Вулф Джоан. Сделка

   «О Господи, чего они только не знают, эти английские лорды», — подумала я со смешанным чувством зависти и сарказма.
   — А моя матушка, — продолжал Сэйвил, — устраивала здесь пикники для своих приятельниц. Они пили шампанское и воображали себя нимфами, сидящими на берегу Эгейского моря, или кем-то в этом роде.
   В его легкой насмешливости не было злости, и я не удержалась от смеха, представив этих нимф.
   Он с одобрением посмотрел на меня и улыбнулся. Но роль чичероне не давала графу покоя, и он заговорил опять:
   — Там внутри бассейн в римском стиле. Мои племянники иногда купаются в нем, но, конечно, предпочитают озеро.
   Его слова немного испугали меня.
   — В озере? Они умеют плавать?
   — Конечно. Наша семья многие века живет рядом с большой водой. Как же мы можем не уметь плавать? Порой я думаю, что мы вообще произошли от рыб.
   На этот раз я не засмеялась.
   — Мой сын совсем не умеет, — сказала я.
   — Ну и что? Научим его совместными усилиями. И вообще, Гейл, оставьте ваше беспокойство. Постарайтесь расслабиться хотя бы ненадолго и как следует отдохнуть, дорогая. Обещаю, что за Никки будут хорошо присматривать.
   Я немного успокоилась после его слов, хотя одно из них — «дорогая» — повергло меня в смущение. Что же касается его любезного предложения расслабиться и отдохнуть, то, к сожалению, человек не волен приказать себе сделать это. То есть приказать-то он может, но вот получится ли, один Господь знает.
   Мы медленно ехали дальше, и еще одно здание привлекло мое внимание: скромный коттедж, наполовину из камня, наполовину из дерева, окруженный кустами боярышника и невысокой изгородью, выкрашенной белой краской. Для моего глаза зрелище более привычное.
   — Какой прелестный дом! — не удержалась я от восклицания. — Здесь живет кто-нибудь из ваших арендаторов?
   — Нет, он входит в парковый ансамбль, — ответил Сэйвил. — Построен при моем деде: тогда подобные безыскусные дома вошли в моду. Когда мы были мальчишками, Джон и я, то часто убегали сюда в летнее время. Воображали себя Робинзонами Крузо и прочими жертвами кораблекрушения и отшельниками. Ловили рыбу и сами себе готовили пищу.
   Мне пришлось сделать немалое усилие, чтобы представить себе лорда Сэйвила, сидящего с удочкой на берегу или жарящего на костре рыбу.
   Глядя на удаляющийся коттедж, я не могла не подумать о многих семьях — не говоря уж о моей собственной, — для которых возможность жить в подобном доме показалась бы чудесной сказкой, а здесь он служит детям для игр или вообще пустует. И, подумав так, я лишний раз ощутила ту пропасть, что лежит между мной и этим красивым человеком с вожжами в руках.
   Сэйвил только что упомянул о своем кузене, и мне захотелось побольше узнать о Джоне Мелвилле.
   — Его отец — младший брат моего, — рассказывал Сэйвил. — Он был убит во время войны в Северной Америке, и Джон, по существу, вырос здесь, в Сэйвил-Касле. А сейчас он не просто мой управляющий, но друг и помощник. Кроме того, единственный законный наследник… После смерти моего ребенка…
   Озеро, вдоль которого мы ехали, внезапно сузилось, куда-то отступило, и я увидела, что мы уже движемся по берегу реки, усеянному валунами. Колесо нашей коляски задело один из них, и меня кинуло в сторону Сэйвила. Я постаралась немедленно восстановить прежнее положение, но в левой половине тела осталось ощущение жара… И опасности. Впрочем, уже не новое для меня.
   — По этой реке, — сказал Сэйвил, — можно добраться до Темзы. Правда, летом она местами пересыхает.
   — Но сейчас кажется такой полноводной.
   — Да. — Он нахмурился. — Мельница уже недалеко.
   Вскоре мы подъехали к ней, и я отметила, что в отличие от прочих сооружений это выглядело вполне обычно: запруда, водопад, мельничное колесо — все как на любой другой мельнице. И — тук-тук — равномерные звуки вращающегося колеса, множество уток на пруду.
   Две повозки стояли под сенью большого вяза, и двое мужчин замерли в задумчивой позе возле своих лошадей.
   Их безучастность сменилась живейшим интересом, когда они увидели Сзйвила, выпрыгнувшего из коляски.
   Толстый мельник в обсыпанной мукой одежде, похожий на всех мельников на свете — и в книгах, и в жизни, — вышел навстречу Сэйвилу.
   — Милорд! — воскликнул он с выражением немыслимой радости на лице и в голосе. — Как хорошо, что вы опять с нами!
   — Присмотрите за лошадьми, Гейл, — сказал граф и направился к дверям, в которых стоял мельник.
   Они говорили совсем недолго, и даже с того места, где я находилась, было прекрасно видно, как изменился в лице толстяк. Он пытался что-то возражать, но Сэйвил отвернулся от него и знаком показал двум мужчинам, стоявшим под вязом, чтобы те приблизились.
   Разговор продолжился уже между четырьмя мужчинами. После его завершения мельник показался мне похудевшим, а два других собеседника — повеселевшими. Через минуту Сэйвил уже сидел рядом со мной, приняв из моих рук вожжи.
   — Он обманывает тех, кто пользуется его услугами? — поинтересовалась я.
   — Его услугами пользуются все, кто живет поблизости! Это единственная мельница в округе! — резко ответил Сэйвил и добавил с непривычной для меня горячностью:
   — Бог мой, Гейл! Я начинаю думать, что жадность — самый страшный порок в нашем мире и от него больше всего бед!
   — Вероятно, вы правы.
   — Ну, зачем, спрашивается, — продолжал он так же горячо, — этому человеку наживаться на обмане? Я хорошо плачу ему, у него добротный дом, жена и ребенок сыты. Он живет куда лучше многих здешних фермеров, благополучив которых зависит от погоды, от урожая, от цен на зерно и много еще от чего. И этих людей, своих соседей и, возможно, друзей, он постоянно норовит обмануть!
   — Милорд, — вздохнув, сказала я, по-прежнему глядя на дорогу, — я всегда верила в первородный грех. Думаю, весьма часто нам, людям, не нужна даже причина, чтобы грешить. Пороки заложены в самой натуре человека. Вот почему я ценю таких людей, как мой покойный муж. Как мой сын… Людей, чистых сердцем, кому Христос обещал царство Божие на земле.
   Едва слышно Сэйвил произнес:
   — Вы очень сильно любили своего мужа, Гейл.
   Это не прозвучало как вопрос, да я и не стала бы на него отвечать.
   «Милый Томми, — мысленно произнесла я, — милый Томми, твое сердце было поистине золотым».
   В молчании мы переехали по гулкому мосту через реку.
   — Недалеко отсюда, вверх по течению, — сказал Сэйвил, вновь входя в роль чичероне, — находится выложенный ракушками грот. Его соорудил мой дед, который приятельствовал с самим Хорасом Уолполом[Уолпол, Хорас (1717-1797) — английский писатель, один из создателей так называемого готического романа. Это было время повального увлечения готическими романами.
   Я тоже любила этого писателя, но не могла, к сожалению, ничего воздвигнуть в его честь.
   Теперь мы въехали в настоящую лесную чащу.
   — А здесь, — сообщил Сэйвил (он прямо как летний Санта-Клаус — все время преподносил мне подарки), — находятся пещера отшельника и шалаш из живых деревьев.
   Этот парк начинал представляться мне бесконечным, хотя Сэйвил утверждал, что его размеры вполне обычны для такого поместья.
   — Сколько лет вы носите титул, милорд? — спросила я.
   — Одиннадцать. Он достался мне, когда я достиг совершеннолетия.
   — Вы показываете мне плоды трудов ваших отца и деда. А что сделали вы?
   Я имела в виду еще какую-нибудь пещеру или на худой конец индейский вигвам, но он совершенно серьезно ответил:
   — Я, как уже говорил раньше, перестроил конюшни, а также занимаюсь ремонтом хозяйственных построек. — И добавил с усмешкой:
   — А еще я вовсю усовершенствую ватерклозеты.
   Если граф Сэйвил думал смутить или удивить меня, то ему это не удалось. Я охотно поддержала его, сказав:
   — Что ж, это весьма нужное дело.
   Ответом мне была очередная улыбка.
   — Ваша жена, — сказала я вдруг, сама не знаю зачем, — наверное, очень любила этот парк?
   — Моя жена, — сдержанно ответил он, — вообще не любила сельскую местность и большую часть времени проводила в Лондоне.
   «Ну и что здесь такого?» — подумалось мне. Это вовсе не говорит о неудачном браке, хотя лично я не смогла бы жить в разлуке с любимым супругом. А в общем, какое мне до всего этого дело? Зачем я лезу со своими дурацкими вопросами?
   Лес остался позади, и дорога снова шла по открытой местности — ярко-зеленые луга и редкие деревья на них. Но что это? По обеим сторонам дороги мирно паслись овцы и олени. Да, олени — прекрасные, гордые, с огромными печальными глазами.
   — Боже, какая красота! — вырвалось у меня.
   Мой возглас заставил Сэйвила внимательно вглядеться в мое лицо, и на этот раз мне удалось выдержать его взгляд. Но какой ценой! Все внутри у меня словно перевернулось.
   — Что за мирная картина! — продолжала я, стараясь успокоиться.
   Он кивнул и заговорил о постройке моста, который соединит парк с островом. Я приняла самое деятельное участие в обсуждении проекта.
   Этой темы нам хватило на всю обратную дорогу. Сделав круг по парку, мы вновь оказались на дамбе, ведущей к стоящему на острове замку. Когда въезжали в ворота, Сэйвил сказал не допускающим возражений тоном:
   — После обеда я покажу вам сад, он позади замка.
   Опять нечто напоминающее объятие, когда граф высаживал меня из коляски, и вот мы в холле, где, к счастью, никого нет.
   — А сейчас я хотела бы пойти к Никки, — сказала я Сэйвилу. — Посмотреть, как он там…
   — Конечно, — сразу ответил он и взглянул на огромные напольные часы, стоящие у стены. — Дети как раз готовятся к обеду. Я провожу вас.
   Мы прошли через анфиладу небольших комнат, которые, судя по меблировке, служили гостиными, и попали в коридор, где, как я помнила, находились спальни, в том числе и моя — в самом конце коридора возле довольно узкой лестницы, у которой мы и остановились.
   — Лестница ведет прямо на третий этаж, где находятся детские комнаты, — сказал Сэйвил. — Я подумал, вам будет приятно знать, что вы почти рядом с Никки.
   — Спасибо, милорд.
   Он уже ступил на лестницу.
   — Идите за мной, Гейл, наверх.
   — А куда я попаду, если пойду вниз? — спросила я.
   — Эти ступеньки ведут в мои покои, — ответил он, не оборачиваясь.
   И я поняла, что именно смутило леди Реджину в расположении спальни, выбранной для меня Сэйвилом.

Глава 14

   Детские комнаты занимали чуть ли не треть всего этажа. Та, в которую мы вошли, была заполнена игрушками для всех возрастов и на любой вкус. Но все это я разглядела и поняла не сразу, потому что какое-то время мысли мои были заняты услышанной от Сэйвила новостью.
   Только потом я увидела деревянных коней, кукольный домик, огромное количество кукол, кубики, мячи и громадный стол в центре комнаты.
   — Дядя Ральф! Дядя Ральф! — бросились к Сэйвилу племянники.
   Я оглянулась в поисках Никки и не сразу увидела его в дальнем углу. Он стоял перед широкой доской, на которой размещались оловянные солдатики. Десятки, если не сотни солдатиков!
   Увидев меня, он подбежал ко мне, обнял, но сразу же вырвался из моих рук и, глядя восторженными глазами, начал возбужденно говорить:
   — Ты посмотри, там у Тео настоящая битва при Ватерлоо! Английские войска, и прусские, и французские! Прямо как живые! Мы расставили их, как показано на карте.
   Он схватил меня за руку и тянул, чтобы я увидела картину во всех подробностях.
   Голос маленькой девочки заставил меня обернуться.
   — Меня! — кричала она, подбежав к Сэйвилу. — Поднимай!
   — У тебя разве нет ножек, Каро? — увещевал он ее, сажая себе на плечо. — Ты ведь умеешь ходить сама.
   — Ходи! — требовала маленькая Каролина. И Сэйвил выполнил ее приказ.
   Потом он обратился к женщине, которую я не сразу заметила, осведомился о ее самочувствии и о том, все ли в порядке с детьми. Это была мисс Эллеридж, гувернантка, состоящая при девочках, — женщина, возраст которой трудно было сразу определить, с волосами, тронутыми сединой, и добрым морщинистым лицом.
   — …А здесь, посмотри, мама, — продолжал Никки, — это бельгийские солдаты, их ведет в бой принц Оранский!
   — Поздоровайтесь с милордом, дети, — сказала мисс Эллеридж трем девочкам, которые держались вместе.
   Я поняла, что это дочери покойного Джорджа, и, не отходя от Никки и его солдат, внимательно посмотрела на юные создания, появившиеся на свет Божий от союза, который по всем меркам, Божеским и человеческим, не должен был состояться. Так я считала.
   На свое счастье, девочки больше походили на отца, чем на мать. При всем моем отвращении к Джорджу Мелвиллу я не могла не признать, что он был красив. То же самое можно было сказать и о его дочерях: все три унаследовали от отца привлекательную внешность и вялый, бесцветный голос… Впрочем, быть может, в оценке последнего я слишком пристрастна.
   — Мама, — услышала я обиженный голос Никки, — ты совсем не слушаешь!
   Я виновато улыбнулась:
   — Прости, дорогой, должна признаться, что солдаты и сражения никогда особенно не увлекали меня.
   — А я люблю солдат! — заявила Каролина, уже спущенная с плеч Сэйвила и стоящая на собственных ногах. — Больше, чем кукол!
   — И я! — вдруг сказала Джейн, одна из дочерей Гарриет и Джорджа, которую сейчас держал за руку Сэйвил.
   «Лучше бы твоя мать любила солдат и вышла за кого-нибудь из них замуж!» — желчно подумала я, а вслух сказала, обращаясь к детям:
   — Тут столько игрушек, что хватит не только вам, но и всем солдатам и даже генералам, которые у Тео.
   Некоторые из детей рассмеялись, другие посмотрели на меня серьезно и задумчиво.
   — Тео говорит, в шкафу их еще больше, — сообщил мне Никки.
   — Давай все покажем твоей маме, — великодушно, с хозяйской интонацией предложил Тео.
   Следующие полчаса или больше мальчики водили меня по огромной детской, как по музею, доставая из шкафов и с полок игрушки, шахматы, шашки, кости для игры в триктрак⁵, подробно объясняя их назначение, а иногда и демонстрируя, как ими играть. Закончилась экскурсия тем, что Каролина великодушно раскрыла передо мной свой персональный шкафчик с куклами.
   — А где мистер Уилсон? — спросил Сэйвил у гувернантки, и та сказала, что молодой человек пошел поговорить с леди Реджиной.
   Еще какое-то время Сэйвил беседовал с девочками Гарриет и без особого успеха сдерживал Каролину, которая не отставала от него, а потом предложил Никки показать мне свою комнату. Сам он тоже пошел с нами.
   Мы прошли через классную комнату, где стоял большой круглый стол, такой старый, что, казалось, он вырос много веков назад прямо из пола, как гриб.
   Сэйвил объяснил мне, что от этих двух комнат — классной и игровой, как спицы от втулки колеса, отходят четыре коридора, ведущие в спальни мальчиков, и такие же коридоры с другой стороны — в спальни девочек. И, конечно, здесь же комнаты их наставников, нянь и горничных.
   Все это было, наверное, достаточно интересно, но я думала о другом: о том, что Сэйвил, это видно сразу, по-настоящему любит детей, умеет с ними обращаться и находить общий язык. Конечно, пришло мне в голову, эта любовь должна быть у него в крови, иначе разве мог бы род Сэйвилов продолжаться более восьми веков.
   Но тогда почему он не торопится с женитьбой и даже, если верить словам Джона Мелвилла, просто не считает нужным вступать в брачные отношения? Мешает память об умерших шесть лет назад жене и ребенке?
   Но, возможно, все обстоит не совсем так, как рисует кузен и пока что единственный наследник Сэйвила? Быть может, свои надежды Джон Мелвилл выдает за действительность?..
   Было приятно, что спальня Никки не слишком отличалась от его комнаты в нашем, теперь уже бывшем доме. Мне показалось, что она даже чуть меньше по размеру, и ничего похожего на роскошь и прочие излишества в ней не наблюдалось. Не то что в моей нынешней спальне.
   Сравнительно недолгого пребывания в детской оказалось достаточно, чтобы я признала в душе: Сэйвил был тысячу раз прав, убеждая меня, что Никки будет хорошо здесь, с детьми, среди моря игрушек, под наблюдением наверняка неплохих наставников.
   Когда мы вернулись в игровую комнату, мистер Уилсон был уже там, и мне понравились его серьезный вид, вдумчивые глаза. Они вызывали доверие. Я успела шепнуть ему, что Никки не умеет плавать, и он заверил меня, что не спустит с него глаз во время прогулок возле озера.
   Я готова была сколь угодно долго находиться в этой комнате, но мисс Эллеридж дала понять, что для детей наступило время обеда и нам следует удалиться. Что мы и сделали.
   Возле коридора, ведущего в мою комнату, Сэйвил сказал:
   — Наш обед подадут через час. Ждем вас, как обычно, в гостиной.
   — Хорошо, милорд.
   Он продолжил спуск по лестнице, а я прошла по коридору в свою спальню.
 
   К обеду я надела свое старое желтое платье из муслина. Кроме него, было еще голубое, его я уже надевала.
   Горничная, которую леди Реджина прислала мне в помощь, не сумела скрыть удивления, увидев давно вышедший из моды наряд.
   — Знаю, — уныло ответила я на ее озадаченное молчание. — У меня есть еще только одно платье, немного лучше, но не могу же я надевать его каждый вечер, верно?
   Я стояла перед большим зеркалом, оправляя платье. Простой вырез и пышные рукава определенно были из вчерашнего дня.
   — Вам бы нужно бархатную ленточку на шею, мэм, — сказала девушка. — Они сейчас в моде. Особенно если приколоть к ней какую-нибудь брошку. Есть у вас брошка?
   Я одарила ее благодарной улыбкой:
   — Спасибо за совет. Есть камея, доставшаяся мне от матери. А вот лента…
   — Я сбегаю принесу красивую ленту, и мы посмотрим, мэм. Хорошо?
   Не дожидаясь ответа, она направилась к двери.
   Небольшое дополнение, внесенное в туалет, пришлось мне по вкусу, и я отправилась на обед, чувствуя себя гораздо более уверенно.
   Все члены семейства, за исключением Сэйвила, уже собрались в гостиной возле бронзовой статуи короля Якова. Первым меня заметил и приветствовал Роджер.
   — Миссис Сандерс, — сказал он доверительно, — как приятно снова видеть ваше привлекательное лицо. Мы так устали от лицезрения друг друга, что появление кого-либо, не носящего имя Мелвилл или Девейн, кажется просто даром небес!.. О Господи, — шутливо осадил он сам себя. — Я, видимо, опять сказал что-то не вполне приличное!
   — Роджер! — с упреком проговорил Джон Мелвилл и, повернувшись в мою сторону, поинтересовался, как мне понравилась поездка по парку.
   — Изумительно, — ответила я с энтузиазмом. — Лорд Сэйвил пытался принизить его великолепие, сказав, что этот парк уступает многим другим по размерам, но, по-моему, его сиятельство скромничает.
   — Конечно, вам есть с чем сравнить, — ядовито заметила Гарриет. — Вы ведь бывали в стольких замках.
   Никто не обратил внимания на ее выпад, и я в том числе: что взять с беременной женщины, к тому же вдовы?..
   — Милый Ральф, — с легким смешком сказала леди Реджина, — он так привязан к нашему парку, так любит его, что боится лишний раз похвалить, чтобы, не дай Бог, не сглазить.
   Я от души рассмеялась, и в этот момент Сэйвил вошел в комнату. Наши взгляды встретились, и мне показалось, что через всю комнату пролетели яркие искры, которых присутствующие не могли не заметить.
   Вслед за ним в дверях появился дворецкий и, обращаясь к леди Реджине, сообщил, что обед подан. На очереди была церемония следования к обеденному столу.
   Граф Сэйвил предложил руку Гарриет, и, когда та поднялась с кресла, стала особенно заметна ее округлившаяся талия. Роджер сопровождал Реджину, чья талия была не менее располневшей; Джон Мелвилл предложил свои услуги мне.
   — Что-нибудь слышно о вашем отце, Гарриет? — спросила леди Реджина, когда все уже сидели за круглым столом и суп был разлит по тарелкам.
   — Да, как раз сегодня я получила от него письмо, — ответила Гарриет, пристально вглядываясь в содержимое тарелки и беря в руку ложку. — Дела задержат его дольше, чем он предполагал.
   — Благодарение Богу, — пробормотал себе под нос Джон Мелвилл, и отражение этого чувства можно было прочесть на лицах всех Мелвиллов, сидящих за столом, включая Сэйвила.
   Гарриет, правильно истолковав наступившее молчание, обиженно уткнулась в тарелку, и мне стало жаль ее. В конце концов, люди не виноваты в том, что Всевышний создает одних более приятными, а других менее.
   Разговор за столом продолжался. Леди Реджина спросила меня, как себя чувствует мой сын в новой для него обстановке.
   — Вполне терпимо, благодарю вас, — ответила я и отложила ложку, потому что суп оказался слишком сильно приправлен куркумовым корнем, чесноком и различными пряностями.
   Теперь я могла более подробно поведать Реджине о том, какое впечатление произвели на моего сына солдатики, принимающие участие в битве при Ватерлоо, и какую роль в этой битве сыграл ее сын Тео.
   — Он все со своими солдатами! — воскликнула его мать. — Откуда в нем такие кровожадные наклонности? Во всяком случае, не от отца.
   — Это наследие Мелвиллов, дорогая, — сказал Роджер. — Наш род всегда отличался воинственностью. Для каких целей, как ты думаешь, был воздвигнут хотя бы этот замок с его башнями и бойницами?
   Леди Реджина нахмурилась.
   — И ты кровожаден, Роджер? — спросила она не то в шутку, не то всерьез.
   — Конечно. И Джон тоже.
   — Все мальчики любят играть в солдатики. — Сэйвил попытался немного смягчить категоричность Роджера. — Но это вовсе не означает, Джинни, что твой Тео, когда подрастет, станет кавалерийским офицером.
   Я тоже захотела утешить леди Реджину и сказала, что мой Никки проявил не меньший интерес к военным делам, чем ее сын.
   — Вполне понимаю мальчиков, — подхватил Сэйвил. — И причина, по-моему, вовсе не в кровожадности, о которой толковал Роджер, а совсем в другом. Привлекают порядок, стройность системы. Как в математике, например. Ну и, разумеется, притягательность подвига, отваги, мужества.
   — Возможно, ты прав, Ральф, — сказала успокоившаяся Реджина. — Знаете, — с улыбкой обратилась она ко мне, — мой брат и сам до сих пор играет в солдатики.
   — О, неужели? — вежливо удивилась я.
   — Только это один из моих тщательно скрываемых секретов, — сказал Сэйвил. — Полагаюсь на ваше умение хранить их, мэм.
   — Постараюсь, сэр, — ответила я, не глядя на него.
   Чересчур насыщенный пряностями суп уже убрали, его сменила рыба — тушеный карп. Бокалы были снова наполнены красным вином.
   — А как насчет вырезания бумажных кукол, Ральф? — спросил Роджер. — Уже оставил это занятие?
   — Вовсе нет. Но Каролина больше полюбила игры мальчиков, и у меня не стало компаньона. Вот разве девочки Гарриет.
   Та бросила на него осуждающий взгляд.
   — Мои дочери не станут заниматься всякой чепухой. Они будут изучать буквы и числа, а также учиться рисовать и играть на музыкальных инструментах.
   — Это похвально, — примирительно произнес Сэйвил.
   Мне показалось, что он немного обижен, и захотелось защитить его. Поэтому я ляпнула первое, что пришло в голову.
   — Все дети должны играть, — выдала я мудрую фразу, чем, конечно, немедленно, вызвала огонь на себя.
   Гарриет, подняв голову от тарелки, окинула меня презрительным взглядом:
   — Ну да, вы же большой знаток в деле воспитания детей! Во всяком случае, как их делать, вы знаете неплохо. А еще лучше — как их обеспечивать.
   Наступила тишина. Роджер попытался что-то сказать, но я внезапно поняла, что с меня достаточно выходок этой женщины.
   — Леди Девейн, — перебила я его, — не знаю, какие горькие обстоятельства вашей семейной жизни так озлобили вас, но могу заверить: я к ним ни в коей мере не причастна. Если вы думаете, что у меня была связь с вашим покойным мужем, то ошибаетесь. Что же касается моего замужества, то позвольте сообщить вам: оно было счастливым, мой сын родился в любви, и я знать не знаю, почему лорд Девейн изволил одарить его такой суммой, которую, впрочем, как вы слышали, я принимать не собираюсь. Вполне возможно, но это лишь мои предположения, что, поступая так, он хотел расплатиться за что-то, чего ни я, ни вы знать не можем. И что произошло, как видно, до нашего с ним знакомства.
   Произнеся эту тираду, я отодвинула свою тарелку и наклонилась вперед, к сидящей напротив меня Гарриет.
   — А теперь скажу главное, — произнесла я звенящим голосом. — Если вы посмеете нарушить покой моего сына своими домыслами относительно его и лорда Девейна, я сделаю все, что в моих силах, чтобы жизнь показалась вам по-настоящему горькой.
   Не знаю, как Гарриет, но я и сама была напугана зловещими нотками, прозвучавшими в моем голосе.
   Снова напряженная тишина повисла в воздухе. Я заметила легкую улыбку на губах одного из лакеев, стоящих возле буфета. Она появилась и сразу же уступила место вежливому безразличию.
   — Браво! — раздался возглас.
   Это был Джон Мелвилл.
   Глаза Роджера блестели от возбуждения и любопытства.
   — Ну, что ты скажешь, Гарриет? — спросил он. Ее чуть косящие глаза с тревогой впились в меня.
   — Надеюсь, вы поняли, моя угроза не пустой звук, — повторила я. — Больше я предупреждать не стану…
   Она отвела взгляд. Мне почему-то показалось, что она думает сейчас о моей тетушке Маргарет, которую считает колдуньей, о ее таинственных снадобьях, в которых я, возможно, тоже знаю толк.