Вудс Стюарт. Фантомы

   В зале надолго воцарилось молчание. Наконец чей-то голос сказал:
   — А я вот пытаюсь понять, где они могут попробовать применить их против нас?
   Зал наполнился звуками полудюжины диалогов по этому поводу. В этот гвалт удалось ворваться Рул:
   — Пегрем, а откуда мы знаем, что у них только две такие штуки летают?
   — Как я уже сказал, Рул, у нас есть фотографии их обоих со спутника, у них разные номера.
   — Да, ты сказал об этом, но ты же продемонстрировал нам здание завода длиной в милю, построенное в спешке, и сказал, что для строительства двух «ВИГов» используется только какая-то пара сотен ярдов здания. А кто-нибудь проводил анализ поступающих в Псков материалов?
   — И что это, Рул?
   — А то, что если они используют для строительства «ВИГов» всю милю, а на испытаниях пользуются лишь двумя номерами?
   И вновь в комнате наступила тишина. Даже при свете от подставки было видно, как Пегрем краснеет. Он порылся в бумагах перед собой.
   — Ты думаешь, нам надо было прокачать это через СОЦРАЗ? — риторически вопросил он.
   Иисусе, да я надеялась на это, подумала Рул. В такой ситуации шпионаж на месте очень бы помог.
   Совещание закончилось, и когда Рул покидала конференц-зал, голос позади нее сказал:
   — Кэт, ты веришь, что он обратится в СОЦРАЗ, чтобы поддержать это предложение?
   Рул обернулась, удивляясь, как быстро Эд Роулз вернулся в Агентство. Должно быть, он оставил Малахова на руках у размещающей того группы, подумала она.
   — Нет, — ответила она.
   — Вот и я не верю, — откликнулся Роулз.
   — Эд, из того, что он рассказал о способностях этих штук, можно сделать вывод, что как раз балтийский театр годится для их применения.
   — Я бы сказал, идеальное для них место. Ну, увидимся попозже, Кэт.
   Он повернулся и удалился в глубь зала.
   Рул глубоко задумалась и почти у самых дверей своего кабинета в рассеянности чуть не налетела на выходящего из-за угла мужчину.
   — Кэт, здравствуй.
   Рул попыталась собраться с мыслями.
   — Джим Гилл! А я думала, ты все еще в Риме. Что ты тут делаешь?
   Гилл, высокий жилистый парень с ярко выраженным южным выговором, вопросительно посмотрел на нее вместо ответа.
   — Ну конечно, я все еще в Риме и приехал всего лишь на пару дней, на совещание. Слушай, я же как раз искал твой кабинет, чтобы увидеться с тобой. Ведь я так и не получил ответа на мою телеграмму, посланную на прошлой неделе. Тебя Аппичелла еще интересует?
   Рул с минуту вспоминала эту фамилию.
   — Аппичелла? Ну конечно, интересует до сих пор. Но я не получала от тебя никакой телеграммы; и не слышала ничего об Аппичелле после твоего отчета.
   Эмилио Аппичелла был тем самым компьютерным пиратом, кто, похваставшись своими встречами с Майоровым, как раз и заварил всю кашу. Гилл пожал плечами.
   — Ну Бог с ним, должно быть, связь подвела. А я-то удивляюсь, что от тебя ничего не слышно.
   Рул боролась с желанием ухватить его за отвороты пиджака.
   — Так что случилось с Аппичеллой?
   — Ну, старина Эмилио получил очередное приглашение посетить восток.
   — Приглашение? Ты имеешь в виду, от Майорова?
   — Именно так он и говорит. И именно об этом я тебе и сообщал, видишь ли; посылал телеграмму на прошлой неделе. Может, задержалась где-нибудь у дешифровщиков или еще что-нибудь.
   Черта с два они ее расшифровывали, подумала Рул. Кто-то успел перебежать мне дорогу. И кто-то перехватил телеграмму.
   — Ну так расскажи мне, Джим.
   — Эмилио вылетает в Вену — Господи, когда же? — в понедельник, а в среду улетает в Ленинград. Я ждал инструкций. Но ни от тебя ничего не слышно, ни из оперативного отдела. В последние две недели наш центр напоминал сумасшедший дом, и когда я не дождался инструкций, то подумал, что получу их, когда приеду сюда.
   — Кто-нибудь еще в римском центре имеет дело с Аппичеллой, кроме тебя?
   — Нет, он только мой, полностью на мне.
   — Когда ты возвращаешься в Рим?
   — Примерно через неделю.
   — А не зайдешь на минутку ко мне в кабинет, а, Джим?
   Она провела его по коридору обратно и закрыла дверь.
   — Послушай, Джим, ты с кем-нибудь в оперативном отделе уже говорил об этом?
   — Нет, я же прибыл только этим утром. Здесь еще никого и не было.
   — Послушай, Джим, мне бы надо переговорить с Аппичеллой, пока он не улетел в Вену. Можешь связаться с ним напрямую, минуя римский центр?
   Гилл заглянул в записную книжку.
   — Можешь позвонить прямо отсюда. Он работает дома.
   — Это чрезвычайно важно, чтобы я могла переговорить с ним, и я собираюсь пренебречь немного кое-какими формальностями. Давай сделаем это попозже, после того, как ты вернешься в свой отель, затем позвонишь ему и попросишь о встрече со мной.
   Гилл поглядел понимающе.
   — Надо полагать, ты бы не хотела, чтобы я упоминал об этом в оперативном отделе?
   — Еще как нет. Они зажмут это дело. Ты же их знаешь.
   — А всего лишь хочешь переговорить с ним, да?
   — Да, только это. Ты только позвони ему обо мне, и дай мне его номер.
   — Ну хорошо, черт побери. Но если мы будем ждать со звонком до вечера, то придется его будить. А ты ведь не хочешь, чтобы я звонил отсюда, так? — усмехнулся он.
   — Очень бы не хотела. Ты его только попроси подождать звонка от меня и скажи, что это важно.
   — О'кей, Кэт, я отдам тебе его. Я скажу ему, как ты великолепно выглядишь, и он до смерти захочет встретиться с тобой. Он настоящий дамский угодник.
   — Наговори ему что хочешь, ну почти все, что хочешь. Пусть только согласится поговорить со мной.
   — О'кей, я позвоню ему.
   — Тогда, Джим, за мной долг.
   — И в один из дней, который я выберу, ты рассчитаешься за это.
   Он написал номер телефона и открыл дверь.
   — Я должен зайти в оперативный отдел. Увидимся.
   Рул схватила сумочку и зашла к своему секретарю.
   — Джефф, я чувствую себя ужасно. Поеду домой и лягу в постель. Судя по тому, как я себя чувствую, меня и завтра не будет. Если кто будет звонить, говори, что я по телефону не отвечаю. Если уж нужна буду позарез, пусть пришлют курьера.
   — О'кей, — сказал Джефф и вернулся к своему журналу.
   Рул покинула здание, села в автомобиль и остановилась у первой же встретившейся бензозаправки. Она набрала номер «Пан Америкен».
   — У вас ведь есть ночной рейс на Рим? Хорошо. Мне нужно одно место. Запишите номер моей кредитной карточки.

Глава 26

   Гельдер, усталый и слегка пьяный, спокойно проспал до самого разгара утра. Но проснулся и покрылся потом, вспомнив о подлодке, о Соколовой, о торчащей из ее глаза отвертке, о заклинившем люке. Лучи солнца, падавшие ему на лицо, показались ему светом рая. Он встал и посмотрел в маленькое окошко на шпили Стокгольма. Он был жив и невредим.
   Он принял холодный душ, смывая пот и следы сновидений, или, вернее, воспоминаний. Он оделся в другую одежду — легкий твидовый пиджак и полотняные брюки, находившиеся в его сумке, достал из холодильника пистолет и спустился позавтракать. Он с жадностью съел массу яиц, сосисок и селедки — славный шведский завтрак и оплатил счет кронами.
   — Куда мне сходить, чтобы купить билет на паромную переправу в Хельсинки? — спросил он девушку за конторкой.
   — Я могу заказать вам его по телефону, — ответила она и набрала номер. Вскоре она заказала ему одноместную каюту на вечерний рейс.
   — Паром отходит в шесть и прибывает в Хельсинки завтра утром в девять часов, — сказала она. — Вам остается только забрать билет на станции отправления за час до отплытия.
   Он поблагодарил ее и ушел. Прогуливаясь по узким улочкам Старого города Стокгольма, глядя на белокурых шведов и их город, он вдруг сообразил, что у него не было времени оценить ситуацию. Ведь он один в западном городе, с американским паспортом, кредитными карточками и кучей денег. Ведь у него есть прекрасная возможность взять такси до стокгольмского аэропорта и купить билет в любую точку земного шара. И Майоров никогда не найдет его. Или все-таки найдет? Возможно ли проследить за ним по оплатам кредитными карточками? И выдержит ли его паспорт тщательное изучение? И на что он будет жить, когда иссякнут деньги? Он был подготовлен, чтобы выжить в зарубежном городе несколько дней, но достаточно ли он знает о западном образе жизни, чтобы прожить здесь достаточно долго и не быть пойманным? Если повезет, то, может быть, да, но, вероятно, нет.
   Впрочем, был и другой путь — взять такси до американского посольства и там рассказать о себе властям. А еще лучше — долететь до Нью-Йорка или Вашингтона. Со всем тем, что он знает или подозревает о Малибу и о планах Майорова, он наверняка встретит теплый прием. Опять же, он кое-что знает о работе КГБ, и ЦРУ вряд ли останется равнодушным. Но поверят ли они ему? Не решат ли они, что он — подсадка? Вдруг они начнут пытать его, чтобы получить информацию, которой он не обладает? Внезапно он ощутил огромное одиночество и заброшенность.
   Но тут он вспомнил о Трине Рагулиной, и ощущение одиночества пропало. Ведь она в Малибу и ждет его, а где бы ни была она, он хотел быть там же. Если он вернется, у них будет общее будущее. Ведь Майоров обещал ему продвижение по службе и командную должность, если все закончится хорошо, а он же это сделал. Буй установлен точно там, где хотел Майоров, ну а то, что Соколова мертва, полковник это тоже одобрит. Ведь он же инструктировал убить ее в случае оставления лодки, и Гельдер сделал именно это, пусть и неумышленно. Чтобы все было хорошо, он должен вернуться как герой, отплатив за доверие Майорова, и тогда посмотрим, что значит протекция для карьеры офицера в Советских Военно-Морских силах. Он должен вернуться, жениться на Рагулиной, вырасти в звании, отправить детей учиться в лучшие школы, достигнуть такого жизненного уровня, на который выходят лишь немногие в Советах. И разве на Западе ему смогут предложить что-то лучшее?
   Выйдя из узких улочек на открытую площадь, он услышал звуки военного марша. Карта подсказала ему, что он рядом с королевским дворцом. Он прошел во внутренний булыжный двор и присоединился к толпе туристов, наблюдавших за сменой караула. Он внимательно наблюдал за этими молодыми людьми в аккуратных отглаженных мундирах, твердо держащих перед собой оружие, исполняя заведенный ритуал. Он подумал, интересно, что бы они стали делать, если бы знали, что здесь советский шпион с автоматическим пистолетом за поясом. Вероятно, припали бы на колено и открыли бы огонь. Он хмыкнул, представив себе, как разбегаются туристы, как пули рикошетят от булыжников.
   Когда представление закончилось, он по длинному лестничному маршу спустился к воде и огляделся. С этой водой в центре города Стокгольм немного напомнил ему Ленинград. Он прислонился к каменным перилам и вытащил из сумки бумагу для зарисовок. Он набросал дворец, воду перед ним, дворцовую стражу в мундирах словно из комической оперы, какого-то старика на улице, в общем, то, на что падал взгляд. Почувствовав голод, он удивился, поглядев на часы — прошло более двух часов.
   Он поднялся по ступеням и пошел обратно в Старый город. Он вспомнил, что ранее проходил мимо ресторана на маленькой площади, и решил вернуться туда. Официантка усадила его за свободный столик на четверых на застекленной террасе, откуда открывался вид на Шведскую Академию, находившуюся через дорогу. Место это было, очевидно, популярным, поскольку ресторан быстро наполнялся. Гельдер заказал пиво и стал просматривать меню.
   — Прошу прощения, — произнес чей-то голос.
   Гельдер поднял глаза и увидел усадившую его официантку, рядом с которой стоял мужчина.
   — Вы не будете против, если к вам подсядет этот джентльмен? Боюсь, у нас уже нет свободных мест.
   Гельдер быстро оглядел мужчину. Высокий, темноволосый, лет около сорока, беспорядочно, но элегантно одетый, англичанин, решил Гельдер. Во всяком случае, на шведского полицейского не похож.
   — Если это неудобно, я могу и подождать, — сказал мужчина, по-своему толкуя колебания Гельдера.
   — Да нет, пожалуйста, присаживайтесь. Боюсь, я замечтался, поэтому отреагировал на пенни позже.
   — Спасибо, — сказал мужчина, усаживаясь. Он заказал выпивку и взял меню. — Вам знакомо это место? Можете что-нибудь посоветовать?
   Не англичанин, американец. При этом какой-то провинциальный акцент, подумал Гельдер. Может быть, южный.
   — Нет, я турист и здесь впервые.
   — Англичанин? — спросил мужчина.
   — Нет, американец.
   — В самом деле? И я тоже. А откуда вы?
   — Выходец из Миннесоты. А сейчас живу в Нью-Йорке.
   — В вашем выговоре есть что-то, что я не мог определить. Насчет пенни — это ведь, английское выражение, вот я и подумал, что вы англичанин.
   — Вы правы, я подцепил его от одной юной англичанки, моей знакомой. Что же касается моего выговора, то мои родители были шведами, может быть, это слегка сказывается.
   — Вы и по-шведски говорите?
   — Да нет. Родители, однажды побывав в Америке, решили стать американцами. И когда я рос, они упорно говорили только по-английски. Что же касается меню, то попробуйте гравлакс — это маринованный лосось под соусом из горчицы и укропа. Моя мама частенько готовила это блюдо.
   — Звучит аппетитно.
   Вернулась официантка и приняла их заказы.
   — Так вы теперь в Нью-Йорке, — сказал мужчина. — Мне нравится этот город, особенно его рестораны. Вы знаете «Кафе дез Артист» на Верхней Западной Стороне?
   — Нет, я живу в Гринвич-Вилледж и большую часть времени провожу там.
   — В Вилледж тоже неплохие рестораны. Знаете «Ля Тулип» на Западной Тринадцатой улице?
   — Боюсь, что нет. Моя подружка — хороший повар. Мы чаще питаемся дома. И работаю я тоже дома, так что, в отличие от большинства людей, редко выхожу на улицу.
   Вообще разговор с этим мужчиной начинал походить на одну из тренировок с мистером Джоунсом.
   — Не могу вас порицать, — засмеялся мужчина. — Что касается меня, так я готовлю для моей подружки. А чем вы занимаетесь?
   — Коммерческий художник. Иллюстрациями.
   Мужчина вытянул шею, чтобы посмотреть на эскизы Гельдера.
   — И видимо, талантливо. Здорово. Можно посмотреть?
   Гельдер протянул ему стопку бумаги.
   — Однако, здорово. У вас была выставка?
   — О, нет. Я только что закончил рекламную работу и обложки для книг, так что на собственную работу энергии не остается. Каникулы — единственное время, когда можно порисовать для себя.
   — Жаль. Вы уже давно в Стокгольме?
   — Приехал вчера и вечером уезжаю в Хельсинки. У меня там тетушка, которую я не видел с детских лет.
   — Хорошо, когда в чужом городе есть кто-то, кто покажет его вам, — сказал мужчина.
   — А вы из какой части страны? — спросил Гельдер, стремясь избежать дальнейших расспросов.
   — Из Джорджии. Маленький городок, называется Делано. У меня там с отцом юридическая практика.
   — И вы тоже в отпуске?
   — Вообще-то да, и через пару дней тоже буду в Хельсинки, но только для того, чтобы сесть там на самолет.
   — И куда дальше?
   — В одно местечко на западном побережье, называется Пиетарсаари, или по-шведски Якобштад. Заберу там со стапеля новую яхту моего приятеля и морем поведу ее в Копенгаген.
   Это заинтересовало Гельдера.
   — А что из себя представляет эта яхта?
   — Шлюп, сорок два фута длины, называется «Лебедь». Вы плаваете под парусом?
   — О, несколько раз выходил на яликах в озере в Миннесоте. В основном, на «Финнах».
   — На одиночках, а? Я тоже это проделывал, но на лодках побольше.
   — А вот «Лебедь» мне незнаком, — сказал Гельдер.
   Мужчина посмотрел удивленно.
   — Нет? Да ведь у него репутация лучшей яхты в мире.
   — Ну, значит, в Миннесоте не так много «Лебедей», — засмеялся Гельдер.
   Принесли их заказы, и за едой они лишь слегка болтали. Гельдеру этот мужчина положительно нравился, и ему доставляло удовольствие это умственное упражнение — удерживать в разговоре свою линию, полагаясь при этом на тренировки с Джоунсом и на собственное искусство импровизировать. Они покончили с кофе, оплатили счета и поднялись уходить.
   — Ну, желаю вам хорошо провести время как в Стокгольме, так и в Хельсинки, — сказал мужчина. — И продолжайте рисовать. У вас здорово получается.
   Гельдеру приятно было поболтать хоть с кем-нибудь, и он пожалел, что обед закончился.
   — Вам здесь что-то понравилось? — спросил он, показывая наброски.
   — О, спасибо, но я уверен, что вы хотели бы сохранить их на память.
   — Мне было бы очень приятно сознавать, что одна из моих работ висит в кабинете юриста в Джорджии, — сказал Гельдер.
   И ему действительно было бы приятно. Его забавляла мысль о том, что этот мужчина никогда не узнает, кто же это нарисовал, и маленькая его частичка будет в Америке, даже если он и не попадет в лапы ЦРУ.
   — Ну огромное вам спасибо. Я бы выбрал одного из этих дворцовых стражников. Можно?
   — Ну конечно, — Гельдер вырвал рисунок из блокнота. Быстро подписал и отдал.
   — У нас как-то не принято представляться самим, — сказал мужчина, — но я хотел бы знать, чья работа будет висеть в моем кабинете.
   И он протянул свою руку.
   — Меня зовут Карл Свенсон, — сказал Гельдер, отвечая на рукопожатие.
   — Рад познакомиться с вами, Карл. Если окажетесь в Делано, штат Джорджия, загляните ко мне. Меня зовут Уилл Ли.
   Они расстались лучшими друзьями.

Глава 27

   Рул моргала под слепящим римским солнцем, тщетно высматривая в толпе Эмилио Аппичеллу. Она сидела в кафе на открытом воздухе на Пьяцца Навона, чувствуя себя ужасно, сбитая с толку всем этим европейским. Она взяла билет на вечерний рейс из Вашингтона и прибыла сюда на рассвете, прямиком направилась в Хесслер-Вилла Медичи, где помнили если не ее, так Саймона, и проспала два беспокойных часа. Прогулка от отеля «Хесслер» до ресторана прошла как путешествие по другой, хотя и странной планете, где волны тепла от камней тротуара заставляли ее тащиться словно в облаке марева.
   Еще до отлета из O.K. она договорилась с Аппичеллой о встрече за обедом; он согласился на встречу с ней с готовностью, даже с пылом. Кстати, что же такое Джим наговорил этому мужчине о ней? Аппичелла сам предложил обед, сам выбрал ресторан, очень ей полюбившийся еще в дни ее прежнего пребывания в Риме, но он вот уже на двадцать минут опаздывает, и лед в бокале ее «Сан-Пелегрино» тает. Она подозвала официанта, чтобы тот наполнил ей бокал, и снова стала рассматривать толпу, гадая, как же он выглядит. («Я найду вас», — сказал он в ответ на ее просьбу). Она чувствовала, что он представляет из себя итальянскую версию хорошо известного истинного американца, этот компьютерный зануда.
   И тут она увидела мужчину, направляющегося к ней и улыбающегося. Но это вряд ли тот, кто будет с ней обедать. Этот словно сошел с экрана, где шел фильм с Мастроянни. Он был оскорбительно красив, одет в белый костюм и бледно-желтую шелковую рубашку с расстегнутым воротом, единственным цветным пятном был носовой платок, торчавший из нагрудного кармана наброшенного на плечи пиджака. Он с легкостью шел сквозь толпу, помахивая рукой туда, посылая поцелуи сюда, приветственно махая кому-то на террасе. У него была привычка потирать пальцем густые темные усы, придававшие ему лихой вид, и официанты выстраивались в очередь, чтобы поговорить с ним. Он был карикатурой на того итальянского мужчину, поверить в которого заставил всех Голливуд, и ей отчаянно захотелось, чтобы именно с ним у нее был назначен обед, вместо какого-то сухаря-компьютерщика, на котором, она знала, будет помятый полиэстровый костюм с кучей ручек в кармане пиджака. Но как провести один день в Риме, выбирать не приходилось.
   Не доходя пару столиков, мужчина остановился и уставился на нее, и она ответила ему откровенным взглядом. Да черт с ним, если ее-то мужчина не пришел. Он обменялся несколькими словами с парой, сидевшей за тем столиком, затем двинулся к ней и остановился, снимая соломенную панаму и демонстрируя прекрасную прическу на черноволосой голове. Она посмотрела в его темные глаза и постаралась не захихикать.
   — Синьорина Рул, надо полагать, — вкрадчиво произнес он по-английски со смешным акцентом.
   Она онемела.
   — А я — Эмилио Аппичелла, — сказал он. — Мне кажется, у нас назначена встреча. Могу я присесть?
   — О, конечно, — она постепенно приходила в себя.
   Он поднял бровь, и у столика мгновенно материализовался официант. Аппичелла с полминуты поговорил с ним по-итальянски, слишком быстро, чтобы она успевала понять, и официант исчез.
   — Я взял на себя смелость заказать для вас, — сказал он. — Надеюсь, вы не будете возражать.
   — Нет, — сказала она, уже чувствуя себя воском в его руках.
   — Ну и хорошо, — вздохнул он, откинулся на спинку стула и стал рассматривать ее. — Вы определенно самый красивый агент ЦРУ из всех виденных мною.
   — Господи Иисусе! — зашипела она, ошеломленная. — Не могли бы вы говорить потише!
   Он громко рассмеялся.
   — Ах, синьорина Рул, да никто нас не слышит. Уж не в такой день, как сегодня.
   Он помахал рукой.
   — Все слишком заняты планами, как бы сразу после обеда затащить друг друга в постель.
   Вновь материализовался официант, неся поднос с кувшином апельсинового сока и бутылкой холодного шампанского.
   — Стыдно признаться, но этот чудесный напиток я открыл для себя в Англии, — сказал Аппичелла, следя за тем, чтобы в стаканы налилось одинаковое количество каждого ингредиента. — Он называется «Шипучка для самца», и он слишком бодрящ и жизнерадостен для такого унылого места. Оно недостойно его.
   Он поставил перед ней стакан и поднял свой.
   — За успех наших операций, — заговорщически произнес он.
   — Мистер Аппичелла, — быстро сказала Рул, — мне кажется, у вас неверное представление о том, кто я. Я...
   Он остановил ее, подняв руку:
   — Прошу вас. Давайте сначала хорошенько пообедаем, а потом уже поговорим о шпионаже и всем таком прочем.
   Рул попыталась расслабиться и развеселиться, хотя ей необходимо было улетать последним дневным рейсом. Принесли огромное блюдо антипасти, затем макароны со сметаной, сыр, ломтики копченого лосося, следом крошечные бифштексы из ягненка и салат. Они болтали, как новые приятели, о жаре в Риме и Вашингтоне, о лучших ресторанах на побережье Амальфи, о лучших отелях в Венеции. Аппичелле все это было знакомо.
   Наконец, после кофе, Аппичелла откинулся назад, сдержанно рыгая, и сказал:
   — Теперь о деле. Я так полагаю, вам бы хотелось, чтобы я шпионил за Фирсовым, правильно?
   — Да, — отозвалась Рул.
   Она была слишком удивлена, чтобы еще что-то добавить. Ведь она готовилась к долгим состязаниям в хитрости и, возможно, к тому, чтобы строить глазки.
   — Хорошо. Я сделаю это.
   — Вы сделаете? — слабо спросила она.
   — Ну конечно. Уж не думали ли вы, что я коммунист или еще что-то в этом роде?
   — Ну что вы, нет...
   — Вы хотели бы, чтобы я фотографировал документы?
   — Эмилио, я ведь даже не привезла для вас фотокамеру или другие атрибуты. Ведь это чрезвычайно опасно для люби... непрофессионала пытаться заниматься такими вещами.
   Он пожал плечами.
   — Как хотите. Я был бы счастлив фотографировать по вашему желанию. У меня есть собственный «Минокс».
   Она помотала головой.
   — Нет, я не могу просить вас об этом. Мне просто хотелось, чтобы вы узнали, где сейчас находится Майоров, и чем он занят. И имейте в виду, что я не уполномочена насчет оплаты, но я могла бы...
   Глянув свирепо, он остановил ее:
   — Вы что же думаете, я делаю это из-за денег? Боже милостивый, женщина, разве Гилл не рассказывал вам о моей бабушке?
   — Он сказал, что она была русской, и поэтому вы владеете этим языком.
   — Моя бабушка была графиней, — проговорил он. — Она вышла замуж в девятнадцать лет, и ей было двадцать, когда произошла революция. Большевистские ублюдки убили ее мужа и полностью ограбили ее. Она прибыла в Италию в вагоне третьего класса, без гроша в кармане, и тут ей посчастливилось встретить моего дедушку. И вскоре она стала итальянской графиней. Во время войны погибли мои родители, и я жил с ней с самого детства. Со мной она говорила только по-русски, и она рассказала мне все, что я должен знать о коммунистах. И я рад сделать все, что в моих силах, чтобы приблизить их крах. Я беру их деньги, — улыбнулся он, поглаживая усы, — чтобы они стали беднее. Я делаю для них пустяки, и ничего для войны.
   — Я понимаю, — сказала Рул, — и я благодарна вам за помощь.
   — Но все-таки, конкретно, что вы хотите, чтобы я рассказал?
   — Точное местонахождение Фирсова и максимально, насколько возможно, о его деятельности. Я хотела бы знать, в какой области сосредоточены его интересы и какая военная техника, если таковая есть, его окружает. Мне нужны любые подробности, которые вы видели или вспомнили. Это может быть очень важно для громадного множества людей. От этого может зависеть их жизнь, понимаете?
   — Еще бы. Я сделаю все, что попросите. Как мне связаться с вами?
   Она записала номер своего домашнего телефона.
   — Пожалуйста, запомните этот номер; не ввозите его в Советский Союз записанным.
   Он с минуту смотрел на карточку.
   — Так, так, запомнил.
   — По вечерам я обычно дома, по этому телефону, но там стоит и автоответчик, и вы сможете оставить телефон или адрес, по которому я свяжусь с вами. Вы можете наговорить на автоответчик в течение тридцати минут, и это останется в полной тайне. Пожалуйста, не пытайтесь звонить из Советского Союза. Подождите, пока не вернетесь в Рим или другой западный город. Если будет возможность, я приеду поговорить с вами, но, может, времени на это и не будет.