Вулф Джин. И явилось Новое Солнце (Книги нового солнца, Книга 5)

   - Эта женщина, - сказал я, - родом из Лити. Вы не слышали о нем?
   Старейшина покачал головой.
   - Там живут рыбаки. Она хочет добраться до дома. - Я набрал в легкие воздуха. - А я... - Старейшина наклонился чуть ближе, чтобы расслышать. Я смог помочь Херене поправить ее здоровье. Вы знаете.
   - Мы благодарны тебе, - сказал он.
   Бургундофара тронула меня за руку. Я повернулся и прочитал в ее глазах, что своими действиями подвергаю нас риску. Я знал это и без нее.
   - Сам Урс нездоров. - Старейшина и все остальные, сидевшие на корточках у стен хижины, придвинулись ближе. Я видел, как некоторые закивали. - Я пришел вылечить его.
   Словно слова тянули из него клещами, один из мужиков произнес:
   - Еще рожь не созрела, а снег уже выпал. Второй год подряд.
   Мужики закивали, и тот, что сидел за спиной старейшины, лицом ко мне, вымолвил:
   - Люди неба рассердились на нас.
   - Люди неба - иеродулы и иерархи - не злы на нас, - попытался объяснить я. - Просто они очень далеко и боятся нас за то, что мы делали раньше, давным-давно, когда род человеческий был еще молод. Я плавал к ним. - Я смотрел на бесстрастные лица селян, гадая, поверит ли мне хоть кто-нибудь из них. - По-моему, я добился примирения - приблизил их к нам, а нас - к ним. Они послали меня обратно.
   В ту ночь мы с Бургундофарой лежали в хижине старейшины, которую он с женой и дочерью освободил для нас, несмотря на наши уговоры, и Бургундофара сказала:
   - А ведь в конце концов они убьют нас.
   - Мы уйдем отсюда завтра, - заверил я ее.
   - Не отпустят, - ответила она; и утро показало, что мы оба были правы по-своему. Мы действительно ушли; но селяне рассказали нам о другой деревне, по имени Гургустии, в нескольких лигах дальше по дороге, и всем скопом набились в провожатые. Когда мы пришли, соседям продемонстрировали руку Херены, которая вызвала бурное изумление, и нам - не только нам с Бургундофарой, но и Херене, Брегвину и всем остальным - устроили пир, во многом похожий на вчерашний, с той лишь разницей, что вместо зайчатины была свежая рыба.
   Потом мне рассказали об одном человеке, очень добром и уважаемом в Гургустиях, который сейчас смертельно болен. Я объяснил его друзьям, что не могу ничего обещать, но осмотрю его и помогу, если получится.
   Хижина, где он лежал, казалась такой же древней, как и сам старик, и в ней стоял запах болезни и смерти. Я велел селянам, набившимся в помещение, выйти вон. Они повиновались, а я поискал и нашел обрывок циновки, достаточно большой, чтобы завесить дверь.
   Когда я сделал это, в хижине стало так темно, что я едва различал больного. Я нагнулся над ним, и сперва мне почудилось, что мои глаза привыкают к темноте. Спустя мгновение я понял, что в хижине уже не так темно, как было прежде. Слабый свет падал на старика, перемещаясь вместе с моим взглядом. Первой моей мыслью было, что свет исходит от шипа, который я носил в кожаном мешочке, сшитом Доркас для Когтя, хотя он вроде бы не мог просвечивать через кожу и мою рубашку. Я вынул его. Он был темным, как в тот раз, когда я попытался осветить им коридор возле моей каюты, и я убрал его на место.
   Больной открыл глаза. Я кивнул ему и попытался улыбнуться.
   - Ты пришел за мной? - спросил он слабым шепотом.
   - Я не Смерть, - сказал я, - хотя меня частенько принимали за нее.
   - Вот и я, сьер. У тебя такое доброе лицо.
   - Ты хочешь умереть? Если да, то я могу сделать это в одно мгновение.
   - Да, хочу, раз уж мне не поправиться. - Старик снова закрыл глаза.
   Я стащил с него одеяла, которыми он был укрыт, и обнаружил, что на нем вовсе нет одежды. Правый бок его раздулся, опухоль была размером с голову ребенка. Я выровнял ее, сотрясаясь под влиянием энергии, что поднималась прямо из Урса по моим ногам и в конце концов концентрировалась в пальцах рук.
   Внезапно в хижине снова стало темно, и я оказался на земляном полу, зачарованно прислушиваясь к дыханию больного. Похоже, прошло немало времени. Я устало поднялся на ноги, чувствуя, что вот-вот могу заболеть точно так я чувствовал себя после того, как казнил Агилюса. Я снял циновку и вышел на солнце,
   Бургундофара бросилась мне на шею:
   - Ты в порядке?
   Я успокоил ее и спросил, нельзя ли где-нибудь присесть. Рослый мужик с громким голосом - должно быть, один из родственников больного протолкался через толпу, желая немедленно знать, поправится ли Деклан. Я ответил, что не знаю, продолжая пробираться в ту сторону, куда указала Бургундофара. Ноны уже миновали, и осенний день набрал тепла, как бывает в эту пору. Если бы я чувствовал себя получше, потные, размахивающие руками батраки позабавили бы меня; именно такую публику мы распугали, представив пьесу доктора Талоса на Ктесифонском перекрестке. Сейчас они совсем задавили меня.
   - Отвечай! - прокричал рослый мужик мне в лицо. - Он будет здоров?
   Я повернулся к нему:
   - Друг мой, ты думаешь, что раз твоя деревня накормила меня, я обязан отвечать на твои вопросы? Ты ошибаешься!
   Люди оттащили его прочь и, кажется, сбили с ног. По крайней мере я слышал звук удара.
   Херена взяла меня за руку. Толпа расступилась перед нами, и она подвела меня к раскидистому дереву, где мы устроились на голой утоптанной земле, несомненно, на месте сходок здешних селян.
   Какой-то человек подошел и с поклоном спросил, не нужно ли мне чего. Я хотел пить; женщина принесла мне холодной речной воды в запотевшей" каменной чаше. Херена села справа от меня, Бургундофара слева, и мы пустили чашу по кругу.
   Появился старейшина Гургустий. Поклонившись, он указал на Брегвина и сказал:
   - Судя по словам моего брата, ты прибыл в его деревню на корабле, который плавает по облакам, и явился, чтобы примирить нас с небесными силами. Мы всю жизнь исправно поднимаемся на холмы и шлем им дым наших жертвоприношений, но люди неба все равно сердятся на нас и насылают морозы. В Нессусе говорят, что солнце остывает...
   - А далеко он? - перебила Бургундофара.
   - Следующее селение - Ос, госпожа. Там можно сесть на корабль и доплыть до Нессуса в один день.
   - А из Нессуса можно добраться до Лити, - прошептала мне на ухо Бургундофара.
   Старейшина продолжил:
   - Но монарх требует с нас прежний оброк и забирает наших детей, если мы не можем заплатить зерном. Мы поднимаемся на холмы по примеру наших отцов. В Гургустиях мы перед заморозками принесли в жертву лучшего барана. Что нам теперь делать?
   Я попробовал объяснить ему, что иеродулы боятся нас потому, что в былые времена величия Урса мы распространились по мирам, погубив многие другие расы и повсюду принося с собой нашу жестокость и наши войны.
   - Надо объединиться, - сказал я. - Надо говорить только правду, чтобы на наши обещания можно было полагаться. Надо заботиться об Урсе так, как вы заботитесь о своих собственных полях.
   Старейшина и кое-кто из собравшихся кивали, будто понимая, а может быть, они и впрямь постигали смысл моих слов. Или же понимали хотя бы малую толику из того, что я говорил.
   За спинами людей послышался какой-то шум, крики радости и плач. Сидевшие вскочили на ноги; я же слишком устал, чтобы последовать их примеру. После недолгих сбивчивых речей и радостных воплей вперед вывели больного старика, все еще голого, завернутого лишь в одно одеяло из тех, что были на его одре.
   - Это Деклан, - объявил кто-то. - Деклан, расскажи сьеру, как ты поправился!
   Старик заговорил, но я не слышал его. Тогда жестами я велел остальным замолчать.
   - Я лежал в своей постели, господин, и вдруг появился серафим, облаченный в свет. - Иные из батраков прыснули и принялись толкать друг друга локтями. - Он спросил меня, не желаю ли я умереть. Я сказал, что хочу жить, и заснул, а проснувшись, я стал таким, каким ты видишь меня сейчас.
   Батраки разразились хохотом и указали ему на меня:
   - Это благородный сьер вылечил тебя!
   - Он был там, - прикрикнул я на них, - а вы не были! Только дурак станет говорить, что знает больше, чем свидетель!
   Эта мысль явилась плодом долгих дней, проведенных мною в Траксе за слушанием дел в суде архона, а еще больше, боюсь, - тех, что я провел, верша суд Автарха.
   Бургундофара хотела незамедлительно продолжить путь в Ос, но я слишком устал, чтобы трогаться в тот же день дальше, и вовсе не хотел томиться еще одну ночь в тесной и грязной хижине. Я сказал селянам Гургустий, что мы с Бургундофарой переночуем под их вечевым деревом и пусть они найдут в своих жилищах место для тех, кто пришел со мной из Вици. Они так и сделали; но, пробудившись в одну из ночных страж, я обнаружил, что Херена лежит вместе с нами.
   30. ЦЕРИКС
   Когда мы выходили из Гургустий, многие батраки этой деревни хотели пойти с нами, и некоторые из тех, что провожали нас от самой Вици. Я запретил им это, не желая, чтобы меня сопровождали словно какую-нибудь диковину.
   Сперва они протестовали, но, увидев, что я непреклонен, удовлетворились долгими (часто повторявшими друг друга) речами благодарности и вручением подарков: мне преподнесли резной посох, замечательное творение двух лучших местных резчиков, Бургундофаре - шаль с бахромой разноцветной шерсти, должно быть, самый богатый у них предмет женского убранства, и нам обоим корзину еды. Со съестным мы разобрались по пути и выбросили корзинку в реку, остальное же оставили себе. Посох мне понравился, он был удобен при ходьбе, а Бургундофаре пришлась по душе шаль, скрасившая грубую простоту ее мужской матросской робы. В сумерках, перед самым закрытием городских ворот, мы вступили в городок Ос.
   Именно здесь речка, вдоль которой мы шагали, впадала в Гьолл, и вдоль его берега стояли на приколе шебеки, караки и фелюки. Мы искали встречи с их капитанами, но все они сошли на берег по делам или в поисках развлечений, и скучающие сторожа, оставленные охранять их суда, посоветовали нам прийти наутро. Один из них порекомендовал нам заглянуть в "Горшок ухи"; мы как раз направлялись туда, как вдруг увидели человека в зеленой с пурпуром одежде, стоявшего на перевернутой бочке и обращавшегося к слушателям, которых собралось человек сто или около того:
   - ...погребенных сокровищ! - уловили мы обрывок фразы. - Все тайное становится явным! Если в ветвях сидят три птицы, третья может не ведать о первой, но я знаю обо всех трех. Под подушкой у нашего правителя, мудрого и проницательного, есть кольцо - оно лежит там прямо сейчас, когда я говорю о нем... Спасибо, добрая женщина. О чем ты хочешь спросить? Будь уверена, я знаю, но пусть эти добрые люди тоже услышат. Тогда я открою это всем.
   Толстая горожанка высыпала ему в ладонь несколько аэсов.
   - Пойдем, - потянула меня Бургундофара. - Пора уже сесть где-нибудь и перекусить.
   - Подожди, - сказал я.
   Я остановился отчасти из-за характерной скороговорки шарлатана, напомнившей мне доктора Талоса, а отчасти потому, что в его глазах было нечто от взгляда Абундантия. Но в нем ощущалось и что-то еще, более существенное, хотя, похоже, я не смогу объяснить это внятно. Я чувствовал, что незнакомец совершил путешествие, подобное моему, что мы оба забрались очень далеко и вернулись оттуда, да так, как не путешествовала и Бургундофара; и хотя мы побывали не в одном и том же месте и вернулись не с одним и тем же, но оба оставили за спиной дороги самого загадочного свойства.
   Толстая горожанка что-то сказала ему; шарлатан огласил:
   - Она просит сообщить ей, найдет ли ее муж новое место для своего веселого заведения и будет ли его предприятие прибыльным.
   Он закинул руки за голову, зажав в кулаках длинную палку. Глаза его остались открыты, но зрачки закатились вверх, а белки помутнели, как скорлупа вареного яйца. Я усмехнулся, ожидая, что народ рассмеется тоже; но что-то страшное было в его слепой, кликушествующей позе, и никто не засмеялся. Мы услышали плеск реки и дуновения вечернего ветерка, хотя он был так слаб, что не тронул ни волоска на моей голове.
   Руки шарлатана резко упали, и вернулись на место его черные рыскающие зрачки.
   - Ответы таковы: "Да!" и "Да!" Новые бани будут стоять в полулиге от места, где мы сейчас находимся.
   - Ну, это нетрудно, - прошептала Бургундофара. - Весь городишко не занимает и лиги.
   - И вы будете иметь с них больше, чем когда-либо имели со старых, пообещал шарлатан. - А теперь, дорогие друзья, прежде чем вы зададите новые вопросы, я хочу поведать вам еще кое-что. Вы думаете, я пророчествовал ради тех денег, которые заплатила мне эта добрая женщина? Он подкинул медяки на ладони, потом составил их черным столбиком на фоне темнеющего неба. - Так вот, вы ошиблись, друзья мои! Глядите-ка!
   Он швырнул монеты в толпу, и, по-моему, их было гораздо больше, чем он получил от женщины. Началась дикая чехарда.
   - Ну все, теперь пойдем, - сказал я.
   Бургундофара покачала головой.
   - Давай дослушаем.
   - Дурные времена настали, друзья мои! Вы жаждете чудес. Магических исцелений и яблок, вырастающих на ели! И что же? Нынче утром я узнал, что некий чудотворец обходит деревни по Флуминию и направляется сюда. - Его взгляд пересекся с моим. - Я знаю, что сейчас он здесь. Так пусть он предстанет перед нами. Мы устроим для вас, друзья мои, состязание магический поединок! Покажись, приятель! Подойди к Цериксу!
   Толпа зашевелилась, по ней прокатился ропот. Я улыбнулся и покачал головой.
   - Ты, ты, добрый человек, - он ткнул пальцем в мою сторону. - Ты знаешь, что это такое - упражнять свою волю до тех пор, пока она не становится твердой, как стальная отливка? Гонять свой дух перед собой, точно нерадивого раба? Трудиться без устали, бесконечно, во имя награды такой далекой, что кажется, будто она вовсе недостижима?
   Я покачал головой.
   - Отвечай! Пусть все услышат!
   - Нет, - сказал я. - Я этим не занимался.
   - А следовало бы, если ты хочешь взять в руки скипетр Предвечного!
   - Я ничего не знаю о том, как взять в руки этот скипетр, - ответил я. По правде говоря, я уверен, что это невозможно. Если уж ты хочешь уподобиться Предвечному, вопрос в том, можно ли преуспеть, поступая иначе, чем Он?
   Я взял Бургундофару за руку и повел ее прочь. Мы шагали по какой-то узенькой улочке, как вдруг посох, который мне подарили в Гургустиях, сломался с громким треском. Я бросил оставшийся у меня в руке обломок в грязь, и мы двинулись дальше вверх по крутому подъему, тянувшемуся от набережной к "Горшку ухи".
   Выглядело сие заведение вполне прилично; я заметил, что собравшиеся в его зале ели почти столько же, сколько пили, а это всегда хороший знак. Когда трактирщик перегнулся через свою стойку поговорить с нами, я спросил его, найдется ли у него для нас ужин и уютная комнатка.
   - Конечно, найдется, сьер. Не вполне подходящая твоему положению, но лучше ты в Осе не найдешь.
   Я достал один из хризосов Идас. Он взял его, внимательно оглядел, словно удивляясь, и сказал:
   - Конечно, сьер. Ну да, разумеется. Встретимся утром, сьер, и я отдам тебе сдачу. Ужин, наверно, подать прямо в комнату?
   Я покачал головой.
   - Ага, значит, на стол. Ты, надо думать, предпочитаешь подальше от двери, от стойки и от кухни. Понимаю. Вон там, сьер, стол со скатертью. Подойдет?
   Я кивнул.
   - У нас есть любая пресноводная рыба, сьер. Свежепойманная. Наша уха славится повсюду. Камбала, лосось, копченый, соленый. Дичь, телятина, говядина, птица...
   - Я слышал, что в этой части света с едой неважно.
   - Неурожаи, верно, сьер. - Он, похоже, встревожился. - Уже третий год подряд. Хлеб очень дорог - не для тебя, сьер, но для голытьбы... Многие бедные детишки лягут сегодня спать натощак, поэтому возблагодарим судьбу, что нам не придется.
   - А свежий лосось у вас бывает? - спросила Бургундофара.
   - Только весной, боюсь. Тогда он идет на нерест, госпожа. В иное время его ловят лишь в море, и он не выдерживает перевозки так далеко вверх по реке.
   - Значит - соленой лососины.
   - Вам понравится, госпожа, я уверен. И трех месяцев не прошло, как мы засолили его на нашей кухне. О хлебе, фруктах и прочем не беспокойтесь. Все принесем в лучшем виде, и можете выбирать сами. У нас есть бананы с севера, хотя из-за повстанцев они здорово подорожали. Вино красное или белое?
   - Наверно, красное. А ты бы что посоветовал?
   - Я могу предложить любое из наших вин, госпожа. В моем погребе нет ни одной фляги, которой я бы не порекомендовал гостям.
   - Ну, тогда красное.
   - Очень хорошо, госпожа. А тебе, сьер?
   Мгновение назад я сказал бы, что не голоден. Теперь же я пускал слюнки при одном упоминании о еде; я никак не мог решить, чего мне хочется больше.
   - Фазан, сьер? У нас на птичнике есть прекрасный фазан.
   - Хорошо. А вот вина, пожалуй, не надо. Матэ. У тебя есть матэ?
   - Конечно, сьер.
   - Вот его я и буду пить. Давно его не пробовал.
   - Сию же минуту будет готово, сьер. Еще чего-нибудь?
   - Только завтрак пораньше утром; мы собираемся на пристань, чтобы отправиться в Нессус. Тогда же и рассчитаемся.
   - Все будет готово, и сдача, и добрый горячий завтрак - все будет готово поутру. Сосиски, сьер, ветчина и...
   Я кивнул и жестом отослал трактирщика. Когда он ушел, Бургундофара спросила:
   - Почему ты не захотел отужинать в своей комнате? Это было бы куда приятнее.
   - Просто я надеюсь кое-что выведать. И потому, что не хочу оставаться наедине с собственными мыслями.
   - Я буду с тобой.
   - Конечно, но лучше, когда вокруг много народу.
   - Что...
   Я дал ей знак замолчать. Мужчина средних лет, который ужинал неподалеку от нас, поднялся и бросил последнюю кость на тарелку. Теперь он со стаканом в руке шел к нашему столу.
   - Хаделин, - представился он. - Шкипер "Альционы".
   - Присаживайся, капитан, - кивнул я. - Чему обязан?
   - Слышал, как ты говорил с Кирином. Ты, значит, хочешь отправиться вниз по реке? У иных проезд дешевле, а у других, может быть, получше каюты. В смысле побольше и побогаче - чище ты не найдешь. Но быстрее моей "Альционы" - только патрули, и мы отходим завтра утром.
   Я спросил, сколько времени займет у него путь до Нессуса, и Бургундофара добавила: "А до моря?"
   - В Нессусе мы будем через день, хотя это зависит от ветра и от погоды. Ветер в это время года обычно легкий и попутный, но если мы попадем в раннюю бурю, придется вставать на якорь.
   - Понятное дело, - кивнул я.
   - В худшем случае доберемся послезавтра, к вечерне или чуть раньше. Высажу вас где скажете, по эту сторону хана. Там мы остановимся на пару дней на разгрузку-погрузку, а потом пойдем дальше вниз. От Нессуса до дельты мы обычно доходим за две недели, а то и меньше.
   - Прежде чем сесть на твой корабль, хотелось бы взглянуть на него.
   - Ничего такого, за что мне было бы стыдно, ты не найдешь, сьер. Я подошел к вам потому, что мы отходим рано, и если вам нужна скорость, вы ее получите. Вообще-то мы бы отчалили раньше, чем вы доберетесь до реки. Но если ты с ней спустишься сюда, едва встанет солнце, мы перекусим и тронемся вместе.
   - Ты ночуешь здесь, капитан?
   - Да, сьер. По возможности ночую на берегу. Как и все мы. Завтра ночью мы тоже пристанем где-нибудь, если на то будет воля Панкреатора.
   Подошел официант с нашим ужином, и трактирщик через весь зал переглянулся с Хаделином.
   - Прошу прощения, сьер, - сказал тот. - Кирину что-то нужно от меня, а вы, должно быть, проголодались. Увидимся утром.
   - Мы будем здесь, - пообещал я.
   - Лосось у них отменный, - сообщила мне Бургундофара, попробовав. - У нас на лодках имеется запас соленой рыбы, на случай, если ничего не ловится, но эта куда лучше. Я и не знала, как соскучилась по рыбе.
   Я сказал, что рад это слышать.
   - И я снова окажусь на корабле. Как думаешь, он хороший капитан? Готова спорить, с командой он - сущий дьявол.
   Кивком я предупредил ее, что Хаделин возвращается.
   Он снова отодвинул свой стул, и она спросила:
   - Не выпьешь со мной вина, капитан? Мне принесли целую бутылку.
   - Полстакана, за знакомство. - Хаделин бросил взгляд через плечо, потом повернулся к нам, едва заметно приподняв уголки губ. - Кирин только что предупреждал меня насчет вас. Сказал, вы дали ему хризос, каких он в жизни не видал.
   - Он может вернуть его, если хочет. Желаешь взглянуть на наши монеты?
   - Я моряк; мы знакомы с монетами разных стран. К тому же порою попадаются монеты из могильников. В горах, надо думать, полно могильников?
   - Понятия не имею. - Я послал хризос по столу.
   Хаделин рассмотрел его, попробовал на зуб и вернул обратно.
   - Чистое золото. Похож на тебя, смотри-ка, только у него стрижка покороче. Ты, наверно, и не замечал.
   - Нет, - сказал я. - Никогда не обращал внимания.
   Хаделин кивнул и встал, отодвинув стул.
   - Сам себя не обкорнаешь. До встречи утром, сьер, госпожа.
   Наверху, когда я уже повесил свой плащ и рубашку на крючки и умывался перед сном теплой водой, которую принесла трактирная служанка, Бургундофара сказала:
   - А ведь он сломал его, верно?
   Я понял, о чем она, и кивнул.
   - Ты должен был вступить с ним в состязание.
   - Я не маг, - сказал я, - но однажды участвовал в магическом поединке. И едва остался жив.
   - Ты же исправил той девчонке руку.
   - Это было не волшебство. Я...
   На улице затрубила раковина, послышались нестройные голоса. Я подошел к окну и выглянул наружу. Комната наша находилась на втором этаже, и с моей позиции открывался прекрасный вид над головами собравшихся. Посреди толпы, возле носилок, которые держали на плечах восемь мужчин, стоял давешний шарлатан с набережной. На мгновение мне показалось, что это мы с Бургундофарой вызвали его своим разговором.
   Увидев меня в окне, он снова протрубил в свою раковину, указал в мою сторону и, когда все взоры устремились на меня, воскликнул:
   - Воскреси-ка вот этого человека, приятель! Если же ты не можешь, то дело за мной. Могучий Церикс заставит мертвеца снова ходить по Урсу!
   Окоченелое тело, на которое он указал рукой, распростерлось на носилках наподобие поверженной статуи.
   - Ты считаешь меня своим соперником, могучий Церикс, - крикнул я, - но у меня нет таких притязаний. Мы просто остановились в Осе по пути к морю. Завтра мы покинем этот город.
   Я закрыл ставни и запер их на засов.
   - Это был он, - сказала Бургундофара. Она уже разделась и стояла, склонившись, над умывальником.
   - Да, он, - откликнулся я.
   Я ждал, что она снова станет упрекать меня, но она лишь произнесла:
   - Мы избавимся от него, как только отчалим. Хочешь меня сегодня?
   - Наверно, чуть позже. Мне надо подумать. - Я вытерся и забрался в постель.
   - Тогда тебе придется будить меня, - сказала она. - От вина меня что-то клонит в сон.
   - Разбужу, - пообещал я, и она скользнула ко мне под одеяло.
   Сон уже сомкнул мне веки, когда топор мертвеца распахнул нашу дверь и он ввалился в комнату.
   31. ЗАМА
   Сперва я не понял, что это мертвец. В комнате было темно, в тесном маленьком коридорчике за дверью - не многим светлее. Я уже почти спал; с первым ударом топора я открыл глаза, и когда его лезвие прорубило дверь на втором ударе, я увидел только тусклый блеск стали.
   Бургундофара завизжала, а я скатился с кровати, пытаясь нашарить оружие, которого у меня уже не было. На третьем ударе дверь подалась. На мгновение силуэт мертвеца обрисовался на фоне дверного проема. Топор обрушился на пустую кровать. Рама ее сломалась, и вся конструкция с грохотом рухнула на пол.
   Будто ожил тот бедный доброволец, которого я убил много лет назад в нашем некрополе; страх и чувство вины парализовали меня. Разрезая воздух, топор мертвеца просвистел над моей головой, точно заступ Хильдегрина, и с глухим стуком, похожим на пинок великана, ударил по оштукатуренной стене. Слабый свет, проникавший из коридора, на мгновение погас - это Бургундофара выбежала из комнаты.
   Топор снова ударился о стену, менее чем в кубите от моего уха. Холодная, как змея, рука мертвеца, от которой несло разложением, коснулась моей руки. Я сцепился с ним, без всякого расчета, повинуясь слепому инстинкту.
   Появились свечи и лампа. Двое почти голых мужчин вывернули из руки мертвеца топор, а Бургундофара приставила нож к его горлу. За ней вырос Хаделин, держащий в одной руке морскую саблю, а в другой - подсвечник. Трактирщик поднес лампу к лицу мертвеца и выронил ее.
   - Он мертв, - сказал я. - Ты наверняка видел такое и раньше. То же самое случится в свое время и с тобой, и со мной.
   Я выбил из-под мертвеца ноги, как учил нас некогда мастер Гурло, и тот рухнул на пол рядом с погасшей лампой.
   - Я ударила его ножом, Северьян, - выпалила Бургундофара, - но он не... - Она замолчала, чтобы не заплакать от страха. Рука, в которой она держала нож, заметно дрожала.
   Я было обнял ее, но тут кто-то вскрикнул:
   - Берегись!
   Мертвец начал медленно подниматься на ноги. Глаза его, сомкнутые, пока он лежал на полу, открылись, хотя взгляд был бессмысленным взглядом трупа и одно веко едва поднималось. Из узкой раны в боку сочилась темная густая кровь.
   Хаделин шагнул вперед и замахнулся саблей.
   - Постой! - сказал я и перехватил его руку.
   Пальцы мертвеца потянулись к моему горлу. Я дотронулся до них, не испытывая больше ни страха, ни даже отвращения. Вместо этого я чувствовал неимоверную жалость к нему и ко всем нам, зная, что все мы в какой-то степени мертвы и бродим в полусне, тогда как он крепко заснул. Но разве мы, в отличие от него, слышим пение жизни внутри и вокруг нас?
   Его руки безвольно обвисли по бокам. Я ударил его в грудь правой ладонью, и через нее хлынула жизнь, да так, что мне показалось, будто каждый мой палец распустился словно бутон. Сердце мое преобразилось в могучий двигатель, который готов был работать вечно и каждым ударом сотрясать весь мир. Я никогда не ощущал себя таким живым, как в тот миг, когда возвращал жизнь ему.