Рори подумал-подумал, пожевал жвачку и спросил:
-- Например, как?
-- Конечно, дом нуждается в ремонте, но где взять на это денег? Не
может же бедняжка Билл содержать дворец на избушечные доходы.
-- Почему он не поступит на работу, как все мы?
-- Нечего тебе важничать. Подумаешь, деятель торговли!
-- Не я один, все работают. Палата лордов практически пустует, лорды
приходят заседать только по вечерам и в праздники.
-- Нас, Ростеров, трудно к чему-нибудь приспособить. Все мужчины у нас
в роду были божьи одуванчики. Дядя Роджер, например, даже сапоги свои не
умел надеть.
-- А в чьих же он сапогах ходил? -- заинтересовался Рори.
-- Это мы все не прочь бы выяснить. Конечно, ошибка Билла, что он
упустил ту баснословно богатую американку.
-- Что еще за американка?
-- Это было вскоре после нашей с тобой свадьбы. Некая миссис Бессемер.
Вдова. Он с ней познакомился как-то летом в Каннах. Сказочно богатая и, по
словам Билла, неописуемой красоты. Поначалу ситуация казалась
обнадеживающей, но потом ничего из этого не вышло. Верно, кто-то перебежал
дорогу. Он же тогда был просто мистер Белфрай, а не его сиятельство граф
Рочестер, это могло иметь решающее значение.
Рори покачал головой:
-- Вряд ли дело в этом. Я вон тоже был просто мистер Кармойл, когда
познакомился с тобой, а посмотри, как я тебя лихо уволок из-под носа у
лучших женихов графства.
-- Да, но вспомни, какой ты тогда был. Разбивал сердца направо и
налево, только бровью поведешь. Ты и сейчас еще ничего, -- любовно добавила
Моника. -- Осталось кое-что от прежних чар.
-- Что верно, то верно, -- не стал отрицать Рори. -- При рассеянном
освещении я еще кого хочешь очарую. А вот у Билла, мне кажется, всегда не
хватало напора... такого напора, какой можно наблюдать у нас в "Харридже".
Воля к победе, я бы так это назвал. Она была у Наполеона. Она есть у меня. А
у Билла ее нет. Мм-да, так-то, -- философски заключил Рори. Он снова
принялся оглядывать Рочестер-Эбби. -- Знаешь, в чем нуждается этот дом? В
атомной бомбе. Чтобы ее аккуратно сбросили на крышу главного банкетного
зала.
-- Да, это бы, конечно, неплохо.
-- В два счета бы все пришло в порядок. Наладилась бы нормальная жизнь.
Но, увы, атомные бомбы стоят денег, так что этот вариант, надо полагать,
исключается. Тебе следует употребить свое влияние и убедить Билла, пусть
закупит побольше керосина, нагребет стружек, перестанет выбрасывать утренние
газеты, запасется спичками и в одну прекрасную безлунную ночь запалит тут
такой костер, чтобы небу жарко стало. Он сразу почувствует себя другим
человеком, как только старую развалину охватят языки пламени.
Моника ухмыльнулась загадочно:
-- Я знаю способ получше.
Рори покачал головой:
-- Нет. Только поджог. Это единственный выход. Старый добрый поджог.
Ребята на востоке им частенько пользуются. Спалят фабрику, на которой
работали, и гуляй не хочу.
-- А что ты скажешь, если я тебе сообщу, что надеюсь его продать?
Рори изумленно вытаращил глаза. Он был высокого мнения об
изобретательности своей жены, но в данном случае полагал, что она
замахнулась на невозможное.
-- Продать?! Да этот дом задаром никому не всучишь! Билл, как мне
известно, предлагал его за бесценок одной благотворительной конторе под
приют для исправившихся малолетних преступников, так от него там с
презрением отмахнулись. Должно быть, опасались, как бы их преступники не
подхватили ревматизм. Чрезвычайно сырое помещение Рочестер-Эбби.
-- Да, влажноватое.
-- Вода проступает сквозь стены и струится ручьями. Помню, я как-то
сказал Биллу: "Билл, -- говорю, -- сообщу тебе кое-что насчет твоей домашней
обстановки. У вас в саду протекает река, а в доме протекают крыши".
Развеселил его, беднягу. Он сказал, что это очень остроумно.
Моника смерила его холодным супружеским взглядом, какие неизменно
приводят мужей в трепет.
-- Жуть как остроумно, -- произнесла она ледяным тоном. --
Обхохочешься. И конечно, ты сразу же отмочишь что-нибудь в этом роде, чтобы
позабавить миссис Спотсворт.
-- Как ты сказала? -- до Рори постепенно дошло, что было названо имя,
ему незнакомое. -- Кто это миссис Спотсворт?
-- Дама, которой я надеюсь продать этот дом. Американка. Ужасно
богатая. Я познакомилась с ней в Нью-Йорке, по пути домой. У нее штук
двадцать домов в Америке, но ей безумно хочется что-нибудь старое и
живописное в Англии.
-- Романтическая особа, а?
-- Вся пропитана романтикой. Ну и вот, когда она мне это сказала -- мы
сидели рядом на обеде в женском клубе, -- я, конечно, сразу подумала про
Билла и Рочестер-Эбби и принялась ей его расписывать. Она, похоже,
заинтересовалась. В конце-то концов, здесь и вправду уйма всяких
исторических достопримечательностей.
-- И мышей.
-- Она на следующий день улетала в Англию, и я пригласила ее, когда я
вернусь домой, приехать сюда и самой все осмотреть. Теперь она должна быть с
минуты на минуту.
-- А Билл об этом знает?
-- Нет. Мне следовало предупредить его телеграммой, но я забыла. Ну да
какая разница? Он все равно будет в восторге. Важно только, чтобы ты не
отпугнул ее своими убийственными шуточками: "Я часто говорю, миссис
Спотсворт, со свойственным мне остроумием, что, с одной стороны, в здешнем
саду протекает речка, а с другой стороны... ха-ха-ха! Вы только послушайте
-- закачаетесь... с другой стороны, в доме протекает крыша". И она, конечно,
немедленно бросится заключать сделку.
-- Ну что ты, моя старушка, разве я способен ляпнуть такое?
-- Очень даже способен, мое сокровище. Твоя беда в том, что ты хоть и
лучший из мужчин, но совершенно лишен такта.
Рори усмехнулся. Ему было смешно это слышать.
-- Это я-то лишен такта? У нас в "Харридже" тебя бы за такие слова
просто подняли на смех.
-- Ты должен постоянно держать в голове, как важно для нас продать
Рочестер-Эбби.
-- Буду помнить. Я всей душой за то, чтобы протянуть старине Биллу руку
помощи. Куда же это годится? -- перешел Рори к глубокомысленным
рассуждениям, он нередко задумывался на подобные темы. -- Билл начал свою
карьеру с самого низа, как простой наследник графского титула, и благодаря
собственной настойчивости и отваге в конце концов достиг того, что стал
графом. Но едва только он успел нахлобучить на голову феодальную корону и
сказал себе: "Хоп-ля-ля, урра!" -- как вдруг, точно кролика из шляпы,
вытаскивают на свет социальную революцию и отбирают у него практически все
до последнего пенни. М-да, что поделаешь, -- заключил Рори со вздохом. --
Послушай, Мук, -- переменил он тему, -- старушка, ты не заметила, что на
протяжении нашей беседы, для меня лично крайне приятной, я то и дело, с
короткими интервалами, нажимал звонок, но абсолютно безрезультатно? Тут что,
замок Спящей Красавицы? Или ты думаешь, все население этого дома выкосила
какая-нибудь чума или холера?
-- Да Господи! -- воскликнула Моника. -- В Рочестер-Эбби никакие звонки
не работают со времен Эдуарда Седьмого по крайней мере. Дядя Джордж, если
ему нужно было позвать кого-нибудь из домашнего персонала, запрокидывал
голову и выл, как койот.
-- Это когда ему требовалось надеть чужие сапоги?
-- Надо просто толкнуть дверь и войти. Что я сейчас и проделаю. А ты
принеси вещи из машины.
-- И куда их поставить?
-- Пока на пол в холле, -- ответила Мук. -- А позже отнесешь наверх.
Моника переступила через порог и вошла в гостиную слева от дверей. В
этой комнате во времена ее детства концентрировалась почти вся
жизнедеятельность Рочестер-Эбби. Как и в других старинных английских домах
таких же размеров, в Рочестер-Эбби имелось много высоких парадных покоев,
которыми никогда не пользовались, а также библиотека, куда изредка заходили,
и эта гостиная, место встречи всех и вся. Здесь в раннем детстве Моника
сидела и читала "Газету для девочек", и здесь же, пока не запретил дядя
Джордж, обладавший обостренным обонянием, она держала своих белых кроликов.
Это была просторная, уютная, слегка затрапезная комната со стеклянными
дверями, выходящими на террасу и дальше в сад, через который, как мы уже
знаем, протекала речка.
Моника стояла, оглядываясь вокруг и вдыхая старый знакомый аромат
табака и кожи и, как всегда, испытывая грустную радость и сожалея о том, что
никак нельзя пустить часы в обратную сторону, -- а в это время из сада в
комнату вошла девушка в рабочем комбинезоне, на миг в изумлении застыла при
виде ее, а затем восторженно взвизгнула:
-- Маленький Мук... Дорогая!
Моника обернулась:
-- Джил, мой ангел!
И они бросились друг дружке в объятия.
Джил Уайверн была молодая, очень миловидная девушка, слегка присыпанная
веснушками, и по всему видно, что деловая и толковая. Комбинезон на ней
выглядел как военный мундир. Ростом она, как и Моника, была невеличка, и
один интеллектуальный поклонник в неопубликованном стихотворении уподобил ее
танагрской статуэтке. Сравнение это, однако же, хромает, поскольку
танагрские статуэтки, при всех их достоинствах, довольно статичны, тогда как
Джил была подвижная и энергичная. Она обладала пружинистой походкой и в свое
время в школе с успехом играла правым нападающим в хоккейной команде.
-- Милая моя Мук! -- проговорила она теперь. -- Это в самом деле ты? Я
думала, ты на Ямайке.
-- Сегодня утром возвратилась. Прихватила в Лондоне Рори и на машине
сюда. Он там, у крыльца, вытаскивает вещи.
-- Как ты загорела!
-- Ямайский пляж. Я три месяца работала над этим загаром.
-- Тебе к лицу. А Билл не говорил, что ждет вас сегодня. Ты вернулась
раньше времени?
-- Да, я прервала свои разъезды более или менее досрочно. Мои средства,
столкнувшись с нью-йоркскими ценами, тихо скончались. А вот и король
торговли.
Вошел Рори, отирая платком пот со лба.
-- Что там у тебя в чемоданах, моя милая? Свинец? -- Заметив Джил, он
замолчал и уставился на нее, наморщив лоб. -- Здравствуйте, -- произнес он
неуверенным тоном.
-- Ты ведь помнишь Джил Уайверн, Рори?
-- Да, конечно. Джил Уайверн. Само собой. Как ты справедливо заметила,
это Джил Уайверн. Ты рассказала ей про свой загар?
-- Она сама заметила.
-- Действительно, бросается в глаза. Она говорит, что загорала вся без
ничего, -- доверительно сообщил он Джил. -- Старозаветный муж мог бы кое о
чем задуматься, а? Но важно разнообразие. Так вы, значит, Джил Уайверн? Как
вы выросли!
-- С каких пор?
-- С тех... с тех пор, как начали расти.
-- Вы ведь представления не имеете, кто я, верно?
-- Ну, этого я бы не сказал...
-- Я вам напомню. Я была на вашей свадьбе.
-- Для этого вы слишком молоды.
-- Мне было пятнадцать. Меня поставили смотреть за собаками, чтобы не
прыгали на гостей. Шел, как вы, наверно, помните, проливной дождь, и у них
лапы были в грязи.
-- Бог ты мой! Теперь я вас вспомнил. Значит, вы и есть та противная
девчонка? Я тогда заметил, как вы вертитесь под ногами, и еще подумал: ну и
пугало!
-- Мой муж славится утонченными манерами, -- вмешалась Моника. -- Его
нередко называют современным графом Честерфилдом.
-- Я как раз собирался добавить, -- самодовольно возразил Рори, -- что
она за это время заметно улучшилась с виду, так что, как мы видим, никогда
не следует отчаиваться. А после мы разве больше не встречались?
-- Встречались спустя год или два, когда вы здесь гостили летом. Я
тогда только начала выезжать и, должно быть, выглядела еще противнее
прежнего.
Моника вздохнула:
-- Ах эти выезды в свет! Старый добрый рынок невест! Так и вспоминаешь
собственную молодость. Очки долой, зубные пластинки вон!
-- Затянуться, чтобы, где надо, было выпукло, а где надо -- впукло, --
последовал вклад Рори, и Моника строго взглянула на мужа.
-- А тебе-то откуда известны такие подробности?
-- Да так, бываю в нашей секции дамского белья.
Джил рассмеялась:
-- Мне лично больше всего запомнились панические семейные советы на
тему о моих хоккейных руках. Я должна была часами ходить держа руки над
головой.
-- Ну и каков результат? Оправдались затраты?
-- В каком смысле?
Моника, доверительно понизив голос, растолковала:
-- В смысле жениха. Подцепила что-нибудь стоящее?
-- На мой взгляд, да. Собственно говоря, вы, сами того не ведая,
залетели в высокие сферы. Перед вами не кто-нибудь, а будущая графиня
Рочестерская.
Моника восторженно взвизгнула:
-- То есть вы с Биллом помолвлены?
-- Вот именно.
-- Давно?
-- Уже несколько недель.
-- Я страшно рада. Вот уж не думала, что у Билла хватит ума на это.
-- Действительно, -- со свойственным ему тактом подтвердил Рори. --
Событие, которому нельзя не удивиться. Билл, насколько я помню, всегда
предпочитал пухленьких, пышнотелых красоток. Я был свидетелем многих его
страстных увлечений особами, выглядевшими как помесь Царицы фей с чемпионом
по классической борьбе. Была одна хористочка в мюзик-холле "Ипподром"...
Тут ему пришлось прервать этот поток увлекательных для невесты
воспоминаний, чтобы громко охнуть, поскольку Моника предусмотрительно
лягнула его по лодыжке.
-- Расскажи нам, дорогая, как это произошло? -- попросила она. --
Неожиданно?
-- Да, совершенно неожиданно. Он помогал мне дать корове болюс...
Рори вытаращил глаза:
-- Что дать корове?
-- Болюс. Это такая большая пилюля, которую дают коровам. И не успела я
опомниться, как он вдруг схватил мою руку и говорит: "Слушай, когда мы с
этим управимся, ты выйдешь за меня замуж?"
-- Какое красноречие! Рори, делая мне предложение, сказал только: "Э-э,
как насчет того, чтобы... а?.."
-- Да, а перед тем еще три недели репетировал, -- уточнил Рори. Он
снова наморщил лоб, явно пытаясь что-то сообразить. -- Этот болюс, пилюля,
про которую вы сейчас говорили... Я не вполне понял. Вы давали его корове,
верно?
-- Да, больной корове.
-- Ах, больной корове? Тут я чего-то недопонимаю. Необходимо кое-что
уточнить. Почему, собственно, вы давали болюс больной корове?
-- Это моя работа. Я местный ветврач.
-- Кто-кто? Не хотите ли вы случайно сказать, что вы ветеринар?
-- Именно. Дипломированный специалист. Мы все теперь трудящиеся.
Рори с умудренным видом кивнул:
-- Глубоко верно. Я и сам солдат армии труда.
-- Рори работает в "Харридже", -- уточнила Моника.
-- Правда?
-- Старший продавец в секции "Шланги, газонокосилки и поилки для птиц",
-- пояснил Рори. -- Но это лишь временно. Ходят упорные слухи о повышении по
службе и переводе в секцию "Стекло, фигурки и фарфор". А оттуда всего лишь
шаг до "Дамского белья".
-- Мой герой! -- Моника нежно поцеловала мужа. -- Держу пари, они там
все позеленеют от зависти.
Рори, скандализованный, поспешил возразить:
-- Ну что ты! Нет, конечно. Народ бросится пожимать мне руку, шлепать
по спине. У нас в "Харридже" царит замечательный дух товарищества, один за
всех и все за одного.
Моника снова обратилась к Джил:
-- А твой отец не возражает против того, что ты разъезжаешь повсюду и
даешь болюсы коровам? Отец Джил, -- объяснила она мужу, -- начальник полиции
графства.
-- А-а, очень приятно, -- сказал Рори.
-- По-моему, он должен быть против.
-- Нет-нет. Мы теперь все где-нибудь работаем. За исключением моего
брата Юстаса. Он прошлой зимой выиграл в Литтлвуде крупную сумму в бильярд и
стал чванливым богачом. Со всей родней держится так надменно. Одним словом,
великосветский фат.
-- Какой снобизм! -- горячо отозвался Рори. -- Меня возмущают классовые
различия!
Он собрался было распространиться на эту тему, поскольку имел по
данному вопросу твердые взгляды, но в эту минуту раздался телефонный звонок,
и он потрясенный оглянулся вокруг:
-- Господи ты Боже мой! Вы что, хотите сказать, что старина Билл
заплатил за телефон?
Моника подняла трубку:
-- Алло?.. Да, это Рочестер-Эбби... Нет, лорда Рочестера в настоящее
время нет дома. Это его сестра леди Кармойл. Номер его автомобиля? Я даже не
знала, что у него вообще есть автомобиль. -- Она обернулась к Джил: -- Ты не
знаешь номер машины Билла?
-- Нет. А почему они спрашивают?
-- Почему вы спрашиваете? -- повторила Моника в телефон. Она подождала
минуту и положила трубку. -- Разъединили.
-- Кто это был?
-- Не назвался. Просто голос из пустоты.
-- А вдруг Билл попал в аварию? -- встревожилась Джил.
-- Ну что вы! -- успокоил ее Рори. -- Он слишком хорошо водит машину.
Наверно, остановился по дороге купить соку или еще чего-нибудь, а им
понадобился его номер, записать в книгу должников. Но когда звонят по
телефону и не называют своего имени, это производит неприятное впечатление.
У нас был один, работал помощником старшего продавца в секции "Варенья,
соусы и консервы", ему однажды ночью позвонил Таинственный Голос, не
назвался, и, короче говоря...
-- Прибереги эту историю на после обеда, о мой король рассказчиков, --
прервала его Моника. -- Если, конечно, тут будет обед, -- добавила она с
сомнением.
-- Разумеется, будет обед, -- сказала Джил. -- И вы убедитесь, что он
тает во рту. У Билла очень хороший повар.
Моника удивленно захлопала глазами:
-- Повар? Это в наши времена? Не могу поверить. Может, еще скажешь, что
у него есть горничная?
-- Есть. По имени Эллен.
-- Опомнись, дитя. Ты бредишь. Горничных не бывает.
-- А у Билла есть. И садовник есть. И дворецкий, замечательная личность
по имени Дживс. И Билл еще подумывает нанять мальчика, чтобы чистил ножи и
обувь.
-- Милосердные небеса! Прямо какой-то ханский дворец! -- Моника вдруг
что-то вспомнила. -- Дживс, ты сказала? Почему это имя мне знакомо?
Рори поспешил пролить свет:
-- Берти Вустер. У него слугу зовут Дживс. Наверно, его брат или тезка.
-- Нет, -- возразила Джил. -- Это он и есть. Билл получил его в
ленд-лиз.
-- Но как же Берти-то без него обходится?
-- По-моему, мистер Вустер сейчас в отъезде. Во всяком случае, Дживс
сам в один прекрасный день явился сюда и объявил, что готов принять на себя
обязанности дворецкого, ну и, естественно, Билл за него ухватился. Это не
человек, а сокровище. Билл говорит, что он "старой закалки", не знаю точно,
что это значит.
Моника все еще недоумевала.
-- А средства на все это? Он платит жалованье своим придворным или
только одаривает их время от времени обворожительной улыбкой?
-- Ну конечно, платит. Щедро. Еженедельно по субботам расшвыривает
кошельки с золотом.
-- Откуда же он его берет?
-- Зарабатывает.
-- Не смеши меня. Билл за всю жизнь не заработал ни пенни, исключая
раннее детство, когда ему платили по два пенса за прием касторки. Где он мог
заработать?
-- Он делает какую-то работу для Сельскохозяйственного совета.
-- Ну, на этом не разбогатеешь.
-- А вот Билл сумел. Наверно, ему платят больше, чем другим, за то, что
он очень хорошо исполняет свои обязанности. В чем они состоят, я на самом
деле точно не знаю. Он садится утром в машину и уезжает. Я думаю,
инспектирует. Собирает сведения по вопросникам. А так как с цифрами он не
особенно в ладах, с ним ездит Дживс.
-- Ну что ж, замечательно, -- сказала Моника. -- А то я испугалась, не
принялся ли он снова играть на скачках. Было время, я страшно за него
беспокоилась, когда он гонял с ипподрома на ипподром в своем сером цилиндре,
он еще носил в нем сэндвичи.
-- Нет, нет, это исключено. Я взяла с него честное благородное слово,
что он никогда больше не поставит деньги на лошадь.
-- Разумная мера, -- одобрил Рори. -- Хотя, конечно, иногда немного
встряхнуться не вредно. Мы в "Харридже" устраиваем маленький тотализатор на
разные важные события. По пять шиллингов. Ставки крупнее не поощряются
начальством.
Джил подошла к стеклянной двери в сад.
-- Ну хорошо, -- сказала она. -- Мне вообще-то некогда тут болтать,
меня работа ждет. У Билла приболел ирландский терьер, я зашла взглянуть, как
он.
-- Дайте ему болюс.
-- Я применяю новую американскую мазь. У бедняги чесотка. Увидимся еще
сегодня.
И Джил ушла по делам милосердия, а Рори обернулся к Монике. От его
обычного бесстрастия не осталось и следа. Он оживился, принял проницательный
вид -- ну просто Шерлок Холмс, напавший на след преступника.
-- Мук.
-- Да?
-- Что ты на это скажешь, старушка?
-- На что?
-- На это внезапное обогащение Билла. Тут явно что-то не так. Если бы у
него завелся один дворецкий, это бы еще можно было понять: переодетый
судебный исполнитель. Ну а горничная? А повар? И автомобиль? И, черт возьми,
оплаченные счета за телефон?
-- Да, я согласна. Это странно.
-- Не просто странно. Смотри сама. Когда я прошлый раз посещал
Рочестер-Эбби, Билл находился в состоянии полного безденежья, естественном
для представителя английских высших классов наших дней, -- выпивал кошкино
молоко и подбирал сигарные окурки в сточных канавах. Приезжаю теперь и что
же я вижу? Дворецкие в каждом углу, повсюду, куда ни глянь, горничные, на
кухне повара теснятся у плиты, тут и там ирландские терьеры, да еще
раздаются фантастические разговоры про мальчиков для чистки обуви и ножей.
Это... это... Забыл слово. Ну, как это говорится?
-- Не знаю, что ты хочешь сказать.
-- Знаешь. Начинается на "ир".
-- Ирак? Ирвинг? Иррадиация?
-- Да нет. Иррационально, вот какое слово. Все это совершенно
иррационально. Разговоры про работу для Сельскохозяйственного совета,
конечно, отбрасываем, это чистая лапша на уши. Сказки для маленьких. Таким
роскошеством на жалованье от Сельскохозяйственного совета не обзаведешься.
-- Рори замолчал и погрузился в задумчивость. -- Слушай, а что, если Билл
решил пойти в джентльмены-грабители?
-- Не говори глупостей.
-- А что, некоторые идут. Рэффлс, например, если помнишь, был
джентльменом-грабителем и жил вполне неплохо. Или, может быть, он кого-то
шантажирует?
-- Господи, Рори, ну что ты такое говоришь!
-- Выгодное занятие, насколько я знаю. Присмотришь себе какого-нибудь
богача, проведаешь его гнусные тайны и шлешь ему письмо, что, мол, тебе все
известно и пусть он положит десять тысяч фунтов мелкими купюрами под столб
на второй миле Лондонского шоссе. Потратишь эти десять тысяч, берешь с него
еще столько же. Сумма со временем возрастает, и вот тебе разгадка всех этих
дворецких, горничных и так далее.
-- Если ты будешь меньше плести чушь и перенесешь наверх больше
чемоданов, мир станет значительно лучше.
Рори подумал и понял, что от него требуется.
-- Ты хочешь, чтобы я перенес чемоданы наверх?
-- Вот именно.
-- Будет исполнено. Девиз "Харриджа": "Сервис".
Снова зазвонил телефон. Рори возвратился и поднял трубку.
-- Алло? -- Он вздрогнул. -- Кто-кто? Господи ты боже мой! Хорошо. Его
сейчас нет, но я передам. -- Он положил трубку. На лице у него появилось
ответственное выражение. -- Мук, -- проговорил он торжественно, -- может
быть, впредь ты будешь серьезнее относиться к моим словам и перестанешь
отмахиваться и высмеивать мои теории. Звонили из полиции.
-- Из полиции?
-- Хотели поговорить с Биллом.
-- О чем?
-- Не сказали. Не полагается, ты что, не понимаешь? Запрещено законом о
государственной тайне и прочих таких вещах. Но круг смыкается, старушка. Его
уже обложили со всех сторон.
-- А может, они просто хотят, чтобы он приехал раздавать призы
участникам какого-нибудь полицейского состязания?
-- Сомневаюсь. Но ты, конечно, можешь придерживаться этой версии, если
тебе так легче. Значит, ты говоришь, отнести чемоданы наверх? Будет
исполнено незамедлительно. Пошли, ты будешь меня вдохновлять словом и
жестом.
Они ушли, и какое-то время тишину летнего вечера нарушал только
доносившийся с лестницы глухой стук восхождения покорного мужа с тяжелыми
чемоданами в обеих руках. Потом замер и он, и сонное безмолвие снова
воцарилось в Рочестер-Эбби. Но вот сначала тихий, издалека, затем все
громче, ближе стал слышен шум автомобильного мотора. После того как он,
усилившись, оборвался, через стеклянную дверь из сада вошел молодой человек.
Ввалился на подкашивающихся ногах, учащенно дыша, подобно загнанной лани,
которая желает к потокам воды. Вынув дрожащими руками из кармана портсигар,
вошедший закурил; видно было, что его одолевают тягостные мысли.
Впрочем, мысли -- это условно говоря. Потому что Вильям, девятый граф
Рочестер, который, бесспорно, был очень мил, и все, кто его знал, относились
к нему с искренней симпатией, никак не мог считаться мыслителем. Еще в его
детские годы близкими было замечено, что, хотя он имеет золотое сердце,
маленьких серых клеточек у него в мозгу явный недобор, так что, согласно
общему мнению, кому бы ни досталась следующая Нобелевская премия, это будет
не Билл Ростер. В "Клубе трутней", членом которого он заделался сразу по
окончании школы, его по части интеллекта ставили где-то между Фредди
Уидженом и Понго Туислтоном, то есть на одно из самых последних мест. Более
того, некоторые утверждали, что в умственном развитии он отстает даже от
дубины Фодеринг-Фиппса.
Зато следует отметить, что Билл, как все в их роду, был исключительно
хорош собой, -- хотя те, кто так считал, возможно, изменили бы свое мнение,
если бы увидели его в данную минуту. Ибо мало того, что на нем был пиджак в
крупную пеструю клетку, с раздутыми мешковатыми карманами и галстук вырви
глаз -- расцвеченный голубыми подковами на малиновом фоне, но вдобавок еще
левый глаз закрывала большая черная нашлепка, а над верхней губой нависали
пышные рыжие усы, напоминающие швабру без палки. В мире бритых лиц, в
котором мы живем, не часто встретишь у человека такую почти тропическую
растительность; да и не особенно хочется, по правде говоря.
Черная нашлепка и рыжие усищи -- это дурно, но что девятый граф все же
еще способен к раскаянию, было видно из того, как он подпрыгнул, точно
-- Например, как?
-- Конечно, дом нуждается в ремонте, но где взять на это денег? Не
может же бедняжка Билл содержать дворец на избушечные доходы.
-- Почему он не поступит на работу, как все мы?
-- Нечего тебе важничать. Подумаешь, деятель торговли!
-- Не я один, все работают. Палата лордов практически пустует, лорды
приходят заседать только по вечерам и в праздники.
-- Нас, Ростеров, трудно к чему-нибудь приспособить. Все мужчины у нас
в роду были божьи одуванчики. Дядя Роджер, например, даже сапоги свои не
умел надеть.
-- А в чьих же он сапогах ходил? -- заинтересовался Рори.
-- Это мы все не прочь бы выяснить. Конечно, ошибка Билла, что он
упустил ту баснословно богатую американку.
-- Что еще за американка?
-- Это было вскоре после нашей с тобой свадьбы. Некая миссис Бессемер.
Вдова. Он с ней познакомился как-то летом в Каннах. Сказочно богатая и, по
словам Билла, неописуемой красоты. Поначалу ситуация казалась
обнадеживающей, но потом ничего из этого не вышло. Верно, кто-то перебежал
дорогу. Он же тогда был просто мистер Белфрай, а не его сиятельство граф
Рочестер, это могло иметь решающее значение.
Рори покачал головой:
-- Вряд ли дело в этом. Я вон тоже был просто мистер Кармойл, когда
познакомился с тобой, а посмотри, как я тебя лихо уволок из-под носа у
лучших женихов графства.
-- Да, но вспомни, какой ты тогда был. Разбивал сердца направо и
налево, только бровью поведешь. Ты и сейчас еще ничего, -- любовно добавила
Моника. -- Осталось кое-что от прежних чар.
-- Что верно, то верно, -- не стал отрицать Рори. -- При рассеянном
освещении я еще кого хочешь очарую. А вот у Билла, мне кажется, всегда не
хватало напора... такого напора, какой можно наблюдать у нас в "Харридже".
Воля к победе, я бы так это назвал. Она была у Наполеона. Она есть у меня. А
у Билла ее нет. Мм-да, так-то, -- философски заключил Рори. Он снова
принялся оглядывать Рочестер-Эбби. -- Знаешь, в чем нуждается этот дом? В
атомной бомбе. Чтобы ее аккуратно сбросили на крышу главного банкетного
зала.
-- Да, это бы, конечно, неплохо.
-- В два счета бы все пришло в порядок. Наладилась бы нормальная жизнь.
Но, увы, атомные бомбы стоят денег, так что этот вариант, надо полагать,
исключается. Тебе следует употребить свое влияние и убедить Билла, пусть
закупит побольше керосина, нагребет стружек, перестанет выбрасывать утренние
газеты, запасется спичками и в одну прекрасную безлунную ночь запалит тут
такой костер, чтобы небу жарко стало. Он сразу почувствует себя другим
человеком, как только старую развалину охватят языки пламени.
Моника ухмыльнулась загадочно:
-- Я знаю способ получше.
Рори покачал головой:
-- Нет. Только поджог. Это единственный выход. Старый добрый поджог.
Ребята на востоке им частенько пользуются. Спалят фабрику, на которой
работали, и гуляй не хочу.
-- А что ты скажешь, если я тебе сообщу, что надеюсь его продать?
Рори изумленно вытаращил глаза. Он был высокого мнения об
изобретательности своей жены, но в данном случае полагал, что она
замахнулась на невозможное.
-- Продать?! Да этот дом задаром никому не всучишь! Билл, как мне
известно, предлагал его за бесценок одной благотворительной конторе под
приют для исправившихся малолетних преступников, так от него там с
презрением отмахнулись. Должно быть, опасались, как бы их преступники не
подхватили ревматизм. Чрезвычайно сырое помещение Рочестер-Эбби.
-- Да, влажноватое.
-- Вода проступает сквозь стены и струится ручьями. Помню, я как-то
сказал Биллу: "Билл, -- говорю, -- сообщу тебе кое-что насчет твоей домашней
обстановки. У вас в саду протекает река, а в доме протекают крыши".
Развеселил его, беднягу. Он сказал, что это очень остроумно.
Моника смерила его холодным супружеским взглядом, какие неизменно
приводят мужей в трепет.
-- Жуть как остроумно, -- произнесла она ледяным тоном. --
Обхохочешься. И конечно, ты сразу же отмочишь что-нибудь в этом роде, чтобы
позабавить миссис Спотсворт.
-- Как ты сказала? -- до Рори постепенно дошло, что было названо имя,
ему незнакомое. -- Кто это миссис Спотсворт?
-- Дама, которой я надеюсь продать этот дом. Американка. Ужасно
богатая. Я познакомилась с ней в Нью-Йорке, по пути домой. У нее штук
двадцать домов в Америке, но ей безумно хочется что-нибудь старое и
живописное в Англии.
-- Романтическая особа, а?
-- Вся пропитана романтикой. Ну и вот, когда она мне это сказала -- мы
сидели рядом на обеде в женском клубе, -- я, конечно, сразу подумала про
Билла и Рочестер-Эбби и принялась ей его расписывать. Она, похоже,
заинтересовалась. В конце-то концов, здесь и вправду уйма всяких
исторических достопримечательностей.
-- И мышей.
-- Она на следующий день улетала в Англию, и я пригласила ее, когда я
вернусь домой, приехать сюда и самой все осмотреть. Теперь она должна быть с
минуты на минуту.
-- А Билл об этом знает?
-- Нет. Мне следовало предупредить его телеграммой, но я забыла. Ну да
какая разница? Он все равно будет в восторге. Важно только, чтобы ты не
отпугнул ее своими убийственными шуточками: "Я часто говорю, миссис
Спотсворт, со свойственным мне остроумием, что, с одной стороны, в здешнем
саду протекает речка, а с другой стороны... ха-ха-ха! Вы только послушайте
-- закачаетесь... с другой стороны, в доме протекает крыша". И она, конечно,
немедленно бросится заключать сделку.
-- Ну что ты, моя старушка, разве я способен ляпнуть такое?
-- Очень даже способен, мое сокровище. Твоя беда в том, что ты хоть и
лучший из мужчин, но совершенно лишен такта.
Рори усмехнулся. Ему было смешно это слышать.
-- Это я-то лишен такта? У нас в "Харридже" тебя бы за такие слова
просто подняли на смех.
-- Ты должен постоянно держать в голове, как важно для нас продать
Рочестер-Эбби.
-- Буду помнить. Я всей душой за то, чтобы протянуть старине Биллу руку
помощи. Куда же это годится? -- перешел Рори к глубокомысленным
рассуждениям, он нередко задумывался на подобные темы. -- Билл начал свою
карьеру с самого низа, как простой наследник графского титула, и благодаря
собственной настойчивости и отваге в конце концов достиг того, что стал
графом. Но едва только он успел нахлобучить на голову феодальную корону и
сказал себе: "Хоп-ля-ля, урра!" -- как вдруг, точно кролика из шляпы,
вытаскивают на свет социальную революцию и отбирают у него практически все
до последнего пенни. М-да, что поделаешь, -- заключил Рори со вздохом. --
Послушай, Мук, -- переменил он тему, -- старушка, ты не заметила, что на
протяжении нашей беседы, для меня лично крайне приятной, я то и дело, с
короткими интервалами, нажимал звонок, но абсолютно безрезультатно? Тут что,
замок Спящей Красавицы? Или ты думаешь, все население этого дома выкосила
какая-нибудь чума или холера?
-- Да Господи! -- воскликнула Моника. -- В Рочестер-Эбби никакие звонки
не работают со времен Эдуарда Седьмого по крайней мере. Дядя Джордж, если
ему нужно было позвать кого-нибудь из домашнего персонала, запрокидывал
голову и выл, как койот.
-- Это когда ему требовалось надеть чужие сапоги?
-- Надо просто толкнуть дверь и войти. Что я сейчас и проделаю. А ты
принеси вещи из машины.
-- И куда их поставить?
-- Пока на пол в холле, -- ответила Мук. -- А позже отнесешь наверх.
Моника переступила через порог и вошла в гостиную слева от дверей. В
этой комнате во времена ее детства концентрировалась почти вся
жизнедеятельность Рочестер-Эбби. Как и в других старинных английских домах
таких же размеров, в Рочестер-Эбби имелось много высоких парадных покоев,
которыми никогда не пользовались, а также библиотека, куда изредка заходили,
и эта гостиная, место встречи всех и вся. Здесь в раннем детстве Моника
сидела и читала "Газету для девочек", и здесь же, пока не запретил дядя
Джордж, обладавший обостренным обонянием, она держала своих белых кроликов.
Это была просторная, уютная, слегка затрапезная комната со стеклянными
дверями, выходящими на террасу и дальше в сад, через который, как мы уже
знаем, протекала речка.
Моника стояла, оглядываясь вокруг и вдыхая старый знакомый аромат
табака и кожи и, как всегда, испытывая грустную радость и сожалея о том, что
никак нельзя пустить часы в обратную сторону, -- а в это время из сада в
комнату вошла девушка в рабочем комбинезоне, на миг в изумлении застыла при
виде ее, а затем восторженно взвизгнула:
-- Маленький Мук... Дорогая!
Моника обернулась:
-- Джил, мой ангел!
И они бросились друг дружке в объятия.
Джил Уайверн была молодая, очень миловидная девушка, слегка присыпанная
веснушками, и по всему видно, что деловая и толковая. Комбинезон на ней
выглядел как военный мундир. Ростом она, как и Моника, была невеличка, и
один интеллектуальный поклонник в неопубликованном стихотворении уподобил ее
танагрской статуэтке. Сравнение это, однако же, хромает, поскольку
танагрские статуэтки, при всех их достоинствах, довольно статичны, тогда как
Джил была подвижная и энергичная. Она обладала пружинистой походкой и в свое
время в школе с успехом играла правым нападающим в хоккейной команде.
-- Милая моя Мук! -- проговорила она теперь. -- Это в самом деле ты? Я
думала, ты на Ямайке.
-- Сегодня утром возвратилась. Прихватила в Лондоне Рори и на машине
сюда. Он там, у крыльца, вытаскивает вещи.
-- Как ты загорела!
-- Ямайский пляж. Я три месяца работала над этим загаром.
-- Тебе к лицу. А Билл не говорил, что ждет вас сегодня. Ты вернулась
раньше времени?
-- Да, я прервала свои разъезды более или менее досрочно. Мои средства,
столкнувшись с нью-йоркскими ценами, тихо скончались. А вот и король
торговли.
Вошел Рори, отирая платком пот со лба.
-- Что там у тебя в чемоданах, моя милая? Свинец? -- Заметив Джил, он
замолчал и уставился на нее, наморщив лоб. -- Здравствуйте, -- произнес он
неуверенным тоном.
-- Ты ведь помнишь Джил Уайверн, Рори?
-- Да, конечно. Джил Уайверн. Само собой. Как ты справедливо заметила,
это Джил Уайверн. Ты рассказала ей про свой загар?
-- Она сама заметила.
-- Действительно, бросается в глаза. Она говорит, что загорала вся без
ничего, -- доверительно сообщил он Джил. -- Старозаветный муж мог бы кое о
чем задуматься, а? Но важно разнообразие. Так вы, значит, Джил Уайверн? Как
вы выросли!
-- С каких пор?
-- С тех... с тех пор, как начали расти.
-- Вы ведь представления не имеете, кто я, верно?
-- Ну, этого я бы не сказал...
-- Я вам напомню. Я была на вашей свадьбе.
-- Для этого вы слишком молоды.
-- Мне было пятнадцать. Меня поставили смотреть за собаками, чтобы не
прыгали на гостей. Шел, как вы, наверно, помните, проливной дождь, и у них
лапы были в грязи.
-- Бог ты мой! Теперь я вас вспомнил. Значит, вы и есть та противная
девчонка? Я тогда заметил, как вы вертитесь под ногами, и еще подумал: ну и
пугало!
-- Мой муж славится утонченными манерами, -- вмешалась Моника. -- Его
нередко называют современным графом Честерфилдом.
-- Я как раз собирался добавить, -- самодовольно возразил Рори, -- что
она за это время заметно улучшилась с виду, так что, как мы видим, никогда
не следует отчаиваться. А после мы разве больше не встречались?
-- Встречались спустя год или два, когда вы здесь гостили летом. Я
тогда только начала выезжать и, должно быть, выглядела еще противнее
прежнего.
Моника вздохнула:
-- Ах эти выезды в свет! Старый добрый рынок невест! Так и вспоминаешь
собственную молодость. Очки долой, зубные пластинки вон!
-- Затянуться, чтобы, где надо, было выпукло, а где надо -- впукло, --
последовал вклад Рори, и Моника строго взглянула на мужа.
-- А тебе-то откуда известны такие подробности?
-- Да так, бываю в нашей секции дамского белья.
Джил рассмеялась:
-- Мне лично больше всего запомнились панические семейные советы на
тему о моих хоккейных руках. Я должна была часами ходить держа руки над
головой.
-- Ну и каков результат? Оправдались затраты?
-- В каком смысле?
Моника, доверительно понизив голос, растолковала:
-- В смысле жениха. Подцепила что-нибудь стоящее?
-- На мой взгляд, да. Собственно говоря, вы, сами того не ведая,
залетели в высокие сферы. Перед вами не кто-нибудь, а будущая графиня
Рочестерская.
Моника восторженно взвизгнула:
-- То есть вы с Биллом помолвлены?
-- Вот именно.
-- Давно?
-- Уже несколько недель.
-- Я страшно рада. Вот уж не думала, что у Билла хватит ума на это.
-- Действительно, -- со свойственным ему тактом подтвердил Рори. --
Событие, которому нельзя не удивиться. Билл, насколько я помню, всегда
предпочитал пухленьких, пышнотелых красоток. Я был свидетелем многих его
страстных увлечений особами, выглядевшими как помесь Царицы фей с чемпионом
по классической борьбе. Была одна хористочка в мюзик-холле "Ипподром"...
Тут ему пришлось прервать этот поток увлекательных для невесты
воспоминаний, чтобы громко охнуть, поскольку Моника предусмотрительно
лягнула его по лодыжке.
-- Расскажи нам, дорогая, как это произошло? -- попросила она. --
Неожиданно?
-- Да, совершенно неожиданно. Он помогал мне дать корове болюс...
Рори вытаращил глаза:
-- Что дать корове?
-- Болюс. Это такая большая пилюля, которую дают коровам. И не успела я
опомниться, как он вдруг схватил мою руку и говорит: "Слушай, когда мы с
этим управимся, ты выйдешь за меня замуж?"
-- Какое красноречие! Рори, делая мне предложение, сказал только: "Э-э,
как насчет того, чтобы... а?.."
-- Да, а перед тем еще три недели репетировал, -- уточнил Рори. Он
снова наморщил лоб, явно пытаясь что-то сообразить. -- Этот болюс, пилюля,
про которую вы сейчас говорили... Я не вполне понял. Вы давали его корове,
верно?
-- Да, больной корове.
-- Ах, больной корове? Тут я чего-то недопонимаю. Необходимо кое-что
уточнить. Почему, собственно, вы давали болюс больной корове?
-- Это моя работа. Я местный ветврач.
-- Кто-кто? Не хотите ли вы случайно сказать, что вы ветеринар?
-- Именно. Дипломированный специалист. Мы все теперь трудящиеся.
Рори с умудренным видом кивнул:
-- Глубоко верно. Я и сам солдат армии труда.
-- Рори работает в "Харридже", -- уточнила Моника.
-- Правда?
-- Старший продавец в секции "Шланги, газонокосилки и поилки для птиц",
-- пояснил Рори. -- Но это лишь временно. Ходят упорные слухи о повышении по
службе и переводе в секцию "Стекло, фигурки и фарфор". А оттуда всего лишь
шаг до "Дамского белья".
-- Мой герой! -- Моника нежно поцеловала мужа. -- Держу пари, они там
все позеленеют от зависти.
Рори, скандализованный, поспешил возразить:
-- Ну что ты! Нет, конечно. Народ бросится пожимать мне руку, шлепать
по спине. У нас в "Харридже" царит замечательный дух товарищества, один за
всех и все за одного.
Моника снова обратилась к Джил:
-- А твой отец не возражает против того, что ты разъезжаешь повсюду и
даешь болюсы коровам? Отец Джил, -- объяснила она мужу, -- начальник полиции
графства.
-- А-а, очень приятно, -- сказал Рори.
-- По-моему, он должен быть против.
-- Нет-нет. Мы теперь все где-нибудь работаем. За исключением моего
брата Юстаса. Он прошлой зимой выиграл в Литтлвуде крупную сумму в бильярд и
стал чванливым богачом. Со всей родней держится так надменно. Одним словом,
великосветский фат.
-- Какой снобизм! -- горячо отозвался Рори. -- Меня возмущают классовые
различия!
Он собрался было распространиться на эту тему, поскольку имел по
данному вопросу твердые взгляды, но в эту минуту раздался телефонный звонок,
и он потрясенный оглянулся вокруг:
-- Господи ты Боже мой! Вы что, хотите сказать, что старина Билл
заплатил за телефон?
Моника подняла трубку:
-- Алло?.. Да, это Рочестер-Эбби... Нет, лорда Рочестера в настоящее
время нет дома. Это его сестра леди Кармойл. Номер его автомобиля? Я даже не
знала, что у него вообще есть автомобиль. -- Она обернулась к Джил: -- Ты не
знаешь номер машины Билла?
-- Нет. А почему они спрашивают?
-- Почему вы спрашиваете? -- повторила Моника в телефон. Она подождала
минуту и положила трубку. -- Разъединили.
-- Кто это был?
-- Не назвался. Просто голос из пустоты.
-- А вдруг Билл попал в аварию? -- встревожилась Джил.
-- Ну что вы! -- успокоил ее Рори. -- Он слишком хорошо водит машину.
Наверно, остановился по дороге купить соку или еще чего-нибудь, а им
понадобился его номер, записать в книгу должников. Но когда звонят по
телефону и не называют своего имени, это производит неприятное впечатление.
У нас был один, работал помощником старшего продавца в секции "Варенья,
соусы и консервы", ему однажды ночью позвонил Таинственный Голос, не
назвался, и, короче говоря...
-- Прибереги эту историю на после обеда, о мой король рассказчиков, --
прервала его Моника. -- Если, конечно, тут будет обед, -- добавила она с
сомнением.
-- Разумеется, будет обед, -- сказала Джил. -- И вы убедитесь, что он
тает во рту. У Билла очень хороший повар.
Моника удивленно захлопала глазами:
-- Повар? Это в наши времена? Не могу поверить. Может, еще скажешь, что
у него есть горничная?
-- Есть. По имени Эллен.
-- Опомнись, дитя. Ты бредишь. Горничных не бывает.
-- А у Билла есть. И садовник есть. И дворецкий, замечательная личность
по имени Дживс. И Билл еще подумывает нанять мальчика, чтобы чистил ножи и
обувь.
-- Милосердные небеса! Прямо какой-то ханский дворец! -- Моника вдруг
что-то вспомнила. -- Дживс, ты сказала? Почему это имя мне знакомо?
Рори поспешил пролить свет:
-- Берти Вустер. У него слугу зовут Дживс. Наверно, его брат или тезка.
-- Нет, -- возразила Джил. -- Это он и есть. Билл получил его в
ленд-лиз.
-- Но как же Берти-то без него обходится?
-- По-моему, мистер Вустер сейчас в отъезде. Во всяком случае, Дживс
сам в один прекрасный день явился сюда и объявил, что готов принять на себя
обязанности дворецкого, ну и, естественно, Билл за него ухватился. Это не
человек, а сокровище. Билл говорит, что он "старой закалки", не знаю точно,
что это значит.
Моника все еще недоумевала.
-- А средства на все это? Он платит жалованье своим придворным или
только одаривает их время от времени обворожительной улыбкой?
-- Ну конечно, платит. Щедро. Еженедельно по субботам расшвыривает
кошельки с золотом.
-- Откуда же он его берет?
-- Зарабатывает.
-- Не смеши меня. Билл за всю жизнь не заработал ни пенни, исключая
раннее детство, когда ему платили по два пенса за прием касторки. Где он мог
заработать?
-- Он делает какую-то работу для Сельскохозяйственного совета.
-- Ну, на этом не разбогатеешь.
-- А вот Билл сумел. Наверно, ему платят больше, чем другим, за то, что
он очень хорошо исполняет свои обязанности. В чем они состоят, я на самом
деле точно не знаю. Он садится утром в машину и уезжает. Я думаю,
инспектирует. Собирает сведения по вопросникам. А так как с цифрами он не
особенно в ладах, с ним ездит Дживс.
-- Ну что ж, замечательно, -- сказала Моника. -- А то я испугалась, не
принялся ли он снова играть на скачках. Было время, я страшно за него
беспокоилась, когда он гонял с ипподрома на ипподром в своем сером цилиндре,
он еще носил в нем сэндвичи.
-- Нет, нет, это исключено. Я взяла с него честное благородное слово,
что он никогда больше не поставит деньги на лошадь.
-- Разумная мера, -- одобрил Рори. -- Хотя, конечно, иногда немного
встряхнуться не вредно. Мы в "Харридже" устраиваем маленький тотализатор на
разные важные события. По пять шиллингов. Ставки крупнее не поощряются
начальством.
Джил подошла к стеклянной двери в сад.
-- Ну хорошо, -- сказала она. -- Мне вообще-то некогда тут болтать,
меня работа ждет. У Билла приболел ирландский терьер, я зашла взглянуть, как
он.
-- Дайте ему болюс.
-- Я применяю новую американскую мазь. У бедняги чесотка. Увидимся еще
сегодня.
И Джил ушла по делам милосердия, а Рори обернулся к Монике. От его
обычного бесстрастия не осталось и следа. Он оживился, принял проницательный
вид -- ну просто Шерлок Холмс, напавший на след преступника.
-- Мук.
-- Да?
-- Что ты на это скажешь, старушка?
-- На что?
-- На это внезапное обогащение Билла. Тут явно что-то не так. Если бы у
него завелся один дворецкий, это бы еще можно было понять: переодетый
судебный исполнитель. Ну а горничная? А повар? И автомобиль? И, черт возьми,
оплаченные счета за телефон?
-- Да, я согласна. Это странно.
-- Не просто странно. Смотри сама. Когда я прошлый раз посещал
Рочестер-Эбби, Билл находился в состоянии полного безденежья, естественном
для представителя английских высших классов наших дней, -- выпивал кошкино
молоко и подбирал сигарные окурки в сточных канавах. Приезжаю теперь и что
же я вижу? Дворецкие в каждом углу, повсюду, куда ни глянь, горничные, на
кухне повара теснятся у плиты, тут и там ирландские терьеры, да еще
раздаются фантастические разговоры про мальчиков для чистки обуви и ножей.
Это... это... Забыл слово. Ну, как это говорится?
-- Не знаю, что ты хочешь сказать.
-- Знаешь. Начинается на "ир".
-- Ирак? Ирвинг? Иррадиация?
-- Да нет. Иррационально, вот какое слово. Все это совершенно
иррационально. Разговоры про работу для Сельскохозяйственного совета,
конечно, отбрасываем, это чистая лапша на уши. Сказки для маленьких. Таким
роскошеством на жалованье от Сельскохозяйственного совета не обзаведешься.
-- Рори замолчал и погрузился в задумчивость. -- Слушай, а что, если Билл
решил пойти в джентльмены-грабители?
-- Не говори глупостей.
-- А что, некоторые идут. Рэффлс, например, если помнишь, был
джентльменом-грабителем и жил вполне неплохо. Или, может быть, он кого-то
шантажирует?
-- Господи, Рори, ну что ты такое говоришь!
-- Выгодное занятие, насколько я знаю. Присмотришь себе какого-нибудь
богача, проведаешь его гнусные тайны и шлешь ему письмо, что, мол, тебе все
известно и пусть он положит десять тысяч фунтов мелкими купюрами под столб
на второй миле Лондонского шоссе. Потратишь эти десять тысяч, берешь с него
еще столько же. Сумма со временем возрастает, и вот тебе разгадка всех этих
дворецких, горничных и так далее.
-- Если ты будешь меньше плести чушь и перенесешь наверх больше
чемоданов, мир станет значительно лучше.
Рори подумал и понял, что от него требуется.
-- Ты хочешь, чтобы я перенес чемоданы наверх?
-- Вот именно.
-- Будет исполнено. Девиз "Харриджа": "Сервис".
Снова зазвонил телефон. Рори возвратился и поднял трубку.
-- Алло? -- Он вздрогнул. -- Кто-кто? Господи ты боже мой! Хорошо. Его
сейчас нет, но я передам. -- Он положил трубку. На лице у него появилось
ответственное выражение. -- Мук, -- проговорил он торжественно, -- может
быть, впредь ты будешь серьезнее относиться к моим словам и перестанешь
отмахиваться и высмеивать мои теории. Звонили из полиции.
-- Из полиции?
-- Хотели поговорить с Биллом.
-- О чем?
-- Не сказали. Не полагается, ты что, не понимаешь? Запрещено законом о
государственной тайне и прочих таких вещах. Но круг смыкается, старушка. Его
уже обложили со всех сторон.
-- А может, они просто хотят, чтобы он приехал раздавать призы
участникам какого-нибудь полицейского состязания?
-- Сомневаюсь. Но ты, конечно, можешь придерживаться этой версии, если
тебе так легче. Значит, ты говоришь, отнести чемоданы наверх? Будет
исполнено незамедлительно. Пошли, ты будешь меня вдохновлять словом и
жестом.
Они ушли, и какое-то время тишину летнего вечера нарушал только
доносившийся с лестницы глухой стук восхождения покорного мужа с тяжелыми
чемоданами в обеих руках. Потом замер и он, и сонное безмолвие снова
воцарилось в Рочестер-Эбби. Но вот сначала тихий, издалека, затем все
громче, ближе стал слышен шум автомобильного мотора. После того как он,
усилившись, оборвался, через стеклянную дверь из сада вошел молодой человек.
Ввалился на подкашивающихся ногах, учащенно дыша, подобно загнанной лани,
которая желает к потокам воды. Вынув дрожащими руками из кармана портсигар,
вошедший закурил; видно было, что его одолевают тягостные мысли.
Впрочем, мысли -- это условно говоря. Потому что Вильям, девятый граф
Рочестер, который, бесспорно, был очень мил, и все, кто его знал, относились
к нему с искренней симпатией, никак не мог считаться мыслителем. Еще в его
детские годы близкими было замечено, что, хотя он имеет золотое сердце,
маленьких серых клеточек у него в мозгу явный недобор, так что, согласно
общему мнению, кому бы ни досталась следующая Нобелевская премия, это будет
не Билл Ростер. В "Клубе трутней", членом которого он заделался сразу по
окончании школы, его по части интеллекта ставили где-то между Фредди
Уидженом и Понго Туислтоном, то есть на одно из самых последних мест. Более
того, некоторые утверждали, что в умственном развитии он отстает даже от
дубины Фодеринг-Фиппса.
Зато следует отметить, что Билл, как все в их роду, был исключительно
хорош собой, -- хотя те, кто так считал, возможно, изменили бы свое мнение,
если бы увидели его в данную минуту. Ибо мало того, что на нем был пиджак в
крупную пеструю клетку, с раздутыми мешковатыми карманами и галстук вырви
глаз -- расцвеченный голубыми подковами на малиновом фоне, но вдобавок еще
левый глаз закрывала большая черная нашлепка, а над верхней губой нависали
пышные рыжие усы, напоминающие швабру без палки. В мире бритых лиц, в
котором мы живем, не часто встретишь у человека такую почти тропическую
растительность; да и не особенно хочется, по правде говоря.
Черная нашлепка и рыжие усищи -- это дурно, но что девятый граф все же
еще способен к раскаянию, было видно из того, как он подпрыгнул, точно