Капитан Биггар фыркнул, а затем еще хмыкнул, крякнул и присвистнул.
-- Мун пи ноан лап лао! -- досадливо отмахнулся он. -- Вы ведь умеете
танцевать, верно?
-- Танцевать?
-- Лучше всего чарльстон. Это все, что от вас требуется. Несколько па
старого доброго чарльстона.
Билл пошевелился, как мертвец, которому мешают шевелиться гробовые
пелены. В движение его привела острая колика негодования. Праведный гнев
наполнил душу. Человек угодил в такую передрягу и трижды за день потерпел
фиаско, а этот тип предлагает ему танцевать, как Давид танцевал перед
Саулом. И похоже, это только начало, дальше Белый Охотник еще, пожалуй,
потребует комических куплетов, и фокусов, и пародий на всем нам хорошо
известных звезд эстрады. Он что думает, что здесь открывается новый театр
"Водевиль"? Или что начинается деревенский концерт для сбора средств в фонд
реставрации церковного органа?
Подыскивая слова, чтобы смачнее выразить все, что он думает по данному
поводу, Билл вдруг обнаружил, что капитан Биггар тем временем приступил к
новому рассказу из своих запасов. Этот любимый сын Куала-Лумпура, видимо,
имел, подобно Марку Аврелию, подходящие истории на все случаи жизни. Но там,
где римский император обходился отдельными шуточками в духе Боба Хоупа или
Граучо Маркса, капитан Биггар предпочитал повествовательный жанр.
-- Да, чарльстона, -- повторил капитан Биггар, -- и сейчас я вам
объясню, о чем речь. Мне вспомнился один случай, который произошел с Толстым
Фробишером и супругой греческого консула. Это воспоминание вспыхнуло
внезапно, как молния с небес.
Он замолчал. Его беспокоило ощущение, что он что-то упустил. Но потом
он вспомнил. Ну конечно. Виски. Капитан Биггар подошел к столу и наполнил
стакан.
-- Где Толстый Фробишер в то время служил, в Смирне, Яффе или Стамбуле,
-- произнес он, осушив половину, а с тем, что осталось, возвращаясь к
дивану, -- боюсь, не смогу вам сказать. С годами эти мелкие подробности
забываются. Может быть, даже в Багдаде или еще где-нибудь, мало ли. Забыл,
честно признаюсь. Но суть в том, что он находился где-то там такое и в один
прекрасный вечер отправился на прием, или суарею, или как эти сборища
называют, в какое-то посольство. Ну, вы знаете, о чем я. Прекрасные дамы и
блестящие кавалеры, во фраках и туалетах, отплясывают вовсю, как полоумные.
И вот по ходу дела получилось так, что Толстый вышел танцевать чарльстон в
паре с супругой греческого консула. Не знаю, видел ли кто-нибудь из вас, как
Толстый Фробишер танцует чарльстон?
-- Ни его сиятельство, ни я, сэр, не имеем чести быть знакомы с
мистером Фробишером, -- вежливо напомнил ему Дживс.
-- С майором Фробишером, черт подери, -- высокомерно поправил капитан
Биггар.
-- Прошу меня простить, сэр. С майором Фробишером. И по причине
незнакомства техника исполнения майором Фробишером танца чарльстон для нас
-- книга за семью печатями, сэр.
-- Да? -- капитан Биггар опять наполнил свой опустевший стакан. -- Ну
так я вам скажу. Его техника, как вы выражаетесь, отличается мощностью. Он
не жалеет сил. В старину таких танцоров называли трехворотничковыми. К тому
моменту, когда Толстый Фробишер заканчивает танцевать чарльстон, его
партнерша чувствует себя так, как будто едва живая выбралась из драки. Так
было и в тот вечер. Он подцепил супругу греческого консула и давай с ней
притопывать и подпрыгивать, крутить ее то туда, то сюда, бросать на одну
руку, перекидывать на другую, и вдруг -- догадайтесь, что произошло?
-- У дамы случился разрыв сердца, сэр?
-- Нет, разрыв сердца у дамы не случился, но случилось нечто такое, что
у всех присутствующих могло бы его вызвать. Потому что хотите верьте, хотите
нет, но раздался металлический лязг и из-за пазухи у этой дамы стали
вываливаться серебряные ложки, серебряные вилки и даже, уверял Толстый
Фробишер, набор головных щеток с черепаховым верхом. Оказывается, супруга
консула была закоренелой клептоманкой и использовала пространство между
корсажем и тем, что там они носят под платьем, -- я человек неженатый,
вдаваться в подробности не могу -- в качестве банковского сейфа.
-- Получилась неловкость для майора Фробишера, сэр.
Капитан Биггар удивился.
-- Для Фробишера? Почему? Он же не присваивал эти вещи, а только
способствовал их обнаружению. Вы что, не поняли, к чему я клоню? Я уверен,
если Кривой Рочестер пустится плясать чарльстон с миссис Спотсворт и
употребит хотя бы десятую долю той энергии и воли к победе, что и Толстый
Фробишер, мы скоро вытряхнем эту подвеску у нее из-за пазухи. Толстый бы ее
извлек на свет Божий за первые же десять тактов. И кстати говоря, нам
понадобится музыка. Ага, я вижу, там в углу стоит граммофон. Вот и
прекрасно. Ну? Вам понятен план?
-- Вполне, сэр. Его сиятельство танцует чарльстон с миссис Спотсворт, и
в конце концов закатившаяся подвеска выкатится и упадет, "как благодатный
дождь с небес на нивы упадает".
-- Точно! Как вы расцениваете эту идею?
Дживс переадресовал вопрос в высшие инстанции.
-- Как ваше сиятельство расцениваете эту идею? -- почтительно
поинтересовался он.
-- Что? -- отозвался Билл. -- Как вы сказали?
-- То есть вы не слушали? -- возмутился капитан Биггар. -- Ну знаете
ли, видел я нахалов, но...
Дживсу пришлось вмешаться.
-- По-моему, сэр, в данных обстоятельствах рассеянность его сиятельства
более чем понятна, -- заметил он с укоризной. -- По его погасшему взору
видно, что "природный цвет его решимости хиреет под налетом мысли бледным".
Капитан Биггар предлагает, милорд, чтобы ваше сиятельство пригласили миссис
Спотсворт на танец под названием чарльстон. В ходе танца, если ваше
сиятельство приложит достаточно темперамента, искомая подвеска вытряхнется и
упадет на пол, и вы, милорд, без труда подберете ее и сунете в карман.
С четверть минуты у Билла ушло на то, чтобы смысл этих слов проник в
его подавленное сознание, но, проникнув, он произвел электрическое действие.
В глаза его вернулся блеск, спина выпрямилась. На горизонте снова зажглась
надежда и пробудила его к жизни. И когда Билл встал с кресла с бодрым видом
человека, готового на все, в нем было что-то от его жизнерадостного предка,
которого в эпоху Реставрации за нахрап и галантное обхождение с дамами при
дворе короля Карла Второго любовно называли "шалун Рочестер".
-- Ведите меня к ней! -- сказал Билл ясным и звонким голосом. -- Ведите
меня к ней, это все, чего я прошу, а остальное предоставьте мне.
Но и вести его к ней в конечном счете не потребовалось, так как в эту
минуту она собственной персоной вошла с террасы в гостиную, прижимая к груди
своего мопсика Помону.
Помона, завидев всю компанию, закатилась в пронзительном лае. Можно
было подумать, будто ее раздирают на части раскаленными щипцами, хотя на
самом деле она таким способом выражала радость. В минуты восторга она всегда
громко верещала, отчасти как погибшая душа, а отчасти как ошпаренная кошка.
Из библиотеки выбежала встревоженная Джил, но миссис Спотсворт
успокоила ее:
-- Ничего, милочка, она просто разволновалась. Но может быть, вы
занесете ее в мою комнату, если идете наверх? Это вас не слишком затруднит?
-- Нисколько, -- холодно ответила Джил. И вышла из комнаты с Помоной на
руках.
А Билл приблизился к миссис Спотсворт.
-- Потанцуем? -- предложил он.
Миссис Спотсворт удивилась. Только что в саду на скамейке, в
особенности после пропажи подвески, ей показалось, что хозяин дома настроен
на довольно байронический лад. И вдруг этот неожиданный дух веселья --
откуда что берется?
-- Вы хотите танцевать?
-- Да. С вами, -- ответил Билл, вкладывая в свои слова весь спектр
придворных интонаций эпохи Стюартов. -- Это будет совсем как когда-то в
Каннах.
Миссис Спотсворт была женщина проницательная. Она, конечно, заметила,
что в дальнем конце комнаты прячется капитан Биггар, и сообразила, что
появилась отличная возможность разбудить в нем спящего зверя, который спит,
по ее понятиям, как-то уж слишком крепко. Что мешает Белому Охотнику
развернуться в роли страстного обожателя, она не знала, зато ей было хорошо
известно, что самое верное средство раскочегарить заленившегося поклонника
-- это продемонстрировать ему, как любимая женщина отплясывает в объятиях
другого, тем более такого красавчика, как Вильям, граф Рочестер.
-- О да, давайте! -- весело откликнулась миссис Спотсворт, вся
загоревшись. -- Как живо я помню те дни! Лорд Рочестер танцует
восхитительно, -- объяснила она капитану Биггару, она же понимала, как ему
обидно было бы, если бы эта достоверная новость прошла мимо его ушей. --
Обожаю танцевать. Единственное оставшееся на свете безгрешное удовольствие.
-- Еще бы! -- подхватил Билл с таким же энтузиазмом. -- Старый
чарльстон... Вы помните его?
-- Неужели нет!
-- Поставьте пластинку с чарльстоном, Дживс.
-- Очень хорошо, милорд.
Когда Джил, доставив Помону в спальню миссис Спотсворт, возвратилась в
гостиную, там были только Билл, Дживс и миссис Спотсворт, ибо капитан
Биггар, не в силах выдержать представившегося ему зрелища, сбежал через
стеклянную дверь в немую ночь.
Что он сам же и задумал это возмутительное представление, эту смесь
непристойностей французской революционной карманьолы с наиболее рискованными
чертами туземных плясок, которые он наблюдал в Экваториальной Африке, отнюдь
не развеивало мрак его души. У лягушек на лужайке, по которой он
прохаживался со свирепым выражением на лице, сложилось впечатление, будто с
неба на них сыплются ботинки одиннадцатого размера.
Отрицательное мнение о чарльстоне в исполнении хозяина дома и любимой
женщины капитана Биггара разделяла и Джил. Наблюдая с порога за танцующими,
она чувствовала, как у нее в душе поднимается та же дурнота, что испытал и
Белый Охотник, выслушивавший обмен любезностями на садовой скамейке.
Возможно, в том, как вел себя Билл, и не было настоящего состава
преступления, но какие-то полицейские меры, она считала, необходимо было
принять немедленно. Против таких вещей должен быть закон.
Невозможно описать словами танец чарльстон, как его исполняли, с одной
стороны, женщина, обожающая танцевать чарльстон и разошедшаяся вовсю, а с
другой -- молодой человек, вознамерившийся во что бы то ни стало так
растрясти свою даму, чтобы из глубин ее существа выкатилась бриллиантовая
подвеска, где-то там застрявшая. Достаточно, наверно, будет сказать, что
если бы в это время в комнату случайно зашел майор Фробишер, ему бы сразу
вспомнились добрые старые времена в Смирне, или в Яффе, или в Стамбуле, а
может, в Багдаде. Миссис Спотсворт он бы, к ее выгоде, сравнил с супругой
греческого консула, а Билла одобрительно похлопал бы по спине и признал бы,
что тот выкаблучивается не хуже, а может, и лучше его самого.
Из библиотеки пришли Рори и Моника и не скрыли своего изумления.
-- Боже милосердный! -- проговорила Моника.
-- Старина Билл лихо кромсает ковер каблуками, а? -- заметил Рори. --
Пошли, моя красавица, вольемся в толпу ликующих.
Он обхватил жену за талию, и сцена стала массовой.
Джил, не в силах более выносить это возмутительное зрелище, повернулась
и вышла. По пути к себе в комнату она довольно плохо думала о своем женихе.
Девушке с идеалами всегда неприятно убедиться в том, что она связала свою
судьбу с повесой, но теперь она убедилась, что Вильям, граф Рочестер, --
просто-напросто развратник, у которого могли бы еще пройти курс заочного
обучения Казанова, и Дон Жуан, и самые грубые древнеримские императоры.
-- Я когда танцую, -- произнесла миссис Спотсворт, которая тоже лихо
кромсала ковер, -- то ног под собой вообще не чувствую.
Моника поморщилась:
-- Если бы вы танцевали с Рори, вы бы свои ноги очень даже чувствовали.
Он то вспрыгнет тебе на ногу, то соскочит, хоть бы уж что-нибудь одно.
-- Ох! -- вдруг вскрикнула миссис Спотсворт: Билл только что приподнял
ее и с размаху поставил обратно на пол с такой силой, что майор Фробишер
наверняка пришел бы в восторг. Теперь она стояла и терла бок. -- Я, кажется,
что-то растянула, -- сказала она и проковыляла к креслу.
-- Не удивительно, -- отозвалась Моника, -- когда Билл так разошелся.
-- Ой, надеюсь, это просто растяжение, а не мой старый радикулит. Он
меня ужасно мучает, особенно если я оказываюсь в сыром помещении.
Трудно поверить, но Рори не сказал ей на это: "Как в Рочестер-Эбби, а?"
-- и не произнес вслед за этим свою любимую остроту насчет протекающей зимой
крыши. Он наклонился и рассматривал какой-то предмет на полу.
-- Эге, -- проговорил Рори. -- Это что такое? Это ведь ваша подвеска,
миссис Спотсворт?
-- О, спасибо, -- сказала миссис Спотсворт. -- Да, это моя. Наверно,
закатилась за... Оххх! -- Она не договорила и снова скрючилась от боли.
-- Вам надо немедленно лечь в постель, Розалинда, -- захлопотала над
ней Моника.
-- Да, наверно.
-- С хорошей горячей грелкой.
-- Да.
-- Рори поможет вам подняться по лестнице.
-- С удовольствием, -- сказал Рори. -- Интересно, почему это всегда
говорят: "Хорошая горячая грелка"? Мы в "Харридже" говорим наоборот:
"Отвратительная горячая грелка". Современные электрические одеяла, которые
имеются у нас в продаже, делают водяную грелку анахронизмом. С тремя
переключениями: "Осенняя бодрость", "Весеннее солнышко" и "Мэй Вест".
Они медленно двинулись к двери. Миссис Спотсворт тяжело опиралась на
его руку. Как только они скрылись за дверью, Билл, провожавший их безумным
взглядом, вскинул руки в жесте полного отчаяния:
-- Дживс!
-- Да, милорд?
-- Это конец.
-- Да, милорд.
-- Она улизнула в нору.
-- Да, милорд.
-- Вместе со своей подвеской.
-- Да, милорд.
-- Так что если вы не сможете ничего предложить, чтобы выманить ее из
комнаты, -- мы погибли. Можете вы что-нибудь предложить?
-- В данную минуту нет, милорд.
-- Я так и думал. Вы же всего лишь смертный человек, а тут задача
вне... этого самого... как это говорится, Дживс?
-- Вне пределов человеческих возможностей, милорд.
-- Вот именно. Знаете, что я собираюсь сейчас сделать?
-- Нет, милорд.
-- Лечь спать, вот что. Лягу спать и постараюсь заснуть и забыть.
Правда, заснуть мне, конечно, не удастся, где там, у меня каждый нерв торчит
наружу и кончики завиваются.
-- Возможно, если ваше сиятельство попробуете считать овец...
-- Думаете, подействует?
-- Это широко признанное средство, милорд.
-- Гм... -- Билл задумался. -- Ну что ж, можно попытаться. Покойной
ночи, Дживс.
-- Покойной ночи, милорд.
Не считая мышиного писка за дубовыми панелями и периодических шорохов в
печных трубах, где ворочались во сне летучие мыши, в остальном Рочестер-Эбби
стоял погруженный в сонное безмолвие. Настал общеизвестный колдовской час
ночи. В Голубой комнате, приятно уставшие за день, мирно спали Моника и
Рори. Миссис Спотсворт отрубилась и посапывала в комнате королевы Елизаветы,
а заодно и Помона в корзинке у нее под боком. В комнате Анны Болейн честный
капитан Биггар, добрая душа, видел во сне добрые старые времена на реке
Ме-Вонг, которая является -- о чем и без нас хорошо известно читающей
публике -- притоком еще более многоводной и закрокодиленной реки Вонг-Ме.
В комнате-с-часами бодрствовала Джил, бессонными глазами глядя в
потолок, и Билл в комнате Генриха Восьмого тоже напрасно старался забыться
дремотой. Средство, предложенное Дживсом, хоть и пользовалось широким
признанием, однако все еще оставалось бессильным расплести сеть его забот.
-- Восемьсот двадцать две, -- бормотал он. -- Восемьсот двадцать три...
Восемьсот двадцать...
Тут он замолчал, и восемьсот двадцать четвертая овца, выделявшаяся изо
всех особенно глупым видом, так и повисла в воздухе. Дело в том, что
раздался стук в дверь, такой тихий и почтительный, какой могла произвести
рука только одного человека. Поэтому, когда минуту спустя дверь
приотворилась и вошел Дживс, Билл нисколько не удивился.
-- Прошу извинения у вашего сиятельства, -- изысканным тоном произнес
Дживс. -- Я бы не потревожил вас, если бы не услышал из-за двери ваши слова,
свидетельствовавшие о том, что моя рекомендация оказалась бесполезной.
-- Да, покамест она еще не сработала, -- сказал Билл. -- Но входите,
пожалуйста. Прошу. -- Он был бы сейчас рад кому угодно, лишь бы это была не
овца. -- Не говорите мне, -- вдруг приподнялся он на подушках, заметив блеск
торжества в глазах гостя, -- что вы что-то придумали.
-- Да, милорд, я счастлив сообщить, что, по-моему, я нашел выход из
создавшегося положения.
-- Дживс, вы -- чудо!
-- Благодарю вас, милорд.
-- Помню, Берти Вустер мне говорил, что нет такого затруднения,
которого вы не сумели бы разрешить.
-- Мистер Вустер всегда перехваливал меня, милорд.
-- Какое там! Недохваливал! Если вы действительно нащупали способ
преодолеть нечеловеческие трудности, возникшие на нашем пути...
-- Насколько я понимаю -- да.
Сердце Билла заколотилось о лиловую пижамную куртку.
-- Подумайте хорошенько, Дживс, -- умоляющим голосом произнес он. --
Каким-то образом нам надо выманить миссис Спотсворт из комнаты и продержать
ее снаружи на протяжении времени, достаточном для того, чтобы я ворвался
туда, отыскал подвеску, схватил и выскочил обратно, и чтобы ни одна живая
душа меня за этим делом не увидела. Если только я ничего не перепутал по
причине нервного расстройства, вызванного пересчитыванием овец, вы
утверждаете, что можете все это устроить. Но как? Вот вопрос, который
напрашивается. Как можно это сделать?
Дживс молчал. Его великолепные черты исказила гримаса страдания. Словно
ему неожиданно открылось нечто крайне огорчительное.
-- Прошу меня простить, милорд. Я ни в коем случае не хотел бы
позволить себе вольность...
-- Говорите, говорите, Дживс. Я весь внимание. В чем дело?
-- В вашей пижаме, милорд. Если бы я знал, что ваше сиятельство имеете
обыкновение спать в пижаме лилового цвета, я бы вам этого решительно не
посоветовал. Лиловый не к лицу вашему сиятельству. Мне уже случилось однажды
из лучших побуждений выступить по аналогичному поводу перед мистером
Вустером, который тогда тоже увлекался лиловыми пижамами.
Билл озадаченно посмотрел на Дживса.
-- Что-то я не пойму... Каким образом мы перешли на пижамы? --
растерянно спросил он.
-- Ваша пижама бросается в глаза, милорд. Такой едкий оттенок! Если
ваше сиятельство послушаете меня и перейдете на спокойный синий или мягкий
фисташково-зеленый...
-- Дживс!
-- Милорд?
-- Сейчас не время судачить о пижамах.
-- Очень хорошо, милорд.
-- Собственно говоря, я себе, пожалуй, даже нравлюсь в лиловом. Но, как
я уже сказал, это к делу не относится. Отложим дебаты до более
благоприятного момента. Но только вот что я вам скажу, Дживс. Если вы
действительно можете что-то дельное предложить по поводу этой дьявольской
подвески и из этого получится то, что нам надо, я отдам вам эту лиловую
пижаму, можете стереть ее в порошок, запахать в землю и посыпать сверху
солью.
-- Сердечно благодарен вам, милорд.
-- Это будет дешевая плата за ваши огромные услуги. Ну а теперь, когда
вы меня так раззадорили, рассказывайте, о чем речь. Что вы такое задумали?
-- Мой замысел очень прост, милорд. Он базируется на...
Билл поднял руку:
-- Не говорите. Дайте мне самому догадаться. На психологии индивидуума.
Правильно?
-- Совершенно верно, милорд.
Билл вздохнул с облегчением:
-- Я так и знал. Что-то мне подсказало. Не раз и не два, попивая
мартини с Берти Вустером в баре "Клуба трутней", я слушал, затаив дыхание,
его рассказы про вас и психологию индивидуума. Он говорил, что стоит только
вам дорыться до психологии индивидуума, и дело сделано, можно бросать в
воздух шляпу и плясать на лужайке. Продолжайте же, Дживс. Я внимаю вам с
замиранием сердца. Индивидуум, чья психология нас в данный момент занимает,
это, как я понимаю, миссис Спотсворт? Я прав или не прав, Дживс?
-- Вы совершенно правы, милорд. Не заметили ли вы, ваше сиятельство,
что составляет главный интерес миссис Спотсворт и занимает первое место в ее
мыслях?
У Билла отвисла челюсть.
-- Неужели вы явились сюда в два часа ночи, чтобы заставить меня снова
идти танцевать чарльстон с миссис Спотсворт?
-- Нет, нет, милорд.
-- Знаете, когда вы сейчас заговорили об ее главном интересе...
-- В характере миссис Спотсворт есть и другая грань, которую вы
упустили из внимания, милорд. Я согласен, что она заядлая любительница
танцевать чарльстон, но больше всего ее интересуют потусторонние явления. С
первой минуты, как она явилась в Рочестер-Эбби, она не устает выражать
горячую надежду на то, что сподобится увидеть призрак леди Агаты. Именно на
этом обстоятельстве я построил свой план, как раздобыть ее бриллиантовую
подвеску, план, который зиждется на психологии индивидуума.
Билл откинулся на подушки, разочарованный:
-- Нет, Дживс. Это не пойдет.
-- Милорд?
-- Я понял, к чему вы ведете. Вы хотите, чтобы я вырядился в плат и
юбку с фижмами и пробрался в комнату, где спит миссис Спотсворт, чтобы она,
если даже проснется и увидит меня, просто сказала: "А-а, призрак леди
Агаты!" -- перевернулась на другой бок и заснула опять. Ничего не выйдет,
Дживс. Ничто не заставит меня облачиться в дамские одежды, даже ради такого
важного дела. В крайнем случае я согласен снова налепить усы и нашлепку на
глаз.
-- Я бы вам не советовал, милорд. Даже на ипподроме некоторые клиенты,
как я заметил, при виде вашего сиятельства отшатывались в испуге. А дама,
обнаружив столь ужасное видение у себя в спальне, вполне способна завизжать
на весь дом.
Билл беспомощно развел руками:
-- Ну, вот видите. Ничего не получится. Ваш план аннулируется как
несостоятельный.
-- Нет, милорд. Ваше сиятельство, позволю себе заметить, не уловили его
суть. Главное в том, чтобы выманить миссис Спотсворт вон из комнаты и тем
самым создать условия, при которых ваше сиятельство сможете войти туда и
завладеть подвеской. Я вызываюсь постучаться к ней и попросить ненадолго
флакончик нюхательной соли.
Билл схватился за волосы:
-- Что вы сейчас сказали, Дживс?
-- Флакончик нюхательной соли, милорд.
Билл затряс головой:
-- Эти овцы, которых я тут пересчитывал, как-то плохо на меня
подействовали. У меня испортился слух. Мне почудилось, будто вы сейчас
упомянули нюхательную соль.
-- Так оно и было, милорд. Я бы при этом объяснил, что нюхательная соль
мне нужна, чтобы привести в чувство ваше сиятельство.
-- Ну вот, опять. Я прямо готов поклясться, что слышал, будто вы
сказали: "привести в чувство ваше сиятельство".
-- Именно, милорд. Ваше сиятельство пережили сильное потрясение.
Случайно оказавшись в полночный час вблизи разрушенной часовни, вы увидели
призрак леди Агаты, и вам стало дурно. Как вашему сиятельству удалось
добрести до своей комнаты, это навсегда останется тайной, но я вас застал в
почти бессознательном состоянии и поспешил к миссис Спотсворт занять немного
нюхательной соли.
Билл все еще недоуменно хлопал глазами.
-- Ничего не понимаю, Дживс.
-- Позвольте мне продолжить мои разъяснения, милорд. Как я это себе
представляю, милорд, услышав, что леди Агата, если можно так выразиться, под
самым боком, миссис Спотсворт загорится желанием немедленно бежать к
разрушенной часовне, чтобы самолично наблюдать это потустороннее видение. Я
вызовусь проводить ее туда, а в ее отсутствие вы, милорд...
Обычный человек, потрясенный проявлением чужой гениальности, как
правило, не сразу находит слова для выражения охвативших его чувств. Когда
Александер Грейам Белл в 1876 году, встретив в одно прекрасное утро своего
знакомого, сказал ему: "Слыхали последнюю новость? Я вчера изобрел телефон",
-- очень может быть, что знакомый просто молча переступил с ноги на ногу.
Вот так же и Билл. Он не мог выговорить ни слова, а лежал молча, заливаемый
волнами раскаяния из-за того, что мог усомниться в этом человеке. Все было
точно так, как неоднократно рассказывал Берти Вустер. Стоит только этому
вскормленному рыбой великому уму перейти к психологии индивидуума -- и дело
сделано, тебе остается лишь подбросить шляпу в воздух и пуститься в пляс на
зеленой лужайке.
-- Дживс, -- выговорил он наконец, когда к нему вернулся дар речи.
Но Дживс уже мерцал на пороге.
-- Спешу за нюхательной солью, милорд, -- пояснил он через плечо. --
Прошу прощения, я сейчас.
Минуты через две, хотя Биллу казалось, что дольше, он возвратился,
держа в пальцах маленький флакончик.
-- Ну? -- нетерпеливо спросил Билл.
-- Все прошло согласно плану, милорд. Дама реагировала в общем так, как
я и предвидел. Сразу же по получении известия она проявила интерес. Вашему
сиятельству известно выражение "Джимини Кристмас"?
-- Да нет, по-моему, я его никогда не слышал. Может быть, "Мерри
Кристмас"?
-- Нет, милорд. Именно "Джимини". Эти слова произнесла миссис
Спотсворт, когда узнала, что в разрушенной часовне можно наблюдать фантом
леди Агаты. Они, как я понял, выражают удивление и радость. Она заверила
меня, что в два счета накинет халат и по истечении названного срока выйдет
ко мне, прямо, как она сказала, с заплетенной косой. Я должен быть у двери и
проводить ее к месту события. Вашу дверь я оставлю приоткрытой, и ваше
сиятельство, глядя в щель, сможете проследить, когда мы уйдем. Как только мы
спустимся вниз по лестнице, я рекомендую немедленное действие, поскольку нет
нужды вам напоминать, что время...
-- ...решает все? Да, в этом нужды нет. Помните, что вы мне говорили
-- Мун пи ноан лап лао! -- досадливо отмахнулся он. -- Вы ведь умеете
танцевать, верно?
-- Танцевать?
-- Лучше всего чарльстон. Это все, что от вас требуется. Несколько па
старого доброго чарльстона.
Билл пошевелился, как мертвец, которому мешают шевелиться гробовые
пелены. В движение его привела острая колика негодования. Праведный гнев
наполнил душу. Человек угодил в такую передрягу и трижды за день потерпел
фиаско, а этот тип предлагает ему танцевать, как Давид танцевал перед
Саулом. И похоже, это только начало, дальше Белый Охотник еще, пожалуй,
потребует комических куплетов, и фокусов, и пародий на всем нам хорошо
известных звезд эстрады. Он что думает, что здесь открывается новый театр
"Водевиль"? Или что начинается деревенский концерт для сбора средств в фонд
реставрации церковного органа?
Подыскивая слова, чтобы смачнее выразить все, что он думает по данному
поводу, Билл вдруг обнаружил, что капитан Биггар тем временем приступил к
новому рассказу из своих запасов. Этот любимый сын Куала-Лумпура, видимо,
имел, подобно Марку Аврелию, подходящие истории на все случаи жизни. Но там,
где римский император обходился отдельными шуточками в духе Боба Хоупа или
Граучо Маркса, капитан Биггар предпочитал повествовательный жанр.
-- Да, чарльстона, -- повторил капитан Биггар, -- и сейчас я вам
объясню, о чем речь. Мне вспомнился один случай, который произошел с Толстым
Фробишером и супругой греческого консула. Это воспоминание вспыхнуло
внезапно, как молния с небес.
Он замолчал. Его беспокоило ощущение, что он что-то упустил. Но потом
он вспомнил. Ну конечно. Виски. Капитан Биггар подошел к столу и наполнил
стакан.
-- Где Толстый Фробишер в то время служил, в Смирне, Яффе или Стамбуле,
-- произнес он, осушив половину, а с тем, что осталось, возвращаясь к
дивану, -- боюсь, не смогу вам сказать. С годами эти мелкие подробности
забываются. Может быть, даже в Багдаде или еще где-нибудь, мало ли. Забыл,
честно признаюсь. Но суть в том, что он находился где-то там такое и в один
прекрасный вечер отправился на прием, или суарею, или как эти сборища
называют, в какое-то посольство. Ну, вы знаете, о чем я. Прекрасные дамы и
блестящие кавалеры, во фраках и туалетах, отплясывают вовсю, как полоумные.
И вот по ходу дела получилось так, что Толстый вышел танцевать чарльстон в
паре с супругой греческого консула. Не знаю, видел ли кто-нибудь из вас, как
Толстый Фробишер танцует чарльстон?
-- Ни его сиятельство, ни я, сэр, не имеем чести быть знакомы с
мистером Фробишером, -- вежливо напомнил ему Дживс.
-- С майором Фробишером, черт подери, -- высокомерно поправил капитан
Биггар.
-- Прошу меня простить, сэр. С майором Фробишером. И по причине
незнакомства техника исполнения майором Фробишером танца чарльстон для нас
-- книга за семью печатями, сэр.
-- Да? -- капитан Биггар опять наполнил свой опустевший стакан. -- Ну
так я вам скажу. Его техника, как вы выражаетесь, отличается мощностью. Он
не жалеет сил. В старину таких танцоров называли трехворотничковыми. К тому
моменту, когда Толстый Фробишер заканчивает танцевать чарльстон, его
партнерша чувствует себя так, как будто едва живая выбралась из драки. Так
было и в тот вечер. Он подцепил супругу греческого консула и давай с ней
притопывать и подпрыгивать, крутить ее то туда, то сюда, бросать на одну
руку, перекидывать на другую, и вдруг -- догадайтесь, что произошло?
-- У дамы случился разрыв сердца, сэр?
-- Нет, разрыв сердца у дамы не случился, но случилось нечто такое, что
у всех присутствующих могло бы его вызвать. Потому что хотите верьте, хотите
нет, но раздался металлический лязг и из-за пазухи у этой дамы стали
вываливаться серебряные ложки, серебряные вилки и даже, уверял Толстый
Фробишер, набор головных щеток с черепаховым верхом. Оказывается, супруга
консула была закоренелой клептоманкой и использовала пространство между
корсажем и тем, что там они носят под платьем, -- я человек неженатый,
вдаваться в подробности не могу -- в качестве банковского сейфа.
-- Получилась неловкость для майора Фробишера, сэр.
Капитан Биггар удивился.
-- Для Фробишера? Почему? Он же не присваивал эти вещи, а только
способствовал их обнаружению. Вы что, не поняли, к чему я клоню? Я уверен,
если Кривой Рочестер пустится плясать чарльстон с миссис Спотсворт и
употребит хотя бы десятую долю той энергии и воли к победе, что и Толстый
Фробишер, мы скоро вытряхнем эту подвеску у нее из-за пазухи. Толстый бы ее
извлек на свет Божий за первые же десять тактов. И кстати говоря, нам
понадобится музыка. Ага, я вижу, там в углу стоит граммофон. Вот и
прекрасно. Ну? Вам понятен план?
-- Вполне, сэр. Его сиятельство танцует чарльстон с миссис Спотсворт, и
в конце концов закатившаяся подвеска выкатится и упадет, "как благодатный
дождь с небес на нивы упадает".
-- Точно! Как вы расцениваете эту идею?
Дживс переадресовал вопрос в высшие инстанции.
-- Как ваше сиятельство расцениваете эту идею? -- почтительно
поинтересовался он.
-- Что? -- отозвался Билл. -- Как вы сказали?
-- То есть вы не слушали? -- возмутился капитан Биггар. -- Ну знаете
ли, видел я нахалов, но...
Дживсу пришлось вмешаться.
-- По-моему, сэр, в данных обстоятельствах рассеянность его сиятельства
более чем понятна, -- заметил он с укоризной. -- По его погасшему взору
видно, что "природный цвет его решимости хиреет под налетом мысли бледным".
Капитан Биггар предлагает, милорд, чтобы ваше сиятельство пригласили миссис
Спотсворт на танец под названием чарльстон. В ходе танца, если ваше
сиятельство приложит достаточно темперамента, искомая подвеска вытряхнется и
упадет на пол, и вы, милорд, без труда подберете ее и сунете в карман.
С четверть минуты у Билла ушло на то, чтобы смысл этих слов проник в
его подавленное сознание, но, проникнув, он произвел электрическое действие.
В глаза его вернулся блеск, спина выпрямилась. На горизонте снова зажглась
надежда и пробудила его к жизни. И когда Билл встал с кресла с бодрым видом
человека, готового на все, в нем было что-то от его жизнерадостного предка,
которого в эпоху Реставрации за нахрап и галантное обхождение с дамами при
дворе короля Карла Второго любовно называли "шалун Рочестер".
-- Ведите меня к ней! -- сказал Билл ясным и звонким голосом. -- Ведите
меня к ней, это все, чего я прошу, а остальное предоставьте мне.
Но и вести его к ней в конечном счете не потребовалось, так как в эту
минуту она собственной персоной вошла с террасы в гостиную, прижимая к груди
своего мопсика Помону.
Помона, завидев всю компанию, закатилась в пронзительном лае. Можно
было подумать, будто ее раздирают на части раскаленными щипцами, хотя на
самом деле она таким способом выражала радость. В минуты восторга она всегда
громко верещала, отчасти как погибшая душа, а отчасти как ошпаренная кошка.
Из библиотеки выбежала встревоженная Джил, но миссис Спотсворт
успокоила ее:
-- Ничего, милочка, она просто разволновалась. Но может быть, вы
занесете ее в мою комнату, если идете наверх? Это вас не слишком затруднит?
-- Нисколько, -- холодно ответила Джил. И вышла из комнаты с Помоной на
руках.
А Билл приблизился к миссис Спотсворт.
-- Потанцуем? -- предложил он.
Миссис Спотсворт удивилась. Только что в саду на скамейке, в
особенности после пропажи подвески, ей показалось, что хозяин дома настроен
на довольно байронический лад. И вдруг этот неожиданный дух веселья --
откуда что берется?
-- Вы хотите танцевать?
-- Да. С вами, -- ответил Билл, вкладывая в свои слова весь спектр
придворных интонаций эпохи Стюартов. -- Это будет совсем как когда-то в
Каннах.
Миссис Спотсворт была женщина проницательная. Она, конечно, заметила,
что в дальнем конце комнаты прячется капитан Биггар, и сообразила, что
появилась отличная возможность разбудить в нем спящего зверя, который спит,
по ее понятиям, как-то уж слишком крепко. Что мешает Белому Охотнику
развернуться в роли страстного обожателя, она не знала, зато ей было хорошо
известно, что самое верное средство раскочегарить заленившегося поклонника
-- это продемонстрировать ему, как любимая женщина отплясывает в объятиях
другого, тем более такого красавчика, как Вильям, граф Рочестер.
-- О да, давайте! -- весело откликнулась миссис Спотсворт, вся
загоревшись. -- Как живо я помню те дни! Лорд Рочестер танцует
восхитительно, -- объяснила она капитану Биггару, она же понимала, как ему
обидно было бы, если бы эта достоверная новость прошла мимо его ушей. --
Обожаю танцевать. Единственное оставшееся на свете безгрешное удовольствие.
-- Еще бы! -- подхватил Билл с таким же энтузиазмом. -- Старый
чарльстон... Вы помните его?
-- Неужели нет!
-- Поставьте пластинку с чарльстоном, Дживс.
-- Очень хорошо, милорд.
Когда Джил, доставив Помону в спальню миссис Спотсворт, возвратилась в
гостиную, там были только Билл, Дживс и миссис Спотсворт, ибо капитан
Биггар, не в силах выдержать представившегося ему зрелища, сбежал через
стеклянную дверь в немую ночь.
Что он сам же и задумал это возмутительное представление, эту смесь
непристойностей французской революционной карманьолы с наиболее рискованными
чертами туземных плясок, которые он наблюдал в Экваториальной Африке, отнюдь
не развеивало мрак его души. У лягушек на лужайке, по которой он
прохаживался со свирепым выражением на лице, сложилось впечатление, будто с
неба на них сыплются ботинки одиннадцатого размера.
Отрицательное мнение о чарльстоне в исполнении хозяина дома и любимой
женщины капитана Биггара разделяла и Джил. Наблюдая с порога за танцующими,
она чувствовала, как у нее в душе поднимается та же дурнота, что испытал и
Белый Охотник, выслушивавший обмен любезностями на садовой скамейке.
Возможно, в том, как вел себя Билл, и не было настоящего состава
преступления, но какие-то полицейские меры, она считала, необходимо было
принять немедленно. Против таких вещей должен быть закон.
Невозможно описать словами танец чарльстон, как его исполняли, с одной
стороны, женщина, обожающая танцевать чарльстон и разошедшаяся вовсю, а с
другой -- молодой человек, вознамерившийся во что бы то ни стало так
растрясти свою даму, чтобы из глубин ее существа выкатилась бриллиантовая
подвеска, где-то там застрявшая. Достаточно, наверно, будет сказать, что
если бы в это время в комнату случайно зашел майор Фробишер, ему бы сразу
вспомнились добрые старые времена в Смирне, или в Яффе, или в Стамбуле, а
может, в Багдаде. Миссис Спотсворт он бы, к ее выгоде, сравнил с супругой
греческого консула, а Билла одобрительно похлопал бы по спине и признал бы,
что тот выкаблучивается не хуже, а может, и лучше его самого.
Из библиотеки пришли Рори и Моника и не скрыли своего изумления.
-- Боже милосердный! -- проговорила Моника.
-- Старина Билл лихо кромсает ковер каблуками, а? -- заметил Рори. --
Пошли, моя красавица, вольемся в толпу ликующих.
Он обхватил жену за талию, и сцена стала массовой.
Джил, не в силах более выносить это возмутительное зрелище, повернулась
и вышла. По пути к себе в комнату она довольно плохо думала о своем женихе.
Девушке с идеалами всегда неприятно убедиться в том, что она связала свою
судьбу с повесой, но теперь она убедилась, что Вильям, граф Рочестер, --
просто-напросто развратник, у которого могли бы еще пройти курс заочного
обучения Казанова, и Дон Жуан, и самые грубые древнеримские императоры.
-- Я когда танцую, -- произнесла миссис Спотсворт, которая тоже лихо
кромсала ковер, -- то ног под собой вообще не чувствую.
Моника поморщилась:
-- Если бы вы танцевали с Рори, вы бы свои ноги очень даже чувствовали.
Он то вспрыгнет тебе на ногу, то соскочит, хоть бы уж что-нибудь одно.
-- Ох! -- вдруг вскрикнула миссис Спотсворт: Билл только что приподнял
ее и с размаху поставил обратно на пол с такой силой, что майор Фробишер
наверняка пришел бы в восторг. Теперь она стояла и терла бок. -- Я, кажется,
что-то растянула, -- сказала она и проковыляла к креслу.
-- Не удивительно, -- отозвалась Моника, -- когда Билл так разошелся.
-- Ой, надеюсь, это просто растяжение, а не мой старый радикулит. Он
меня ужасно мучает, особенно если я оказываюсь в сыром помещении.
Трудно поверить, но Рори не сказал ей на это: "Как в Рочестер-Эбби, а?"
-- и не произнес вслед за этим свою любимую остроту насчет протекающей зимой
крыши. Он наклонился и рассматривал какой-то предмет на полу.
-- Эге, -- проговорил Рори. -- Это что такое? Это ведь ваша подвеска,
миссис Спотсворт?
-- О, спасибо, -- сказала миссис Спотсворт. -- Да, это моя. Наверно,
закатилась за... Оххх! -- Она не договорила и снова скрючилась от боли.
-- Вам надо немедленно лечь в постель, Розалинда, -- захлопотала над
ней Моника.
-- Да, наверно.
-- С хорошей горячей грелкой.
-- Да.
-- Рори поможет вам подняться по лестнице.
-- С удовольствием, -- сказал Рори. -- Интересно, почему это всегда
говорят: "Хорошая горячая грелка"? Мы в "Харридже" говорим наоборот:
"Отвратительная горячая грелка". Современные электрические одеяла, которые
имеются у нас в продаже, делают водяную грелку анахронизмом. С тремя
переключениями: "Осенняя бодрость", "Весеннее солнышко" и "Мэй Вест".
Они медленно двинулись к двери. Миссис Спотсворт тяжело опиралась на
его руку. Как только они скрылись за дверью, Билл, провожавший их безумным
взглядом, вскинул руки в жесте полного отчаяния:
-- Дживс!
-- Да, милорд?
-- Это конец.
-- Да, милорд.
-- Она улизнула в нору.
-- Да, милорд.
-- Вместе со своей подвеской.
-- Да, милорд.
-- Так что если вы не сможете ничего предложить, чтобы выманить ее из
комнаты, -- мы погибли. Можете вы что-нибудь предложить?
-- В данную минуту нет, милорд.
-- Я так и думал. Вы же всего лишь смертный человек, а тут задача
вне... этого самого... как это говорится, Дживс?
-- Вне пределов человеческих возможностей, милорд.
-- Вот именно. Знаете, что я собираюсь сейчас сделать?
-- Нет, милорд.
-- Лечь спать, вот что. Лягу спать и постараюсь заснуть и забыть.
Правда, заснуть мне, конечно, не удастся, где там, у меня каждый нерв торчит
наружу и кончики завиваются.
-- Возможно, если ваше сиятельство попробуете считать овец...
-- Думаете, подействует?
-- Это широко признанное средство, милорд.
-- Гм... -- Билл задумался. -- Ну что ж, можно попытаться. Покойной
ночи, Дживс.
-- Покойной ночи, милорд.
Не считая мышиного писка за дубовыми панелями и периодических шорохов в
печных трубах, где ворочались во сне летучие мыши, в остальном Рочестер-Эбби
стоял погруженный в сонное безмолвие. Настал общеизвестный колдовской час
ночи. В Голубой комнате, приятно уставшие за день, мирно спали Моника и
Рори. Миссис Спотсворт отрубилась и посапывала в комнате королевы Елизаветы,
а заодно и Помона в корзинке у нее под боком. В комнате Анны Болейн честный
капитан Биггар, добрая душа, видел во сне добрые старые времена на реке
Ме-Вонг, которая является -- о чем и без нас хорошо известно читающей
публике -- притоком еще более многоводной и закрокодиленной реки Вонг-Ме.
В комнате-с-часами бодрствовала Джил, бессонными глазами глядя в
потолок, и Билл в комнате Генриха Восьмого тоже напрасно старался забыться
дремотой. Средство, предложенное Дживсом, хоть и пользовалось широким
признанием, однако все еще оставалось бессильным расплести сеть его забот.
-- Восемьсот двадцать две, -- бормотал он. -- Восемьсот двадцать три...
Восемьсот двадцать...
Тут он замолчал, и восемьсот двадцать четвертая овца, выделявшаяся изо
всех особенно глупым видом, так и повисла в воздухе. Дело в том, что
раздался стук в дверь, такой тихий и почтительный, какой могла произвести
рука только одного человека. Поэтому, когда минуту спустя дверь
приотворилась и вошел Дживс, Билл нисколько не удивился.
-- Прошу извинения у вашего сиятельства, -- изысканным тоном произнес
Дживс. -- Я бы не потревожил вас, если бы не услышал из-за двери ваши слова,
свидетельствовавшие о том, что моя рекомендация оказалась бесполезной.
-- Да, покамест она еще не сработала, -- сказал Билл. -- Но входите,
пожалуйста. Прошу. -- Он был бы сейчас рад кому угодно, лишь бы это была не
овца. -- Не говорите мне, -- вдруг приподнялся он на подушках, заметив блеск
торжества в глазах гостя, -- что вы что-то придумали.
-- Да, милорд, я счастлив сообщить, что, по-моему, я нашел выход из
создавшегося положения.
-- Дживс, вы -- чудо!
-- Благодарю вас, милорд.
-- Помню, Берти Вустер мне говорил, что нет такого затруднения,
которого вы не сумели бы разрешить.
-- Мистер Вустер всегда перехваливал меня, милорд.
-- Какое там! Недохваливал! Если вы действительно нащупали способ
преодолеть нечеловеческие трудности, возникшие на нашем пути...
-- Насколько я понимаю -- да.
Сердце Билла заколотилось о лиловую пижамную куртку.
-- Подумайте хорошенько, Дживс, -- умоляющим голосом произнес он. --
Каким-то образом нам надо выманить миссис Спотсворт из комнаты и продержать
ее снаружи на протяжении времени, достаточном для того, чтобы я ворвался
туда, отыскал подвеску, схватил и выскочил обратно, и чтобы ни одна живая
душа меня за этим делом не увидела. Если только я ничего не перепутал по
причине нервного расстройства, вызванного пересчитыванием овец, вы
утверждаете, что можете все это устроить. Но как? Вот вопрос, который
напрашивается. Как можно это сделать?
Дживс молчал. Его великолепные черты исказила гримаса страдания. Словно
ему неожиданно открылось нечто крайне огорчительное.
-- Прошу меня простить, милорд. Я ни в коем случае не хотел бы
позволить себе вольность...
-- Говорите, говорите, Дживс. Я весь внимание. В чем дело?
-- В вашей пижаме, милорд. Если бы я знал, что ваше сиятельство имеете
обыкновение спать в пижаме лилового цвета, я бы вам этого решительно не
посоветовал. Лиловый не к лицу вашему сиятельству. Мне уже случилось однажды
из лучших побуждений выступить по аналогичному поводу перед мистером
Вустером, который тогда тоже увлекался лиловыми пижамами.
Билл озадаченно посмотрел на Дживса.
-- Что-то я не пойму... Каким образом мы перешли на пижамы? --
растерянно спросил он.
-- Ваша пижама бросается в глаза, милорд. Такой едкий оттенок! Если
ваше сиятельство послушаете меня и перейдете на спокойный синий или мягкий
фисташково-зеленый...
-- Дживс!
-- Милорд?
-- Сейчас не время судачить о пижамах.
-- Очень хорошо, милорд.
-- Собственно говоря, я себе, пожалуй, даже нравлюсь в лиловом. Но, как
я уже сказал, это к делу не относится. Отложим дебаты до более
благоприятного момента. Но только вот что я вам скажу, Дживс. Если вы
действительно можете что-то дельное предложить по поводу этой дьявольской
подвески и из этого получится то, что нам надо, я отдам вам эту лиловую
пижаму, можете стереть ее в порошок, запахать в землю и посыпать сверху
солью.
-- Сердечно благодарен вам, милорд.
-- Это будет дешевая плата за ваши огромные услуги. Ну а теперь, когда
вы меня так раззадорили, рассказывайте, о чем речь. Что вы такое задумали?
-- Мой замысел очень прост, милорд. Он базируется на...
Билл поднял руку:
-- Не говорите. Дайте мне самому догадаться. На психологии индивидуума.
Правильно?
-- Совершенно верно, милорд.
Билл вздохнул с облегчением:
-- Я так и знал. Что-то мне подсказало. Не раз и не два, попивая
мартини с Берти Вустером в баре "Клуба трутней", я слушал, затаив дыхание,
его рассказы про вас и психологию индивидуума. Он говорил, что стоит только
вам дорыться до психологии индивидуума, и дело сделано, можно бросать в
воздух шляпу и плясать на лужайке. Продолжайте же, Дживс. Я внимаю вам с
замиранием сердца. Индивидуум, чья психология нас в данный момент занимает,
это, как я понимаю, миссис Спотсворт? Я прав или не прав, Дживс?
-- Вы совершенно правы, милорд. Не заметили ли вы, ваше сиятельство,
что составляет главный интерес миссис Спотсворт и занимает первое место в ее
мыслях?
У Билла отвисла челюсть.
-- Неужели вы явились сюда в два часа ночи, чтобы заставить меня снова
идти танцевать чарльстон с миссис Спотсворт?
-- Нет, нет, милорд.
-- Знаете, когда вы сейчас заговорили об ее главном интересе...
-- В характере миссис Спотсворт есть и другая грань, которую вы
упустили из внимания, милорд. Я согласен, что она заядлая любительница
танцевать чарльстон, но больше всего ее интересуют потусторонние явления. С
первой минуты, как она явилась в Рочестер-Эбби, она не устает выражать
горячую надежду на то, что сподобится увидеть призрак леди Агаты. Именно на
этом обстоятельстве я построил свой план, как раздобыть ее бриллиантовую
подвеску, план, который зиждется на психологии индивидуума.
Билл откинулся на подушки, разочарованный:
-- Нет, Дживс. Это не пойдет.
-- Милорд?
-- Я понял, к чему вы ведете. Вы хотите, чтобы я вырядился в плат и
юбку с фижмами и пробрался в комнату, где спит миссис Спотсворт, чтобы она,
если даже проснется и увидит меня, просто сказала: "А-а, призрак леди
Агаты!" -- перевернулась на другой бок и заснула опять. Ничего не выйдет,
Дживс. Ничто не заставит меня облачиться в дамские одежды, даже ради такого
важного дела. В крайнем случае я согласен снова налепить усы и нашлепку на
глаз.
-- Я бы вам не советовал, милорд. Даже на ипподроме некоторые клиенты,
как я заметил, при виде вашего сиятельства отшатывались в испуге. А дама,
обнаружив столь ужасное видение у себя в спальне, вполне способна завизжать
на весь дом.
Билл беспомощно развел руками:
-- Ну, вот видите. Ничего не получится. Ваш план аннулируется как
несостоятельный.
-- Нет, милорд. Ваше сиятельство, позволю себе заметить, не уловили его
суть. Главное в том, чтобы выманить миссис Спотсворт вон из комнаты и тем
самым создать условия, при которых ваше сиятельство сможете войти туда и
завладеть подвеской. Я вызываюсь постучаться к ней и попросить ненадолго
флакончик нюхательной соли.
Билл схватился за волосы:
-- Что вы сейчас сказали, Дживс?
-- Флакончик нюхательной соли, милорд.
Билл затряс головой:
-- Эти овцы, которых я тут пересчитывал, как-то плохо на меня
подействовали. У меня испортился слух. Мне почудилось, будто вы сейчас
упомянули нюхательную соль.
-- Так оно и было, милорд. Я бы при этом объяснил, что нюхательная соль
мне нужна, чтобы привести в чувство ваше сиятельство.
-- Ну вот, опять. Я прямо готов поклясться, что слышал, будто вы
сказали: "привести в чувство ваше сиятельство".
-- Именно, милорд. Ваше сиятельство пережили сильное потрясение.
Случайно оказавшись в полночный час вблизи разрушенной часовни, вы увидели
призрак леди Агаты, и вам стало дурно. Как вашему сиятельству удалось
добрести до своей комнаты, это навсегда останется тайной, но я вас застал в
почти бессознательном состоянии и поспешил к миссис Спотсворт занять немного
нюхательной соли.
Билл все еще недоуменно хлопал глазами.
-- Ничего не понимаю, Дживс.
-- Позвольте мне продолжить мои разъяснения, милорд. Как я это себе
представляю, милорд, услышав, что леди Агата, если можно так выразиться, под
самым боком, миссис Спотсворт загорится желанием немедленно бежать к
разрушенной часовне, чтобы самолично наблюдать это потустороннее видение. Я
вызовусь проводить ее туда, а в ее отсутствие вы, милорд...
Обычный человек, потрясенный проявлением чужой гениальности, как
правило, не сразу находит слова для выражения охвативших его чувств. Когда
Александер Грейам Белл в 1876 году, встретив в одно прекрасное утро своего
знакомого, сказал ему: "Слыхали последнюю новость? Я вчера изобрел телефон",
-- очень может быть, что знакомый просто молча переступил с ноги на ногу.
Вот так же и Билл. Он не мог выговорить ни слова, а лежал молча, заливаемый
волнами раскаяния из-за того, что мог усомниться в этом человеке. Все было
точно так, как неоднократно рассказывал Берти Вустер. Стоит только этому
вскормленному рыбой великому уму перейти к психологии индивидуума -- и дело
сделано, тебе остается лишь подбросить шляпу в воздух и пуститься в пляс на
зеленой лужайке.
-- Дживс, -- выговорил он наконец, когда к нему вернулся дар речи.
Но Дживс уже мерцал на пороге.
-- Спешу за нюхательной солью, милорд, -- пояснил он через плечо. --
Прошу прощения, я сейчас.
Минуты через две, хотя Биллу казалось, что дольше, он возвратился,
держа в пальцах маленький флакончик.
-- Ну? -- нетерпеливо спросил Билл.
-- Все прошло согласно плану, милорд. Дама реагировала в общем так, как
я и предвидел. Сразу же по получении известия она проявила интерес. Вашему
сиятельству известно выражение "Джимини Кристмас"?
-- Да нет, по-моему, я его никогда не слышал. Может быть, "Мерри
Кристмас"?
-- Нет, милорд. Именно "Джимини". Эти слова произнесла миссис
Спотсворт, когда узнала, что в разрушенной часовне можно наблюдать фантом
леди Агаты. Они, как я понял, выражают удивление и радость. Она заверила
меня, что в два счета накинет халат и по истечении названного срока выйдет
ко мне, прямо, как она сказала, с заплетенной косой. Я должен быть у двери и
проводить ее к месту события. Вашу дверь я оставлю приоткрытой, и ваше
сиятельство, глядя в щель, сможете проследить, когда мы уйдем. Как только мы
спустимся вниз по лестнице, я рекомендую немедленное действие, поскольку нет
нужды вам напоминать, что время...
-- ...решает все? Да, в этом нужды нет. Помните, что вы мне говорили