Очень хорошо, – похвалил Кирилл Андреевич.
Он вышел из спальни, вернулся через несколько минут. Евгений за это время даже позы не изменил. Он смотрел в стену.
– Ты умеешь улыбаться?
– Могу, – сказал Евгений, и его рот растянулся в ужасной гримасе.
– Лучше не надо.
– Понял, не буду.
– Ничего не говори, кроме того, чему я тебя уже научил.
– Голова болит, лекарство помогло, сейчас уже лучше…
– Молодец, – подбодрил двойника Кривошеев. – Вот с этим чемоданчиком будешь сидеть.
Он положил ноутбук на колени брату.
– Руку.., правую…
Евгений подал руку, на запястье защелкнулся браслет наручника.
– Сиди, жди меня, ящик не вздумай открывать.
– Не буду.
Кириллу Андреевичу еще хотелось дать наставления, но он себя сдержал. Чем больше говоришь, тем скорее слова теряют цену.
– Сиди здесь, отсюда никуда не уходи, голоса не подавай, тебя сейчас нет, ты исчез.
И Кирилл Андреевич захлопнул дверь спальни. На своей “Волге” он приехал на работу и, подымаясь по лестнице, пытался копировать брата, рассеянно здороваясь с сослуживцами, потирая лоб и виски, дважды пожаловался на непроходящую головную боль. Ему, конечно же, посочувствовали, предложили таблетку. Он сказал, что совсем недавно принял, поэтому пока воздержится от препаратов.
– И так я какой-то заторможенный стал, и глаза подводят, резь какая-то с самого утра, будто песком сыпанули.
На работе он провел последнее короткое совещание, связался по телефону с Даниловым.
– Ну вот и настал день “X”, – грустно рассмеялся в трубку олигарх, – завтра вы отдохнете. Надеюсь, и я тоже.
– Вы-то, может, и отдохнете, а мне надо будет докладывать начальству, – сказал Кирилл Андреевич.
– В офисе у Спартака Ивановича уже все готово, нас там ждут.
– Тогда, как договорено, – уставшим голосом произнес Кривошеев, – жду вас у себя в управлении.
– Не люблю я вашу контору, Кирилл Андреевич. Даже подыматься не стану.
– Дело ваше, но, – сказал Кривошеев, – знаете пословицу: заплатил налоги – и спи спокойно.
– Вам бы все шутки шутить, а если бы вы со своими кровными расставались? Неужели у вас сон был бы сладкий и крепкий?
– Не знаю, не пробовал. Я налоги плачу своевременно, исправно.
Кривошеев слышал в трубке, что Данилов говорит с ним на ходу. До него доносились шаги по лестнице, затем мягко хлопнула дверца автомобиля, заурчал мотор.
– Дайте от вас отдохнуть, хоть пять минут.
– Завтра отдохнете, – отключив телефон, произнес олигарх.
Данилов сидел, раскинувшись на заднем сиденье “Мерседеса” и полуприкрыв глаза, сердце судорожно дергалось под дорогим пиджаком и не менее дорогой рубашкой. Впереди и сзади шли машины с охраной – два черных мерседесовских джипа. “Мерседес” Данилова, тяжелый, бронированный, шел ровно и мягко, словно парил на воздушной подушке. Чуть слышно поскрипывала кожа сиденья, в салоне пахло дорогим одеколоном.
– Слишком сильно ты надушился, – сказал Данилов водителю.
– Ваш подарок, хотел сделать приятное.
– В помещении он пахнет прилично, но в салоне…
Водитель понял, что спорить себе дороже, поэтому включил кондиционер. Хозяин был явно не в духе. Водитель краем глаза в зеркальце посмотрел на его лицо: хозяин был зол как собака, едва сдерживал ярость. “Наверное, сегодня нажрется, – подумал водитель, прекрасно зная привычки Данилова, – нажрется в усмерть, будет материться, как последний грузчик-алкаш, и куда весь шик денется. Даже дорогим коньяком можно ужраться так же, как самым дешевым самогоном”.
– У тебя есть сигарета? – процедил сквозь зубы Данилов.
– Так точно, – сказал водитель, открыв перчаточный ящик, крышка которого поблескивала красным деревом.
В ящике лежало несколько пачек – на все вкусы. Он понял: сейчас хозяин нуждается в крепких. Курил Данилов мало, сигареты три в день, поэтому и не носил их с собой.
– Может, сигару?
– Засунь ее себе в задницу.
– Понял, хозяин, – угодливо пробормотал водитель, протягивая пачку “Мальборо”.
"Если он трезвый такое говорит, что же вечером будет? Караул! Может сзади и бутылкой по голове заехать, если что-нибудь не понравится”.
Данилов закурил, морщась от запаха, которого в машине прежде никогда не было. Водитель никогда не позволял себе курить в машине, даже в отсутствие хозяина, хотя Данилов не просил его об этом. Береженого Бог бережет.
Джип впереди включил поворотник и ушел вправо. Черный бронированный “Мерседес” скользнул за ним, обходя череду машин, и остановился на перекрестке. Охранник заглянул в машину Данилова, стекло рядом с водителем медленно опустилось.
– Александр Владимирович, вы подниметесь?
– Нет, – выдохнул вместе с сигаретным дымом олигарх, – я его здесь подожду. И поторопите Кривошеева: Ленский вас ждет с нетерпением.
– " Понял, – сказал охранник, махнув рукой своему напарнику, и вошел в здание управления.
Кривошеев уже ждал людей Данилова. Он картинно потер лоб, глотнул из стакана воды. Два его сотрудника находились в кабинете.
– Голова болит нестерпимо, – деревянным голосом, подражая голосу Евгения, произнес Кривошеев, – прямо раскалывается, давление что ли падает или подскакивает. Вот незадача, уже который день места себе не нахожу.
Сотрудники участливо закивали, дескать, еще денек, уважаемый Кирилл Андреевич, и тогда сможете отдохнуть с легким сердцем: работа будет закончена.
– Сейф откройте, – сказал Кривошеей.
Сотрудник открыл сейф, извлек оттуда портативный компьютер. Кривошеев накинул серый плащ, поправил темные очки, затем взглянул на левую руку, но протянул правую. Сотрудник защелкнул браслет, и Кривошеев, опустив голову, вместе с охранниками Данилова неторопливо двинулся вниз к машине. Охранники Данилова изучающе смотрели на Кривошеева.
– Кирилл Андреевич, вам что, нехорошо?
– Ничего, ничего, скоро пройдет. Голову сжало, словно тисками.
Кривошееву открыли дверцу машины.
– Никогда не открывайте мне дверь. Вы меня поняли? – строго произнес, обращаясь к охранникам, Кривошеев. – Поняли или нет?
Данилов обеспокоенно повернул голову, посмотрел из машины на Кривошеева и своих людей. С какой это стати он взялся его охрану учить уму-разуму?
– Поняли, – сказали охранники в один голос.
– Никогда больше не открывайте мне дверь, я сам в состоянии.
Кривошеев забрался в машину и поморщился.
Данилов протянул руку.
– Что это вы, Кирилл Андреевич? Да на вас лица нет.
– Скверно мне.
– Может, врача?
– Не надо, – сказал Кривошеев, вяло левой рукой пожимая руку Данилова.
Тот опустил стекло, выбросил окурок.
– Поехали.
По рации водитель “Мерседеса” связался с охраной, и два джипа тронулись одновременно с огромным черным “Мерседесом”.
– Последний день.
– Да, надеюсь, – ответил Кривошеев на замечание Данилова. – Скорее бы все это кончилось.
– Сегодня кончится.
– Для вас, а для меня – нет.
Минут через пять Кривошеев вдруг сказал:
– Александр Владимирович, скажи водителю, чтобы к моему дому подъехали, я возьму таблетки, как назло забыл. С такой головой я работать не смогу.
– Понял, конечно, не вопрос. Давай к дому. Кривошеев деревянным голосом назвал адрес. На улице накрапывал дождь, щетки сметали капли с переднего стекла машины. Водитель “Мерседеса” по рации передал адрес, и черный “Мерседес” в сопровождении двух джипов вскоре въехал во двор.
– Вот здесь у подъезда, – приказал Кривошеев.
Кирилл Андреевич еще не успел открыть дверцу “Мерседеса”, а два охранника Данилова уже стояли рядом с машиной. Теперь, когда у него был компьютер, хранивший в себе тайны холдинга и государства, с него глаз не спускали.
– Вы что, со мной пойдете?
– Да, сказал старший.
– Что ж, как вам угодно. Правильно, ребята, береженого Бог бережет.
Кирилл Андреевич не воспользовался лифтом. Он пешком поднялся к двери своей квартиры, открыл ее и произнес:
– Проходите.
Один из охранников скользнул в квартиру.
– Подождите меня здесь в гостиной, лекарство в спальне.
Охранники начали оглядываться по сторонам, рассматривая убранство большой гостиной: канделябры, пианино, картины в золоченых рамах – все это досталось Кривошееву от отца-генерала.
Кривошеев вошел в спальню. Евгений поднял голову. Кривошеев движением руки приказал ему встать. Евгений поднялся. На сером плаще не хватало капель дождя. Кирилл Андреевич взял стакан с водой, стоявший на тумбочке у постели, набрал в рот воды и брызнул на плечи Евгению. Тот судорожно дернулся, Кирилл Андреевич прижал палец к губам, а затем тихо прошептал на ухо:
– Выходи, спускайся, садись в машину, машина черная, самая большая.
Кирилл Андреевич прикоснулся к воротнику его плаща, поднял его. Брат вышел из спальни. Охранники рассматривали картины. Не обращаясь к ним, Евгений Кривошеев направился к выходу. Один из охранников обогнал его в прихожей, открыл дверь, пропуская на лестничную площадку.
– Голова болит… – сделав шаг, произнес двойник, – очень болит, надеюсь, лекарство поможет.
Охранник, закрыв дверь, недоуменно пожал плечами. Деревянной походкой Евгений Кривошеев спустился вниз, с удивлением посмотрел на огромный черный “Мерседес” и на два джипа, затем прикоснулся ладонью ко лбу, левой рукой открыл дверь, забрался в салон.
– Ну что, легче? – спросил Данилов.
– Да, надеюсь, лекарство поможет, уже немного лучше.
– Поехали.
Данилов держал у уха трубку телефона.
– Да, Спартак, мы уже едем. Тут заминочка, Кирилл Андреевич занемог. Но говорит, что уже лучше. Через полчаса будем у тебя. Да, накрывай стол. Кирилл Андреевич, он предлагает стол накрыть.