Страница:
Он замолчал, и снова Монти показалось, что большая порция отеля Баррибо падает ему на голову. Он сник, притих и растерянным видом напоминал пойманного на вокзале воришку. Но вместе с тем он почувствовал невольный трепет. Он никогда не подозревал, что мистер Баттервик — ясновидец, но сейчас стало ясно, что он владеет шестым чувством, экстрасенсорными способностями и тому подобными вещами, а этим не хочешь — восхитишься, даже если вам кажется, что более умные родители утопили бы его в младенчестве.
— Как вы узнали? — слабо произнес Монти.
— От дочери.
— Она вам рассказала?
— Она мне все рассказывает.
Монти был потрясен. Он поверить не мог, что какая бы то ни было девушка могла себя так вести. Обычно он полагал, что королева всегда права, но сейчас чуть не произнес неосторожных слов. Какому отцу понравится, если его дочь назовут полоумной идиоткой? Но он их не произнес. Да, стало бы легче, но — не произнес, поскольку надеялся, что такт и мягкость сделают свое дело.
— Может, мы это обсудим? — спросил он.
Мистер Баттервик ответил, что они именно этим и заняты, а пора бы кончить, ему надо идти в свой целебный ресторан.
— Понимаете, — не унялся Монти, — в духе… ну, в таком женевевском духе. Я признаю, что с этим Микки Маусом вел себя… скажем так, не совсем нравственно, хотя и сумел уломать Лльюэлина.
— Какая мерзость!
— Да, да, конечно. Теперь, когда вы со всей ясностью показали мне, как я оступился, я и сам это вижу. Это был неверный шаг, и он никогда не повторится. В следующий раз я буду осмотрительней.
— Я что-то не понял. В следующий раз?
— Вы поймете, если послушаете внимательно. Предположим, вы дадите мне еще один год. Если я буду зарабатывать себе на жизнь, и вы будете уверены, что я не жульничаю, вы дадите согласие и позволите мне жениться на девушке, которую я люблю, то есть — Гертруде, — прибавил Монти для ясности. — Короче, вы позволите епископу, подружкам невесты и всем прочим собраться и исполнить то, чего от них ожидают, — добавил он, выражая мысль еще яснее.
Мистер Баттервик выслушал предположение в суровой задумчивости. На его взгляд, это не было идеальным решением. Он надеялся, что беседа, которая, кстати, все не кончалась, разлучит его дочь и этого неподходящего ухажера, и терпеть еще год ему не хотелось. С другой стороны, он был честным человеком и признавал, что речи Монти не лишены своей логики.
— Хорошо, — согласился он.
— Замечательно, — отозвался Монти.
— Гертруду, вы, конечно, не увидите.
— Если вы настаиваете.
— Но против писем возражать не буду.
— Великолепно! А сейчас осталось подумать о подходящей работе. У вас случайно не найдется свободного места?
Мистер Баттервик заверил Монти, что не найдется.
— Жалко. А чем вы, собственно, занимаетесь в этом Экспорте-Импорте?
— Мы экспортируем и импортируем.
— Так я и думал. Вероятно, это подошло бы мне как нельзя лучше, но если вы говорите, что ничего нет, поищу где-нибудь в другом месте. Мне надо подумать.
— Что ж, я вас оставлю, мистер Бодкин.
— А? Ах да, всего хорошего, — сказал Монти.
Он прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться и подумать, но тут же услышал мелодичный голос, который сказал в его левое ухо: «Привет», и, когда он взглянул наверх, то увидел, что к нему присоединилась Александра (Санди) Миллер, которую он никак не рассчитывал увидеть по эту сторону Атлантики.
3
Глава третья
2
— Как вы узнали? — слабо произнес Монти.
— От дочери.
— Она вам рассказала?
— Она мне все рассказывает.
Монти был потрясен. Он поверить не мог, что какая бы то ни было девушка могла себя так вести. Обычно он полагал, что королева всегда права, но сейчас чуть не произнес неосторожных слов. Какому отцу понравится, если его дочь назовут полоумной идиоткой? Но он их не произнес. Да, стало бы легче, но — не произнес, поскольку надеялся, что такт и мягкость сделают свое дело.
— Может, мы это обсудим? — спросил он.
Мистер Баттервик ответил, что они именно этим и заняты, а пора бы кончить, ему надо идти в свой целебный ресторан.
— Понимаете, — не унялся Монти, — в духе… ну, в таком женевевском духе. Я признаю, что с этим Микки Маусом вел себя… скажем так, не совсем нравственно, хотя и сумел уломать Лльюэлина.
— Какая мерзость!
— Да, да, конечно. Теперь, когда вы со всей ясностью показали мне, как я оступился, я и сам это вижу. Это был неверный шаг, и он никогда не повторится. В следующий раз я буду осмотрительней.
— Я что-то не понял. В следующий раз?
— Вы поймете, если послушаете внимательно. Предположим, вы дадите мне еще один год. Если я буду зарабатывать себе на жизнь, и вы будете уверены, что я не жульничаю, вы дадите согласие и позволите мне жениться на девушке, которую я люблю, то есть — Гертруде, — прибавил Монти для ясности. — Короче, вы позволите епископу, подружкам невесты и всем прочим собраться и исполнить то, чего от них ожидают, — добавил он, выражая мысль еще яснее.
Мистер Баттервик выслушал предположение в суровой задумчивости. На его взгляд, это не было идеальным решением. Он надеялся, что беседа, которая, кстати, все не кончалась, разлучит его дочь и этого неподходящего ухажера, и терпеть еще год ему не хотелось. С другой стороны, он был честным человеком и признавал, что речи Монти не лишены своей логики.
— Хорошо, — согласился он.
— Замечательно, — отозвался Монти.
— Гертруду, вы, конечно, не увидите.
— Если вы настаиваете.
— Но против писем возражать не буду.
— Великолепно! А сейчас осталось подумать о подходящей работе. У вас случайно не найдется свободного места?
Мистер Баттервик заверил Монти, что не найдется.
— Жалко. А чем вы, собственно, занимаетесь в этом Экспорте-Импорте?
— Мы экспортируем и импортируем.
— Так я и думал. Вероятно, это подошло бы мне как нельзя лучше, но если вы говорите, что ничего нет, поищу где-нибудь в другом месте. Мне надо подумать.
— Что ж, я вас оставлю, мистер Бодкин.
— А? Ах да, всего хорошего, — сказал Монти.
Он прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться и подумать, но тут же услышал мелодичный голос, который сказал в его левое ухо: «Привет», и, когда он взглянул наверх, то увидел, что к нему присоединилась Александра (Санди) Миллер, которую он никак не рассчитывал увидеть по эту сторону Атлантики.
3
Он ей об этом сказал.
— Санди! — вскричал он, — Что ты здесь делаешь?
— Обедаю с тобой, да?
— Я имел в виду…
— Или ты кого-то ждешь? Если нет, проведи меня к столику и как следует накорми. Я умираю с голоду.
— Коктейль?
— Нет, спасибо. Только поем. О, Монти! Какая же все-таки удача, что я на тебя натолкнулась. Я думала, мне придется искать тебя по всему Лондону с ищейками. Ты удивлен, что меня здесь увидел?
— Потрясен. Почему ты не в Лльюэлин-Сити?
— Все объясню, когда будем есть, разве что упаду от голода. Нет, какая удача!
— А?
— Я думала, что ты развлекаешь какую-нибудь прелестную девицу.
— Я и развлекаю.
— Премного благодарна, сэр.
— Не за что, — сказал Монти со всей ожидаемой от него бодростью. Пока они шли к столику, он почувствовал, что ему становится легче. Да, он страдал, что у него отняли Гертруду, но уже не так сильно. Санди, конечно, не Гертруда, но все-таки лучшей замены не найти. Он подумал, что она как-то особенно хороша, и не удивился, когда какой-то техасский миллионер восхищенно присвистнул.
К ним подошел официант и взял заказ. Потом Монти спросил:
— Так что ты делаешь в Лондоне?
— Здесь мой хозяин, и мое место рядом с ним. Если же ты спрашиваешь, почему я сюда приехала, ответ прост. Я гоняюсь за любимым человеком.
— Не знал, что ты кого-то любишь.
— Люблю, и еще как!
— Он в Лондоне?
— Да.
— Вон оно что…
На секунду Монти показалось, что он, скажем так, расстроился. Он беззаветно любил Гертруду, о чем говорить, но когда девушка обедает с молодым человеком и рассказывает, что она в кого-то влюблена, это все-таки бестактно. Однако первобытная ревность быстро уступила природной доброте. Монти напомнил себе, что за такой привлекательной девушкой как Санди, непременно кто-нибудь ухаживает, и она имеет полное право поделиться этим со своим старым приятелем.
— Хороший парень? — спросил он.
— Очень.
— И ты его нашла?
— Да, нашла.
— Что ж, желаю удачи.
— Спасибо. Конечно, есть загвоздка, как ты бы выразился. Он кем-то помолвлен.
— Это плохо.
— Да, так труднее.
— Но ты все преодолеешь.
— Ты думаешь?
— Уверен. Только оставайся такой, какая ты есть, и считай, что дело в шляпе. Если, конечно, его пассия — не прекрасная Елена.
— Ну, нет, она помясистей.
— Ты ее знаешь?
— Видела фотографию.
— Морда какая-нибудь?
— Да нет, ничего, но, знаешь, властного типа. Мужу пришлось бы нелегко.
— Ты должна его спасти.
— Попробую.
— Что ж, буду наблюдать за твоими успехами с превеликим интересом.
— Спасибо.
— Но ты мне так и не рассказала, как ты здесь очутилась. Какой-то хозяин…
— Скорей хозяйка. Я работаю у Грейс Лльюэлин.
— Уж не родственница ли нашего Лльюэлина?
— Жена. Как ты помнишь, она тоже собиралась в Европу.
— Ну конечно. А как ты получила работу?
— Именно об этом я тебя спрашивала, если помнишь. Но ты решил тогда строить из себя сильного, молчаливого мужчину. Я просто услыхала, что ей нужна секретарша, и предложила свои услуги.
— Какие именно?
— Так, что-то вроде горничной и компаньонки, не говоря о массажистке. Если надо что-то для нее сделать, зовут меня. К примеру, почти все утро я растирала ей спину, а потом искала секретаря для Айвора. Грейс хочет, чтобы он написал историю их кинокомпании. Что случилось?
— Случилось?
— Ты подпрыгнул, как удивленная креветка, словно я сказала что-то важное. Сказала я?
— Честно говоря, да. Насчет секретаря для Лльюэлина.
— Что в этом такого особенного?
Монти решил рассказать все. Ну, почти все.
— Дело в том, что примерно это я и сам ищу, — сказал он. — Видишь ли, один человек побился об заклад, что я не смогу заработать себе на жизнь, хотя бы один год, и я просто должен выиграть.
— Ты уже целый год зарабатывал!
— На студии? Это не считается. Оппозиция поймала меня на технической уловке, и я должен начинать заново. Ты не могла бы придержать для меня это место?
Санди посмотрела на него с нескрываемым удивлением.
— Ну, конечно. Ставка, должно быть, приличная.
— Очень.
— Хорошо. Сделаю, что могу. Машину водить умеешь?
— Конечно.
— Для Грейс это очень важно.
— А она не умеет?
— Нет. Ни она, ни муж.
— И у них нет шофера?
— Нет. На этой статье она экономит. Очень экономная женщина. И еще. У тебя случайно нет аристократических родственников?
— Нет. Зачем они?
— На Грейс это бы сильно повлияло. Ну да ладно, я все равно ей скажу, что есть. Так что если она спросит тебя о двоюродном братце, герцоге, не отвечай: «А кто это?». Упомяни, что надеешься увидеть его на следующей неделе.
— Хорошо. Санди, спасибо тебе.
— Да не за что. Я рада, что ты составишь мне компанию в Меллингеме.
— Где?
— В Меллингем-холле. Грейс там остановилась. Мы сейчас допьем кофе, и я сразу пойду к ней наверх, поговорю.
— Наверх?
— Они сняли здесь номер на четвертом этаже. Кстати, мне в голову пришла забавная мысль. Хочешь, поделюсь?
— Валяй.
— Я просто представила, какое лицо будет у Лльюэлина, когда он услышит, что ты станешь его секретарем.
Монти чуть не выронил чашку кофе. Об этом он не подумал.
— О, Господи! Все пропало! Он никогда не согласится.
— Согласится, если Грейс прикажет, — ответила Санди.
— Санди! — вскричал он, — Что ты здесь делаешь?
— Обедаю с тобой, да?
— Я имел в виду…
— Или ты кого-то ждешь? Если нет, проведи меня к столику и как следует накорми. Я умираю с голоду.
— Коктейль?
— Нет, спасибо. Только поем. О, Монти! Какая же все-таки удача, что я на тебя натолкнулась. Я думала, мне придется искать тебя по всему Лондону с ищейками. Ты удивлен, что меня здесь увидел?
— Потрясен. Почему ты не в Лльюэлин-Сити?
— Все объясню, когда будем есть, разве что упаду от голода. Нет, какая удача!
— А?
— Я думала, что ты развлекаешь какую-нибудь прелестную девицу.
— Я и развлекаю.
— Премного благодарна, сэр.
— Не за что, — сказал Монти со всей ожидаемой от него бодростью. Пока они шли к столику, он почувствовал, что ему становится легче. Да, он страдал, что у него отняли Гертруду, но уже не так сильно. Санди, конечно, не Гертруда, но все-таки лучшей замены не найти. Он подумал, что она как-то особенно хороша, и не удивился, когда какой-то техасский миллионер восхищенно присвистнул.
К ним подошел официант и взял заказ. Потом Монти спросил:
— Так что ты делаешь в Лондоне?
— Здесь мой хозяин, и мое место рядом с ним. Если же ты спрашиваешь, почему я сюда приехала, ответ прост. Я гоняюсь за любимым человеком.
— Не знал, что ты кого-то любишь.
— Люблю, и еще как!
— Он в Лондоне?
— Да.
— Вон оно что…
На секунду Монти показалось, что он, скажем так, расстроился. Он беззаветно любил Гертруду, о чем говорить, но когда девушка обедает с молодым человеком и рассказывает, что она в кого-то влюблена, это все-таки бестактно. Однако первобытная ревность быстро уступила природной доброте. Монти напомнил себе, что за такой привлекательной девушкой как Санди, непременно кто-нибудь ухаживает, и она имеет полное право поделиться этим со своим старым приятелем.
— Хороший парень? — спросил он.
— Очень.
— И ты его нашла?
— Да, нашла.
— Что ж, желаю удачи.
— Спасибо. Конечно, есть загвоздка, как ты бы выразился. Он кем-то помолвлен.
— Это плохо.
— Да, так труднее.
— Но ты все преодолеешь.
— Ты думаешь?
— Уверен. Только оставайся такой, какая ты есть, и считай, что дело в шляпе. Если, конечно, его пассия — не прекрасная Елена.
— Ну, нет, она помясистей.
— Ты ее знаешь?
— Видела фотографию.
— Морда какая-нибудь?
— Да нет, ничего, но, знаешь, властного типа. Мужу пришлось бы нелегко.
— Ты должна его спасти.
— Попробую.
— Что ж, буду наблюдать за твоими успехами с превеликим интересом.
— Спасибо.
— Но ты мне так и не рассказала, как ты здесь очутилась. Какой-то хозяин…
— Скорей хозяйка. Я работаю у Грейс Лльюэлин.
— Уж не родственница ли нашего Лльюэлина?
— Жена. Как ты помнишь, она тоже собиралась в Европу.
— Ну конечно. А как ты получила работу?
— Именно об этом я тебя спрашивала, если помнишь. Но ты решил тогда строить из себя сильного, молчаливого мужчину. Я просто услыхала, что ей нужна секретарша, и предложила свои услуги.
— Какие именно?
— Так, что-то вроде горничной и компаньонки, не говоря о массажистке. Если надо что-то для нее сделать, зовут меня. К примеру, почти все утро я растирала ей спину, а потом искала секретаря для Айвора. Грейс хочет, чтобы он написал историю их кинокомпании. Что случилось?
— Случилось?
— Ты подпрыгнул, как удивленная креветка, словно я сказала что-то важное. Сказала я?
— Честно говоря, да. Насчет секретаря для Лльюэлина.
— Что в этом такого особенного?
Монти решил рассказать все. Ну, почти все.
— Дело в том, что примерно это я и сам ищу, — сказал он. — Видишь ли, один человек побился об заклад, что я не смогу заработать себе на жизнь, хотя бы один год, и я просто должен выиграть.
— Ты уже целый год зарабатывал!
— На студии? Это не считается. Оппозиция поймала меня на технической уловке, и я должен начинать заново. Ты не могла бы придержать для меня это место?
Санди посмотрела на него с нескрываемым удивлением.
— Ну, конечно. Ставка, должно быть, приличная.
— Очень.
— Хорошо. Сделаю, что могу. Машину водить умеешь?
— Конечно.
— Для Грейс это очень важно.
— А она не умеет?
— Нет. Ни она, ни муж.
— И у них нет шофера?
— Нет. На этой статье она экономит. Очень экономная женщина. И еще. У тебя случайно нет аристократических родственников?
— Нет. Зачем они?
— На Грейс это бы сильно повлияло. Ну да ладно, я все равно ей скажу, что есть. Так что если она спросит тебя о двоюродном братце, герцоге, не отвечай: «А кто это?». Упомяни, что надеешься увидеть его на следующей неделе.
— Хорошо. Санди, спасибо тебе.
— Да не за что. Я рада, что ты составишь мне компанию в Меллингеме.
— Где?
— В Меллингем-холле. Грейс там остановилась. Мы сейчас допьем кофе, и я сразу пойду к ней наверх, поговорю.
— Наверх?
— Они сняли здесь номер на четвертом этаже. Кстати, мне в голову пришла забавная мысль. Хочешь, поделюсь?
— Валяй.
— Я просто представила, какое лицо будет у Лльюэлина, когда он услышит, что ты станешь его секретарем.
Монти чуть не выронил чашку кофе. Об этом он не подумал.
— О, Господи! Все пропало! Он никогда не согласится.
— Согласится, если Грейс прикажет, — ответила Санди.
Глава третья
Санди не долго отсутствовала за столиком. Возвратившись примерно через десять минут, она сообщила Монти, что предварительные переговоры прошли в теплой и дружественной обстановке, и проводила его в номер на четвертом этаже, где, представив его, благоразумно оставила один на один с миссис Лльюэлин.
Монти пошел на эту встречу с тяжелым сердцем. Он чувствовал то, что чувствовал всякий, кто видел Грейс впервые. Что-что, а властность в ней была, и он не удивлялся, что его бывший хозяин схватывал сахар с носа по одному взмаху ее руки. Она была крупной, что и полагалось в свое время всем пантерам экрана, а в ограниченном пространстве гостиничного номера казалась совсем огромной. Глаза у нее были несколько навыкате, но знакомые с этим мирились, только бы взор ее не сверкал, поскольку тогда возникало чувство, что в пороховой погреб попала молния.
Сейчас он не сверкал. Санди явно провела хорошую подготовительную работу, так как Грейс скорей сияла радушием. Тем не менее, Монти был не в своей тарелке. Случилось так, что как ни странно, она напомнила ему его воспитательницу из детского сада, чья железная дисциплина отравила его лучшие годы. Те же вулканические силы за спокойным лицом. Те же глаза, грозные, словно Марс. То же невысказанное обещание звонко шлепнуть линейкой по рукам. Из-за всего этого Монти не уловил смысл ее вступительной речи. Когда он пришел в себя, она уже рассуждала о том, какой вклад внесет Лльюэлин в американскую словесность. К его облегчению, тон у нее был такой, словно его собственное участие — дело решенное.
— Мисс Миллер говорит, что она вам все объяснила. Несомненно, вы сможете ему помочь. Я вижу это как великий роман, роман о грандиозной индустрии, выросшей практически на ровном месте. Когда я впервые приехала в Голливуд, Лльюэлин-Сити был просто кучей лачуг. Если я скажу, сколько я тогда получала, вы мне не поверите. Буквально крохи. Кстати, о жаловании. Мы не сможем платить вам очень много.
Она назвала цифру, которая даже Монти, сущему ребенку в таких вопросах, показалась не слишком щедрой. Конечно, это было жалование, и тем самым подходило под условия Дж. Б. Баттервика. Главное — увернуться от этого Дж. Б., подумал Монти, и принял предложение без малейшей критики, а хозяйка снисходительно улыбнулась, выражая этим, что он прав.
— Тогда все улажено, — быстро сказала она. — Теперь я вас оставлю. Иду в парикмахерскую. Не уходите. Подождите немного здесь. Я хочу, чтобы вы увиделись с моим мужем.
— А когда?…
— Начнутся ваши обязанности? Нескоро. Мы съездим в Канны на недельку-другую, а потом уж осядем в деревне.
— Мисс Миллер сказала, что вы сняли там дом.
— Да, в Сассексе. Такой Меллингем-холл. Моя дочь уехала туда позавчера посмотреть, все ли в порядке. Очень приятный старый дом в очень тихом месте, как раз для работы моего мужа.
— Да, вроде бы — ничего.
— Замечательные соседи! Лорд Риверхэд, лорд Вокинг, сэр Перегрин Вуэлс. Совсем другое дело, а?
Она оставила его, и он углубился в размышления. Думать без нее было легче, что само по себе неплохо, но пришлось остаться один на один с мыслями о неминуемой встрече. Честно говоря, он ожидал ее с беспокойством. Хотя Санди и сказала, что принятый женской частью семьи, он может не опасаться мужской, к главе всемирно известной кинокомпании Монти всегда относился примерно так, как относится нервный новобранец к сердитому сержанту, и словесные заверения не могли убедить его, что брак, даже на такой женщине, одарил Лльюэлина сладостью и светом, которых ему так не хватает.
Казалось бы, самое время кровь разогреть и стиснуть кулаки, но как раз в тот момент, когда Монти этим занялся, звякнул ключ, и вошел Лльюэлин. Он остановился, вытер лоб и уставился на гостя с восторгом человека, увидевшего Тадж-Махал в лунную ночь.
— Привет, Бодкин! — сказал Айвор Лльюэлин.
Уточним. Такое слабое слово как «сказал», не должно бы употребляться, когда в запасе у летописца есть слова «возгласил», «пропел» и даже «нежно вывел». Мистер Лльюэлин издал те самые звуки, которые издает голубь, увидев особенно приятную голубку, и протянул гостю руку, явно очарованный встречей.
Монти испугался. Он ожидал увидеть космическое чудище, а перед ним оказался истинный ребенок, радостный и добродушный, как будто только что из Диккенса. Таких изменений он понять не мог.
— Здрасьте, мистер Лльюэлин, — слабо выговорил Монти.
Рука, двигавшаяся ему навстречу, крепко сжала его руку, а другая, тоже принадлежавшая мистеру Лльюэлину, нежно погладила его плечо.
— Очень рад тебя видеть! Встретил жену в холле, и она говорит, ты хочешь помочь мне с этой книгой. Замечательно! Поразительно! Гениально! Слушай, Бодкин, тут такое дело. Ты мне случайно не одолжишь пятьсот фунтов?
Один из двух состоятельных членов клуба «Трутни», (другим был Пуффи Проссер), Монти часто спасал неимущих друзей и знакомых, и не удивлялся их покушениям на его карман. Но впервые мультимиллионер обращался к нему с
такой просьбой, а потому, как сказал бы Китс, он поглядел на него с ужасным подозреньем, а глаза его уровнялись размером с обычными мячами для гольфа.
— А? — выговорил Монти, и то с трудом.
Человеку решившемуся попросить взаймы, легко спутать удивление с нерешительностью. Мистер Лльюэлин так и сделал; и его непомерное дружелюбие окрасилось нетерпением.
— Ну, не валяй дурака, Бодкин. Уж пятьсот фунтов ты накопил, когда выуживал из меня по тысяче долларов в неделю. Столько не растратишь!
Монти поспешил очистить себя от обвинения в распутстве и пьянстве.
— Нет, нет. Что вы! Деньги у меня есть.
— И ты ими поделишься?
— Конечно, конечно.
— Молодец. Чековая книжка тут?
— Да, да.
— Тогда — к делу!
Пока Монти выписывал чек, мистер Лльюэлин сохранял благоговейное молчание, будто малейшая помеха могла сорвать их сделку, но как только он положил чек в карман, он расцвел с прежней силой.
— Ну спасибо, Бодкин. Кстати, как у тебя дела? Совсем забыл спросить.
— Хорошо. А у вас как, мистер Лльюэлин?
— Да не очень. Домашние дрязги.
— Мне очень жаль.
— А мне то! Слушай, Бодкин. Ты, наверное, удивился, что человек с моим состоянием занимает деньги. Оригинально, подумал ты. Объясню в двух словах: «Общий счет».
— Прошу прощения?
— У нас с женой общий банковский счет. Она его открыла, когда ты поступил на студию.
— Да? — сказал Монти, а Лльюэлин нахмурился.
— Вот ты говоришь «Да?» так это легкомысленно, и не подозреваешь, что нет на свете более печальных слов. Они значат, что я не могу оплатить ни малейшей покупки без того, чтобы жена не спросила: «А это тебе зачем?». Нет для мужчины слов горше этих. Не знаю, говорила она тебе, что мы ездили во Францию?
— Да, вроде бы — в Канны.
— Верно. Ты в этих Каннах бывал?
— Конечно. Кстати, если помните, мы там и познакомились.
— Именно. Значит, тебе известно, что в Каннах —просто сказочные возможности по части азартных игр. Два казино, а за углом — само Монте-Карло. Бодкин, я очень люблю рулетку. Как раз сейчас я изобрел новую систему и должен ее опробовать. Но если я выпишу чек, а она меня спросит, на какие нужды, и я ей отвечу: «На рулетку», она… она очень образно выразится. Бодкин, моя жена не любит азартных игр. Против выигрыша она, конечно, не возражает, но проигрывать — не хочет, а самая лучшая система все же предполагает некоторые издержки. В общем, она не хочет, чтобы я развлекся за зеленым сукном, и тут ничего не поделаешь.
— Могу себе представить.
— Надеюсь, что нет. Кстати, у нас то же самое, если ей еще что-нибудь не нравится.
— Видимо, миссис Лльюэлин очень сильная личность.
— Железная женщина. Возьми к примеру, эту штуку, которую она заставляет меня писать. Мне это не нравится, Бодкин, совсем не нравится. Разве напишешь историю киностудии, скрывая самое интересное? Если бы я приоткрыл некоторые дела, которые творились у нас поначалу, книга вызвала бы такой восторг, что меня бы просто посадили. Думаешь, ей что-нибудь можно втолковать? Не думай. Если она приказала — спорить бессмысленно. Мне, конечно, будет немножко легче работать с таким старым другом. Кстати, почему тебе опять нужна работа? Насколько я знаю свою жену, она платит мало.
— Это точно.
— Такая… скажем, практичная.
— Я заметил.
— Как же ты согласился?
Если Монти и колебался, то не больше мгновенья. Что-то в этом новом, улучшенном Лльюэлине превращало желание поделиться с ближним почти в обязанность. В Лльюэлин-Сити он бы и представить себе не мог, что говорит о своих невзгодах шефу, но сейчас — дело другое.
Он рассказал ему все. Он рассказал о великой любви к Гертруде, о ее послушании отцу и о кознях этого самого отца, а мистер Лльюэлин мрачно и внимательно слушал.
Наконец он произнес:
— На твоем месте я бы дважды подумал перед тем как жениться.
Монти ответил, что он уже подумал больше двух раз; по правде говоря, он последнее время только об этом и думает. Мистер Лльюэлин заметил, что он не совсем то имел в виду. Он хотел сказать, что супружество — это тебе не шутка. Не стоит бросаться туда, очертя голову, да еще верещать, будто ты сорвал банк в Монте-Карло. Да, супружество — вещь хитрая. Есть в нем такие ловушечки. Сразу не разглядишь, а потом — слишком поздно.
— А тут, — заверил он Бодкина, — до превращения в полный ноль — один шаг. И еще. Главное — смотри, чтобы у твоей избранницы не было никаких дочерей.
Монти сказал, что он будет очень осторожен.
— Жены сами по себе не сахар, особенно если они были пантерами, но до падчериц им далеко. Моя падчерица, дочка Грейс от предыдущего брака, умудряется командовать даже своей матерью, а со мной она обращается как с мексиканским… ну, этим, вроде пиона…
— Пеоном?
— Именно. Ох уж эти современные девушки! А все школа, школа! Там они этого и набираются. Я просил-молил Грейс, не посылать Мэвис в Нью-Йорк, в такой, знаешь, особенный колледж. Вернется оттуда, говорю, чистой
воображалой, как будто она царица Савская или кто там еще. Все без толку. Не слушает. Ладно, что тебе мои беды? Спасибо за пять сотен.
— Да не за что.
— Тогда, может, дашь тысячу?
— Пожалуйста.
— Я так и думал. Молодец ты, Бодкин!
— Спасибо, мистер Лльюэлин.
— Какой там мистер!
— Спасибо, Лльюэлин.
— Зови меня просто Айвор.
— Спасибо, Айвор.
— Или даже Джумбо. Это такое прозвище.
— Спасибо, Джумбо.
— Нет, Бодкин, это тебе спасибо.
Так началась прекрасная дружба, надежная, как новый двенадцатицилиндровый двигатель.
Монти пошел на эту встречу с тяжелым сердцем. Он чувствовал то, что чувствовал всякий, кто видел Грейс впервые. Что-что, а властность в ней была, и он не удивлялся, что его бывший хозяин схватывал сахар с носа по одному взмаху ее руки. Она была крупной, что и полагалось в свое время всем пантерам экрана, а в ограниченном пространстве гостиничного номера казалась совсем огромной. Глаза у нее были несколько навыкате, но знакомые с этим мирились, только бы взор ее не сверкал, поскольку тогда возникало чувство, что в пороховой погреб попала молния.
Сейчас он не сверкал. Санди явно провела хорошую подготовительную работу, так как Грейс скорей сияла радушием. Тем не менее, Монти был не в своей тарелке. Случилось так, что как ни странно, она напомнила ему его воспитательницу из детского сада, чья железная дисциплина отравила его лучшие годы. Те же вулканические силы за спокойным лицом. Те же глаза, грозные, словно Марс. То же невысказанное обещание звонко шлепнуть линейкой по рукам. Из-за всего этого Монти не уловил смысл ее вступительной речи. Когда он пришел в себя, она уже рассуждала о том, какой вклад внесет Лльюэлин в американскую словесность. К его облегчению, тон у нее был такой, словно его собственное участие — дело решенное.
— Мисс Миллер говорит, что она вам все объяснила. Несомненно, вы сможете ему помочь. Я вижу это как великий роман, роман о грандиозной индустрии, выросшей практически на ровном месте. Когда я впервые приехала в Голливуд, Лльюэлин-Сити был просто кучей лачуг. Если я скажу, сколько я тогда получала, вы мне не поверите. Буквально крохи. Кстати, о жаловании. Мы не сможем платить вам очень много.
Она назвала цифру, которая даже Монти, сущему ребенку в таких вопросах, показалась не слишком щедрой. Конечно, это было жалование, и тем самым подходило под условия Дж. Б. Баттервика. Главное — увернуться от этого Дж. Б., подумал Монти, и принял предложение без малейшей критики, а хозяйка снисходительно улыбнулась, выражая этим, что он прав.
— Тогда все улажено, — быстро сказала она. — Теперь я вас оставлю. Иду в парикмахерскую. Не уходите. Подождите немного здесь. Я хочу, чтобы вы увиделись с моим мужем.
— А когда?…
— Начнутся ваши обязанности? Нескоро. Мы съездим в Канны на недельку-другую, а потом уж осядем в деревне.
— Мисс Миллер сказала, что вы сняли там дом.
— Да, в Сассексе. Такой Меллингем-холл. Моя дочь уехала туда позавчера посмотреть, все ли в порядке. Очень приятный старый дом в очень тихом месте, как раз для работы моего мужа.
— Да, вроде бы — ничего.
— Замечательные соседи! Лорд Риверхэд, лорд Вокинг, сэр Перегрин Вуэлс. Совсем другое дело, а?
Она оставила его, и он углубился в размышления. Думать без нее было легче, что само по себе неплохо, но пришлось остаться один на один с мыслями о неминуемой встрече. Честно говоря, он ожидал ее с беспокойством. Хотя Санди и сказала, что принятый женской частью семьи, он может не опасаться мужской, к главе всемирно известной кинокомпании Монти всегда относился примерно так, как относится нервный новобранец к сердитому сержанту, и словесные заверения не могли убедить его, что брак, даже на такой женщине, одарил Лльюэлина сладостью и светом, которых ему так не хватает.
Казалось бы, самое время кровь разогреть и стиснуть кулаки, но как раз в тот момент, когда Монти этим занялся, звякнул ключ, и вошел Лльюэлин. Он остановился, вытер лоб и уставился на гостя с восторгом человека, увидевшего Тадж-Махал в лунную ночь.
— Привет, Бодкин! — сказал Айвор Лльюэлин.
Уточним. Такое слабое слово как «сказал», не должно бы употребляться, когда в запасе у летописца есть слова «возгласил», «пропел» и даже «нежно вывел». Мистер Лльюэлин издал те самые звуки, которые издает голубь, увидев особенно приятную голубку, и протянул гостю руку, явно очарованный встречей.
Монти испугался. Он ожидал увидеть космическое чудище, а перед ним оказался истинный ребенок, радостный и добродушный, как будто только что из Диккенса. Таких изменений он понять не мог.
— Здрасьте, мистер Лльюэлин, — слабо выговорил Монти.
Рука, двигавшаяся ему навстречу, крепко сжала его руку, а другая, тоже принадлежавшая мистеру Лльюэлину, нежно погладила его плечо.
— Очень рад тебя видеть! Встретил жену в холле, и она говорит, ты хочешь помочь мне с этой книгой. Замечательно! Поразительно! Гениально! Слушай, Бодкин, тут такое дело. Ты мне случайно не одолжишь пятьсот фунтов?
Один из двух состоятельных членов клуба «Трутни», (другим был Пуффи Проссер), Монти часто спасал неимущих друзей и знакомых, и не удивлялся их покушениям на его карман. Но впервые мультимиллионер обращался к нему с
такой просьбой, а потому, как сказал бы Китс, он поглядел на него с ужасным подозреньем, а глаза его уровнялись размером с обычными мячами для гольфа.
— А? — выговорил Монти, и то с трудом.
Человеку решившемуся попросить взаймы, легко спутать удивление с нерешительностью. Мистер Лльюэлин так и сделал; и его непомерное дружелюбие окрасилось нетерпением.
— Ну, не валяй дурака, Бодкин. Уж пятьсот фунтов ты накопил, когда выуживал из меня по тысяче долларов в неделю. Столько не растратишь!
Монти поспешил очистить себя от обвинения в распутстве и пьянстве.
— Нет, нет. Что вы! Деньги у меня есть.
— И ты ими поделишься?
— Конечно, конечно.
— Молодец. Чековая книжка тут?
— Да, да.
— Тогда — к делу!
Пока Монти выписывал чек, мистер Лльюэлин сохранял благоговейное молчание, будто малейшая помеха могла сорвать их сделку, но как только он положил чек в карман, он расцвел с прежней силой.
— Ну спасибо, Бодкин. Кстати, как у тебя дела? Совсем забыл спросить.
— Хорошо. А у вас как, мистер Лльюэлин?
— Да не очень. Домашние дрязги.
— Мне очень жаль.
— А мне то! Слушай, Бодкин. Ты, наверное, удивился, что человек с моим состоянием занимает деньги. Оригинально, подумал ты. Объясню в двух словах: «Общий счет».
— Прошу прощения?
— У нас с женой общий банковский счет. Она его открыла, когда ты поступил на студию.
— Да? — сказал Монти, а Лльюэлин нахмурился.
— Вот ты говоришь «Да?» так это легкомысленно, и не подозреваешь, что нет на свете более печальных слов. Они значат, что я не могу оплатить ни малейшей покупки без того, чтобы жена не спросила: «А это тебе зачем?». Нет для мужчины слов горше этих. Не знаю, говорила она тебе, что мы ездили во Францию?
— Да, вроде бы — в Канны.
— Верно. Ты в этих Каннах бывал?
— Конечно. Кстати, если помните, мы там и познакомились.
— Именно. Значит, тебе известно, что в Каннах —просто сказочные возможности по части азартных игр. Два казино, а за углом — само Монте-Карло. Бодкин, я очень люблю рулетку. Как раз сейчас я изобрел новую систему и должен ее опробовать. Но если я выпишу чек, а она меня спросит, на какие нужды, и я ей отвечу: «На рулетку», она… она очень образно выразится. Бодкин, моя жена не любит азартных игр. Против выигрыша она, конечно, не возражает, но проигрывать — не хочет, а самая лучшая система все же предполагает некоторые издержки. В общем, она не хочет, чтобы я развлекся за зеленым сукном, и тут ничего не поделаешь.
— Могу себе представить.
— Надеюсь, что нет. Кстати, у нас то же самое, если ей еще что-нибудь не нравится.
— Видимо, миссис Лльюэлин очень сильная личность.
— Железная женщина. Возьми к примеру, эту штуку, которую она заставляет меня писать. Мне это не нравится, Бодкин, совсем не нравится. Разве напишешь историю киностудии, скрывая самое интересное? Если бы я приоткрыл некоторые дела, которые творились у нас поначалу, книга вызвала бы такой восторг, что меня бы просто посадили. Думаешь, ей что-нибудь можно втолковать? Не думай. Если она приказала — спорить бессмысленно. Мне, конечно, будет немножко легче работать с таким старым другом. Кстати, почему тебе опять нужна работа? Насколько я знаю свою жену, она платит мало.
— Это точно.
— Такая… скажем, практичная.
— Я заметил.
— Как же ты согласился?
Если Монти и колебался, то не больше мгновенья. Что-то в этом новом, улучшенном Лльюэлине превращало желание поделиться с ближним почти в обязанность. В Лльюэлин-Сити он бы и представить себе не мог, что говорит о своих невзгодах шефу, но сейчас — дело другое.
Он рассказал ему все. Он рассказал о великой любви к Гертруде, о ее послушании отцу и о кознях этого самого отца, а мистер Лльюэлин мрачно и внимательно слушал.
Наконец он произнес:
— На твоем месте я бы дважды подумал перед тем как жениться.
Монти ответил, что он уже подумал больше двух раз; по правде говоря, он последнее время только об этом и думает. Мистер Лльюэлин заметил, что он не совсем то имел в виду. Он хотел сказать, что супружество — это тебе не шутка. Не стоит бросаться туда, очертя голову, да еще верещать, будто ты сорвал банк в Монте-Карло. Да, супружество — вещь хитрая. Есть в нем такие ловушечки. Сразу не разглядишь, а потом — слишком поздно.
— А тут, — заверил он Бодкина, — до превращения в полный ноль — один шаг. И еще. Главное — смотри, чтобы у твоей избранницы не было никаких дочерей.
Монти сказал, что он будет очень осторожен.
— Жены сами по себе не сахар, особенно если они были пантерами, но до падчериц им далеко. Моя падчерица, дочка Грейс от предыдущего брака, умудряется командовать даже своей матерью, а со мной она обращается как с мексиканским… ну, этим, вроде пиона…
— Пеоном?
— Именно. Ох уж эти современные девушки! А все школа, школа! Там они этого и набираются. Я просил-молил Грейс, не посылать Мэвис в Нью-Йорк, в такой, знаешь, особенный колледж. Вернется оттуда, говорю, чистой
воображалой, как будто она царица Савская или кто там еще. Все без толку. Не слушает. Ладно, что тебе мои беды? Спасибо за пять сотен.
— Да не за что.
— Тогда, может, дашь тысячу?
— Пожалуйста.
— Я так и думал. Молодец ты, Бодкин!
— Спасибо, мистер Лльюэлин.
— Какой там мистер!
— Спасибо, Лльюэлин.
— Зови меня просто Айвор.
— Спасибо, Айвор.
— Или даже Джумбо. Это такое прозвище.
— Спасибо, Джумбо.
— Нет, Бодкин, это тебе спасибо.
Так началась прекрасная дружба, надежная, как новый двенадцатицилиндровый двигатель.
2
Грейс была не из тех женщин, которые легкомысленно относятся к своим волосам. Если она садилась к парикмахеру, она следила за тем, чтобы он не ел даром свой хлеб. Поэтому прошло немало времени, пока она рассталась с Антуаном, специалистом по скальпам, чтобы выпить чаю со своей дочерью. Последние два дня Мэвис была в Сассексе, изучала Меллингем-холл, и они условились встретиться в одной из тех чайных, которыми так знаменит Лондон.
Мистер Лльюэлин, рассказывая Монти о своей падчерице, которая досталась ему как неотъемлемая часть приданого, не оставил и тени сомнений в ее устрашающих свойствах и, надо сказать, не преувеличил их. Она являла собой ярчайший пример того, что может получиться, когда роковой красавец (а отец был именно им) женится на роковой красавице. Если союз их будет благословлен потомством, вы получите суперпантеру. Ею Мэвис и была. Даже Грейс дрожала перед ней, что же до Лльюэлина, то, как он и рассказал Монти, в ее присутствии он чувствовал себя последним пеоном. Она была высокой, красивой, стройной. Как правило, Айвору нравились высокие стройные девушки, но у нее была привычка: когда он высказывал свое мнение или вообще хоть что-то говорил, она молча поднимала брови, иногда прищелкнув языком, а это все-таки обидно.
— Ты опоздала, — сказала она матери, когда та вошла в чайную. — Я тебя жду уже битый час.
— Прости, дорогая, я нанимала секретаря, чтобы помочь с этой книгой о студии. А потом я пошла к Антуану, и он меня очень долго держал. Мыл голову, укладывал, сушил… Как тебе его работа?
— Могло быть и хуже.
— И на том спасибо.
— А вообще, вряд ли. Почему ты ходишь к этому безрукому типу?
— Мне говорили, он самый лучший в Лондоне.
— Может, и лучший. Меня не интересует его нравственность. А вот причесывать он не умеет.
Для Грейс было ясно, что ее дочь не в лучшем расположении духа. Она приналегла, и с помощью чая и пирожных в конце концов воцарилось что-то более похожее на мир и согласие.
— Что ж, — сказала Мэвис, — Меллингем вполне подойдет. Он мне понравился.
— Так я и думала.
— Правда, там скучновато.
— Как раз то, что мне нужно. После нашей Америки…
— Да, непохоже. И все-таки никого нет… Сколько оттуда до Брайтона?
— Примерно час езды.
— Кто ж этот час нас будет возить?
— Бодкин, новый секретарь. А разве ты собираешься уехать?
— Да нужно бы заглянуть в Шропшир, к друзьям одной моей одноклассницы. Я им, в сущности, обещала. А как соседи?
— Ближе всех — лорд Риверхэд. Примерно в пяти милях.
— Да уж, расстояние! А ты не думала, что в таком месте могут водиться грабители?
— Грабители?
— Оно для них — как по заказу. Надо бы купить тебе ружье. И еще, нужен телохранитель. Найми-ка сыщика.
— Ну, что ты говоришь!
— То. Не забывай, что этот твой жемчуг — не твой. По завещанию отца он отойдет ко мне, как только я выйду замуж. Да, забочусь о своем имуществе. Не собираюсь его дарить любому охламону, который вздумает заглянуть туда в черной маске. Только не говори, что теперь таких вещей не бывает! Бывает, и еще как. Наверное, английский громила скажет: «Прошу прощения», прежде, чем дать тебе по голове, но суть не в этом.
Так и случилось, что через полчаса Грейс сидела в приемной частного сыщика, Шерингема Адэра, державшего заведение на грязной узкой улочке, как раз за углом от чайной. Мэвис выбрала его из всех собратьев, поскольку в телефонном справочнике его фамилия стояла первой, (кстати, это доказывало, что он поступил очень мудро, заменив псевдонимом свою фамилию Твист). Знакомые звали его Шимпанзе или просто Шимпом, из-за некоторого сходства с нашими далекими предками. Да, именно знакомые. Друзей у него не было.
На его счастье, Грейс думала только о себе, почти ничего не замечала, ибо человек придирчивый был бы разочарован видом и самой конторы, и ее хозяина. Пыли там хватало, а Шимп, даже на взгляд самого непритязательного критика, не радовал взора. Одни только щелочки глаз и напомаженные усики не позволили бы ему участвовать в конкурсе красоты.
Грейс заметила, однако, что виду у него вдумчивый, а за этим она и пришла.
Начала она решительно:
— Мистер Адэр?
— Да, мадам.
— Моя дочь только что вам звонила.
— Миссис Лльюэлин?
— Да.
— Чем могу служить? — спросил Шимп со всей учтивостью, на какую был способен. С первого взгляда он понял, что в здесь пахнет деньгами. Одно платье чего стоило!
— Перейду прямо к делу.
— Конечно, конечно.
— У меня есть жемчуг.
Только собака может навострить уши, но Шимп был к этому близок. Жемчуг, трам-та-ра-рам! Это вам не фунт изюма. До сих пор сыщика Адэра использовали, как правило, чтобы получить вещественные доказательства, необходимые для бракоразводного процесса.
— Его украли? — спросил он, едва дыша.
— Нет, но украсть могут, — ответила Грейс. — Поэтому я и пришла к вам. Полагаю, у вас есть специальные агенты?
— Агенты?
— Ну, которые следят, чтобы не украли подарки на свадьбе и тому подобное.
— А, вы имеете в виду опытных работников, специально натренированных для защиты частной собственности?
— Если вам так больше нравится, извольте. В общем, моя дочь говорит, что такой работник мне бы не помешал.
— Совершенно верно, мадам. У меня очень большая и очень эффективная контора, — сказал Шимп, не моргнув и глазом. Он не любил отвлекаться на частности. — Конечно, я предоставлю в ваше распоряжение самых лучших людей. Когда свадьба?
— Какая свадьба?
— Вы вроде бы сказали…
— Ничего подобного. Это просто пример. Давайте-ка, я расскажу все по порядку.
— Конечно, конечно!
— Значит, так. Я только что привезла из Штатов очень дорогое ожерелье.
— Понятно, понятно.
— Не знаю, почему вы повторяете слова, наверное — есть причины. Итак, сейчас оно в банке, и может там спокойно лежать, но я, трам-та-ра-рам, хочу его носить. На фиг мне побрякушка за пятьдесят тысяч долларов, если ее никто не видит? Поневоле вспомнишь стихи про драгоценности, от которых тебе никакого прока, потому что они на дне. Не читали?
Мистер Лльюэлин, рассказывая Монти о своей падчерице, которая досталась ему как неотъемлемая часть приданого, не оставил и тени сомнений в ее устрашающих свойствах и, надо сказать, не преувеличил их. Она являла собой ярчайший пример того, что может получиться, когда роковой красавец (а отец был именно им) женится на роковой красавице. Если союз их будет благословлен потомством, вы получите суперпантеру. Ею Мэвис и была. Даже Грейс дрожала перед ней, что же до Лльюэлина, то, как он и рассказал Монти, в ее присутствии он чувствовал себя последним пеоном. Она была высокой, красивой, стройной. Как правило, Айвору нравились высокие стройные девушки, но у нее была привычка: когда он высказывал свое мнение или вообще хоть что-то говорил, она молча поднимала брови, иногда прищелкнув языком, а это все-таки обидно.
— Ты опоздала, — сказала она матери, когда та вошла в чайную. — Я тебя жду уже битый час.
— Прости, дорогая, я нанимала секретаря, чтобы помочь с этой книгой о студии. А потом я пошла к Антуану, и он меня очень долго держал. Мыл голову, укладывал, сушил… Как тебе его работа?
— Могло быть и хуже.
— И на том спасибо.
— А вообще, вряд ли. Почему ты ходишь к этому безрукому типу?
— Мне говорили, он самый лучший в Лондоне.
— Может, и лучший. Меня не интересует его нравственность. А вот причесывать он не умеет.
Для Грейс было ясно, что ее дочь не в лучшем расположении духа. Она приналегла, и с помощью чая и пирожных в конце концов воцарилось что-то более похожее на мир и согласие.
— Что ж, — сказала Мэвис, — Меллингем вполне подойдет. Он мне понравился.
— Так я и думала.
— Правда, там скучновато.
— Как раз то, что мне нужно. После нашей Америки…
— Да, непохоже. И все-таки никого нет… Сколько оттуда до Брайтона?
— Примерно час езды.
— Кто ж этот час нас будет возить?
— Бодкин, новый секретарь. А разве ты собираешься уехать?
— Да нужно бы заглянуть в Шропшир, к друзьям одной моей одноклассницы. Я им, в сущности, обещала. А как соседи?
— Ближе всех — лорд Риверхэд. Примерно в пяти милях.
— Да уж, расстояние! А ты не думала, что в таком месте могут водиться грабители?
— Грабители?
— Оно для них — как по заказу. Надо бы купить тебе ружье. И еще, нужен телохранитель. Найми-ка сыщика.
— Ну, что ты говоришь!
— То. Не забывай, что этот твой жемчуг — не твой. По завещанию отца он отойдет ко мне, как только я выйду замуж. Да, забочусь о своем имуществе. Не собираюсь его дарить любому охламону, который вздумает заглянуть туда в черной маске. Только не говори, что теперь таких вещей не бывает! Бывает, и еще как. Наверное, английский громила скажет: «Прошу прощения», прежде, чем дать тебе по голове, но суть не в этом.
Так и случилось, что через полчаса Грейс сидела в приемной частного сыщика, Шерингема Адэра, державшего заведение на грязной узкой улочке, как раз за углом от чайной. Мэвис выбрала его из всех собратьев, поскольку в телефонном справочнике его фамилия стояла первой, (кстати, это доказывало, что он поступил очень мудро, заменив псевдонимом свою фамилию Твист). Знакомые звали его Шимпанзе или просто Шимпом, из-за некоторого сходства с нашими далекими предками. Да, именно знакомые. Друзей у него не было.
На его счастье, Грейс думала только о себе, почти ничего не замечала, ибо человек придирчивый был бы разочарован видом и самой конторы, и ее хозяина. Пыли там хватало, а Шимп, даже на взгляд самого непритязательного критика, не радовал взора. Одни только щелочки глаз и напомаженные усики не позволили бы ему участвовать в конкурсе красоты.
Грейс заметила, однако, что виду у него вдумчивый, а за этим она и пришла.
Начала она решительно:
— Мистер Адэр?
— Да, мадам.
— Моя дочь только что вам звонила.
— Миссис Лльюэлин?
— Да.
— Чем могу служить? — спросил Шимп со всей учтивостью, на какую был способен. С первого взгляда он понял, что в здесь пахнет деньгами. Одно платье чего стоило!
— Перейду прямо к делу.
— Конечно, конечно.
— У меня есть жемчуг.
Только собака может навострить уши, но Шимп был к этому близок. Жемчуг, трам-та-ра-рам! Это вам не фунт изюма. До сих пор сыщика Адэра использовали, как правило, чтобы получить вещественные доказательства, необходимые для бракоразводного процесса.
— Его украли? — спросил он, едва дыша.
— Нет, но украсть могут, — ответила Грейс. — Поэтому я и пришла к вам. Полагаю, у вас есть специальные агенты?
— Агенты?
— Ну, которые следят, чтобы не украли подарки на свадьбе и тому подобное.
— А, вы имеете в виду опытных работников, специально натренированных для защиты частной собственности?
— Если вам так больше нравится, извольте. В общем, моя дочь говорит, что такой работник мне бы не помешал.
— Совершенно верно, мадам. У меня очень большая и очень эффективная контора, — сказал Шимп, не моргнув и глазом. Он не любил отвлекаться на частности. — Конечно, я предоставлю в ваше распоряжение самых лучших людей. Когда свадьба?
— Какая свадьба?
— Вы вроде бы сказали…
— Ничего подобного. Это просто пример. Давайте-ка, я расскажу все по порядку.
— Конечно, конечно!
— Значит, так. Я только что привезла из Штатов очень дорогое ожерелье.
— Понятно, понятно.
— Не знаю, почему вы повторяете слова, наверное — есть причины. Итак, сейчас оно в банке, и может там спокойно лежать, но я, трам-та-ра-рам, хочу его носить. На фиг мне побрякушка за пятьдесят тысяч долларов, если ее никто не видит? Поневоле вспомнишь стихи про драгоценности, от которых тебе никакого прока, потому что они на дне. Не читали?