Воронин Дмитрий. Гавань Семи Ветров

Дмитрий ВОРОНИН
ГАВАНЬ СЕМИ ВЕТРОВ

Глава 1
КОЛЬЦО

   Каким образом я попал в этот мир? Несмотря на то что это обсуждалось не раз и мне довелось выслушать мнения и людей, и тех, кого давно уже людьми назвать нельзя, я так и не перестаю удивляться случившемуся. Вернее, это даже не удивление… сложно подобрать подходящее слово. Прошло лишь немногим более полугода с того момента, когда я столь опрометчиво шагнул в уже готовый рассыпаться портал. По словам Таяны — легко отделался, последствия могли не ограничиться потерей памяти и временным умопомрачением, меня вообще могло разорвать на куски. На очень-очень маленькие кусочки. Если бы я знал тогда, чем все закончится! Хотя кто знает, изменились бы от этого мои действия или нет? Сам я судить не берусь.
   Кто из нас, имеющих дело с дальним космосом, не увлекался в детстве фантастикой? Единицы… Я тоже не прошел мимо этого увлечения и, может быть, именно потому воспринял этот мир как реальность, а не как бред душевнобольного. Читая о магах, волшебных созданиях и иных мирах, я часто представлял, что попадаю в это невероятное окружение. Ну, допустим, иных миров мне досталось полной мерой, в конце концов, десант путешествует по галактике ничуть не меньше, чем самые завзятые Пуристы. Правда, цели путешествий несколько однообразны, и пейзажи вокруг имеют тенденцию гореть, взрываться и разрубаться другими, не менее впечатляющими способами. Но это дело прошлое. Не думаю, что когда-нибудь еще ступлю на палубу межзвездного лайнера. Этот мир, в который меня занесло, последний. Наверное.
   Идея о множественности миров тоже была не новой — на Земле немало говорят об этом и на полном серьезе, а не только в литературе. Правда, пока разговоры только теоретические. Интересно, сколько из маститых академиков продали бы душу дьяволу за право оказаться на моем месте?
   Итак, подведем итоги. Миров много, хотя первоначально, где-то в первые моменты возникновения вселенной, их было меньше. Один, наверное. А потом миры начали делиться… нет, неподходящий термин. Амебы делятся… а тут дело обстоит иначе. Я все равно до конца не понял — вроде бы миры… раздваиваются, что ли? В каких-то узловых моментах, при каких-то важных событиях… а потом начинают жить каждый своей жизнью, постепенно изменяясь, все больше отдаляясь друг от друга, пока не становятся совсем разными. Вплоть до фундаментальных физических законов. И если в моем родном мире правит бал техника, то здесь она не более чем падчерица, вынужденная плестись в хвосте магии.
   Будь я одним из вышеупомянутых академиков, я бы задумался — а что есть магия? И попытался бы подвести под это явление научную базу. Этим можно было бы заниматься всю жизнь… но это не для меня. Какой, к дьяволу, из меня ученый — я солдат, пусть даже последние годы и был далек от настоящих боевых действий. Образ мышления так легко не изменишь.
   Ну да ладно, суть не в том. Итак, началось слияние миров. Кто был в этом виноват? Не знаю, Оракул говорит одно, Таяна — другое. А старый Хариус — третье. И, весьма вероятно, все хором неправы. Плевать, когда-нибудь разберусь. Важно, что из-за этого слияния оба мира могли погибнуть. Так говорит Оракул — и я ему верю. Во всяком случае, звучит это в его изложении вполне логично. Миры надо было спасать.
   Вот сейчас написал это, прочел… как напыщенно звучит. Спасать миры. Даже не один мир — а сразу оба. Можно задрать нос и чувствовать себя эдаким исполином духа. Хариус до сих пор считает меня посланцем этой их богини, Эрнис. И даже разговаривает с подобострастием. А я ведь толком ничего и не сделал — все сделала она, Лия, девушка-киборг с пробудившимся сознанием. Несчастное существо, которое не смогло бы жить здесь и было бы безо всякой жалости уничтожено там. Два мира — один исход. При таком выборе только и остается, что быть героем… героиней.
   Таяна говорит, что мембрана между нашими мирами затянулась. Магия пришла в норму — а ведь тогда, в лагере ургов, с ней (опять-таки по словам Тэй) творилось что-то невообразимое. Моя боевая подруга утверждает, что раз магия снова послушна воле волшебников, значит, прокол в мембране закрылся окончательно, и взаимопроникновение миров уже никому не угрожает. И все довольны — кроме, наверное, меня. Для меня это означает, что вернуться домой я уже не смогу.
   А хочу ли я вернуться? Этот простой вопрос я часто вижу в глазах Таяны, хотя она так ни разу и не произнесла его вслух. Может, боится, что ей не понравится ответ? А что бы я ей ответил? Мне здесь нравится — это хороший, чистый мир, не изгаженный цивилизацией. Но провести здесь всю жизнь? Не знаю…
   Можно подумать, у меня есть выбор.
   Денис Жаров, личный дневник

* * *

   «Милая моя, нежная моя… как я хочу обнять тебя, прижаться к тебе щекой, ощутить твою упоительную мягкость. Хотя бы ненадолго. Минуток эдак на сто двадцать. А лучше сразу на шестьсот. Я хочу тебя, моя чудесная подушка… Потому, что эти занятия меня когда-нибудь доконают».
   Керзон поднял меч, и Денис, мысленно застонав, принял оборонительную стойку. Снова со звоном столкнулось оружие, сверкнули ясно видимые даже сейчас, в лучах солнца, искры. Измученное тело тут же отозвалось болью — если Тэй не примет меры, то завтра он просто не сможет встать. Конечно, Керзон — мужик неплохой, особенно когда с ним пьешь пиво и рассуждаешь о тяготах армейской службы, но когда он встает в позицию — держись. Никакого снисхождения.
   Жаров прекрасно понимал, что выбора у него нет. В этом Мире мужчина, не умеющий владеть оружием, никогда не сумеет чего-то достичь. И не потому, что меч — обязательный атрибут успеха, а просто потому, что достижение определенного положения в обществе требует времени. А неспособные себя защитить так долго не живут. Первый шаг вверх — и в твою сторону тут же обращаются глаза недоброжелателей и завистников, которые уже облюбовали для себя что-то, принадлежащее тебе. Ступеньку, на которой ты стоишь, твою женщину, твой кошелек. Да, там, на Земле, творится то же самое, только, может быть, немного более завуалированно. Но и там, и здесь правило одно — чтобы жевать лучший кусок мяса, надо как минимум иметь хорошие зубы. И не бояться их время от времени показывать.
   Поэтому Денису приходилось по меньшей мере полдня торчать здесь, на тренировочной площадке, вновь и вновь доказывая мастеру меча Керзону, что он, Жаров, чего-то стоит. Пока что доказывать получалось… не очень. Бывший десантник понимал, что его не в полной мере растраченная за мирные годы подготовка дает ему некоторое преимущество перед другими учениками — но они, само собой, учатся владеть мечом с детства. Так что в какой-то мере шансы уравнивались.
   Одно можно было сказать с полной уверенностью — сейчас он находился в куда лучшей форме, чем полгода назад.
   Острая боль пронзила правое плечо, Денис вскрикнул, выпавший из разжавшихся пальцев меч глухо звякнул о камни тренировочной площадки. Будь оружие должным образом заточено, сейчас эти камни уже вовсю орошала бы кровь — а так к вечеру набухнет очередной лиловый кровоподтек, не более того.
   — Подними оружие, Дьен, — хмуро проворчал Керзон, делая шаг назад. — Ты снова думаешь не о том.
   — А о чем? — буркнул Жаров, нарочито медленно наклоняясь за опротивевшей железкой, стараясь продлить минуты отдыха.
   — Не знаю. Думай о бое. Только о бое. Расслабился — убит. Отвлекся — убит. Я говорил это уже не раз, но ты не хочешь слушать.
   — Я все это знаю, Мастер. Но я смертельно устал…
   — Это правильно, — удовлетворенно кивнул Керзон. — Это очень правильно. Враг всегда будет ждать, когда ты устанешь. Это даст ему дополнительные шансы. Только на турнир рыцари выходят отдохнувшими, в бою же может случиться всякое.
   Не прекращая говорить, он вдруг сделал выпад, который, по логике, должен был нанизать Дениса на меч, как цыплёнка на вертел. Но Жаров уже не был новичком — и успел среагировать, отводя летящий ему в живот клинок в сторону. Двое снова закружили по площадке, оглашая двор звоном оружия.
   Пропустив еще два удара, Жаров понял, что выдохся окончательно. Меч, и так раза в полтора тяжелее обычного боевого, сейчас казался и вовсе неподъемным. Тренировку пора было заканчивать, но Керзон, видимо, был намерен в полной мере отработать получаемые за науку деньги, а потому пер вперед, непрерывно атакуя то длинным клинком, то кинжалом в левой руке. По опыту прошедших дней Денис знал, что ни просьбы, ни попытки приказать эффекта не возымеют: положено тренироваться до сигнала к четвертой страже — значит так и будет.
   Очередной выпад. Денис бросил меч, перехватил руку Мастера и, надсаживаясь, швырнул стокилограммового воина через себя прямо на камни. Керзон легко перекатился по площадке и спустя мгновение снова оказался на ногах.
   — Эти твои приемы весьма эффективны, — заметил он, надвигаясь на безоружного теперь Дениса, поигрывая клинками. — Весьма, ученик. Но здесь им не время и не место. Ты нанял меня, чтобы я тебя учил бою на мечах, так?
   С этими словами меч в его руке вновь устремился вперед. Жаров уклонился, снова попытался поймать руку — о, с каким удовольствием он бы ее сломал, — но в тот же момент взвыл от боли. Кинжал Мастера ударил в живот.
   — Ты убит, — сухо констатировал Керзон.
   Жаров прижал ладони к «ране», картинно рухнул на камни и изобразил что-то вроде конвульсий. Намереваясь в ближайшее время не вставать.
   — Прошу прощения, Мастер Керзон, но Его Величество желает видеть сэнсэя.
   Знакомый голос показался Жарову песней. Если и было что-то, в связи с чем тренировку можно было бы закончить досрочно, то это как раз вызов от Императора. С таким вмешательством придется смириться даже упрямому мечнику. Что ж, теперь можно и подняться — и даже изобразить на лице неискреннее сожаление по поводу того, что придется оставить это избиение и идти в тронный зал.
   — Ладно. — Мастер и не пытался скрыть раздражение, а потому швырнул свой меч в кучу всякого железа, используемого для тренировок, с такой силой, что от звона на мгновение заложило уши. — До завтра… сэнсэй.
   В его исполнении это слово носило явно уничижительную окраску.
   Денис только вздохнул, провожая взглядом тренера, умудряющегося даже спиной выказывать свое глубочайшее неодобрение. Ну да ладно, не первый раз.
   — Тэй… — неуверенно протянул он. — Ну, ты же понимаешь, не могу я появиться пред очами Его Величества в таком виде?
   — Если бы ты больше внимания уделял тренировкам, — фыркнула она без особой жалости, — то и вид имел бы куда лучший.
   Жаров только тяжело вздохнул. В начале тренировки он, как правило, держался неплохо. По мнению Таяны — а девушка умела держать в руках меч, хотя против Мастера не продержалась бы и десяти минут, — Денис уже мог бы на равных драться с обычными солдатами, не из числа ветеранов. Он и сам понимал, что этого мало, что владение оружием надо непрерывно совершенствовать. Но, с другой стороны, много ли найдется бойцов, способных измордовать на тренировочной площадке Керзона? Здесь, при дворе, — десяток, ну два. Сорокалетний мечник не зря считался одним из самых лучших учителей, какого только можно нанять за золото.
   Конечно, оставался еще и Тернер. Но устраивать с ним даже учебный бой было смертельно опасно — тьер не умел учить, зато очень хорошо умел убивать. И если свою тягу к убийствам он, в целом, умел держать в узде — то это умение напрочь исчезало, стоило ему лишь ощутить вкус схватки. Четыре вызова, четыре трупа. Вернее, трупов было больше, но остальные — Денис даже толком не знал сколько — были всего лишь шайкой бандитов, решивших изучить содержимое карманов одинокого горожанина, возвращающегося домой поздней ночью. Можно допустить, что они не ожидали, что горожанин окажется воином, — но если бы даже и так, это вряд ли отпугнуло бы удалую компанию. Большая часть грабителей промышляла этим делом достаточно давно и, следовательно, умела за себя постоять. Так что с воином они, возможно, совладали бы без особых жертв. А вот с тьером… В общем, за устранение одной из разбойничьих шаек Тернеру даже были благодарны. Четверо же остальных покойников обеспечили его устойчивым кругом недоброжелателей, ни один из которых, впрочем, не оказался настолько глуп, чтобы стать пятым.
   Сам же Тернер, выслушивая упреки, лишь усмехался. Денису — а в присутствии Жарова тьер испытывал прямо-таки патологическую потребность поговорить — он пояснил, что и впредь не намерен уклоняться от схватки.
   — При чем тут уклонение, — пожал плечами Жаров. — Ты же их откровенно провоцировал.
   — Ну… немного, — не стал спорить тот. — Но ты согласись, что юнцы напрашивались на неприятности. И потом, у меня, как ты выражаешься, рефлексы.
   — Ты бы меньше прислушивался к моим словечкам.
   — Я всю жизнь к чему-нибудь прислушиваюсь, — флегматично ответил Тернер. — Всегда полезно узнать что-нибудь новое. Никогда не знаешь, где пригодится.
   — Скажи спасибо, что каждый раз находилось чуть не с десяток свидетелей, что юнцы сами полезли в драку.
   — Это была не драка, юноша, — нравоучительно заметил Охотник. — Это был правильно обставленный вызов, и даже Де Брей не нашел, за что зацепиться.
   — Еще бы, — хмыкнул Жаров, неодобрительно качая головой. — В последний раз ты был столь нагл, что даже я еле сдерживался, чтобы не съездить тебе по физиономии.
   — Ты же сдержался. А этот сопляк, возомнивший себя воином, — нет.
   — А если бы и я не сдержался?
   Тернер сразу стал серьезен. Он некоторое время молчал, затем тихо, но с некоторой, пусть и незначительной, но все же ощутимой угрозой в голосе сказал:
   — Не надо, Денис. Мне не слишком понятно, что означает слово «дружба», у меня никогда не было и, видимо, никогда не будет настоящих друзей, но тебя мне не хотелось бы убивать. Сейчас. Но если ты поднимешь на меня руку, мои рефлексы могут не оставить мне выбора.
   Оговорка насчет «сейчас» Жарову не понравилась. Он понимал, что противоборство с тьером может иметь только один исход — фатальный. И знал, для кого именно. По слухам, даже ньорк, признанный мастер боя, не способен устоять в поединке один на один с этим порождением древней магии, существом, специально созданным для того, чтобы убивать. Что уж говорить о человеке — да будь он хоть трижды умелым воином, будь он лучшим из лучших, — итог один. Человек не способен сравниться с ньорком, а уж с тьером — и подавно.
   Потому с Тернером и невозможно было проводить тренировки — в один далеко не прекрасный момент охотник мог расценить выпад ученика как настоящую атаку — и тогда все. Конец. И заунывный голос монаха, читающего прощальную молитву и призывающего благословение Эрнис на голову безвременно ушедшего.
   — Тэй, ну я прошу тебя.
   — Ладно уж, — вздохнула девушка. — Закрой глаза.
   Каждый раз его так и подмывало подсмотреть. Но, по уверению волшебницы, заклинание, снимающее боль, может вызвать временное ухудшение зрения. Почему-то закрытым глазам ничего не грозило, и Денис с готовностью зажмурился.
   Боль постепенно начала отступать. Прошло несколько минут, и Денис ощутил себя заново родившимся.
   — Спасибо… ну, я пошел?
   — Иди, Его Величество ждет.
   — Что ему надо, не знаешь?
   Девушка пожала плечами. Денис покачал головой и встал. Не стоило заставлять Императора ждать… пусть он хоть трижды Справедливый.
 
   В свое время ему приходилось видеть дворцы — настоящие дворцы, там, на Земле. Бесконечной чередой тянущиеся залы, роскошные и строгие, крикливо-вычурные и демонстративно аскетичные. Хотя, конечно, аскеза для сильных мира сего не свойственна. Пышность, способная поразить воображение и наполнить душу благоговением, — это более характерно для монархов. Вот в демократических правительствах — там как раз к месту сдержанность, мол, «я такой же, как и вы, мои дорогие избиратели». И, что самое интересное, среди избирателей всегда немало находится таких, кто этому верит. Неисчерпаема наивность людская.
   Поэтому дворец Его Величества Таласа Шестнадцатого производил на Дениса двойственное впечатление. С одной стороны, это, безусловно, был именно дворец. И застывшие на страже гвардейцы, «черные плащи», как их называли в народе. И многочисленные картины, барельефы, тяжелые серебряные канделябры, заливавшие по вечерам залы дворца желтым светом толстых свечей… по местным меркам все это смотрелось в меру величественно и, безусловно, впечатляло. Но сказывался и дух времени — дворец прежде всего был мощным укреплением. Его строили, говорят, еще гномы — во времена столь седые, что стены эти, может быть, помнили даже тысячелетней давности войну магов. Двери, массивные, окованные металлом, способны были выдержать удар тарана. Лестницы были узкими, и случись нападение — на такой лестнице опытный фехтовальщик может надолго задержать сколь угодно большую толпу.
   Мысленно Денис усмехнулся — надо же… раньше ведь просто любовался бы местной экзотикой, а теперь, прожив в этом мире так недолго, уже рефлекторно начинает рассматривать Все с иной, армейской точки зрения. И даже прикидывает, сколько нужно поставить гвардейцев там или здесь, чтобы обеспечить максимальную надежность обороны.
   — А может, в армию податься? — задал он сам себе риторический вопрос.
   Можно было бы и не отвечать. Его знание тактики десантных операций вряд ли могло оказаться востребованным здесь, в мире меча, арбалета и — изредка — боевой магии. Сойдет волшебник, мечущий огненные шарики, за стационарную бластерную установку, а укрывшийся щитами отряд легионеров — за штурмовой танк класса «Единорог»? Да ни в жисть…
   Сейчас во дворце было немного народу. К вечеру, когда придет время официальных приемов и неофициальных аудиенций, эти залы наполнятся шумом. Женщины, сияющие драгоценными украшениями, мужчины, не расстающиеся с клинками, слуги, непрерывно снующие между гостями и стремящиеся угодить каждому, — все это будет, но познее. А пока шаги Жарова гулом отдавались в пустых залах, и только стражи в посеребренных латах и длинных, до пола, черных плащах бросали на него внимательные взгляды, убеждаясь, что этот человек имеет право здесь находиться.
   У дверей в личные апартаменты Императора дорогу Денису заступил высокий, на голову выше бывшего десантника, воин, на плече которого золотом сияли крылья — эмблема имперского центуриона.
   — Радости тебе, сэнсэй.
   — И тебе радости, Гэрис.
   За все время пребывания при дворе Денис перекинулся с Каем Гэрисом, командиром «черных плащей» и, что из этого вытекало, начальником личной гвардии Императора, не более чем несколькими фразами. Молчаливый воин вызывал к себе уважение, а шрамы, покрывавшие его лицо, говорили о том, что он не понаслышке знает, что такое бой. Но Гэрис держался отчужденно — может быть, потому, что должность, им занимаемая, обязывала. Командир стражи никогда не знал, против кого ему придется направить мечи своих воинов, если вдруг придет нужда, — и потому старался не обзаводиться друзьями. А заодно и врагами.
   — Император ждет тебя. Твое оружие.
   Денис чуть было не хлопнул себя по лбу. И в самом деле, одеваясь после этой изнурительной тренировки, он чисто механически затянул на талии пояс, даже не вспомнив о пристегнутом к нему кинжале. Здесь все были с оружием, всегда. Отправляясь на веселую пирушку в кабак, пробираясь в спальню к замужней красотке, мечтающей о новых ощущениях, отправляясь в лес, чтобы насладиться первозданной природой, — оружие всегда было спутником мужчин. А зачастую и женщин тоже. Последние, правда, предпочитали в качестве оружия надежных спутников.
   И только в двух местах вход с оружием был под запретом. Храм Эрнис и покои Императора.
   — Прости, Гэрис… — Денис отстегнул кинжал вместе с ножнами и протянул его центуриону. Тот лишь качнул головой в сторону оружейной стойки, и Денис увидел, что там уже стоит чей-то меч в простых кожаных ножнах. Вряд ли этот клинок принадлежал кому-то из знати, он был для этого слишком прост… и в то же время видно было, что это оружие предназначено отнюдь не для красоты. — У Его Величества гость?
   Центурион лишь пожал плечами. И в самом деле, о чем тут говорить?
   Пристроив кинжал рядом с мечом, Денис прошел в предусмотрительно распахнутые одним из стражей двери.
   Его Величество Талас Шестнадцатый любил комфорт. Он был равнодушен в отличие от многих своих предшественников к бьющей в глаза помпезной роскоши, не стремился и выставить себя суровым воином, каковым и не являлся. А потому личные покои Императора представляли собой весьма, с точки зрения Дениса, приятное местечко. Глубокие уютные кресла, камин, где трещали поленья, распространяя по залу чудный аромат драгоценного сандала. На крошечном маленьком столике, вырезанном из цельного куска переливающегося всеми оттенками зелени малахита, стояло хорошее вино. А сам хозяин этих хором сидел, развалившись, в кресле и, потягивая рубиновый напиток, беседовал с мужчиной, стоящим перед властителем навытяжку. Учитывая более чем либеральные взгляды Таласа, Денис сразу понял, что мужчина — не более чем слуга. Может быть, достаточно высокого ранга, но все же слуга. Воину или магу Император предложил бы сесть.
   — Да славится Император! — церемонно поклонился Жаров.
   Его Величество знаком приказал слуге замолчать и благожелательно кивнул.
   — Ты как раз вовремя, сэнсэй. Можешь сесть.
   Не дожидаясь, пока Жаров опустится в указанное ему кресло и, повинуясь кивку головы, нальет себе вина — непохоже было, чтобы где-то здесь сшивался слуга-виночерпий, — Император снова повернулся к неподвижному слуге.
   — Значит, ты говоришь, трое?
   — Да, Ваше Величество.
   — И вас тоже было трое?
   — Да, Ваше Величество.
   — И вы не вмешивались?
   — Нет, Ваше Величество.
   — Почему?
   Похоже, вопрос поставил слугу в тупик. И, судя по каплям пота, выступившим на его висках, ответ — правильный, конечно, — был для него жизненно важен. Для него было совершенно очевидно, что, если речь шла о серьезном проступке, Император мог на некоторое время забыть о своем желании войти в историю под именем Справедливый. Пока мужчина мучительно подбирал слова, Денис, в который уж раз, разглядывал первое лицо государства.
   Таласу не суждено было родиться воином. Его отец — если верить картинам — был мужчиной видным и ростом, пожалуй, не уступал своим гвардейцам. Хотя, как известно, придворные художники обычно делятся на льстивых и казненных. Или, в зависимости от степени деспотичности самодержца, наглеца, посмевшего отобразить в своем произведении истину, могли просто изгнать. Признаться, столь явное благодушие властелины проявляли относительно редко.
   Но в случае с Таласом Шестнадцатым изображение его в виде великана, попирающего бронированным сапогом очередного дракона, было бы по меньшей мере издевательством. А откровенную издевку Императоры любят ничуть не больше, чем режущую глаз правду. И потому нынешнего властителя на многочисленных портретах изображали мудрым, но не слишком воинственным.
   А он, собственно, таким и был. Склонный к полноте, близорукий, любящий хорошо поесть и подремать в мягком кресле Император выглядел эдаким добрым дядюшкой, мягким и безобидным. Но это впечатление было обманчивым, этот вялый рот мог мягким, можно сказать, даже ласковым голосом и объявить о награде, и отправить на эшафот. Когда это было нужно, Талас умел быть твердым — а мог действовать и исподтишка, если это было необходимо для решения поставленной задачи.
   И все же за время своего правления Император довольно заметно приблизился к поставленной перед собой цели. Его обрюзгшее тело не давало надеяться на ратные подвиги, отсутствие сколько-нибудь значимых полководческих талантов не позволяло вести в бой имперские легионы… зато эти тридцать лет были ознаменованы введением относительно справедливых законов. И расстановкой на ключевые посты людей, которые умели проводить эти законы в жизнь.
   — Я… — наконец выдавил из себя слуга, но Император, видимо, устав ждать, махнул пухлой ручкой.
   — Иди отсюда.
   — Да, Ваше Величество.
   Последняя фраза прозвучала с нескрываемым облегчением. Слуга исчез за дверью в считанные мгновения, а Император обратил свой взор на Жарова.
   — Знаешь, зачем я позвал тебя, сэнсэй?
   В который раз уже Жаров проклял свой длинный язык. Несколько месяцев назад, когда они с Таяной только прибыли ко двору и он лихорадочно искал себе занятие, на котором можно было бы зарабатывать на жизнь, оказалось, что его навыки бойца вполне востребованы. Рыцари не слишком уважительно относились к тому, что здесь называли кулачным боем, но как истинные воины признали, что в иной момент, когда под руками нет меча или копья, умение справиться с противником безо всякого оружия может оказаться весьма полезным.
   Несколько уроков одному из центурионов барона де Брея, решившему продемонстрировать изученный захват приятелям, обеспечили в конечном счете достаточное число желающих учиться у заезжего Мастера. А когда слухи дошли до Его Величества, тот предложил Жарову взять в ученики цесаревича.
   Спустя несколько дней, видимо, получив от семнадцатилетнего отпрыска благожелательный отзыв, Император официально назначил Жарова… и вот тут возникла проблема. Слово «Мастер», если речь шла об учителях наследника, применялось к тем, кто учил паренька обращаться с оружием. Слово «наставник» использовалось для обозначения учителей, задачей которых было вбить в ветреную голову юноши знания по математике, философии и прочим наукам. «Мэтра» и «магистра» следовало уступить магам. Ну и так далее.