Страница:
Полицейский покопался в глубинах своего костюма.
— Только что въехали, сэр, если не ошибаюсь? — Да.
— В таком случае вы, конечно, будете рады, — начал полицейский, закрыв глаза и отбарабанивая слова, будто давал показания в суде, — случаю поддержать благотворительнорганизацию, которая не только заслуживает всяческой поддержки сама по себе, но и связана с объединением людей, кому вы, как домонаниматель, первым признаете себя обязанным безопасностью вашей персоны и спокойствием вашего жилища. С полицией, — пояснил полицейский, открывая глаза.
Мистер Моллой смотрел на блюстителей порядка несколько под другим углом, но тактично умолчал об этом, чтобы не обидеть своего собеседника.
— Благотворительнорганизациямнойпомянутая, — продолжал полицейский, вновь зажмурившись, — полицейский сиротский приют, для которого мне — в числе нескольких других — поручено продавать билеты на ежегодный концерт такового, имеющий состояться в зале «Оддфеллоуз» на Огильви-стрит шестнадцатого текущего. Билеты, каковые могут быть куплены в любом количестве или числе, включают пятишиллинговый билет, трехшиллинговый билет, двухшиллинговый билет, одношиллинговый билет и шестипенсовый билет. — Он открыл глаза. — Могу ли я иметь удовольствие продать вам и вашей достопочтенной супруге пару по пять шиллингов?
— Если, мистер Шоттер, мне будет дозволено привоскупить мой личный совет, то я решительным образом рекомендовал бы эту покупку. Превосходнейшее и заслуживающее всяческой поддержки благотворительное мероприятие.
Последние слова принадлежали джентльмену в костюме духовного лица, который возник неизвестно откуда и встал рядом с полицейским. Услышав его голос, Елей испытал некоторое облегчение, так как секунду назад, увидев вторую темную фигуру, внезапно материализовавшуюся на верхней ступеньке крыльца, он испугался, что от трудов праведных у него начало двоиться в глазах.
— Полагаю, я имею удовольствие говорить с мистером Шоттером? — продолжал новоприбывший. У него было орлиное лицо с парой проницательнейших глаз, и на жуткий миг Елею почудилось, что перед ним Шерлок Холмс. — Я только что принял этот приход и совершаю предварительный его обход для первого знакомства с моими прихожанами. Мистер Корнелиус, агент по недвижимости, весьма любезно снабдил меня списком фамилий. Разрешите представиться. Преподобный Обри Джернингем.
Как было тонко замечено, мир мало знает своих величайших людей. Это имя преисполнило бы Кей Деррик жгучего восторга, но на Елея Моллоя оно не произвело ни малейшего впечатления. Читал он мало, а когда все-таки выбирал минуту для чтения, то предпочитал что-нибудь полегче и поза-бористее, чем «Существует ли ад?».
— Как делишки? — угрюмо поздоровался он.
— И сколько пятишиллинговых билетов могу я продать вам и вашей достопочтенной супруге? — осведомился полицейский. Уважение к духовенству заставило его хранить молчание во время вышеизложенного разговора, но теперь он словно бы намекал, что дело есть дело.
— Превосходнейшее благотворительное начинание, — сказал преподобный Обри, проскальзывая мимо Елея, несмотря на слабые попытки страдальца воспрепятствовать ему. — И, насколько я понял, в концерте примут участие несколько прекрасных артистов. Верно, констебль?
— Да, сэр, совершенно верно. В первой части программы констебль Первис исполнит «Святой Град»… нет, вру, «Уснув над Пучиной»; констебль Джукс изобразит многих всем вам знакомых сценических знаменитостей; инспектор Оукшотт покажет фокусы; констебль…
— Превосходное вечернее развлечение, короче говоря, — сказал преподобный Обри. — Возможно, следует упомянуть, что председательствовать буду я.
— А председательствовать будет священник прихода, — сказал полицейский, не упустив случая добавить еще один соблазн. — Так сколько же пятишиллинговых билетов могу я продать вам и вашей достопочтенной супруге, сэр?
Елей, подобно Шимпу, был бережливым человеком. Но, помимо такого расхода, все его существо противилось тому, что — пусть даже косвенно — способствовало поддержке полиции. Тем не менее он понял, что спасения нет, и решил лишь попытаться спасти хотя бы крохи.
— Дайте один, — сказал он, и казалось, слова эти были выдраны у него клещами.
— Всего один? — разочарованно переспросил полицейский. — А как же ваша достопочтенная супруга?
— Я не женат.
— А ваша сестра?
— У меня нет сестры.
— Ну а если в клубе вы повстречаете кого-нибудь из друзей и он изъявит желание пойти с вами?
— Дайте один! — сказал Елей.
Полицейский дал ему один билет, взял деньги, произнес несколько прочувствованных слов благодарности и удалился. Елей вернулся в дом и был неприятно потрясен, обнаружив, что священник проник туда раньше него.
— Весьма достойное благотворительное мероприятие, — сказал тот.
Елей уныло уставился на него. Как избавляются от приходских священников? Кроме любимой панацеи своей молодой жены — размахнуться и дать ему по кумполу, — Елей ничего придумать не мог.
— Вы давно проживаете в Вэлли-Филдз, мистер Шоттер? — Нет.
— Надеюсь, мы будем часто видеться?
— А? — глухо произнес Елей.
— Первейший долг священника, на мой взгляд… Мистер Моллой не имел никакого понятия о том, в чем
состоит первейший долг священника, и узнать это ему суждено не было. Ибо в этот миг сверху донесся звонкий музыкальный женский голос:
— Ду-у-усик!
Мистер Моллой содрогнулся. Содрогнулся и преподобный Обри Джернингем.
— Я в спальне, сахарный зайчик. Давай сюда! Аскетическое лицо преподобного Обри побагровело.
— Насколько я понял, вы сказали, что не женаты, мистер Шоттер, — произнес он металлическим голосом.
— Нет… а… э…
Он встретился взглядом с преподобным мистером Обри. Так мог бы выглядеть Шерлок Холмс, поймай он доктора Ватсона на попытке украсть его часы.
— Нет… я… а… э…
Не всякому человеку дано поступить правильно в трудных обстоятельствах. К сожалению, приходится констатировать, что мистер Моллой допустил тут непростительный промах. Изобразив жутковатое подмигивание, он выставил указательный палец правой руки и с тошнотворной игривостью ткнул им своего посетителя между третьим и четвертым ребром.
— Ну, вы знаете, как это бывает, — просипел он.
Преподобный Обри Джернингем содрогнулся от макушки до пяток. Он выпрямился во весь рост и смерил Елея взглядом. Палец причинил ему значительную физическую боль, однако боль духовная была много сильнее.
— Да, я знаю, как это бывает, — отчеканил он.
— Бывалый человек, — с облегчением сказал Елей.
— Всего хорошего, мистер Шоттер, — сказал преподобный Обри.
Входная дверь с грохотом захлопнулась. На верхней площадке лестницы появилась Долли.
— Чего ты там торчишь? — спросила она.
— Потому что хочу лечь, — ответил Елей, тяжело дыша.
— Ты это о чем?
— Я хочу отдохнуть. Мне нужно отдохнуть, и я отдохну! Долли спустилась в прихожую:
— У тебя просто вымотанный вид, милый!
— Вот именно вымотанный. Если я не расслаблюсь на пару минут, тебе придется вызвать «скорую помощь».
— Пожалуй, я и сама переведу дух. Пыльное это занятие — искать. Выйду подышу воздухом в саду… А что, сейчас еще кто-то заходил?
— Угу.
— Ух ты! У них тут будто своих домов нет, верно? Ну, я вернусь через минуту, дусик. У задней стены вроде бы теплица. Самое место, где старик Фингласс мог припрятать тырку.
Преподобный Обри Джернингем пересек полосу песка, которая служила подъездной дорогой и «Мон-Репо» и «Сан-Рафаэлю», и поднялся на крыльцо мистера Ренна. Он все еще содрогался.
— Мистер Ренн? — осведомился он у элегантно одетого молодого человека, который открыл дверь.
Мистер Брэддок покачал головой.
Уже во второй раз за последние пять минут его приняли за владельца «Сан-Рафаэля», ибо пока священник двигался по Берберри-роуд вниз, полицейский начал снизу и продвинулся вверх.
— Сожалею, — сказал он. — Мистера Ренна нет дома.
— Я зайду и подожду, — сказал преподобный Обри.
— Всеконечно, — сказал мистер Брэддок.
Он проводил посетителя в гостиную, испытывая, хотя и в меньшей степени, то же смущение, которое этот святой человек вызвал у Елея Моллоя. О приходских священниках он знал мало и понятия не имел, как поддерживать разговор.
— Чашку чая?
— Нет, благодарю вас.
— Боюсь, — виновато сказал мистер Брэддок, — я не знаю, где они хранят виски.
— Я воздерживаюсь от спиртных напитков.
Беседа не клеилась. Его новый знакомый действовал на Уиллоуби Брэддока все более угнетающе. Никак не встреча двух родственных душ. И что-то его свербило, или мистер Брэддок очень и очень ошибался.
— Вы же священник, верно, и все такое прочее? — спросил он после затянувшейся паузы.
— Да. Я преподобный Обри Джернингем. Я только что принял этот приход.
— А? Симпатичное местечко.
— Где все ласкает взоры, — сказал преподобный Обри, — и мерзок человек лишь.
Вновь наступило молчание. Мистер Брэддок рылся в уме, ища, что бы такое сказать, и обнаружил, что понятия не имеет, о чем болтают между собой духовные лица.
Он хотел было спросить своего гостя, почему епископы носят на шляпах что-то вроде шнурков для ботинок — тайна, всегда его интриговавшая, — но затем решил, что тот может подумать, будто у него выведывают профессиональные секреты, и оскорбится.
— Как поживает хор? — осведомился он.
— Хор вполне удовлетворителен.
— Это хорошо. Орган в порядке?
— В полном, благодарю вас.
— Чудесно! — сказал мистер Брэддок, чувствуя, что продвинулся вперед. — Знаете, там, где я живу, в Уилтшире, у местных святых отцов все время всякие неприятности с органами. То есть, я хочу сказать, с церковными органами. Меня то и дело доят на органные фонды. Почему бы это? Я часто недоумевал.
Преподобный Обри Джернингем воздержался от философских построений на предложенную тему.
— Так вы не живете здесь, мистер?…
— Брэддок моя фамилия. Уиллоуби Брэддок. Нет-нет, я здесь не живу. Просто зашел. Друг семьи.
— А? Значит, вы не знакомы с… с джентльменом, который живет в соседнем доме? Мистером Шоттером?
— Да нет, знаком! Сэм Шоттер? Один из ближайших моих друзей. Знаю его годы, годы и годы.
— Неужели? Не могу поздравить вас с выбором друзей.
— Как так? Чем Сэм плох? — осведомился мистер Брэддок.
— Только тем, мистер Брэддок, — сказал преподобный Обри, и его подавляемый гнев выплеснулся, точно кипяток из чайника, — что он открыто живет во грехе.
— В чем открыто?…
— Во грехе. В самом сердце моего прихода.
— Я что-то не пойму. Как это — открыто во грехе?
— Я слышал из собственных уст этого Шоттера, что он холост.
— Правильно.
— И все же лишь несколько минут тому назад я вошел в его дом и обнаружил, что там обитает женщина.
— Женщина?
— Женщина.
— Но этого не может быть. Сэм не такой. Вы ее видели?
— Ждать, чтобы ее увидеть, я не стал. Я слышал ее голос.
— Все понятно, — проницательно заметил мистер Брэддок. — Какая-нибудь гостья. Заглянула на минутку, знаете ли.
— В таком случае, что она делала у него в спальне?
— У него в спальне?
— У. Него. В. Спальне. Я зашел сюда предупредить мистера Ренна, у которого, как я понял из слов мистера Корнелиуса, живет молодая племянница. Предупредить, чтобы он тщательно избегал даже подобия добрососедских отношений между двумя домами. Вы полагаете, мистер Ренн скоро вернется?
— Не могу сказать. Но послушайте, — взволнованно продолжал мистер Брэддок, — произошла какая-то ошибка.
— Вы случайно не знаете, где он может быть?
— Нет… а впрочем, да. Он сказал что-то про Корнелиуса. Они вроде бы играют в шахматы или вообще во что-то. В игру, — добавил мистер Брэддок, — в которой я так и не понял, что к чему. Ну да в заумных играх я не силен.
— Я направлюсь в дом мистера Корнелиуса, — сказал преподобный Обри, вставая.
— А в маджонг вы не играете, а? — спросил мистер Брэддок. — Вот игра, которую я…
— Если он не там, я вернусь.
Оставшись один, Уиллоуби Брэддок обнаружил, что утратил желание выпить чаю. Клэр, горячо благодарная ему за оказанную услугу, поджарила хлеб с особой старательностью, но и поджаренные ломтики его не прельстили. Он закурил сигарету и направился повозиться в моторе, что всегда помогает мышлению.
Но даже карбюратор, страдавший одним из тех увлекательных недугов, которым подвержены карбюраторы, не пролил бальзама на его смятенную душу. Он был очень расстроен и встревожен.
Он забрался на одно из двух мест своего автомобиля и предался мрачным размышлениям, а затем донесшиеся с улицы голоса возвестили о возвращении Кей и Сэма.
Они болтали самым наидружеским образом — со своего места Уиллоуби Брэддок отлично расслышал звонкий счастливый смех Кей, — и мистеру Брэддоку, хотя он был не более суровым моралистом, чем все его поколение, показалось, что положение сложилось ядовитое. Он выбрался на тротуар.
— О, привет, Уиллоуби! — сказала Кей. — Замечательно. Ты только что подъехал? Заходи, выпей чаю.
— Я выпил чаю, спасибо. Эта Клара меня напоила, спасибо… Послушай, Сэм, можно тебя на пару слов?
— Выкладывай, — сказал Сэм.
— С глазу на глаз, ты не против, Кей?
— Пожалуйста! А я пойду распоряжусь насчет чая.
Кей исчезла в доме, а Сэм, глядя на мистера Брэддока, с изумлением заметил, что лицо его друга заалело, а глаза глядят на него с невыразительным упреком.
— Что случилось? — спросил он. Уиллоуби Брэддок откашлялся:
— Ты знаешь, Сэм…
— Не знаю, — сказал Сэм, так как мистер Брэддок умолк.
— …ты знаешь, Сэм, я не… никто не назовет меня… черт побери, из головы вылетело…
— Красавцем? — подсказал Сэм.
— На языке вертится… Пуританин! Вот это слово. Я не пуританин. Не ханжа, знаешь ли. Но, право же… но, честное слово, Сэм, старина… Я хочу сказать… а, черт!
Сэм задумчиво погладил подбородок.
— Я все-таки чего-то не понимаю, Брэддер, — сказал он. — Что приключилось?
— Ну, я хочу сказать, в доме, старина, прямо в доме — разве можно? Я хочу сказать: стена в стену с людьми, которые мои друзья, и Кей водишь в театр, и вообще ведешь себя, будто так и надо.
— Но что не надо? — терпеливо спросил Сэм.
— Ну, когда доходит до того, что врываются приходские священники и жалуются на женщин у тебя в спальне…
— Что?!
— Он сказал, что слышал ее.
— Слышал женщину у меня в спальне?
— Ага.
— Он спятил. И когда?
— Только что.
— Хоть убей, ничего не понимаю.
— Ну, во всяком случае, он так сказал. И чертовски злобствовал. А, и еще одно, Сэм. Попросил бы ты этого своего повара не называть меня братом. Он…
— Великий Боже! — сказал Сэм.
Он ухватил Уиллоуби Брэддока за локоть и повлек к крыльцу. Лицо его приняло целеустремленное выражение.
— Пойди туда, будь другом, и поболтай с Кей, — распорядился он. — Скажи ей, что я приду через минуту. Мне надо кое-чем заняться.
— Да, но послушай…
— Иди-иди!
— Но я не понимаю…
Подчинившись превосходству в силе, Уиллоуби Брэддок вступил в «Сан-Рафаэль» задумчивой походкой. А Сэм шагнул с песка на траву и, крадучись, направился к собственному жилищу, весь во власти смутных, но настойчивых подозрений.
Он добрался до крыльца и остановился прислушаться, и тут в вечерний воздух ввинтился пронзительный женский визг. За ним последовал восторженный лай. А за лаем последовало внезапное появление стремительной фигуры, помчавшейся к калитке. Двигалась фигура быстро, сгущались сумерки, но Сэм без труда узнал свою старую знакомую мисс Ганн из Питтсбурга. Она молниеносно миновала калитку и устремилась по Берберри-роуд, а Эми, смахивавшая в полусвете на небольшого слона, прыгала вокруг нее и испускала всякие собачьи звуки.
Долли захлопнула за собой калитку, но разве какая-то калитка могла задержать Эми? Она перелилась через нее, и обе они исчезли в сумраке.
Челюсти Сэма зловеще сомкнулись. Он бесшумно поднялся по ступеням к двери «Мон-Репо» и достал свой ключ.
24. Главным образом о брюках
1
2
— Только что въехали, сэр, если не ошибаюсь? — Да.
— В таком случае вы, конечно, будете рады, — начал полицейский, закрыв глаза и отбарабанивая слова, будто давал показания в суде, — случаю поддержать благотворительнорганизацию, которая не только заслуживает всяческой поддержки сама по себе, но и связана с объединением людей, кому вы, как домонаниматель, первым признаете себя обязанным безопасностью вашей персоны и спокойствием вашего жилища. С полицией, — пояснил полицейский, открывая глаза.
Мистер Моллой смотрел на блюстителей порядка несколько под другим углом, но тактично умолчал об этом, чтобы не обидеть своего собеседника.
— Благотворительнорганизациямнойпомянутая, — продолжал полицейский, вновь зажмурившись, — полицейский сиротский приют, для которого мне — в числе нескольких других — поручено продавать билеты на ежегодный концерт такового, имеющий состояться в зале «Оддфеллоуз» на Огильви-стрит шестнадцатого текущего. Билеты, каковые могут быть куплены в любом количестве или числе, включают пятишиллинговый билет, трехшиллинговый билет, двухшиллинговый билет, одношиллинговый билет и шестипенсовый билет. — Он открыл глаза. — Могу ли я иметь удовольствие продать вам и вашей достопочтенной супруге пару по пять шиллингов?
— Если, мистер Шоттер, мне будет дозволено привоскупить мой личный совет, то я решительным образом рекомендовал бы эту покупку. Превосходнейшее и заслуживающее всяческой поддержки благотворительное мероприятие.
Последние слова принадлежали джентльмену в костюме духовного лица, который возник неизвестно откуда и встал рядом с полицейским. Услышав его голос, Елей испытал некоторое облегчение, так как секунду назад, увидев вторую темную фигуру, внезапно материализовавшуюся на верхней ступеньке крыльца, он испугался, что от трудов праведных у него начало двоиться в глазах.
— Полагаю, я имею удовольствие говорить с мистером Шоттером? — продолжал новоприбывший. У него было орлиное лицо с парой проницательнейших глаз, и на жуткий миг Елею почудилось, что перед ним Шерлок Холмс. — Я только что принял этот приход и совершаю предварительный его обход для первого знакомства с моими прихожанами. Мистер Корнелиус, агент по недвижимости, весьма любезно снабдил меня списком фамилий. Разрешите представиться. Преподобный Обри Джернингем.
Как было тонко замечено, мир мало знает своих величайших людей. Это имя преисполнило бы Кей Деррик жгучего восторга, но на Елея Моллоя оно не произвело ни малейшего впечатления. Читал он мало, а когда все-таки выбирал минуту для чтения, то предпочитал что-нибудь полегче и поза-бористее, чем «Существует ли ад?».
— Как делишки? — угрюмо поздоровался он.
— И сколько пятишиллинговых билетов могу я продать вам и вашей достопочтенной супруге? — осведомился полицейский. Уважение к духовенству заставило его хранить молчание во время вышеизложенного разговора, но теперь он словно бы намекал, что дело есть дело.
— Превосходнейшее благотворительное начинание, — сказал преподобный Обри, проскальзывая мимо Елея, несмотря на слабые попытки страдальца воспрепятствовать ему. — И, насколько я понял, в концерте примут участие несколько прекрасных артистов. Верно, констебль?
— Да, сэр, совершенно верно. В первой части программы констебль Первис исполнит «Святой Град»… нет, вру, «Уснув над Пучиной»; констебль Джукс изобразит многих всем вам знакомых сценических знаменитостей; инспектор Оукшотт покажет фокусы; констебль…
— Превосходное вечернее развлечение, короче говоря, — сказал преподобный Обри. — Возможно, следует упомянуть, что председательствовать буду я.
— А председательствовать будет священник прихода, — сказал полицейский, не упустив случая добавить еще один соблазн. — Так сколько же пятишиллинговых билетов могу я продать вам и вашей достопочтенной супруге, сэр?
Елей, подобно Шимпу, был бережливым человеком. Но, помимо такого расхода, все его существо противилось тому, что — пусть даже косвенно — способствовало поддержке полиции. Тем не менее он понял, что спасения нет, и решил лишь попытаться спасти хотя бы крохи.
— Дайте один, — сказал он, и казалось, слова эти были выдраны у него клещами.
— Всего один? — разочарованно переспросил полицейский. — А как же ваша достопочтенная супруга?
— Я не женат.
— А ваша сестра?
— У меня нет сестры.
— Ну а если в клубе вы повстречаете кого-нибудь из друзей и он изъявит желание пойти с вами?
— Дайте один! — сказал Елей.
Полицейский дал ему один билет, взял деньги, произнес несколько прочувствованных слов благодарности и удалился. Елей вернулся в дом и был неприятно потрясен, обнаружив, что священник проник туда раньше него.
— Весьма достойное благотворительное мероприятие, — сказал тот.
Елей уныло уставился на него. Как избавляются от приходских священников? Кроме любимой панацеи своей молодой жены — размахнуться и дать ему по кумполу, — Елей ничего придумать не мог.
— Вы давно проживаете в Вэлли-Филдз, мистер Шоттер? — Нет.
— Надеюсь, мы будем часто видеться?
— А? — глухо произнес Елей.
— Первейший долг священника, на мой взгляд… Мистер Моллой не имел никакого понятия о том, в чем
состоит первейший долг священника, и узнать это ему суждено не было. Ибо в этот миг сверху донесся звонкий музыкальный женский голос:
— Ду-у-усик!
Мистер Моллой содрогнулся. Содрогнулся и преподобный Обри Джернингем.
— Я в спальне, сахарный зайчик. Давай сюда! Аскетическое лицо преподобного Обри побагровело.
— Насколько я понял, вы сказали, что не женаты, мистер Шоттер, — произнес он металлическим голосом.
— Нет… а… э…
Он встретился взглядом с преподобным мистером Обри. Так мог бы выглядеть Шерлок Холмс, поймай он доктора Ватсона на попытке украсть его часы.
— Нет… я… а… э…
Не всякому человеку дано поступить правильно в трудных обстоятельствах. К сожалению, приходится констатировать, что мистер Моллой допустил тут непростительный промах. Изобразив жутковатое подмигивание, он выставил указательный палец правой руки и с тошнотворной игривостью ткнул им своего посетителя между третьим и четвертым ребром.
— Ну, вы знаете, как это бывает, — просипел он.
Преподобный Обри Джернингем содрогнулся от макушки до пяток. Он выпрямился во весь рост и смерил Елея взглядом. Палец причинил ему значительную физическую боль, однако боль духовная была много сильнее.
— Да, я знаю, как это бывает, — отчеканил он.
— Бывалый человек, — с облегчением сказал Елей.
— Всего хорошего, мистер Шоттер, — сказал преподобный Обри.
Входная дверь с грохотом захлопнулась. На верхней площадке лестницы появилась Долли.
— Чего ты там торчишь? — спросила она.
— Потому что хочу лечь, — ответил Елей, тяжело дыша.
— Ты это о чем?
— Я хочу отдохнуть. Мне нужно отдохнуть, и я отдохну! Долли спустилась в прихожую:
— У тебя просто вымотанный вид, милый!
— Вот именно вымотанный. Если я не расслаблюсь на пару минут, тебе придется вызвать «скорую помощь».
— Пожалуй, я и сама переведу дух. Пыльное это занятие — искать. Выйду подышу воздухом в саду… А что, сейчас еще кто-то заходил?
— Угу.
— Ух ты! У них тут будто своих домов нет, верно? Ну, я вернусь через минуту, дусик. У задней стены вроде бы теплица. Самое место, где старик Фингласс мог припрятать тырку.
Преподобный Обри Джернингем пересек полосу песка, которая служила подъездной дорогой и «Мон-Репо» и «Сан-Рафаэлю», и поднялся на крыльцо мистера Ренна. Он все еще содрогался.
— Мистер Ренн? — осведомился он у элегантно одетого молодого человека, который открыл дверь.
Мистер Брэддок покачал головой.
Уже во второй раз за последние пять минут его приняли за владельца «Сан-Рафаэля», ибо пока священник двигался по Берберри-роуд вниз, полицейский начал снизу и продвинулся вверх.
— Сожалею, — сказал он. — Мистера Ренна нет дома.
— Я зайду и подожду, — сказал преподобный Обри.
— Всеконечно, — сказал мистер Брэддок.
Он проводил посетителя в гостиную, испытывая, хотя и в меньшей степени, то же смущение, которое этот святой человек вызвал у Елея Моллоя. О приходских священниках он знал мало и понятия не имел, как поддерживать разговор.
— Чашку чая?
— Нет, благодарю вас.
— Боюсь, — виновато сказал мистер Брэддок, — я не знаю, где они хранят виски.
— Я воздерживаюсь от спиртных напитков.
Беседа не клеилась. Его новый знакомый действовал на Уиллоуби Брэддока все более угнетающе. Никак не встреча двух родственных душ. И что-то его свербило, или мистер Брэддок очень и очень ошибался.
— Вы же священник, верно, и все такое прочее? — спросил он после затянувшейся паузы.
— Да. Я преподобный Обри Джернингем. Я только что принял этот приход.
— А? Симпатичное местечко.
— Где все ласкает взоры, — сказал преподобный Обри, — и мерзок человек лишь.
Вновь наступило молчание. Мистер Брэддок рылся в уме, ища, что бы такое сказать, и обнаружил, что понятия не имеет, о чем болтают между собой духовные лица.
Он хотел было спросить своего гостя, почему епископы носят на шляпах что-то вроде шнурков для ботинок — тайна, всегда его интриговавшая, — но затем решил, что тот может подумать, будто у него выведывают профессиональные секреты, и оскорбится.
— Как поживает хор? — осведомился он.
— Хор вполне удовлетворителен.
— Это хорошо. Орган в порядке?
— В полном, благодарю вас.
— Чудесно! — сказал мистер Брэддок, чувствуя, что продвинулся вперед. — Знаете, там, где я живу, в Уилтшире, у местных святых отцов все время всякие неприятности с органами. То есть, я хочу сказать, с церковными органами. Меня то и дело доят на органные фонды. Почему бы это? Я часто недоумевал.
Преподобный Обри Джернингем воздержался от философских построений на предложенную тему.
— Так вы не живете здесь, мистер?…
— Брэддок моя фамилия. Уиллоуби Брэддок. Нет-нет, я здесь не живу. Просто зашел. Друг семьи.
— А? Значит, вы не знакомы с… с джентльменом, который живет в соседнем доме? Мистером Шоттером?
— Да нет, знаком! Сэм Шоттер? Один из ближайших моих друзей. Знаю его годы, годы и годы.
— Неужели? Не могу поздравить вас с выбором друзей.
— Как так? Чем Сэм плох? — осведомился мистер Брэддок.
— Только тем, мистер Брэддок, — сказал преподобный Обри, и его подавляемый гнев выплеснулся, точно кипяток из чайника, — что он открыто живет во грехе.
— В чем открыто?…
— Во грехе. В самом сердце моего прихода.
— Я что-то не пойму. Как это — открыто во грехе?
— Я слышал из собственных уст этого Шоттера, что он холост.
— Правильно.
— И все же лишь несколько минут тому назад я вошел в его дом и обнаружил, что там обитает женщина.
— Женщина?
— Женщина.
— Но этого не может быть. Сэм не такой. Вы ее видели?
— Ждать, чтобы ее увидеть, я не стал. Я слышал ее голос.
— Все понятно, — проницательно заметил мистер Брэддок. — Какая-нибудь гостья. Заглянула на минутку, знаете ли.
— В таком случае, что она делала у него в спальне?
— У него в спальне?
— У. Него. В. Спальне. Я зашел сюда предупредить мистера Ренна, у которого, как я понял из слов мистера Корнелиуса, живет молодая племянница. Предупредить, чтобы он тщательно избегал даже подобия добрососедских отношений между двумя домами. Вы полагаете, мистер Ренн скоро вернется?
— Не могу сказать. Но послушайте, — взволнованно продолжал мистер Брэддок, — произошла какая-то ошибка.
— Вы случайно не знаете, где он может быть?
— Нет… а впрочем, да. Он сказал что-то про Корнелиуса. Они вроде бы играют в шахматы или вообще во что-то. В игру, — добавил мистер Брэддок, — в которой я так и не понял, что к чему. Ну да в заумных играх я не силен.
— Я направлюсь в дом мистера Корнелиуса, — сказал преподобный Обри, вставая.
— А в маджонг вы не играете, а? — спросил мистер Брэддок. — Вот игра, которую я…
— Если он не там, я вернусь.
Оставшись один, Уиллоуби Брэддок обнаружил, что утратил желание выпить чаю. Клэр, горячо благодарная ему за оказанную услугу, поджарила хлеб с особой старательностью, но и поджаренные ломтики его не прельстили. Он закурил сигарету и направился повозиться в моторе, что всегда помогает мышлению.
Но даже карбюратор, страдавший одним из тех увлекательных недугов, которым подвержены карбюраторы, не пролил бальзама на его смятенную душу. Он был очень расстроен и встревожен.
Он забрался на одно из двух мест своего автомобиля и предался мрачным размышлениям, а затем донесшиеся с улицы голоса возвестили о возвращении Кей и Сэма.
Они болтали самым наидружеским образом — со своего места Уиллоуби Брэддок отлично расслышал звонкий счастливый смех Кей, — и мистеру Брэддоку, хотя он был не более суровым моралистом, чем все его поколение, показалось, что положение сложилось ядовитое. Он выбрался на тротуар.
— О, привет, Уиллоуби! — сказала Кей. — Замечательно. Ты только что подъехал? Заходи, выпей чаю.
— Я выпил чаю, спасибо. Эта Клара меня напоила, спасибо… Послушай, Сэм, можно тебя на пару слов?
— Выкладывай, — сказал Сэм.
— С глазу на глаз, ты не против, Кей?
— Пожалуйста! А я пойду распоряжусь насчет чая.
Кей исчезла в доме, а Сэм, глядя на мистера Брэддока, с изумлением заметил, что лицо его друга заалело, а глаза глядят на него с невыразительным упреком.
— Что случилось? — спросил он. Уиллоуби Брэддок откашлялся:
— Ты знаешь, Сэм…
— Не знаю, — сказал Сэм, так как мистер Брэддок умолк.
— …ты знаешь, Сэм, я не… никто не назовет меня… черт побери, из головы вылетело…
— Красавцем? — подсказал Сэм.
— На языке вертится… Пуританин! Вот это слово. Я не пуританин. Не ханжа, знаешь ли. Но, право же… но, честное слово, Сэм, старина… Я хочу сказать… а, черт!
Сэм задумчиво погладил подбородок.
— Я все-таки чего-то не понимаю, Брэддер, — сказал он. — Что приключилось?
— Ну, я хочу сказать, в доме, старина, прямо в доме — разве можно? Я хочу сказать: стена в стену с людьми, которые мои друзья, и Кей водишь в театр, и вообще ведешь себя, будто так и надо.
— Но что не надо? — терпеливо спросил Сэм.
— Ну, когда доходит до того, что врываются приходские священники и жалуются на женщин у тебя в спальне…
— Что?!
— Он сказал, что слышал ее.
— Слышал женщину у меня в спальне?
— Ага.
— Он спятил. И когда?
— Только что.
— Хоть убей, ничего не понимаю.
— Ну, во всяком случае, он так сказал. И чертовски злобствовал. А, и еще одно, Сэм. Попросил бы ты этого своего повара не называть меня братом. Он…
— Великий Боже! — сказал Сэм.
Он ухватил Уиллоуби Брэддока за локоть и повлек к крыльцу. Лицо его приняло целеустремленное выражение.
— Пойди туда, будь другом, и поболтай с Кей, — распорядился он. — Скажи ей, что я приду через минуту. Мне надо кое-чем заняться.
— Да, но послушай…
— Иди-иди!
— Но я не понимаю…
Подчинившись превосходству в силе, Уиллоуби Брэддок вступил в «Сан-Рафаэль» задумчивой походкой. А Сэм шагнул с песка на траву и, крадучись, направился к собственному жилищу, весь во власти смутных, но настойчивых подозрений.
Он добрался до крыльца и остановился прислушаться, и тут в вечерний воздух ввинтился пронзительный женский визг. За ним последовал восторженный лай. А за лаем последовало внезапное появление стремительной фигуры, помчавшейся к калитке. Двигалась фигура быстро, сгущались сумерки, но Сэм без труда узнал свою старую знакомую мисс Ганн из Питтсбурга. Она молниеносно миновала калитку и устремилась по Берберри-роуд, а Эми, смахивавшая в полусвете на небольшого слона, прыгала вокруг нее и испускала всякие собачьи звуки.
Долли захлопнула за собой калитку, но разве какая-то калитка могла задержать Эми? Она перелилась через нее, и обе они исчезли в сумраке.
Челюсти Сэма зловеще сомкнулись. Он бесшумно поднялся по ступеням к двери «Мон-Репо» и достал свой ключ.
24. Главным образом о брюках
1
Встреча между Эми и миссис Моллой произошла из-за настойчивого желания этой последней обыскать маленькую оранжерею, примыкавшую к черному ходу. Она сказала Елею, что, по ее мнению, боны могут быть спрятаны там. Вместо них там оказалась Эми. Оранжерейка была любимой опочивальней Эми, и туда она удалилась, когда ее игривость не вызвала желанного отклика в Фарше.
О том, что почувствовала миссис Моллой, когда, шаря в темноте, она сунула руку в пасть самой большой собаки, какую ей только доводилось видеть, наилучшее представление, пожалуй, дает описание того, как она повела себя затем. Даже ее стальные нервы не выдержали.
Единственный визг, который она испустила, прежде чем приберечь дыхание для последующего бега наперегонки со смертью, лишь слабым эхом проник в гостиную, где мистер Моллой отдыхал, сидя на диване. Он услышал, но никак не истолковал. Ему стало получше, и его нервные узлы хотя еще вибрировали с неприятной быстротой, но быстрота эта шла на убыль. И он решил дать себе еще две минуты покоя.
Примерно на тридцатой секунде второй минуты дверь бесшумно отворилась, и в гостиную вошел Сэм. Он посмотрел на мистера Моллоя, вольготно раскинувшегося на диване.
— Вам удобно? — осведомился он.
Елей взметнулся с дивана, издав что-то вроде булькающего боевого клича. Из всех волнующих событий прошедшего дня это поразило его нервные центры сильнее всех остальных. Он не слышал, как открылась дверь, и только голос Сэма дал ему понять, что его одиночество нарушено.
— Боюсь, я напугал вас, — сказал Сэм.
Требования трудной профессии научили Елея Моллоя мыслить быстро. На протяжении деятельной жизни он не раз оказывался в положении, когда ему оставалась секунда для разработки плана действий. Его натренированный ум сработал в щекотливой ситуации, как хорошо налаженный автомат.
— Да уж, напугали! — ответил он добродушно, тотчас войдя в роль Томаса Г. Ганна. — Я не знал, на каком я свете! Наконец-то вы вернулись, мистер Шоттер.
— Да, я вернулся.
— Я совсем заждался. Боюсь, вы застукали меня в момент, когда я уж совсем собрался всхрапнуть.
Он испустил смущенный смешок человека, попавшего в глупое положение.
— Мне кажется, — сказал Сэм, — что надо быть большим ловкачом, чтобы вас застукать.
Мистер Моллой испустил новый смущенный смешок.
— Вот так говорили про меня ребята в Денвер-Сити. — Он умолк и взглянул на Сэма с некоторой тревогой. — Послушайте, мистер Шоттер, вы меня помните?
— Безусловно.
— Помните, как я приходил на днях посетить дом моего детства?
— Я запомнил вас еще раньше. В Синг-Синге.
Он повернулся зажечь газовый рожок, и мистер Моллой обрадовался этой возможности собраться с мыслями.
— В Синг-Синге? — Да?
— Неужели вы сидели там?
— Я приехал на концерт, в котором вы блистали. Вот только забыл, как именно.
— Ну и что?
— А?
Мистер Моллой выпрямился с невыразимым достоинством.
— Ну и что? — повторил он. — Ну и что, если я из-за предубежденности судьи и купленных присяжных провел недолгое время в упомянутом вами месте? Я не признаю, что это обстоятельство бросает тень на мою репутацию. Вы американец, мистер Шоттер, и вам ли не знать, что американская политическая жизнь, к несчастью, имеет свою темную сторону! Моя бесстрашная борьба за дело партии реформ и прогресса навлекла на меня лютую вражду шайки бессовестных людей, которые, не колеблясь, подстроили мой арест по ложному обвинению…
— Все это, — перебил Сэм, — меня, возможно, убедило бы, если бы я не застал вас за ограблением моего дома.
Трудно определить, чего было больше в выражении благородного лица мистера Моллоя — негодования или изумления.
— За ограблением вашего дома? Вы с ума сошли? Я явился сюда в надежде увидеться с вами, узнал от вашего слуги, что вас нет дома, и он, весьма любезный малый, пригласил меня подождать вашего возвращения. Ограбление вашего дома, подумать только! Да если бы я его ограбил, неужели же вы нашли бы меня дремлющим на диване?
— Вас впустил Фарш?
Таков был магнетизм того, кто частенько продавал большие пакеты акций несуществующих нефтяных промыслов бережливым шотландцам, что Сэм невольно поддался сомнениям.
— Если Фарш — имя вашего повара, то, разумеется, меня впустил он. В парадную дверь, совершенно нормальным, обычным способом, принятым, когда в нее позвонил джентльмен.
— Где Фарш?
— Какой смысл спрашивать меня?
Сэм подошел к двери. Благородное возмущение его посетителя пробудило в нем неуверенность, но не убедило до конца.
— Фарш! — позвал он.
— Видимо, он вышел.
— Фарш!
— Без сомнения, отправился погулять.
— Фарш!!! — завопил Сэм.
Снизу донесся ответный обнадеженный крик:
— Эй! На помощь!
Фарш Тодхантер долго и напряженно грудился, чтобы вытолкнуть изо рта тряпку, которую Елей с таким тщанием забил ему в рот, но наконец его старания увенчались успехом, и звук его голоса отдался в ушах мистера Моллоя похоронным звоном.
— Видимо, он не уходил, — неубедительно сказал мистер Моллой.
Сэм обернулся к нему, сверля взглядом, а Елей с тоской созерцал его атлетические плечи и бугрящие мышцами руки
«Размахнись и дай ему раза по кумполу», — казалось шепнул ему на ухо нежный голос его жены. Но, оглядывая Сэма, он понял, что подобный план был лишь утопической мечтой. Достаточно было одного взгляда на Сэма, чтобы понять, что он из тех, кто, получив раза, безоговорочно даст ответного раза, причем раза сокрушительного.
— Полагаю, вы его связали, — сказал Сэм с грозным спокойствием.
Елей не сказал ничего. Есть время для слов, и есть время для молчания.
А Сэм смотрел на него в некотором недоумении. Ему стало ясно, что он столкнулся с довольно щекотливой проблемой: как одновременно находиться в двух разных местах. Естественно, следовало безотлагательно спуститься в кухню и развязать Фарша. Но в таком случае громила не замедлит улизнуть через парадную дверь. А если взять его с собой на кухню, у него возникала возможность улизнуть через заднюю дверь. А если просто запереть его в гостиной, он тотчас удалится через окно.
Крепкий орешек! Но у любой задачи есть решение. И на Сэма снизошло озарение, подсказавшее ответ. Он угрожающе ткнул в Елея указательным пальцем.
— Снимай брюки! — сказал он.
Елей охнул. Интеллектуальные высоты, которых достигла их беседа, оказались ему не под силу.
— Б-брю-ки? — повторил он запинаясь.
— Брюки. Ты прекрасно знаешь, что такое брюки, — заявил Сэм. — Притворяться бесполезно. Снимай их!
— Снять мои брюки?
— Господи! — с неожиданной брюзгливостью проворчал Сэм. — Что с ним такое? Ты же делаешь это каждый вечер, ложась спать, так? Ты же делаешь это всякий раз, когда посещаешь турецкие бани, так? И в чем трудность? Стаскивай их и не трать время зря.
— Но…
— Вот что, — сказал Сэм, — если эти брюки не будут у меня в руках через тридцать секунд, получишь раза по кумполу.
Они оказались у него в руках через восемнадцать.
— Теперь, — сказал Сэм, — тебе будет трудновато сбежать. Он встряхнул указанный предмет одежды, перекинул его через руку и спустился в кухню.
О том, что почувствовала миссис Моллой, когда, шаря в темноте, она сунула руку в пасть самой большой собаки, какую ей только доводилось видеть, наилучшее представление, пожалуй, дает описание того, как она повела себя затем. Даже ее стальные нервы не выдержали.
Единственный визг, который она испустила, прежде чем приберечь дыхание для последующего бега наперегонки со смертью, лишь слабым эхом проник в гостиную, где мистер Моллой отдыхал, сидя на диване. Он услышал, но никак не истолковал. Ему стало получше, и его нервные узлы хотя еще вибрировали с неприятной быстротой, но быстрота эта шла на убыль. И он решил дать себе еще две минуты покоя.
Примерно на тридцатой секунде второй минуты дверь бесшумно отворилась, и в гостиную вошел Сэм. Он посмотрел на мистера Моллоя, вольготно раскинувшегося на диване.
— Вам удобно? — осведомился он.
Елей взметнулся с дивана, издав что-то вроде булькающего боевого клича. Из всех волнующих событий прошедшего дня это поразило его нервные центры сильнее всех остальных. Он не слышал, как открылась дверь, и только голос Сэма дал ему понять, что его одиночество нарушено.
— Боюсь, я напугал вас, — сказал Сэм.
Требования трудной профессии научили Елея Моллоя мыслить быстро. На протяжении деятельной жизни он не раз оказывался в положении, когда ему оставалась секунда для разработки плана действий. Его натренированный ум сработал в щекотливой ситуации, как хорошо налаженный автомат.
— Да уж, напугали! — ответил он добродушно, тотчас войдя в роль Томаса Г. Ганна. — Я не знал, на каком я свете! Наконец-то вы вернулись, мистер Шоттер.
— Да, я вернулся.
— Я совсем заждался. Боюсь, вы застукали меня в момент, когда я уж совсем собрался всхрапнуть.
Он испустил смущенный смешок человека, попавшего в глупое положение.
— Мне кажется, — сказал Сэм, — что надо быть большим ловкачом, чтобы вас застукать.
Мистер Моллой испустил новый смущенный смешок.
— Вот так говорили про меня ребята в Денвер-Сити. — Он умолк и взглянул на Сэма с некоторой тревогой. — Послушайте, мистер Шоттер, вы меня помните?
— Безусловно.
— Помните, как я приходил на днях посетить дом моего детства?
— Я запомнил вас еще раньше. В Синг-Синге.
Он повернулся зажечь газовый рожок, и мистер Моллой обрадовался этой возможности собраться с мыслями.
— В Синг-Синге? — Да?
— Неужели вы сидели там?
— Я приехал на концерт, в котором вы блистали. Вот только забыл, как именно.
— Ну и что?
— А?
Мистер Моллой выпрямился с невыразимым достоинством.
— Ну и что? — повторил он. — Ну и что, если я из-за предубежденности судьи и купленных присяжных провел недолгое время в упомянутом вами месте? Я не признаю, что это обстоятельство бросает тень на мою репутацию. Вы американец, мистер Шоттер, и вам ли не знать, что американская политическая жизнь, к несчастью, имеет свою темную сторону! Моя бесстрашная борьба за дело партии реформ и прогресса навлекла на меня лютую вражду шайки бессовестных людей, которые, не колеблясь, подстроили мой арест по ложному обвинению…
— Все это, — перебил Сэм, — меня, возможно, убедило бы, если бы я не застал вас за ограблением моего дома.
Трудно определить, чего было больше в выражении благородного лица мистера Моллоя — негодования или изумления.
— За ограблением вашего дома? Вы с ума сошли? Я явился сюда в надежде увидеться с вами, узнал от вашего слуги, что вас нет дома, и он, весьма любезный малый, пригласил меня подождать вашего возвращения. Ограбление вашего дома, подумать только! Да если бы я его ограбил, неужели же вы нашли бы меня дремлющим на диване?
— Вас впустил Фарш?
Таков был магнетизм того, кто частенько продавал большие пакеты акций несуществующих нефтяных промыслов бережливым шотландцам, что Сэм невольно поддался сомнениям.
— Если Фарш — имя вашего повара, то, разумеется, меня впустил он. В парадную дверь, совершенно нормальным, обычным способом, принятым, когда в нее позвонил джентльмен.
— Где Фарш?
— Какой смысл спрашивать меня?
Сэм подошел к двери. Благородное возмущение его посетителя пробудило в нем неуверенность, но не убедило до конца.
— Фарш! — позвал он.
— Видимо, он вышел.
— Фарш!
— Без сомнения, отправился погулять.
— Фарш!!! — завопил Сэм.
Снизу донесся ответный обнадеженный крик:
— Эй! На помощь!
Фарш Тодхантер долго и напряженно грудился, чтобы вытолкнуть изо рта тряпку, которую Елей с таким тщанием забил ему в рот, но наконец его старания увенчались успехом, и звук его голоса отдался в ушах мистера Моллоя похоронным звоном.
— Видимо, он не уходил, — неубедительно сказал мистер Моллой.
Сэм обернулся к нему, сверля взглядом, а Елей с тоской созерцал его атлетические плечи и бугрящие мышцами руки
«Размахнись и дай ему раза по кумполу», — казалось шепнул ему на ухо нежный голос его жены. Но, оглядывая Сэма, он понял, что подобный план был лишь утопической мечтой. Достаточно было одного взгляда на Сэма, чтобы понять, что он из тех, кто, получив раза, безоговорочно даст ответного раза, причем раза сокрушительного.
— Полагаю, вы его связали, — сказал Сэм с грозным спокойствием.
Елей не сказал ничего. Есть время для слов, и есть время для молчания.
А Сэм смотрел на него в некотором недоумении. Ему стало ясно, что он столкнулся с довольно щекотливой проблемой: как одновременно находиться в двух разных местах. Естественно, следовало безотлагательно спуститься в кухню и развязать Фарша. Но в таком случае громила не замедлит улизнуть через парадную дверь. А если взять его с собой на кухню, у него возникала возможность улизнуть через заднюю дверь. А если просто запереть его в гостиной, он тотчас удалится через окно.
Крепкий орешек! Но у любой задачи есть решение. И на Сэма снизошло озарение, подсказавшее ответ. Он угрожающе ткнул в Елея указательным пальцем.
— Снимай брюки! — сказал он.
Елей охнул. Интеллектуальные высоты, которых достигла их беседа, оказались ему не под силу.
— Б-брю-ки? — повторил он запинаясь.
— Брюки. Ты прекрасно знаешь, что такое брюки, — заявил Сэм. — Притворяться бесполезно. Снимай их!
— Снять мои брюки?
— Господи! — с неожиданной брюзгливостью проворчал Сэм. — Что с ним такое? Ты же делаешь это каждый вечер, ложась спать, так? Ты же делаешь это всякий раз, когда посещаешь турецкие бани, так? И в чем трудность? Стаскивай их и не трать время зря.
— Но…
— Вот что, — сказал Сэм, — если эти брюки не будут у меня в руках через тридцать секунд, получишь раза по кумполу.
Они оказались у него в руках через восемнадцать.
— Теперь, — сказал Сэм, — тебе будет трудновато сбежать. Он встряхнул указанный предмет одежды, перекинул его через руку и спустился в кухню.
2
Любовь — всевластная страсть. Она снизошла на Фарша Тодхантера с большим запозданием, но, подобно кори, поразила его только сильнее из-за такой затяжки. Естественная потребность поспешить наверх и разорвать в клочья своего недавнего победителя, уступила могучему побуждению кинуться в «Сан-Рафаэль» и увидеться с Клэр. Это было первое, что он объявил Сэму, когда тот рассек его путы при помощи ножа для разрезания жаркого.
— Мне надо увидеться с ней!
— У тебя нет никаких повреждений, Фарш?
— Не-а. Он только стукнул меня по голове. Я должен увидеться с ней, Сэм.
— С Клэр?
— Угу. Бедный ангелочек все свои чертовы глаза выплакал. Джентльмен все про это рассказал.
— Какой джентльмен?
— Джентльмен вошел в заднюю дверь и рассказал этому прохиндею, что бедняжка вопит и рыдает. Думал, что он — это я.
— Ты поссорился с Клэр?
— Мы немного пособачились. Мне надо с ней увидеться.
— Так увидься. Ты можешь ходить?
— Конечно, я могу ходить. С чего бы это я не мог ходить? Однако вопреки этим заверениям Фарш обнаружил, что его затекшие конечности не слишком ему повинуются. Сэм вынужден был предложить ему для опоры свою руку, и продвигались они медленно.
— Сэм, — сказал Фарш после паузы, посвященной главным образом массажу, но который, как выяснилось, сопровождался размышлениями, — ты что-нибудь знаешь о том, как женятся?
— Только одно: жениться — это очень хорошо.
— Нет, я про то, быстро ли человек может пожениться?
— В один присест, если не ошибаюсь. Во всяком случае, если ограничится простой регистрацией.
— Мне надо увидеться с ней!
— У тебя нет никаких повреждений, Фарш?
— Не-а. Он только стукнул меня по голове. Я должен увидеться с ней, Сэм.
— С Клэр?
— Угу. Бедный ангелочек все свои чертовы глаза выплакал. Джентльмен все про это рассказал.
— Какой джентльмен?
— Джентльмен вошел в заднюю дверь и рассказал этому прохиндею, что бедняжка вопит и рыдает. Думал, что он — это я.
— Ты поссорился с Клэр?
— Мы немного пособачились. Мне надо с ней увидеться.
— Так увидься. Ты можешь ходить?
— Конечно, я могу ходить. С чего бы это я не мог ходить? Однако вопреки этим заверениям Фарш обнаружил, что его затекшие конечности не слишком ему повинуются. Сэм вынужден был предложить ему для опоры свою руку, и продвигались они медленно.
— Сэм, — сказал Фарш после паузы, посвященной главным образом массажу, но который, как выяснилось, сопровождался размышлениями, — ты что-нибудь знаешь о том, как женятся?
— Только одно: жениться — это очень хорошо.
— Нет, я про то, быстро ли человек может пожениться?
— В один присест, если не ошибаюсь. Во всяком случае, если ограничится простой регистрацией.