Страница:
— Я должна поблагодарить вас за щедрость, — пробормотала она. — Ваши подарки просто прелестны. Это очень благородно с вашей стороны — позаботиться обо мне.
— Вы позволите мне войти? — спросил он.
— Ах, да, конечно, — застенчиво прошептала она, все еще не переставая удивляться, что он спрашивает у нее разрешения.
Уиллабелл протиснулась мимо него к выходу, и перед тем, как плотно прикрыть за собой дверь, торжественно объявила:
— Пойду принесу вам чего-нибудь попить, масса.
Эштон медленно двинулся через всю комнату, не в силах отвести глаз от жены. Его тянуло к ней, как замерзшего — к теплу очага, как умирающего с голоду — к накрытому столу. Он пожирал голодными глазами ее нежную красоту, кровь его бешено бурлила, чуть не разрывая жилы, но холодок страха при мысли о том, что он, возможно, совершает роковую ошибку, немного охладил пыл Эштона. Разве это не сумасшествие — очнуться в один прекрасный день в совершенно незнакомом для тебя мире, где все лица вокруг кажутся чужими, даже постель, где лежишь, и одежда на теле принадлежат не тебе, а кому-то еще? И, что самое страшное, ты даже не можешь сказать, кто ты, потому что и сам этого не знаешь, не знаешь ничего, что было с тобой раньше.
— Позвольте сказать вам, сударыня, что вы еще никогда не были так прекрасны, как сегодня.
— Даже с этими синяками и ссадинами? — недоверчиво спросила она.
— Бог с ними. Я так долго был лишен счастья видеть вас, что сейчас даже не замечаю их. — Его пальцы нежно коснулись ее щеки. — А кроме того, они уже и сейчас едва заметны. Вы и оглянуться не успеете, как от них не останется и следа. — Склонив голову, он окунул лицо в густую массу отливающих золотом волос и закрыл глаза, с наслаждением вдыхая их знакомый аромат и чувствуя, как в груди поднимается теплая волна воспоминаний, застилая разум и заставляя забыть о доводах рассудка.
Его близость волновала Лирин до дрожи в коленках. Каждая клеточка ее тела трепетала, чувствуя исходивший от него жар. Горячее дыхание защекотало ей ухо, она украдкой бросила взгляд туда, где распахнувшаяся рубашка приоткрыла сильную шею и выпуклые мышцы заросшей густыми волосами груди. Он склонился к ней и она затрепетала, испуганно отшатнувшись в сторону. Ее рука невольно протянулась вперед, чтобы удержать его. Пальцы коснулись твердого, как гранит, тела, и словно электрический разряд пробежал между ними. Голова у нее закружилось, сердце бешено застучало. Чувствуя, как горячая краска заливает лицо, она сделала шаг назад и сжала виски, словно от сильной боли.
— Мне очень понравилось все, что вы купили для меня, — беззвучно выдохнула Лирин, тревожно оглянувшись через плечо. Она старалась держаться от него на безопасном расстоянии, решив, что так будет лучше. — Я все думаю — а где же та одежда, что я носила раньше? Здесь нет ни одного платья, по крайней мере, я не нашла ни одного.
— Не обращайте внимания, — небрежно отозвался он. — Все это мелочи. В конце концов, несколько новых платьев меня не разорят, можете быть спокойны. А когда вы окрепнете достаточно, чтобы выйти из дому, мы вместе подумаем над тем, как пополнить ваш гардероб.
Лирин почувствовала, что ее охватывает паника.
— Разве вы не боитесь, что я просто ловкая мошенница, которая охотится за вашим состоянием? Особенно если до сих пор остаются некоторые сомнения, на самом ли деле я ваша жена.
— Эштон негромко рассмеялся.
— Вот как? И кто же в этом сомневается, позвольте узнать?
Она слегка пожала плечами.
— Кое-кто считает, что вас просто обвели вокруг пальца.
— Похоже, к вам заходила Марелда? — угадал он и, заметив ее робкий кивок, заставил ее поднять голову и твердо встретил застенчивый взгляд похожих на влажные изумруды глаз. — Марелда ни разу не видела вас вплоть до вчерашнего вечера, и она будет последней, кто согласится признать, что вы моя жена.
— Хотелось бы мне так же твердо верить в это, как вы, — Отвернувшись от него, Лирин потерла руками виски и с досадой тряхнула головой. — Ведь я чувствую, что память моя не умерла навсегда, порой мне кажется, что еще немного — и я все вспомню! Но словно что-то мешает мне сделать это — какой-то невидимый барьер. А ведь мне так много надо узнать о себе, — Она тяжело вздохнула. — Ведь я сама себя не знаю, словно речь идет о совсем незнакомом мне человеке.
Шагнув к ней, Эштон негромко произнес:
— Кое-что я могу рассказать, если хотите. Но мы с вами так мало были вместе, что, боюсь, это ничего вам не даст.
Она обернулась и внимательно взглянула в его глаза.
— Все равно … пожалуйста, расскажите мне все, что знаете.
Он заглянул в ее измученное тревогой и неуверенностью лицо, и на душе его потеплело. Протянув руку, он нежно коснулся кончиками пальцев щеки Лирин. Потом заставил себя отойти и не торопясь начал по порядку.
— Вы родились двадцать три года назад в Новом Орлеане. Ваше имя — Лирин Эдана Сомертон. Ваша мать, Дейдра Кэссиди, была по происхождению ирландка, отец — англичанин. У вас есть сестра, Ленора Элизабет Сомертон, она тоже родилась в Новом Орлеане …
— А кто из нас старше — она или я?
Эштон запнулся, потом взглянул на нее и виновато улыбнулся.
— Извини, любимая. Я был так влюблен в тебя, что даже не удосужился спросить об этом.
Эти слова и то, как они были сказаны, заставили ее снова вспыхнуть от смущения. Чуть слышным шепотом она пролепетала:
— Продолжайте.
Эштон подошел к окну и, отдернув шторы, выглянул наружу.
— Когда скончалась ваша матушка, она оставила вам с сестрой дом на побережье, в Билокси. Вам так же принадлежит особняк в Новом Орлеане — он достался вам по наследству от деда. Завещание было составлено еще когда вы жили у него в доме. Хотя он и умер в полной уверенности, что вы утонули, тем не менее мистер Кэссиди почему-то не счел нужным изменить завещание. — Опустив тяжелую шелковую штору, он повернулся к ней и заложил руки за спину. — Так что можете убедиться сами, сударыня — у вас есть собственность, и немалая, а если учесть, что ваш отец — весьма богатый английский коммерсант, то вам нет никакой необходимости охотиться за моими деньгами, — Он слегка усмехнулся. — По правде говоря, вы довольно лакомый кусочек для любого охотника за приданым. Уж будь я на мели, поверьте, я бы своего не упустил!
Она радостно встрепенулась, охотно откликнувшись на эту шутку.
— Как прикажете вас понимать, сэр? Неужели это и есть причин вашего настойчивого желания, чтобы я признала вас своим мужем? — Увидев, что Эштон весело улыбается, она расхрабрилась. — Держу пари, сударь, что вы по натуре повеса.
— Мадам? — Его брови изумленно поползли вверх.
Она кивнула в сторону постели, которая была завалена платьями, рубашками и чулками.
— Похоже, вы знаете, как одеть даму… — Она кокетливо опустила глаза, — …или, точнее, раздеть!
Эштон шутливо поднял руки вверх.
— Помилуйте, мадам, да без вас я жил, словно святой отшельник!
— Хм, — пробормотала Лирин, бросив на него недоверчивый взгляд. — Кто бы мог подумать!
— Не волнуйся, любовь моя, — прошептал он и в глазах его загорелся огонек страсти. — Клянусь, я и думать забыл о других. В памяти моей жил лишь твой образ!
— Мой образ? В самом деле? — Она вновь взглянула на него через плечо, и в голосе ее послышались саркастические нотки. — И как же долго он там жил, позвольте узнать? Неделю? Месяц? Или, может быть, целый год?
Эштон радостно рассмеялся, при мысли о том, что перед ним прежняя живая и остроумная Лирин, на душе у него потеплело. Он лукаво подмигнул ей, залихватски заломив бровь.
— Если бы не ваши синяки да шишки, радость моя, уж поверьте, я бы не упустил случая доказать вам на деле, как я скучал без вас.
Ее улыбка вдруг увяла.
— Похоже, вам не впервой очаровывать женщин, сэр, пользуясь их слабостью. Я могу только уповать на то, что не стану игрушкой в какой-то непонятной игре, что вы затеяли за моей спиной.
Почувствовав, что она и в самом деле боится, Эштон мигом перестал улыбаться и удивленно нахмурился.
— Чего вам страшиться, Лирин?
Она тяжело вздохнула и отвернулась. Прошло немало времени прежде, чем она снова взглянула на него.
— Я боюсь, что вы ошибаетесь, что я вовсе не ваша жена, и что если я соглашусь считать вас своим мужем, не исключено, что когда-нибудь я горько пожалею об этом. К тому же, может оказаться уже слишком поздно. У меня может появиться ребенок. Я могу полюбить вас, и что тогда будет? Что это принесет мне, кроме боли и страданий?!
Эштон шагнул к ней и замер, в душе его бушевал пожар. Он едва сдержался, чтобы не стиснуть ее в объятиях.
— Я люблю вас, Лирин. Поверьте, у меня и в мыслях нет шутить с вами. Когда-то я просил вас стать моей женой, потому что просто не мыслил себе жизни без вас. И если небесам будет угодно благословить нашу любовь, и у нас родится ребенок, он унаследует и мое имя, и мое состояние. Клянусь вам в этом.
Несмотря на то, что Лирин благоразумно старалась держаться от него подальше, как минимум на расстоянии вытянутой руки, она чувствовала, как постепенно попадает во власть его мужских чар. Казалось, стоило только протянуть руку, чтобы обрести покой и защиту, которые он предлагал ей. Она уже готова была поддаться искушению и принять то, что он предлагал ей.
— Так странно привыкнуть к мысли, что у тебя есть муж, когда ничего не знаешь о себе!
— Я все понимаю, милая. Да и мы были вместе так недолго, что даже не успели до конца осознать это.
— Возможно, — Она задумчиво взглянула на руку. На среднем пальце поблескивало тоненькое золотое колечко. — Взгляните на это кольцо. Вы его узнаете?
Он поднял к глазам изящные пальчики и долго вглядывался в золотой ободок прежде, чем ответить.
— Знаете, мы поженились так быстро, что у меня хватило времени купить вам только самое простое колечко. Если память мне не изменяет, это оно и есть.
Она почувствовала, как он ласкает ее взглядом, и попыталась взглянуть в его глаза.
— Может быть, мы и в самом деле муж и жена, Эштон, и это просто нелепый страх не дает мне согласиться с вами.
— Не терзай себя, любимая, — шепнул он. — Может быть, очень скоро память вернется к тебе, и ты сама узнаешь правду.
— Скорей бы.
— Я тоже не могу дождаться этого, родная. Я тоже.
Глава 4
— Вы позволите мне войти? — спросил он.
— Ах, да, конечно, — застенчиво прошептала она, все еще не переставая удивляться, что он спрашивает у нее разрешения.
Уиллабелл протиснулась мимо него к выходу, и перед тем, как плотно прикрыть за собой дверь, торжественно объявила:
— Пойду принесу вам чего-нибудь попить, масса.
Эштон медленно двинулся через всю комнату, не в силах отвести глаз от жены. Его тянуло к ней, как замерзшего — к теплу очага, как умирающего с голоду — к накрытому столу. Он пожирал голодными глазами ее нежную красоту, кровь его бешено бурлила, чуть не разрывая жилы, но холодок страха при мысли о том, что он, возможно, совершает роковую ошибку, немного охладил пыл Эштона. Разве это не сумасшествие — очнуться в один прекрасный день в совершенно незнакомом для тебя мире, где все лица вокруг кажутся чужими, даже постель, где лежишь, и одежда на теле принадлежат не тебе, а кому-то еще? И, что самое страшное, ты даже не можешь сказать, кто ты, потому что и сам этого не знаешь, не знаешь ничего, что было с тобой раньше.
— Позвольте сказать вам, сударыня, что вы еще никогда не были так прекрасны, как сегодня.
— Даже с этими синяками и ссадинами? — недоверчиво спросила она.
— Бог с ними. Я так долго был лишен счастья видеть вас, что сейчас даже не замечаю их. — Его пальцы нежно коснулись ее щеки. — А кроме того, они уже и сейчас едва заметны. Вы и оглянуться не успеете, как от них не останется и следа. — Склонив голову, он окунул лицо в густую массу отливающих золотом волос и закрыл глаза, с наслаждением вдыхая их знакомый аромат и чувствуя, как в груди поднимается теплая волна воспоминаний, застилая разум и заставляя забыть о доводах рассудка.
Его близость волновала Лирин до дрожи в коленках. Каждая клеточка ее тела трепетала, чувствуя исходивший от него жар. Горячее дыхание защекотало ей ухо, она украдкой бросила взгляд туда, где распахнувшаяся рубашка приоткрыла сильную шею и выпуклые мышцы заросшей густыми волосами груди. Он склонился к ней и она затрепетала, испуганно отшатнувшись в сторону. Ее рука невольно протянулась вперед, чтобы удержать его. Пальцы коснулись твердого, как гранит, тела, и словно электрический разряд пробежал между ними. Голова у нее закружилось, сердце бешено застучало. Чувствуя, как горячая краска заливает лицо, она сделала шаг назад и сжала виски, словно от сильной боли.
— Мне очень понравилось все, что вы купили для меня, — беззвучно выдохнула Лирин, тревожно оглянувшись через плечо. Она старалась держаться от него на безопасном расстоянии, решив, что так будет лучше. — Я все думаю — а где же та одежда, что я носила раньше? Здесь нет ни одного платья, по крайней мере, я не нашла ни одного.
— Не обращайте внимания, — небрежно отозвался он. — Все это мелочи. В конце концов, несколько новых платьев меня не разорят, можете быть спокойны. А когда вы окрепнете достаточно, чтобы выйти из дому, мы вместе подумаем над тем, как пополнить ваш гардероб.
Лирин почувствовала, что ее охватывает паника.
— Разве вы не боитесь, что я просто ловкая мошенница, которая охотится за вашим состоянием? Особенно если до сих пор остаются некоторые сомнения, на самом ли деле я ваша жена.
— Эштон негромко рассмеялся.
— Вот как? И кто же в этом сомневается, позвольте узнать?
Она слегка пожала плечами.
— Кое-кто считает, что вас просто обвели вокруг пальца.
— Похоже, к вам заходила Марелда? — угадал он и, заметив ее робкий кивок, заставил ее поднять голову и твердо встретил застенчивый взгляд похожих на влажные изумруды глаз. — Марелда ни разу не видела вас вплоть до вчерашнего вечера, и она будет последней, кто согласится признать, что вы моя жена.
— Хотелось бы мне так же твердо верить в это, как вы, — Отвернувшись от него, Лирин потерла руками виски и с досадой тряхнула головой. — Ведь я чувствую, что память моя не умерла навсегда, порой мне кажется, что еще немного — и я все вспомню! Но словно что-то мешает мне сделать это — какой-то невидимый барьер. А ведь мне так много надо узнать о себе, — Она тяжело вздохнула. — Ведь я сама себя не знаю, словно речь идет о совсем незнакомом мне человеке.
Шагнув к ней, Эштон негромко произнес:
— Кое-что я могу рассказать, если хотите. Но мы с вами так мало были вместе, что, боюсь, это ничего вам не даст.
Она обернулась и внимательно взглянула в его глаза.
— Все равно … пожалуйста, расскажите мне все, что знаете.
Он заглянул в ее измученное тревогой и неуверенностью лицо, и на душе его потеплело. Протянув руку, он нежно коснулся кончиками пальцев щеки Лирин. Потом заставил себя отойти и не торопясь начал по порядку.
— Вы родились двадцать три года назад в Новом Орлеане. Ваше имя — Лирин Эдана Сомертон. Ваша мать, Дейдра Кэссиди, была по происхождению ирландка, отец — англичанин. У вас есть сестра, Ленора Элизабет Сомертон, она тоже родилась в Новом Орлеане …
— А кто из нас старше — она или я?
Эштон запнулся, потом взглянул на нее и виновато улыбнулся.
— Извини, любимая. Я был так влюблен в тебя, что даже не удосужился спросить об этом.
Эти слова и то, как они были сказаны, заставили ее снова вспыхнуть от смущения. Чуть слышным шепотом она пролепетала:
— Продолжайте.
Эштон подошел к окну и, отдернув шторы, выглянул наружу.
— Когда скончалась ваша матушка, она оставила вам с сестрой дом на побережье, в Билокси. Вам так же принадлежит особняк в Новом Орлеане — он достался вам по наследству от деда. Завещание было составлено еще когда вы жили у него в доме. Хотя он и умер в полной уверенности, что вы утонули, тем не менее мистер Кэссиди почему-то не счел нужным изменить завещание. — Опустив тяжелую шелковую штору, он повернулся к ней и заложил руки за спину. — Так что можете убедиться сами, сударыня — у вас есть собственность, и немалая, а если учесть, что ваш отец — весьма богатый английский коммерсант, то вам нет никакой необходимости охотиться за моими деньгами, — Он слегка усмехнулся. — По правде говоря, вы довольно лакомый кусочек для любого охотника за приданым. Уж будь я на мели, поверьте, я бы своего не упустил!
Она радостно встрепенулась, охотно откликнувшись на эту шутку.
— Как прикажете вас понимать, сэр? Неужели это и есть причин вашего настойчивого желания, чтобы я признала вас своим мужем? — Увидев, что Эштон весело улыбается, она расхрабрилась. — Держу пари, сударь, что вы по натуре повеса.
— Мадам? — Его брови изумленно поползли вверх.
Она кивнула в сторону постели, которая была завалена платьями, рубашками и чулками.
— Похоже, вы знаете, как одеть даму… — Она кокетливо опустила глаза, — …или, точнее, раздеть!
Эштон шутливо поднял руки вверх.
— Помилуйте, мадам, да без вас я жил, словно святой отшельник!
— Хм, — пробормотала Лирин, бросив на него недоверчивый взгляд. — Кто бы мог подумать!
— Не волнуйся, любовь моя, — прошептал он и в глазах его загорелся огонек страсти. — Клянусь, я и думать забыл о других. В памяти моей жил лишь твой образ!
— Мой образ? В самом деле? — Она вновь взглянула на него через плечо, и в голосе ее послышались саркастические нотки. — И как же долго он там жил, позвольте узнать? Неделю? Месяц? Или, может быть, целый год?
Эштон радостно рассмеялся, при мысли о том, что перед ним прежняя живая и остроумная Лирин, на душе у него потеплело. Он лукаво подмигнул ей, залихватски заломив бровь.
— Если бы не ваши синяки да шишки, радость моя, уж поверьте, я бы не упустил случая доказать вам на деле, как я скучал без вас.
Ее улыбка вдруг увяла.
— Похоже, вам не впервой очаровывать женщин, сэр, пользуясь их слабостью. Я могу только уповать на то, что не стану игрушкой в какой-то непонятной игре, что вы затеяли за моей спиной.
Почувствовав, что она и в самом деле боится, Эштон мигом перестал улыбаться и удивленно нахмурился.
— Чего вам страшиться, Лирин?
Она тяжело вздохнула и отвернулась. Прошло немало времени прежде, чем она снова взглянула на него.
— Я боюсь, что вы ошибаетесь, что я вовсе не ваша жена, и что если я соглашусь считать вас своим мужем, не исключено, что когда-нибудь я горько пожалею об этом. К тому же, может оказаться уже слишком поздно. У меня может появиться ребенок. Я могу полюбить вас, и что тогда будет? Что это принесет мне, кроме боли и страданий?!
Эштон шагнул к ней и замер, в душе его бушевал пожар. Он едва сдержался, чтобы не стиснуть ее в объятиях.
— Я люблю вас, Лирин. Поверьте, у меня и в мыслях нет шутить с вами. Когда-то я просил вас стать моей женой, потому что просто не мыслил себе жизни без вас. И если небесам будет угодно благословить нашу любовь, и у нас родится ребенок, он унаследует и мое имя, и мое состояние. Клянусь вам в этом.
Несмотря на то, что Лирин благоразумно старалась держаться от него подальше, как минимум на расстоянии вытянутой руки, она чувствовала, как постепенно попадает во власть его мужских чар. Казалось, стоило только протянуть руку, чтобы обрести покой и защиту, которые он предлагал ей. Она уже готова была поддаться искушению и принять то, что он предлагал ей.
— Так странно привыкнуть к мысли, что у тебя есть муж, когда ничего не знаешь о себе!
— Я все понимаю, милая. Да и мы были вместе так недолго, что даже не успели до конца осознать это.
— Возможно, — Она задумчиво взглянула на руку. На среднем пальце поблескивало тоненькое золотое колечко. — Взгляните на это кольцо. Вы его узнаете?
Он поднял к глазам изящные пальчики и долго вглядывался в золотой ободок прежде, чем ответить.
— Знаете, мы поженились так быстро, что у меня хватило времени купить вам только самое простое колечко. Если память мне не изменяет, это оно и есть.
Она почувствовала, как он ласкает ее взглядом, и попыталась взглянуть в его глаза.
— Может быть, мы и в самом деле муж и жена, Эштон, и это просто нелепый страх не дает мне согласиться с вами.
— Не терзай себя, любимая, — шепнул он. — Может быть, очень скоро память вернется к тебе, и ты сама узнаешь правду.
— Скорей бы.
— Я тоже не могу дождаться этого, родная. Я тоже.
Глава 4
Гостиная была тем местом, где обычно по вечерам собиралось семейство Уингейтов перед тем, как отправиться ужинать. Время проводили очень приятно: болтали, немного сплетничали за графинчиком шерри, порой позволяли себе глоточек чего-то более крепкого, дамы вышивали, а джентльмены наслаждались приятной мелодией, которую кто-нибудь наигрывал на клавесине. Бывало и так, что к жеманному клавесину присоединялся звучный низкий голос виолончели, и музыка наполняла весь дом. Оба инструмента то пели дуэтом, сплетая свои голоса вместе, то соло, как сейчас. Звуки эти долетели и до ушей Марелды, и прежние надежды возродились в ее душе. Ей было отлично известно, что единственный человек в доме, в чьих руках виолончель с таким чувством то плакала, то пела, был Эштон. Марелде вдруг пришло в голову, что она уже потеряла счет многочисленным талантам Эштона.
Девушка остановилась в холле перед огромных зеркалом, чтобы в последний раз критически осмотреть свой туалет. Темные, как вороново крыло, блестящие волосы были искусно уложены в высокую прическу так, чтобы выгодно подчеркнуть красоту ее лица: крупные волны были собраны и приподняты драгоценной заколкой с одной стороны, а оттуда сверкающим каскадом мелких локонов сбегали вниз, открывая крохотное ушко. Лелея надежду, что, может быть, сегодня Эштон будет ужинать вместе со всеми, Марелда надела роскошный туалет из темно-алой тафты. Уверенная, что ее надеждам суждено сбыться, девушка торжествующе улыбнулась своему отражению в зеркале. Похоже, она не ошиблась, выбрав это платье. Спереди, где кружевная шемизетка украшала верхнюю часть узкого корсажа, были искусно вшиты накладки, они приподнимали вверх ее маленькие груди, что придавало им невероятно соблазнительный вид. Низкий вырез корсажа не скрывал упругое тело, открывая гораздо больше, чем позволяли правила приличия. Взгляд любого мужчины сейчас вряд ли смог бы оторваться от затененной ложбинки между двумя восхитительными округлостями. Да и кто бы удержался, чтобы не бросить взгляд на такое декольте, а поскольку Эштон всегда был чрезвычайно неравнодушен к женским прелестям, то Марелда была уверена, что и сейчас ее маленькая хитрость не останется незамеченной. Конечно, подобные вольности в туалете могли привести в негодование пожилых дам, но если наградой будет возможность прибрать к рукам денежки Эштона, то стоит попробовать. Марелда всегда умела превосходно пользоваться маленькими мужскими слабостями. Да и глупо было бы с ее стороны отойти в сторонку и бессильно скрежетать зубами, наблюдая, как эта мерзавка ловко пользуется своей так называемой слабостью.
Неслышно подкравшись к двери, за которой скрывалась ненавистная соперница, Марелда приложила ухо к двери, жадно ловя доносившиеся из комнаты звуки. Хорошо был слышен низкий голос Уиллабелл, но так говорила так тихо, что Марелда, как ни старалась, так и не смогла ничего разобрать. Впрочем, подумала она, вряд ли это так уж важно. Ленивая сучка скорее всего предпочтет понежиться в постели, а о том, чтобы спуститься к ужину, и говорить нечего. За всю неделю она так и не решилась покинуть свое убежище, старательно играя роль бедной больной и беспомощной девушки.
Вот дура! Марелда злобно усмехнулась. Пока она там изображает из себя слабенькую и нежится под кружевным одеяльцем, я успею заарканить Эштона. Он еще дважды подумает прежде, чем признать эту шлюху законной супругой!
Спускаясь по широкой лестнице, она беззаботно мурлыкала себе под нос. При мысли о том, что через мгновение Эштон увидит ее во всем ее великолепии, Марелда сияла от счастья. В конце концов, нельзя отрицать, что она красавица, к тому же исходивший от нее соблазн заставлял многих терять голову и она умела отлично этим пользоваться. Конечно, она никогда не отказывалась от возможности приятно провести время с тем или иным поклонником, но была слишком умна и осторожна, чтобы поступиться своим драгоценным целомудрием и не менее драгоценной репутацией недотроги. Не то, чтобы она избегала любовных свиданий, но умела остановиться вовремя, когда распаленному поклоннику уже казалось, что еще немного и она уступит. Но нет, Марелда и не думала рисковать, лишив себя надежды когда-нибудь выйти замуж за Эштона.
Чтобы своим появлением добиться ошеломляющего эффекта, Марелда на цыпочках подкралась к дверям гостиной и стала так, чтобы видеть все, что там происходит, при этом сама оставаясь незамеченной. Аманда и тетушка Дженнифер удобно устроились возле камина и проворно орудовали иголками, наслаждаясь звуками виолончели. Целиком погрузившись в игру, Эштон сидел ближе к дверям и, похоже, ничего не замечал. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль, а на лице было задумчивое выражение как у человека, который так поглощен своими раздумьями, что ничего не видит и не слышит. Но что так занимало его мысли, Марелда не знала. Неужто это как-то связано с той негодяйкой, что расположилась наверху, словно она у себя дома?! Нет, этого допустить нельзя!
— Добрый вечер! — пропела она, довольная произведенным эффектом. Это было именно то, на что она рассчитывала. Эштон оглянулся, и музыка резко оборвалась, заставив престарелых дам удивленно поднять головы от вышивания. Тетушка Дженнифер подняла голову, и глаза ее от удивления полезли на лоб. Она нечаянно воткнула иголку в палец и невольно вскрикнула от боли. Посасывая уколотый палец, она нахмурилась и с осуждением взглянула на молодую женщину.
— Боже милостивый! — выдохнула Аманда и, откинувшись на спинку кресла, прижала сухонькую руку к груди.
Только Эштон, казалось, не обратил ни малейшего внимания на вызывающий туалет Марелды. Он неторопливо встал и приветствовал ее спокойной улыбкой.
Темноволосая красавица указала на клавесин.
— Не будете возражать, если я к вам присоединюсь?
— Буду только рад, — отозвался Эштон, вежливо провожая ее к инструменту. Подождав, пока Марелда уселась, он вернулся на свое место. Проворные пальчики девушки быстро пробежали по клавишам клавесина, и она кивнула ему, давая понять, что готова и можно начинать. Божественная музыка вновь наполнила весь дом волшебными звуками. Но вот вступил клавесин, и очарование вмиг исчезло. Прекрасная музыкантша то забегала вперед, то опаздывала на такт, заглушая громкими аккордами низкий голос виолончели. Бедная тетушка Дженнифер сморщилась, как от зубной боли. Она низко склонила голову над вышиванием, стараясь не слушать, но это ей плохо удавалось, и иголка еще не раз вонзилась ей в палец. Аманда продолжала хмуриться, потом вздохнула и отвернулась. Но Эштон, скосив глаза в ее сторону, заметил, как старушка покачивает в такт головой, словно подгоняет Марелду, которая безбожно опаздывала на пару тактов. Он с трудом спрятал насмешливую ухмылку и смилостивился над бедными старушками, взял несколько эффектных аккордов и отложил смычок. Склонившись к виолончели, Эштон задумчиво пощипывал струны, словно недовольный собственной игрой. Марелда вспорхнула с табурета и неторопливо проследовала к буфету, где стоял серебряный поднос, уставленный хрустальными бокалами. Повернувшись к Эштону спиной, Марелда взяла высокий стакан и доверху наполнила его неразбавленным бренди. Сделав глоток, она вернулась к мужчине, который так много значил для нее.
В эту минуту неодобрительный взгляд Аманды упал на нее, и старушка возмущенно нахмурилась, отметив возмутительно низкий вырез ее роскошного платья. Морщинистые щеки старой леди покрылись багровыми пятнами, ей давно уже не случалось быть свидетельнице такого откровенного, даже кичливого показа женских прелестей. Громко пробили в холле старинные дедушкины часы и старушка обрадовалась, что есть повод отвлечь внимание от этой бесстыдницы.
— Где Уиллабелл, хотелось бы мне знать?! Обычно в это время она или бегает взад-вперед, накрывая на стол, или сводит с ума поваров, торопя их подавать ужин.
Эштон откликнулся, не поднимая глаз.
— Скорее всего, она и сейчас на кухне, доводит до белого каления Берту.
Это как раз был тот самый вопрос, который вызывал у Марелды неизменное раздражение.
— Знаете, Эштон, по-моему, вы совершенно распустили своих слуг. Где это видано, чтобы чернокожим было все позволено?! А уж эта Уиллабелл распоряжается здесь, словно у себя дома.
Эштон резко дернул струну. Раздался пронзительный, мяукающий звук и Марелда от неожиданности подскочила, а он приложил ухо к инструменту, словно был полностью поглощен настройкой.
Но не в привычках Марелды было так легко отступать.
— Вы слишком избаловали своих людей. Господи, да любой, кто увидит вас, может подумать, что они — ваша семья, а не просто прислуга!
— У меня и в мыслях не было нянчиться с ними, — ответил он мягко, но твердо. — Но я выложил за них кругленькую сумму, и не вижу никаких оснований портить свое приобретение, плохо обращаясь с ним.
— До меня долетели слухи, что вы даже платите им жалованье, будто они и не рабы вовсе. Смотрите, не пройдет и нескольких лет — и они выкупятся на свободу! Похоже, вы не подозреваете, что сказано в законе об освобождении рабов?
Эштон медленно поднял на нее глаза, оставив без внимания выставленные на показ прелести Марелды. Он не был ни шокирован, ни приятно удивлен ее вызывающим туалетом. Нет, его глаза лишь равнодушно скользнули по ее декольте, потом он заговорил:
— Любой из рабов, если он превыше всего ценит свою свободу и готов пойти на что угодно, лишь бы добиться ее, не представляет для меня никакой ценности. При малейшей возможности он попытается удрать, а если его заковать в цепи, то какой от него вообще толк? Поэтому, если раб мечтает о свободе, пусть работает в полную силу, а когда выплатит за плаченную за него цену — скатертью дорога! Все очень просто и я не нарушаю ни один закон в мире.
— Странно, что ваши убеждения не мешают вам вообще иметь слуг.
— Послушайте, Марелда, мне кажется, я уже убедил вас в том, что Белль Шен процветает. Поэтому не вижу смысла продолжать этот разговор, — Прекратив спор, он вновь склонился над виолончелью и тронул смычком струны. Комнату наполнили чарующие звуки. Эштон погрузился в волшебный мир музыки, с радостью чувствуя, как понемногу уходит раздражение. Мысли его вновь вернулись к Лирин. Прежде, чем спуститься в гостиную, он подошел к ее двери, но неумолимая Уиллабелл отослала его прочь под тем предлогом, что его жена не одета. А он так мечтал увидеть ее и теперь, потерпев неудачу, совсем упал духом. Сколько же она будет прятаться от него? А что, если она так и не сможет поверить и смириться с мыслью о том, что они женаты?
Раздался какой-то неясный звук, Эштон обернулся и растерянно заморгал. Ему показалось, что на пороге комнаты возникло дивное видение. Руки его опустились, горло перехватило. Издав пронзительный стон, смолкла виолончель, и на пол с глухим стуком упал смычок. В комнате воцарилась тишина. Это был именно тот образ, что три долгих года преследовал его во сне, только на этот раз он был восхитительно реален.
— Лирин? — Он так и не понял, произнес ли он вслух это имя или оно просто вспыхнуло в его сознании.
Марелда испуганно вздрогнула и подскочила, стакан с бренди выскользнул из ее рук, и янтарная жидкость залила пышные юбки. Она пожирала взглядом ненавистную соперницу, чуть не рыдая от ярости и отчаяния.
Из-за плеча Лирин выглядывала сияющая Уиллабелл, готовая в любую минуту подхватить хозяйку. Она торжествующе ухмылялась во весь рот, удовлетворенная разыгранным спектаклем и своей ролью в этом представлении. Для экономки не составило ни малейшего труда по-своему решить проблему с Лирин. Она немедленно сделала вывод, что жена хозяина — это хозяйка, а раз так, что ее, Уиллабелл, первейший долг сделать так, чтобы та пользовалась всеми полагающимися ей привилегиями.
Эштон выпрямился во весь рост. При виде красоты жены сердце его заколотилось в груди. Он пожирал ее глазами, не в силах налюбоваться ею. Рыжевато-каштановые волосы Лирин были заколоты на самом верху свободным узлом, концы их свободно струились вниз и мягкими волнами падали на плечи, оставляя лицо открытым. Прическа шла ей необычайно, делая ее совсем тоненькой и воздушной, ее хрупкость еще больше подчеркивало нежно-розовое, похожее на утреннюю дымку, платье. Длинные, до запястья, рукава из натурального шелка заканчивались атласными манжетами в тон небольшому стоячему воротничку. Из-за строгого воротничка были выпущены крохотные рюши, которые придавали Лирин очаровательно-чопорный вид. Только Эштон хорошо знал, что под этим строгим корсажем — теплая, трепещущая женская плоть. Личико Лирин немного побледнело после тех усилий, которые потребовались от нее, чтобы добраться до гостиной, но от нее, казалось, просто веяло зрелой женственностью. Все мысли о Марелде мигом вылетели у него из головы. Им казалось, будто они остались только вдвоем. Эштон, как завороженный, смотрел на дивное лицо и не видел ничего, кроме зеленой пучины ее глаз, грозившей вот-вот поглотить его.
Ее губы тронула смущенная улыбка, но глаза по-прежнему были прикованы к нему, хотя обратилась она ко всем:
— Уиллабелл уверяет, что вы не станете возражать, если я присоединюсь к вам за ужином, — немного неловко, как бы извиняясь, пробормотала она. — Мне бы не хотелось показаться навязчивой, поэтому если это вам неудобно, ничего страшного. Я с удовольствием поем, как обычно, в своей комнате.
— Даже слышать об этом не желаю! — взорвался Эштон так, что все вздрогнули. Отодвинув в сторону инструмент, он протянул руку, чтобы поддержать ее. Сжав ее пальчики, он повернулся к экономке. — Уиллабелл, немедленно прикажи, чтобы поставили еще один прибор.
— Не волнуйтесь, масса, — Негритянка торжествующе ухмыльнулась при виде того, с какой охотой он взял на себя все заботы о Лирин. — Я уже поставила, да, сэр!
— Прошу вас, — Лирин смущенно порозовела, чувствуя на своем лице его обжигающий взгляд. — Я слышала, как вы играли. Продолжайте, пожалуйста.
— Только если вы присоединитесь ко мне, — прошептал он.
— Я?! — Лирин даже растерялась от неожиданности, когда Эштон кивком указал на клавесин, и попробовала было возражать. — О нет, я не умею … то есть, мне кажется …
— Давайте попробуем, — Эштон подвел ее к инструменту и взял одну — две ноты. Клавесин ответил высоким, музыкальным тоном. Пока Лирин усаживалась на высоком табурете, он пробежался по клавишам, наигрывая простую мелодию. Немного поколебавшись, она положила пальцы на клавиатуру и робко повторила мотив. Радостно рассмеявшись, когда у нее все получилось, она подняла к нему лицо. Он тоже заулыбался и заиграл дальше, а она с восторгом вторила ему. Ее пышные юбки путались у него под ногами, заметив это, Лирин подвинулась и освободила ему место рядом с собой. Они в четыре руки сыграли небольшую пьесу, бледные пальчики Лирин порхали по клавишам верхнего регистра, Эштону достались басы. К ее величайшему удивлению на память ей вдруг пришли забавные куплеты, она пропела их еще нетвердым голосом, а потом, сама себе не веря, пожала плечами. Ей казалось, что слова песенки вдруг всплыли в ее сознании, как по волшебству. Когда прозвучала последняя нота, оба весело захохотали. Его рука сама собой обвилась вокруг ее талии, он привлек Лирин к себе и этот жест показался всем настолько естественным, как если бы по-другому и быть не могло.
Девушка остановилась в холле перед огромных зеркалом, чтобы в последний раз критически осмотреть свой туалет. Темные, как вороново крыло, блестящие волосы были искусно уложены в высокую прическу так, чтобы выгодно подчеркнуть красоту ее лица: крупные волны были собраны и приподняты драгоценной заколкой с одной стороны, а оттуда сверкающим каскадом мелких локонов сбегали вниз, открывая крохотное ушко. Лелея надежду, что, может быть, сегодня Эштон будет ужинать вместе со всеми, Марелда надела роскошный туалет из темно-алой тафты. Уверенная, что ее надеждам суждено сбыться, девушка торжествующе улыбнулась своему отражению в зеркале. Похоже, она не ошиблась, выбрав это платье. Спереди, где кружевная шемизетка украшала верхнюю часть узкого корсажа, были искусно вшиты накладки, они приподнимали вверх ее маленькие груди, что придавало им невероятно соблазнительный вид. Низкий вырез корсажа не скрывал упругое тело, открывая гораздо больше, чем позволяли правила приличия. Взгляд любого мужчины сейчас вряд ли смог бы оторваться от затененной ложбинки между двумя восхитительными округлостями. Да и кто бы удержался, чтобы не бросить взгляд на такое декольте, а поскольку Эштон всегда был чрезвычайно неравнодушен к женским прелестям, то Марелда была уверена, что и сейчас ее маленькая хитрость не останется незамеченной. Конечно, подобные вольности в туалете могли привести в негодование пожилых дам, но если наградой будет возможность прибрать к рукам денежки Эштона, то стоит попробовать. Марелда всегда умела превосходно пользоваться маленькими мужскими слабостями. Да и глупо было бы с ее стороны отойти в сторонку и бессильно скрежетать зубами, наблюдая, как эта мерзавка ловко пользуется своей так называемой слабостью.
Неслышно подкравшись к двери, за которой скрывалась ненавистная соперница, Марелда приложила ухо к двери, жадно ловя доносившиеся из комнаты звуки. Хорошо был слышен низкий голос Уиллабелл, но так говорила так тихо, что Марелда, как ни старалась, так и не смогла ничего разобрать. Впрочем, подумала она, вряд ли это так уж важно. Ленивая сучка скорее всего предпочтет понежиться в постели, а о том, чтобы спуститься к ужину, и говорить нечего. За всю неделю она так и не решилась покинуть свое убежище, старательно играя роль бедной больной и беспомощной девушки.
Вот дура! Марелда злобно усмехнулась. Пока она там изображает из себя слабенькую и нежится под кружевным одеяльцем, я успею заарканить Эштона. Он еще дважды подумает прежде, чем признать эту шлюху законной супругой!
Спускаясь по широкой лестнице, она беззаботно мурлыкала себе под нос. При мысли о том, что через мгновение Эштон увидит ее во всем ее великолепии, Марелда сияла от счастья. В конце концов, нельзя отрицать, что она красавица, к тому же исходивший от нее соблазн заставлял многих терять голову и она умела отлично этим пользоваться. Конечно, она никогда не отказывалась от возможности приятно провести время с тем или иным поклонником, но была слишком умна и осторожна, чтобы поступиться своим драгоценным целомудрием и не менее драгоценной репутацией недотроги. Не то, чтобы она избегала любовных свиданий, но умела остановиться вовремя, когда распаленному поклоннику уже казалось, что еще немного и она уступит. Но нет, Марелда и не думала рисковать, лишив себя надежды когда-нибудь выйти замуж за Эштона.
Чтобы своим появлением добиться ошеломляющего эффекта, Марелда на цыпочках подкралась к дверям гостиной и стала так, чтобы видеть все, что там происходит, при этом сама оставаясь незамеченной. Аманда и тетушка Дженнифер удобно устроились возле камина и проворно орудовали иголками, наслаждаясь звуками виолончели. Целиком погрузившись в игру, Эштон сидел ближе к дверям и, похоже, ничего не замечал. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль, а на лице было задумчивое выражение как у человека, который так поглощен своими раздумьями, что ничего не видит и не слышит. Но что так занимало его мысли, Марелда не знала. Неужто это как-то связано с той негодяйкой, что расположилась наверху, словно она у себя дома?! Нет, этого допустить нельзя!
— Добрый вечер! — пропела она, довольная произведенным эффектом. Это было именно то, на что она рассчитывала. Эштон оглянулся, и музыка резко оборвалась, заставив престарелых дам удивленно поднять головы от вышивания. Тетушка Дженнифер подняла голову, и глаза ее от удивления полезли на лоб. Она нечаянно воткнула иголку в палец и невольно вскрикнула от боли. Посасывая уколотый палец, она нахмурилась и с осуждением взглянула на молодую женщину.
— Боже милостивый! — выдохнула Аманда и, откинувшись на спинку кресла, прижала сухонькую руку к груди.
Только Эштон, казалось, не обратил ни малейшего внимания на вызывающий туалет Марелды. Он неторопливо встал и приветствовал ее спокойной улыбкой.
Темноволосая красавица указала на клавесин.
— Не будете возражать, если я к вам присоединюсь?
— Буду только рад, — отозвался Эштон, вежливо провожая ее к инструменту. Подождав, пока Марелда уселась, он вернулся на свое место. Проворные пальчики девушки быстро пробежали по клавишам клавесина, и она кивнула ему, давая понять, что готова и можно начинать. Божественная музыка вновь наполнила весь дом волшебными звуками. Но вот вступил клавесин, и очарование вмиг исчезло. Прекрасная музыкантша то забегала вперед, то опаздывала на такт, заглушая громкими аккордами низкий голос виолончели. Бедная тетушка Дженнифер сморщилась, как от зубной боли. Она низко склонила голову над вышиванием, стараясь не слушать, но это ей плохо удавалось, и иголка еще не раз вонзилась ей в палец. Аманда продолжала хмуриться, потом вздохнула и отвернулась. Но Эштон, скосив глаза в ее сторону, заметил, как старушка покачивает в такт головой, словно подгоняет Марелду, которая безбожно опаздывала на пару тактов. Он с трудом спрятал насмешливую ухмылку и смилостивился над бедными старушками, взял несколько эффектных аккордов и отложил смычок. Склонившись к виолончели, Эштон задумчиво пощипывал струны, словно недовольный собственной игрой. Марелда вспорхнула с табурета и неторопливо проследовала к буфету, где стоял серебряный поднос, уставленный хрустальными бокалами. Повернувшись к Эштону спиной, Марелда взяла высокий стакан и доверху наполнила его неразбавленным бренди. Сделав глоток, она вернулась к мужчине, который так много значил для нее.
В эту минуту неодобрительный взгляд Аманды упал на нее, и старушка возмущенно нахмурилась, отметив возмутительно низкий вырез ее роскошного платья. Морщинистые щеки старой леди покрылись багровыми пятнами, ей давно уже не случалось быть свидетельнице такого откровенного, даже кичливого показа женских прелестей. Громко пробили в холле старинные дедушкины часы и старушка обрадовалась, что есть повод отвлечь внимание от этой бесстыдницы.
— Где Уиллабелл, хотелось бы мне знать?! Обычно в это время она или бегает взад-вперед, накрывая на стол, или сводит с ума поваров, торопя их подавать ужин.
Эштон откликнулся, не поднимая глаз.
— Скорее всего, она и сейчас на кухне, доводит до белого каления Берту.
Это как раз был тот самый вопрос, который вызывал у Марелды неизменное раздражение.
— Знаете, Эштон, по-моему, вы совершенно распустили своих слуг. Где это видано, чтобы чернокожим было все позволено?! А уж эта Уиллабелл распоряжается здесь, словно у себя дома.
Эштон резко дернул струну. Раздался пронзительный, мяукающий звук и Марелда от неожиданности подскочила, а он приложил ухо к инструменту, словно был полностью поглощен настройкой.
Но не в привычках Марелды было так легко отступать.
— Вы слишком избаловали своих людей. Господи, да любой, кто увидит вас, может подумать, что они — ваша семья, а не просто прислуга!
— У меня и в мыслях не было нянчиться с ними, — ответил он мягко, но твердо. — Но я выложил за них кругленькую сумму, и не вижу никаких оснований портить свое приобретение, плохо обращаясь с ним.
— До меня долетели слухи, что вы даже платите им жалованье, будто они и не рабы вовсе. Смотрите, не пройдет и нескольких лет — и они выкупятся на свободу! Похоже, вы не подозреваете, что сказано в законе об освобождении рабов?
Эштон медленно поднял на нее глаза, оставив без внимания выставленные на показ прелести Марелды. Он не был ни шокирован, ни приятно удивлен ее вызывающим туалетом. Нет, его глаза лишь равнодушно скользнули по ее декольте, потом он заговорил:
— Любой из рабов, если он превыше всего ценит свою свободу и готов пойти на что угодно, лишь бы добиться ее, не представляет для меня никакой ценности. При малейшей возможности он попытается удрать, а если его заковать в цепи, то какой от него вообще толк? Поэтому, если раб мечтает о свободе, пусть работает в полную силу, а когда выплатит за плаченную за него цену — скатертью дорога! Все очень просто и я не нарушаю ни один закон в мире.
— Странно, что ваши убеждения не мешают вам вообще иметь слуг.
— Послушайте, Марелда, мне кажется, я уже убедил вас в том, что Белль Шен процветает. Поэтому не вижу смысла продолжать этот разговор, — Прекратив спор, он вновь склонился над виолончелью и тронул смычком струны. Комнату наполнили чарующие звуки. Эштон погрузился в волшебный мир музыки, с радостью чувствуя, как понемногу уходит раздражение. Мысли его вновь вернулись к Лирин. Прежде, чем спуститься в гостиную, он подошел к ее двери, но неумолимая Уиллабелл отослала его прочь под тем предлогом, что его жена не одета. А он так мечтал увидеть ее и теперь, потерпев неудачу, совсем упал духом. Сколько же она будет прятаться от него? А что, если она так и не сможет поверить и смириться с мыслью о том, что они женаты?
Раздался какой-то неясный звук, Эштон обернулся и растерянно заморгал. Ему показалось, что на пороге комнаты возникло дивное видение. Руки его опустились, горло перехватило. Издав пронзительный стон, смолкла виолончель, и на пол с глухим стуком упал смычок. В комнате воцарилась тишина. Это был именно тот образ, что три долгих года преследовал его во сне, только на этот раз он был восхитительно реален.
— Лирин? — Он так и не понял, произнес ли он вслух это имя или оно просто вспыхнуло в его сознании.
Марелда испуганно вздрогнула и подскочила, стакан с бренди выскользнул из ее рук, и янтарная жидкость залила пышные юбки. Она пожирала взглядом ненавистную соперницу, чуть не рыдая от ярости и отчаяния.
Из-за плеча Лирин выглядывала сияющая Уиллабелл, готовая в любую минуту подхватить хозяйку. Она торжествующе ухмылялась во весь рот, удовлетворенная разыгранным спектаклем и своей ролью в этом представлении. Для экономки не составило ни малейшего труда по-своему решить проблему с Лирин. Она немедленно сделала вывод, что жена хозяина — это хозяйка, а раз так, что ее, Уиллабелл, первейший долг сделать так, чтобы та пользовалась всеми полагающимися ей привилегиями.
Эштон выпрямился во весь рост. При виде красоты жены сердце его заколотилось в груди. Он пожирал ее глазами, не в силах налюбоваться ею. Рыжевато-каштановые волосы Лирин были заколоты на самом верху свободным узлом, концы их свободно струились вниз и мягкими волнами падали на плечи, оставляя лицо открытым. Прическа шла ей необычайно, делая ее совсем тоненькой и воздушной, ее хрупкость еще больше подчеркивало нежно-розовое, похожее на утреннюю дымку, платье. Длинные, до запястья, рукава из натурального шелка заканчивались атласными манжетами в тон небольшому стоячему воротничку. Из-за строгого воротничка были выпущены крохотные рюши, которые придавали Лирин очаровательно-чопорный вид. Только Эштон хорошо знал, что под этим строгим корсажем — теплая, трепещущая женская плоть. Личико Лирин немного побледнело после тех усилий, которые потребовались от нее, чтобы добраться до гостиной, но от нее, казалось, просто веяло зрелой женственностью. Все мысли о Марелде мигом вылетели у него из головы. Им казалось, будто они остались только вдвоем. Эштон, как завороженный, смотрел на дивное лицо и не видел ничего, кроме зеленой пучины ее глаз, грозившей вот-вот поглотить его.
Ее губы тронула смущенная улыбка, но глаза по-прежнему были прикованы к нему, хотя обратилась она ко всем:
— Уиллабелл уверяет, что вы не станете возражать, если я присоединюсь к вам за ужином, — немного неловко, как бы извиняясь, пробормотала она. — Мне бы не хотелось показаться навязчивой, поэтому если это вам неудобно, ничего страшного. Я с удовольствием поем, как обычно, в своей комнате.
— Даже слышать об этом не желаю! — взорвался Эштон так, что все вздрогнули. Отодвинув в сторону инструмент, он протянул руку, чтобы поддержать ее. Сжав ее пальчики, он повернулся к экономке. — Уиллабелл, немедленно прикажи, чтобы поставили еще один прибор.
— Не волнуйтесь, масса, — Негритянка торжествующе ухмыльнулась при виде того, с какой охотой он взял на себя все заботы о Лирин. — Я уже поставила, да, сэр!
— Прошу вас, — Лирин смущенно порозовела, чувствуя на своем лице его обжигающий взгляд. — Я слышала, как вы играли. Продолжайте, пожалуйста.
— Только если вы присоединитесь ко мне, — прошептал он.
— Я?! — Лирин даже растерялась от неожиданности, когда Эштон кивком указал на клавесин, и попробовала было возражать. — О нет, я не умею … то есть, мне кажется …
— Давайте попробуем, — Эштон подвел ее к инструменту и взял одну — две ноты. Клавесин ответил высоким, музыкальным тоном. Пока Лирин усаживалась на высоком табурете, он пробежался по клавишам, наигрывая простую мелодию. Немного поколебавшись, она положила пальцы на клавиатуру и робко повторила мотив. Радостно рассмеявшись, когда у нее все получилось, она подняла к нему лицо. Он тоже заулыбался и заиграл дальше, а она с восторгом вторила ему. Ее пышные юбки путались у него под ногами, заметив это, Лирин подвинулась и освободила ему место рядом с собой. Они в четыре руки сыграли небольшую пьесу, бледные пальчики Лирин порхали по клавишам верхнего регистра, Эштону достались басы. К ее величайшему удивлению на память ей вдруг пришли забавные куплеты, она пропела их еще нетвердым голосом, а потом, сама себе не веря, пожала плечами. Ей казалось, что слова песенки вдруг всплыли в ее сознании, как по волшебству. Когда прозвучала последняя нота, оба весело захохотали. Его рука сама собой обвилась вокруг ее талии, он привлек Лирин к себе и этот жест показался всем настолько естественным, как если бы по-другому и быть не могло.