– Чай не горячий? У меня есть холодная кипяченая вода, можно разбавить.
– Не стоит беспокоиться.
"Интересно, сколько ему отвалил отец? Наверное, по тем временам деньги были огромные. Ведь за “так” подобную услугу не окажет даже родной брат”, – прокручивая в уме эту мысль, Кривошеев напрягся. Ложечка в фарфоровой чашке перестала звенеть.
– Я, Виктор Феликсович, прислушался к вашему совету.
– Очень хорошо, – сказал главврач, пристально глядя на гостя.
– Я бы хотел взглянуть на своего брата.
– Это можно устроить. Если хотите, прямо сейчас его и приведут.
– Нет, Виктор Феликсович, вы меня не совсем правильно поняли, я хотел бы на него посмотреть, но чтобы он меня не видел.
– Навряд ли он вас узнает, – задумчиво произнес психиатр.
– Но можно так устроить? – уже резко и настойчиво попросил Кривошеев.
– Конечно же, можно, не вопрос, как говорится. Может, все-таки коньячка грамм сто перед этим историческим шагом?
– Я за рулем, – небрежно махнул рукой полковник Кривошеев и чуть виновато улыбнулся.
– Останьтесь у меня, погостите. Кстати, сегодня у меня день почти не загружен, я сегодня свободен. Мы могли бы отправиться ко мне в гости, съездили бы на озеро, опять же шашлык, рыбалка…
"Сейчас, наверное, скажет о девочках”.
Но психиатр к вопросу, связанному с основным инстинктом, не перешел: наверное, счел, что пока не время.
"Девочек он, наверное, берет из числа своих сотрудниц. Посмотрит строго, затем скажет своим умным голосом – ведь он здесь царь, Бог и воинский начальник: “Ты, Клава (или Маша), поедешь с нами отдохнуть”. Та, как кролик перед удавом, застынет и двинется в указанном направлении и будет делать все то, что полагается делать в подобных ситуациях”.
– Кстати, у меня прекрасная банька, прямо на берегу озера. А вода там кристально чистая, святые источники бьют, можно сказать, целебная, от всех болезней помогает.
– Нет, что вы, я ограничен во времени. Слишком много работы в столице. К вечеру я должен быть на месте.
– Жаль, жаль, – сокрушенно покачал большой головой Виктор Феликсович Кругловский и положил ключ на чистый лист бумаги.
Положил аккуратно, двумя пальцами. Так кладут вескую улику и.., единственную, самую важную в деле. От этого движения Кривошеева передернуло. От взгляда Кругловского реакция Кривошеева не ускользнула.
– Не обращайте внимания на меня, вы же понимаете, Кирилл Андреевич, с каким контингентом мне приходится работать.
Кривошеев согласно кивнул.
– Так вы хотите посмотреть на нашего пациента.
– Да, но так, – уже во второй раз принялся толковать гость, – чтобы он меня не видел.
– Сейчас устроим, у нас есть комната. Вы сможете наблюдать, а я с ним поговорю.
– Буду весьма признателен, – старомодно ответил Кривошеев.
Воспользовавшись странным аппаратом, похожим на пульт в опорном пункте милиции или в космическом центре, главврач клиники связался с каким-то Сидоровым и уже другим тоном, абсолютно непохожим на тот, каким разговаривал с гостем, громко попросил:
– Сидоров, будь так любезен, больного из седьмой палаты, да, да, Ивановского пошли ко мне и немедленно, я жду.
– Виктор Феликсович, а можно мне взглянуть на бумаги?
– Вам можно, хотя это, в общем-то, врачебная тайна, и мы не позволяем, не в наших правилах давать заглядывать в истории болезни. Понимаете ли, разные люди бывают. Информация о болезни – вещь обоюдоострая и для пациента, и для нас, врачей, да и для родственников. Но для вас я сделаю исключение.
Через три минуты – Кривошеев еще не успел допить чай – на стол главврача легла пухлая папка толщиной в хороший том. Тот раскрыл ее и медленно подвинул к своему гостю:
– Вы потом внимательно посмотрите, уже пациента доставили.
Спустившись на первый этаж, главврач предложил Кривошееву войти в белую дверь с медной начищенной ручкой.
– Там все есть, – предупредил психиатр, – стул, стол. Вам даже принесут туда чай.
– Чай не нужен, но, если позволите, я буду там курить.
– Конечно, – согласно кивнул главврач. Кривошеев оказался в маленькой комнатке, стены которой были выкрашены в какой-то неопределенный цвет – то ли серо-коричневый, то ли желтовато-зеленый. В полумраке определить это было почти невозможно. Светилось лишь окно. Через оконное стекло Кривошеев видел соседний кабинет, куда более просторный, чем его комната, и куда более светлый. Пол там был выложен керамической темно-коричневой плиткой, а стены – белой.
Кабинет напоминал то ли кухню, то ли операционную. Правда, для операционной света было маловато. В центре кабинета, прямо напротив окна, стояло кресло. “Наверное, когда-то оно находилось в стоматологическом кабинете”, – решил Кирилл Андреевич.
Дверь открылась. На двери, естественно, ручки не было. Два санитара, дюжие, краснолицые, в белых халатах с закатанными рукавами, ввели пациента. Кривошеев вздрогнул: перед ним, озираясь по сторонам не испуганно и затравленно, а с любопытством, стоял его брат.
– Господи, – вырвалось у Кирилла Андреевича, – сколько же лет я тебя не видел? Десять? Двадцать!
Появился главврач. В его руках была тетрадка, неизменный ключ и авторучка с блестящим колпачком.
– Прошу, – галантно предложил больному главврач, указывая на стоматологическое кресло.
Тот заулыбался, поздоровался с главврачом за руку и уселся. Когда Кривошеев увидел улыбку своего брата, у него сжало горло, словно кто-то двумя руками вцепился в его шею. Кривошеев рванул верхнюю пуговицу рубашки, узел галстука, резко тряхнул головой. Дышать стало немного легче.
Передних зубов у его брата не было. “Господи, Боже мой, что же они с ним сделали!"
Может, быть, из-за отсутствия зубов, может быть, еще из-за чего-то голос у брата был не совсем таким, как у Кирилла Андреевича.
– Ну, как мы себя чувствуем? Не мучают тяжелые сны? – спросил главврач у пациента, когда за санитарами закрылась дверь.
– Нет, не мучают, сон крепкий, – ответил Евгений Кривошеев, продолжая все так же глуповато улыбаться.
– А грудь не болит? Сердце не беспокоит?
– Нет, не беспокоит.
– А спина? Давайте-ка подымем ручки, пошевелим глазками.
Евгений Кривошеев покорно, как кролик перед удавом, выполнил все то, о чем просил главврач. Кирилл Андреевич Кривошеев мрачно и угрюмо сидел, уставившись в тонированное стекло. Он уже ненавидел главврача, понимая, что тот настоящий садист, хотя вид у него вполне благообразный.
Разговор врача и пациента длился около получаса. Единственное, что четко понял Кирилл Андреевич, – это то, что его брат почти не ориентируется во времени. Он не знает, какой сейчас год, месяц и день. Мало чего помнит о своей жизни до психиатрической лечебницы. Зато то, что происходило вчера или позавчера, пациент помнил хорошо и отвечал вполне внятно.
– Да, тяжелый случай, – пробормотал Кирилл Андреевич, закуривая третью сигарету.
Пальцы его дрожали, сердце билось неровно, в голове стучала кровь. Время от времени Кирилл Андреевич вытирал вспотевшее лицо, чувствовал, что даже рубашка стала мокрой от пота.
Взглянув на зеркальное стекло, за которым прятался Кирилл Андреевич, главврач ухмыльнулся. Ну вот вы и посмотрели, каков ваш братец. Теперь я его отправляю в палату. Опять появились два дюжих краснолицых санитара, веселых и глупых, с лицами абсолютно безмятежными, и увели, держа под локти, пациента из седьмой палаты.
– Ну вы и накурили, Кирилл Андреевич, – махая перед собой рукой с короткими пальцами, пробурчал главврач клиники.
– Волновался, – сказал Кривошеев.
– Я вас понимаю. Ну что, поднимемся наверх. Думаю, вам не повредят пятьдесят грамм коньяка.
– Да уж, не повредят, – согласился полковник налоговой службы.
Выпив коньяк и полистав историю болезни, Кирилл Андреевич посмотрел на главврача.
– Я вам оставлю денег, “почините” рот моему брату.
– Зачем? Ему и так комфортно, – сказал главврач.
– Вставьте ему передние зубы.
– Ваше желание – для меня закон. Если есть такое желание и есть средства, то почему бы не выполнить. Будет сделано.
– Хорошо, – сказал Кирилл Андреевич, отодвигая пухлый том, просмотрев который он понял не слишком много. – А теперь не могли бы мы с вами прогуляться, походить немного где-нибудь по берегу реки, полюбоваться на великолепие местных пейзажей, – произнес гость.
– У нас замечательная природа, у вас в городе такого не увидишь. Ирина Васильевна, я отлучусь часика на полтора-два, потом появлюсь. Так что вы остаетесь за меня, – связавшись по телефону с секретаршей, сказал главврач, затем снял белый халат, шапочку и надел пиджак.
Усевшись в “Волгу” Кривошеева, они покинули территорию лечебницы. Доктор указывал, куда ехать, и минут через десять-пятнадцать машина остановилась на берегу реки. Вид отсюда открывался действительно замечательный. С высокого берега расстилалась в оба конца бесконечная панорама: леса, перелески, поля, луга и извилистая неширокая река.
– Благодать, – сказал Кривошеев.
– Да, природа здесь замечательная. Лечебницу поставили в правильном месте, пейзажи успокаивают больных.
Кривошеев при этих словах главврача подумал, что больные вряд ли видят из сетчатых загонов для прогулки эти пейзажи. А если и видят, то вряд ли понимают, как великолепна природа.
– Сколько у вас больных в клинике?
– Стало больше, а в лучшие времена было около двухсот семидесяти.
"Двести семьдесят психов, – подумал Кривошеев. – И один из этих двухсот семидесяти – мой родной брат-близнец. Удивительная судьба у людей. Я сам – важный московский чиновник. От одного лишь вида или упоминания моей фамилии многие богатые и могущественные люди начинают трепетать и сердце у них уходит в пятки. А мой родной брат-близнец – человек беспомощный и никчемный. На него даже никто не обращает внимания. Умри такой человек, погибни, и никто не вспомнит добрым словом, не всплакнет, и ни одна газета не напечатает некролог, в котором последней строчкой будет соболезнование родным и близким покойного”.
Мужчины стояли на берегу, любуясь рекой.
– Виктор Феликсович, разговор у меня к вам серьезный и предложение, поверьте, очень серьезное.
– Да, я вас слушаю, – главврач насторожился, понимая, что такой человек, как Кривошеев, шутить не станет: если уж говорит, что разговор серьезный, то так оно и есть.
– Как вы посмотрите на то, что я заберу своего брата?
– Не понял, как заберете?
– Заберу из вашей клиники, пусть он живет у меня. Я перед ним в долгу.
"В долгу” Кривошеев произнес веско, но все же не смог скрыть некую едва уловимую фальшь. И психиатр это почувствовал:
– Вы хотите забрать его навсегда?
– Не знаю, навсегда или нет… Посмотрим… Если он будет вести себя нормально, то пусть живет с нами. Пусть будет при мне. Надеюсь, вы не против.
– Но ведь он на другой фамилии. Все, сделанное вашим отцом, открутить назад, как я понимаю, весьма проблематично.
– Проблема есть, но она не из неразрешимых. Это дело я исправлю. Можно исправить прямо у вас здесь в городке, можно – в Москве, как вам будет угодно.
– Конечно, можно и у нас устроить. Это будет недорого. Меня здесь все знают, к моему мнению" прислушиваются.
– Значит, вы не против, Виктор Феликсович?
– А почему я, собственно говоря, должен быть против? Человек попадает в хорошие руки.
– Естественно, это будет сделано небезвозмездно, – продолжил Кривошеев, – я вам хорошо заплачу. Пятьдесят тысяч вас устроит?
От удивления главврача даже шатнуло – он не только никогда не держал в руках подобных денег, но и представить себе не мог, что станет обладателем такой суммы.
– Долларов? – уже робким голосом спросил он.
– Естественно, не российских рублей.
– Да, да, – дважды выдохнув, произнес главврач. – Все, что будет нужно… Все, что в моих силах, я сделаю, Кирилл Андреевич.
– Вот вам для начала тысяча. Приведите в порядок его передние зубы, вставьте, чтобы был похож не на мученика российской системы здравоохранения, а на нормального человека.
– Все будет сделано. Стоматолог у меня знакомый, если надо, все устроит, – главврач даже задрожал от возбуждения и, как ни старался, скрыть своего волнения не мог.
Кривошеев чувствовал, что он на верном пути. Он даже не ожидал, что так легко и быстро уговорит главврача.
– Я наведаюсь к вам через неделю, предварительно обязательно позвоню. Вы за это время продвиньте дело вперед.
– А что его продвигать, со своей стороны я сделаю все в один день.
– Вопросы не возникнут?
– У кого они здесь возникнут? Что вы, что вы… Некому здесь интересоваться нашими делами. Да и дело, в общем-то, благородное, хорошее, я бы сказал, милосердное. Если вы хотите, отдам вам его безо всяких на то документов.
– Нет, я хочу… Хотя я подумаю… Пока никому не говорите обо мне, – сказал Кирилл Андреевич, извлекая из кармана пачку сигарет и предлагая главврачу.
Тот закурил, закашлялся. Кривошеей же любовался видом, он смотрел на реку, заливные луга, на моторную лодку, медленно идущую против течения вверх по течению. Следил за ней до тех пор, пока лодка с двумя мужчинами не скрылась за поворотом. Звук еще долго висел в чистом воздухе. Плыли облака, дул теплый ветер.
– Половину денег я вам передам тогда, когда заберу брата. Надеюсь, вас устроит подобный расклад?
– Конечно, Кирилл Андреевич, меня устроит любой вариант.
Из важного человека главврач превратился в полное ничтожество. Сумма с четырьмя нулями раздавила его, сделав тише воды, ниже травы. Он готов был ползать на коленях и лизать ботинки московскому гостю.
– Вы не беспокойтесь за него, зубы ему сделают замечательные. Наш врач мне поставил металлокерамику, и моей жене тоже.
– Хорошо, хорошо, сделайте все, как считаете нужным.
– В лучшем виде все будет сделано.
– Теперь я бы хотел откланяться, в Москве меня ждут дела.
– Извините великодушно, Кирилл Андреевич, а чем вы занимаетесь в Москве, в каком департаменте изволите служить?
– В налоговой полиции.
– В налоговой полиции? – глаза главврача округлились.
Он думал, что Кирилл Андреевич, как и его отец, служит в военной прокуратуре. Но налоговая полиция – это еще круче.
– Извините, в какой должности? Кривошеев сделал вид, что не услышал, но через несколько секунд произнес:
– У меня генеральская должность.
– Да, да, конечно, понимаю, – и сумма и должность произвели на главврача неизгладимое впечатление.
Кирилл Андреевич довез на своей “Волге” главврача до железных ворот. Врач горячо и преданно пожал на прощание холодную ладонь Кривошеева. А когда тот протянул тысячу долларов, смущенный, покрасневший психиатр растерянно забормотал:
– Большое спасибо.., большое спасибо… И моментально спрятал деньги в карман. На этом они и расстались.
"Одно дело сделано. Часа через два буду дома. Но это лишь начало, лишь часть моего плана.
Надеюсь, что все сбудется и благополучно сложится, и тогда ни одна сволочь, ни один мерзавец не подкопается. То-то их поразит все, что произойдет. Главное, чтобы нигде не случилось прокола, главное, чтобы все сошлось воедино – и мое желание и мои возможности”, – мысли одна за другой прокручивались в голове у Кривошеева.
Полковник налоговой полиции уверенно вел машину. Стрелка спидометра подрагивала у цифры сто двадцать. Когда до Москвы оставалось километров восемьдесят, на дороге, неожиданно выскочив из-за кустов, возник ретивый сотрудник ГИБДД. Он рьяно и зло замахал полосатой палкой, приказывая белой “Волге” немедленно остановиться.
"Чтоб тебя разорвало”, – подумал полковник Кривошеев, резко тормозя.
"Волга” замерла, проскочив гаишника. Кривошеев сидел спокойно, вытащил сигарету, закурил. Гаишник подбежал, его лицо было злым, глаза сверкали, губы кривились. По выражению его лица было несложно догадаться, что гаишника интересовали деньги и только деньги. Но Кривошеев тоже был зол за то, что его остановили.
Гаишник козырнул, что-то пробурчал, похожее на фамилию и звание. Из этого бурчания полковник Кривошеев не понял ровным счетом ничего.
– Ваши документы, нарушаете.
– Нарушаю, – кивнул Кривошеев, – я спешу, сержант.
– Я не сержант, я старший сержант.
– Не разглядел.
– Документы, – повторил гаишник, постукивая полосатым жезлом по двери.
– Документы, документы? А может, вам денег дать, сержант?
– Документы.
Лениво и небрежно Кривошеев протянул документы вместе с пропуском. Пропуск был не простой, таких пропусков имелось немного. Печати и подписи заставили гаишника вздрогнуть. Он посмотрел на Кривошеева, затем на свои пыльные башмаки.
– Извините, товарищ полковник, – выдавил из себя гаишник.
– Извиняю, сержант. И меня извините за то, что деньги предложил. Я могу ехать?
– Да, да, пожалуйста.
"Волга” сорвалась с места, в зеркальце заднего вида дрогнуло изображение растерянного, подавленного сержанта. “В другой раз я бы взял его данные, и он больше бы не работал. Ну, да ладно. Виноват, в конце концов, я, ехал действительно слишком быстро. Сержант здесь ни при чем. Хоть он и хотел денег, но по большому счету вина моя, а он молодец, – стрелка опять задергалась у цифры сто двадцать. – Что-то я спешу как на свадьбу. Дел много”, – подумал полковник Кривошеев.
До Москвы он добрался без приключений. Прослушал все сообщения на автоответчике, позвонил своим сотрудникам, узнал, что делается на работе, выполнены ли его поручения. Ответами остался удовлетворен.
Из письменного стола извлек газету с рекламными объявлениями. Несколько объявлений были обведены желтым маркером.
Кривошеев поужинал, принял душ, затем устроился в кресле и принялся звонить по объявлениям. С десятой попытки ему повезло. Ответ хозяина квартиры его устроил, и Кривошеев договорился о встрече прямо сегодня в девять вечера.
Глава 7
– Не стоит беспокоиться.
"Интересно, сколько ему отвалил отец? Наверное, по тем временам деньги были огромные. Ведь за “так” подобную услугу не окажет даже родной брат”, – прокручивая в уме эту мысль, Кривошеев напрягся. Ложечка в фарфоровой чашке перестала звенеть.
– Я, Виктор Феликсович, прислушался к вашему совету.
– Очень хорошо, – сказал главврач, пристально глядя на гостя.
– Я бы хотел взглянуть на своего брата.
– Это можно устроить. Если хотите, прямо сейчас его и приведут.
– Нет, Виктор Феликсович, вы меня не совсем правильно поняли, я хотел бы на него посмотреть, но чтобы он меня не видел.
– Навряд ли он вас узнает, – задумчиво произнес психиатр.
– Но можно так устроить? – уже резко и настойчиво попросил Кривошеев.
– Конечно же, можно, не вопрос, как говорится. Может, все-таки коньячка грамм сто перед этим историческим шагом?
– Я за рулем, – небрежно махнул рукой полковник Кривошеев и чуть виновато улыбнулся.
– Останьтесь у меня, погостите. Кстати, сегодня у меня день почти не загружен, я сегодня свободен. Мы могли бы отправиться ко мне в гости, съездили бы на озеро, опять же шашлык, рыбалка…
"Сейчас, наверное, скажет о девочках”.
Но психиатр к вопросу, связанному с основным инстинктом, не перешел: наверное, счел, что пока не время.
"Девочек он, наверное, берет из числа своих сотрудниц. Посмотрит строго, затем скажет своим умным голосом – ведь он здесь царь, Бог и воинский начальник: “Ты, Клава (или Маша), поедешь с нами отдохнуть”. Та, как кролик перед удавом, застынет и двинется в указанном направлении и будет делать все то, что полагается делать в подобных ситуациях”.
– Кстати, у меня прекрасная банька, прямо на берегу озера. А вода там кристально чистая, святые источники бьют, можно сказать, целебная, от всех болезней помогает.
– Нет, что вы, я ограничен во времени. Слишком много работы в столице. К вечеру я должен быть на месте.
– Жаль, жаль, – сокрушенно покачал большой головой Виктор Феликсович Кругловский и положил ключ на чистый лист бумаги.
Положил аккуратно, двумя пальцами. Так кладут вескую улику и.., единственную, самую важную в деле. От этого движения Кривошеева передернуло. От взгляда Кругловского реакция Кривошеева не ускользнула.
– Не обращайте внимания на меня, вы же понимаете, Кирилл Андреевич, с каким контингентом мне приходится работать.
Кривошеев согласно кивнул.
– Так вы хотите посмотреть на нашего пациента.
– Да, но так, – уже во второй раз принялся толковать гость, – чтобы он меня не видел.
– Сейчас устроим, у нас есть комната. Вы сможете наблюдать, а я с ним поговорю.
– Буду весьма признателен, – старомодно ответил Кривошеев.
Воспользовавшись странным аппаратом, похожим на пульт в опорном пункте милиции или в космическом центре, главврач клиники связался с каким-то Сидоровым и уже другим тоном, абсолютно непохожим на тот, каким разговаривал с гостем, громко попросил:
– Сидоров, будь так любезен, больного из седьмой палаты, да, да, Ивановского пошли ко мне и немедленно, я жду.
– Виктор Феликсович, а можно мне взглянуть на бумаги?
– Вам можно, хотя это, в общем-то, врачебная тайна, и мы не позволяем, не в наших правилах давать заглядывать в истории болезни. Понимаете ли, разные люди бывают. Информация о болезни – вещь обоюдоострая и для пациента, и для нас, врачей, да и для родственников. Но для вас я сделаю исключение.
Через три минуты – Кривошеев еще не успел допить чай – на стол главврача легла пухлая папка толщиной в хороший том. Тот раскрыл ее и медленно подвинул к своему гостю:
– Вы потом внимательно посмотрите, уже пациента доставили.
Спустившись на первый этаж, главврач предложил Кривошееву войти в белую дверь с медной начищенной ручкой.
– Там все есть, – предупредил психиатр, – стул, стол. Вам даже принесут туда чай.
– Чай не нужен, но, если позволите, я буду там курить.
– Конечно, – согласно кивнул главврач. Кривошеев оказался в маленькой комнатке, стены которой были выкрашены в какой-то неопределенный цвет – то ли серо-коричневый, то ли желтовато-зеленый. В полумраке определить это было почти невозможно. Светилось лишь окно. Через оконное стекло Кривошеев видел соседний кабинет, куда более просторный, чем его комната, и куда более светлый. Пол там был выложен керамической темно-коричневой плиткой, а стены – белой.
Кабинет напоминал то ли кухню, то ли операционную. Правда, для операционной света было маловато. В центре кабинета, прямо напротив окна, стояло кресло. “Наверное, когда-то оно находилось в стоматологическом кабинете”, – решил Кирилл Андреевич.
Дверь открылась. На двери, естественно, ручки не было. Два санитара, дюжие, краснолицые, в белых халатах с закатанными рукавами, ввели пациента. Кривошеев вздрогнул: перед ним, озираясь по сторонам не испуганно и затравленно, а с любопытством, стоял его брат.
– Господи, – вырвалось у Кирилла Андреевича, – сколько же лет я тебя не видел? Десять? Двадцать!
Появился главврач. В его руках была тетрадка, неизменный ключ и авторучка с блестящим колпачком.
– Прошу, – галантно предложил больному главврач, указывая на стоматологическое кресло.
Тот заулыбался, поздоровался с главврачом за руку и уселся. Когда Кривошеев увидел улыбку своего брата, у него сжало горло, словно кто-то двумя руками вцепился в его шею. Кривошеев рванул верхнюю пуговицу рубашки, узел галстука, резко тряхнул головой. Дышать стало немного легче.
Передних зубов у его брата не было. “Господи, Боже мой, что же они с ним сделали!"
Может, быть, из-за отсутствия зубов, может быть, еще из-за чего-то голос у брата был не совсем таким, как у Кирилла Андреевича.
– Ну, как мы себя чувствуем? Не мучают тяжелые сны? – спросил главврач у пациента, когда за санитарами закрылась дверь.
– Нет, не мучают, сон крепкий, – ответил Евгений Кривошеев, продолжая все так же глуповато улыбаться.
– А грудь не болит? Сердце не беспокоит?
– Нет, не беспокоит.
– А спина? Давайте-ка подымем ручки, пошевелим глазками.
Евгений Кривошеев покорно, как кролик перед удавом, выполнил все то, о чем просил главврач. Кирилл Андреевич Кривошеев мрачно и угрюмо сидел, уставившись в тонированное стекло. Он уже ненавидел главврача, понимая, что тот настоящий садист, хотя вид у него вполне благообразный.
Разговор врача и пациента длился около получаса. Единственное, что четко понял Кирилл Андреевич, – это то, что его брат почти не ориентируется во времени. Он не знает, какой сейчас год, месяц и день. Мало чего помнит о своей жизни до психиатрической лечебницы. Зато то, что происходило вчера или позавчера, пациент помнил хорошо и отвечал вполне внятно.
– Да, тяжелый случай, – пробормотал Кирилл Андреевич, закуривая третью сигарету.
Пальцы его дрожали, сердце билось неровно, в голове стучала кровь. Время от времени Кирилл Андреевич вытирал вспотевшее лицо, чувствовал, что даже рубашка стала мокрой от пота.
Взглянув на зеркальное стекло, за которым прятался Кирилл Андреевич, главврач ухмыльнулся. Ну вот вы и посмотрели, каков ваш братец. Теперь я его отправляю в палату. Опять появились два дюжих краснолицых санитара, веселых и глупых, с лицами абсолютно безмятежными, и увели, держа под локти, пациента из седьмой палаты.
– Ну вы и накурили, Кирилл Андреевич, – махая перед собой рукой с короткими пальцами, пробурчал главврач клиники.
– Волновался, – сказал Кривошеев.
– Я вас понимаю. Ну что, поднимемся наверх. Думаю, вам не повредят пятьдесят грамм коньяка.
– Да уж, не повредят, – согласился полковник налоговой службы.
Выпив коньяк и полистав историю болезни, Кирилл Андреевич посмотрел на главврача.
– Я вам оставлю денег, “почините” рот моему брату.
– Зачем? Ему и так комфортно, – сказал главврач.
– Вставьте ему передние зубы.
– Ваше желание – для меня закон. Если есть такое желание и есть средства, то почему бы не выполнить. Будет сделано.
– Хорошо, – сказал Кирилл Андреевич, отодвигая пухлый том, просмотрев который он понял не слишком много. – А теперь не могли бы мы с вами прогуляться, походить немного где-нибудь по берегу реки, полюбоваться на великолепие местных пейзажей, – произнес гость.
– У нас замечательная природа, у вас в городе такого не увидишь. Ирина Васильевна, я отлучусь часика на полтора-два, потом появлюсь. Так что вы остаетесь за меня, – связавшись по телефону с секретаршей, сказал главврач, затем снял белый халат, шапочку и надел пиджак.
Усевшись в “Волгу” Кривошеева, они покинули территорию лечебницы. Доктор указывал, куда ехать, и минут через десять-пятнадцать машина остановилась на берегу реки. Вид отсюда открывался действительно замечательный. С высокого берега расстилалась в оба конца бесконечная панорама: леса, перелески, поля, луга и извилистая неширокая река.
– Благодать, – сказал Кривошеев.
– Да, природа здесь замечательная. Лечебницу поставили в правильном месте, пейзажи успокаивают больных.
Кривошеев при этих словах главврача подумал, что больные вряд ли видят из сетчатых загонов для прогулки эти пейзажи. А если и видят, то вряд ли понимают, как великолепна природа.
– Сколько у вас больных в клинике?
– Стало больше, а в лучшие времена было около двухсот семидесяти.
"Двести семьдесят психов, – подумал Кривошеев. – И один из этих двухсот семидесяти – мой родной брат-близнец. Удивительная судьба у людей. Я сам – важный московский чиновник. От одного лишь вида или упоминания моей фамилии многие богатые и могущественные люди начинают трепетать и сердце у них уходит в пятки. А мой родной брат-близнец – человек беспомощный и никчемный. На него даже никто не обращает внимания. Умри такой человек, погибни, и никто не вспомнит добрым словом, не всплакнет, и ни одна газета не напечатает некролог, в котором последней строчкой будет соболезнование родным и близким покойного”.
Мужчины стояли на берегу, любуясь рекой.
– Виктор Феликсович, разговор у меня к вам серьезный и предложение, поверьте, очень серьезное.
– Да, я вас слушаю, – главврач насторожился, понимая, что такой человек, как Кривошеев, шутить не станет: если уж говорит, что разговор серьезный, то так оно и есть.
– Как вы посмотрите на то, что я заберу своего брата?
– Не понял, как заберете?
– Заберу из вашей клиники, пусть он живет у меня. Я перед ним в долгу.
"В долгу” Кривошеев произнес веско, но все же не смог скрыть некую едва уловимую фальшь. И психиатр это почувствовал:
– Вы хотите забрать его навсегда?
– Не знаю, навсегда или нет… Посмотрим… Если он будет вести себя нормально, то пусть живет с нами. Пусть будет при мне. Надеюсь, вы не против.
– Но ведь он на другой фамилии. Все, сделанное вашим отцом, открутить назад, как я понимаю, весьма проблематично.
– Проблема есть, но она не из неразрешимых. Это дело я исправлю. Можно исправить прямо у вас здесь в городке, можно – в Москве, как вам будет угодно.
– Конечно, можно и у нас устроить. Это будет недорого. Меня здесь все знают, к моему мнению" прислушиваются.
– Значит, вы не против, Виктор Феликсович?
– А почему я, собственно говоря, должен быть против? Человек попадает в хорошие руки.
– Естественно, это будет сделано небезвозмездно, – продолжил Кривошеев, – я вам хорошо заплачу. Пятьдесят тысяч вас устроит?
От удивления главврача даже шатнуло – он не только никогда не держал в руках подобных денег, но и представить себе не мог, что станет обладателем такой суммы.
– Долларов? – уже робким голосом спросил он.
– Естественно, не российских рублей.
– Да, да, – дважды выдохнув, произнес главврач. – Все, что будет нужно… Все, что в моих силах, я сделаю, Кирилл Андреевич.
– Вот вам для начала тысяча. Приведите в порядок его передние зубы, вставьте, чтобы был похож не на мученика российской системы здравоохранения, а на нормального человека.
– Все будет сделано. Стоматолог у меня знакомый, если надо, все устроит, – главврач даже задрожал от возбуждения и, как ни старался, скрыть своего волнения не мог.
Кривошеев чувствовал, что он на верном пути. Он даже не ожидал, что так легко и быстро уговорит главврача.
– Я наведаюсь к вам через неделю, предварительно обязательно позвоню. Вы за это время продвиньте дело вперед.
– А что его продвигать, со своей стороны я сделаю все в один день.
– Вопросы не возникнут?
– У кого они здесь возникнут? Что вы, что вы… Некому здесь интересоваться нашими делами. Да и дело, в общем-то, благородное, хорошее, я бы сказал, милосердное. Если вы хотите, отдам вам его безо всяких на то документов.
– Нет, я хочу… Хотя я подумаю… Пока никому не говорите обо мне, – сказал Кирилл Андреевич, извлекая из кармана пачку сигарет и предлагая главврачу.
Тот закурил, закашлялся. Кривошеей же любовался видом, он смотрел на реку, заливные луга, на моторную лодку, медленно идущую против течения вверх по течению. Следил за ней до тех пор, пока лодка с двумя мужчинами не скрылась за поворотом. Звук еще долго висел в чистом воздухе. Плыли облака, дул теплый ветер.
– Половину денег я вам передам тогда, когда заберу брата. Надеюсь, вас устроит подобный расклад?
– Конечно, Кирилл Андреевич, меня устроит любой вариант.
Из важного человека главврач превратился в полное ничтожество. Сумма с четырьмя нулями раздавила его, сделав тише воды, ниже травы. Он готов был ползать на коленях и лизать ботинки московскому гостю.
– Вы не беспокойтесь за него, зубы ему сделают замечательные. Наш врач мне поставил металлокерамику, и моей жене тоже.
– Хорошо, хорошо, сделайте все, как считаете нужным.
– В лучшем виде все будет сделано.
– Теперь я бы хотел откланяться, в Москве меня ждут дела.
– Извините великодушно, Кирилл Андреевич, а чем вы занимаетесь в Москве, в каком департаменте изволите служить?
– В налоговой полиции.
– В налоговой полиции? – глаза главврача округлились.
Он думал, что Кирилл Андреевич, как и его отец, служит в военной прокуратуре. Но налоговая полиция – это еще круче.
– Извините, в какой должности? Кривошеев сделал вид, что не услышал, но через несколько секунд произнес:
– У меня генеральская должность.
– Да, да, конечно, понимаю, – и сумма и должность произвели на главврача неизгладимое впечатление.
Кирилл Андреевич довез на своей “Волге” главврача до железных ворот. Врач горячо и преданно пожал на прощание холодную ладонь Кривошеева. А когда тот протянул тысячу долларов, смущенный, покрасневший психиатр растерянно забормотал:
– Большое спасибо.., большое спасибо… И моментально спрятал деньги в карман. На этом они и расстались.
"Одно дело сделано. Часа через два буду дома. Но это лишь начало, лишь часть моего плана.
Надеюсь, что все сбудется и благополучно сложится, и тогда ни одна сволочь, ни один мерзавец не подкопается. То-то их поразит все, что произойдет. Главное, чтобы нигде не случилось прокола, главное, чтобы все сошлось воедино – и мое желание и мои возможности”, – мысли одна за другой прокручивались в голове у Кривошеева.
Полковник налоговой полиции уверенно вел машину. Стрелка спидометра подрагивала у цифры сто двадцать. Когда до Москвы оставалось километров восемьдесят, на дороге, неожиданно выскочив из-за кустов, возник ретивый сотрудник ГИБДД. Он рьяно и зло замахал полосатой палкой, приказывая белой “Волге” немедленно остановиться.
"Чтоб тебя разорвало”, – подумал полковник Кривошеев, резко тормозя.
"Волга” замерла, проскочив гаишника. Кривошеев сидел спокойно, вытащил сигарету, закурил. Гаишник подбежал, его лицо было злым, глаза сверкали, губы кривились. По выражению его лица было несложно догадаться, что гаишника интересовали деньги и только деньги. Но Кривошеев тоже был зол за то, что его остановили.
Гаишник козырнул, что-то пробурчал, похожее на фамилию и звание. Из этого бурчания полковник Кривошеев не понял ровным счетом ничего.
– Ваши документы, нарушаете.
– Нарушаю, – кивнул Кривошеев, – я спешу, сержант.
– Я не сержант, я старший сержант.
– Не разглядел.
– Документы, – повторил гаишник, постукивая полосатым жезлом по двери.
– Документы, документы? А может, вам денег дать, сержант?
– Документы.
Лениво и небрежно Кривошеев протянул документы вместе с пропуском. Пропуск был не простой, таких пропусков имелось немного. Печати и подписи заставили гаишника вздрогнуть. Он посмотрел на Кривошеева, затем на свои пыльные башмаки.
– Извините, товарищ полковник, – выдавил из себя гаишник.
– Извиняю, сержант. И меня извините за то, что деньги предложил. Я могу ехать?
– Да, да, пожалуйста.
"Волга” сорвалась с места, в зеркальце заднего вида дрогнуло изображение растерянного, подавленного сержанта. “В другой раз я бы взял его данные, и он больше бы не работал. Ну, да ладно. Виноват, в конце концов, я, ехал действительно слишком быстро. Сержант здесь ни при чем. Хоть он и хотел денег, но по большому счету вина моя, а он молодец, – стрелка опять задергалась у цифры сто двадцать. – Что-то я спешу как на свадьбу. Дел много”, – подумал полковник Кривошеев.
До Москвы он добрался без приключений. Прослушал все сообщения на автоответчике, позвонил своим сотрудникам, узнал, что делается на работе, выполнены ли его поручения. Ответами остался удовлетворен.
Из письменного стола извлек газету с рекламными объявлениями. Несколько объявлений были обведены желтым маркером.
Кривошеев поужинал, принял душ, затем устроился в кресле и принялся звонить по объявлениям. С десятой попытки ему повезло. Ответ хозяина квартиры его устроил, и Кривошеев договорился о встрече прямо сегодня в девять вечера.
Глава 7
От дома до спального микрорайона езды было минут сорок – сорок пять. Сунув газету в карман пиджака, Кирилл Андреевич спустился вниз, сел в машину и отправился по нужному адресу.
В квартире восемнадцатиэтажного панельного дома его ждал хозяин. Мужчина, открывший дверь, как и предполагал Кирилл Андреевич, был уже в годах, скорее всего школьный учитель. Кривошеев представился, назвав лишь имя и отчество. Хозяин двухкомнатной квартиры на четвертом этаже сделал то же самое. Шестидесятилетнего владельца квартиры звали Иваном Ивановичем.
Кривошеев осмотрелся: обыкновенная квартирка, самая заурядная, с девятиметровой кухней и маленьким балкончиком-лоджией, с линолеумом на полу.
– Старый дом? – спросил Кривошеев.
– Нет, что вы, пять лет как сдали. Все в полном порядке. Квартира теплая, солнечная.
– Это хорошо, – произнес Кирилл Андреевич, оглядывая скромный, можно сказать, бедный интерьер.
Все в квартире было каким-то обшарпанным, как во второразрядной советской гостинице. Он зашел в ванную, на кухню, все осмотрел, затем взглянул на хозяина, который тенью следовал за Кривошеевым.
– И что вы хотите, Иван Иванович, за свой просторный дворец?
– Скромно, скромно, – пробормотал хозяин, – я хочу сто пятьдесят долларов, но я хочу получить все за три месяца вперед.
Хозяин квартиры сказал это, абсолютно не веря в то, что человек, пожелавший снять квартиру, тут же выложит деньги вперед.
– Говорите, за три месяца вперед?
– Да, я очень нуждаюсь, знаете ли, супруга больна, очень серьезно больна. Деньги нужны на лекарства.
– Далековато ваша квартира находится от места моей работы.
– У вас же машина!
– Да, машина, но бензин нынче в цене.
– Тогда хотя бы за два месяца вперед.
– Погодите, Иван Иванович, давайте присядем. Расскажите мне все об этой квартире, покажите документы.
– А вы мне предъявите документы? – заморгав, пробормотал бывший школьный учитель.
– Конечно, покажу все, что вас интересует, скрывать ничего не стану. Мне эта квартира нужна для встреч с представительницами слабого пола.
– Понятно, – улыбнулся Иван Иванович, – дело ваше молодое, нужно так нужно.
– Вы говорили, что сдаете квартиру с мебелью?
– Да, с холодильником, телевизором, со всем, что вы здесь видите.
– Кто снимал ее до меня?
– Это гнусная история, Кирилл Андреевич, очень неприятные люди. Смылись, надо сказать, не заплатив.
– Вы так наивны?
– Я, дурак старый, поверил им. Вначале все шло хорошо, а потом прихожу за деньгами, открываю квартиру, а она пустая. Убежали вместе с вещами. Правда, из моих вещей не взяли ровным счетом ничего.
"Потому что брать нечего, – подумал Кривошеев. – Что здесь возьмешь, весь этот хлам можно найти на любой свалке”.
– Так вы говорите, Иван Иванович, ушли не расплатившись?
– Вот поэтому я и хочу получить деньги вперед.
Иван Иванович показал документы на квартиру, а Кривошеев их внимательно изучил и отдал хозяину.
– Надеюсь, договора мы с вами составлять не будем, поверим друг другу на слово. Иначе государству платить придется – опять лишние расходы и для вас, и для меня. Так что давайте по-мужски на честное слово.
– Что ж, давайте.
– Соседи любопытные?
– Соседи просто-таки замечательные. Им все до лампочки, пьяницы горькие.
– Это хуже, – сказал Кривошеев.
– Нет, нет, я не к тому, что они вам досаждать станут. Они к нам никогда не ходили, разве что денег занять, но, надо сказать, деньги отдают всегда.
– Я никому не собираюсь одалживать деньги, появляться я здесь буду редко. Кое-что привезу из вещей.
– Все, что вам будет угодно, Кирилл Андреевич.
Кривошеев достал четыреста пятьдесят долларов и отдал хозяину.
– Значит, с завтрашнего дня вас здесь не будет и эта квартира моя?
– Да, да, конечно.
– Как я с вами могу связаться?
Иван Иванович написал телефонный номер:
– В любое время, это здесь неподалеку.
– Где же вы будете жить?
– О, не беспокойтесь. У нас с супругой еще одна квартира, маленькая, однокомнатная. Вот там я сейчас и обитаю.
– Что ж, хорошо, – утвердительно кивнул Кривошеев.
Иван Иванович быстро взял со стола деньги, зажал их в кулаке.
– Ключи, – произнес Кривошеев.
– Да, да. Я себе оставлю один ключ.
– Нет, – сказал Кривошеев, – все ключи вы отдадите мне. Я не хочу сюрпризов.
– Хорошо.
Обрадованный тем, что получил деньги, Иван Иванович отстегнул от колечка три ключа.
– Вот это от почтового ящика; правда, газет на этот адрес я не выписываю, разве что письмо принести могут по старой памяти.
– Я поменяю замки, – сказал Кривошеев.
– Воля ваша, вы теперь здесь хозяин.
– Я думаю, Иван Иванович, мы с вами продлим потом договорчик еще месяцев на пять-шесть.
– С превеликим бы удовольствием, Кирилл Андреевич, но, надеюсь, жена поправится, и мне не придется больше сдавать квартиру.
Учитель был не брит, и Кривошеев по его внешнему виду понял, что этому мужику несладко и скорее всего он не врет, говорит чистую правду. Пенсия, которую государство платит, ничтожно мала, и им с женой приходится ютиться в однокомнатной квартире, а двухкомнатную сдавать.
– Я завтра пришлю сюда мастера, и он поменяет замки.
– Хорошо, делайте все, что хотите. Кстати, хочу предупредить кран в ванной не очень исправен – то ли прокладка, то ли какой-то винт.
Иногда вода вдруг начинает хлестать, иногда даже не капает.
– Устраним, – сказал Кривошеев абсолютно спокойно. – Надеюсь, мы с вами обо всем договорились?
– Да, – сказал Иван Иванович и поднялся со стула, – я пошел. Всего вам наилучшего. Дай вам Бог.
– Спасибо, – сказал Кривошеев, закрывая за хозяином дверь. – Ну вот, еще одно дело сделано. Положен еще один камень в фундамент моего будущего счастья и преуспевания.
Он вышел на балкон, оперся на перила и стал смотреть на дома. “Суетятся, суетятся, живут, как растения. Нет, как животные”, – подумал он о людях, населяющих восемнадцатиэтажки.
Многие окна уже зажглись. За стеклами в кухнях, спальнях и гостиных шла жизнь. Кто-то ссорился, кто-то целовался, кто-то курил, кто-то пьянствовал.
"Как мне все это осточертело, этот наглый пролетариат, который даже не желает прятаться за занавесками, вся наша нищая жизнь. Скоро, очень скоро я исчезну, растворюсь, а потом появлюсь где-нибудь далеко, например на Гибралтаре”.
Слово “Гибралтар” Кривошеев повторил несколько раз, двигая язык во рту, как гладкий сладкий леденец. “Это замечательное место, хотя в мире много хороших мест. Главное, подальше отсюда, от Москвы, от России, от бывшего Советского Союза. Исчезнуть, исчезнуть, уплыть, как уплывают облака. Выпасть где-нибудь, как выпадает дождь. Никто меня не станет искать. Я никому не нужен, и они мне все не нужны. Они лишь инструмент в моих умелых руках. Я ими воспользуюсь для своих великих целей”.
Нервная дрожь пробежала по телу Кривошеева. “Исчезну, растворюсь, пропаду. И пусть они здесь горят синим пламенем. Пусть мучаются, пусть голодают, мерзнут, корячатся и пытаются выкарабкаться из ямы. Я буду далеко и стану наблюдать за жалкими потугами этой территории на экране телевизора. Поставлю себе спутниковую антенну и буду перещелкивать каналы, меняя президентов – одного на другого. Все мне будет до фени. Но до реализации мечты надо еще догрести. Не все камни еще положены в фундамент счастья. Не все я еще сделал, работы впереди непочатый край. И, как говорил один из наших лидеров, цели определены, задачи поставлены, теперь, засучив рукава, необходимо браться за серьезную работу”.
В квартире восемнадцатиэтажного панельного дома его ждал хозяин. Мужчина, открывший дверь, как и предполагал Кирилл Андреевич, был уже в годах, скорее всего школьный учитель. Кривошеев представился, назвав лишь имя и отчество. Хозяин двухкомнатной квартиры на четвертом этаже сделал то же самое. Шестидесятилетнего владельца квартиры звали Иваном Ивановичем.
Кривошеев осмотрелся: обыкновенная квартирка, самая заурядная, с девятиметровой кухней и маленьким балкончиком-лоджией, с линолеумом на полу.
– Старый дом? – спросил Кривошеев.
– Нет, что вы, пять лет как сдали. Все в полном порядке. Квартира теплая, солнечная.
– Это хорошо, – произнес Кирилл Андреевич, оглядывая скромный, можно сказать, бедный интерьер.
Все в квартире было каким-то обшарпанным, как во второразрядной советской гостинице. Он зашел в ванную, на кухню, все осмотрел, затем взглянул на хозяина, который тенью следовал за Кривошеевым.
– И что вы хотите, Иван Иванович, за свой просторный дворец?
– Скромно, скромно, – пробормотал хозяин, – я хочу сто пятьдесят долларов, но я хочу получить все за три месяца вперед.
Хозяин квартиры сказал это, абсолютно не веря в то, что человек, пожелавший снять квартиру, тут же выложит деньги вперед.
– Говорите, за три месяца вперед?
– Да, я очень нуждаюсь, знаете ли, супруга больна, очень серьезно больна. Деньги нужны на лекарства.
– Далековато ваша квартира находится от места моей работы.
– У вас же машина!
– Да, машина, но бензин нынче в цене.
– Тогда хотя бы за два месяца вперед.
– Погодите, Иван Иванович, давайте присядем. Расскажите мне все об этой квартире, покажите документы.
– А вы мне предъявите документы? – заморгав, пробормотал бывший школьный учитель.
– Конечно, покажу все, что вас интересует, скрывать ничего не стану. Мне эта квартира нужна для встреч с представительницами слабого пола.
– Понятно, – улыбнулся Иван Иванович, – дело ваше молодое, нужно так нужно.
– Вы говорили, что сдаете квартиру с мебелью?
– Да, с холодильником, телевизором, со всем, что вы здесь видите.
– Кто снимал ее до меня?
– Это гнусная история, Кирилл Андреевич, очень неприятные люди. Смылись, надо сказать, не заплатив.
– Вы так наивны?
– Я, дурак старый, поверил им. Вначале все шло хорошо, а потом прихожу за деньгами, открываю квартиру, а она пустая. Убежали вместе с вещами. Правда, из моих вещей не взяли ровным счетом ничего.
"Потому что брать нечего, – подумал Кривошеев. – Что здесь возьмешь, весь этот хлам можно найти на любой свалке”.
– Так вы говорите, Иван Иванович, ушли не расплатившись?
– Вот поэтому я и хочу получить деньги вперед.
Иван Иванович показал документы на квартиру, а Кривошеев их внимательно изучил и отдал хозяину.
– Надеюсь, договора мы с вами составлять не будем, поверим друг другу на слово. Иначе государству платить придется – опять лишние расходы и для вас, и для меня. Так что давайте по-мужски на честное слово.
– Что ж, давайте.
– Соседи любопытные?
– Соседи просто-таки замечательные. Им все до лампочки, пьяницы горькие.
– Это хуже, – сказал Кривошеев.
– Нет, нет, я не к тому, что они вам досаждать станут. Они к нам никогда не ходили, разве что денег занять, но, надо сказать, деньги отдают всегда.
– Я никому не собираюсь одалживать деньги, появляться я здесь буду редко. Кое-что привезу из вещей.
– Все, что вам будет угодно, Кирилл Андреевич.
Кривошеев достал четыреста пятьдесят долларов и отдал хозяину.
– Значит, с завтрашнего дня вас здесь не будет и эта квартира моя?
– Да, да, конечно.
– Как я с вами могу связаться?
Иван Иванович написал телефонный номер:
– В любое время, это здесь неподалеку.
– Где же вы будете жить?
– О, не беспокойтесь. У нас с супругой еще одна квартира, маленькая, однокомнатная. Вот там я сейчас и обитаю.
– Что ж, хорошо, – утвердительно кивнул Кривошеев.
Иван Иванович быстро взял со стола деньги, зажал их в кулаке.
– Ключи, – произнес Кривошеев.
– Да, да. Я себе оставлю один ключ.
– Нет, – сказал Кривошеев, – все ключи вы отдадите мне. Я не хочу сюрпризов.
– Хорошо.
Обрадованный тем, что получил деньги, Иван Иванович отстегнул от колечка три ключа.
– Вот это от почтового ящика; правда, газет на этот адрес я не выписываю, разве что письмо принести могут по старой памяти.
– Я поменяю замки, – сказал Кривошеев.
– Воля ваша, вы теперь здесь хозяин.
– Я думаю, Иван Иванович, мы с вами продлим потом договорчик еще месяцев на пять-шесть.
– С превеликим бы удовольствием, Кирилл Андреевич, но, надеюсь, жена поправится, и мне не придется больше сдавать квартиру.
Учитель был не брит, и Кривошеев по его внешнему виду понял, что этому мужику несладко и скорее всего он не врет, говорит чистую правду. Пенсия, которую государство платит, ничтожно мала, и им с женой приходится ютиться в однокомнатной квартире, а двухкомнатную сдавать.
– Я завтра пришлю сюда мастера, и он поменяет замки.
– Хорошо, делайте все, что хотите. Кстати, хочу предупредить кран в ванной не очень исправен – то ли прокладка, то ли какой-то винт.
Иногда вода вдруг начинает хлестать, иногда даже не капает.
– Устраним, – сказал Кривошеев абсолютно спокойно. – Надеюсь, мы с вами обо всем договорились?
– Да, – сказал Иван Иванович и поднялся со стула, – я пошел. Всего вам наилучшего. Дай вам Бог.
– Спасибо, – сказал Кривошеев, закрывая за хозяином дверь. – Ну вот, еще одно дело сделано. Положен еще один камень в фундамент моего будущего счастья и преуспевания.
Он вышел на балкон, оперся на перила и стал смотреть на дома. “Суетятся, суетятся, живут, как растения. Нет, как животные”, – подумал он о людях, населяющих восемнадцатиэтажки.
Многие окна уже зажглись. За стеклами в кухнях, спальнях и гостиных шла жизнь. Кто-то ссорился, кто-то целовался, кто-то курил, кто-то пьянствовал.
"Как мне все это осточертело, этот наглый пролетариат, который даже не желает прятаться за занавесками, вся наша нищая жизнь. Скоро, очень скоро я исчезну, растворюсь, а потом появлюсь где-нибудь далеко, например на Гибралтаре”.
Слово “Гибралтар” Кривошеев повторил несколько раз, двигая язык во рту, как гладкий сладкий леденец. “Это замечательное место, хотя в мире много хороших мест. Главное, подальше отсюда, от Москвы, от России, от бывшего Советского Союза. Исчезнуть, исчезнуть, уплыть, как уплывают облака. Выпасть где-нибудь, как выпадает дождь. Никто меня не станет искать. Я никому не нужен, и они мне все не нужны. Они лишь инструмент в моих умелых руках. Я ими воспользуюсь для своих великих целей”.
Нервная дрожь пробежала по телу Кривошеева. “Исчезну, растворюсь, пропаду. И пусть они здесь горят синим пламенем. Пусть мучаются, пусть голодают, мерзнут, корячатся и пытаются выкарабкаться из ямы. Я буду далеко и стану наблюдать за жалкими потугами этой территории на экране телевизора. Поставлю себе спутниковую антенну и буду перещелкивать каналы, меняя президентов – одного на другого. Все мне будет до фени. Но до реализации мечты надо еще догрести. Не все камни еще положены в фундамент счастья. Не все я еще сделал, работы впереди непочатый край. И, как говорил один из наших лидеров, цели определены, задачи поставлены, теперь, засучив рукава, необходимо браться за серьезную работу”.