Страница:
До фермы оставалось часа полтора среднего темпа ходьбы. «Вот был бы сейчас у меня велосипед! Сел бы и крути педали». Но велосипеда не было. «Черт с ним, с велосипедом, доберусь и пешком. Но все-таки интересно, чего им понадобилось на этой ферме? Кроме старого навоза, там ничего нет. Я же на ней пару раз ночевал…» Володька подумал, что последнюю часть пути по дороге идти опасно.
Мало ли кто может его увидеть, мало ли с кем он может столкнуться. Лучше пойти напрямую через лес, потом через болото, заросшее ольхой, и таким образом можно подобраться к самой ферме незамеченным. «Да, пойду по болоту. Дожди хоть и шли, но через болото можно проскочить». Володька вспомнил, как осенью собирал на этом болоте крупную клюкву. Он пошел быстрее. Его ноги путались в высокой траве, на потертых штанах оставалась цветочная пыльца. Зона в это время года вся благоухала. Кое-где в низинах пышно цвела черемуха, и, когда ветер подхватывал аромат, Володька останавливался и жадно вдыхал сладкий до приторности воздух.
– Как хорошо! – шептал он вслух.
«Лежал бы себе где-нибудь под деревом и дышал бы, дышал этим вкусным, как вино, воздухом. А потом можно было бы почитать интересную книжку-учебник. Ну ладно, вначале надо разобраться, что к чему», – и Володька Кондаков еще ускорил шаг.
Как он и рассчитывал, ровно через полтора часа он оказался на болоте. Под ногами чавкало. Володька знал, что стоит оступиться – и по шею провалишься в вязкую топь, в которой можешь и остаться навсегда. Володька осмотрелся по сторонам, затем, топором срубил тонкую сухую сосенку и, откинув старую палку в сторону, вооружился длинным шестом. Знай Кондаков, что все подходы к ферме густо заминированы, не решился бы он на подобную рискованную вылазку. Но, как водится, таким людям, как Кондаков, везет. Да и минеры полковника Сазонова, подойдя к болоту, посчитали, что через него не сможет проникнуть к ферме ни одна живая душа: непременно утонет в трясине. Когда-то раньше болото отгораживал забор, чтобы не дай Бог корова, отбившаяся от стада, не провалилась в трясину. Сейчас от забора остались только бетонные столбики, кое-где торчащие из земли. Володька осторожно брел по болоту. Пока все шло нормально. Он перебирался с кочки на кочку, земля под его ногами дышала, двигалась, словно живая, прогибаясь и вздымаясь, и каждый неловкий шаг грозил опасностью. Стоило лишь посильнее прыгнуть на кочку, как травяной покров вздрагивал и даже чахлый кустарник или невысокая ольха начинали раскачиваться, будто дул страшный ветер.
– Ладно, ладно, – бормотал, глядя себе под ноги Кондаков, – и не по таким болотам ходил… Едва он сказал эти слова, как его правая нога соскользнула и он, потеряв равновесие, провалился почти по пояс в холодную липкую трясину. Черт подери, и понесло же меня в эту сторону! Пошел бы по другому пути, не провалился бы.
Выкарабкавшись с помощью шеста, Володька сел на кочку и стал выливать из сапог воду, смешанную с грязью. Идти назад уже не имело смысла – слишком далеко он забрался. И вперед идти расхотелось. Он просидел на кочке, подставив лицо теплым лучам солнца, где-то с полчаса. Потом пересилил себя. «А может, их на ферме и не окажется… Как это не окажется? – заспорил он сам с собой. – А куда же тогда они могли деться? Не улетели же на воздушном шаре? Обратных следов не было, значит, они там». И Володька, балансируя на каждой кочке, двинулся дальше.
До фермы осталось метров триста, и начиналось открытое пространство-ольшаник кончился. Володька пригнулся. Он увидел крышу фермы, кое-где уже прохудившуюся, увидел запертые ворота. Надо же, возле здания не было ни одной живой души, не было и «КрАЗа». «Вот это да, – пожал плечами Кондаков, – неужели действительно улетели, или я чего-нибудь напутал, и отсюда ведут еще какие-то дороги?» Но все было правильно, дорога на ферму вела только одна. Раньше существовал еще один подъезд, но потом его размыло во время половодий, а сооружать новый было некому да и незачем. В необитаемой зоне никому в голову не приходило ремонтировать дороги, строить новые мосты на месте снесенных паводком. Володька затаился в кустах и стал терпеливо ждать.
Наконец его ожидания были вознаграждены. Он заметил трех человек в военной форме, вышедших из ворот, с короткими десантными автоматами, в камуфляжной форме. Они о чем-то разговаривали, курили, в общем, вели себя так, словно находились не в чернобыльской зоне, а в самом что ни на есть спокойном месте.
«Хотя может ли быть где-нибудь спокойнее, чем здесь? – подумал Кондаков. – Нигде не бывает так тихо, как в зоне. Чего они там делают? Надо подобраться. Хотя это опасно, могут секануть из автомата, и останешься лежать здесь, в кустах, медленно погружаясь в трясину».
Но любопытство сильнее страха, особенно если в твоей жизни нет событий и впечатлений, и Володька, пригнувшись, почти на четвереньках стал прокрадываться к ферме. Он решил, что доползет до белеющего бетонного столбика, от которого все можно будет рассмотреть получше, а потом, удовлетворив любопытство, вернется назад. Он достиг столбика и замер мышью.
Мужчины тем временем помочились у угла фермы и, громко хохоча, скрылись в воротах. Створки с шумом захлопнулись. «А, – догадался Кондаков, – наверное, свой „КрАЗ“ они загнали вовнутрь. Там хорошо, даже если пойдет дождь, машина останется сухой. Сколько же их там?» Люди появлялись, исчезали. Двое вышли обнаженные по пояс, тоже с автоматами в руках. «Позагорать решили…»
Вокруг щебетали птицы, иногда пролетала, со свистом разрезая воздух крыльями, дикая утка, высоко в небе кружил ястреб, ничто не вызывало тревоги. И настроение у Володьки Кондакова сделалось благостно-ленивым.
Он из-за бетонного столбика беззаботно созерцал то, что открывалось взгляду. Часа полтора, пока не затекли ноги, сидел скорчившись за своим укрытием, вдыхая запах примятой травы, полевых и болотных цветов, наблюдая за фермой. Он видел часовых, которые несли службу, видел, как они сменяются. И решил, что люди, занявшие брошенную колхозную ферму, по-видимому, кадровые военные и выполняют какое-то специальное задание. Но какое и с чем оно связано, Володька знать не мог и версий строить не стал. В конце концов эта игра в разведчика стала ему надоедать, да к тому же захотелось есть. "Вернусь-ка я к реке, соберу свои пожитки и свалю куда-нибудь подальше. Может, эти вояки затеяли учения, будут стрелять. А может быть, к ним приедет техника, то есть бульдозеры, экскаваторы, и они, как это водится, начнут закапывать деревни.
Скорее всего, так оно и есть. Наверное, это ликвидаторы".
Володька Кондаков попятился назад, волоча с собой длинный сосновый шест.
Он уходил от фермы по своему же следу, по примятой траве, и вскоре благополучно выбрался на твердую землю. Теперь ему надо было хорошенько помыться, обсушиться, чего-нибудь поесть, набраться сил и только после этого отправляться по бескрайней чернобыльской зоне еще куда-нибудь. Но даже когда Володька Кондаков уже в сумерках сидел у костра и варил похлебку, у него из головы почему-то не выходила военная машина и вооруженные люди. И не давало покоя то, что эти люди стреляли в лосиху с лосенком. То, что стреляли в него самого, Володьку почему-то не трогало. «Сволочи какие! Поганцы! Зачем губят живое? Что им сделал этот лосенок, едва научившийся ходить? Зачем они его убили?» Но пожаловаться на произвол было некому. Да и жаловаться Володька Кондаков не стал бы, даже найди он здесь егеря. Пожалуйся он, его тут же схватили бы самого и упекли куда-нибудь подальше. Конечно, он потом убежал бы опять, как уже делал много раз, вернулся бы в зону. Ведь он считал себя неотъемлемой частью зоны и полагал, что она, брошенная всеми, принадлежит ему.
Глеб Сиверов беспрепятственно смог проехать в зону. Документы сотрудника ФСБ, сделанные на имя Федора Молчанова, производили нужное впечатление, и ни у кого не возникло никаких вопросов. Соглашение между спецслужбами Беларуси и России действовало, никого не интересовало, что именно нужно российскому офицеру в зоне. Видно, понимали, один он государственный переворот не подготовит, а хочет набраться лишних рентген – пусть набирается. Другое дело, если бы сюда сунулось спецподразделение… На такой прием Глеб Сиверов и рассчитывал.
Чернобыльская зона его поразила не своей заброшенностью, а наоборот, слишком активной жизнью. Все здесь растет, цветет, пахнет. Такого количества птиц и всевозможного зверья Глебу никогда не доводилось видеть. Порой он выбирался из «уазика», сходил с дороги и изумленно оглядывался по сторонам. Он видел оленей, зайцев, диких кабанов. Казалось, чернобыльская зона, эта покинутая людьми земля, превратилась в рай для всякой живности. Все вокруг щебетало, пересвистывало. Из кустов, хотя был день, раздавались оглушительные соловьиные трели. Глеб изумлялся: «Боже, как здесь хорошо!» Сирень, черемуха, тысячи всевозможных запахов и цветов дарили Глебу свои ароматы. И он жадно дышал полной грудью. Но, тем не менее, он не забывал, ради чего прибыл сюда.
Глеб еще ни разу не нажимал кнопку дозиметра и не взглянул на то, как быстро одна цифра сменяет другую, как увеличиваются цифры на шкале, еще ни разу не вслушивался в тревожный, зловещий писк прибора. Он решил для себя, что не станет смотреть показания. Что будет, то будет.
Нигде не было видно людей. Хотя на дорогах, по которым двигался «уазик»
Глеба, попадались следы, и Глеб без труда определял, что вчера или позавчера здесь проехала машина, мотоцикл, прошел трактор, вот кто-то проехал на телеге.
Но самих людей он пока не встречал. Пустые деревни, через которые проезжал «уазик», поражали тишиной. Вернее, даже не тишиной, а чем-то иным – безжизненностью, запустением, кладбищенским покоем. Не скрипели колодцы, не звякали ведра, не гудели трактора, не кричали петухи, не мычали коровы. Только когда над зоной высоко в небе пролетали самолеты, их гул достигал земли… «Да, это настоящая зона. Здесь можно ожидать чего угодно. И тишина не успокаивает, а настораживает, заставляет быть бдительным». И Глеб весь превращался в слух, зрение, обоняние. Иногда его ноздри начинали трепетать, он улавливал запах дыма. Но он знал, что в зоне бушуют пожары, горит лес и торфяники, и, скорее всего, ветер доносит именно этот дым.
Время от времени Глеб смотрел на карту. Вот здесь, по карте, деревня, здесь – хутор. Но сейчас на этом месте ничего не было, все постройки были уничтожены, закопаны в землю. Если что и оставалось, так это деревенские погосты. «Похоже, что люди сюда приезжают, – думал Глеб, – оградки, кресты выкрашены. Наверное, совсем недавно здесь справляли день поминовения».
Глава 18
Мало ли кто может его увидеть, мало ли с кем он может столкнуться. Лучше пойти напрямую через лес, потом через болото, заросшее ольхой, и таким образом можно подобраться к самой ферме незамеченным. «Да, пойду по болоту. Дожди хоть и шли, но через болото можно проскочить». Володька вспомнил, как осенью собирал на этом болоте крупную клюкву. Он пошел быстрее. Его ноги путались в высокой траве, на потертых штанах оставалась цветочная пыльца. Зона в это время года вся благоухала. Кое-где в низинах пышно цвела черемуха, и, когда ветер подхватывал аромат, Володька останавливался и жадно вдыхал сладкий до приторности воздух.
– Как хорошо! – шептал он вслух.
«Лежал бы себе где-нибудь под деревом и дышал бы, дышал этим вкусным, как вино, воздухом. А потом можно было бы почитать интересную книжку-учебник. Ну ладно, вначале надо разобраться, что к чему», – и Володька Кондаков еще ускорил шаг.
Как он и рассчитывал, ровно через полтора часа он оказался на болоте. Под ногами чавкало. Володька знал, что стоит оступиться – и по шею провалишься в вязкую топь, в которой можешь и остаться навсегда. Володька осмотрелся по сторонам, затем, топором срубил тонкую сухую сосенку и, откинув старую палку в сторону, вооружился длинным шестом. Знай Кондаков, что все подходы к ферме густо заминированы, не решился бы он на подобную рискованную вылазку. Но, как водится, таким людям, как Кондаков, везет. Да и минеры полковника Сазонова, подойдя к болоту, посчитали, что через него не сможет проникнуть к ферме ни одна живая душа: непременно утонет в трясине. Когда-то раньше болото отгораживал забор, чтобы не дай Бог корова, отбившаяся от стада, не провалилась в трясину. Сейчас от забора остались только бетонные столбики, кое-где торчащие из земли. Володька осторожно брел по болоту. Пока все шло нормально. Он перебирался с кочки на кочку, земля под его ногами дышала, двигалась, словно живая, прогибаясь и вздымаясь, и каждый неловкий шаг грозил опасностью. Стоило лишь посильнее прыгнуть на кочку, как травяной покров вздрагивал и даже чахлый кустарник или невысокая ольха начинали раскачиваться, будто дул страшный ветер.
– Ладно, ладно, – бормотал, глядя себе под ноги Кондаков, – и не по таким болотам ходил… Едва он сказал эти слова, как его правая нога соскользнула и он, потеряв равновесие, провалился почти по пояс в холодную липкую трясину. Черт подери, и понесло же меня в эту сторону! Пошел бы по другому пути, не провалился бы.
Выкарабкавшись с помощью шеста, Володька сел на кочку и стал выливать из сапог воду, смешанную с грязью. Идти назад уже не имело смысла – слишком далеко он забрался. И вперед идти расхотелось. Он просидел на кочке, подставив лицо теплым лучам солнца, где-то с полчаса. Потом пересилил себя. «А может, их на ферме и не окажется… Как это не окажется? – заспорил он сам с собой. – А куда же тогда они могли деться? Не улетели же на воздушном шаре? Обратных следов не было, значит, они там». И Володька, балансируя на каждой кочке, двинулся дальше.
До фермы осталось метров триста, и начиналось открытое пространство-ольшаник кончился. Володька пригнулся. Он увидел крышу фермы, кое-где уже прохудившуюся, увидел запертые ворота. Надо же, возле здания не было ни одной живой души, не было и «КрАЗа». «Вот это да, – пожал плечами Кондаков, – неужели действительно улетели, или я чего-нибудь напутал, и отсюда ведут еще какие-то дороги?» Но все было правильно, дорога на ферму вела только одна. Раньше существовал еще один подъезд, но потом его размыло во время половодий, а сооружать новый было некому да и незачем. В необитаемой зоне никому в голову не приходило ремонтировать дороги, строить новые мосты на месте снесенных паводком. Володька затаился в кустах и стал терпеливо ждать.
Наконец его ожидания были вознаграждены. Он заметил трех человек в военной форме, вышедших из ворот, с короткими десантными автоматами, в камуфляжной форме. Они о чем-то разговаривали, курили, в общем, вели себя так, словно находились не в чернобыльской зоне, а в самом что ни на есть спокойном месте.
«Хотя может ли быть где-нибудь спокойнее, чем здесь? – подумал Кондаков. – Нигде не бывает так тихо, как в зоне. Чего они там делают? Надо подобраться. Хотя это опасно, могут секануть из автомата, и останешься лежать здесь, в кустах, медленно погружаясь в трясину».
Но любопытство сильнее страха, особенно если в твоей жизни нет событий и впечатлений, и Володька, пригнувшись, почти на четвереньках стал прокрадываться к ферме. Он решил, что доползет до белеющего бетонного столбика, от которого все можно будет рассмотреть получше, а потом, удовлетворив любопытство, вернется назад. Он достиг столбика и замер мышью.
Мужчины тем временем помочились у угла фермы и, громко хохоча, скрылись в воротах. Створки с шумом захлопнулись. «А, – догадался Кондаков, – наверное, свой „КрАЗ“ они загнали вовнутрь. Там хорошо, даже если пойдет дождь, машина останется сухой. Сколько же их там?» Люди появлялись, исчезали. Двое вышли обнаженные по пояс, тоже с автоматами в руках. «Позагорать решили…»
Вокруг щебетали птицы, иногда пролетала, со свистом разрезая воздух крыльями, дикая утка, высоко в небе кружил ястреб, ничто не вызывало тревоги. И настроение у Володьки Кондакова сделалось благостно-ленивым.
Он из-за бетонного столбика беззаботно созерцал то, что открывалось взгляду. Часа полтора, пока не затекли ноги, сидел скорчившись за своим укрытием, вдыхая запах примятой травы, полевых и болотных цветов, наблюдая за фермой. Он видел часовых, которые несли службу, видел, как они сменяются. И решил, что люди, занявшие брошенную колхозную ферму, по-видимому, кадровые военные и выполняют какое-то специальное задание. Но какое и с чем оно связано, Володька знать не мог и версий строить не стал. В конце концов эта игра в разведчика стала ему надоедать, да к тому же захотелось есть. "Вернусь-ка я к реке, соберу свои пожитки и свалю куда-нибудь подальше. Может, эти вояки затеяли учения, будут стрелять. А может быть, к ним приедет техника, то есть бульдозеры, экскаваторы, и они, как это водится, начнут закапывать деревни.
Скорее всего, так оно и есть. Наверное, это ликвидаторы".
Володька Кондаков попятился назад, волоча с собой длинный сосновый шест.
Он уходил от фермы по своему же следу, по примятой траве, и вскоре благополучно выбрался на твердую землю. Теперь ему надо было хорошенько помыться, обсушиться, чего-нибудь поесть, набраться сил и только после этого отправляться по бескрайней чернобыльской зоне еще куда-нибудь. Но даже когда Володька Кондаков уже в сумерках сидел у костра и варил похлебку, у него из головы почему-то не выходила военная машина и вооруженные люди. И не давало покоя то, что эти люди стреляли в лосиху с лосенком. То, что стреляли в него самого, Володьку почему-то не трогало. «Сволочи какие! Поганцы! Зачем губят живое? Что им сделал этот лосенок, едва научившийся ходить? Зачем они его убили?» Но пожаловаться на произвол было некому. Да и жаловаться Володька Кондаков не стал бы, даже найди он здесь егеря. Пожалуйся он, его тут же схватили бы самого и упекли куда-нибудь подальше. Конечно, он потом убежал бы опять, как уже делал много раз, вернулся бы в зону. Ведь он считал себя неотъемлемой частью зоны и полагал, что она, брошенная всеми, принадлежит ему.
Глеб Сиверов беспрепятственно смог проехать в зону. Документы сотрудника ФСБ, сделанные на имя Федора Молчанова, производили нужное впечатление, и ни у кого не возникло никаких вопросов. Соглашение между спецслужбами Беларуси и России действовало, никого не интересовало, что именно нужно российскому офицеру в зоне. Видно, понимали, один он государственный переворот не подготовит, а хочет набраться лишних рентген – пусть набирается. Другое дело, если бы сюда сунулось спецподразделение… На такой прием Глеб Сиверов и рассчитывал.
Чернобыльская зона его поразила не своей заброшенностью, а наоборот, слишком активной жизнью. Все здесь растет, цветет, пахнет. Такого количества птиц и всевозможного зверья Глебу никогда не доводилось видеть. Порой он выбирался из «уазика», сходил с дороги и изумленно оглядывался по сторонам. Он видел оленей, зайцев, диких кабанов. Казалось, чернобыльская зона, эта покинутая людьми земля, превратилась в рай для всякой живности. Все вокруг щебетало, пересвистывало. Из кустов, хотя был день, раздавались оглушительные соловьиные трели. Глеб изумлялся: «Боже, как здесь хорошо!» Сирень, черемуха, тысячи всевозможных запахов и цветов дарили Глебу свои ароматы. И он жадно дышал полной грудью. Но, тем не менее, он не забывал, ради чего прибыл сюда.
Глеб еще ни разу не нажимал кнопку дозиметра и не взглянул на то, как быстро одна цифра сменяет другую, как увеличиваются цифры на шкале, еще ни разу не вслушивался в тревожный, зловещий писк прибора. Он решил для себя, что не станет смотреть показания. Что будет, то будет.
Нигде не было видно людей. Хотя на дорогах, по которым двигался «уазик»
Глеба, попадались следы, и Глеб без труда определял, что вчера или позавчера здесь проехала машина, мотоцикл, прошел трактор, вот кто-то проехал на телеге.
Но самих людей он пока не встречал. Пустые деревни, через которые проезжал «уазик», поражали тишиной. Вернее, даже не тишиной, а чем-то иным – безжизненностью, запустением, кладбищенским покоем. Не скрипели колодцы, не звякали ведра, не гудели трактора, не кричали петухи, не мычали коровы. Только когда над зоной высоко в небе пролетали самолеты, их гул достигал земли… «Да, это настоящая зона. Здесь можно ожидать чего угодно. И тишина не успокаивает, а настораживает, заставляет быть бдительным». И Глеб весь превращался в слух, зрение, обоняние. Иногда его ноздри начинали трепетать, он улавливал запах дыма. Но он знал, что в зоне бушуют пожары, горит лес и торфяники, и, скорее всего, ветер доносит именно этот дым.
Время от времени Глеб смотрел на карту. Вот здесь, по карте, деревня, здесь – хутор. Но сейчас на этом месте ничего не было, все постройки были уничтожены, закопаны в землю. Если что и оставалось, так это деревенские погосты. «Похоже, что люди сюда приезжают, – думал Глеб, – оградки, кресты выкрашены. Наверное, совсем недавно здесь справляли день поминовения».
Глава 18
Генерал Николай Васильевич Судаков и все люди, подчиненные ему, пребывали в неимоверном напряжении. Хоть и был уже поздний вечер, сотрудники находились на рабочих местах, занятые делом. Все были поглощены одной-единственной задачей, пытались выйти на след тех, кто похитил ядерный фугас. После того как Глеб Сиверов вылетел на военном самолете в сторону чернобыльской зоны, у генерала Судакова немного отлегло от сердца.
Николай Васильевич сидел в своем кабинете и просматривал бумаги, которые полковник Крапивин время от времени приносил ему. Генерал, подперев голову руками, вчитывался в текст, пока строчки компьютерного набора не начали расплываться перед глазами. Он снял очки и приложил ладонь к взмокшему лбу.
– Боже, Боже! – сказал негромко генерал. – Осталось совсем немного до пенсии, а тут одно дело за другим, и на каждом можно погореть, – И он вспомнил, какой спокойной была работа в Комитете государственной безопасности лет десять-пятнадцать назад. Никаких тебе хищений оружия, никаких террористов…
Тогда, конечно, тоже приходилось заниматься серьезными делами. Но по сравнению с тем, что творилось сейчас, те серьезные дела кажутся детскими забавами. «Вот бы вернуться туда с сегодняшним опытом. Вот бы я там развернулся! И карьеру сделал бы за считанные годы, не то что тогда».
В памяти всплыли лица его бывших руководителей. «Да, хорошо им, хорошо, – подумал Судаков. – Хотя не очень, – поправил он себя. – Кое-кто ушел из жизни раньше срока, а кое-кого „ушли“. В общем, тогда тоже приходилось не сладко, и тогда тоже малейшая ошибка грозила…» Генерал Судаков вздохнул и запретил себе думать о жизни в прошедшем времени. Возможно, он еще минут пятнадцать или двадцать сидел бы, помешивая ложечкой давным-давно остывший чай, если бы не зазвонил телефон. Генерал напрягся: этот телефонный номер знали считанные люди.
«Кто же это может быть? – подумал генерал. – Ксения?» Всего три дня тому назад дочь звонила. Сейчас она находилась в Англии на стажировке. Вспомнив о дочери, генерал поймал себя на том, что, может быть, впервые за несколько дней он улыбнулся не по-военному нежно. – Генерал снял трубку и услышал знакомый голос:
– Привет, Николай Васильевич!
– Добрый вечер, Феликс Андреевич.
– А что это ты так поздно на работе? Звоню домой, никто не отвечает.
– Да дела. Ты же знаешь, работа у нас круглые сутки.
– Я знаю, кого работа любит! – сказал Феликс Андреевич Грибанов и захохотал, захохотал так громко, что генерал Судаков даже отвел трубку в сторону.
– А что у тебя на дипломатическом фронте? – осведомился генерал.
– У нас все, как всегда. Готовим визиты, договариваемся, подписываем важные бумаги, в общем, суетимся. Ты же в курсе, стране нужны инвестиции, вот мы этим и занимаемся.
– Что, вы все занимаетесь инвестициями?
– Не все, конечно… Но мне приходится, как на паперти, деньги клянчить.
– Послушай, Феликс Андреевич, ты бы мне просто так не стал звонить.
Наверное, что-то очень важное?
– Да, Николай Васильевич, важное. И причем настолько важное, что я даже решился побеспокоить тебя по служебному телефону.
– Тогда я тебя слушаю.
– Нам необходимо встретиться.
– Извини, Феликс Андреевич, я сейчас не могу, у меня неотложные дела.
– Неотложных дел не бывает, – настойчиво и недовольно пробурчал Феликс Андреевич Грибанов, – Свидание будет недолгим – минут тридцать.
– Это очень много, – сказал генерал Судаков.
– Тебе решать. Разговор важный.
– О чем?
– А вот это, дорогой, не по телефону.
– Ну что ж, давай встретимся.
– Другое дело! – обрадовался Грибанов. – Так значит, через двадцать минут я подъеду.
– Хорошо, согласен. Буду ждать на перекрестке.
Генерал Судаков посмотрел сначала на наручные часы, затем – на напольные куранты в углу кабинета. Показания и тех и других совпадали – иначе и быть не могло. "И что ему надо? – недоумевал генерал, опуская трубку на рычаги аппарата. – К чему такая спешка?
Обычно в их конторе все происходит медленно, с чувством, толком, расстановкой, каждое слово выверяют, по три дня думают, какую закорючку куда поставить. Хотя иногда…" Генерал Судаков вспомнил о тех ценных услугах, которые когда-то оказал ему Феликс Андреевич Грибанов, не последний человек в Министерстве иностранных дел. Но карьера Грибанова, начавшаяся блестяще, вдруг, резко застопорилась. И с чем это было связано, генерал Судаков, осведомленный во многих вопросах, не знал. Он пытался навести справки, но вся информация была достаточно расплывчатой, дескать, Феликс Андреевич Грибанов малоинициативен и не является специалистом высокой квалификации. Тем более что лет пять назад он допустил пару промахов, непростительных для дипломата его ранга.
Грибанов прочно застрял на служебной лестнице, но, насколько было известно Судакову, жил неплохо. Постоянные загранкомандировки, отличный дом под Москвой, шикарная квартира в городе, дорогая новая машина – в общем, жил, как прикидывал генерал Судаков, его приятель далеко не по средствам. Однако никакой компрометирующей информации на Феликса Грибанова не имелось.
«Значит, умеет», – решил генерал Судаков. В свое время Грибанов способствовал в устройстве Ксении на стажировку в Лондон. Судаков был глубоко благодарен Феликсу и никогда не забывал этой помощи. Ведь ради единственной дочери, собственно говоря, и жил генерал. С женой уже давным-давно у него отношения не складывались, и жили, не разводясь, они в одной квартире, как чужие люди. Вот только дочь оставалась светлым пятном в общем-то сумрачной жизни генерала ФСБ.
У Ксении вроде бы все шло как нельзя лучше. После стажировки, как она похвалилась отцу, ей обещали престижную работу в Англии. Генерал очень хотел, чтобы его дочь хотя бы на несколько лет осталась за границей. А потом, когда здесь, в России, все более-менее утрясется, уляжется, станет на свои места, можно будет вернуться. Вот только когда это произойдет?.. Даже генерал Судаков в своих прогнозах не заходил дальше, чем на пару-тройку месяцев. А уж загадывать, что будет через год, не приходилось и вовсе.
Жизнь менялась стремительно, и свои посты покидали такие люди, о которых Судаков думал, что они навечно посажены в свои кабинеты руководить ведомствами.
Да и сами ведомства распадались, трансформировались, превращаясь во что-то новое, ранее не виданное. Выстраивались новые структуры, изобретались названия, появлялись на свет всевозможные службы и подразделения. От этого голова шла кругом. Но Судаков знал свою работу, за что его и ценили.
В кабинет вошел полковник Крапивин.
– Ну что еще? – устало вздохнул генерал.
– Вот кое-какая информация об охране этих фугасов. Будете смотреть?
– Что-нибудь важное?
– Я просмотрел все, – сказал Крапивин, стоя у стола, – но ничего подозрительного не обнаружил. Вот информация на тех людей, кто был непосредственно связан с вопросами транспортировки…
– Ладно, оставь, я просмотрю, когда вернусь.
Крапивин с недоумением взглянул на генерала, вспомнив, что тот говорил час назад: все останутся работать, никому без надобности не отлучаться. Генерал перехватил взгляд полковника.
– Немного пройдусь, подышу воздухом. Меня не будет где-то около часа.
– Все ясно. Проветриться стоит! У меня тоже голова чугунная.
– А у тебя-то чего? – удивился Судаков.
– Да закрутился я за эти дни. Верчусь, как угорь, и все без толку.
– А ты не вертись, Крапивин, сядь, подумай, кофейку попей. Успокойся, и все будет хорошо.
– Не получается, Николай Васильевич. Только присяду – сразу дергают, несут бумаги, звонят, зовут.
– А ты не обращай ни на кого внимания.
– Если бы я был генералом, как вы, Николай Васильевич, я бы не обращал.
– Будешь, будешь, Крапивин, генералом, не беспокойся! Вот уйду я в отставку – тебя поставят на мое место.
– На ваше место, Николай Васильевич, найдутся кандидаты и без меня.
Ровно в двадцать два ноль-ноль генерал Судаков стоял на перекрестке. Он взглянул на часы, и как раз в этот момент рядом с ним остановилась белая «вольво» с темными стеклами. Дверца открылась, и из машины, приветливо улыбаясь, вышел Феликс Андреевич Грибанов. Он был в роскошном темно-синем костюме с блестящими перламутровыми пуговицами.
– Здравствуй, здравствуй, дорогой, – Грибанов протянул руку.
– Добрый вечер, Феликс Андреевич. Ну так что у тебя стряслось?
Грибанов неопределенно качнул головой и коротко пожал плечами.
– Садись в машину. Там человек, он хочет с тобой переговорить.
Позади «вольво» остановилась еще одна машина. И Феликс Андреевич, на прощание махнув Судакову рукой, сел во второй автомобиль. Генерал забрался в неосвещенный салон «вольво».
– Добрый вечер, – услышал он мужской голос. А затем прозвучала команда водителю:
– Поехали! «Вольво» понеслась по московским улицам, свернула в узенький переулок и остановилась. Водитель покинул автомобиль. В салоне вспыхнул свет. И генерал Судаков увидел человека, абсолютно ему незнакомого.
– Николай Васильевич, – сказал человек с едва заметным иностранным акцентом. – Дело очень серьезное, потому мы вас и побеспокоили.
– Я вас слушаю, хотя не имею чести знать. Мы не встречались, точно.
– Не важно, – улыбнулся незнакомец. – В ваших картотеках я тоже не значусь.
Это настолько же точно.
– Не хотите представляться, как хотите, – генерал Судаков привык к подобным ситуациям, он много лет работал в органах безопасности, насмотрелся всякого и кого только не видал на своем веку.
– У нас к вам предложение.
– У кого – у вас?
– Пока это не имеет значения и, думаю, не будет иметь значения и потом.
– Так я вас слушаю, – генерал Судаков понял, что происходит что-то недоброе и он влип в какую-то пренеприятную историю.
– Николай Васильевич, мы знаем, что вы очень любите свою дочь Ксению. Она хорошая девочка, и карьера у нее складывается неплохо…
– Откуда вам известно о моей дочери? – строго, как у подчиненного, спросил генерал.
– А нам известно, Николай Васильевич, многое. И это в том числе.
– Что с дочерью?
– С ней все в порядке. Надеюсь, и дальше с ней все будет хорошо. Но это зависит от вас.
– . От меня? – пожал плечами генерал.
– Да-да, от вас.
– Что с ней?
– С ней все в порядке, я уже сказал.
Генерала Судакова охватила тревога. Ему показалось, что автомобиль сейчас не стоит на месте, а несется вниз с очень крутой горы и вот-вот разобьется.
Генерал почувствовал, как прихватило сердце, и прижал правую руку к груди.
– Что же вы хотите от меня?
– Не стоит беспокоиться, Николай Васильевич, от вас потребуется очень немногое.
– Что? Что вам надо? – выкрикнул Судаков. – Да вы понимаете, с кем связались?!
– Только не нервничайте. Нам надо, чтобы вы, генерал, оставили в покое банкира Шанкурова. Думаю, он вам известен. И вообще, было бы хорошо, если бы вы и ваши люди не путались у нас под ногами и не мешали, – Что вы имеете в виду?
– Я думаю, вы догадываетесь, о чем идет речь. Нам надо, чтобы вы и ваши люди перестали искать ядерный фугас. Я понятно излагаю?
– Кто вы такой? – вновь строго спросил генерал Судаков, взяв себя в руки.
– Я вам уже говорил, это не имеет значения.
– Чьи интересы вы представляете?
– О-о, – протянул собеседник, – за мной стоят такие люди и такие огромные деньги, генерал, что вам даже тяжело представить.
Генерал несколько минут молчал, чувствуя, что все в душе клокочет.
– Николай Васильевич, вы должны хорошенько подумать. Дочь находится в наших руках, если хотите, можете с ней поговорить, – незнакомец взял трубку спутникового телефона, быстро набрал номер, затем заговорил по-английски и через несколько мгновений передал трубку генералу.
Тот сжал ее в дрожащей влажной ладони и услышал голос дочери:
– Папа! Папочка! Это я!
– Ксения, дорогая! Где ты? Что с тобой? – закричал в трубку генерал.
– Они меня держат взаперти! Ты слышишь, папа, они меня держат взаперти! И сказали, что убьют, сказали, разрежут на части! Но ты им не верь, папочка, они этого не сделают.
– Ксюша!..
Мужчина сидел, откинувшись на спинку, и снисходительно улыбался, слушая разговор генерала с дочерью. Через две минуты в трубке раздались гудки, и генерал Судаков с ненавистью посмотрел на шантажиста.
– Вот видите, генерал, все нормально. Дочь ваша в хороших руках.
– Что я должен делать? – генерал сдался, понимая, что противостоять, этому человеку, а вернее тем, с кем он связан, у него нет сил.
– Четыре, а лучше пять дней, генерал, вы должны бездействовать. И тогда мы вам гарантируем – ваша дочь будет на свободе и с ней ничего не случится.
Абсолютно ничего!
– Я вам не верю, – выдавил из себя Судаков.
– Это ваше дело. Можете верить, можете не верить, но у вас нет выхода.
– Вас найдут. Я подниму на ноги…
– Да перестаньте, генерал! Никого вы не поднимете на ноги, да и никто, собственно говоря, этим не будет заниматься. Если бы все это происходило здесь, в России, тогда вы что-нибудь и смогли бы сделать… может быть. Но Ксения далеко отсюда, и вы бессильны. И вся ваша служба, все ваши агенты тоже бессильны. Мы не требуем от вас Бог весть каких услуг – всего лишь пять дней саботажа. Тем более, генерал, вам лично ничего не грозит. Ну, в худшем случае, вас отправят в отставку. И это – в худшем случае, а так, вполне вероятно, даже останетесь на своем месте.
– Но что вам даст мое бездействие?
– Есть еще одно условие, генерал: вы вызовете Шанкурова на допрос, не сами поедете к нему в тюрьму, а прикажете, чтобы его доставили к вам. А я со своими людьми освобожу его по дороге. Как видите, я предельно откровенен.
– А мои люди?
– Обещаю, генерал, что они не пострадают. Мы сделаем все очень аккуратно.
– Какие гарантии вы даете?
– Слово джентльмена, – ехидно улыбнулся шантажист. – Большего дать не могу.
– Я вам не верю, – произнес по слогам генерал Судаков.
– Вам ничего не остается, генерал. И если вы этого не сделаете, то забудьте о существовании Ксении. После того как Шанкуров окажется на свободе, вы сможете поговорить с дочерью. Она вам позвонит сама. И еще, генерал: люди, которые стоят за мной, будут вам очень благодарны за эту маленькую услугу, и вы вправе рассчитывать на гонорар. Количество нулей назовете сами, и даже банк можете назвать сами, и государство можете выбрать любое.
Николай Васильевич сидел в своем кабинете и просматривал бумаги, которые полковник Крапивин время от времени приносил ему. Генерал, подперев голову руками, вчитывался в текст, пока строчки компьютерного набора не начали расплываться перед глазами. Он снял очки и приложил ладонь к взмокшему лбу.
– Боже, Боже! – сказал негромко генерал. – Осталось совсем немного до пенсии, а тут одно дело за другим, и на каждом можно погореть, – И он вспомнил, какой спокойной была работа в Комитете государственной безопасности лет десять-пятнадцать назад. Никаких тебе хищений оружия, никаких террористов…
Тогда, конечно, тоже приходилось заниматься серьезными делами. Но по сравнению с тем, что творилось сейчас, те серьезные дела кажутся детскими забавами. «Вот бы вернуться туда с сегодняшним опытом. Вот бы я там развернулся! И карьеру сделал бы за считанные годы, не то что тогда».
В памяти всплыли лица его бывших руководителей. «Да, хорошо им, хорошо, – подумал Судаков. – Хотя не очень, – поправил он себя. – Кое-кто ушел из жизни раньше срока, а кое-кого „ушли“. В общем, тогда тоже приходилось не сладко, и тогда тоже малейшая ошибка грозила…» Генерал Судаков вздохнул и запретил себе думать о жизни в прошедшем времени. Возможно, он еще минут пятнадцать или двадцать сидел бы, помешивая ложечкой давным-давно остывший чай, если бы не зазвонил телефон. Генерал напрягся: этот телефонный номер знали считанные люди.
«Кто же это может быть? – подумал генерал. – Ксения?» Всего три дня тому назад дочь звонила. Сейчас она находилась в Англии на стажировке. Вспомнив о дочери, генерал поймал себя на том, что, может быть, впервые за несколько дней он улыбнулся не по-военному нежно. – Генерал снял трубку и услышал знакомый голос:
– Привет, Николай Васильевич!
– Добрый вечер, Феликс Андреевич.
– А что это ты так поздно на работе? Звоню домой, никто не отвечает.
– Да дела. Ты же знаешь, работа у нас круглые сутки.
– Я знаю, кого работа любит! – сказал Феликс Андреевич Грибанов и захохотал, захохотал так громко, что генерал Судаков даже отвел трубку в сторону.
– А что у тебя на дипломатическом фронте? – осведомился генерал.
– У нас все, как всегда. Готовим визиты, договариваемся, подписываем важные бумаги, в общем, суетимся. Ты же в курсе, стране нужны инвестиции, вот мы этим и занимаемся.
– Что, вы все занимаетесь инвестициями?
– Не все, конечно… Но мне приходится, как на паперти, деньги клянчить.
– Послушай, Феликс Андреевич, ты бы мне просто так не стал звонить.
Наверное, что-то очень важное?
– Да, Николай Васильевич, важное. И причем настолько важное, что я даже решился побеспокоить тебя по служебному телефону.
– Тогда я тебя слушаю.
– Нам необходимо встретиться.
– Извини, Феликс Андреевич, я сейчас не могу, у меня неотложные дела.
– Неотложных дел не бывает, – настойчиво и недовольно пробурчал Феликс Андреевич Грибанов, – Свидание будет недолгим – минут тридцать.
– Это очень много, – сказал генерал Судаков.
– Тебе решать. Разговор важный.
– О чем?
– А вот это, дорогой, не по телефону.
– Ну что ж, давай встретимся.
– Другое дело! – обрадовался Грибанов. – Так значит, через двадцать минут я подъеду.
– Хорошо, согласен. Буду ждать на перекрестке.
Генерал Судаков посмотрел сначала на наручные часы, затем – на напольные куранты в углу кабинета. Показания и тех и других совпадали – иначе и быть не могло. "И что ему надо? – недоумевал генерал, опуская трубку на рычаги аппарата. – К чему такая спешка?
Обычно в их конторе все происходит медленно, с чувством, толком, расстановкой, каждое слово выверяют, по три дня думают, какую закорючку куда поставить. Хотя иногда…" Генерал Судаков вспомнил о тех ценных услугах, которые когда-то оказал ему Феликс Андреевич Грибанов, не последний человек в Министерстве иностранных дел. Но карьера Грибанова, начавшаяся блестяще, вдруг, резко застопорилась. И с чем это было связано, генерал Судаков, осведомленный во многих вопросах, не знал. Он пытался навести справки, но вся информация была достаточно расплывчатой, дескать, Феликс Андреевич Грибанов малоинициативен и не является специалистом высокой квалификации. Тем более что лет пять назад он допустил пару промахов, непростительных для дипломата его ранга.
Грибанов прочно застрял на служебной лестнице, но, насколько было известно Судакову, жил неплохо. Постоянные загранкомандировки, отличный дом под Москвой, шикарная квартира в городе, дорогая новая машина – в общем, жил, как прикидывал генерал Судаков, его приятель далеко не по средствам. Однако никакой компрометирующей информации на Феликса Грибанова не имелось.
«Значит, умеет», – решил генерал Судаков. В свое время Грибанов способствовал в устройстве Ксении на стажировку в Лондон. Судаков был глубоко благодарен Феликсу и никогда не забывал этой помощи. Ведь ради единственной дочери, собственно говоря, и жил генерал. С женой уже давным-давно у него отношения не складывались, и жили, не разводясь, они в одной квартире, как чужие люди. Вот только дочь оставалась светлым пятном в общем-то сумрачной жизни генерала ФСБ.
У Ксении вроде бы все шло как нельзя лучше. После стажировки, как она похвалилась отцу, ей обещали престижную работу в Англии. Генерал очень хотел, чтобы его дочь хотя бы на несколько лет осталась за границей. А потом, когда здесь, в России, все более-менее утрясется, уляжется, станет на свои места, можно будет вернуться. Вот только когда это произойдет?.. Даже генерал Судаков в своих прогнозах не заходил дальше, чем на пару-тройку месяцев. А уж загадывать, что будет через год, не приходилось и вовсе.
Жизнь менялась стремительно, и свои посты покидали такие люди, о которых Судаков думал, что они навечно посажены в свои кабинеты руководить ведомствами.
Да и сами ведомства распадались, трансформировались, превращаясь во что-то новое, ранее не виданное. Выстраивались новые структуры, изобретались названия, появлялись на свет всевозможные службы и подразделения. От этого голова шла кругом. Но Судаков знал свою работу, за что его и ценили.
В кабинет вошел полковник Крапивин.
– Ну что еще? – устало вздохнул генерал.
– Вот кое-какая информация об охране этих фугасов. Будете смотреть?
– Что-нибудь важное?
– Я просмотрел все, – сказал Крапивин, стоя у стола, – но ничего подозрительного не обнаружил. Вот информация на тех людей, кто был непосредственно связан с вопросами транспортировки…
– Ладно, оставь, я просмотрю, когда вернусь.
Крапивин с недоумением взглянул на генерала, вспомнив, что тот говорил час назад: все останутся работать, никому без надобности не отлучаться. Генерал перехватил взгляд полковника.
– Немного пройдусь, подышу воздухом. Меня не будет где-то около часа.
– Все ясно. Проветриться стоит! У меня тоже голова чугунная.
– А у тебя-то чего? – удивился Судаков.
– Да закрутился я за эти дни. Верчусь, как угорь, и все без толку.
– А ты не вертись, Крапивин, сядь, подумай, кофейку попей. Успокойся, и все будет хорошо.
– Не получается, Николай Васильевич. Только присяду – сразу дергают, несут бумаги, звонят, зовут.
– А ты не обращай ни на кого внимания.
– Если бы я был генералом, как вы, Николай Васильевич, я бы не обращал.
– Будешь, будешь, Крапивин, генералом, не беспокойся! Вот уйду я в отставку – тебя поставят на мое место.
– На ваше место, Николай Васильевич, найдутся кандидаты и без меня.
Ровно в двадцать два ноль-ноль генерал Судаков стоял на перекрестке. Он взглянул на часы, и как раз в этот момент рядом с ним остановилась белая «вольво» с темными стеклами. Дверца открылась, и из машины, приветливо улыбаясь, вышел Феликс Андреевич Грибанов. Он был в роскошном темно-синем костюме с блестящими перламутровыми пуговицами.
– Здравствуй, здравствуй, дорогой, – Грибанов протянул руку.
– Добрый вечер, Феликс Андреевич. Ну так что у тебя стряслось?
Грибанов неопределенно качнул головой и коротко пожал плечами.
– Садись в машину. Там человек, он хочет с тобой переговорить.
Позади «вольво» остановилась еще одна машина. И Феликс Андреевич, на прощание махнув Судакову рукой, сел во второй автомобиль. Генерал забрался в неосвещенный салон «вольво».
– Добрый вечер, – услышал он мужской голос. А затем прозвучала команда водителю:
– Поехали! «Вольво» понеслась по московским улицам, свернула в узенький переулок и остановилась. Водитель покинул автомобиль. В салоне вспыхнул свет. И генерал Судаков увидел человека, абсолютно ему незнакомого.
– Николай Васильевич, – сказал человек с едва заметным иностранным акцентом. – Дело очень серьезное, потому мы вас и побеспокоили.
– Я вас слушаю, хотя не имею чести знать. Мы не встречались, точно.
– Не важно, – улыбнулся незнакомец. – В ваших картотеках я тоже не значусь.
Это настолько же точно.
– Не хотите представляться, как хотите, – генерал Судаков привык к подобным ситуациям, он много лет работал в органах безопасности, насмотрелся всякого и кого только не видал на своем веку.
– У нас к вам предложение.
– У кого – у вас?
– Пока это не имеет значения и, думаю, не будет иметь значения и потом.
– Так я вас слушаю, – генерал Судаков понял, что происходит что-то недоброе и он влип в какую-то пренеприятную историю.
– Николай Васильевич, мы знаем, что вы очень любите свою дочь Ксению. Она хорошая девочка, и карьера у нее складывается неплохо…
– Откуда вам известно о моей дочери? – строго, как у подчиненного, спросил генерал.
– А нам известно, Николай Васильевич, многое. И это в том числе.
– Что с дочерью?
– С ней все в порядке. Надеюсь, и дальше с ней все будет хорошо. Но это зависит от вас.
– . От меня? – пожал плечами генерал.
– Да-да, от вас.
– Что с ней?
– С ней все в порядке, я уже сказал.
Генерала Судакова охватила тревога. Ему показалось, что автомобиль сейчас не стоит на месте, а несется вниз с очень крутой горы и вот-вот разобьется.
Генерал почувствовал, как прихватило сердце, и прижал правую руку к груди.
– Что же вы хотите от меня?
– Не стоит беспокоиться, Николай Васильевич, от вас потребуется очень немногое.
– Что? Что вам надо? – выкрикнул Судаков. – Да вы понимаете, с кем связались?!
– Только не нервничайте. Нам надо, чтобы вы, генерал, оставили в покое банкира Шанкурова. Думаю, он вам известен. И вообще, было бы хорошо, если бы вы и ваши люди не путались у нас под ногами и не мешали, – Что вы имеете в виду?
– Я думаю, вы догадываетесь, о чем идет речь. Нам надо, чтобы вы и ваши люди перестали искать ядерный фугас. Я понятно излагаю?
– Кто вы такой? – вновь строго спросил генерал Судаков, взяв себя в руки.
– Я вам уже говорил, это не имеет значения.
– Чьи интересы вы представляете?
– О-о, – протянул собеседник, – за мной стоят такие люди и такие огромные деньги, генерал, что вам даже тяжело представить.
Генерал несколько минут молчал, чувствуя, что все в душе клокочет.
– Николай Васильевич, вы должны хорошенько подумать. Дочь находится в наших руках, если хотите, можете с ней поговорить, – незнакомец взял трубку спутникового телефона, быстро набрал номер, затем заговорил по-английски и через несколько мгновений передал трубку генералу.
Тот сжал ее в дрожащей влажной ладони и услышал голос дочери:
– Папа! Папочка! Это я!
– Ксения, дорогая! Где ты? Что с тобой? – закричал в трубку генерал.
– Они меня держат взаперти! Ты слышишь, папа, они меня держат взаперти! И сказали, что убьют, сказали, разрежут на части! Но ты им не верь, папочка, они этого не сделают.
– Ксюша!..
Мужчина сидел, откинувшись на спинку, и снисходительно улыбался, слушая разговор генерала с дочерью. Через две минуты в трубке раздались гудки, и генерал Судаков с ненавистью посмотрел на шантажиста.
– Вот видите, генерал, все нормально. Дочь ваша в хороших руках.
– Что я должен делать? – генерал сдался, понимая, что противостоять, этому человеку, а вернее тем, с кем он связан, у него нет сил.
– Четыре, а лучше пять дней, генерал, вы должны бездействовать. И тогда мы вам гарантируем – ваша дочь будет на свободе и с ней ничего не случится.
Абсолютно ничего!
– Я вам не верю, – выдавил из себя Судаков.
– Это ваше дело. Можете верить, можете не верить, но у вас нет выхода.
– Вас найдут. Я подниму на ноги…
– Да перестаньте, генерал! Никого вы не поднимете на ноги, да и никто, собственно говоря, этим не будет заниматься. Если бы все это происходило здесь, в России, тогда вы что-нибудь и смогли бы сделать… может быть. Но Ксения далеко отсюда, и вы бессильны. И вся ваша служба, все ваши агенты тоже бессильны. Мы не требуем от вас Бог весть каких услуг – всего лишь пять дней саботажа. Тем более, генерал, вам лично ничего не грозит. Ну, в худшем случае, вас отправят в отставку. И это – в худшем случае, а так, вполне вероятно, даже останетесь на своем месте.
– Но что вам даст мое бездействие?
– Есть еще одно условие, генерал: вы вызовете Шанкурова на допрос, не сами поедете к нему в тюрьму, а прикажете, чтобы его доставили к вам. А я со своими людьми освобожу его по дороге. Как видите, я предельно откровенен.
– А мои люди?
– Обещаю, генерал, что они не пострадают. Мы сделаем все очень аккуратно.
– Какие гарантии вы даете?
– Слово джентльмена, – ехидно улыбнулся шантажист. – Большего дать не могу.
– Я вам не верю, – произнес по слогам генерал Судаков.
– Вам ничего не остается, генерал. И если вы этого не сделаете, то забудьте о существовании Ксении. После того как Шанкуров окажется на свободе, вы сможете поговорить с дочерью. Она вам позвонит сама. И еще, генерал: люди, которые стоят за мной, будут вам очень благодарны за эту маленькую услугу, и вы вправе рассчитывать на гонорар. Количество нулей назовете сами, и даже банк можете назвать сами, и государство можете выбрать любое.