– Я, Глеб, даже шоферу своему не доверяю, поэтому и приехал к тебе на общественном транспорте. Это последняя наша встреча. Если мне прикажут официально, единственное, что я смогу ответить: агент Слепой на связь не выходит, я не могу его отыскать. Сегодня я еще волен с тобой встретиться.
– И распрощаться?
– Получается, что так. Меня отправят на пенсию (поеду, как Шерлок Холмс, пчел разводить), а тебя будут искать и очень старательно искать. Глеб, тебе надо остановиться, ты уже сделал больше, чем мог. Отдохни, смени специальность.
– Я не собираюсь переквалифицироваться в управдома, мне моя специальность нравится.
– Но ведь без прикрытия ты же не станешь работать, ты же служишь, а не за деньги вкалываешь.
– Я служу не ФСБ, не правительству, не президенту.
– Только не говори, Глеб, что ты служишь России, это будет смешно, так говорят все мерзавцы.
– Знаю, что смешно.
Глеб взял рюмку, поднял ее и, глядя в лицо генералу, сказал:
– Все еще наладится, Федор Филиппович.
– Ты хочешь сказать, рассосется. Раковые опухоли сами по себе не рассасываются.
– Ну да, скажете, всякое в жизни случается, и чудеса в том числе.
– Глеб, пообещай, что ничего предпринимать не станешь.
– Как я понял, вы меня уже списали на берег. И теперь я отвечаю за себя сам.
– Да, – сказал генерал, выпивая вторую рюмку коньяка.
– Может, мне и оружие сдать, и аппаратуру, и мансарду вы у меня опишете.
– Я бы тебе советовал уехать вместе с семьей на год-два, а потом вернуться.
– А вы не боитесь, что меня другая спецслужба нанять может?
– Не боюсь, Глеб. Не верю.
– Значит, фраза не смешна.
– Какая? – спросил генерал.
– Служу России, кто бы ею ни управлял. Вот за это и выпьем.
– Мы вдвоем ей служили.
– Не надо генерал в прошедшем времени, мы-то с вами пока живы.
– Правильно, пока, – грустно заметил Потапчук, – Ленский на тебя большой зуб имеет, а о начальнике его охраны Прохорове и говорить нечего.
– Да уж, еще бы ему не злиться. Можно сказать, что я его голой задницей на горячую сковородку посадил. На месте Ленского я бы его давно уволил.
– Не так уж он плох, – сказал Потапчук, – просто ты слишком хорош.
– Спасибо за комплимент, генерал.
– Не называй ты меня генералом! – взвился Потапчук. – Мне отвыкать от этого звания надо, а ты повторяешь его к месту и не к месту.
– Хорошо, не буду, товарищ генерал. Чувствовалось, что Потапчуку уходить не хочется, он немного захмелел, расслабился.
– Глеб, включи-ка музыку.
– Вы же Вагнера не переносите, а другой я тут не держу.
– Все равно включай.
Глеб с удивлением посмотрел на Потапчука.
Наверное, того сильно достала жизнь, если он согласен слушать классику.
– Я вам компакт подарю, берлинский симфонический, шикарное исполнение, не придерешься. Будете слушать и меня вспоминать.
– Тебя я и без музыки каждый день вспоминаю, и забыть тебя мне не дадут даже на пенсии.
Глеб включил музыку, но негромко, не так, как для себя. Генерал вертел в руках коробку с компакт-диском, предложенным Сиверовым.
– Ты что, серьезно мне это даришь?
– Более чем.
– И не жалко?
– Жалко, – сказал Глеб, – потому и дарю.
– Что бы мне тебе подарить, – задумался генерал и похлопал себя по карманам.
– Пистолет именной или шашку золотую. Повешу на ковре в спальне, а когда напьюсь, буду ее целовать и обливаться слезами.
Потапчук вытащил из кармана портсигар, старомодный, серебряный, до блеска отполированный руками, высыпал сигареты в карман пиджака и протянул Глебу.
– На, держи, пользуйся, хотя, Глеб, Минздрав предупреждает.
– Ну вот, Федор Филиппович, даже подарить от души не можете.
– Поверь, дарю от души.
Генерал поднялся, Глеб держал портсигар. У генерала, сколько его знал Глеб, было три вещи, с которыми он не любил расставаться: портфель, портсигар и часы. Даже оправы очков он менял, Мужчины обнялись и простились. Генерал отвернулся и торопливо зашагал вниз по лестнице. Глеб закрыл дверь и усмехнулся.
– Не все так плохо, – произнес он шепотом в тон тихой музыке.
Потапчук спускался быстро, время от времени хватаясь рукой за гладкие дубовые перила. Когда он вышел во двор, страшно захотелось закурить. Инстинктивно Потапчук сунул руку в правый карман пиджака, вытащил портсигар и застыл, глядя на него…
– Чтоб ты провалился, – пробормотал генерал ФСБ и, уже улыбаясь, быстро зашагал к арке.
Курить ему расхотелось.
Глава 16
– И распрощаться?
– Получается, что так. Меня отправят на пенсию (поеду, как Шерлок Холмс, пчел разводить), а тебя будут искать и очень старательно искать. Глеб, тебе надо остановиться, ты уже сделал больше, чем мог. Отдохни, смени специальность.
– Я не собираюсь переквалифицироваться в управдома, мне моя специальность нравится.
– Но ведь без прикрытия ты же не станешь работать, ты же служишь, а не за деньги вкалываешь.
– Я служу не ФСБ, не правительству, не президенту.
– Только не говори, Глеб, что ты служишь России, это будет смешно, так говорят все мерзавцы.
– Знаю, что смешно.
Глеб взял рюмку, поднял ее и, глядя в лицо генералу, сказал:
– Все еще наладится, Федор Филиппович.
– Ты хочешь сказать, рассосется. Раковые опухоли сами по себе не рассасываются.
– Ну да, скажете, всякое в жизни случается, и чудеса в том числе.
– Глеб, пообещай, что ничего предпринимать не станешь.
– Как я понял, вы меня уже списали на берег. И теперь я отвечаю за себя сам.
– Да, – сказал генерал, выпивая вторую рюмку коньяка.
– Может, мне и оружие сдать, и аппаратуру, и мансарду вы у меня опишете.
– Я бы тебе советовал уехать вместе с семьей на год-два, а потом вернуться.
– А вы не боитесь, что меня другая спецслужба нанять может?
– Не боюсь, Глеб. Не верю.
– Значит, фраза не смешна.
– Какая? – спросил генерал.
– Служу России, кто бы ею ни управлял. Вот за это и выпьем.
– Мы вдвоем ей служили.
– Не надо генерал в прошедшем времени, мы-то с вами пока живы.
– Правильно, пока, – грустно заметил Потапчук, – Ленский на тебя большой зуб имеет, а о начальнике его охраны Прохорове и говорить нечего.
– Да уж, еще бы ему не злиться. Можно сказать, что я его голой задницей на горячую сковородку посадил. На месте Ленского я бы его давно уволил.
– Не так уж он плох, – сказал Потапчук, – просто ты слишком хорош.
– Спасибо за комплимент, генерал.
– Не называй ты меня генералом! – взвился Потапчук. – Мне отвыкать от этого звания надо, а ты повторяешь его к месту и не к месту.
– Хорошо, не буду, товарищ генерал. Чувствовалось, что Потапчуку уходить не хочется, он немного захмелел, расслабился.
– Глеб, включи-ка музыку.
– Вы же Вагнера не переносите, а другой я тут не держу.
– Все равно включай.
Глеб с удивлением посмотрел на Потапчука.
Наверное, того сильно достала жизнь, если он согласен слушать классику.
– Я вам компакт подарю, берлинский симфонический, шикарное исполнение, не придерешься. Будете слушать и меня вспоминать.
– Тебя я и без музыки каждый день вспоминаю, и забыть тебя мне не дадут даже на пенсии.
Глеб включил музыку, но негромко, не так, как для себя. Генерал вертел в руках коробку с компакт-диском, предложенным Сиверовым.
– Ты что, серьезно мне это даришь?
– Более чем.
– И не жалко?
– Жалко, – сказал Глеб, – потому и дарю.
– Что бы мне тебе подарить, – задумался генерал и похлопал себя по карманам.
– Пистолет именной или шашку золотую. Повешу на ковре в спальне, а когда напьюсь, буду ее целовать и обливаться слезами.
Потапчук вытащил из кармана портсигар, старомодный, серебряный, до блеска отполированный руками, высыпал сигареты в карман пиджака и протянул Глебу.
– На, держи, пользуйся, хотя, Глеб, Минздрав предупреждает.
– Ну вот, Федор Филиппович, даже подарить от души не можете.
– Поверь, дарю от души.
Генерал поднялся, Глеб держал портсигар. У генерала, сколько его знал Глеб, было три вещи, с которыми он не любил расставаться: портфель, портсигар и часы. Даже оправы очков он менял, Мужчины обнялись и простились. Генерал отвернулся и торопливо зашагал вниз по лестнице. Глеб закрыл дверь и усмехнулся.
– Не все так плохо, – произнес он шепотом в тон тихой музыке.
Потапчук спускался быстро, время от времени хватаясь рукой за гладкие дубовые перила. Когда он вышел во двор, страшно захотелось закурить. Инстинктивно Потапчук сунул руку в правый карман пиджака, вытащил портсигар и застыл, глядя на него…
– Чтоб ты провалился, – пробормотал генерал ФСБ и, уже улыбаясь, быстро зашагал к арке.
Курить ему расхотелось.
Глава 16
Повсеместная компьютеризация имеет как свои достоинства, так и свои недостатки. С одной стороны, компьютерная сеть – это один большой мешок, куда стекается вся информация, но с другой – отдельный компьютер, включенный в сеть – это дырка в мешке, из которой может высыпаться все, что угодно. Коснулась компьютеризация и оплаты телефонных счетов.
Сиверов не внял совету генерала Потапчука, не уехал из Москвы, не стал прятаться и не оставил попыток разобраться, кто же на самом деле убил олигарха Данилова, полковника налоговой полиции Кривошеева и ни в чем не повинного водителя.
Глеб толкнул стеклянную дверь и вошел в почтовое отделение, отремонтированное по последней моде. Керамическая плитка на полу, на стенах пластиковые панели, подвесной потолок, а девушки плавают за стеклянной перегородкой, как рыбки в аквариуме. Сиверов облокотился о стойку, над которой синела надпись “Оплата телефонных разговорив”. Девушка оторвала свой взгляд от компьютера и для начала улыбнулась симпатичному клиенту в тонированных очках.
– Добрый день, – сказал Сиверов, – телефончик оплатить можно?
– Пожалуйста, – ответила девушка, – номер? Не испытывая угрызений совести и не веря в плохие приметы, Сиверов назвал номер домашнего телефона покойного Кривошеева.
– Фамилия, – уточнила девушка, глядя на монитор.
– Кривошеев, – спокойно произнес Глеб. – Все верно, – девушка, принимающая оплату, сверила фамилию абонента, и назвала сумму.
Сиверов удивился:
– Почему так много?
– Вы разговаривали, мужчина, а не я.
– Я в отъезде был.
– Значит, ваша супруга или дети. Сиверов хмыкнул.
– Непорядок какой-то, – лицо Глеба стало раздраженным. – Может, жена любовнику в другой город звонила? По Москве столько не наговоришь. Или сынишка сексом по телефону балуется? Я оплачу. Не вопрос. Но мне интересно.
Сиверов наклонился к окошку, чтобы посмотреть на девушку не через стекло, а глаза в глаза. Девушка немного смутилась.
– А что вас, собственно, не устраивает?
– Кажется, жизнь моя разваливается, – с грустью произнес Глеб. – Наверное, жена любовнику звонит. Я специально пришел сам счет оплатить. После возвращения с отдыха она стала странной: всегда спешит первой трубку поднять, хотя раньше даже с дивана не вставала, когда телефон трещал.
– Мужчина, мне совсем неинтересно выслушивать ваши тайны. Я вам сейчас дам распечатку, а вы разбирайтесь сами. Надеюсь, у вас все будет хорошо.
– Я вам сверху заплачу, – сказал Сиверов.
– Нет-нет, вот ваша сдача, – оператор положила на стойку деньги.
Девушке даже в голову не пришло, что перед ней не Кривошеев. Она вывела на принтер распечатку и отдала клиенту.
Сиверов поблагодарил и, держа лист перед собой, медленно вышел из почтового отделения.
"Может, хорошее дело сделала, а может, – плохое, – подумала девушка. – Но ведь клиент имеет право узнать информацию о разговорах по его телефону. Так что моя совесть чиста. Нечего его жене любовникам названивать. Любовник сам звонить должен”.
Сиверов, идя к машине, думал иначе: “Я сделал доброе дело – заплатил за разговоры покойного Кривошеева”.
Любая бумага, оставленная погибшим человеком, может рассказать о многом. Телефон, написанный на спичечном коробке, короткая записка без конца и без начала, неоплаченная квитанция… У Глеба же в руках находился самый настоящий клад: список всех звонков, сделанных Кривошеевым с квартирного телефона в последние два месяца. Глеб удобно устроился в мансарде и теперь мог никому не открывать дверь. “Потапчук не придет – это факт, а больше никто не знает о том, что я здесь бываю”.
Распечатка лежала на коленях, и Глеб с карандашом в руках тихо насвистывал своего любимого Вагнера. Взгляд его скользил по номерам, и общая картина жизни полковника налоговой полиции вырисовалась довольно быстро. Некоторые номера Сиверов уже знал. Гараж, откуда по утрам Кривошеев вызывал машину, заместители, подчиненные.
"Звонок в гараж повторялся с завидной регулярностью – один раз по будним дням. Пару раз Кривошеев набирал этот номер и в выходные дни. А вот день, когда он не позвонил в гараж”.
Сиверов достал записную книжку и сверился с ней. Одно время он следил за Кривошеевым, а когда это делал не он, то этим занимались люди Потапчука.
«Все правильно, именно тогда Кирилл Андреевич на службу не поехал. Где же он был?»
Один день из жизни Кривошеева выглядел прямо-таки сумасшедшим. Множество номеров, на каждый – по одному звонку. Время разговора очень короткое: вопрос, ответ, и связь прерывается.
«Что это могло быть?»
Глеб сжал кончик карандаша губами и посмотрел в потолок.
"Ну конечно же! Так звонят по объявлениям в газетах. Хотел купить что-то или продать. Сейчас узнаем. На человека, покупающего технику или шмотки по телефону, полковник не похож. Но он мог звонить по фирмам”.
Сиверов пересел к компьютеру и стал перебирать один номер за другим. Все оказались квартирными телефонами.
"Может, позванивал определенный район?” Нет, все телефоны располагались в разных концах города, но только не в центре и не на самой окраине. Словно Кривошеев описал циркулем на плане города две окружности и выбирал квартиры, находящиеся между ними.
"Выбирал квартиры! Конечно же, это похоже на правду”.
Не откладывая дело в долгий ящик, Сиверов взял телефонную трубку и набрал первый по списку номер.
– Извините, я по объявлению, – любезно произнес Глеб.
– Да, я вас слушаю.
– Ваше предложение еще в силе? Вы ни с кем окончательно не договорились? – обтекаемо высказался Глеб.
Человек на том конце провода замялся.
– Мы передумали сдавать квартиру. Решились наши финансовые проблемы.
– Что ж, извините.
Сиверов улыбался: “Значит, я просчитал правильно: Кривошеев хотел снять квартиру. Теперь предстоит узнать, снял ли он ее”.
Можно было бы обзвонить всех подряд. Но Сиверов любил приходить к решению не опытным путем, а эмпирически – не бегая по городу, не совершая лишних телодвижений, не делая лишних звонков.
"Номера, по которым Кривошеев звонил один раз, можно отбросить сразу. Если квартиру он все-таки снял, то звонков будет как минимум два, возможно, с разбросом в несколько дней”.
Один из номеров повторялся трижды: дважды в один день и один – на следующий.
Глеб набрал номер:
– Я по объявлению…
– Квартиру я уже сдал, можете не беспокоиться.
– Спасибо, извините. Но один нескромный вопрос: скажите, за сколько сдали? Мне очень важно на рынке сориентироваться.
– Вряд ли вы найдете такой же выгодный вариант, – вздохнул мужчина. – Мне срочно были нужны деньги, мне заплатили за весь срок вперед.
– Полгода, что ли?
– Нет, за три месяца.
– Повезло.
– Не очень, – сказал мужчина, – квартира ведь сдана всего на три месяца.
– Это хорошо, мне как раз квартира нужна попозже. Меня бы устроило через три месяца. И я готов заплатить вам за год вперед.
По ту сторону послышалось тяжелое дыхание. Соблазн был велик.
– Нет, извините, не получится. Я бы и сам хотел сдать сразу на год, но обстоятельства заставили пойти на любой вариант-Это квартира жены. Мы таи жили, пока она не заболела. А теперь деньги на лекарства понадобились.
И школьный учитель рассказал Глебу свою историю. Сиверов лишь умело направлял разговор в нужное русло и через десять минут уже знал, в какой школе работают учитель и его супруга, знал, что сам учитель прописан в однокомнатной квартире, которую обычно сдавал за деньги, а жил с женой в двухкомнатной.
– Что ж, не получилось, извините. Район бы меня устроил, – распрощался Глеб со словоохотливым квартиросдатчиком.
Он отыскал дом на плане города.
«Для кого Кривошеев снял квартиру? Для любовницы, для родственника? Если бы для любовницы, то снял бы в центре, если для родственника, – подальше от центра. Почему сам договаривался? Он же человек занятой. Мог бы жене доверить. Любое, самое простое действие, – подумал Глеб, – если оно совершено человеком накануне гибели, приобретает особый смысл. Для кого снимал?»
Самым реальным Сиверову показался следующий вариант: Кривошеев снял квартиру для родственника, приехавшего в Москву на пару месяцев.
"Значит, отследим междугородние звонки”.
Но таких набралось немного.
"Ясно, Кирилл Андреевич любил звонить родственникам по межгороду со служебного телефона, чтобы не платить лишних денег”.
Но и это правило было нарушено – три звонка Кривошеев сделал по одному и тому же номеру. По коду выходило, что звонил он в город Пырьевск. Близких родственников, как следовало из досье на Кривошеева, у него в Пырьевске отродясь не водилось, друзей – тоже. Глеб проверил номер – служебный телефон главврача районной психиатрической лечебницы. Это сильно насторожило Сиверова.
На человека, которому может понадобиться помощь психиатра, Кривошеев не походил. Даже если такая нужда возникла бы, при его положении полковник налоговой полиции мог обратиться к лучшим специалистам Москвы, и те бы оказали ему услугу бесплатно.
Глеб сидел, потирая виски. “Возможно, – думал он, – кто-нибудь из олигархов, Ленский или Данилов, жил когда-то в Пырьевске. Возможно, “косил” от армии, спрятавшись в лечебнице. Вот Кривошеев и пытался это выяснить. Э, нет, – тут же остановил себя Сиверов. – Звонил он с домашнего телефона. Служебные же дела решают на службе. Значит, Кривошеев категорически не хотел, чтобы эти звонки всплыли потом у него на работе. Если человек что-то прятал, значит, это интересно для меня”.
Многие телефонные номера в распечатке повторялись по несколько раз. На поверку они оказались телефонами близких родственников, детей, дач. Глеб на всякий случай отметил еще один телефон, который встретился ему дважды. Принадлежал номер некоему Виктору Кудрину. Кто он такой, предстояло навести справки.
Теперь же в распоряжении Глеба имелось два адреса: один – московской квартиры, которую снял Кривошеев, второй – психиатрической лечебницы в городе Пырьевске. Вполне достаточно, чтобы выбраться на свежий воздух.
Сиверов подъехал к дому, о котором так много рассказал ему школьный учитель, позвонил в дверь. Никто ему не открыл. Сиверову сперва показалось, что в квартире кто-то есть. Но дом не отличался хорошей звукоизоляцией, и вскоре он понял, что шаги, шорохи голоса доносятся из соседних квартир. Глеб взглянул на электросчетчик, вынесенный на площадку. Тот стоял мертво. Прошло пять минут, диск так и не дернулся.
"Выключен холодильник. Значит, люди надолго уехали, если не навсегда. Возвращаться сюда смысла нет”.
Сиверов вышел во двор, через плечо посмотрел на окна квартиры, плотно затянутые дешевыми шторами. Никакого движения. Перед подъездом прогуливалась молодая мама с коляской.
– Извините, вы не в курсе, сорок вторую квартиру сдали?
– По-моему, да, это надо мной, – любезно ответила женщина.
– Вот же черт! – воскликнул Глеб. – Никак приятеля не могу застать, сказали, что он теперь тут живет.
– По-моему, их там двое. Во всяком случае, я видела, как мужчины вдвоем спустились и сели в машину.
– Машина какая? Черные добитые “Жигули”?
– Нет белая “Волга”, тоже не новая. Большего из женщины вытянуть не удалось, она даже не знала, появлялся ли кто-нибудь в квартире в последние дни.
– Тишина теперь там стоит мертвая, но они и раньше не шумели.
"Белая “Волга” – это, без сомнения, машина Кривошеева, – думал Сиверов, садясь в свою машину. – Дело тут нечистое, это точно, – решил Глеб, – Кривошеев не из тех людей, которые за собственные деньги снимут квартиру для служебных нужд. Потребовалась бы ему квартира для конфиденциальных деловых встреч, она прошла бы по ведомству налоговой полиции, ФСБ или администрации президента. И Потапчук знал бы о ней наверняка. Вперед, в Пырьевск, Глеб Петрович, – сказал сам себе Сиверов, – куй железо, пока горячо”, Сиверову Пырьевск не понравился. “Я ни за что не хотел бы здесь жить, даже не хотел бы тут родиться. Город годится лишь для того, чтобы в нем сходили с ума”.
Он насчитал, исколесив весь город, лишь три спутниковые тарелки. “Наверняка, одна принадлежит главе города, вторая – начальнику милиции, а третья – местному бизнесмену, который кормится от власти”.
На центральной площади, рядом с рынком и памятником погибшим солдатам, возле бочки с пивом стояла длинная очередь. Мужчины держали в руках кто пол-литровую, кто литровую банки. Пивных кружек, как водится в провинции, не было. Сиверов опустил стекло:
– Мужики, где тут у вас дурка?
– Вон, – показал один из аборигенов в синих спортивных штанах с тремя лампасами и белесыми вытянутыми коленями, – забор видишь, на нем слово написано, – какое, мужик уточнять не стал. – Так вот повернешь и упрешься в ворота психушки. Только не думай, я там не лежал. У меня сестра родная у психов поварихой работает.
– Кто заправляет психушкой?
– Кто-кто? Кругловский Виктор Феликсович. Имя Кругловского было произнесено с почтением.
– Хорошо, что не Феликс Эдмундович, – подмигнув мужику, сказал Сиверов и отгородился стеклом от изнывавшей в ожидании пива очереди.
"Интересное сочетание – деревянные стены, пузатые колонны и тонированные стеклопакеты. Это и в самом деле сумасшедший дом, такого я еще нигде не видал, даже в ближнем Подмосковье на генеральских дачах”, – пронеслось в голове у Глеба, когда он остановился у железных ворот психбольницы.
Не готовясь к разговору и не зная, что его ждет, Сиверов решительно вошел по ступенькам в здание.
"Ясно, что кабинет главврача находится на втором этаже. К нему ведет самая чистая лестница. Уборщица дорогу к кабинету начальника всегда моет куда тщательнее, чем все остальное”.
Глеб взбежал на второй этаж и тут же увидел дверь с табличкой: “Главврач. Приемная”.
Сиверов поправил на плече сумку, прикоснулся пальцем к темным очкам и без стука стремительно вошел в маленькую приемную. Секретарша Ирина, сидевшая с чашкой остывшего чая в руках, вздрогнула. Она хоть и была в отпуске, но на службу пришла, чувствовала, что дома, в одиночестве, может запросто сойти с ума. Ведь от шефа до сих пор не было никаких известий.
Где он и что с ним, она не знала, поэтому терялась в догадках.
– Здравствуйте, – с легким акцентом произнес Глеб, глядя в глаза девушке.
Под глазами у секретарши темнели круги. Даже невооруженным глазом было видно, что она провела бессонную ночь. Глеб указал пальцем на солидную дверь, обитую дерматином, и все с тем же акцентом осведомился:
– Феликсович у себя? Он сделал шаг к двери.
– Нет, Виктор Феликсович отсутствует! – выкрикнула Ирина, расплескав чай на клавиатуру старой пишущей машинки.
– Когда появится?
– Не знаю, он в отпуске, – справившись с волнением, проговорила Ирина и поставила чашку на столик с пультом селекторной связи.
Сиверов наморщил лоб. Он мгновенно сообразил, как работает секретарша. Судя по технике, которая стояла в приемной, ни один звонок не мог ее миновать. Это она решала, соединять с шефом или нет. То же происходило и с посетителями – никто напрямую не мог попасть к главврачу.
"Шофер и секретарша знают о своем начальнике гораздо больше, чем другие сотрудники, нужно только уметь вытряхнуть из них информацию”.
– Черт, совсем замотался, два года в России не был, только сейчас из ЮАР вернулся, даже от дурацкого акцента не могу избавиться, замотался совсем, вот и позвонить Виктору не удосужился. Я ему деньги должен. Через два дня улетаю, мне Кирилл Андреевич сказал, что Кругловский на месте, никуда уезжать не собирается.
– Кирилл Андреевич?
– Ну да, Кривошеев.
– Так вы от него?
– Не совсем, но мы знакомы. У Кривошеева – свои дела, у меня – свои.
Глеб заметил блеск в глазах девушки. Значит, о Кирилле Андреевиче она слышала прежде, и это имя для ее шефа связано с чем-то важным.
– Чайку не хотите? – предложила девушка.
"Клюнула, – подумал Глеб, – только бы теперь ее не спугнуть”.
Сиверов присел, достал из кармана дорогое портмоне, двумя пальцами извлек две стодолларовые банкноты.
– Вот же, специально отложил деньги, вез, чтобы отдать. Его адрес мне не подскажете? Жене завезу, отдам старый долг.
Сиверов заметил замешательство на лице девушки.
"Значит, и тут классическая схема работает: секретарша – она же любовница шефа”.
– Не знаю, какие у них отношения с женой, мне она, честно признаться, с первого взгляда не понравилась. Может, Виктор и не хотел бы, чтобы жена деньги видела, может, у него другие виды на них, – сказал Глеб.
– Его жена сейчас в Болгарии отдыхает, – с ненавистью произнесла Ирина.
"Значит, точно – любовница, как пить дать, на все сто процентов”.
– Как вас зовут? Давайте знакомиться. Чайник к этому времени во всю кипел.
– Ирина, – сказала девушка, протягивая руку.
И тут Глеб сделал то, чего она не ожидала: он взял руку и коснулся ее губами.
– Федор.
– Очень приятно, – смутившись, произнесла Ирина и суетливо занялась чаем.
"Хороша”, – подумал Сиверов, рассматривая девушку со спины.
Шелковый белый халатик подчеркивал все прелести фигуры.
– У меня, Ирина, безвыходное положение. Я давно должен был отдать деньги Виктору Феликсовичу. Передайте ему их, пожалуйста.
И, не дожидаясь ответа, Глеб положил деньги на машинку.
– Скажете от Федора из Йоханнесбурга. Хотел его увидеть перед отъездом, но, наверное, не судьба.
Тут Ирина заплакала.
– В чем дело? – Глеб взял ее за плечи и усадил в кресло. – Я сам чайку налью.
Сиверов вытащил пачку дорогих сигарет и предложил девушке. Вдвоем они задымили, забыв о чае. Ирина достала из-под столешницы пепельницу, полную перепачканных в помаде окурков.
– Закройте, пожалуйста, дверь, – попросила она Глеба, – на ключ.
Глеб с радостью выполнил просьбу Ирины. Психологически он все рассчитал верно: девушка все расскажет ему, как человеку, который улетает за тридевять земель через два дня. Так попутчику в поезде рассказывают все, что угодно, самые сокровенные тайны. Иногда чужому человеку поведаешь то, что матери никогда не расскажешь. А тут человек – друг Виктора Феликсовича.
Столбик пепла на сигарете становился все длиннее и длиннее. Девушка забыла о том, что держит ее в пальцах. Ее прямо-таки прорвало, она рассказала Глебу про несостоявшуюся поездку на побережье Черного моря, про звонок от Кирилла Андреевича, которого так ждал Кругловский, рассказала даже про жену шефа, которую он отправил в Болгарию, чтобы та не мешала наслаждаться жизнью.
– ..вы его друг, и вот теперь, Федор, я не знаю, что делать. Он обещал мне вернуться через час-два и пропал. Я жду его и не знаю, как мне поступить. Не мог он меня бросить, сердцем чувствую, что-то с ним случилось.
Глеб осторожно уточнил число, время, когда это произошло, и лишь потом спросил, глядя Ирине в глаза:
– В тот самый вечер Кирилл Андреевич звонил сам или в Пырьевск приезжал вместо него кто-то другой?
– Звонивший мужчина сказал, что он от Кирилла Андреевича, и попросил о встрече.
– Почему он не заехал сюда сразу?
– Не знаю, он сказал, будто привез то, что обещал отдать Кирилл Андреевич. Кругловский очень ждал этого звонка.
– Ирина, вы этого мужчину сами не видели?
– Нет, Кругловский меня отправил готовить ужин. Мы хотели посидеть при свечах.
Последние дни жизни Кругловского, по убеждению Глеба, говорили о том, что у человека появились шальные деньги. Последние баксы на удовольствия не тратят, а Кругловский развернулся – не только сам решил шикарно отдохнуть с любовницей, но и жену отправил к морю, чтобы не мешала.
"Должность он занимал такую, что больших взяток ему никто не давал. Кругом люди не богатые. И тут возник Кривошеев. Значит, полковник расплатился с психиатром, а потом психиатр исчез. Если бы Кругловский намеревался просто удрать с деньгами, не стал бы он покупать путевки, да и обставил бы свое исчезновение по-другому, так, чтобы пару недель его никто не хватился. Ведь Ирина могла в первый же вечер после его исчезновения поднять шум, обратившись в милицию. Скорее всего Кругловского уже нет на этом свете”, – подумал Глеб но, естественно, вслух говорить об этом не стал.
– Я вижу, Ирина, с тобой можно быть вполне откровенным, у меня от тебя секретов нет. Кирилл Андреевич обмолвился как-то, что заплатил Кругловскому. Наверное, деньги и сыграли с Виктором злую шутку. К нему в руки попало много баксов, он и растерялся, как дурак. Если он с деньгами пропал, – это одно, если без денег, – совсем другое, – Сиверов пытливо посмотрел на Ирину.
По ее глазам он понял, что девушка знает о существовании денег и даже подозревает, за что они получены.
– По-моему, он пропал без денег, – робко произнесла Ирина.
– А поточнее нельзя?
– Деньги он получил раньше.
Сиверов не внял совету генерала Потапчука, не уехал из Москвы, не стал прятаться и не оставил попыток разобраться, кто же на самом деле убил олигарха Данилова, полковника налоговой полиции Кривошеева и ни в чем не повинного водителя.
Глеб толкнул стеклянную дверь и вошел в почтовое отделение, отремонтированное по последней моде. Керамическая плитка на полу, на стенах пластиковые панели, подвесной потолок, а девушки плавают за стеклянной перегородкой, как рыбки в аквариуме. Сиверов облокотился о стойку, над которой синела надпись “Оплата телефонных разговорив”. Девушка оторвала свой взгляд от компьютера и для начала улыбнулась симпатичному клиенту в тонированных очках.
– Добрый день, – сказал Сиверов, – телефончик оплатить можно?
– Пожалуйста, – ответила девушка, – номер? Не испытывая угрызений совести и не веря в плохие приметы, Сиверов назвал номер домашнего телефона покойного Кривошеева.
– Фамилия, – уточнила девушка, глядя на монитор.
– Кривошеев, – спокойно произнес Глеб. – Все верно, – девушка, принимающая оплату, сверила фамилию абонента, и назвала сумму.
Сиверов удивился:
– Почему так много?
– Вы разговаривали, мужчина, а не я.
– Я в отъезде был.
– Значит, ваша супруга или дети. Сиверов хмыкнул.
– Непорядок какой-то, – лицо Глеба стало раздраженным. – Может, жена любовнику в другой город звонила? По Москве столько не наговоришь. Или сынишка сексом по телефону балуется? Я оплачу. Не вопрос. Но мне интересно.
Сиверов наклонился к окошку, чтобы посмотреть на девушку не через стекло, а глаза в глаза. Девушка немного смутилась.
– А что вас, собственно, не устраивает?
– Кажется, жизнь моя разваливается, – с грустью произнес Глеб. – Наверное, жена любовнику звонит. Я специально пришел сам счет оплатить. После возвращения с отдыха она стала странной: всегда спешит первой трубку поднять, хотя раньше даже с дивана не вставала, когда телефон трещал.
– Мужчина, мне совсем неинтересно выслушивать ваши тайны. Я вам сейчас дам распечатку, а вы разбирайтесь сами. Надеюсь, у вас все будет хорошо.
– Я вам сверху заплачу, – сказал Сиверов.
– Нет-нет, вот ваша сдача, – оператор положила на стойку деньги.
Девушке даже в голову не пришло, что перед ней не Кривошеев. Она вывела на принтер распечатку и отдала клиенту.
Сиверов поблагодарил и, держа лист перед собой, медленно вышел из почтового отделения.
"Может, хорошее дело сделала, а может, – плохое, – подумала девушка. – Но ведь клиент имеет право узнать информацию о разговорах по его телефону. Так что моя совесть чиста. Нечего его жене любовникам названивать. Любовник сам звонить должен”.
Сиверов, идя к машине, думал иначе: “Я сделал доброе дело – заплатил за разговоры покойного Кривошеева”.
Любая бумага, оставленная погибшим человеком, может рассказать о многом. Телефон, написанный на спичечном коробке, короткая записка без конца и без начала, неоплаченная квитанция… У Глеба же в руках находился самый настоящий клад: список всех звонков, сделанных Кривошеевым с квартирного телефона в последние два месяца. Глеб удобно устроился в мансарде и теперь мог никому не открывать дверь. “Потапчук не придет – это факт, а больше никто не знает о том, что я здесь бываю”.
Распечатка лежала на коленях, и Глеб с карандашом в руках тихо насвистывал своего любимого Вагнера. Взгляд его скользил по номерам, и общая картина жизни полковника налоговой полиции вырисовалась довольно быстро. Некоторые номера Сиверов уже знал. Гараж, откуда по утрам Кривошеев вызывал машину, заместители, подчиненные.
"Звонок в гараж повторялся с завидной регулярностью – один раз по будним дням. Пару раз Кривошеев набирал этот номер и в выходные дни. А вот день, когда он не позвонил в гараж”.
Сиверов достал записную книжку и сверился с ней. Одно время он следил за Кривошеевым, а когда это делал не он, то этим занимались люди Потапчука.
«Все правильно, именно тогда Кирилл Андреевич на службу не поехал. Где же он был?»
Один день из жизни Кривошеева выглядел прямо-таки сумасшедшим. Множество номеров, на каждый – по одному звонку. Время разговора очень короткое: вопрос, ответ, и связь прерывается.
«Что это могло быть?»
Глеб сжал кончик карандаша губами и посмотрел в потолок.
"Ну конечно же! Так звонят по объявлениям в газетах. Хотел купить что-то или продать. Сейчас узнаем. На человека, покупающего технику или шмотки по телефону, полковник не похож. Но он мог звонить по фирмам”.
Сиверов пересел к компьютеру и стал перебирать один номер за другим. Все оказались квартирными телефонами.
"Может, позванивал определенный район?” Нет, все телефоны располагались в разных концах города, но только не в центре и не на самой окраине. Словно Кривошеев описал циркулем на плане города две окружности и выбирал квартиры, находящиеся между ними.
"Выбирал квартиры! Конечно же, это похоже на правду”.
Не откладывая дело в долгий ящик, Сиверов взял телефонную трубку и набрал первый по списку номер.
– Извините, я по объявлению, – любезно произнес Глеб.
– Да, я вас слушаю.
– Ваше предложение еще в силе? Вы ни с кем окончательно не договорились? – обтекаемо высказался Глеб.
Человек на том конце провода замялся.
– Мы передумали сдавать квартиру. Решились наши финансовые проблемы.
– Что ж, извините.
Сиверов улыбался: “Значит, я просчитал правильно: Кривошеев хотел снять квартиру. Теперь предстоит узнать, снял ли он ее”.
Можно было бы обзвонить всех подряд. Но Сиверов любил приходить к решению не опытным путем, а эмпирически – не бегая по городу, не совершая лишних телодвижений, не делая лишних звонков.
"Номера, по которым Кривошеев звонил один раз, можно отбросить сразу. Если квартиру он все-таки снял, то звонков будет как минимум два, возможно, с разбросом в несколько дней”.
Один из номеров повторялся трижды: дважды в один день и один – на следующий.
Глеб набрал номер:
– Я по объявлению…
– Квартиру я уже сдал, можете не беспокоиться.
– Спасибо, извините. Но один нескромный вопрос: скажите, за сколько сдали? Мне очень важно на рынке сориентироваться.
– Вряд ли вы найдете такой же выгодный вариант, – вздохнул мужчина. – Мне срочно были нужны деньги, мне заплатили за весь срок вперед.
– Полгода, что ли?
– Нет, за три месяца.
– Повезло.
– Не очень, – сказал мужчина, – квартира ведь сдана всего на три месяца.
– Это хорошо, мне как раз квартира нужна попозже. Меня бы устроило через три месяца. И я готов заплатить вам за год вперед.
По ту сторону послышалось тяжелое дыхание. Соблазн был велик.
– Нет, извините, не получится. Я бы и сам хотел сдать сразу на год, но обстоятельства заставили пойти на любой вариант-Это квартира жены. Мы таи жили, пока она не заболела. А теперь деньги на лекарства понадобились.
И школьный учитель рассказал Глебу свою историю. Сиверов лишь умело направлял разговор в нужное русло и через десять минут уже знал, в какой школе работают учитель и его супруга, знал, что сам учитель прописан в однокомнатной квартире, которую обычно сдавал за деньги, а жил с женой в двухкомнатной.
– Что ж, не получилось, извините. Район бы меня устроил, – распрощался Глеб со словоохотливым квартиросдатчиком.
Он отыскал дом на плане города.
«Для кого Кривошеев снял квартиру? Для любовницы, для родственника? Если бы для любовницы, то снял бы в центре, если для родственника, – подальше от центра. Почему сам договаривался? Он же человек занятой. Мог бы жене доверить. Любое, самое простое действие, – подумал Глеб, – если оно совершено человеком накануне гибели, приобретает особый смысл. Для кого снимал?»
Самым реальным Сиверову показался следующий вариант: Кривошеев снял квартиру для родственника, приехавшего в Москву на пару месяцев.
"Значит, отследим междугородние звонки”.
Но таких набралось немного.
"Ясно, Кирилл Андреевич любил звонить родственникам по межгороду со служебного телефона, чтобы не платить лишних денег”.
Но и это правило было нарушено – три звонка Кривошеев сделал по одному и тому же номеру. По коду выходило, что звонил он в город Пырьевск. Близких родственников, как следовало из досье на Кривошеева, у него в Пырьевске отродясь не водилось, друзей – тоже. Глеб проверил номер – служебный телефон главврача районной психиатрической лечебницы. Это сильно насторожило Сиверова.
На человека, которому может понадобиться помощь психиатра, Кривошеев не походил. Даже если такая нужда возникла бы, при его положении полковник налоговой полиции мог обратиться к лучшим специалистам Москвы, и те бы оказали ему услугу бесплатно.
Глеб сидел, потирая виски. “Возможно, – думал он, – кто-нибудь из олигархов, Ленский или Данилов, жил когда-то в Пырьевске. Возможно, “косил” от армии, спрятавшись в лечебнице. Вот Кривошеев и пытался это выяснить. Э, нет, – тут же остановил себя Сиверов. – Звонил он с домашнего телефона. Служебные же дела решают на службе. Значит, Кривошеев категорически не хотел, чтобы эти звонки всплыли потом у него на работе. Если человек что-то прятал, значит, это интересно для меня”.
Многие телефонные номера в распечатке повторялись по несколько раз. На поверку они оказались телефонами близких родственников, детей, дач. Глеб на всякий случай отметил еще один телефон, который встретился ему дважды. Принадлежал номер некоему Виктору Кудрину. Кто он такой, предстояло навести справки.
Теперь же в распоряжении Глеба имелось два адреса: один – московской квартиры, которую снял Кривошеев, второй – психиатрической лечебницы в городе Пырьевске. Вполне достаточно, чтобы выбраться на свежий воздух.
Сиверов подъехал к дому, о котором так много рассказал ему школьный учитель, позвонил в дверь. Никто ему не открыл. Сиверову сперва показалось, что в квартире кто-то есть. Но дом не отличался хорошей звукоизоляцией, и вскоре он понял, что шаги, шорохи голоса доносятся из соседних квартир. Глеб взглянул на электросчетчик, вынесенный на площадку. Тот стоял мертво. Прошло пять минут, диск так и не дернулся.
"Выключен холодильник. Значит, люди надолго уехали, если не навсегда. Возвращаться сюда смысла нет”.
Сиверов вышел во двор, через плечо посмотрел на окна квартиры, плотно затянутые дешевыми шторами. Никакого движения. Перед подъездом прогуливалась молодая мама с коляской.
– Извините, вы не в курсе, сорок вторую квартиру сдали?
– По-моему, да, это надо мной, – любезно ответила женщина.
– Вот же черт! – воскликнул Глеб. – Никак приятеля не могу застать, сказали, что он теперь тут живет.
– По-моему, их там двое. Во всяком случае, я видела, как мужчины вдвоем спустились и сели в машину.
– Машина какая? Черные добитые “Жигули”?
– Нет белая “Волга”, тоже не новая. Большего из женщины вытянуть не удалось, она даже не знала, появлялся ли кто-нибудь в квартире в последние дни.
– Тишина теперь там стоит мертвая, но они и раньше не шумели.
"Белая “Волга” – это, без сомнения, машина Кривошеева, – думал Сиверов, садясь в свою машину. – Дело тут нечистое, это точно, – решил Глеб, – Кривошеев не из тех людей, которые за собственные деньги снимут квартиру для служебных нужд. Потребовалась бы ему квартира для конфиденциальных деловых встреч, она прошла бы по ведомству налоговой полиции, ФСБ или администрации президента. И Потапчук знал бы о ней наверняка. Вперед, в Пырьевск, Глеб Петрович, – сказал сам себе Сиверов, – куй железо, пока горячо”, Сиверову Пырьевск не понравился. “Я ни за что не хотел бы здесь жить, даже не хотел бы тут родиться. Город годится лишь для того, чтобы в нем сходили с ума”.
Он насчитал, исколесив весь город, лишь три спутниковые тарелки. “Наверняка, одна принадлежит главе города, вторая – начальнику милиции, а третья – местному бизнесмену, который кормится от власти”.
На центральной площади, рядом с рынком и памятником погибшим солдатам, возле бочки с пивом стояла длинная очередь. Мужчины держали в руках кто пол-литровую, кто литровую банки. Пивных кружек, как водится в провинции, не было. Сиверов опустил стекло:
– Мужики, где тут у вас дурка?
– Вон, – показал один из аборигенов в синих спортивных штанах с тремя лампасами и белесыми вытянутыми коленями, – забор видишь, на нем слово написано, – какое, мужик уточнять не стал. – Так вот повернешь и упрешься в ворота психушки. Только не думай, я там не лежал. У меня сестра родная у психов поварихой работает.
– Кто заправляет психушкой?
– Кто-кто? Кругловский Виктор Феликсович. Имя Кругловского было произнесено с почтением.
– Хорошо, что не Феликс Эдмундович, – подмигнув мужику, сказал Сиверов и отгородился стеклом от изнывавшей в ожидании пива очереди.
"Интересное сочетание – деревянные стены, пузатые колонны и тонированные стеклопакеты. Это и в самом деле сумасшедший дом, такого я еще нигде не видал, даже в ближнем Подмосковье на генеральских дачах”, – пронеслось в голове у Глеба, когда он остановился у железных ворот психбольницы.
Не готовясь к разговору и не зная, что его ждет, Сиверов решительно вошел по ступенькам в здание.
"Ясно, что кабинет главврача находится на втором этаже. К нему ведет самая чистая лестница. Уборщица дорогу к кабинету начальника всегда моет куда тщательнее, чем все остальное”.
Глеб взбежал на второй этаж и тут же увидел дверь с табличкой: “Главврач. Приемная”.
Сиверов поправил на плече сумку, прикоснулся пальцем к темным очкам и без стука стремительно вошел в маленькую приемную. Секретарша Ирина, сидевшая с чашкой остывшего чая в руках, вздрогнула. Она хоть и была в отпуске, но на службу пришла, чувствовала, что дома, в одиночестве, может запросто сойти с ума. Ведь от шефа до сих пор не было никаких известий.
Где он и что с ним, она не знала, поэтому терялась в догадках.
– Здравствуйте, – с легким акцентом произнес Глеб, глядя в глаза девушке.
Под глазами у секретарши темнели круги. Даже невооруженным глазом было видно, что она провела бессонную ночь. Глеб указал пальцем на солидную дверь, обитую дерматином, и все с тем же акцентом осведомился:
– Феликсович у себя? Он сделал шаг к двери.
– Нет, Виктор Феликсович отсутствует! – выкрикнула Ирина, расплескав чай на клавиатуру старой пишущей машинки.
– Когда появится?
– Не знаю, он в отпуске, – справившись с волнением, проговорила Ирина и поставила чашку на столик с пультом селекторной связи.
Сиверов наморщил лоб. Он мгновенно сообразил, как работает секретарша. Судя по технике, которая стояла в приемной, ни один звонок не мог ее миновать. Это она решала, соединять с шефом или нет. То же происходило и с посетителями – никто напрямую не мог попасть к главврачу.
"Шофер и секретарша знают о своем начальнике гораздо больше, чем другие сотрудники, нужно только уметь вытряхнуть из них информацию”.
– Черт, совсем замотался, два года в России не был, только сейчас из ЮАР вернулся, даже от дурацкого акцента не могу избавиться, замотался совсем, вот и позвонить Виктору не удосужился. Я ему деньги должен. Через два дня улетаю, мне Кирилл Андреевич сказал, что Кругловский на месте, никуда уезжать не собирается.
– Кирилл Андреевич?
– Ну да, Кривошеев.
– Так вы от него?
– Не совсем, но мы знакомы. У Кривошеева – свои дела, у меня – свои.
Глеб заметил блеск в глазах девушки. Значит, о Кирилле Андреевиче она слышала прежде, и это имя для ее шефа связано с чем-то важным.
– Чайку не хотите? – предложила девушка.
"Клюнула, – подумал Глеб, – только бы теперь ее не спугнуть”.
Сиверов присел, достал из кармана дорогое портмоне, двумя пальцами извлек две стодолларовые банкноты.
– Вот же, специально отложил деньги, вез, чтобы отдать. Его адрес мне не подскажете? Жене завезу, отдам старый долг.
Сиверов заметил замешательство на лице девушки.
"Значит, и тут классическая схема работает: секретарша – она же любовница шефа”.
– Не знаю, какие у них отношения с женой, мне она, честно признаться, с первого взгляда не понравилась. Может, Виктор и не хотел бы, чтобы жена деньги видела, может, у него другие виды на них, – сказал Глеб.
– Его жена сейчас в Болгарии отдыхает, – с ненавистью произнесла Ирина.
"Значит, точно – любовница, как пить дать, на все сто процентов”.
– Как вас зовут? Давайте знакомиться. Чайник к этому времени во всю кипел.
– Ирина, – сказала девушка, протягивая руку.
И тут Глеб сделал то, чего она не ожидала: он взял руку и коснулся ее губами.
– Федор.
– Очень приятно, – смутившись, произнесла Ирина и суетливо занялась чаем.
"Хороша”, – подумал Сиверов, рассматривая девушку со спины.
Шелковый белый халатик подчеркивал все прелести фигуры.
– У меня, Ирина, безвыходное положение. Я давно должен был отдать деньги Виктору Феликсовичу. Передайте ему их, пожалуйста.
И, не дожидаясь ответа, Глеб положил деньги на машинку.
– Скажете от Федора из Йоханнесбурга. Хотел его увидеть перед отъездом, но, наверное, не судьба.
Тут Ирина заплакала.
– В чем дело? – Глеб взял ее за плечи и усадил в кресло. – Я сам чайку налью.
Сиверов вытащил пачку дорогих сигарет и предложил девушке. Вдвоем они задымили, забыв о чае. Ирина достала из-под столешницы пепельницу, полную перепачканных в помаде окурков.
– Закройте, пожалуйста, дверь, – попросила она Глеба, – на ключ.
Глеб с радостью выполнил просьбу Ирины. Психологически он все рассчитал верно: девушка все расскажет ему, как человеку, который улетает за тридевять земель через два дня. Так попутчику в поезде рассказывают все, что угодно, самые сокровенные тайны. Иногда чужому человеку поведаешь то, что матери никогда не расскажешь. А тут человек – друг Виктора Феликсовича.
Столбик пепла на сигарете становился все длиннее и длиннее. Девушка забыла о том, что держит ее в пальцах. Ее прямо-таки прорвало, она рассказала Глебу про несостоявшуюся поездку на побережье Черного моря, про звонок от Кирилла Андреевича, которого так ждал Кругловский, рассказала даже про жену шефа, которую он отправил в Болгарию, чтобы та не мешала наслаждаться жизнью.
– ..вы его друг, и вот теперь, Федор, я не знаю, что делать. Он обещал мне вернуться через час-два и пропал. Я жду его и не знаю, как мне поступить. Не мог он меня бросить, сердцем чувствую, что-то с ним случилось.
Глеб осторожно уточнил число, время, когда это произошло, и лишь потом спросил, глядя Ирине в глаза:
– В тот самый вечер Кирилл Андреевич звонил сам или в Пырьевск приезжал вместо него кто-то другой?
– Звонивший мужчина сказал, что он от Кирилла Андреевича, и попросил о встрече.
– Почему он не заехал сюда сразу?
– Не знаю, он сказал, будто привез то, что обещал отдать Кирилл Андреевич. Кругловский очень ждал этого звонка.
– Ирина, вы этого мужчину сами не видели?
– Нет, Кругловский меня отправил готовить ужин. Мы хотели посидеть при свечах.
Последние дни жизни Кругловского, по убеждению Глеба, говорили о том, что у человека появились шальные деньги. Последние баксы на удовольствия не тратят, а Кругловский развернулся – не только сам решил шикарно отдохнуть с любовницей, но и жену отправил к морю, чтобы не мешала.
"Должность он занимал такую, что больших взяток ему никто не давал. Кругом люди не богатые. И тут возник Кривошеев. Значит, полковник расплатился с психиатром, а потом психиатр исчез. Если бы Кругловский намеревался просто удрать с деньгами, не стал бы он покупать путевки, да и обставил бы свое исчезновение по-другому, так, чтобы пару недель его никто не хватился. Ведь Ирина могла в первый же вечер после его исчезновения поднять шум, обратившись в милицию. Скорее всего Кругловского уже нет на этом свете”, – подумал Глеб но, естественно, вслух говорить об этом не стал.
– Я вижу, Ирина, с тобой можно быть вполне откровенным, у меня от тебя секретов нет. Кирилл Андреевич обмолвился как-то, что заплатил Кругловскому. Наверное, деньги и сыграли с Виктором злую шутку. К нему в руки попало много баксов, он и растерялся, как дурак. Если он с деньгами пропал, – это одно, если без денег, – совсем другое, – Сиверов пытливо посмотрел на Ирину.
По ее глазам он понял, что девушка знает о существовании денег и даже подозревает, за что они получены.
– По-моему, он пропал без денег, – робко произнесла Ирина.
– А поточнее нельзя?
– Деньги он получил раньше.