Вудхауз Пэлем Гринвел. Не позвать ли нам Дживса?

   Она увидела, что любимый брат рвет на себе волосы, и очень удивилась.
   — Господи Боже мой, Билл! Что с тобой? Что такое?
   Билл посмотрел на нее не по-братски свирепо:
   — Ничего, черт возьми! Ничего, ясно? Ничего, ничего, ничего!
   Моника вздернула брови:
   — Ну и ладно. Чего ты так разнервничался? Я просто выражала сестринское участие.
   Билл великим усилием воли вернулся к любезности Рочестеров.
   — Прости, Мук, старушка. У меня голова болит.
   — Ах ты мой бедненький.
   — Ничего, скоро пройдет.
   — Тебе нужен свежий воздух.
   — Может быть.
   — И приятное общество. Мамаша Спотсворт пошла в разрушенную часовню. Ступай к ней и поболтай о том о сем.
   — Что-о?
   Моника сказала умиротворяющим тоном:
   — Не упрямься, Билл. Ты не хуже меня понимаешь, как важно расположить ее к себе. Один хороший рывок сейчас может склонить ее к покупке дома. С самого начала было так задумано: я разрекламировала ей Рочестер-Эбби, а теперь ты отведешь ее в сторонку и пустишь в ход свое прославленное обаяние. Ты помнишь, как обещал, что будешь ворковать с ней, точно сизый голубок? Ступай сейчас же и принимайся ворковать, как не ворковал никогда в жизни.
   Мгновение казалось, что сейчас с беднягой Биллом, чей предел выносливости был давно превзойден, случится нечто вроде самовозгорания. Глаза его полезли на лоб, щеки вспыхнули, и огненные речи затрепетали на губах. Но вдруг, словно в разговор вступил Здравый Смысл и негромко поцокал языком, все встало на свои места: глаза потухли, и щеки понемногу приобрели нормальный оттенок. Билл осознал, что предложение Моники разумно и справедливо.
   В пылу последних переживаний он как-то упустил из виду, чт? для него значит осуществление продажи наследственного жилища. И теперь вдруг осознал, насколько важна эта возможность, этот единственный спасательный круг, колышащийся на волнах моря бед, в которое он погружен почти с головкой. Ухватиться за него, иначе — гибель. Когда продают дома, напомнил он себе, какую-то часть цены в виде залога получают наличными. Такого залога хватит на то, чтобы избавиться от угрозы со стороны Биггара, и если для получения этой суммы требуется пойти к Розалинде Спотсворт и поворковать с ней, значит, надо идти и ворковать.
   Одновременно ему пришла утешительная мысль, что раз Джил отправилась домой за вещами для ночевки, выходит, до ее возвращения у него есть добрых полчаса, а за полчаса, если как следует сосредоточиться, можно наворковать вполне достаточно.
   — Мук, — сказал Билл, — ты права. Мое место рядом с нею.
   Он торопливо вышел, а еще минуту спустя в дверях библиотеки появился Рори.
   — Послушай, Мук, — обратился он к жене, — ты понимаешь по-испански?
   — Нет. Никогда не пробовала. А что?
   — Там по телевизору какой-то испанец или аргентинец, ну, словом, из этой публики, рассказывает про свою лошадь на родном языке. Наверно, совсем не нашего круга человек, но интересно все-таки услышать его мнение. А где Билл? Неужели все еще сидит с Бременем Белого Человека?
   — Нет, он только что сюда заглянул и ушел пообщаться с миссис Спотсворт.
   — Я хочу обсудить с тобой ситуацию с Биллом. Мы здесь одни? Нас никто не может услышать?
   — Разве только если кто-нибудь прячется вот в этом сундуке. Что такое с Биллом?
   — С ним что-то не так, старушка, и это каким-то образом связано с капитаном Биггаром. Ты смотрела на Билла за ужином?
   — Специально, кажется, нет. А что? Он ел горошек ножом?
   — Это-то нет. Но, встречаясь взглядом с Биггаром, он каждый раз весь корчился, словно исполнял танец живота. Этот Биггар почему-то действует на него как веничек-сбивалка на яйцо. Почему? Вот что мне хотелось бы знать. Кто он, в сущности, такой, таинственный капитан Биггар? Зачем он здесь? И что между ними, отчего бедняга Билл весь дрожит, подскакивает и трясется, стоит тому на него взглянуть? Не нравится мне это, моя милая. Выходя за меня замуж, ты даже не заикнулась, что у вас в роду есть припадочные, и я считаю, что по отношению ко мне это несправедливо. Подумай сама, каково это: ухаживал-ухаживал, не жалея сил и денег, завоевал любовь обожаемой избранницы — и вдруг, вскоре после медового месяца, узнаешь, что стал зятем человека, больного «пляской святого Вита».
   Моника задумалась.
   — А ведь действительно, по-моему, когда я сказала ему, что к нам прибыл некий капитан Биггар, он словно бы разволновался. Точно-точно. Я теперь припоминаю и зеленоватую бледность лица, и отвисшую челюсть. А сейчас, когда я вошла, он драл на себе волосы. Я согласна с тобой. В этом есть что-то зловещее.
   — Но я еще вот что скажу тебе, — продолжал Рори. — Когда я собрался уходить из столовой, чтобы смотреть телепередачу, Билл тоже хотел пойти. «Пойдемте, капитан?» — спросил он Биггара. А тот, надувшись, ему в ответ: «Может быть, попозже. А сейчас я хотел бы переговорить с вами, лорд Рочестер». Эдаким ледяным, железным тоном, точно судья, который сейчас присудит человеку штраф в пять фунтов за сдергивание каски с полицейского в ночь лодочных гонок. Билл лязгнул челюстью, как голодный бульдожка, и пробормотал: «Да, да, конечно» или что-то в этом роде. Словом, видно за версту, что у этого Биггара есть что-то на нашего Билла.
   — Но что это может быть?
   — Тот же вопрос задал себе и я, о старая подруга радостных и суровых дней моих. И по-моему, я нащупал ответ. Ты помнишь рассказы, которые мы читали в детстве — например, в «Стрэнд мэгазин»?
   — Что еще за рассказы?
   — Ну, про глаз идола, скажем. Как шайка негодяев рванула в Индию, чтобы выкрасть драгоценный камень, служащий глазом идолу. Камень они благополучно стащили, но при дележке обделили одного из своих, отчего он, естественно, затаил на них зло, и по прошествии многих лет он их одного за другим выследил в их респектабельных английских домах и всех до последнего уничтожил, таким образом сведя с ними счеты. Попомни мои слова, этот тип Биггар преследует старину Билла за то, что Билл присвоил его долю денег, вырученных за зеленый глаз золотого божка в храме Вишну, и я ничуть не удивлюсь, если завтра утром, спустившись к завтраку, мы увидим его плавающим в луже крови среди жареных селедок и сосисок с вонзенным в основание черепа восточным кинжалом.
   — Дурак!
   — Это ты мне?
   — Именно тебе, и мало еще. Билл никогда в жизни не бывал восточнее Ист-Энда.
   — А в Каннах?
   — Разве Канны на Востоке? Первый раз слышу. Но к индийским божкам с драгоценными глазами он уж точно никогда не приближался.
   — Да, это я упустил из виду, — признал Рори. — Это обстоятельство несколько подрывает убедительность моей версии.
   Однако, подумав еще немного, он выдвинул новую гипотезу:
   — Ха! Теперь мне все ясно. Я понял: причина вражды между Биллом и Биггаром — в младенце.
   — Господи, что ты такое городишь! В чьем младенце?
   — Билла. В тесном сотрудничестве с родной дочерью Биггара, сокровищем его души, наивной бедняжкой, которая любила «безмерно, безрассудно». А если ты мне возразишь, что теперь наивные и безрассудные девушки все вывелись, я отвечу: «Где-нибудь, может, и вывелись, но не в миссионерской школе тамошнего Коала-Пурпура». У них в миссионерских школах девочек знакомят с грубыми фактами жизни на примере пчелок и цветочков, так что бедняжки теряют всякое представление, о чем речь.
   — Слушай, Рори, ради Бога!..
   — Подумай, как это все укладывается в неотвратимость греческой трагедии — или что там у них было такое неотвратимое?.. Девушка по окончании школы возвращается в Англию, одна, без матери, наставить ее некому, и тут она встречает молодого красавца англичанина. Что за этим следует? Один неверный шаг. Запоздалое раскаяние… Маленький сверток на руках. Трудное объяснение с папашей. Папаша весь кипит, изрыгает несколько проклятий на каком-то дикарском наречии, увязывает в мешок слоновое ружье и приезжает потолковать со стариной Биллом. «Карамба!» — как говорит, наверно, сейчас тот венесуэлец в телевизоре. Впрочем, беспокоиться особенно не о чем. Я думаю, жениться он его все равно не заставит. Единственное, что Биллу придется взять на себя, это заботу об образовании маленького. Поместить его в школу: если мальчик, то в Итон, если девочка — в Роудин.
   — В Челтнем.
   — Ах да. Забыл, что ты училась в Челтнеме. Но теперь вопрос: надо ли об этом ставить в известность юную Джил? По-моему, жестоко не предостеречь ее против неосмотрительного брака с таким невозможно испорченным человеком, как Вильям, граф Рочестер.
   — Не смей такими словами обзывать моего брата Билла!
   — Именно такими словами обозвали бы его у нас в «Харридже».
   — И вообще, я думаю, ты ошибаешься насчет Билла и Биггара. Действительно, бедняжка немного нервничает, но, вернее всего, капитан Биггар тут совершенно ни при чем. Просто он волнуется, купит ли миссис Спотсворт у него дом. И кстати сказать, Рори, ты мог бы, как тренированный продавец, поспособствовать заключению этой сделки, вместо того чтобы вставлять палки в колеса.
   — Не понимаю, к чему ты клонишь.
   — Клоню к самой земле. За все время после появления здесь миссис Спотсворт ты только и делал, что привлекал внимание к дурным сторонам Рочестер-Эбби. Будь конструктивнее.
   — Как например, моя королева?
   — Н-ну, покажи ей что-нибудь хорошее в этом доме.
   Рори послушно, но не убежденно кивнул.
   — Сделаю что смогу, — пообещал он. — Хотя у меня для работы будет очень мало материала. Ну а теперь, моя старушка, этот испанец уже, должно быть, сошел с экрана и мы можем снова присоединиться к телевизионному банкету. По каким-то загадочным причинам — кто знает, что нами правит? — я испытываю пристрастие к четвероногому по кличке Риторика.

Глава X

   Миссис Спотсворт покинула разрушенную часовню. Она прождала появления леди Агаты целых двадцать пять минут, и ей это надоело. Как многие очень богатые дамы, она была нетерпелива и требовала, чтобы ее обслуживали в первую очередь. Захотелось ей привидений — значит, подать их немедленно, с пылу с жару. Идучи обратно через сад, она присмотрела живописно расположенную скамейку, села, закурила сигарету и стала любоваться красотой летней ночи.
   Была одна из тех чудесных июньских ночей, какие изредка все же случаются в Англии и смягчают обычную суровость летней непогоды, сея в умах торговцев зонтами и макинтошами сомнения, правильно ли они всегда считали, что эта страна — земной рай для представителей их профессии.
   По небу плыла луна, веял ласковый западный ветерок, принося с собой будоражащий душу аромат левкоев и душистого табака. В кустах возле скамейки тихо шуршали робкие насельники ночи, и в довершение всего за рекой, на том берегу запел соловей, приступив к делу с таким размахом, какого и следовало ожидать от птицы, получившей восторженный отзыв у поэта Китса и только позавчера удостоившейся лестного упоминания в передаче Би-би-си.
   То была ночь, созданная для любви, и миссис Спотсворт это ясно чувствовала. Хотя в юности, когда она писала верлибры в Гринич-Виллидж, в круг ее интересов входили главным образом нищета и грязь, однако в глубине души она даже и тогда была сентиментальна. Ее бы воля — она бы только и строчила что вирши про кровь и любовь, луну и тишину, сказки и ласки. Да вот издатели поэтических сборников почему-то отдавали предпочтение многоквартирным корпусам с крысами, кислому капустному духу и беспросветной безнадежности — а кормиться-то девушке надо.
   Но теперь, приобретя полную финансовую независимость и освободившись от необходимости угождать вкусам издателей, она могла преспокойно совлечь путы со своей чувствительной души и, сидя на скамейке, свободно любоваться лунной ночью и упиваться пением соловья, предаваясь настроению, которое такой тонкий стилист, как покойный Гюстав Флобер, прославившийся своими неустанными поисками точного слова, без колебаний определил бы как сентиментальное.
   В том, что миссис Спотсворт так сильно расчувствовалась, немало повинны были рассказы капитана Биггара за ужином. Мы уже привели выше некоторые образчики и охарактеризовали общее направление его разговора, свободно переходившего с людоедов на охотников за головами, с охотников за головами — на аллигаторов, и все это произвело на миссис Спотсворт примерно такое же действие, как рассказы Отелло на Дездемону. Словом, задолго до того, как была съедена последняя клубничина десерта и разжеван последний орех, миссис Спотсворт пришла к твердому выводу, что вот он, подходящий для нее спутник жизни, и решила сделать все потребное, чтобы дело это решилось желательным образом. Насчет того, чтобы снова выйти замуж, и А. Б. Спотсворт, и Клифтон Бессемер — оба дали ей зеленую улицу. Так что никаких препятствий на пути к цели перед нею не было.
   Однако на пути к скамейке, на которой сидела миссис Спотсворт, по-видимому, некое препятствие имелось, ибо она вдруг услышала в ночной тишине, как кто-то, мужественно шагая, налетел на садовый вазон, затем последовало смачное проклятие на суахили — и перед нею, потирая лодыжку, появился капитан Биггар.
   — Ах, Боже мой, вы не поранились, капитан? — спросила миссис Спотсворт, вся — женственное участие.
   — Всего лишь царапина, милая леди, не более того, — ответил он.
   Говорил он отрывисто, и только кто-нибудь вроде Шерлока Холмса или мсье Пуаро сумел бы определить, что при звуках ее голоса сердце его проделало двойное сальто и он затрепетал не меньше самого Билла Ростера.
   Белый Охотник, поговорив по телефону, почел за благо не заходить в гостиную, а выбраться на широкий простор, где можно побыть одному. Присоединиться к дамам, рассудил он, значит подвергнуть себя мучительному созерцанию боготворимой женщины и лишний раз убедиться, что она для него недостижима. Он понимал, что оказался в положении мотылька, который позволил себе увлечься звездой, как это описано в известном стихотворении Шелли, а на его взгляд, разумный ход для мотылька был бы по возможности уклоняться от общения с обожаемым предметом и тем уменьшить сердечные муки. Вот что должен был бы рекомендовать в такой ситуации стихотворец Шелли.
   И вот, пожалуйста, — он оказался ночью в саду наедине со своей любовью. И ночь не простая, а по всей форме — с луной, соловьями, нежно веющим ветерком и благоуханием левкоя и табака.
   Так что, принимая приглашение миссис Спотсворт посидеть с нею на скамеечке, капитан Биггар весь сжался, напрягся и сказал себе: «Будь тверд, приятель». А в ушах его звучали голоса Толстого Фробишера и Субадара: справа Толстый Фробишер советовал не быть размазней, а слева Субадар напоминал о кодексе чести.
   Он напружинился и собрал все силы для предстоящего tete-а-tete'а.
   Миссис Спотсворт, мастерица светских бесед, начала с замечания, что, мол, какая божественная ночь, на что от капитана последовало:
   — Высший класс.
   — Луна, — умилилась миссис Спотсворт и прибавила, что ночь, когда светит полная луна, по ее мнению, гораздо лучше ночи, когда луна неполная.
   — Угу, — согласился капитан Биггар.
   Затем, после того как миссис Спотсворт высказала предположение, что ветерок напевает цветам колыбельные песенки, а капитан Биггар с огорчением признался, что не имеет по этому вопросу собственного мнения, поскольку является чужаком в здешних краях, наступило молчание.
   Нарушила его миссис Спотсворт, испуганно вскрикнув:
   — Ой!
   — Что случилось?
   — У меня упала подвеска. Замочек развинтился.
   Капитан Биггар преисполнился сочувствием.
   — Вот неприятность, — сказал он. — Наверно, лежит где-нибудь тут на дорожке. Сейчас поищу.
   — Да, пожалуйста. Она дешевенькая, стоила каких-нибудь десять тысяч, не больше, но дорога мне как память. Это подарок одного из моих мужей, я только забыла которого. Нашли? Вот спасибо! Не поможете мне застегнуть?
   Когда капитан Биггар застегивал у нее на шее цепочку, пальцы его, а также мышцы спины и живота мелко дрожали. Защелкнуть замочек не дотронувшись до шеи владелицы было практически невозможно, он несколько раз коснулся атласной кожи. И при каждом прикосновении тело его прорезало точно ножом. Полная луна, соловей, ветерок, левкои и душистый табак так и подталкивали его покрыть эту шею горячими поцелуями.
   Да только Толстый Фробишер и Субадар дружно образовали оппозиционный блок и не давали ему это сделать.
   «Прямой клюшкой, старина», — предостерегал Толстый Фробишер.
   «Помни, что ты белый человек», — добавлял Субадар.
   Он сжал кулаки и опомнился.
   — Приятно, должно быть, — заметил он прямодушно, — иметь столько денег, чтобы считать десять тысяч пустяком.
   Миссис Спотсворт сразу подхватила эту реплику:
   — Вы думаете, богатые женщины обязательно счастливы, капитан Биггар?
   Капитан ответил, что те, которых он знал, — а ему, как Белому Охотнику, случалось встречать их немало — на жизнь не жаловались.
   — Они носили маску.
   — То есть как это?
   — Улыбались, чтобы скрыть страдание, — пояснила миссис Спотсворт.
   Капитан Биггар припомнил, как одна миллионерша, крупная блондинка по фамилии Фиш, как-то ночью танцевала канкан в кружевных панталонах, но миссис Спотсворт на это сказала, что бедняжка просто старалась не показать виду.
   — Богатые женщины так одиноки, капитан Биггар.
   — Разве вы одиноки?
   — Очень, очень одинока.
   — О… а… — произнес капитан Биггар.
   Вообще-то он хотел сказать не это. Ему хотелось излить душу в страстном потоке слов. Но что тут можно сделать, если за каждым твоим жестом следят Толстый Фробишер и Субадар?
   Когда женщина лунной ночью под аккомпанемент закатывающихся соловьев говорит мужчине, что она очень-очень одинока, а в ответ слышит только "о" да "а", нельзя ее винить, если она на миг несколько падет духом. У миссис Спотсворт был когда-то большой гончий пес летаргического темперамента, ему надо было надавать пинков, чтобы выгнать вечером на прогулку. Вот и теперь у нее возникло такое же ощущение, как будто она колотит носком туфли по ленивому заду этого пса. Будто прилагаешь напрасные усилия, пытаясь сдвинуть нечто несдвигаемое. Она любила Белого Охотника. И восхищалась им. Но высечь из его груди искру страсти оказалось работой не из легких. У нее мелькнула горькая мысль, что у мокрой устрицы на блюде ей случалось видеть больше божественного огня.
   Однако она не отступилась.
   — Как странно, что мы с вами здесь встретились, — тихо пролепетала она.
   — Да, очень странно.
   — Мы были на разных концах земли и вот встретились в английской пивной.
   — Редкое совпадение.
   — Не совпадение. Так было предначертано. Хотите, я вам скажу, что привело вас в ту пивную?
   — Мне захотелось пива.
   — Рок, — возразила миссис Спотсворт. — Фатум. Простите?
   — Я только хотел сказать, что с английским пивом не сравнится ни одно пиво на свете.
   — Тот же рок, тот же фатум, — продолжала миссис Спотсворт, хотя при других обстоятельствах она бы с горячностью оспорила его последнее утверждение, так как считала, что английское пиво просто невозможно взять в рот, — которые свели нас в Кении. Вы помните день в Кении, когда мы познакомились?
   Капитана Биггара перекорежило. Это было все равно, что поинтересоваться у Жанны д'Арк, не забыла ли она случайно свое небесное видение. «Ну что, ребята? — мысленно спросил он и покосился направо и налево. — Никак невозможно сделать исключение?» Но Толстый Фробишер и Субадар отрицательно покачали головами.
   «Чти кодекс», — сказал Толстый Фробишер.
   «Играй по правилам», — сказал Субадар.
   — Помните? — повторила миссис Спотсворт.
   — Угу, — ответил капитан Биггар.
   — У меня тогда при виде вас возникло странное ощущение, будто мы уже когда-то, в прежней жизни, были знакомы.
   — Маловероятно, я бы сказал.
   Миссис Спотсворт закрыла глаза:
   — Я словно бы видела нас обоих в какие-то темные доисторические времена, мы были одеты в звериные шкуры. Вы ударили меня дубинкой по голове и потащили за волосы в свою пещеру.
   — Ну уж нет, ничего подобного я бы никогда не сделал.
   Миссис Спотсворт подняла веки, расширила до максимума свои прекрасные очи и направила их на него, точно два прожектора.
   — Вы сделали это потому, что вы меня любили, — трепетным шепотом промолвила она. — А я…
   Она не договорила. Нечто длинное и тощее вырисовалось над нею в небе, и голос, быть может, чуть-чуть нервно произнес:
   — Ах, вот вы, оказывается, где… Я искал вас повсюду, Рози, -продолжил Билл. — У разрушенной часовни вас не оказалось, и тогда… А-а, здравствуйте, капитан.
   Капитан хрипло ответил на приветствие и на подкашивающихся ногах побрел прочь. Пройдя несколько шагов и сгинув из виду, он задержался, чтобы отереть со лба капли пота. Он трудно дышал, как буйвол в сезон брачных игр. Уфф! Едва-едва обошлось. Если бы их прервали хотя бы минутой позже, он бы, вне всякого сомнения, нарушил кодекс и совершил непоправимый проступок, который выставил бы его имя на позор и осмеяние в Англо-Малайском клубе Куала-Лумпура: он, неимущий капитан с какими-то несколькими фунтами на банковском счете, готов был предложить руку и сердце обладательнице миллионов! Потому что с каждым мгновением он все больше и больше терял голову и все тише звучали в его ушах предостережения Толстого Фробишера и Субадара. Он бы выдержал ее взгляд. Выстоял бы и против ее голоса, и против шелковистых прикосновений к ее коже. Но вместе глаза, голос, кожа, луна, ласковое дуновение западного ветерка и соловьиное пение образовывали слишком сильнодействующую смесь.
   Он стоял, и грудь его вздымалась, как море на театральном заднике. Опасность миновала, было бы естественно предположить, что главным его чувством сейчас была молитвенная благодарность фатуму (или року) за своевременное вмешательство. Но как ни странно, все обстояло иначе. Судорога облегчения быстро прошла, и на душе у него стало муторно. Дело в том, что, стоя в нескольких шагах от скамейки, он не мог не слышать речей Билла. Билл же, усевшись рядом с миссис Спотсворт, принялся ворковать.
   В данной хронике до сих пор мало внимания было уделено талантам девятого графа Рочестера в этой области. Когда он обещал своей сестре Монике отправиться к миссис Спотсворт и поворковать с ней, как сизый голубок, мы могли подумать, что речь идет о заурядном сизом голубке, который, конечно, может поворковать когда надо, но не более того. А правильнее было бы вообразить сизого голубка — суперзвезду, далеко превосходящего всех собратьев по ремеслу. Молодой человек самых средних в общем и целом способностей, Билл Ростер, будучи в пике своей формы, мог подняться до таких высот воркования, что публика, если уж не совсем бесчувственная, просто задыхалась от восторга.
   Таких высот он достиг и сейчас, ибо мысль, что в руках этой женщины -его избавление от первейшего в Англии белого слона и тем самым стабилизация его финансов, благодаря которой он сможет выплатить долг чести Честного Паркинса, подвигла его на такое красноречие, какого он не выказывал со времен майских балов в Кембридже. Золотые слова лились с его уст, как струя сиропа.
   Капитан Биггар сиропа не любил, и ему была неприятна мысль, что на его любимую женщину изливаются эти приторные потоки. У него мелькнула было мысль вернуться и переломить в трех местах Биллу хребет, но снова кодекс чести помешал ему в исполнении заветных желаний. Он ел пищу Билла и пил его вино… и то и другое отменного качества, в особенности жареная утка… и значит, поднять на него руку он не может. Потому что если человек пользовался гостеприимством человека, ломать человеку хребет человек не имеет морального права, независимо от того, чем человек провинился. В этом вопросе кодекс чести очень строг.
   Зато он вправе про себя отнести такого человека в разряд жалких ничтожеств, гоняющихся за деньгами. Именно туда капитан Биггар мысленно поместил Билла, мрачно шагая к дому. И так в общем и целом охарактеризовал его в разговоре с Джил, с которой встретился в дверях. Она несла наверх свои вещи для ночевки.
   — Бог мой, — сказала она, потрясенная его видом. — Что с вами, капитан Биггар? Вы чем-то расстроены? Не укусил ли вас аллигатор?
   Прежде чем перейти к объяснениям, капитан вынужден был ее поправить.
   — В Англии нет аллигаторов, — возразил он сначала, — не считая зоопарка. — И лишь потом ответил: — Нет, я просто потрясен до глубины души.
   — Кто вас потряс? Вомбат?
   И снова ему пришлось опровергать ее заблуждения. На редкость невежественная барышня, подумалось ему.
   — И вомбатов тоже. А потрясен я до глубины души был тем, что слышал, как разливался тут один подлый, корыстолюбивый английский пэр, — с горечью буркнул он. — И этот тип зовет себя лорд Рочестер! Лорд Жиголо — вот для него подходящее имя.
   Джил так поразилась, что выронила чемоданчик.
   — Позвольте мне, — наклонился за ним капитан Биггар.
   — Не понимаю, — проговорила Джил. — Вы что же, хотите сказать, что лорд Рочестер…
   Кодекс чести требует от белого мужчины ограждать женщин, тем более молодых, невинных девушек, от прозаической стороны жизни, но капитан Биггар был сейчас так взволнован, что полностью упустил это из виду. Он походил на Отелло не только пристрастием к «сказочным пещерам и пустыням», но и тем, что, будучи доведен до крайности, совершенно терял голову.