— А я помню Вэлли-Филдз с тех времен, когда тут не было ни единого кинотеатра.
— Этого типуса один раз носорог загнал на дерево и продержал там шесть часов.
— Точно то же произошло с неким мистером Уолкиншо, который проживал в «Балморале» на Акасия-роуд. Как-то днем в субботу он вернулся из Лондона в новом твидовом костюме, и его собака, обознавшись, загнала беднягу на крышу беседки… Ну, мне надо идти, мистер Брэддок. Я обещал почитать главы из моей истории Вэлли-Филдз мистеру Шоттеру. Быть может, и вам будет интересно?
— Я бы с огромным удовольствием, но мне нужно лететь в Лондон обедать с тетей Джулией.
— Так в другой раз?
— Абсолютно… Кстати, тот человек, про которого я вам рассказывал… Так его чуть-чуть не укусила акула.
— А, это пустяки по сравнению с тем, что случается в Вэлли-Филдз, — сказал мистер Корнелиус с патриотической истовостью. — Обитатель «Сосен» — угол Буллер-стрит и Мэртл-авеню — мистер Филлимор… Возможно, вы о нем слышали?
— Нет.
— Мистер Эдвин Филлимор. Имеет отношение к фирме Беркетт, Беркетт, Беркетт, Сын, Подмарш, Подмарш и Бер-кетт, нотариусы.
— Так что с ним произошло?
— Прошлым летом, — сказал мистер Корнелиус, — его укусила морская свинка.
29. Мистер Корнелиус читает свою «историю»
1
2
— Этого типуса один раз носорог загнал на дерево и продержал там шесть часов.
— Точно то же произошло с неким мистером Уолкиншо, который проживал в «Балморале» на Акасия-роуд. Как-то днем в субботу он вернулся из Лондона в новом твидовом костюме, и его собака, обознавшись, загнала беднягу на крышу беседки… Ну, мне надо идти, мистер Брэддок. Я обещал почитать главы из моей истории Вэлли-Филдз мистеру Шоттеру. Быть может, и вам будет интересно?
— Я бы с огромным удовольствием, но мне нужно лететь в Лондон обедать с тетей Джулией.
— Так в другой раз?
— Абсолютно… Кстати, тот человек, про которого я вам рассказывал… Так его чуть-чуть не укусила акула.
— А, это пустяки по сравнению с тем, что случается в Вэлли-Филдз, — сказал мистер Корнелиус с патриотической истовостью. — Обитатель «Сосен» — угол Буллер-стрит и Мэртл-авеню — мистер Филлимор… Возможно, вы о нем слышали?
— Нет.
— Мистер Эдвин Филлимор. Имеет отношение к фирме Беркетт, Беркетт, Беркетт, Сын, Подмарш, Подмарш и Бер-кетт, нотариусы.
— Так что с ним произошло?
— Прошлым летом, — сказал мистер Корнелиус, — его укусила морская свинка.
29. Мистер Корнелиус читает свою «историю»
1
Существует весьма любопытный факт, весьма часто отмечавшийся философами, что в этом мире каждая женщина таит в себе неколебимую, гранитную уверенность, будто тот мужчина, кому она отдала свою любовь, лично виноват практически во всех неприятностях, которыми чревата жизнь. Люди поверхностные и легкомысленные сочли бы их случайностями, но она знает истинное положение вещей. И когда приезжает на вокзал в пять минут десятого, чтобы успеть на поезд, который ушел в десять минут пятого, она знает, что виноват в этом ее Генри, как накануне он был виноват, что пошел дождь, когда она была в своей новой шляпке.
Но Кей Деррик была отлита из металла высшей пробы. Хотя в глубине сердца она, несомненно, чувствовала, что прискорбного упущения со стороны покойного мистера Эдварда Фингласса скрыть преступно нажитое богатство под полом верхней задней комнаты «Мон-Репо» удалось бы тем или иным способом избежать, прояви Сэм чуточку предприимчивости и здравого смысла, она не произнесла ни слова упрека. Более того, когда он увидел, что она ждет его на лужайке «Сан-Рафаэля», и перелез через изгородь с печальной вестью, поведение Кей раз и навсегда окончательно укрепило его высочайшее мнение о ее душевных качествах. Другие винили бы — а она сочувствовала. И, не ограничившись сочувствием, старалась ласковыми доводами уменьшить шок от катастрофы.
— Какое это имеет значение? — сказала она. — У меня есть ты, а у тебя — я.
Пути мужского ума — не менее, чем женского, — неисповедимы. Когда лишь несколько дней до этого Сэм прочел точно ту же трогательную мысль, облеченную почти в те же самые слова, и в речи, которую Лесли Мордайк обращал к своей избраннице в очередных гранках захватывающего сериала Корделии Блэр «Пылающие сердца», он не удержался и написал на полях: «Ну и дурак же!» А теперь он почувствовал, что никогда еще не слышал ничего не только столь прекрасного, но столь абсолютно разумного, практичного и вдохновенного.
— Верно! — вскричал он.
Будь перед ним стол, он бы стукнул по столу кулаком. Но посреди лужайки он мог лишь поцеловать Кей, что он и сделал.
— Правда, — сказал он, когда первый пароксизм восторга миновал, — есть одно обстоятельство, которое следует учесть. Я потерял место и не знаю, как найти другое.
— Ну конечно ты его найдешь!
— И действительно! — сказал Сэм, пораженный ясностью и неопровержимостью ее логики. Утверждение, будто женский интеллект ниже мужского, представилось ему грубейшей ошибкой. Много ли нашлось бы мужчин, способных оценить ситуацию столь молниеносно и полно?
— Возможно, что-нибудь скромное, но куда более интересное.
— Так и будет!
— Мне всегда казалось, что люди, вступающие в брак без ничего, живут просто чудесно.
— Сверхзамечательно!
— Настоящее приключение.
— Вот-вот!
— Я умею готовить — немножко.
— Я умею мыть посуду.
— Если вы бедны, то сполна наслаждаетесь удовольствиями, которые можете позволить себе лишь изредка. А если вы богаты, то удовольствия скоро вам наскучивают.
— До чертиков.
— И вот мало-помалу вы становитесь чужды друг другу.
Тут Сэм решительно не мог ей поддакнуть. Как ни тяжко ему было возразить ей хоть в чем-нибудь, это было уже слишком.
— Нет! — твердо отрезал он. — Будь у меня миллион, ты мне чуждой не станешь.
— Но вдруг?
— Никаких вдруг.
— Но это же лишь предположение.
— Ко мне оно не относится.
— Ну, — сказала Кей, уступая, — я ведь только говорю, что будет куда приятнее и веселее жить в нужде, считать каждый пенни и по субботним вечерам ходить в дансинг в Хэммерсмите, или на мой день рождения, или еще по какому-нибудь поводу; и самим готовить обед, и самой шить себе платья, чем… чем…
— …чем жить в позолоченной клетке и наблюдать, как любовь задыхается, — докончил Сэм, припомнив заявления Лесли Мордайка на эту тему.
— Да. А потому я правда рада, что клад в «Мон-Репо» оказался сказкой.
— И я. Чертовски рад.
— Мне было бы противно им воспользоваться.
— Мне тоже.
— И по-моему, очень хорошо, что твой дядя лишит тебя наследства.
— Лучше не придумать.
— Это все испортило бы, назначь он тебе большое содержание.
— Абсолютно все.
— Я хочу сказать, мы лишились бы всех радостей, которые нас ждут, и не чувствовали бы себя такими близкими друг другу, и…
— Вот именно. Знаешь, я знавал в Америке беднягу, который получил в наследство от отца миллионов двадцать, а потом взял да и женился на девушке, у которой их было вдвое больше.
— И что с ним сталось? — глубоко шокировано спросила Кей.
— Не знаю. Мы потеряли друг друга из виду. Но ты только вообрази такой брак!
— Ужасно!
— Ну какие у них могли быть радости?
— Ни малейших. Как его звали?
— Его фамилия, — сказал Сэм приглушенным голосом, — была Бленкирон. А ее — Поскит.
Несколько секунд они простояли молча, потрясенные трагедией этих двух жалких изгоев рода человеческого. Сэм еле сдерживал слезы и решил, что Кей держит себя в руках лишь с трудом.
Дверь дома, ведущая в сад, открылась. На них легла полоса света.
— Кто-то идет. — Кей слегка вздрогнула, точно очнувшись ото сна.
— Черт бы их побрал! — сказал Сэм. — Впрочем, лучше не надо, — тут же поправился он. — По-моему, это твой дядя.
Даже в такой момент он был не способен пожелать ничего дурного любому из ее родственников.
Действительно, это был мистер Ренн. Он остановился на крыльце, поглядывая по сторонам.
— Кей! — позвал он. — Что?
— А, вот ты где? Шоттер с тобой? — Да.
— Вы не зайдете в дом ненадолго? — осведомился мистер Ренн. Голос его — ведь он был очень чутким человеком — прозвучал несколько виновато. — Пришел Корнелиус. Он хочет прочесть вам ту главу из его истории Вэлли-Филдз.
Сэм испустил мысленный стон. В такую ночь юный Троил взбирался на стену Трои и созерцал шатры греков, в одном из которых спала Крессида, а вот ему надо идти в душный дом и слушать, как зануда с седой бородой будет вякать и вякать о заплесневелом прошлом лондонского пригорода.
— Ну да, я знаю, но…
Кей положила руку ему на локоть.
— Мы не можем огорчить бедного старика, — шепнула она. — Он будет так удручен.
— Да, но я хотел…
— Нет.
— Ну, как скажешь, — сказал Сэм.
Из него, несомненно, должен был выйти прекрасный муж.
Мистер Корнелиус ждал в гостиной и, когда они вошли, обвел их из-под седых бровей приветственным взглядом человека, который любит звуки своего голоса и видит перед собой покорных слушателей. Он поднял с пола большой пакет в оберточной бумаге и, аккуратно развязав веревочку, извлек на свет пакет чуть поменьше, тоже в оберточной бумаге. Из нее он извлек пакет в газетной бумаге, под которой оказался еще слой газетной бумаги, и, наконец, взял в руки внушительную рукопись, перевязанную сиреневой ленточкой.
— О делах, связанных с этим Финглассом, — объявил он, — повествуется в главе седьмой моей книги.
— Только в одной главе? — спросил Сэм с надеждой.
— В этой главе описываются первое посещение этим человеком моей конторы, первое впечатление, которое он на меня произвел, его слова в той мере, в какой они мне запомнились, и кое-какие предварительные подробности. В главе девятой…
— Девятой? — переспросил Сэм с ужасом. — Вы знаете, собственно говоря, читать вам все это нет смысла, так как выяснилось, что Фингласс не…
— В главе девятой, — продолжал мистер Корнелиус, поправляя на носу очки в роговой оправе, — я рассказываю, как он был принят в круг ничего не подозревающих обитателей пригорода, и я довольно подробно описываю, ибо это дает представление о том, насколько полно его внешняя респектабельность вводила в заблуждение тех, с кем он соприкасался, прием в саду, который устроила миссис Беллами-Норт в «Бо-Риваж» (Берберри-роуд) и на котором он, появившись, сказал несколько слов о приближающихся выборах в совет округа.
— Как интересно! — воскликнула Кей. Ее взгляд перехватил взгляд Сэма, и Сэм закрыл уже открывшийся рот.
— Я очень ясно помню этот день, — сказал мистер Корнелиус. — Солнечный июньский денек, так что сад «Бо-Риваж» выглядел особенно привлекательным. Разумеется, в те дни он был обширнее. Дом, который я называю «Бо-Риваж», был затем перестроен на два отдельные жилища, известные под названиями «Бо-Риваж» и «Сан-Суси». Подобная перемена произошла со многими домами в Вэлли-Филдз. Пять лет назад Берберри-роуд была более фешенебельной, и большинство домов на ней были особняками. Например, дом, в котором мы сейчас находимся, и примыкающий к нему «Мон-Репо» представляли собой единый особняк, когда Эдвард Фингласс поселился в Вэлли-Филдз. Он носил тогда название «Мон-Репо», и прошло полтора года, прежде чем «Сан-Рафаэль» обрел самостоятельное существование, как…
Он умолк и, умолкая, прикусил язык, так как случилось нечто, заставившее его отчаянно вздрогнуть. Одна составная часть его слушателей, которая до этого момента вела себя так же тихо и чинно, как остальные части, внезапно, казалось, полностью лишилась рассудка.
Молодой человек Шоттер, испустив пронзительный вопль, вскочил на ноги, словно бы во власти самых бурных чувств.
— Что-что?! — вскричал Сэм. — Что вы сказали? Мистер Корнелиус смотрел на него затуманившимися от слез глазами: язык причинял ему большие страдания.
— Вы сказали, — требовательно вопросил Сэм, — что во времена Фингласса «Сан-Рафаэль» был частью «Мон-Репо»?
— Га, — сказал мистер Корнелиус, опасливо ёвытирая раненый язык о нёбо.
— Дайте мне стамеску! — взвыл Сэм. — Где стамеска? Мне нужна стамеска!
Но Кей Деррик была отлита из металла высшей пробы. Хотя в глубине сердца она, несомненно, чувствовала, что прискорбного упущения со стороны покойного мистера Эдварда Фингласса скрыть преступно нажитое богатство под полом верхней задней комнаты «Мон-Репо» удалось бы тем или иным способом избежать, прояви Сэм чуточку предприимчивости и здравого смысла, она не произнесла ни слова упрека. Более того, когда он увидел, что она ждет его на лужайке «Сан-Рафаэля», и перелез через изгородь с печальной вестью, поведение Кей раз и навсегда окончательно укрепило его высочайшее мнение о ее душевных качествах. Другие винили бы — а она сочувствовала. И, не ограничившись сочувствием, старалась ласковыми доводами уменьшить шок от катастрофы.
— Какое это имеет значение? — сказала она. — У меня есть ты, а у тебя — я.
Пути мужского ума — не менее, чем женского, — неисповедимы. Когда лишь несколько дней до этого Сэм прочел точно ту же трогательную мысль, облеченную почти в те же самые слова, и в речи, которую Лесли Мордайк обращал к своей избраннице в очередных гранках захватывающего сериала Корделии Блэр «Пылающие сердца», он не удержался и написал на полях: «Ну и дурак же!» А теперь он почувствовал, что никогда еще не слышал ничего не только столь прекрасного, но столь абсолютно разумного, практичного и вдохновенного.
— Верно! — вскричал он.
Будь перед ним стол, он бы стукнул по столу кулаком. Но посреди лужайки он мог лишь поцеловать Кей, что он и сделал.
— Правда, — сказал он, когда первый пароксизм восторга миновал, — есть одно обстоятельство, которое следует учесть. Я потерял место и не знаю, как найти другое.
— Ну конечно ты его найдешь!
— И действительно! — сказал Сэм, пораженный ясностью и неопровержимостью ее логики. Утверждение, будто женский интеллект ниже мужского, представилось ему грубейшей ошибкой. Много ли нашлось бы мужчин, способных оценить ситуацию столь молниеносно и полно?
— Возможно, что-нибудь скромное, но куда более интересное.
— Так и будет!
— Мне всегда казалось, что люди, вступающие в брак без ничего, живут просто чудесно.
— Сверхзамечательно!
— Настоящее приключение.
— Вот-вот!
— Я умею готовить — немножко.
— Я умею мыть посуду.
— Если вы бедны, то сполна наслаждаетесь удовольствиями, которые можете позволить себе лишь изредка. А если вы богаты, то удовольствия скоро вам наскучивают.
— До чертиков.
— И вот мало-помалу вы становитесь чужды друг другу.
Тут Сэм решительно не мог ей поддакнуть. Как ни тяжко ему было возразить ей хоть в чем-нибудь, это было уже слишком.
— Нет! — твердо отрезал он. — Будь у меня миллион, ты мне чуждой не станешь.
— Но вдруг?
— Никаких вдруг.
— Но это же лишь предположение.
— Ко мне оно не относится.
— Ну, — сказала Кей, уступая, — я ведь только говорю, что будет куда приятнее и веселее жить в нужде, считать каждый пенни и по субботним вечерам ходить в дансинг в Хэммерсмите, или на мой день рождения, или еще по какому-нибудь поводу; и самим готовить обед, и самой шить себе платья, чем… чем…
— …чем жить в позолоченной клетке и наблюдать, как любовь задыхается, — докончил Сэм, припомнив заявления Лесли Мордайка на эту тему.
— Да. А потому я правда рада, что клад в «Мон-Репо» оказался сказкой.
— И я. Чертовски рад.
— Мне было бы противно им воспользоваться.
— Мне тоже.
— И по-моему, очень хорошо, что твой дядя лишит тебя наследства.
— Лучше не придумать.
— Это все испортило бы, назначь он тебе большое содержание.
— Абсолютно все.
— Я хочу сказать, мы лишились бы всех радостей, которые нас ждут, и не чувствовали бы себя такими близкими друг другу, и…
— Вот именно. Знаешь, я знавал в Америке беднягу, который получил в наследство от отца миллионов двадцать, а потом взял да и женился на девушке, у которой их было вдвое больше.
— И что с ним сталось? — глубоко шокировано спросила Кей.
— Не знаю. Мы потеряли друг друга из виду. Но ты только вообрази такой брак!
— Ужасно!
— Ну какие у них могли быть радости?
— Ни малейших. Как его звали?
— Его фамилия, — сказал Сэм приглушенным голосом, — была Бленкирон. А ее — Поскит.
Несколько секунд они простояли молча, потрясенные трагедией этих двух жалких изгоев рода человеческого. Сэм еле сдерживал слезы и решил, что Кей держит себя в руках лишь с трудом.
Дверь дома, ведущая в сад, открылась. На них легла полоса света.
— Кто-то идет. — Кей слегка вздрогнула, точно очнувшись ото сна.
— Черт бы их побрал! — сказал Сэм. — Впрочем, лучше не надо, — тут же поправился он. — По-моему, это твой дядя.
Даже в такой момент он был не способен пожелать ничего дурного любому из ее родственников.
Действительно, это был мистер Ренн. Он остановился на крыльце, поглядывая по сторонам.
— Кей! — позвал он. — Что?
— А, вот ты где? Шоттер с тобой? — Да.
— Вы не зайдете в дом ненадолго? — осведомился мистер Ренн. Голос его — ведь он был очень чутким человеком — прозвучал несколько виновато. — Пришел Корнелиус. Он хочет прочесть вам ту главу из его истории Вэлли-Филдз.
Сэм испустил мысленный стон. В такую ночь юный Троил взбирался на стену Трои и созерцал шатры греков, в одном из которых спала Крессида, а вот ему надо идти в душный дом и слушать, как зануда с седой бородой будет вякать и вякать о заплесневелом прошлом лондонского пригорода.
— Ну да, я знаю, но…
Кей положила руку ему на локоть.
— Мы не можем огорчить бедного старика, — шепнула она. — Он будет так удручен.
— Да, но я хотел…
— Нет.
— Ну, как скажешь, — сказал Сэм.
Из него, несомненно, должен был выйти прекрасный муж.
Мистер Корнелиус ждал в гостиной и, когда они вошли, обвел их из-под седых бровей приветственным взглядом человека, который любит звуки своего голоса и видит перед собой покорных слушателей. Он поднял с пола большой пакет в оберточной бумаге и, аккуратно развязав веревочку, извлек на свет пакет чуть поменьше, тоже в оберточной бумаге. Из нее он извлек пакет в газетной бумаге, под которой оказался еще слой газетной бумаги, и, наконец, взял в руки внушительную рукопись, перевязанную сиреневой ленточкой.
— О делах, связанных с этим Финглассом, — объявил он, — повествуется в главе седьмой моей книги.
— Только в одной главе? — спросил Сэм с надеждой.
— В этой главе описываются первое посещение этим человеком моей конторы, первое впечатление, которое он на меня произвел, его слова в той мере, в какой они мне запомнились, и кое-какие предварительные подробности. В главе девятой…
— Девятой? — переспросил Сэм с ужасом. — Вы знаете, собственно говоря, читать вам все это нет смысла, так как выяснилось, что Фингласс не…
— В главе девятой, — продолжал мистер Корнелиус, поправляя на носу очки в роговой оправе, — я рассказываю, как он был принят в круг ничего не подозревающих обитателей пригорода, и я довольно подробно описываю, ибо это дает представление о том, насколько полно его внешняя респектабельность вводила в заблуждение тех, с кем он соприкасался, прием в саду, который устроила миссис Беллами-Норт в «Бо-Риваж» (Берберри-роуд) и на котором он, появившись, сказал несколько слов о приближающихся выборах в совет округа.
— Как интересно! — воскликнула Кей. Ее взгляд перехватил взгляд Сэма, и Сэм закрыл уже открывшийся рот.
— Я очень ясно помню этот день, — сказал мистер Корнелиус. — Солнечный июньский денек, так что сад «Бо-Риваж» выглядел особенно привлекательным. Разумеется, в те дни он был обширнее. Дом, который я называю «Бо-Риваж», был затем перестроен на два отдельные жилища, известные под названиями «Бо-Риваж» и «Сан-Суси». Подобная перемена произошла со многими домами в Вэлли-Филдз. Пять лет назад Берберри-роуд была более фешенебельной, и большинство домов на ней были особняками. Например, дом, в котором мы сейчас находимся, и примыкающий к нему «Мон-Репо» представляли собой единый особняк, когда Эдвард Фингласс поселился в Вэлли-Филдз. Он носил тогда название «Мон-Репо», и прошло полтора года, прежде чем «Сан-Рафаэль» обрел самостоятельное существование, как…
Он умолк и, умолкая, прикусил язык, так как случилось нечто, заставившее его отчаянно вздрогнуть. Одна составная часть его слушателей, которая до этого момента вела себя так же тихо и чинно, как остальные части, внезапно, казалось, полностью лишилась рассудка.
Молодой человек Шоттер, испустив пронзительный вопль, вскочил на ноги, словно бы во власти самых бурных чувств.
— Что-что?! — вскричал Сэм. — Что вы сказали? Мистер Корнелиус смотрел на него затуманившимися от слез глазами: язык причинял ему большие страдания.
— Вы сказали, — требовательно вопросил Сэм, — что во времена Фингласса «Сан-Рафаэль» был частью «Мон-Репо»?
— Га, — сказал мистер Корнелиус, опасливо ёвытирая раненый язык о нёбо.
— Дайте мне стамеску! — взвыл Сэм. — Где стамеска? Мне нужна стамеска!
2
— Бохе мой! — сказал мистер Корнелиус. Он произносил некоторые звуки нечетко, так как язык все еще причинял ему боль. Но страдания заслонились более сильным чувством. С момента, когда Сэм испустил в гостиной свой вопль, минуло пять минут, и теперь историк Вэлли-Филдз стоял в верхней задней комнате «Сан-Рафаэля» рядом с мистером Ренном и Кей, глядя, как молодой человек, пошарив в зияющей дыре обеими руками, извлекает из нее безнадежно пожелтевший, покрытый густым слоем пыли солидный пакет, и пакет этот похрустывает под его пальцами.
— Бохе мой! — сказал мистер Корнелиус.
— Господи! — сказал мистер Ренн.
— Сэм! — вскрикнула Кей.
Сэм не слышал их голосов. Он смотрел на пакет взором матери, склонившейся над спящим младенцем.
— Два миллиона! — хрипло сказал Сэм. — Два миллиона… пересчитайте их… два миллиона!
Его глаза сияли светом чистейшей алчности. Он выглядел как человек, который никогда не слышал о злополучном жребии Дуайта Бленкирона из Чикаго (штат Иллинойс) и Дженевьевы, его молодой жены, урожденной Поскит. А если и слышал, то чхать он хотел на этот жребий.
— Десять процентов от двух миллионов, это сколько? — спросил Сэм.
Вэлли-Филдз погрузился в тихий сон. Часы были заведены, кошки выпущены в сады, парадные двери заперты на засовы и цепочки. В тысяче домов тысяча благонамеренных домонанимателей восстанавливали свои ткани для трудов грядущего дня. Серебряноголосые куранты на башне колледжа пробили два.
Да, подавляющая часть обитателей предусмотрительно отсыпала свои восемь часов и обеспечивала себе юный цвет лица, и все-таки безмолвие Берберри-роуд нарушалось звуком шагов. Шагов Сэма Шоттера, который расхаживал взад и вперед перед калиткой «Сан-Рафаэля». Уже давно мистер Ренн, чья спальня в этом доме выходила окнами на калитку, всем сердцем желал Сэму Шоттеру отправиться в постель или в тартарары, но он был слишком мягким и добрым человеком, чтобы выкрикивать крылатые слова из этих окон. А потому Сэм маршировал туда-сюда, не слыша упреков в свой адрес, но затем соло его шагов превратилось в дуэт, и он обнаружил, что не один на улице.
Его осветили фонариком.
— Поздновато гуляете, сэр, — сказал бессонный страж закона и порядка с той стороны фонарика.
— Поздновато? — повторил Сэм. Пустяки вроде бега времени его не занимали. — Как так — поздновато?
— Уже третий час ночи пошел, сэр.
— А? Ну, в таком случае, может, мне пойти спать?
— Как желаете, сэр. Проживаете здесь, сэр? — Угу.
— В таком случае, — сказал полицейский, — не заинтересует ли вас концерт, имеющий вскоре состояться в поддержку благотворительнорганизации, связанной с объединением людей, кому вы, как домонаниматель…
— Вы верите гадалкам?
— Нет, сэр, первым признаете себя обязанным безопасностью вашей персоны и спокойствием вашего жилища — с полицией.
— Ну так позвольте рассказать вам вот что, — горячо заявил Сэм. — Некоторое время тому назад гадалка сказала мне, что я вскоре женюсь, и я вскоре женюсь.
— Поздравляю вас, сэр. И в таком случае не могу ли я иметь удовольствие продать вам и вашей достопочтенной супруге пару билетов на этот концерт в пользу Полицейского сиротского приюта. Билеты, каковые могут быть куплены в любом количестве, включают пятишиллинговый билет…
— А вы женаты?
— Да, сэр… трехшиллинговый билет, билет за полкроны, одношиллинговый билет и шестипенсовый билет.
— Только это и есть настоящая жизнь, верно? — сказал Сэм.
— Полицейского, сэр, или сироты?
— Семейная жизнь.
Полицейский погрузился в размышления.
— Что же, сэр, — ответил он веско, — тут как во всем: есть свои плюсы и есть свои минусы.
— Конечно, — сказал Сэм, — понимаю, что, если двое поженятся, не располагая никакими деньгами, это может привести ко всяким невзгодам. Но если денег полно, все пойдет без сучка без задоринки.
— А у вас полно денег, сэр?
— Под завязку.
— В таком случае, сэр, рекомендую пятишиллинговые билеты. Скажем, один для вас, один для вашей достопочтенной супруги в скором времени и — для круглого счета — парочку для друзей, которых вы можете повстречать в клубе и которые могут изъявить желание пойти с вами, чтобы присутствовать на, уж поверьте мне, шикарном концерте, первоклассном с начала и до конца. Констебль Первис исполнит «Уснув над Пучиной»…
— Послушайте, — сказал Сэм, внезапно заметив, что человек перед ним болтает о чем-то, — о чем вы говорите?
— О билетах, сэр.
— Но чтобы жениться, билеты не нужны.
— Билеты нужны, чтобы присутствовать на ежегодном концерте в пользу Полицейского сиротского приюта, и я настоятельно рекомендую покупку полудюжины пятишиллинговых.
— Сколько стоят пятишиллинговые?
— Пять шиллингов, сэр.
— Но у меня при себе только десятифунтовая бумажка.
— Принесу вам сдачу домой завтра.
Сэм содрогнулся от отвращения к себе: он омрачает эту ночь из ночей пошлым, мелочным экономничанием.
— Забудьте про сдачу, — сказал он.
— Сэр?
— Забирайте всё. Я женюсь, — добавил он в пояснение.
— Забрать все десять фунтов, сэр? — дрожащим голосом осведомился ошарашенный полицейский.
— Абсолютно. Что такое десять фунтов? Наступило молчание.
— Будь все, как вы, сэр, — наконец сказал полицейский глубоким басом, — мир был бы куда лучше.
— Лучше мир быть не может, — сообщил Сэм. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сэр, — сказал полицейский с благоговением.
— Бохе мой! — сказал мистер Корнелиус.
— Господи! — сказал мистер Ренн.
— Сэм! — вскрикнула Кей.
Сэм не слышал их голосов. Он смотрел на пакет взором матери, склонившейся над спящим младенцем.
— Два миллиона! — хрипло сказал Сэм. — Два миллиона… пересчитайте их… два миллиона!
Его глаза сияли светом чистейшей алчности. Он выглядел как человек, который никогда не слышал о злополучном жребии Дуайта Бленкирона из Чикаго (штат Иллинойс) и Дженевьевы, его молодой жены, урожденной Поскит. А если и слышал, то чхать он хотел на этот жребий.
— Десять процентов от двух миллионов, это сколько? — спросил Сэм.
Вэлли-Филдз погрузился в тихий сон. Часы были заведены, кошки выпущены в сады, парадные двери заперты на засовы и цепочки. В тысяче домов тысяча благонамеренных домонанимателей восстанавливали свои ткани для трудов грядущего дня. Серебряноголосые куранты на башне колледжа пробили два.
Да, подавляющая часть обитателей предусмотрительно отсыпала свои восемь часов и обеспечивала себе юный цвет лица, и все-таки безмолвие Берберри-роуд нарушалось звуком шагов. Шагов Сэма Шоттера, который расхаживал взад и вперед перед калиткой «Сан-Рафаэля». Уже давно мистер Ренн, чья спальня в этом доме выходила окнами на калитку, всем сердцем желал Сэму Шоттеру отправиться в постель или в тартарары, но он был слишком мягким и добрым человеком, чтобы выкрикивать крылатые слова из этих окон. А потому Сэм маршировал туда-сюда, не слыша упреков в свой адрес, но затем соло его шагов превратилось в дуэт, и он обнаружил, что не один на улице.
Его осветили фонариком.
— Поздновато гуляете, сэр, — сказал бессонный страж закона и порядка с той стороны фонарика.
— Поздновато? — повторил Сэм. Пустяки вроде бега времени его не занимали. — Как так — поздновато?
— Уже третий час ночи пошел, сэр.
— А? Ну, в таком случае, может, мне пойти спать?
— Как желаете, сэр. Проживаете здесь, сэр? — Угу.
— В таком случае, — сказал полицейский, — не заинтересует ли вас концерт, имеющий вскоре состояться в поддержку благотворительнорганизации, связанной с объединением людей, кому вы, как домонаниматель…
— Вы верите гадалкам?
— Нет, сэр, первым признаете себя обязанным безопасностью вашей персоны и спокойствием вашего жилища — с полицией.
— Ну так позвольте рассказать вам вот что, — горячо заявил Сэм. — Некоторое время тому назад гадалка сказала мне, что я вскоре женюсь, и я вскоре женюсь.
— Поздравляю вас, сэр. И в таком случае не могу ли я иметь удовольствие продать вам и вашей достопочтенной супруге пару билетов на этот концерт в пользу Полицейского сиротского приюта. Билеты, каковые могут быть куплены в любом количестве, включают пятишиллинговый билет…
— А вы женаты?
— Да, сэр… трехшиллинговый билет, билет за полкроны, одношиллинговый билет и шестипенсовый билет.
— Только это и есть настоящая жизнь, верно? — сказал Сэм.
— Полицейского, сэр, или сироты?
— Семейная жизнь.
Полицейский погрузился в размышления.
— Что же, сэр, — ответил он веско, — тут как во всем: есть свои плюсы и есть свои минусы.
— Конечно, — сказал Сэм, — понимаю, что, если двое поженятся, не располагая никакими деньгами, это может привести ко всяким невзгодам. Но если денег полно, все пойдет без сучка без задоринки.
— А у вас полно денег, сэр?
— Под завязку.
— В таком случае, сэр, рекомендую пятишиллинговые билеты. Скажем, один для вас, один для вашей достопочтенной супруги в скором времени и — для круглого счета — парочку для друзей, которых вы можете повстречать в клубе и которые могут изъявить желание пойти с вами, чтобы присутствовать на, уж поверьте мне, шикарном концерте, первоклассном с начала и до конца. Констебль Первис исполнит «Уснув над Пучиной»…
— Послушайте, — сказал Сэм, внезапно заметив, что человек перед ним болтает о чем-то, — о чем вы говорите?
— О билетах, сэр.
— Но чтобы жениться, билеты не нужны.
— Билеты нужны, чтобы присутствовать на ежегодном концерте в пользу Полицейского сиротского приюта, и я настоятельно рекомендую покупку полудюжины пятишиллинговых.
— Сколько стоят пятишиллинговые?
— Пять шиллингов, сэр.
— Но у меня при себе только десятифунтовая бумажка.
— Принесу вам сдачу домой завтра.
Сэм содрогнулся от отвращения к себе: он омрачает эту ночь из ночей пошлым, мелочным экономничанием.
— Забудьте про сдачу, — сказал он.
— Сэр?
— Забирайте всё. Я женюсь, — добавил он в пояснение.
— Забрать все десять фунтов, сэр? — дрожащим голосом осведомился ошарашенный полицейский.
— Абсолютно. Что такое десять фунтов? Наступило молчание.
— Будь все, как вы, сэр, — наконец сказал полицейский глубоким басом, — мир был бы куда лучше.
— Лучше мир быть не может, — сообщил Сэм. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сэр, — сказал полицейский с благоговением.