Страница:
Когда черный всадник появлялся на поле боя, то солдаты, признавая в нем командира, сразу же делали попытки напасть на него. И тогда начинали твориться странные, непонятные и всегда неприятные случайности. У лошадей отлетали подковы, у луков рвались тетивы, мечи ломались при первом же ударе. На ровном и сухом месте боец мог подвернуть ногу, а упав — наверняка ломал ее, если вообще не разбивал себе голову о неожиданно оказавшийся рядом камень. У рыцарей ни с того ни с сего лопались подпруги, и закованные в сталь воины рушились с лошадей на землю вместе с седлами. Убить черного всадника было совершенно невозможно — даже если кому и удавалось в горячке боя выстрелить, то стрелы бессильно отскакивали от черного панциря, а уж о том, чтобы подойти к загадочной фигуре на расстояние удара, не могло быть и речи — странная магия надежно хранила их, обрекая нападавших на смерть или жестокие увечья.
Рассказы мачехи и трофеи отца сделали свое дело — я с ранних лет готовил себя к воинской жизни. Это было нормальным, тем более как младший сын я не мог претендовать на слишком уж большую часть наследства, а жить в замке из милости брата не хотел, хотя наши с ним отношения складывались не так уж и плохо. Ко всеобщему удивлению, Лотар совершенно не испытывал тягу к воинским наукам, зато очень сблизился с Модестусом, и старик охотно делился с братом своими обширными познаниями. К явному недовольству отца, брат показал неплохие врожденные способности к боевым видам магии, которые, к примеру, у меня отсутствовали почти начисто.
Отец вообще был не слишком обрадован тем, что его сын и наследник ударился в магию, однако перечить не стал. Постепенно Лотар во многом догнал, а кое в чем и перегнал своего учителя, и о его мастерстве начали поговаривать в деревнях, причем не столько с уважением, сколько с суеверным страхом. Я тоже несколько раз порывался поучиться у Модестуса чему-нибудь полезному, однако, как я уже говорил, боги не дали мне Дара — я едва научился кое-как заговаривать раны, но дальше этого дело не пошло. К тому же меня куда больше привлекали мечи.
Отца это в какой-то мере даже порадовало. Во всяком случае, видя мое стремление, он приставил ко мне Брена — старого мечника, прослужившего в Андоре уже не один десяток лет. Этот иссеченный шрамами ветеран умел превосходно владел любым оружием, с радостью учил меня, еще неопытного сосунка, искусству владения мечом, секирой или боевым посохом и впоследствии стал моим вторым — после Аманды — другом. Правда, от этого друга мне не раз перепадали синяки, в основном наставленные тяжелым деревянным мечом.
Как я уже говорил, надежды народа на мирную жизнь оправдались далеко не полностью. Несмотря на закрытие Портала и разгром Темной армии Клана, в лесах осталось немало орков, объединившихся подчас в очень даже солидные отряды. Они промышляли грабежами, но не упускали случая и просто насолить людям. В леса эльфов они не совались — лучники Древнего народа быстро сумели остудить пыл налетчиков. Вообще в лесу эльфы были дома и покидали его с неохотой и только из-за нависшей над страной угрозы. Отношения с людьми у них были сложными, и, как следствие, Альянс благополучно распался вскоре после завершения Последней битвы. Если бы она дей-ствительно оказалась последней…
Да, эльфов они старались не трогать — несколько попыток проникнуть в Древние леса закончились для разбойников плачевно.
Аманда не раз рассказывала — и откуда она только знала подобные вещи? — что увидеть в лесу эльфа, если он того не хочет, совершенно невозможно. О присутствии лучников орки обычно узнавали только тогда, когда первые стрелы вонзались в зеленые горла, безошибочно находя щели в доспехах. Вскоре они оставили эти поползновения, однако ничто не мешало им вымещать злобу на мирных жителях, а армия не могла надежно контролировать обширные угодья знати.
Время от времени вспыхивали деревни, оставляя на пепелище только трупы — орки не щадили ни женщин, ни детей. Нападали они внезапно, и редко когда помощь успевала прийти вовремя. Даже торговые караваны теперь двигались только под усиленным конвоем, к глубокому огорчению торговцев, вынужденных платить солдатам за охрану своей безопасности. Впрочем, некоторые сочли требования солдат непомерными — но когда большой обоз торговца зерном из Шера был разграблен, а караванщики вырезаны поголовно, то щедрость толстосумов превысила всякие границы.
Довольно долго, почти год, Андор почти не страдал от набегов, возможно, потому, что остатки орков сосредоточились в основном на юге, там, где когда-то находился Портал, сожженный страшной магией Байда. Хозяйство постепенно пришло в норму, граф даже смог приобрести большие угодья у соседа, который перенес несколько плохих лет и отчаянно нуждался в деньгах. Замок Андор снова стал возвращать себе былую славу…
— Простите, милорд… — Хант слегка склонил голову, что, при некотором желании, можно было интерпретировать как вежливый поклон.
— Что такое?
В голосе графа сквозило откровенное недовольство. Еще бы, его оторвали от ужина, который был сегодня просто великолепен. Да еще тот факт, что он лично подстрелил здоровенного фазана, который сегодня украшал его стол. Леди Аманда, сидевшая на противоположном конце стола, отставила в сторону бокал с вином, а мы, быстренько проглотив последние куски, настроились слушать солдата. Ясно было, что просто так он не счел бы возможным прерывать обед своего господина.
Когда-то давно Хант был сотником в Андорском замке. Понятно, что до этого он был десятником, а до того — рядовым, но речь не об этом. Не знаю, какую службу он сослужил отцу, но по возвращении с войны Хант был назначен главой гарнизона замка — случай беспрецедентный, поскольку должность эта всегда считалась предназначенной для тех, кого личная доблесть или удачное рождение снабдили рыцарскими шпорами.
Лично я против Ханта никогда ничего не имел, хотя был он нелюдим, сторонился любого общества, кроме общества своих солдат, а временами бывал просто груб. Боец он был отменный, это признавали даже и те, кто не был доволен его назначением на столь завидный пост. Правда, при этом обязательно язвительно добавляли, что махать мечом — не самое необходимое умение для командира гарнизона.
Так или иначе, но теперь Хант был, по сути, третьим лицом в замке — себя с Лотаром я, безусловно, не считаю. Аманда с ним тоже вполне ладила, а Модестус — не очень, называя Ханта за глаза, а иногда и в глаза тупым солдафоном.
— Мой лорд, — пробасил сотник, — к нам прибыл гонец из Заозерья. С дурными вестями.
Заозерье я знал, мы с Лотаром там как-то раз побывали, это была чуть ли не самая граница Андора. Паршивая в общем-то деревенька — стояла она на самом краю порядком заболоченного леса. Конечно, особых трясин там не было, но промокнуть можно было изрядно. А вот пригодных для пахоты земель там было мало, поэтому год от года жители деревни слали к отцу ходоков с просьбой скостить подати. Кажется, недавно и приходили…
— С дурными? — нахмурился граф. — Какие у них там, черт их раздери, могут быть дурные вести? Я даже скостил с них половину налога, так эти лентяи что, придумали повод не платить и оставшееся? Или они снова считают, что сторожевой отряд выпивает слишком много пива?
— Нет, мой лорд, тут дела куда хуже. Дело вот в чем… Сначала тревожную новость принес мальчишка из этого самого Заозерья. Парню было вряд ли больше лет, чем мне, и выглядел он до смерти перепуганным. Было отчего…
По его словам, он видел в лесу большой отряд “чудищ” — по описанию даже я, никогда их не видевший, безошибочно узнал орков и троллей. Он тут же бросился в деревню, стараясь двигаться незаметно, чтобы не попасть к страховидлам в лапы, где и рассказал о своем открытии десятнику. Тот немедленно отрядил бойца, который и доставил парня пред грозные очи графа. Конечно, считать мальчишку никто не учил, однако его слова о том, что чудищ было куда больше, чем жителей в его деревеньке, не на шутку встревожили отца.
— Добрались и до нас, — хмуро сказал он, теребя пальцами рукоять меча, с которым не расставался почти никогда, разве что в постели. — Не думал я, что они пойдут на нас…
— Чему удивляться, милорд? — заметил Хант. — Они, может, и рады бы мимо ваших владений пройти, да там, на севере, эльфы. А если уж они в Древний лес сунутся, так там им быстро рога поотшибают. Эльфы, они для орков страшнее всего.
— Мы тоже не подарок, — усмехнулся граф, только улыбка эта вышла несколько зловещей. — Поднимай своих парней, Хант. Эту мразь надо найти и уничтожить. В замке оставишь пару десятков арбалетчиков и десяток мечников во главе с Бреном.
— Мало, милорд. Для обороны нужно больше людей. — Несмотря на нелицеприятное мнение о нем Модестуса, Хант был опытным воином, в чем-то, возможно, куда опытнее графа, однако отец не собирался прислушиваться к мнению солдата. Даже если этот солдат — командир гарнизона его родового замка.
— Я сказал! — отрезал он, и у Ханта сразу пропало желание спорить. — Выступаем через час.
— Милорд сам поведет отряд?
— Да.
Больше не было сказано ни слова. Хант пожал плечами, снова изобразил свой полупоклон и вышел, спиной выражая неодобрение.
Потом я узнал, что отец все же прислушался к мнению сотника, однако сделал это по-своему — по его приказу Брен разнес на стены арбалеты, и все мужчины из замковой прислуги теперь твердо знали — в случае чего, их место — на стенах. Стрелки из них были, понятно, никакие, однако даже неприцельный залп полусотни тяжелых арбалетов способен отпугнуть неприятеля. Впрочем, Андор был неприступен, по крайней мере за всю историю замка никто и никогда не мог взять его приступом.
Солдат провожали торжественно, девки из замковой деревни осыпали их цветами, а я видел, как Хант хмурился, и не понимал его — разве война не праздник? Что может быть веселее лихой битвы, ради которой солдаты и оттачивали свое умение в долгих тренировках на плацу. Если бы я мог, я бы тоже стоял там, среди них… увы, отец даже слушать не захотел.
— Любуешься? — Брен подошел почти бесшумно. В обычное время я бы его заметил, но сейчас был поглощен торжественным зрелищем.
— Брен, ну почему отец не позволил мне…
— Ты еще мал, — сказал, как отрезал, воин, нахмурив седые брови и с явным неодобрением наблюдая за процессией.
— Вчера я трижды тебя зацепил! — возмутился я, однако Брен лишь равнодушно пожал плечами.
— Мал и слаб… И не торопись, парень, на твою долю еще выпадет махать мечом. Чует мое сердце, война еще не завершилась.
— Что ж в этом плохого? — Я был очень удивлен. Мне всегда казалось, что для таких бойцов, как Брен и Хант, сражения милей всего на свете. — Или ты хочешь, чтобы твой меч ржавел от безделья?
Старый мечник долго молчал, затем вздохнул:
— Лучше бы ржавел…
Отряд ушел, а я долго стоял на привратной башне и глядел вслед колонне. Мог ли я тогда предполагать, что эти солдаты, большинство из которых и никого не убили-то в своей жизни, скоро действительно вступят в бой. Бой, когда противник дерется за свою жизнь, а значит — с удвоенной яростью. Впрочем, даже если бы я и знал об этом, все равно в то время я вряд ли бы проникся какими-либо, отличными от зависти, чувствами. Меня настолько злило то, что я не могу участвовать в походе, что все остальное уже не имело никакого значения.
Они вернулись спустя два дня, и во многих домах запричитали женщины. Нет, отряд не был разбит, однако и победой это вряд ли можно было назвать — из ста бойцов в замок пришли только двадцать шесть человек.
Орки не хотели принимать боя, и если бы граф счел нужным, то он мог бы дать им уйти. Однако он не захотел этого и, по мнению многих, правильно сделал — этот отряд мог принести очень много бед. Их было много, почти полторы сотни, в срединных уделах уже давно не видели такой крупной орды. Когда орки поняли, что уклониться от схватки не удастся, они напали с яростью обреченных, и только меткость арбалетчиков Ханта спасла отряд от полного уничтожения. А потом орки и люди смешались в одну кучу, и арбалетчикам пришлось взяться за мечи.
Схватка была жестокой — ни один орк не захотел сдаваться, впрочем, это и неудивительно, после всего, что они творили в мирных деревнях, вряд ли кто-то из зеленых мог рассчитывать на снисхождение. Их кривые мечи собирали кровавую жатву среди воинов графа, однако люди оказались сильнее. Снова, в который уж раз, спасало людей тупое нежелание орков носить кольчуги — не только разбойники, но и легионы Клана пренебрегали доспехами, и лишь немногие натягивали легкую стальную рубаху на свои жилистые, покрытые свалявшейся шерстью торсы.
Последние воины орков пали, защищая паланкин, грудью прикрывая его от арбалетных болтов. К счастью, в орде не было огра, иначе нетрудно было бы предсказать исход сражения. Однако и орков хватило — почти две трети отряда было перебито. Двенадцать воинов пришлось оставить в деревне — везти их в замок было равносильно смертному приговору. Кто знает, сколько из них сумеет оправиться от ран.
Хант, трижды раненный в этом бою, рассказал, что, когда отец откинул полог паланкина, прямо ему в грудь ударила стрела, выпущенная той, кто находилась внутри. Короткий тяжелый болт, как бумагу, прошил нагрудник доспехов отца, и граф как подкошенный рухнул, не успев даже вскрикнуть. Остальные бросились в атаку, но стрел больше не было…
Из паланкина вытащили самку тролля и зарубили на месте — ее наряд говорил о том, что это не простая… женщина. Она пыталась сопротивляться, однако ее длинный и тонкий кинжал не смог противостоять кольчугам воинов и их смертоносным обоюдоострым мечам. И недаром ее защищали до последнего вздоха — похоже, что именно она командовала отрядом, хотя Аманда не могла припомнить подобного случая… Пока Марик, один из учеников Модестуса, исполнявший обязанности отрядного медика, приводил графа в чувство, солдаты переворошили кучу шкур, устилавших паланкин, и обнаружили крошечного тролля, не более чем трехгодовалого возраста.
Его хотели тут же прирезать, однако уже пришедший в себя отец не позволил им этого…
Так в замке появился Зулин.
— Милорд, позволительно ли мне будет…
— Говори! — приказал отец, хотя прозвучал этот приказ довольно тихо. Прошло всего три дня, и граф был еще очень слаб.
Рана оказалась довольно тяжелой, хорошо хоть стрела не была отравленной, были и такие случаи. И все же на несколько недель Модестус запретил ему вставать с постели, в чем его поддержала Аманда, знающая о врачевании едва ли меньше самого колдуна.
Теперь граф лежал на взбитых подушках и принимал решения в этой не слишком благородной, но довольно полезной для здоровья позе.
В опочивальне, которая на некоторое время стала залом Совета, собрались многие из тех, чье слово иногда все же достигало ушей упрямого отца. Аманда, Модестус, Брен и Хант, ну и, разумеется, мы с Лотаром. Начиная с десяти лет сыновья лорда непременно должны присутствовать на подобных собраниях. Обычно я рассматривал это занятие как неприятную обязанность, однако сегодня, учитывая, о чем намерен-вести речь Раббан, собрание обещает быть далеко не таким скучным, как обычно.
Раббан замялся, и мне представилось, что он все же не решится сказать то, что задумал. Я бы на его месте рисковать не стал.
Впрочем, Раббан был лицом особенным — его предки служили еще первому графу Андорскому, во всяком случае, так утверждал он сам, а проверить его было более чем сложно — не многие из рода графов Андорских вели летописи, да и не слишком это интересовало лорда.
Однако постепенно громогласные заявления мажордома возымели действие, и сейчас отец его в какой-то степени даже ценил. Не думаю, что это помешало бы ему, будучи в плохом настроении, отправить толстяка на плаху, однако когда настроение бывало получше, то он позволял управляющему даже спорить с собой, чего не дозволялось в замке никому.
За исключением определенной тяги к самовосхвалению, в остальном Раббан был весьма неплохим человеком. Пожалуй, то, что замок не приходил в упадок, было в немалой степени его заслугой.
На этой почве он нашел общий язык и с Амандой, которая, хотя и не слишком стремилась заниматься решением повседневных вопросов, все же уделяла им куда больше внимания, чем отец. Да и с другими обитателями Андор-холла он не ссорился, а зачастую и оказывал неоценимую помощь, выбирая подходящие моменты и донося до ушей графа просьбы его подданных в таком виде, что тот иногда даже шел навстречу. За это Раббана ценили.
Вот и сейчас он выступал, в определенной мере, посланцем местного населения, хотя, подозреваю, выражал и свое собственное отношение к делу. Я-то знал, о чем он поведет речь, и намеревался изо всех сил ему возражать — редкий в общем-то случай, обычно управляющий просил у графа милостей — налог там с некой деревушки чуть уменьшить или свадьбу кому из сервов разрешить с девкой из другой деревни. Бывало, Раббан и за провинившихся заступался.
Наконец мажордом все же набрался смелости и пробормотал, глядя в пол:
— Прикажите прирезать этого ублюдка, милорд…
В глазах у отца появились первые всполохи пока еще сдерживаемого гнева, и Раббан затараторил, понимая, что очень скоро ему заткнут рот, и стараясь успеть высказать все, что хотел.
— Чернь волнуется, милорд… говорят… дурно в дом… этакую нечисть… девки сглазу боятся… намедни у Эдны выкидыш был… месяца три не доносила всего-то… Старики вон беду чуют… Ночью в Заречье град прошел, все всходы побило… И воины недовольны, говорят, дурной знак…
— Мо-о-олчать!!! — взревел граф, порываясь подняться и тут же бессильно падая на подушки.
Некоторое время он тяжело дышал, на губах показалась кровь, и Модестус забормотал какие-то свои лечебные заклятия. Аман-да чуть не бегом принесла графу кубок с отваром на травах, он выпил, закашлялся, некоторое время ловил ртом воздух, затем постепенно пришел в себя и продолжил уже спокойным тоном. Только от этого тона всех присутствующих мороз продирал по коже. — С каких пор ты, падаль, осмеливаешься оспаривать мое слово? Или я уже не господин в этих землях? Приказ был ясен — щенок будет жить! И каждый, кто хотя бы в мыслях посмеет… будет сурово наказан. Я не допущу, чтобы кто-нибудь посмел учинить самосуд…
Сонный отвар сделал свое дело, и голова графа бессильно упала на подушку, глаза закрылись и дыхание стало ровнее.
— Эту тварь надо убить, — убежденно заговорил Раббан, обращаясь теперь к остальным, поскольку граф слышать его не мог. — Нет, ну видано ли такое, держать в доме эдакую нечисть?
— А по-моему, очень даже “чисть”, — вставил я. — Его как раз вымыли, какая ж он нечисть?
— Ха-ха, — без тени улыбки проговорил Хант. — Мне очень смешно. Но я все же согласен с управляющим. Что может выйти хорошего, если эта проклятая тварь будет слоняться по замку? Вырастет, убежит и наверняка приведет с собой врагов. Вон сколько их еще по лесам бродит. А тролли растут быстро, это вам не люди.
— Я не убиваю детей, — нахмурившись, бросил Брен, и на его скулах заиграли желваки. — Я сражаюсь только с воинами. И вам, кстати, совершить это злодейство не дам.
— Какое же это убийство? — всплеснул руками мажордом. — Убийство, это когда человека жизни лишаешь. А тут… все равно что жабу растоптать. И вообще, без орков и троллей мир становится чище.
— Опомнись, Раббан, — очень тихо проговорила Аманда, в ее голосе звучала дрожь. — Ты сам-то понимаешь, что предлагаешь? Вы только что убили его мать, а он же уже не грудной, понимает. Пойми, он еще совсем мал… да, его мать была врагом, но сам-то он, кажется, не причинил тебе зла, верно ведь?
— Если я выращу волчонка вместе с овцами, то рано или поздно он устроит себе пир. Из свежей баранины. И его не остановит, если до этого я год буду его гладить и хорошо кормить, — вместо управляющего ответил Хант. — Это проклятое племя надо изводить под корень.
Модестус обвел взглядом собравшихся и негромко сказал:
— Мужество воина не только в том, чтобы убивать. Тролль будет расти вместе с детьми господина, пусть он лучше узнает людей, сдружится с ними. Может, когда-нибудь орки и люди смогут жить в мире… и кто знает, не положит ли начало этому миру тот, кого вы сегодня зовете ублюдком и нечистью. Легко взмахнуть мечом… куда труднее смотреть в будущее и думать о своем народе.
— Очень глубокомысленно! — съязвил Раббан. — Очень умно и высокопарно, но искренно ли, а, старик? Твоих детей убивали орки? Твой дом горел, подожженный их факелами? Или, может, на твоих глазах орки разрывали на куски твою жену? Молчишь… Да если бы на твою долю пришлась хоть малая толика того, что досталось людям во время войны, то ты первый схватил бы нож.
— Все ваши споры яйца выеденного не стоят, — с таким знакомым, почти отцовским, холодком в голосе заметила Аманда. — Граф, как мне кажется, приказал, так что вам остается только подчиниться. Или кто-то горит желанием вывести Эриха из себя?
Да, это был удар ниже пояса. Одно дело строить козни на словах и совсем другое — рисковать обрушить на свою голову гнев графа. Как правило, это заканчивалось в лучшем случае плетьми, а если особо раздразнить лорда, то дело могло дойти и до плахи. Все присутствующие это знали, и кроме нас, его сыновей, и Аманды, хоть раз, но находились достаточно близко от такого состояния. Повторять это никому не хотелось.
Насупившись, Раббан замолчал. Хант скрипел зубами, и его рука то и дело теребила рукоять меча. Модестус отвесил в сторону Аманды легкий поклон, на что та ответила легкой улыбкой. В этот момент я понял, что она из жены графа уже превратилась в графиню — не титул определяет умение править. Она это умение, безусловно, приобрела — может, ей и раньше приходилось ставить на место подданных, кто знает, прошлое Аманды было покрыто мраком, и никто посторонний не допускался в эти сокровенные уголки ее памяти, но в том, что она была не простой деревенской девчонкой, я ни капли не сомневался.
Не знаю, были ли сказанные Модестусом слова отражением мыслей отца и, принимая решение сохранить жизнь маленькому пленнику, действительно ли он руководствовался этими доводами…
Вряд ли, скорее приказ он отдал, повинуясь минутному настроению, а уж потом Модестус и Аманда смогли придумать, как объяснить это людям и не вынуждать лорда отказаться от своего слова. Впрочем, он вообще не имел такой привычки — менять свое мнение, даже если его упрямство шло во вред ему самому. Отец всегда говорил, что слово лорда должно быть тверже алмаза, правда, при этом добавлял, что принимать решение надо обдуманно. Сам же он не всегда следовал этому своему мнению и часто отдавал приказы по горячке, как, возможно, и в этот раз. Так или иначе, но Зулин, как звали юного тролля, остался жив, и более того, стал нашим товарищем по играм. Возможно, с годами отец и сам уверовал в то, что на том собрании так красиво высказал старый колдун, во всяком случае, в своем решении он остался тверд, и постепенно и замковая челядь, и жители окрестных деревень привыкли к странному созданию, поселившемуся в Андорской твердыне.
С тех пор прошло много лет, но я почему-то помню каждое слово, сказанное тем вечером…
— И все-таки ты намерен уйти… — Голос Аманды был сух, как скала под летним солнцем. Она неодобрительно покачала головой, однако Лотар счел нужным не обращать на это внимания. Последнее время он вообще предпочитал жить своим умом и отказывался прислушаться к советам, даже если они исходили от графини или Модестуса.
— Мое решение твердо. — Он стоял в нескольких шагах от трона, на котором сидела мачеха, и в упор смотрел на нее. — И я его не изменю, что бы вы, леди, ни делали.
— Ты выбрал не лучший момент… впрочем, это я уже говорила. Граф болен, и его состояние становится все хуже. Может, тебе стоит подумать о том, что это его убьет…
— Это смешно, леди, — криво усмехнулся Лотар. — Отцу всегда было безразлично, где я и что со мной. Его всегда волновала во всем свете одна-единственная персона — граф Андорский. К тому же мы с ним уже не раз говорили о моем отъезде.
— Вот-вот, — вмешался Модестус, который так же, как и Рейн, был приглашен на эту беседу. За последнее время он порядком сдал, ходил с трудом, быстро уставая, и магическим экспериментам предпочитал полудрему под теплыми лучами солнца. И все же Аманда, по всей видимости, серьезно рассчитывала на его поддержку, тем более что Лотар все еще относился к придворному магу с немалым уважением. — И не это ли послужило причиной болезни графа? Во всяком случае, вы, юноша, могли бы подождать выздоровления отца. Проявите немного терпения, и…
— К дьяволу! — Лотар отбросил свою маску спокойствия и нервно зашагал по комнате. — Мы с отцом разные люди, поймите, леди. И я не хочу терять годы на организацию приемов для этой зажравшейся местной знати. Когда я вижу их набитые дерьмом головы, я прихожу в бешенство. Разве я так уж много просил? Всего лишь разрешения жить так, как я хочу, спокойно изучать магию и никому не мешать. Так нет же, отец даже не стал меня слушать. Видите ли, старший сын, продолжатель рода… По рангу не положено! А я не хочу подчиняться идиотским традициям, которые мешают мне жить.
— Но…
— Я не закончил, — резко оборвал брат робкую попытку мага вклиниться в его речь. Тот насупился и обиженно замолчал. — Когда я сказал отцу, что запланированное им мое будущее меня лично не устраивает, он знаете что сказал? Знаете, конечно. Он сказал, что если я не хочу вести себя как сын графа, то он подумает, а стоит ли считать меня его сыном.
Рассказы мачехи и трофеи отца сделали свое дело — я с ранних лет готовил себя к воинской жизни. Это было нормальным, тем более как младший сын я не мог претендовать на слишком уж большую часть наследства, а жить в замке из милости брата не хотел, хотя наши с ним отношения складывались не так уж и плохо. Ко всеобщему удивлению, Лотар совершенно не испытывал тягу к воинским наукам, зато очень сблизился с Модестусом, и старик охотно делился с братом своими обширными познаниями. К явному недовольству отца, брат показал неплохие врожденные способности к боевым видам магии, которые, к примеру, у меня отсутствовали почти начисто.
Отец вообще был не слишком обрадован тем, что его сын и наследник ударился в магию, однако перечить не стал. Постепенно Лотар во многом догнал, а кое в чем и перегнал своего учителя, и о его мастерстве начали поговаривать в деревнях, причем не столько с уважением, сколько с суеверным страхом. Я тоже несколько раз порывался поучиться у Модестуса чему-нибудь полезному, однако, как я уже говорил, боги не дали мне Дара — я едва научился кое-как заговаривать раны, но дальше этого дело не пошло. К тому же меня куда больше привлекали мечи.
Отца это в какой-то мере даже порадовало. Во всяком случае, видя мое стремление, он приставил ко мне Брена — старого мечника, прослужившего в Андоре уже не один десяток лет. Этот иссеченный шрамами ветеран умел превосходно владел любым оружием, с радостью учил меня, еще неопытного сосунка, искусству владения мечом, секирой или боевым посохом и впоследствии стал моим вторым — после Аманды — другом. Правда, от этого друга мне не раз перепадали синяки, в основном наставленные тяжелым деревянным мечом.
Как я уже говорил, надежды народа на мирную жизнь оправдались далеко не полностью. Несмотря на закрытие Портала и разгром Темной армии Клана, в лесах осталось немало орков, объединившихся подчас в очень даже солидные отряды. Они промышляли грабежами, но не упускали случая и просто насолить людям. В леса эльфов они не совались — лучники Древнего народа быстро сумели остудить пыл налетчиков. Вообще в лесу эльфы были дома и покидали его с неохотой и только из-за нависшей над страной угрозы. Отношения с людьми у них были сложными, и, как следствие, Альянс благополучно распался вскоре после завершения Последней битвы. Если бы она дей-ствительно оказалась последней…
Да, эльфов они старались не трогать — несколько попыток проникнуть в Древние леса закончились для разбойников плачевно.
Аманда не раз рассказывала — и откуда она только знала подобные вещи? — что увидеть в лесу эльфа, если он того не хочет, совершенно невозможно. О присутствии лучников орки обычно узнавали только тогда, когда первые стрелы вонзались в зеленые горла, безошибочно находя щели в доспехах. Вскоре они оставили эти поползновения, однако ничто не мешало им вымещать злобу на мирных жителях, а армия не могла надежно контролировать обширные угодья знати.
Время от времени вспыхивали деревни, оставляя на пепелище только трупы — орки не щадили ни женщин, ни детей. Нападали они внезапно, и редко когда помощь успевала прийти вовремя. Даже торговые караваны теперь двигались только под усиленным конвоем, к глубокому огорчению торговцев, вынужденных платить солдатам за охрану своей безопасности. Впрочем, некоторые сочли требования солдат непомерными — но когда большой обоз торговца зерном из Шера был разграблен, а караванщики вырезаны поголовно, то щедрость толстосумов превысила всякие границы.
Довольно долго, почти год, Андор почти не страдал от набегов, возможно, потому, что остатки орков сосредоточились в основном на юге, там, где когда-то находился Портал, сожженный страшной магией Байда. Хозяйство постепенно пришло в норму, граф даже смог приобрести большие угодья у соседа, который перенес несколько плохих лет и отчаянно нуждался в деньгах. Замок Андор снова стал возвращать себе былую славу…
— Простите, милорд… — Хант слегка склонил голову, что, при некотором желании, можно было интерпретировать как вежливый поклон.
— Что такое?
В голосе графа сквозило откровенное недовольство. Еще бы, его оторвали от ужина, который был сегодня просто великолепен. Да еще тот факт, что он лично подстрелил здоровенного фазана, который сегодня украшал его стол. Леди Аманда, сидевшая на противоположном конце стола, отставила в сторону бокал с вином, а мы, быстренько проглотив последние куски, настроились слушать солдата. Ясно было, что просто так он не счел бы возможным прерывать обед своего господина.
Когда-то давно Хант был сотником в Андорском замке. Понятно, что до этого он был десятником, а до того — рядовым, но речь не об этом. Не знаю, какую службу он сослужил отцу, но по возвращении с войны Хант был назначен главой гарнизона замка — случай беспрецедентный, поскольку должность эта всегда считалась предназначенной для тех, кого личная доблесть или удачное рождение снабдили рыцарскими шпорами.
Лично я против Ханта никогда ничего не имел, хотя был он нелюдим, сторонился любого общества, кроме общества своих солдат, а временами бывал просто груб. Боец он был отменный, это признавали даже и те, кто не был доволен его назначением на столь завидный пост. Правда, при этом обязательно язвительно добавляли, что махать мечом — не самое необходимое умение для командира гарнизона.
Так или иначе, но теперь Хант был, по сути, третьим лицом в замке — себя с Лотаром я, безусловно, не считаю. Аманда с ним тоже вполне ладила, а Модестус — не очень, называя Ханта за глаза, а иногда и в глаза тупым солдафоном.
— Мой лорд, — пробасил сотник, — к нам прибыл гонец из Заозерья. С дурными вестями.
Заозерье я знал, мы с Лотаром там как-то раз побывали, это была чуть ли не самая граница Андора. Паршивая в общем-то деревенька — стояла она на самом краю порядком заболоченного леса. Конечно, особых трясин там не было, но промокнуть можно было изрядно. А вот пригодных для пахоты земель там было мало, поэтому год от года жители деревни слали к отцу ходоков с просьбой скостить подати. Кажется, недавно и приходили…
— С дурными? — нахмурился граф. — Какие у них там, черт их раздери, могут быть дурные вести? Я даже скостил с них половину налога, так эти лентяи что, придумали повод не платить и оставшееся? Или они снова считают, что сторожевой отряд выпивает слишком много пива?
— Нет, мой лорд, тут дела куда хуже. Дело вот в чем… Сначала тревожную новость принес мальчишка из этого самого Заозерья. Парню было вряд ли больше лет, чем мне, и выглядел он до смерти перепуганным. Было отчего…
По его словам, он видел в лесу большой отряд “чудищ” — по описанию даже я, никогда их не видевший, безошибочно узнал орков и троллей. Он тут же бросился в деревню, стараясь двигаться незаметно, чтобы не попасть к страховидлам в лапы, где и рассказал о своем открытии десятнику. Тот немедленно отрядил бойца, который и доставил парня пред грозные очи графа. Конечно, считать мальчишку никто не учил, однако его слова о том, что чудищ было куда больше, чем жителей в его деревеньке, не на шутку встревожили отца.
— Добрались и до нас, — хмуро сказал он, теребя пальцами рукоять меча, с которым не расставался почти никогда, разве что в постели. — Не думал я, что они пойдут на нас…
— Чему удивляться, милорд? — заметил Хант. — Они, может, и рады бы мимо ваших владений пройти, да там, на севере, эльфы. А если уж они в Древний лес сунутся, так там им быстро рога поотшибают. Эльфы, они для орков страшнее всего.
— Мы тоже не подарок, — усмехнулся граф, только улыбка эта вышла несколько зловещей. — Поднимай своих парней, Хант. Эту мразь надо найти и уничтожить. В замке оставишь пару десятков арбалетчиков и десяток мечников во главе с Бреном.
— Мало, милорд. Для обороны нужно больше людей. — Несмотря на нелицеприятное мнение о нем Модестуса, Хант был опытным воином, в чем-то, возможно, куда опытнее графа, однако отец не собирался прислушиваться к мнению солдата. Даже если этот солдат — командир гарнизона его родового замка.
— Я сказал! — отрезал он, и у Ханта сразу пропало желание спорить. — Выступаем через час.
— Милорд сам поведет отряд?
— Да.
Больше не было сказано ни слова. Хант пожал плечами, снова изобразил свой полупоклон и вышел, спиной выражая неодобрение.
Потом я узнал, что отец все же прислушался к мнению сотника, однако сделал это по-своему — по его приказу Брен разнес на стены арбалеты, и все мужчины из замковой прислуги теперь твердо знали — в случае чего, их место — на стенах. Стрелки из них были, понятно, никакие, однако даже неприцельный залп полусотни тяжелых арбалетов способен отпугнуть неприятеля. Впрочем, Андор был неприступен, по крайней мере за всю историю замка никто и никогда не мог взять его приступом.
Солдат провожали торжественно, девки из замковой деревни осыпали их цветами, а я видел, как Хант хмурился, и не понимал его — разве война не праздник? Что может быть веселее лихой битвы, ради которой солдаты и оттачивали свое умение в долгих тренировках на плацу. Если бы я мог, я бы тоже стоял там, среди них… увы, отец даже слушать не захотел.
— Любуешься? — Брен подошел почти бесшумно. В обычное время я бы его заметил, но сейчас был поглощен торжественным зрелищем.
— Брен, ну почему отец не позволил мне…
— Ты еще мал, — сказал, как отрезал, воин, нахмурив седые брови и с явным неодобрением наблюдая за процессией.
— Вчера я трижды тебя зацепил! — возмутился я, однако Брен лишь равнодушно пожал плечами.
— Мал и слаб… И не торопись, парень, на твою долю еще выпадет махать мечом. Чует мое сердце, война еще не завершилась.
— Что ж в этом плохого? — Я был очень удивлен. Мне всегда казалось, что для таких бойцов, как Брен и Хант, сражения милей всего на свете. — Или ты хочешь, чтобы твой меч ржавел от безделья?
Старый мечник долго молчал, затем вздохнул:
— Лучше бы ржавел…
Отряд ушел, а я долго стоял на привратной башне и глядел вслед колонне. Мог ли я тогда предполагать, что эти солдаты, большинство из которых и никого не убили-то в своей жизни, скоро действительно вступят в бой. Бой, когда противник дерется за свою жизнь, а значит — с удвоенной яростью. Впрочем, даже если бы я и знал об этом, все равно в то время я вряд ли бы проникся какими-либо, отличными от зависти, чувствами. Меня настолько злило то, что я не могу участвовать в походе, что все остальное уже не имело никакого значения.
Они вернулись спустя два дня, и во многих домах запричитали женщины. Нет, отряд не был разбит, однако и победой это вряд ли можно было назвать — из ста бойцов в замок пришли только двадцать шесть человек.
Орки не хотели принимать боя, и если бы граф счел нужным, то он мог бы дать им уйти. Однако он не захотел этого и, по мнению многих, правильно сделал — этот отряд мог принести очень много бед. Их было много, почти полторы сотни, в срединных уделах уже давно не видели такой крупной орды. Когда орки поняли, что уклониться от схватки не удастся, они напали с яростью обреченных, и только меткость арбалетчиков Ханта спасла отряд от полного уничтожения. А потом орки и люди смешались в одну кучу, и арбалетчикам пришлось взяться за мечи.
Схватка была жестокой — ни один орк не захотел сдаваться, впрочем, это и неудивительно, после всего, что они творили в мирных деревнях, вряд ли кто-то из зеленых мог рассчитывать на снисхождение. Их кривые мечи собирали кровавую жатву среди воинов графа, однако люди оказались сильнее. Снова, в который уж раз, спасало людей тупое нежелание орков носить кольчуги — не только разбойники, но и легионы Клана пренебрегали доспехами, и лишь немногие натягивали легкую стальную рубаху на свои жилистые, покрытые свалявшейся шерстью торсы.
Последние воины орков пали, защищая паланкин, грудью прикрывая его от арбалетных болтов. К счастью, в орде не было огра, иначе нетрудно было бы предсказать исход сражения. Однако и орков хватило — почти две трети отряда было перебито. Двенадцать воинов пришлось оставить в деревне — везти их в замок было равносильно смертному приговору. Кто знает, сколько из них сумеет оправиться от ран.
Хант, трижды раненный в этом бою, рассказал, что, когда отец откинул полог паланкина, прямо ему в грудь ударила стрела, выпущенная той, кто находилась внутри. Короткий тяжелый болт, как бумагу, прошил нагрудник доспехов отца, и граф как подкошенный рухнул, не успев даже вскрикнуть. Остальные бросились в атаку, но стрел больше не было…
Из паланкина вытащили самку тролля и зарубили на месте — ее наряд говорил о том, что это не простая… женщина. Она пыталась сопротивляться, однако ее длинный и тонкий кинжал не смог противостоять кольчугам воинов и их смертоносным обоюдоострым мечам. И недаром ее защищали до последнего вздоха — похоже, что именно она командовала отрядом, хотя Аманда не могла припомнить подобного случая… Пока Марик, один из учеников Модестуса, исполнявший обязанности отрядного медика, приводил графа в чувство, солдаты переворошили кучу шкур, устилавших паланкин, и обнаружили крошечного тролля, не более чем трехгодовалого возраста.
Его хотели тут же прирезать, однако уже пришедший в себя отец не позволил им этого…
Так в замке появился Зулин.
— Милорд, позволительно ли мне будет…
— Говори! — приказал отец, хотя прозвучал этот приказ довольно тихо. Прошло всего три дня, и граф был еще очень слаб.
Рана оказалась довольно тяжелой, хорошо хоть стрела не была отравленной, были и такие случаи. И все же на несколько недель Модестус запретил ему вставать с постели, в чем его поддержала Аманда, знающая о врачевании едва ли меньше самого колдуна.
Теперь граф лежал на взбитых подушках и принимал решения в этой не слишком благородной, но довольно полезной для здоровья позе.
В опочивальне, которая на некоторое время стала залом Совета, собрались многие из тех, чье слово иногда все же достигало ушей упрямого отца. Аманда, Модестус, Брен и Хант, ну и, разумеется, мы с Лотаром. Начиная с десяти лет сыновья лорда непременно должны присутствовать на подобных собраниях. Обычно я рассматривал это занятие как неприятную обязанность, однако сегодня, учитывая, о чем намерен-вести речь Раббан, собрание обещает быть далеко не таким скучным, как обычно.
Раббан замялся, и мне представилось, что он все же не решится сказать то, что задумал. Я бы на его месте рисковать не стал.
Впрочем, Раббан был лицом особенным — его предки служили еще первому графу Андорскому, во всяком случае, так утверждал он сам, а проверить его было более чем сложно — не многие из рода графов Андорских вели летописи, да и не слишком это интересовало лорда.
Однако постепенно громогласные заявления мажордома возымели действие, и сейчас отец его в какой-то степени даже ценил. Не думаю, что это помешало бы ему, будучи в плохом настроении, отправить толстяка на плаху, однако когда настроение бывало получше, то он позволял управляющему даже спорить с собой, чего не дозволялось в замке никому.
За исключением определенной тяги к самовосхвалению, в остальном Раббан был весьма неплохим человеком. Пожалуй, то, что замок не приходил в упадок, было в немалой степени его заслугой.
На этой почве он нашел общий язык и с Амандой, которая, хотя и не слишком стремилась заниматься решением повседневных вопросов, все же уделяла им куда больше внимания, чем отец. Да и с другими обитателями Андор-холла он не ссорился, а зачастую и оказывал неоценимую помощь, выбирая подходящие моменты и донося до ушей графа просьбы его подданных в таком виде, что тот иногда даже шел навстречу. За это Раббана ценили.
Вот и сейчас он выступал, в определенной мере, посланцем местного населения, хотя, подозреваю, выражал и свое собственное отношение к делу. Я-то знал, о чем он поведет речь, и намеревался изо всех сил ему возражать — редкий в общем-то случай, обычно управляющий просил у графа милостей — налог там с некой деревушки чуть уменьшить или свадьбу кому из сервов разрешить с девкой из другой деревни. Бывало, Раббан и за провинившихся заступался.
Наконец мажордом все же набрался смелости и пробормотал, глядя в пол:
— Прикажите прирезать этого ублюдка, милорд…
В глазах у отца появились первые всполохи пока еще сдерживаемого гнева, и Раббан затараторил, понимая, что очень скоро ему заткнут рот, и стараясь успеть высказать все, что хотел.
— Чернь волнуется, милорд… говорят… дурно в дом… этакую нечисть… девки сглазу боятся… намедни у Эдны выкидыш был… месяца три не доносила всего-то… Старики вон беду чуют… Ночью в Заречье град прошел, все всходы побило… И воины недовольны, говорят, дурной знак…
— Мо-о-олчать!!! — взревел граф, порываясь подняться и тут же бессильно падая на подушки.
Некоторое время он тяжело дышал, на губах показалась кровь, и Модестус забормотал какие-то свои лечебные заклятия. Аман-да чуть не бегом принесла графу кубок с отваром на травах, он выпил, закашлялся, некоторое время ловил ртом воздух, затем постепенно пришел в себя и продолжил уже спокойным тоном. Только от этого тона всех присутствующих мороз продирал по коже. — С каких пор ты, падаль, осмеливаешься оспаривать мое слово? Или я уже не господин в этих землях? Приказ был ясен — щенок будет жить! И каждый, кто хотя бы в мыслях посмеет… будет сурово наказан. Я не допущу, чтобы кто-нибудь посмел учинить самосуд…
Сонный отвар сделал свое дело, и голова графа бессильно упала на подушку, глаза закрылись и дыхание стало ровнее.
— Эту тварь надо убить, — убежденно заговорил Раббан, обращаясь теперь к остальным, поскольку граф слышать его не мог. — Нет, ну видано ли такое, держать в доме эдакую нечисть?
— А по-моему, очень даже “чисть”, — вставил я. — Его как раз вымыли, какая ж он нечисть?
— Ха-ха, — без тени улыбки проговорил Хант. — Мне очень смешно. Но я все же согласен с управляющим. Что может выйти хорошего, если эта проклятая тварь будет слоняться по замку? Вырастет, убежит и наверняка приведет с собой врагов. Вон сколько их еще по лесам бродит. А тролли растут быстро, это вам не люди.
— Я не убиваю детей, — нахмурившись, бросил Брен, и на его скулах заиграли желваки. — Я сражаюсь только с воинами. И вам, кстати, совершить это злодейство не дам.
— Какое же это убийство? — всплеснул руками мажордом. — Убийство, это когда человека жизни лишаешь. А тут… все равно что жабу растоптать. И вообще, без орков и троллей мир становится чище.
— Опомнись, Раббан, — очень тихо проговорила Аманда, в ее голосе звучала дрожь. — Ты сам-то понимаешь, что предлагаешь? Вы только что убили его мать, а он же уже не грудной, понимает. Пойми, он еще совсем мал… да, его мать была врагом, но сам-то он, кажется, не причинил тебе зла, верно ведь?
— Если я выращу волчонка вместе с овцами, то рано или поздно он устроит себе пир. Из свежей баранины. И его не остановит, если до этого я год буду его гладить и хорошо кормить, — вместо управляющего ответил Хант. — Это проклятое племя надо изводить под корень.
Модестус обвел взглядом собравшихся и негромко сказал:
— Мужество воина не только в том, чтобы убивать. Тролль будет расти вместе с детьми господина, пусть он лучше узнает людей, сдружится с ними. Может, когда-нибудь орки и люди смогут жить в мире… и кто знает, не положит ли начало этому миру тот, кого вы сегодня зовете ублюдком и нечистью. Легко взмахнуть мечом… куда труднее смотреть в будущее и думать о своем народе.
— Очень глубокомысленно! — съязвил Раббан. — Очень умно и высокопарно, но искренно ли, а, старик? Твоих детей убивали орки? Твой дом горел, подожженный их факелами? Или, может, на твоих глазах орки разрывали на куски твою жену? Молчишь… Да если бы на твою долю пришлась хоть малая толика того, что досталось людям во время войны, то ты первый схватил бы нож.
— Все ваши споры яйца выеденного не стоят, — с таким знакомым, почти отцовским, холодком в голосе заметила Аманда. — Граф, как мне кажется, приказал, так что вам остается только подчиниться. Или кто-то горит желанием вывести Эриха из себя?
Да, это был удар ниже пояса. Одно дело строить козни на словах и совсем другое — рисковать обрушить на свою голову гнев графа. Как правило, это заканчивалось в лучшем случае плетьми, а если особо раздразнить лорда, то дело могло дойти и до плахи. Все присутствующие это знали, и кроме нас, его сыновей, и Аманды, хоть раз, но находились достаточно близко от такого состояния. Повторять это никому не хотелось.
Насупившись, Раббан замолчал. Хант скрипел зубами, и его рука то и дело теребила рукоять меча. Модестус отвесил в сторону Аманды легкий поклон, на что та ответила легкой улыбкой. В этот момент я понял, что она из жены графа уже превратилась в графиню — не титул определяет умение править. Она это умение, безусловно, приобрела — может, ей и раньше приходилось ставить на место подданных, кто знает, прошлое Аманды было покрыто мраком, и никто посторонний не допускался в эти сокровенные уголки ее памяти, но в том, что она была не простой деревенской девчонкой, я ни капли не сомневался.
Не знаю, были ли сказанные Модестусом слова отражением мыслей отца и, принимая решение сохранить жизнь маленькому пленнику, действительно ли он руководствовался этими доводами…
Вряд ли, скорее приказ он отдал, повинуясь минутному настроению, а уж потом Модестус и Аманда смогли придумать, как объяснить это людям и не вынуждать лорда отказаться от своего слова. Впрочем, он вообще не имел такой привычки — менять свое мнение, даже если его упрямство шло во вред ему самому. Отец всегда говорил, что слово лорда должно быть тверже алмаза, правда, при этом добавлял, что принимать решение надо обдуманно. Сам же он не всегда следовал этому своему мнению и часто отдавал приказы по горячке, как, возможно, и в этот раз. Так или иначе, но Зулин, как звали юного тролля, остался жив, и более того, стал нашим товарищем по играм. Возможно, с годами отец и сам уверовал в то, что на том собрании так красиво высказал старый колдун, во всяком случае, в своем решении он остался тверд, и постепенно и замковая челядь, и жители окрестных деревень привыкли к странному созданию, поселившемуся в Андорской твердыне.
С тех пор прошло много лет, но я почему-то помню каждое слово, сказанное тем вечером…
— И все-таки ты намерен уйти… — Голос Аманды был сух, как скала под летним солнцем. Она неодобрительно покачала головой, однако Лотар счел нужным не обращать на это внимания. Последнее время он вообще предпочитал жить своим умом и отказывался прислушаться к советам, даже если они исходили от графини или Модестуса.
— Мое решение твердо. — Он стоял в нескольких шагах от трона, на котором сидела мачеха, и в упор смотрел на нее. — И я его не изменю, что бы вы, леди, ни делали.
— Ты выбрал не лучший момент… впрочем, это я уже говорила. Граф болен, и его состояние становится все хуже. Может, тебе стоит подумать о том, что это его убьет…
— Это смешно, леди, — криво усмехнулся Лотар. — Отцу всегда было безразлично, где я и что со мной. Его всегда волновала во всем свете одна-единственная персона — граф Андорский. К тому же мы с ним уже не раз говорили о моем отъезде.
— Вот-вот, — вмешался Модестус, который так же, как и Рейн, был приглашен на эту беседу. За последнее время он порядком сдал, ходил с трудом, быстро уставая, и магическим экспериментам предпочитал полудрему под теплыми лучами солнца. И все же Аманда, по всей видимости, серьезно рассчитывала на его поддержку, тем более что Лотар все еще относился к придворному магу с немалым уважением. — И не это ли послужило причиной болезни графа? Во всяком случае, вы, юноша, могли бы подождать выздоровления отца. Проявите немного терпения, и…
— К дьяволу! — Лотар отбросил свою маску спокойствия и нервно зашагал по комнате. — Мы с отцом разные люди, поймите, леди. И я не хочу терять годы на организацию приемов для этой зажравшейся местной знати. Когда я вижу их набитые дерьмом головы, я прихожу в бешенство. Разве я так уж много просил? Всего лишь разрешения жить так, как я хочу, спокойно изучать магию и никому не мешать. Так нет же, отец даже не стал меня слушать. Видите ли, старший сын, продолжатель рода… По рангу не положено! А я не хочу подчиняться идиотским традициям, которые мешают мне жить.
— Но…
— Я не закончил, — резко оборвал брат робкую попытку мага вклиниться в его речь. Тот насупился и обиженно замолчал. — Когда я сказал отцу, что запланированное им мое будущее меня лично не устраивает, он знаете что сказал? Знаете, конечно. Он сказал, что если я не хочу вести себя как сын графа, то он подумает, а стоит ли считать меня его сыном.