Страница:
"Черт бы его побрал! – с досадой подумал Саныч о Бондареве. – И дернуло же его вернуться раньше времени! Жевал бы помедленнее, и все бы обошлось.
А так… Эх!.."
Он передвинул курсор мыши в правый верхний угол игрового поля и щелкнул кнопкой. Зеленое сукно исчезло с экрана вместе с разложенными по нему картами.
Аверкин распечатал свежую пачку «Голуа», откинул крышку зажигалки и крутанул колесико.
– Ладно, – сказал он, погружая кончик сигареты в треугольный язык пламени. – То есть не ладно, конечно, но сделанного не вернешь. А как было бы славно!.. Но как вышло, так вышло. Будем выкручиваться, нам не впервой. Да, еще одно! Кто вчера дежурил на воротах?
– Я, – сказал Коробка.
– Вот и хорошо. Имей в виду, что я целый день просидел здесь, в кабинете, и тачку Бондаря за все это время никто пальцем не трогал – где он ее поставил, там она и стояла.
– Само собой, – сказал Коробка. – Она из окна караулки видна как на ладони. Так и было, никто к ней даже не подходил, зуб даю.
Аверкин кивнул бритым черепом. Они не задавали вопросов, хотя ситуация была нештатная. Собственно, Саныч очень удивился бы, начни они интересоваться причинами происходящего: эти люди раз и навсегда передоверили ему, своему командиру, право принимать решения. «На войне как на войне, – подумал он, разглядывая их из-под полуопущенных век. – Каждый солдат должен знать свой маневр, а до стратегических замыслов командования ему не должно быть никакого дела. И еще одно; дав людям отведать кнута, их надо угостить пряником…»
– Жаль, что все так коряво получилось, – сказал он, выдвигая ящик стола. – Но коряво или не коряво, а дело мы с вами вчера сделали большое. Нужное дело. Каждому из нас нужное, ясно? Пять лет бодались с разной сволочью, которая норовила у нас на шее удавку затянуть, а вчера наконец сбросили последнюю петлю. Теперь дела у нас пойдут на лад, особенно если не станем расслабляться, как вы вчера расслабились И денег, кстати, побольше станет. Намного больше. Вот вам для начала. – Он вынул из ящика пять заранее заготовленных конвертов и бросил их на стол. Конверты легли неровным веером. – Здесь могло быть больше, но часть бабок я удержал за вчерашний прокол с Бондарем. Машины испугались, макаки… Все, все! – прикрикнул он, видя, что кое-кто опять намерен возражать. – Вопрос закрыт и снят с обсуждения. Свободны. Забирайте.
И он толкнул по столу стопку конвертов. В конвертах были деньги, по пятьсот долларов на брата – пожалуй, даже слишком много с учетом вчерашнего прокола. За то, как эти идиоты выполнили порученную работу, им вообще следовало бы ноги повыдергать, но Аверкин сейчас зависел от них больше, чем они от него. Фактически, он покупал их молчание, а заодно подогревал на всякий случай их и без того горячую преданность.
Он даже не знал, догадываются ли они об этой сделке; но если и догадывались, то не имели ничего против: конверты один за другим исчезли в карманах их просторных черных пиджаков, и через минуту в кабинете никого не осталось.
Аверкин откинулся на высокую спинку обитого натуральной кожей офисного кресла и с усилием провел ладонью по гладкой коже головы, как делал всегда, когда ему нужно было что-то хорошенько обдумать. Но подумать ему не дали: шаги его людей еще звучали в тамбуре, как вдруг дверь снова приоткрылась, и в кабинет вошел совершенно незнакомый Санычу человек.
– Можно войти? – спросил он вежливо.
– Вы уже вошли, – буркнул Аверкин, давя в пепельнице окурок. – Интересно, что вы станете делать, если я скажу, что нельзя?
Посетитель улыбнулся. Он был высок и широк в плечах, в меру мускулист и не слишком молод – что-то около сорока, наверное. Над левой бровью у него виднелся короткий белый шрам, но и без шрама Саныч видел, что перед ним стоит боец. Чтобы понять это, достаточно было взглянуть на квадратный подбородок гостя и оценить ленивую грацию его движений.
– Не знаю, – солгал он, даже не пытаясь сделать вид, что говорит правду. – Наверное, попытаюсь убедить вас, что мне очень нужно с вами поговорить.
– Товарищ, туда нельзя… А мне надо! – процитировал Саныч бородатый анекдот, вызвав на лице гостя мимолетную улыбку. – Надо вам сказать, что вы попали к нам в очень неудачное время. Сегодня мы действительно не принимаем клиентов ввиду.., э.., некоторых непредвиденных обстоятельств. У нас сегодня образовался этакий, знаете ли, форс-мажор местного значения. В общем, считайте, что мы закрыты на санитарный день, и приходите завтра. Кстати, а как вы сюда попали? Ворота закрыты, и охрана имеет приказ никого не пропускать…
Посетитель опять улыбнулся, неопределенно покрутил в воздухе растопыренной ладонью и уклончиво повел широкими плечами, давая понять, что вопрос этот довольно сложный и что его сейчас лучше не обсуждать. Саныч заметил, что его потертые джинсы на колене выпачканы чем-то белым – не то мелом, не то известкой, – и вспомнил, что буквально на прошлой неделе лично приказал побелить окружавший территорию «Кирасы» бетонный забор. Что ж, с этим, по крайней мере, все ясно. Оставалось только понять, зачем этот странный тип карабкался через трехметровую бетонную стену, рискуя на той стороне крепко получить по зубам. Ведь сказано же ему было, что сюда нельзя…
"Мент? – подумал Аверкин. – Да нет, какой к дьяволу мент! Мент вошел бы через ворота – просто ткнул бы дежурному в рыло удостоверением и вошел как ни в чем не бывало… Тогда кто? Журналист? Непохож…
И потом, все московские щелкоперы – стреляные воробьи. Они знают, куда можно входить через забор, а куда нельзя. Журналист, залезший через забор на территорию охранного предприятия, вряд ли полезет прямо в кабинет к директору этого предприятия брать интервью, потому что знает: выкинут вон, как шкодливого кота, да еще и бока намнут. Клиент, что ли? Впервые вижу клиента, который так нуждается в моих услугах, что лезет через забор…"
– Зря вы полезли через забор, – сказал он, снова откидываясь на спинку кресла и зажигая новую сигарету. – Удивляюсь, как вам удалось пересечь двор с целыми ребрами? Это не угроза, поймите меня правильно, но специфика нашей фирмы такова, что незваных гостей здесь встречают не слишком ласково.
– Да пустяки, – ответил посетитель. – Вы не обижайтесь, но вашим людям нужно, как говорил Владимир Ильич, учиться, учиться и еще раз учиться. Вот… – он развел руками и почесал в затылке. – Собственно, я действительно мог бы прийти завтра, но подумал, что, раз подвернулся такой случай продемонстрировать свои навыки, будет грешно им не воспользоваться.
Аверкин выдул из легких целое облако дыма и посмотрел на посетителя с пронзительным прищуром снайпера, прикидывающего, куда влепить пулю – в лоб или в сердце.
– Послушайте, – сказал он, – должен вам честно признаться: не люблю наглецов. Я сам наглец – работа такая. Поэтому в данный момент я из последних сил борюсь с острым желанием повести себя нагло и грубо, то есть вызвать охрану и выкинуть вас к чертям собачьим. Единственное, что меня останавливает, это то, что вы, наверное, имели действительно вескую причину рисковать своими ребрами, придя сюда без разрешения.
Единственное! Учтите это и постарайтесь быть кратким и убедительным. В противном случае я ни за что не отвечаю.
– Я постараюсь, – спокойно ответил посетитель и вдруг полез правой рукой за пазуху.
В руке Аверкина мгновенно, будто по мановению волшебной палочки, возник пистолет, и дуло этого пистолета нацелилось прямиком в живот посетителю. Тот удивленно поднял брови, нарочито медленно вынул руку из-за пазухи и издалека показал Санычу паспорт – надо полагать, свой собственный.
– Что вы? – сказал он тоном старой девы, получившей непристойное предложение. – Вы что, всех посетителей так встречаете?
– Только некоторых, – проворчал Саныч, спуская курок пистолета и кладя оружие на стол рядом с ковриком для мыши. – Таких, которые являются без спроса и ведут себя в моем кабинете как хозяева. Что вы мне тычете ваш паспорт? Я не участковый, уберите.
Посетитель послушался, убрал паспорт, но тут же взял маленький реванш, без приглашения усевшись на стул.
– Моя фамилия Филатов, – сказал он.
– Ну и что?
– Странно, – растерянно произнес посетитель. – Мне казалось, что вы должны быть в курсе… Разве Бондарев с вами обо мне не говорил?
– Бон… А! Так вы тот самый человек, о котором мы беседовали? Хотите у нас работать? Но… Вам ведь известно, что Бондарев погиб?
– Это что-то меняет? Я имею в виду, для вас. По-моему, самое время взять на место Бондарева человека, тем более что я не просто так пришел, не с улицы, а по рекомендации все того же Бондарева. Хотите честно?
Я не очень-то нуждаюсь в заработке. Бондарев предложил, а я не стал отказываться – заняться-то все равно нечем. Но теперь ситуация изменилась. Я хочу занять место Бондарева и найти тех подонков, которые его убили.
Аверкин затянулся сигаретой и постучал ею по краю пепельницы, стряхивая пепел.
– А вы ничего не перепутали? – спросил он. Этот ненужный разговор начал вызывать у него живейший интерес, особенно с учетом того, что говорил о странном посетителе покойный Бондарь. «Неужели это вот и есть легендарный Инкассатор? Ну-ну, посмотрим». – По-моему, вы как-то не правильно представляете себе задачи и методы нашей работы. Мы не милиция и не красные дьяволята, неуловимые мстители. Мы – охрана. Сторожа и телохранители – вот кто мы такие.
– Мне как-то доводилось слышать, что охранные предприятия не дают своих людей в обиду, – возразил Инкассатор. Он по-прежнему улыбался, но улыбка его как-то заледенела, будто и не улыбка это была, а оскал готового к прыжку хищника. – Мне тогда показалось, что это единственно правильный метод: рискуя своей головой, человек должен знать, что коллеги не бросят его в беде. Или хотя бы отомстят за него, если с ним что-то случится. А вы, выходит, передоверили эти функции милиции? Странно. Со слов Бондарева у меня сложилось о вас совсем другое мнение.
Аверкин крякнул, изображая замешательство, которого на самом деле не испытывал. Инкассатор был прав: если бы Бондарь действительно погиб от рук каких-то посторонних подонков, то он, Александр Александрович Аверкин, не успокоился бы до тех пор, пока последний из убийц его сотрудника не отправился бы слушать, как растет трава. Так было заведено во всех нормальных ЧОПах: человек должен был твердо знать, что спина у него надежно прикрыта, только тогда от него можно было требовать полной отдачи. Да и в армии такое же правило, и даже в милиции: любой уважающий себя, чтящий воровские законы, живущий по понятиям уголовник знает, что ментов мочить нельзя. Нарушишь это правило – тебе небо с овчинку покажется, так и загнешься от старости в бегах. Если, конечно, тебе посчастливится до нее дожить…
– Со слов Бондарева, – подчеркнуто повторил за Инкассатором Саныч, – у меня сложилось мнение, что вы не из болтливых, поэтому буду с вами откровенен. Мы действительно не склонны прощать убийство наших сотрудников и, конечно, станем искать тех, кто это сделал. Но мы займемся этим сами, не привлекая людей со стороны. Что, в сущности, я о вас знаю? Только то, что сказал Бондарев.
А Бондарев, как я понял, не видел вас с девяносто пятого года, да и тогда, раньше, что он мог о вас знать? Командир для солдата – отец родной. Если отец не полный отморозок, если он действительно хороший отец, то сын может узнать о некоторых грехах своего любимого папаши только после его смерти. А может и вовсе не узнать, особенно если папаша умел заметать следы… Понимаете, о чем я говорю? Наш коллектив, как и всякий нормальный слаженный коллектив, – это единый организм. Сейчас он ранен, и ранен тяжело, а тут еще и вы – инородное тело… Могут ведь и пришибить ненароком. И потом, согласитесь, дело это – я имею в виду поиск убийцы и, э.., адекватное возмездие – законным не назовешь, а объективных причин доверять вам у меня попросту нет.
Филатов положил ногу на ногу, обхватил ладонями колено и вдруг улыбнулся – просто и открыто, совсем как в начале разговора.
– Вы в армии, наверное, замполитом были, – предположил он.
– Почему это вы так решили? – удивился Саныч, против собственной воли чувствуя себя задетым за живое. «Замполит! Это ж надо такое выдумать! Лучше бы козлом обозвал, ей-богу…»
– Поете как соловей, я прямо заслушался.
Аверкин рассмеялся сухим колючим смехом, немного похожим на скрип ножа по стеклу.
– А вам палец в рот не клади. Язык у вас подвешен отменно, бьете не в бровь, а в глаз. Нет, в армии я командовал ротой разведки спецназа. А что пою как соловей, так пообщайтесь с моими клиентами – сами Цицероном станете. Клиента ведь мало защитить, его сначала уболтать надо.
Филатов тоже рассмеялся и начал было вставать, чем немало порадовал Саныча, но вдруг передумал и снова уселся, забросив ногу на ногу.
– Кстати, – сказал он, – вы навели меня на отличную мысль. Ну хорошо, на работу вы меня брать не хотите. Резоны ваши мне понятны, и, хоть я с вами не согласен, признаю за вами право самостоятельно принимать решения по этому вопросу. Но, может быть, я вас устрою хотя бы в качестве клиента? Деньги у меня, честное слово, есть.
Аверкин усмехнулся.
– А вы настойчивы, – сказал он. – Только не надо совать мне в нос свою пластиковую карточку. Мы практически никогда не наводим справки о кредитоспособности клиентов, просто называем цену, и все. Клиент либо соглашается, либо сразу же уходит. Я припоминаю только два случая в самом начале работы нашего предприятия, когда клиенты пытались не заплатить нам за работу.
Они все равно заплатили, э.., в конечном итоге. С тех пор никто не повторял этих попыток, так что с этим у нас полный порядок. Загвоздка в другом: мы охранное предприятие, а не детективное бюро. И если станет известно, что мы берем деньги за расследование, проводить которое просто не имеем права, то… Ну, вы сами понимаете: незаконная предпринимательская деятельность, лишение лицензии, суд, штрафные санкции, арест счетов… Не слишком ли дорогая цена за ваш каприз?
Филатов круто заломил бровь, склонил голову к плечу и искоса посмотрел на Саныча. В этом взгляде читалось такое явное желание подраться, что у Аверкина даже кулаки зачесались.
– Каприз?
– Разумеется, каприз. А как это еще назвать? Не будем говорить о расследовании, которое проводит уголовный розыск. Оно, скорее всего, ничего не даст. Ну, а вдруг? Но, даже если менты опять сядут в лужу и накроются медным тазом, остаемся мы – я и мои люди.
Мы будем искать убийц Бондарева, и мы их найдем рано или поздно, потому что у нас так принято. Так устроен мир, понимаете? Но вам непременно нужно подтолкнуть события, продавить ситуацию, форсировать дело – если не с помощью собственных кулаков и дедуктивных способностей, то хотя бы при помощи кошелька. Что это, если не каприз? Вы не можете повлиять на ситуацию, неужели не ясно? Да она и не нуждается в том, чтобы на нее влияли. Вам всего-то и надо, что немного подождать, и все ваши желания сбудутся сами собой, без вашего участия.
– Красиво поете, – повторил Инкассатор. – А вы поставьте себя на мое место.
– Бывал я на вашем месте, поверьте. Да вы и сами на этом месте не в первый раз. Ну что поделаешь, если так порой случается, что ничего нельзя сделать! Зубами бы загрыз, да вот беда – некого. Имейте терпение. Повторяю, этот вопрос решится непременно, а ваше вмешательство может только все испортить.
Инкассатор наконец встал со стула – легко, без усилия, просто перелился из сидячего положения в стоячее.
Аверкин разглядывал его, пытаясь понять, точно ли это тот самый Инкассатор, о котором по Москве ходили легенды, или обыкновенный самозванец, плетущий небылицы для придания веса если не в глазах окружающих, то хотя бы в собственных глазах. Впрочем, самозванцы и выглядят по-другому, и ведут себя иначе. Если бы этот парень выдавал себя за Инкассатора, а не был им на самом деле, то непременно нашел бы случай ввернуть: вот, дескать, я – сам Инкассатор, а вы мне от ворот поворот… Как бы вам после не пожалеть!
Инкассатор? Ох, вряд ли… Может быть, человек просто выпил лишнего с приятелем, которого не видел уже много лет, и решил чуток прихвастнуть – с кем не бывает по пьяному делу? Причем сам он себя Инкассатором не называл, но повернул дело так, что Бондарь догадался: ба, да ты же и есть тот самый Инкассатор! Тогда, под пьяную руку, он спорить с Бондарем не стал, тем более что хотел через бывшего однополчанина устроиться в «Кирасу».
Но, как бы то ни было, приход этого человека был некстати, а уход, судя по всему, не обещал облегчения. Продолжая гадать, кто стоит перед ним посреди кабинета, Аверкин вышел из-за стола, пожал посетителю руку и клятвенно пообещал звонить, если в деле наметятся хотя бы малейшие сдвиги. Расчет оказался верным: Филатов сразу же полез в карман и вручил ему свою визитную карточку, на которой значился не только номер его телефона, но и домашний адрес. Если этот парень держал камень за пазухой, то вручение Санычу карточки со своими точными координатами было с его стороны глупейшей ошибкой. Это немного успокоило Аверкина, но только немного, и, проводив посетителя, он немедленно вызвал к себе Серого – самого башковитого из пятерых своих «лейб-гвардейцев»: нужно было проверить, на самом ли деле Филатов живет по адресу, указанному в карточке.
Юрий не сомневался, что Шайтан думает, мыслит, а не просто скучает по Бондареву; но хуже всего было постоянное чувство вины, не отпускавшее Юрия с тех пор, как пес поселился в его квартире.
– Вот это, Шайтан, и есть главная причина, по которой я до сих пор не обзавелся собственной собакой, – доверительно сказал он псу, усаживаясь на скамейку и вынимая из кармана бутылку пива. Пес слегка шевельнул треугольными ушами, услышав свое имя, но головы не повернул. Юрий проследил за направлением его взгляда и вздохнул: Шайтан смотрел в дальний конец аллеи, откуда они с Бондаревым появились в тот, первый раз.
– Не смотри, собака, – сказал Юрий, когда сумел наконец разжать сведенные судорогой челюсти. – Не придет он, понимаешь? Убили солдата, вот и весь сказ. Эх ты, шалопай гражданский, щенок бестолковый… И меня могут убить, и тебя, и вообще кого угодно. Все умирают, Шайтан, – друзья, любимые, ты сам… И всегда кто-то остается, чтобы тосковать. Помнить и тосковать, да… Но это проходит, поверь. Не сразу, но проходит. Ты еще молодой, забудешь его. Я вот не забуду, но я-то уже привык – то один уйдет, то другой Ты, главное, не волнуйся, пес, я тебя не брошу. Если что, к Димке Светлову пойдешь. Он парень хороший, а жена у него вообще из чистого золота сделана. Нет, из золота – это не то. Собакам золото по барабану. А из чего тогда – из колбасы? Колбасу собаки любят, но это как-то… Не жрать же я тебе ее предлагаю, в самом-то деле! Да, брат, запутались мы с тобой. А все потому, что у тебя с образным мышлением туго. Или это у меня туго? А? Ты как считаешь, Шайтан, у кого из нас двоих хуже с мышлением?
Пес все-таки повернул голову, посмотрел на Юрия, будто ожидая, что человек скажет наконец что-нибудь умное, ничего не дождался, два раза мигнул и отвернулся.
– А ты не хами, – сказал ему Юрий и ударом об угол скамейки сбил с пивной бутылки жестяной колпачок. – Самая большая роскошь на свете – это роскошь человеческого общения. Слыхал? Человеческого Убей, не вспомню, кто это сказал, но сказано хорошо. Так вот, я тебе бесплатно предлагаю самую большую роскошь на свете, а ты, собака волосатая, морду воротишь! Ну, куда это годится? Эх, собака ты, собака! Покурим, что ли?
Он зубами вытащил из пачки сигарету и закурил, пряча огонек зажигалки в ладонях. В парке все еще лежал снег, его неровные языки серели между черными стволами деревьев, и сквозь них кое-где уже проступала темная щетина мертвой прошлогодней травы. Воздух был сырым, прохладным и пах весной, заставляя ноздри Шайтана настороженно трепетать.
– Это твоя первая весна или вторая? – спросил Юрий. – Вторая, наверное. Салажонок ты еще, и больше ничего. Слушай, так тебе же, наверное, жениться пора! А? Или не пора еще? Дьявол, ни черта я про это дело не знаю – когда жениться, как жениться… Сам никак не соберусь, а тут, на тебе, привалило счастье – кобеля сватать! Может, вместе невест поищем? Ты – мне, я – тебе…
Пес все смотрел в дальний конец аллеи, будто и впрямь надеялся, что оттуда вот-вот появится знакомая фигура в размалеванном камуфляжными пятнами бушлате, но Юрий чувствовал, что Шайтан его слушает. Вряд ли, конечно, до него доходил смысл произносимых человеком слов, да и смысла особенного в монологе Юрия не было, но звук человеческого голоса, наверное, хотя бы отчасти заполнял возникшую внутри собачьей души пустоту. Продолжая неторопливо нести отборную чушь, Юрий подумал, как это важно – слышать в трудную минуту дружеский голос.
– Заходил вчера к твоему хозяину на работу, – продолжал он, глотнув пива и попыхивая сигаретой, – пообщался с его начальником. Ну и рожа, скажу я тебе! Чистый упырь – лысый, как авиабомба, бритый, горелый, на макушке шрам, а глаза, как две скорострельные пушки, – так, блин, и целятся, так и выбирают, куда бы тебе засадить длинной очередью. Дракула! Фантомас! Одно слово – краповый берет. По контузии, небось, списали, а теперь он, значит, тут, на гражданке, делами вертит. Интересно, какой баран ему разрешение на ствол выдал? Он же только и ждет случая кого-нибудь пристрелить. Это же прямо на его морде горелой написано, да такими буквами, что слепой в темноте разглядит. Он бы и меня грохнул, если бы было за что. Он бы меня и просто так, ни за что грохнул, да я повода не дал. Я, брат, дипломатичный… Вот бы тебя на него натравить! А еще лучше – папашу твоего покойного, земля ему пухом. Знаешь, какой был солдат – твой папаша? 0-го-го! Ишаки эти бородатые, ичкеры, за его ушастую голову большие деньги сулили, да хрен что им обломилось, не на таковского напали.
Шайтан повернул голову и посмотрел на него долгим взглядом, в котором Юрию почудилась укоризна.
– И не надо на меня так смотреть, – сказал Юрий. – Я не пьяный. Это ж пиво, от него вонь одна, а толку никакого. Это я так, время коротаю, не обращай внимания. Елки-палки, пес! Ты хоть понимаешь, что это полная бредятина? Я, человек, гомо, блин, сапиенс, перед тобой, чертом хвостатым, оправдываюсь, как перед начальником политотдела!
Пес вдруг перестал обращать на него внимание, поставил уши топориком и стал напряженно вслушиваться во что-то, слышное ему одному.
– Ну, что мы там учуяли? – поинтересовался Юрий и сделал экономный глоток из горлышка, закусив его не менее экономной затяжкой. – Кто там, Шайтан? Чужой?
При слове «чужой» пес угрожающе зарычал, не сводя глаз с поворота аллеи. Поворот был обсажен какими-то кустами – черными, голыми, но все равно непрозрачными ввиду своей чрезвычайной густоты, – и Юрий не видел приближающегося человека. Однако в том, что кто-то приближается, сомневаться не приходилось – вряд ли Шайтан вел себя подобным образом просто так, от нечего делать.
– Однако, – удивленно произнес Юрий. – Ты что же, взял меня под охрану? Под опеку и покровительство, так сказать? Черт! Неожиданно, не скрою, но – польщен, польщен… А ну-ка… Чужой, Шайтан! Чужой!
Шайтан вскочил, натянув поводок, весь напрягся, поставил дыбом шерсть на загривке и трижды глухо пролаял, по-прежнему адресуясь к пустому и безлюдному повороту аллеи.
– Ай, молодец, хорошая собака! – похвалил его Юрий. – Выходит, я за тобой как за каменной стеной Но ты расслабься, приятель, это не кровожадный монстр пришел по наши души. Я, пожалуй, даже знаю, кто это. Он нормальный парень, просто ты пока с ним незнаком. Да я же тебе про него говорил – Димка Светлов, у которого жена золотая. Ну, или колбасная, это уж кому что нравится А сам он, чтоб ты знал, главный редактор, уважаемый человек, так что кусать его не надо. Понял?
А так… Эх!.."
Он передвинул курсор мыши в правый верхний угол игрового поля и щелкнул кнопкой. Зеленое сукно исчезло с экрана вместе с разложенными по нему картами.
Аверкин распечатал свежую пачку «Голуа», откинул крышку зажигалки и крутанул колесико.
– Ладно, – сказал он, погружая кончик сигареты в треугольный язык пламени. – То есть не ладно, конечно, но сделанного не вернешь. А как было бы славно!.. Но как вышло, так вышло. Будем выкручиваться, нам не впервой. Да, еще одно! Кто вчера дежурил на воротах?
– Я, – сказал Коробка.
– Вот и хорошо. Имей в виду, что я целый день просидел здесь, в кабинете, и тачку Бондаря за все это время никто пальцем не трогал – где он ее поставил, там она и стояла.
– Само собой, – сказал Коробка. – Она из окна караулки видна как на ладони. Так и было, никто к ней даже не подходил, зуб даю.
Аверкин кивнул бритым черепом. Они не задавали вопросов, хотя ситуация была нештатная. Собственно, Саныч очень удивился бы, начни они интересоваться причинами происходящего: эти люди раз и навсегда передоверили ему, своему командиру, право принимать решения. «На войне как на войне, – подумал он, разглядывая их из-под полуопущенных век. – Каждый солдат должен знать свой маневр, а до стратегических замыслов командования ему не должно быть никакого дела. И еще одно; дав людям отведать кнута, их надо угостить пряником…»
– Жаль, что все так коряво получилось, – сказал он, выдвигая ящик стола. – Но коряво или не коряво, а дело мы с вами вчера сделали большое. Нужное дело. Каждому из нас нужное, ясно? Пять лет бодались с разной сволочью, которая норовила у нас на шее удавку затянуть, а вчера наконец сбросили последнюю петлю. Теперь дела у нас пойдут на лад, особенно если не станем расслабляться, как вы вчера расслабились И денег, кстати, побольше станет. Намного больше. Вот вам для начала. – Он вынул из ящика пять заранее заготовленных конвертов и бросил их на стол. Конверты легли неровным веером. – Здесь могло быть больше, но часть бабок я удержал за вчерашний прокол с Бондарем. Машины испугались, макаки… Все, все! – прикрикнул он, видя, что кое-кто опять намерен возражать. – Вопрос закрыт и снят с обсуждения. Свободны. Забирайте.
И он толкнул по столу стопку конвертов. В конвертах были деньги, по пятьсот долларов на брата – пожалуй, даже слишком много с учетом вчерашнего прокола. За то, как эти идиоты выполнили порученную работу, им вообще следовало бы ноги повыдергать, но Аверкин сейчас зависел от них больше, чем они от него. Фактически, он покупал их молчание, а заодно подогревал на всякий случай их и без того горячую преданность.
Он даже не знал, догадываются ли они об этой сделке; но если и догадывались, то не имели ничего против: конверты один за другим исчезли в карманах их просторных черных пиджаков, и через минуту в кабинете никого не осталось.
Аверкин откинулся на высокую спинку обитого натуральной кожей офисного кресла и с усилием провел ладонью по гладкой коже головы, как делал всегда, когда ему нужно было что-то хорошенько обдумать. Но подумать ему не дали: шаги его людей еще звучали в тамбуре, как вдруг дверь снова приоткрылась, и в кабинет вошел совершенно незнакомый Санычу человек.
– Можно войти? – спросил он вежливо.
– Вы уже вошли, – буркнул Аверкин, давя в пепельнице окурок. – Интересно, что вы станете делать, если я скажу, что нельзя?
Посетитель улыбнулся. Он был высок и широк в плечах, в меру мускулист и не слишком молод – что-то около сорока, наверное. Над левой бровью у него виднелся короткий белый шрам, но и без шрама Саныч видел, что перед ним стоит боец. Чтобы понять это, достаточно было взглянуть на квадратный подбородок гостя и оценить ленивую грацию его движений.
– Не знаю, – солгал он, даже не пытаясь сделать вид, что говорит правду. – Наверное, попытаюсь убедить вас, что мне очень нужно с вами поговорить.
– Товарищ, туда нельзя… А мне надо! – процитировал Саныч бородатый анекдот, вызвав на лице гостя мимолетную улыбку. – Надо вам сказать, что вы попали к нам в очень неудачное время. Сегодня мы действительно не принимаем клиентов ввиду.., э.., некоторых непредвиденных обстоятельств. У нас сегодня образовался этакий, знаете ли, форс-мажор местного значения. В общем, считайте, что мы закрыты на санитарный день, и приходите завтра. Кстати, а как вы сюда попали? Ворота закрыты, и охрана имеет приказ никого не пропускать…
Посетитель опять улыбнулся, неопределенно покрутил в воздухе растопыренной ладонью и уклончиво повел широкими плечами, давая понять, что вопрос этот довольно сложный и что его сейчас лучше не обсуждать. Саныч заметил, что его потертые джинсы на колене выпачканы чем-то белым – не то мелом, не то известкой, – и вспомнил, что буквально на прошлой неделе лично приказал побелить окружавший территорию «Кирасы» бетонный забор. Что ж, с этим, по крайней мере, все ясно. Оставалось только понять, зачем этот странный тип карабкался через трехметровую бетонную стену, рискуя на той стороне крепко получить по зубам. Ведь сказано же ему было, что сюда нельзя…
"Мент? – подумал Аверкин. – Да нет, какой к дьяволу мент! Мент вошел бы через ворота – просто ткнул бы дежурному в рыло удостоверением и вошел как ни в чем не бывало… Тогда кто? Журналист? Непохож…
И потом, все московские щелкоперы – стреляные воробьи. Они знают, куда можно входить через забор, а куда нельзя. Журналист, залезший через забор на территорию охранного предприятия, вряд ли полезет прямо в кабинет к директору этого предприятия брать интервью, потому что знает: выкинут вон, как шкодливого кота, да еще и бока намнут. Клиент, что ли? Впервые вижу клиента, который так нуждается в моих услугах, что лезет через забор…"
– Зря вы полезли через забор, – сказал он, снова откидываясь на спинку кресла и зажигая новую сигарету. – Удивляюсь, как вам удалось пересечь двор с целыми ребрами? Это не угроза, поймите меня правильно, но специфика нашей фирмы такова, что незваных гостей здесь встречают не слишком ласково.
– Да пустяки, – ответил посетитель. – Вы не обижайтесь, но вашим людям нужно, как говорил Владимир Ильич, учиться, учиться и еще раз учиться. Вот… – он развел руками и почесал в затылке. – Собственно, я действительно мог бы прийти завтра, но подумал, что, раз подвернулся такой случай продемонстрировать свои навыки, будет грешно им не воспользоваться.
Аверкин выдул из легких целое облако дыма и посмотрел на посетителя с пронзительным прищуром снайпера, прикидывающего, куда влепить пулю – в лоб или в сердце.
– Послушайте, – сказал он, – должен вам честно признаться: не люблю наглецов. Я сам наглец – работа такая. Поэтому в данный момент я из последних сил борюсь с острым желанием повести себя нагло и грубо, то есть вызвать охрану и выкинуть вас к чертям собачьим. Единственное, что меня останавливает, это то, что вы, наверное, имели действительно вескую причину рисковать своими ребрами, придя сюда без разрешения.
Единственное! Учтите это и постарайтесь быть кратким и убедительным. В противном случае я ни за что не отвечаю.
– Я постараюсь, – спокойно ответил посетитель и вдруг полез правой рукой за пазуху.
В руке Аверкина мгновенно, будто по мановению волшебной палочки, возник пистолет, и дуло этого пистолета нацелилось прямиком в живот посетителю. Тот удивленно поднял брови, нарочито медленно вынул руку из-за пазухи и издалека показал Санычу паспорт – надо полагать, свой собственный.
– Что вы? – сказал он тоном старой девы, получившей непристойное предложение. – Вы что, всех посетителей так встречаете?
– Только некоторых, – проворчал Саныч, спуская курок пистолета и кладя оружие на стол рядом с ковриком для мыши. – Таких, которые являются без спроса и ведут себя в моем кабинете как хозяева. Что вы мне тычете ваш паспорт? Я не участковый, уберите.
Посетитель послушался, убрал паспорт, но тут же взял маленький реванш, без приглашения усевшись на стул.
– Моя фамилия Филатов, – сказал он.
– Ну и что?
– Странно, – растерянно произнес посетитель. – Мне казалось, что вы должны быть в курсе… Разве Бондарев с вами обо мне не говорил?
– Бон… А! Так вы тот самый человек, о котором мы беседовали? Хотите у нас работать? Но… Вам ведь известно, что Бондарев погиб?
– Это что-то меняет? Я имею в виду, для вас. По-моему, самое время взять на место Бондарева человека, тем более что я не просто так пришел, не с улицы, а по рекомендации все того же Бондарева. Хотите честно?
Я не очень-то нуждаюсь в заработке. Бондарев предложил, а я не стал отказываться – заняться-то все равно нечем. Но теперь ситуация изменилась. Я хочу занять место Бондарева и найти тех подонков, которые его убили.
Аверкин затянулся сигаретой и постучал ею по краю пепельницы, стряхивая пепел.
– А вы ничего не перепутали? – спросил он. Этот ненужный разговор начал вызывать у него живейший интерес, особенно с учетом того, что говорил о странном посетителе покойный Бондарь. «Неужели это вот и есть легендарный Инкассатор? Ну-ну, посмотрим». – По-моему, вы как-то не правильно представляете себе задачи и методы нашей работы. Мы не милиция и не красные дьяволята, неуловимые мстители. Мы – охрана. Сторожа и телохранители – вот кто мы такие.
– Мне как-то доводилось слышать, что охранные предприятия не дают своих людей в обиду, – возразил Инкассатор. Он по-прежнему улыбался, но улыбка его как-то заледенела, будто и не улыбка это была, а оскал готового к прыжку хищника. – Мне тогда показалось, что это единственно правильный метод: рискуя своей головой, человек должен знать, что коллеги не бросят его в беде. Или хотя бы отомстят за него, если с ним что-то случится. А вы, выходит, передоверили эти функции милиции? Странно. Со слов Бондарева у меня сложилось о вас совсем другое мнение.
Аверкин крякнул, изображая замешательство, которого на самом деле не испытывал. Инкассатор был прав: если бы Бондарь действительно погиб от рук каких-то посторонних подонков, то он, Александр Александрович Аверкин, не успокоился бы до тех пор, пока последний из убийц его сотрудника не отправился бы слушать, как растет трава. Так было заведено во всех нормальных ЧОПах: человек должен был твердо знать, что спина у него надежно прикрыта, только тогда от него можно было требовать полной отдачи. Да и в армии такое же правило, и даже в милиции: любой уважающий себя, чтящий воровские законы, живущий по понятиям уголовник знает, что ментов мочить нельзя. Нарушишь это правило – тебе небо с овчинку покажется, так и загнешься от старости в бегах. Если, конечно, тебе посчастливится до нее дожить…
– Со слов Бондарева, – подчеркнуто повторил за Инкассатором Саныч, – у меня сложилось мнение, что вы не из болтливых, поэтому буду с вами откровенен. Мы действительно не склонны прощать убийство наших сотрудников и, конечно, станем искать тех, кто это сделал. Но мы займемся этим сами, не привлекая людей со стороны. Что, в сущности, я о вас знаю? Только то, что сказал Бондарев.
А Бондарев, как я понял, не видел вас с девяносто пятого года, да и тогда, раньше, что он мог о вас знать? Командир для солдата – отец родной. Если отец не полный отморозок, если он действительно хороший отец, то сын может узнать о некоторых грехах своего любимого папаши только после его смерти. А может и вовсе не узнать, особенно если папаша умел заметать следы… Понимаете, о чем я говорю? Наш коллектив, как и всякий нормальный слаженный коллектив, – это единый организм. Сейчас он ранен, и ранен тяжело, а тут еще и вы – инородное тело… Могут ведь и пришибить ненароком. И потом, согласитесь, дело это – я имею в виду поиск убийцы и, э.., адекватное возмездие – законным не назовешь, а объективных причин доверять вам у меня попросту нет.
Филатов положил ногу на ногу, обхватил ладонями колено и вдруг улыбнулся – просто и открыто, совсем как в начале разговора.
– Вы в армии, наверное, замполитом были, – предположил он.
– Почему это вы так решили? – удивился Саныч, против собственной воли чувствуя себя задетым за живое. «Замполит! Это ж надо такое выдумать! Лучше бы козлом обозвал, ей-богу…»
– Поете как соловей, я прямо заслушался.
Аверкин рассмеялся сухим колючим смехом, немного похожим на скрип ножа по стеклу.
– А вам палец в рот не клади. Язык у вас подвешен отменно, бьете не в бровь, а в глаз. Нет, в армии я командовал ротой разведки спецназа. А что пою как соловей, так пообщайтесь с моими клиентами – сами Цицероном станете. Клиента ведь мало защитить, его сначала уболтать надо.
Филатов тоже рассмеялся и начал было вставать, чем немало порадовал Саныча, но вдруг передумал и снова уселся, забросив ногу на ногу.
– Кстати, – сказал он, – вы навели меня на отличную мысль. Ну хорошо, на работу вы меня брать не хотите. Резоны ваши мне понятны, и, хоть я с вами не согласен, признаю за вами право самостоятельно принимать решения по этому вопросу. Но, может быть, я вас устрою хотя бы в качестве клиента? Деньги у меня, честное слово, есть.
Аверкин усмехнулся.
– А вы настойчивы, – сказал он. – Только не надо совать мне в нос свою пластиковую карточку. Мы практически никогда не наводим справки о кредитоспособности клиентов, просто называем цену, и все. Клиент либо соглашается, либо сразу же уходит. Я припоминаю только два случая в самом начале работы нашего предприятия, когда клиенты пытались не заплатить нам за работу.
Они все равно заплатили, э.., в конечном итоге. С тех пор никто не повторял этих попыток, так что с этим у нас полный порядок. Загвоздка в другом: мы охранное предприятие, а не детективное бюро. И если станет известно, что мы берем деньги за расследование, проводить которое просто не имеем права, то… Ну, вы сами понимаете: незаконная предпринимательская деятельность, лишение лицензии, суд, штрафные санкции, арест счетов… Не слишком ли дорогая цена за ваш каприз?
Филатов круто заломил бровь, склонил голову к плечу и искоса посмотрел на Саныча. В этом взгляде читалось такое явное желание подраться, что у Аверкина даже кулаки зачесались.
– Каприз?
– Разумеется, каприз. А как это еще назвать? Не будем говорить о расследовании, которое проводит уголовный розыск. Оно, скорее всего, ничего не даст. Ну, а вдруг? Но, даже если менты опять сядут в лужу и накроются медным тазом, остаемся мы – я и мои люди.
Мы будем искать убийц Бондарева, и мы их найдем рано или поздно, потому что у нас так принято. Так устроен мир, понимаете? Но вам непременно нужно подтолкнуть события, продавить ситуацию, форсировать дело – если не с помощью собственных кулаков и дедуктивных способностей, то хотя бы при помощи кошелька. Что это, если не каприз? Вы не можете повлиять на ситуацию, неужели не ясно? Да она и не нуждается в том, чтобы на нее влияли. Вам всего-то и надо, что немного подождать, и все ваши желания сбудутся сами собой, без вашего участия.
– Красиво поете, – повторил Инкассатор. – А вы поставьте себя на мое место.
– Бывал я на вашем месте, поверьте. Да вы и сами на этом месте не в первый раз. Ну что поделаешь, если так порой случается, что ничего нельзя сделать! Зубами бы загрыз, да вот беда – некого. Имейте терпение. Повторяю, этот вопрос решится непременно, а ваше вмешательство может только все испортить.
Инкассатор наконец встал со стула – легко, без усилия, просто перелился из сидячего положения в стоячее.
Аверкин разглядывал его, пытаясь понять, точно ли это тот самый Инкассатор, о котором по Москве ходили легенды, или обыкновенный самозванец, плетущий небылицы для придания веса если не в глазах окружающих, то хотя бы в собственных глазах. Впрочем, самозванцы и выглядят по-другому, и ведут себя иначе. Если бы этот парень выдавал себя за Инкассатора, а не был им на самом деле, то непременно нашел бы случай ввернуть: вот, дескать, я – сам Инкассатор, а вы мне от ворот поворот… Как бы вам после не пожалеть!
Инкассатор? Ох, вряд ли… Может быть, человек просто выпил лишнего с приятелем, которого не видел уже много лет, и решил чуток прихвастнуть – с кем не бывает по пьяному делу? Причем сам он себя Инкассатором не называл, но повернул дело так, что Бондарь догадался: ба, да ты же и есть тот самый Инкассатор! Тогда, под пьяную руку, он спорить с Бондарем не стал, тем более что хотел через бывшего однополчанина устроиться в «Кирасу».
Но, как бы то ни было, приход этого человека был некстати, а уход, судя по всему, не обещал облегчения. Продолжая гадать, кто стоит перед ним посреди кабинета, Аверкин вышел из-за стола, пожал посетителю руку и клятвенно пообещал звонить, если в деле наметятся хотя бы малейшие сдвиги. Расчет оказался верным: Филатов сразу же полез в карман и вручил ему свою визитную карточку, на которой значился не только номер его телефона, но и домашний адрес. Если этот парень держал камень за пазухой, то вручение Санычу карточки со своими точными координатами было с его стороны глупейшей ошибкой. Это немного успокоило Аверкина, но только немного, и, проводив посетителя, он немедленно вызвал к себе Серого – самого башковитого из пятерых своих «лейб-гвардейцев»: нужно было проверить, на самом ли деле Филатов живет по адресу, указанному в карточке.
* * *
Гулять с Шайтаном было сущее наказание. Нет, пес не рвался с поводка, не приставал к прохожим, не задирал встречных собак, и даже кошки оставляли его вполне равнодушным. Дело было в другом: он вел себя так, словно у него села батарейка. Иного сравнения Юрий просто не мог подобрать: пес идеально его слушался, дисциплинированно шел рядом, не натягивая поводок, выполнял простые команды (сложных Юрий и сам не знал, да и не нужны они ему были, сложные), метил фонарные столбы и скамейки, но все это делалось нехотя, словно через силу. Положение усугублялось тем, что Юрий не рисковал спускать собаку с поводка, опасаясь, что, почуяв свободу, Шайтан непременно задаст стрекача и отправится искать исчезнувшего хозяина. Так они и гуляли, связанные друг с другом сыромятной пуповиной поводка, и Юрий поневоле чувствовал себя тюремщиком, самозванцем, повинным в страданиях чувствительного собачьего сердца. Когда Юрий останавливался, Шайтан тоже останавливался и терпеливо стоял рядом, глядя в сторону печальными карими глазами; если Юрий садился на скамейку, пес усаживался рядом и снова принимался думать о своем.Юрий не сомневался, что Шайтан думает, мыслит, а не просто скучает по Бондареву; но хуже всего было постоянное чувство вины, не отпускавшее Юрия с тех пор, как пес поселился в его квартире.
– Вот это, Шайтан, и есть главная причина, по которой я до сих пор не обзавелся собственной собакой, – доверительно сказал он псу, усаживаясь на скамейку и вынимая из кармана бутылку пива. Пес слегка шевельнул треугольными ушами, услышав свое имя, но головы не повернул. Юрий проследил за направлением его взгляда и вздохнул: Шайтан смотрел в дальний конец аллеи, откуда они с Бондаревым появились в тот, первый раз.
– Не смотри, собака, – сказал Юрий, когда сумел наконец разжать сведенные судорогой челюсти. – Не придет он, понимаешь? Убили солдата, вот и весь сказ. Эх ты, шалопай гражданский, щенок бестолковый… И меня могут убить, и тебя, и вообще кого угодно. Все умирают, Шайтан, – друзья, любимые, ты сам… И всегда кто-то остается, чтобы тосковать. Помнить и тосковать, да… Но это проходит, поверь. Не сразу, но проходит. Ты еще молодой, забудешь его. Я вот не забуду, но я-то уже привык – то один уйдет, то другой Ты, главное, не волнуйся, пес, я тебя не брошу. Если что, к Димке Светлову пойдешь. Он парень хороший, а жена у него вообще из чистого золота сделана. Нет, из золота – это не то. Собакам золото по барабану. А из чего тогда – из колбасы? Колбасу собаки любят, но это как-то… Не жрать же я тебе ее предлагаю, в самом-то деле! Да, брат, запутались мы с тобой. А все потому, что у тебя с образным мышлением туго. Или это у меня туго? А? Ты как считаешь, Шайтан, у кого из нас двоих хуже с мышлением?
Пес все-таки повернул голову, посмотрел на Юрия, будто ожидая, что человек скажет наконец что-нибудь умное, ничего не дождался, два раза мигнул и отвернулся.
– А ты не хами, – сказал ему Юрий и ударом об угол скамейки сбил с пивной бутылки жестяной колпачок. – Самая большая роскошь на свете – это роскошь человеческого общения. Слыхал? Человеческого Убей, не вспомню, кто это сказал, но сказано хорошо. Так вот, я тебе бесплатно предлагаю самую большую роскошь на свете, а ты, собака волосатая, морду воротишь! Ну, куда это годится? Эх, собака ты, собака! Покурим, что ли?
Он зубами вытащил из пачки сигарету и закурил, пряча огонек зажигалки в ладонях. В парке все еще лежал снег, его неровные языки серели между черными стволами деревьев, и сквозь них кое-где уже проступала темная щетина мертвой прошлогодней травы. Воздух был сырым, прохладным и пах весной, заставляя ноздри Шайтана настороженно трепетать.
– Это твоя первая весна или вторая? – спросил Юрий. – Вторая, наверное. Салажонок ты еще, и больше ничего. Слушай, так тебе же, наверное, жениться пора! А? Или не пора еще? Дьявол, ни черта я про это дело не знаю – когда жениться, как жениться… Сам никак не соберусь, а тут, на тебе, привалило счастье – кобеля сватать! Может, вместе невест поищем? Ты – мне, я – тебе…
Пес все смотрел в дальний конец аллеи, будто и впрямь надеялся, что оттуда вот-вот появится знакомая фигура в размалеванном камуфляжными пятнами бушлате, но Юрий чувствовал, что Шайтан его слушает. Вряд ли, конечно, до него доходил смысл произносимых человеком слов, да и смысла особенного в монологе Юрия не было, но звук человеческого голоса, наверное, хотя бы отчасти заполнял возникшую внутри собачьей души пустоту. Продолжая неторопливо нести отборную чушь, Юрий подумал, как это важно – слышать в трудную минуту дружеский голос.
– Заходил вчера к твоему хозяину на работу, – продолжал он, глотнув пива и попыхивая сигаретой, – пообщался с его начальником. Ну и рожа, скажу я тебе! Чистый упырь – лысый, как авиабомба, бритый, горелый, на макушке шрам, а глаза, как две скорострельные пушки, – так, блин, и целятся, так и выбирают, куда бы тебе засадить длинной очередью. Дракула! Фантомас! Одно слово – краповый берет. По контузии, небось, списали, а теперь он, значит, тут, на гражданке, делами вертит. Интересно, какой баран ему разрешение на ствол выдал? Он же только и ждет случая кого-нибудь пристрелить. Это же прямо на его морде горелой написано, да такими буквами, что слепой в темноте разглядит. Он бы и меня грохнул, если бы было за что. Он бы меня и просто так, ни за что грохнул, да я повода не дал. Я, брат, дипломатичный… Вот бы тебя на него натравить! А еще лучше – папашу твоего покойного, земля ему пухом. Знаешь, какой был солдат – твой папаша? 0-го-го! Ишаки эти бородатые, ичкеры, за его ушастую голову большие деньги сулили, да хрен что им обломилось, не на таковского напали.
Шайтан повернул голову и посмотрел на него долгим взглядом, в котором Юрию почудилась укоризна.
– И не надо на меня так смотреть, – сказал Юрий. – Я не пьяный. Это ж пиво, от него вонь одна, а толку никакого. Это я так, время коротаю, не обращай внимания. Елки-палки, пес! Ты хоть понимаешь, что это полная бредятина? Я, человек, гомо, блин, сапиенс, перед тобой, чертом хвостатым, оправдываюсь, как перед начальником политотдела!
Пес вдруг перестал обращать на него внимание, поставил уши топориком и стал напряженно вслушиваться во что-то, слышное ему одному.
– Ну, что мы там учуяли? – поинтересовался Юрий и сделал экономный глоток из горлышка, закусив его не менее экономной затяжкой. – Кто там, Шайтан? Чужой?
При слове «чужой» пес угрожающе зарычал, не сводя глаз с поворота аллеи. Поворот был обсажен какими-то кустами – черными, голыми, но все равно непрозрачными ввиду своей чрезвычайной густоты, – и Юрий не видел приближающегося человека. Однако в том, что кто-то приближается, сомневаться не приходилось – вряд ли Шайтан вел себя подобным образом просто так, от нечего делать.
– Однако, – удивленно произнес Юрий. – Ты что же, взял меня под охрану? Под опеку и покровительство, так сказать? Черт! Неожиданно, не скрою, но – польщен, польщен… А ну-ка… Чужой, Шайтан! Чужой!
Шайтан вскочил, натянув поводок, весь напрягся, поставил дыбом шерсть на загривке и трижды глухо пролаял, по-прежнему адресуясь к пустому и безлюдному повороту аллеи.
– Ай, молодец, хорошая собака! – похвалил его Юрий. – Выходит, я за тобой как за каменной стеной Но ты расслабься, приятель, это не кровожадный монстр пришел по наши души. Я, пожалуй, даже знаю, кто это. Он нормальный парень, просто ты пока с ним незнаком. Да я же тебе про него говорил – Димка Светлов, у которого жена золотая. Ну, или колбасная, это уж кому что нравится А сам он, чтоб ты знал, главный редактор, уважаемый человек, так что кусать его не надо. Понял?