Страница:
Денис отметил про себя, что в комнате все-таки находился третий. Значит, его, вполне возможно, била не женщина… ему почему-то было неприятно думать о том, что женщина могла истязать беззащитного человека. На мужчину это было куда более похоже. Раздался короткий знакомый звук — звук поцелуя. Совершенно очевидно, что этих двоих связывали не только служебные отношения. Это Денис тоже взял на заметку, как и упоминание о Саване. Неясно, что это такое, но очевидно — применялось это средство Исключительно к магам и иным опасным созданиям.
А спустя некоторое время дверь хлопнула, и чей-то резонирующий, как будто из железной банки, голос сообщил, что вот она, цепь для нового раба. Жаров ожидал услышать звон кандалов, но вместо этого чьи-то руки что-то обвили вокруг его шеи…
И в тот же момент он потерял сознание.
Спустя какое-то время он снова пришел в себя. Это были странные ощущения… такое иногда бывает во сне. Словно бы это и ты сам ходишь, действуешь, говоришь… и в то же время наблюдаешь за всем этим как бы со стороны. Жаров обнаружил, что в настоящее время он тащит куда-то тележку с гравием, причем тело совершенно точно знает, куда и зачем идти. Левая рука побаливала — рукояти тележки были грубыми и уже натерли мозоли. Он попытался взглянуть на саднящую ладонь…
Ничего не произошло, ноги столь же мерно двигались, вращалось, поскрипывая, колесо. Жаров почувствовал, что его охватывает паника. Снова и снова он пытался остановить это движение, но тщетно. Тело не слушалось его, оно вело свою жизнь, не обращая внимания на попытки разума взять управление на себя.
Внезапно острая боль обожгла спину. Тело дернулось, но тут же, выпустив рукоятки тачки, склонилось в глубоком поклоне перед фигурой, закованной в доспехи.
— Ты должен работать быстрее. — Голос из-за забрала звенел, как искусственный.
— Будет исполнено, Соратник. Простите, Соратник.
Снова взлетела тонкая гибкая трость, опускаясь на плечо.
Жаров явственно ощутил, как лопается кожа. Нахлынула волна бешенства, он попытался нанести удар в челюсть этому подонку — вряд ли шлем полностью защитит от удара тяжелого деревянного башмака.
И снова ничего не произошло. Тело еще больше согнулось в поклоне.
— Я буду стараться изо всех сил, Соратник.
— Иди работай…
Еще один удар, на этот раз легкий, больше для проформы. Бешенство затуманивало разум, сейчас Жаров мечтал убить этого человека, убить медленно, мучительно, отомстив за перенесенное унижение. А руки тем временем снова подхватили тачку, и ноги зашлепали по камням, толкая ее к отвалу. Вывалив гравий, тело почти бегом направилось назад, за новой порцией груза.
Потом, на протяжении долгих дней, Жаров перестал обращать внимание на удары, сосредоточившись на другом, гораздо более важном. Час за часом, день за днем он пытался взять контроль над телом. И одновременно старался понять, что же все-таки произошло.
Понимание пришло не сразу — но оно все-таки пришло. Из логических выкладок, из крох информации, услышанной во время работы, во время нудных лекций Соратника, обязательных дважды в день — до работы и после нее. Видимо, рабов никто не считал за мыслящих существ, а потому никому и не приходило в голову, что оборванец, катящий телегу, способен улавливать и осмысливать все услышанное.
В безропотного раба человека превращал тонкий серебряный — или кажущийся таковым — ошейник. Это «украшение» было на шее каждого раба — вообще в лагере имелось три вида живых существ. Рабы, отмеченные ошейником, Соратники, похоже, даже спавшие в своих латах, и Высшие — внешне вполне нормальные люди, которые осуществляли здесь общее руководство. Были еще надсмотрщики, но постепенно Жаров сделал вывод, что все они — те же рабы, только без ошейника. В любой момент проштрафившийся надсмотрщик мог сменить относительно безбедное существование и гибкий стек, который так замечательно можно ломать о спины рабов, на серебристый ошейник и кайло. Правда, шансов на обратную замену, видимо, не было никаких.
Рабы мерли как мухи. Ежедневно троих-четверых, а то и больше, отвозили все в тот же отвал. Буквально через час их тела скрывались под слоем камней, которые непрерывно сыпались сверху. Люди умирали от полного изнеможения, от скудной еды, от побоев. С десяток раз он видел и заболевших — в обоих случаях в бараке появлялась Сикста, осматривала больных и выносила вердикт — либо излечивала их магией, либо недвусмысленно делала жест в сторону отвала. Последнее — чаще.
Ошейник превращал разумного человека в своего рода зомби. Все, что говорилось Соратниками — да и вообще кем угодно, — воспринималось как догма, более того, как руководство к неукоснительному исполнению. Очень скоро Жарову удалось слышать мысли тела, мысли, которые не являлись его собственными. В этом простом потоке коротких образов фигурировало только одно — надо работать. Работать как можно лучше. Более всего пугало то, что это стремление вызывалось не страхом перед болью, не желанием получить еду… а убеждением, что так надо. Надо — и точка. Любые побои и наказания воспринимались исключительно как благо, как стремление «добрых Соратников» вразумить и направить на путь истинный заблудшие души.
Почему на него ошейник действовал иначе? Почему его разум разделился надвое? Жаров не слишком задумывался над этим. Причин могло быть много — и не раз упоминаемая Таяной его, Дениса, повышенная сопротивляемость магии, и его происхождение из другого, немагического мира… да мало ли что еще. Причины не важны, важен сам факт — так или иначе, но у него есть шанс. И он был намерен воспользоваться этим шансом любой ценой.
Первое по-настоящему серьезное достижение было сделано спустя неделю или около того. Ему удалось перехватить контроль над пальцами правой руки. Всего лишь на мгновение — но его оказалось достаточно, чтобы разжать пальцы. Тяжело нагруженная тачка вырвалась из рук, ударила по ноге, тут же пришло от ближайшего Соратника весьма болезненное напоминание о том, что он на месте и бдит, но на это Жаров уже не обратил внимание. Его переполняла радость от содеянного — он сумел. Пусть и на секунду, но сумел перебороть колдовскую мощь ошейника. И теперь дело было лишь за тренировками. Спустя некоторое время он понял и другое — не только физический контроль над телом время от времени, пусть и в самой незначительной степени, удается перехватить. С ростом его умения подчинять себе организм начало проявляться и другое — теперь раб иногда слышал его мысли. Нет, даже не мысли — их отголоски, которые трансформировались для раба в звучащие в голове крики. Это было опасно — он пару раз даже пытался обратиться к Соратнику с просьбой помочь. Скорее всего Соратник отправил бы подозрительного раба в отвал, это было наиболее логичным. С огромным трудом Жарову пришлось научиться контролировать свои собственные мысли… хотя при любой попытке захвата контроля над телом они прорывались, пугая раба.
Прошло еще много времени, прежде чем Денис окончательно решил, что готов сделать попытку. Ждать дальше было опасным — у его альтер эго расшатывалась психика, голоса, несмотря на все старания Жарова, звучали в простом, как доска, разуме раба все чаще и чаще. Пару раз Денис даже всерьез подозревал, что тот, думая о своем неумении хорошо служить славе Арианис, просто бросится в отвал сам. Или все-таки обратится за помощью к Соратнику, что, по суги, одно и то же. Попытка должна была стать единственной — если ничего не получится, то скорее всего последствия неудачи будут фатальными.
Он выбрал время часа через три после того, как рабов отпустили спать. Это был самый подходящий момент — разум раба, измотанный тяжелой работой, был расслаблен и теоретически в этот момент был наиболее подвержен внушению. И все же Денис чуть было не проиграл — постепенно внушая разуму альтер эго желание осмотреть получше ожерелье, он чуть перестарался, и в голове раба появились опасные стремления избавиться от навязчивого голоса. И только отчаянным усилием воли Денису удалось запереть крик в глотке своего тела — а затем, перехватив контроль над руками, отчаянным рывком, раздирая кожу, порвать проклятый ошейник.
Разумеется, никакого оружия здесь не было. И ничего такого, что могло бы сойти за оружие. Не было даже какой-нибудь доски, которую можно было бы использовать в качестве дубины. Радовал только тот факт, что и Соратники обходились без мечей. Может быть, не хотели таскать на горбу лишнюю тяжесть? Тогда на кой черт они по жаре поголовно ходят в доспехах? Если бы эти уроды не носили лат… уж сделать банальную удавку он нашел бы из чего.
Жаров замер… Удавка? А что — эта цепочка вполне подойдет. Вопрос только в том, действует ли магия ожерелья сквозь металл? Он понимал, что все это порядком шатко и необоснованно — но, в конце концов, ничего лучшего у него под рукой не было.
На цыпочках подобравшись к двери, Жаров прижался к стене так, чтобы вошедший заметил его не сразу. Затем снял с ноги башмак и метнул его в дальнюю стену. Раздался довольно громкий стук. Спустя мгновение за дверью послышалось позвякивание металла. Жаров напрягся в ожидании — если он неправ в своих предположениях, если доспехи — достаточная защита, если… что ж, тогда останется одно — в дверь и бежать со всех ног. В конце концов, не могут же эти чертовы латники бегать быстрее полуголого человека?
Створка распахнулась, и на пороге показалась фигура в доспехах. Денис опасался, что Соратник просто окинет помещение взглядом и снова выйдет — но, видимо, удача была на его стороне. Латник осмотрел помещение (знать бы, как ему это удалось, Денис так и не понял, есть ли в этих шлемах прорезь для глаз, во всяком случае, снаружи ее не было видно), затем «увидел» одиноко валяющийся на полу башмак. И сделал два шага вперед.
Словно кошка, Жаров бросился ему на спину. Понимая, что в запасе не более пары секунд, он обвил ожерелье вокруг шеи латника и сомкнул разорванные концы цепочки. И тут же мелькнула паническая мысль — ожерелье порвано, может, будучи поврежденным, оно потеряло и свою силу?
Соратник, попытавшийся резко нагнуться, чтобы сбросить прыгнувшего на него человека, вдруг замер. Спустя мгновение колени его подогнулись, и он тяжело рухнул в пыль. Жаров с уважением посмотрел на тонкую серебристую цепочку — да, сильна штука. Латы не сразу и мечом пробьешь, а тут — одно мгновение, и победа в наших руках.
Фигура на полу зашевелилась, перчатки потянулись к горлу.
— Не трогай цепь, — тихо приказал Денис, мысленно уже готовясь бежать.
Руки латника тут же отдернулись, словно ожегшись.
— Встань.
Фигура поднялась, медленно, словно нехотя. Повернулась лицом к Жарову.
— Я твой господин. — Денис старался говорить медленно, размеренно, так, как всегда говорили Соратники. — Ты рад, что служишь мне. Ты должен выполнить мой приказ. Повтори.
— Вы господин. Я рад служить вам. Я выполню любой ваш приказ, господин.
«Пожалуй, по росту он подходит», — подумал Денис, оглядывая массивную фигуру. Доспехи Соратника были бы лучшей маскировкой — тем более что там, за стенами барака, ясный день, и охрана наверняка увидит шарахающегося без дела невольника. Так что…
— Снимай доспехи.
— Да, господин, сию минуту.
Оказалось, что конструкция лат и в самом деле доведена до идеала. Застежки были расстегнуты в считанные мгновения, и вот уже металл — только сейчас Жаров понял, что это не простая сталь, поскольку части доспеха были куда легче, чем он ожидал, — грудой лежит на полу. Только шлем еще был надет на Соратнике — его нельзя было снять, не расстегнув ожерелья, а пока Жаров не готов был это сделать.
Тело у Соратника было вполне человеческим — только очень бледным. И еще Дениса удивило…
— Почему ты не носишь одежду под доспехами?
— Броня защищает от оружия, от жары и холода, от боевой магии… — начал монотонно перечислять Соратник, словно повторяя заученный урок.
— Ладно, помолчи. И не шевелись.
Соратник замер на полуслове, даже его рот остался приоткрыт. Раз господин сказал не шевелиться — это должно быть исполнено.
Разобраться с креплением лат оказалось и в самом деле не так уж сложно. В отличие от тяжелых панцирей имперской латной конницы, облачение в которые требовало помощи, эти железки человек вполне мог надеть на себя сам. Очень скоро Жаров был затянут в металл с ног и до шеи — и не уставал удивляться мастерству тех, кто изготовил это совершенство.
Да, это был металл — но не сталь. Может быть, что-то вроде титана… хотя скорее всего это было нечто принципиально иное. Легкие — в совокупности не более десяти килограммов, — они производили впечатление очень высокой надежности. Аккуратные, явно вышедшие не из-под молота кузнеца детали панциря закрывали тело целиком — а там, где разместить пластины оказалось невозможно, использовалась кольчужная сетка невероятно тонкого плетения. В целом Жаров был убежден — эти латы не могут являться продуктом средневекового общества, это высокая, очень высокая технология.
Теперь пришел черед шлема. Соратник с готовностью дал себя связать — пришлось разорвать один из мешков, который, будучи набит соломой, использовался рабами в качестве постели. Когда он был надежно скручен, Жаров, предварительно запасшись инструкциями, расстегнул ожерелье на шее пленника.
Оказалось, что все меры предосторожности были нелишними. Как только разомкнулась серебристая цепочка, тело связанного изогнулось, он отчаянно пытался освободиться — и только поняв всю невозможность этого, прекратил дергаться.
Осторожно расстегнув крепления, Денис снял с Соратника шлем. И замер…
Да, ЭТО, безусловно, не было человеком. По крайней мере в привычном смысле этого слова. Эльфы, с которыми Жарову встречаться приходилось, гномы, которых он никогда не видел, ньорк, вампиры и прочие создания, имеющие две ноги, две руки и одну голову, — все они, конечно, не были людьми, поэтому увиденное не стало шоком, скорее просто подтвердило подсознательное ощущение, возникшее тогда, у врат Усыпальницы.
Узкий нос начинался высоко над надбровными дугами, спускаясь к широкому, на пол-лица, безгубому рту. Никакой растительности на лице и на голове в целом не было — только ресницы вокруг глаз, жесткие, густые… Уши — почти слитые с черепом, крошечные, раза в три меньше, чем у человека. И глаза… глаза были самыми странными. Желтые, цвета золота, они имели узкий вертикальный зрачок… как у змеи. Но это лицо нельзя было назвать уродливым — напротив, в нем было какое-то особое обаяние, вызываемое, возможно, соразмерностью всех черт…
Аккуратно положив шлем на пол, Жаров снова взялся за цепочку. У него было немало вопросов, которые следовало бы задать этому существу, — тем более что сейчас ему необходимо было отправиться на поиски Таяны, а для этого нужны были сведения о лагере — об охране, о помещениях, где могут держать девушку, да мало ли еще о чем… Но он допустил ошибку — надо было действовать быстрее. Соратник, увидев, что бывший раб поворачивается к нему с серебристым шнурком в руках, сделал странное глотательное движение, издал короткий стон — и вдруг завалился набок. Денис бросился к нему, уже понимая всю необратимость случившегося — и верно. Соратник был мертв, убив себя каким-то неизвестным Жарову способом.
Вздохнув, Денис поднялся и взял шлем. Забрало оказалось сделанным не из того же материала, что и весь остальной доспех, хотя отличия и были едва заметны глазу. Он осторожно опустил шлем на голову — и даже не особо удивился, обнаружив, что прекрасно сквозь забрало видит. Как будто оно было сделано из стекла… пожалуй, этот материал и был похож на стекло с односторонней прозрачностью.
Застегнув крепления шлема, Денис пару раз подпрыгнул, проверяя, как сидит костюмчик. Было исключительно комфортно, внутренняя поверхность лат, покрытая чем-то мягким, то ли кожей, то ли резиной, то ли (откуда бы ему здесь взяться) каким-то пластиком, не раздражала тело…
Труп Соратника не спрятать… значит, скоро поднимется тревога. Что ж, какое-то время у него есть, и использовать его надо с толком.
Денис вышел из барака, стараясь двигаться медленно, вальяжно, как делали это все Соратники. Огляделся — вокруг было тихо. Ни одного Соратника и уж тем более ни одного раба. Жаров за прошедшие дни насмотрелся многого, увидев и такое, о чем даже предполагать не мог. Например, узнал, что огромные статуи, изображающие, очевидно, пресловутых Арианис и Бореалиса, были не вырублены из скального монолита, как он предполагал раньше. Несколько человек — если судить по длинным, до пят, балахонам, это были маги (Сикста тоже носила такое облачение) — целыми днями возились с огромной, локтей десять в длину и пять в ширину, лоханью. Туда укладывали куски камня — урдосского мрамора, как его называли, — и спустя несколько часов он превращался в густую вязкую массу. Эту массу передавали рабам, которые буквально лепили из нее статуи. Размягченный мрамор застывал быстро — один раз раб не успел освободить из вязкой пакости руку, и она была намертво схвачена камнем. На вопли несчастного о помощи пришли, как и следовало ожидать, все те же Соратники. Денис думал, что маги займутся размягчением камня снова, но Соратник прислал двух других рабов, которые кирками освободили своего менее удачливого собрата, при этом, похоже, раздробив ему кисть во многих местах. Сикста, осмотрев руку раба, лишь развела руками — и спустя несколько секунд равнодушного, покорного судьбе человека сбросили в отвал. Живого… он не сопротивлялся, его не пришлось даже тащить. Он шел к обрыву сам, и только у самого края инстинкт самосохранения на мгновение возобладал над магической властью ошейника. А потом бронированная перчатка Соратника сорвала тонкую цепочку, и раб, получив мощный толчок в спину, полетел вниз. Молча.
Большое двухэтажное здание, построенное из желтого песчаника, Денис знал. Там располагалась резиденция Главного смотрителя Галантора Сурлина, комнаты других Высших, а также покои двух десятков Соратников, которые присматривали за рабами. Статус Соратников понять было очень сложно. С одной стороны, это были воины — судя по тому, как беспечно вел себя ныне покойный охранник, не очень хорошие. Помимо великолепных доспехов, надо иметь еще что-то в голове… Высшие были людьми правящего класса, это было очевидно, им здесь подчинялись все, в том числе и Соратники — и в то же время даже сам Галантор, второе по значимости лицо на строительстве, и тот разговаривает с Соратниками с некоторой долей подобострастия и, отдавая какой-нибудь приказ (явно стараясь делать это пореже), всем своим видом словно извиняется за необходимость чего-то от Соратника требовать. А те, повинуясь, делают это неспешно, словно выполнение приказа — превеликое одолжение и этой стройке вообще, и Галантору в частности.
Если только Таяну не увезли отсюда, скорее всего она где-то в здании.
От лагеря до храма было недалеко — пешком минут десять. Почему лагерь не поставили прямо у входа? Может, господа Высшие не желали дышать пылью? Жаров при этой мысли почувствовал, что его душит кашель — в храме постоянно стояла завеса пыли, рабочие долбили свод и стены, шлифовали и полировали их, добиваясь идеально гладкой поверхности. Вряд ли в этой атмосфере человек мог продержаться слишком долго — месяц, два… а потом того и гляди кровью харкать начнет. Похоже, он и сам уже близок к этому состоянию.
Очень болезненно ощущалось отсутствие оружия. Хотя Жаров и не был мастером фехтования, он настолько привык за прошедшие месяцы к мечу или хотя бы кинжалу на поясе, что теперь чувствовал себя чуть ли не голым. Может, у владельцев столь замечательных доспехов и клинки под стать? Он вспомнил охранника — сомнительно, чтобы этот человек, не обремененный хорошо развитыми мускулами, умел мастерски владеть тяжелым двуручным клинком типа того, что был в руке гигантской статуи Бореалиса.
Пальцы Жарова сжали серебряную цепочку рабского ошейника — свое единственное, но весьма эффективное оружие. Только позволит ли первый встречный нацепить на себя это украшение?
Дверь в здание была открыта. Здесь вообще все было открыто — а от кого запираться, если, кроме хозяев, здесь есть только рабы, ни один из которых не посмеет даже испортить воздух, не будь на то воли Соратника.
Сразу за входной дверью оказался коридор — длинный, со множеством небольших дверей, ведущих, видимо, в различные помещения. Из-за одной, неплотно прикрытой, доносился разговор, Жаров прислушался, узнавая знакомые голоса. Сикста и… наверное, Галантор, кто бы это мог еще быть?
— Наконец-то мы одни. Любимый, я так давно не была с тобой наедине. Неужели ты не можешь сделать так, чтобы нам чаще бывать вместе?
— Сикста, ты же знаешь, для меня работа во славу Арианис превыше всего.
Точно, сам Галантор Сурлин… Жаров довольно улыбнулся — этот жирный ублюдок получит свое. И за ошейник, и за побои… и за многое другое.
— Даже превыше меня? — Звук поцелуя, слабый стон.
— О… девочка…
Похоже, более подходящего момента вряд ли можно было дождаться. Жаров пинком распахнул дверь — что ж, увиденная картина вполне соответствовала тому, что он представил. Говорят, женщина с поднятой юбкой бегает быстрее, чем мужчина со спущенными брюками. Насчет юбки сказать сложно, поскольку Сикста в этот пикантный момент не имела таковой, как, впрочем, и какой-либо другой одежды, а вот господин Сурлин с приспущенными штанами не способен был быстро бегать.
— Ч-что с-случилось, С-соратник? — чуть заикаясь от неожиданности, пробормотал он, делая лихорадочные попытки натянуть на себя одежду. Сикста как-то странно всхлипнула и попыталась залезть под лавку.
Жаров подумал, что тут явно не все так просто. Или местные законы категорически запрещают Высшим совоку… заниматься любовью с магами, либо… Но это не важно. Важно другое — сейчас Галантор ошеломлен, его явно поймали на горячем, а потому из него можно вить веревки.
— Где волшебница, что пришла порталом? — Жаров надеялся, что из-за забрала его голос похож на странный металлический голос Соратника. Или сходство и в самом деле было достаточным, или Галантор сейчас не способен был трезво мыслить.
— Т-там… — все еще заикаясь, просипел Сурлин, неопределенно махнув рукой в сторону коридора. Точнее, махнул он сразу двумя руками, выпустив при этом штаны, которые, конечно же, не замедлили этим воспользоваться, снова свалившись на пол. Он всхлипнул, дернулся было наклониться, но тут же замер, словно испугавшись самой мысли об этом. — Она там, Соратник, последняя комната направо.
— Ее вещи? — коротко бросил Денис, вовремя вспомнив, что без Ключа Ветра их пребывание здесь бессмысленно. Раз Таяну еще не увезли, есть шанс, что и багаж их хранится где-то здесь.
— Да, Соратник, сию минуту, Соратник… — Главный смотритель дернулся было, но тут же понял, что первая же попытка шагнуть — и он растянется на полу. Сурлин бросил на Жарова просящий взгляд, краем глаза указывая вниз, на штаны, позвольте, мол, господин. Денис коротко кивнул — молчаливый жест куда более презрителен, чем любые слова. Особенно когда смеющееся лицо скрыто шлемом.
Натянув штаны и застегнув пояс, состоящий из круглых золотых бляшек — Денис уже знал, что пояс — свидетельство о принадлежности к рангу Высшего, — Сурлин почти бегом бросился к большому шкафу резного дерева. Женщина, все так же скукожившаяся под лавкой, не шевелилась, и Жаров, вынужденный следить глазами за Смотрителем, повернулся к ней боком, практически потеряв из виду. Это было опасно, и он прекрасно понимал это. Но понимал также и то, что сейчас является хозяином положения — пусть и только с точки зрения этих двоих. Ни в коем случае нельзя дать им повод усомниться в этом предположении.
— Вот, Соратник, все их вещи, все как в описи написано… — Сурлин уже протягивал Жарову знакомые мешки, а также небольшую связку оружия, где он с чувством глубокого удовлетворения увидел и свой меч.
Жаров взял сумки. Судя по весу, Ключ лежал на том же месте, где и раньше, если только никто не догадался подменить его подходящим по весу булыжником. Повернувшись, он двинулся к двери, полагая, что сейчас Сурлин и его подруга будут более озабочены собственными проблемами, чем размышлениями о том, кто этот неожиданно появившийся Соратник и каким чертом его сюда занесло.
И замер у самой двери, услышав за спиной голос. Спокойный, лишенный раболепия и заискивания голос Сурлина:
— А могу я увидеть бумаги от его могущества?
Конечно, он и не сомневался в том, что никаких бумаг у свалившегося на его голову Соратника нет и в помине. Как, похоже, и в том, что никакой перед ним не Соратник. И, к слову сказать, трусом Главный смотритель не был — сейчас он стоял в нескольких шагах от Жарова, сжимая в руке тяжелый одноручный меч. Весьма профессионально сжимая, кстати.
— Бумаги? — надменно переспросил Жаров, прикидывая мысленно, насколько опасен может быть этот клинок против доспехов. Прочности этого легкого и довольно тонкого сплава он не знал, а потому лучше исходить из предположения, что оружие представляет определенную опасность. — Тебе надо сейчас думать не о бумагах, а о себе.
Видимо, он все же немного перегнул палку — или просто неправильно интерпретировал истинные причины испуга застигнутого врасплох Галантора.
А спустя некоторое время дверь хлопнула, и чей-то резонирующий, как будто из железной банки, голос сообщил, что вот она, цепь для нового раба. Жаров ожидал услышать звон кандалов, но вместо этого чьи-то руки что-то обвили вокруг его шеи…
И в тот же момент он потерял сознание.
Спустя какое-то время он снова пришел в себя. Это были странные ощущения… такое иногда бывает во сне. Словно бы это и ты сам ходишь, действуешь, говоришь… и в то же время наблюдаешь за всем этим как бы со стороны. Жаров обнаружил, что в настоящее время он тащит куда-то тележку с гравием, причем тело совершенно точно знает, куда и зачем идти. Левая рука побаливала — рукояти тележки были грубыми и уже натерли мозоли. Он попытался взглянуть на саднящую ладонь…
Ничего не произошло, ноги столь же мерно двигались, вращалось, поскрипывая, колесо. Жаров почувствовал, что его охватывает паника. Снова и снова он пытался остановить это движение, но тщетно. Тело не слушалось его, оно вело свою жизнь, не обращая внимания на попытки разума взять управление на себя.
Внезапно острая боль обожгла спину. Тело дернулось, но тут же, выпустив рукоятки тачки, склонилось в глубоком поклоне перед фигурой, закованной в доспехи.
— Ты должен работать быстрее. — Голос из-за забрала звенел, как искусственный.
— Будет исполнено, Соратник. Простите, Соратник.
Снова взлетела тонкая гибкая трость, опускаясь на плечо.
Жаров явственно ощутил, как лопается кожа. Нахлынула волна бешенства, он попытался нанести удар в челюсть этому подонку — вряд ли шлем полностью защитит от удара тяжелого деревянного башмака.
И снова ничего не произошло. Тело еще больше согнулось в поклоне.
— Я буду стараться изо всех сил, Соратник.
— Иди работай…
Еще один удар, на этот раз легкий, больше для проформы. Бешенство затуманивало разум, сейчас Жаров мечтал убить этого человека, убить медленно, мучительно, отомстив за перенесенное унижение. А руки тем временем снова подхватили тачку, и ноги зашлепали по камням, толкая ее к отвалу. Вывалив гравий, тело почти бегом направилось назад, за новой порцией груза.
Потом, на протяжении долгих дней, Жаров перестал обращать внимание на удары, сосредоточившись на другом, гораздо более важном. Час за часом, день за днем он пытался взять контроль над телом. И одновременно старался понять, что же все-таки произошло.
Понимание пришло не сразу — но оно все-таки пришло. Из логических выкладок, из крох информации, услышанной во время работы, во время нудных лекций Соратника, обязательных дважды в день — до работы и после нее. Видимо, рабов никто не считал за мыслящих существ, а потому никому и не приходило в голову, что оборванец, катящий телегу, способен улавливать и осмысливать все услышанное.
В безропотного раба человека превращал тонкий серебряный — или кажущийся таковым — ошейник. Это «украшение» было на шее каждого раба — вообще в лагере имелось три вида живых существ. Рабы, отмеченные ошейником, Соратники, похоже, даже спавшие в своих латах, и Высшие — внешне вполне нормальные люди, которые осуществляли здесь общее руководство. Были еще надсмотрщики, но постепенно Жаров сделал вывод, что все они — те же рабы, только без ошейника. В любой момент проштрафившийся надсмотрщик мог сменить относительно безбедное существование и гибкий стек, который так замечательно можно ломать о спины рабов, на серебристый ошейник и кайло. Правда, шансов на обратную замену, видимо, не было никаких.
Рабы мерли как мухи. Ежедневно троих-четверых, а то и больше, отвозили все в тот же отвал. Буквально через час их тела скрывались под слоем камней, которые непрерывно сыпались сверху. Люди умирали от полного изнеможения, от скудной еды, от побоев. С десяток раз он видел и заболевших — в обоих случаях в бараке появлялась Сикста, осматривала больных и выносила вердикт — либо излечивала их магией, либо недвусмысленно делала жест в сторону отвала. Последнее — чаще.
Ошейник превращал разумного человека в своего рода зомби. Все, что говорилось Соратниками — да и вообще кем угодно, — воспринималось как догма, более того, как руководство к неукоснительному исполнению. Очень скоро Жарову удалось слышать мысли тела, мысли, которые не являлись его собственными. В этом простом потоке коротких образов фигурировало только одно — надо работать. Работать как можно лучше. Более всего пугало то, что это стремление вызывалось не страхом перед болью, не желанием получить еду… а убеждением, что так надо. Надо — и точка. Любые побои и наказания воспринимались исключительно как благо, как стремление «добрых Соратников» вразумить и направить на путь истинный заблудшие души.
Почему на него ошейник действовал иначе? Почему его разум разделился надвое? Жаров не слишком задумывался над этим. Причин могло быть много — и не раз упоминаемая Таяной его, Дениса, повышенная сопротивляемость магии, и его происхождение из другого, немагического мира… да мало ли что еще. Причины не важны, важен сам факт — так или иначе, но у него есть шанс. И он был намерен воспользоваться этим шансом любой ценой.
Первое по-настоящему серьезное достижение было сделано спустя неделю или около того. Ему удалось перехватить контроль над пальцами правой руки. Всего лишь на мгновение — но его оказалось достаточно, чтобы разжать пальцы. Тяжело нагруженная тачка вырвалась из рук, ударила по ноге, тут же пришло от ближайшего Соратника весьма болезненное напоминание о том, что он на месте и бдит, но на это Жаров уже не обратил внимание. Его переполняла радость от содеянного — он сумел. Пусть и на секунду, но сумел перебороть колдовскую мощь ошейника. И теперь дело было лишь за тренировками. Спустя некоторое время он понял и другое — не только физический контроль над телом время от времени, пусть и в самой незначительной степени, удается перехватить. С ростом его умения подчинять себе организм начало проявляться и другое — теперь раб иногда слышал его мысли. Нет, даже не мысли — их отголоски, которые трансформировались для раба в звучащие в голове крики. Это было опасно — он пару раз даже пытался обратиться к Соратнику с просьбой помочь. Скорее всего Соратник отправил бы подозрительного раба в отвал, это было наиболее логичным. С огромным трудом Жарову пришлось научиться контролировать свои собственные мысли… хотя при любой попытке захвата контроля над телом они прорывались, пугая раба.
Прошло еще много времени, прежде чем Денис окончательно решил, что готов сделать попытку. Ждать дальше было опасным — у его альтер эго расшатывалась психика, голоса, несмотря на все старания Жарова, звучали в простом, как доска, разуме раба все чаще и чаще. Пару раз Денис даже всерьез подозревал, что тот, думая о своем неумении хорошо служить славе Арианис, просто бросится в отвал сам. Или все-таки обратится за помощью к Соратнику, что, по суги, одно и то же. Попытка должна была стать единственной — если ничего не получится, то скорее всего последствия неудачи будут фатальными.
Он выбрал время часа через три после того, как рабов отпустили спать. Это был самый подходящий момент — разум раба, измотанный тяжелой работой, был расслаблен и теоретически в этот момент был наиболее подвержен внушению. И все же Денис чуть было не проиграл — постепенно внушая разуму альтер эго желание осмотреть получше ожерелье, он чуть перестарался, и в голове раба появились опасные стремления избавиться от навязчивого голоса. И только отчаянным усилием воли Денису удалось запереть крик в глотке своего тела — а затем, перехватив контроль над руками, отчаянным рывком, раздирая кожу, порвать проклятый ошейник.
Разумеется, никакого оружия здесь не было. И ничего такого, что могло бы сойти за оружие. Не было даже какой-нибудь доски, которую можно было бы использовать в качестве дубины. Радовал только тот факт, что и Соратники обходились без мечей. Может быть, не хотели таскать на горбу лишнюю тяжесть? Тогда на кой черт они по жаре поголовно ходят в доспехах? Если бы эти уроды не носили лат… уж сделать банальную удавку он нашел бы из чего.
Жаров замер… Удавка? А что — эта цепочка вполне подойдет. Вопрос только в том, действует ли магия ожерелья сквозь металл? Он понимал, что все это порядком шатко и необоснованно — но, в конце концов, ничего лучшего у него под рукой не было.
На цыпочках подобравшись к двери, Жаров прижался к стене так, чтобы вошедший заметил его не сразу. Затем снял с ноги башмак и метнул его в дальнюю стену. Раздался довольно громкий стук. Спустя мгновение за дверью послышалось позвякивание металла. Жаров напрягся в ожидании — если он неправ в своих предположениях, если доспехи — достаточная защита, если… что ж, тогда останется одно — в дверь и бежать со всех ног. В конце концов, не могут же эти чертовы латники бегать быстрее полуголого человека?
Створка распахнулась, и на пороге показалась фигура в доспехах. Денис опасался, что Соратник просто окинет помещение взглядом и снова выйдет — но, видимо, удача была на его стороне. Латник осмотрел помещение (знать бы, как ему это удалось, Денис так и не понял, есть ли в этих шлемах прорезь для глаз, во всяком случае, снаружи ее не было видно), затем «увидел» одиноко валяющийся на полу башмак. И сделал два шага вперед.
Словно кошка, Жаров бросился ему на спину. Понимая, что в запасе не более пары секунд, он обвил ожерелье вокруг шеи латника и сомкнул разорванные концы цепочки. И тут же мелькнула паническая мысль — ожерелье порвано, может, будучи поврежденным, оно потеряло и свою силу?
Соратник, попытавшийся резко нагнуться, чтобы сбросить прыгнувшего на него человека, вдруг замер. Спустя мгновение колени его подогнулись, и он тяжело рухнул в пыль. Жаров с уважением посмотрел на тонкую серебристую цепочку — да, сильна штука. Латы не сразу и мечом пробьешь, а тут — одно мгновение, и победа в наших руках.
Фигура на полу зашевелилась, перчатки потянулись к горлу.
— Не трогай цепь, — тихо приказал Денис, мысленно уже готовясь бежать.
Руки латника тут же отдернулись, словно ожегшись.
— Встань.
Фигура поднялась, медленно, словно нехотя. Повернулась лицом к Жарову.
— Я твой господин. — Денис старался говорить медленно, размеренно, так, как всегда говорили Соратники. — Ты рад, что служишь мне. Ты должен выполнить мой приказ. Повтори.
— Вы господин. Я рад служить вам. Я выполню любой ваш приказ, господин.
«Пожалуй, по росту он подходит», — подумал Денис, оглядывая массивную фигуру. Доспехи Соратника были бы лучшей маскировкой — тем более что там, за стенами барака, ясный день, и охрана наверняка увидит шарахающегося без дела невольника. Так что…
— Снимай доспехи.
— Да, господин, сию минуту.
Оказалось, что конструкция лат и в самом деле доведена до идеала. Застежки были расстегнуты в считанные мгновения, и вот уже металл — только сейчас Жаров понял, что это не простая сталь, поскольку части доспеха были куда легче, чем он ожидал, — грудой лежит на полу. Только шлем еще был надет на Соратнике — его нельзя было снять, не расстегнув ожерелья, а пока Жаров не готов был это сделать.
Тело у Соратника было вполне человеческим — только очень бледным. И еще Дениса удивило…
— Почему ты не носишь одежду под доспехами?
— Броня защищает от оружия, от жары и холода, от боевой магии… — начал монотонно перечислять Соратник, словно повторяя заученный урок.
— Ладно, помолчи. И не шевелись.
Соратник замер на полуслове, даже его рот остался приоткрыт. Раз господин сказал не шевелиться — это должно быть исполнено.
Разобраться с креплением лат оказалось и в самом деле не так уж сложно. В отличие от тяжелых панцирей имперской латной конницы, облачение в которые требовало помощи, эти железки человек вполне мог надеть на себя сам. Очень скоро Жаров был затянут в металл с ног и до шеи — и не уставал удивляться мастерству тех, кто изготовил это совершенство.
Да, это был металл — но не сталь. Может быть, что-то вроде титана… хотя скорее всего это было нечто принципиально иное. Легкие — в совокупности не более десяти килограммов, — они производили впечатление очень высокой надежности. Аккуратные, явно вышедшие не из-под молота кузнеца детали панциря закрывали тело целиком — а там, где разместить пластины оказалось невозможно, использовалась кольчужная сетка невероятно тонкого плетения. В целом Жаров был убежден — эти латы не могут являться продуктом средневекового общества, это высокая, очень высокая технология.
Теперь пришел черед шлема. Соратник с готовностью дал себя связать — пришлось разорвать один из мешков, который, будучи набит соломой, использовался рабами в качестве постели. Когда он был надежно скручен, Жаров, предварительно запасшись инструкциями, расстегнул ожерелье на шее пленника.
Оказалось, что все меры предосторожности были нелишними. Как только разомкнулась серебристая цепочка, тело связанного изогнулось, он отчаянно пытался освободиться — и только поняв всю невозможность этого, прекратил дергаться.
Осторожно расстегнув крепления, Денис снял с Соратника шлем. И замер…
Да, ЭТО, безусловно, не было человеком. По крайней мере в привычном смысле этого слова. Эльфы, с которыми Жарову встречаться приходилось, гномы, которых он никогда не видел, ньорк, вампиры и прочие создания, имеющие две ноги, две руки и одну голову, — все они, конечно, не были людьми, поэтому увиденное не стало шоком, скорее просто подтвердило подсознательное ощущение, возникшее тогда, у врат Усыпальницы.
Узкий нос начинался высоко над надбровными дугами, спускаясь к широкому, на пол-лица, безгубому рту. Никакой растительности на лице и на голове в целом не было — только ресницы вокруг глаз, жесткие, густые… Уши — почти слитые с черепом, крошечные, раза в три меньше, чем у человека. И глаза… глаза были самыми странными. Желтые, цвета золота, они имели узкий вертикальный зрачок… как у змеи. Но это лицо нельзя было назвать уродливым — напротив, в нем было какое-то особое обаяние, вызываемое, возможно, соразмерностью всех черт…
Аккуратно положив шлем на пол, Жаров снова взялся за цепочку. У него было немало вопросов, которые следовало бы задать этому существу, — тем более что сейчас ему необходимо было отправиться на поиски Таяны, а для этого нужны были сведения о лагере — об охране, о помещениях, где могут держать девушку, да мало ли еще о чем… Но он допустил ошибку — надо было действовать быстрее. Соратник, увидев, что бывший раб поворачивается к нему с серебристым шнурком в руках, сделал странное глотательное движение, издал короткий стон — и вдруг завалился набок. Денис бросился к нему, уже понимая всю необратимость случившегося — и верно. Соратник был мертв, убив себя каким-то неизвестным Жарову способом.
Вздохнув, Денис поднялся и взял шлем. Забрало оказалось сделанным не из того же материала, что и весь остальной доспех, хотя отличия и были едва заметны глазу. Он осторожно опустил шлем на голову — и даже не особо удивился, обнаружив, что прекрасно сквозь забрало видит. Как будто оно было сделано из стекла… пожалуй, этот материал и был похож на стекло с односторонней прозрачностью.
Застегнув крепления шлема, Денис пару раз подпрыгнул, проверяя, как сидит костюмчик. Было исключительно комфортно, внутренняя поверхность лат, покрытая чем-то мягким, то ли кожей, то ли резиной, то ли (откуда бы ему здесь взяться) каким-то пластиком, не раздражала тело…
Труп Соратника не спрятать… значит, скоро поднимется тревога. Что ж, какое-то время у него есть, и использовать его надо с толком.
Денис вышел из барака, стараясь двигаться медленно, вальяжно, как делали это все Соратники. Огляделся — вокруг было тихо. Ни одного Соратника и уж тем более ни одного раба. Жаров за прошедшие дни насмотрелся многого, увидев и такое, о чем даже предполагать не мог. Например, узнал, что огромные статуи, изображающие, очевидно, пресловутых Арианис и Бореалиса, были не вырублены из скального монолита, как он предполагал раньше. Несколько человек — если судить по длинным, до пят, балахонам, это были маги (Сикста тоже носила такое облачение) — целыми днями возились с огромной, локтей десять в длину и пять в ширину, лоханью. Туда укладывали куски камня — урдосского мрамора, как его называли, — и спустя несколько часов он превращался в густую вязкую массу. Эту массу передавали рабам, которые буквально лепили из нее статуи. Размягченный мрамор застывал быстро — один раз раб не успел освободить из вязкой пакости руку, и она была намертво схвачена камнем. На вопли несчастного о помощи пришли, как и следовало ожидать, все те же Соратники. Денис думал, что маги займутся размягчением камня снова, но Соратник прислал двух других рабов, которые кирками освободили своего менее удачливого собрата, при этом, похоже, раздробив ему кисть во многих местах. Сикста, осмотрев руку раба, лишь развела руками — и спустя несколько секунд равнодушного, покорного судьбе человека сбросили в отвал. Живого… он не сопротивлялся, его не пришлось даже тащить. Он шел к обрыву сам, и только у самого края инстинкт самосохранения на мгновение возобладал над магической властью ошейника. А потом бронированная перчатка Соратника сорвала тонкую цепочку, и раб, получив мощный толчок в спину, полетел вниз. Молча.
Большое двухэтажное здание, построенное из желтого песчаника, Денис знал. Там располагалась резиденция Главного смотрителя Галантора Сурлина, комнаты других Высших, а также покои двух десятков Соратников, которые присматривали за рабами. Статус Соратников понять было очень сложно. С одной стороны, это были воины — судя по тому, как беспечно вел себя ныне покойный охранник, не очень хорошие. Помимо великолепных доспехов, надо иметь еще что-то в голове… Высшие были людьми правящего класса, это было очевидно, им здесь подчинялись все, в том числе и Соратники — и в то же время даже сам Галантор, второе по значимости лицо на строительстве, и тот разговаривает с Соратниками с некоторой долей подобострастия и, отдавая какой-нибудь приказ (явно стараясь делать это пореже), всем своим видом словно извиняется за необходимость чего-то от Соратника требовать. А те, повинуясь, делают это неспешно, словно выполнение приказа — превеликое одолжение и этой стройке вообще, и Галантору в частности.
Если только Таяну не увезли отсюда, скорее всего она где-то в здании.
От лагеря до храма было недалеко — пешком минут десять. Почему лагерь не поставили прямо у входа? Может, господа Высшие не желали дышать пылью? Жаров при этой мысли почувствовал, что его душит кашель — в храме постоянно стояла завеса пыли, рабочие долбили свод и стены, шлифовали и полировали их, добиваясь идеально гладкой поверхности. Вряд ли в этой атмосфере человек мог продержаться слишком долго — месяц, два… а потом того и гляди кровью харкать начнет. Похоже, он и сам уже близок к этому состоянию.
Очень болезненно ощущалось отсутствие оружия. Хотя Жаров и не был мастером фехтования, он настолько привык за прошедшие месяцы к мечу или хотя бы кинжалу на поясе, что теперь чувствовал себя чуть ли не голым. Может, у владельцев столь замечательных доспехов и клинки под стать? Он вспомнил охранника — сомнительно, чтобы этот человек, не обремененный хорошо развитыми мускулами, умел мастерски владеть тяжелым двуручным клинком типа того, что был в руке гигантской статуи Бореалиса.
Пальцы Жарова сжали серебряную цепочку рабского ошейника — свое единственное, но весьма эффективное оружие. Только позволит ли первый встречный нацепить на себя это украшение?
Дверь в здание была открыта. Здесь вообще все было открыто — а от кого запираться, если, кроме хозяев, здесь есть только рабы, ни один из которых не посмеет даже испортить воздух, не будь на то воли Соратника.
Сразу за входной дверью оказался коридор — длинный, со множеством небольших дверей, ведущих, видимо, в различные помещения. Из-за одной, неплотно прикрытой, доносился разговор, Жаров прислушался, узнавая знакомые голоса. Сикста и… наверное, Галантор, кто бы это мог еще быть?
— Наконец-то мы одни. Любимый, я так давно не была с тобой наедине. Неужели ты не можешь сделать так, чтобы нам чаще бывать вместе?
— Сикста, ты же знаешь, для меня работа во славу Арианис превыше всего.
Точно, сам Галантор Сурлин… Жаров довольно улыбнулся — этот жирный ублюдок получит свое. И за ошейник, и за побои… и за многое другое.
— Даже превыше меня? — Звук поцелуя, слабый стон.
— О… девочка…
Похоже, более подходящего момента вряд ли можно было дождаться. Жаров пинком распахнул дверь — что ж, увиденная картина вполне соответствовала тому, что он представил. Говорят, женщина с поднятой юбкой бегает быстрее, чем мужчина со спущенными брюками. Насчет юбки сказать сложно, поскольку Сикста в этот пикантный момент не имела таковой, как, впрочем, и какой-либо другой одежды, а вот господин Сурлин с приспущенными штанами не способен был быстро бегать.
— Ч-что с-случилось, С-соратник? — чуть заикаясь от неожиданности, пробормотал он, делая лихорадочные попытки натянуть на себя одежду. Сикста как-то странно всхлипнула и попыталась залезть под лавку.
Жаров подумал, что тут явно не все так просто. Или местные законы категорически запрещают Высшим совоку… заниматься любовью с магами, либо… Но это не важно. Важно другое — сейчас Галантор ошеломлен, его явно поймали на горячем, а потому из него можно вить веревки.
— Где волшебница, что пришла порталом? — Жаров надеялся, что из-за забрала его голос похож на странный металлический голос Соратника. Или сходство и в самом деле было достаточным, или Галантор сейчас не способен был трезво мыслить.
— Т-там… — все еще заикаясь, просипел Сурлин, неопределенно махнув рукой в сторону коридора. Точнее, махнул он сразу двумя руками, выпустив при этом штаны, которые, конечно же, не замедлили этим воспользоваться, снова свалившись на пол. Он всхлипнул, дернулся было наклониться, но тут же замер, словно испугавшись самой мысли об этом. — Она там, Соратник, последняя комната направо.
— Ее вещи? — коротко бросил Денис, вовремя вспомнив, что без Ключа Ветра их пребывание здесь бессмысленно. Раз Таяну еще не увезли, есть шанс, что и багаж их хранится где-то здесь.
— Да, Соратник, сию минуту, Соратник… — Главный смотритель дернулся было, но тут же понял, что первая же попытка шагнуть — и он растянется на полу. Сурлин бросил на Жарова просящий взгляд, краем глаза указывая вниз, на штаны, позвольте, мол, господин. Денис коротко кивнул — молчаливый жест куда более презрителен, чем любые слова. Особенно когда смеющееся лицо скрыто шлемом.
Натянув штаны и застегнув пояс, состоящий из круглых золотых бляшек — Денис уже знал, что пояс — свидетельство о принадлежности к рангу Высшего, — Сурлин почти бегом бросился к большому шкафу резного дерева. Женщина, все так же скукожившаяся под лавкой, не шевелилась, и Жаров, вынужденный следить глазами за Смотрителем, повернулся к ней боком, практически потеряв из виду. Это было опасно, и он прекрасно понимал это. Но понимал также и то, что сейчас является хозяином положения — пусть и только с точки зрения этих двоих. Ни в коем случае нельзя дать им повод усомниться в этом предположении.
— Вот, Соратник, все их вещи, все как в описи написано… — Сурлин уже протягивал Жарову знакомые мешки, а также небольшую связку оружия, где он с чувством глубокого удовлетворения увидел и свой меч.
Жаров взял сумки. Судя по весу, Ключ лежал на том же месте, где и раньше, если только никто не догадался подменить его подходящим по весу булыжником. Повернувшись, он двинулся к двери, полагая, что сейчас Сурлин и его подруга будут более озабочены собственными проблемами, чем размышлениями о том, кто этот неожиданно появившийся Соратник и каким чертом его сюда занесло.
И замер у самой двери, услышав за спиной голос. Спокойный, лишенный раболепия и заискивания голос Сурлина:
— А могу я увидеть бумаги от его могущества?
Конечно, он и не сомневался в том, что никаких бумаг у свалившегося на его голову Соратника нет и в помине. Как, похоже, и в том, что никакой перед ним не Соратник. И, к слову сказать, трусом Главный смотритель не был — сейчас он стоял в нескольких шагах от Жарова, сжимая в руке тяжелый одноручный меч. Весьма профессионально сжимая, кстати.
— Бумаги? — надменно переспросил Жаров, прикидывая мысленно, насколько опасен может быть этот клинок против доспехов. Прочности этого легкого и довольно тонкого сплава он не знал, а потому лучше исходить из предположения, что оружие представляет определенную опасность. — Тебе надо сейчас думать не о бумагах, а о себе.
Видимо, он все же немного перегнул палку — или просто неправильно интерпретировал истинные причины испуга застигнутого врасплох Галантора.