Вулф Джоан. Сделка

   — Я поняла вас, — пробормотала она в конце концов.
   Сэйвил произнес холодно и спокойно, обращаясь к дворецкому:
   — Пожалуй, можно подавать следующее блюдо, Пауэлл.

Глава 15

   После обеда женщины удалились в гостиную, мужчины остались в столовой за своим портвейном. На этот раз я не извинилась и не ушла к себе, а погрузилась в разговор а детях с леди Реджиной. Мы обменивались с ней различными историями и происшествиями из их жизни, сводящимися к тому, как непросто быть матерью. Гарриет сидела на некотором отдалении от нас, перед камином, не сводя глаз с решетки.
   К своему удивлению, я чувствовала себя легко с сестрой Сэйвила. Меня сблизило с ней ее отношение к детям. В отличие от многих знатных дам она не перепоручала их — я это ясно видела — заботам нянь, горничных и наставников, но принимала самое деятельное участие в воспитании. Рассказала она немного и о себе.
   — Да, я выросла здесь, в Сэйвил-Касле, в роскошном замке. Дом, где я живу сейчас, не идет с ним ни в какое сравнение — просто жилище обыкновенного джентльмена среднего достатка. Не хочу сказать, что мой муж беден, но и богатым его не назовешь. Мои дети, только приезжая сюда, знакомятся с жизнью тех, кого принято называть знатью…
   Я подумала, что по сравнению со мной она и ее муж все равно богаты, как небезызвестный Крез.
   — Девейн-Холл тоже не выглядит так, как Сэйвил-Касл, — впервые вступила в беседу Гарриет. — Но папа вложил в него большие деньги. — Она поджала губы и стала слегка походить на бульдога. — Поэтому несправедливо, что он достанется Роджеру.
   Я обратила внимание, что речь у нее правильнее, чем у отца, и только позднее узнала: Гарриет окончила хорошую школу в Бате, где ее учили, помимо всего прочего, правильному произношению и хорошим манерам. Учили, да недоучили; исправили речь, но не душу.
   Вскоре мужчины появились в гостиной, и Сэйвил повторил свое предложение показать мне розарий, пока окончательно не стемнело.
   — Вначале я пойду пожелать Никки спокойной ночи, — сказала я, бросая полный надежды взгляд на дверь, словно та могла помочь мне скрыться, избежать того, чего я и хотела, и боялась.
   И все же у меня была мысль: после прощания с сыном ускользнуть в собственную спальню и запереться там.
   Мои смелые планы расстроила леди Реджина.
   — Зачем же подниматься туда? — сказала она. — Мне уже не так легко это дается.
   — Конечно, — не могла я не согласиться. — И леди Девейн тоже, — добавила я со всей возможной доброжелательностью. — Но я могу…
   — Ах нет, — сказала леди Реджина, — не утруждайте себя. Я сейчас скажу, чтобы их всех привели сюда.
   И она сделала это.
   Семеро детей заполнили гостиную, и я с трудом расслышала, как мой Никки пожелал доброй ночи. Он показался мне уже иным — не таким, каким я видела его утром, когда мы ехали сюда.
   Мой сын выглядел старше. Да, он повзрослел за один этот день.
   Как только дети покинули комнату, Сэйвил еще раз предложил показать мне розарий, расположенный позади замка. С дрожью в голосе, которую всячески старалась скрыть, я ответила согласием, а все присутствующие, как мне почудилось, сделали вид, что ничего не заметили.
   — Розарий и сад при кухне, — словоохотливо объяснял мне Сэйвил, когда мы вышли из задней двери холла, — устроены в стенах, окружающих замок. Остальные сады, их еще несколько, не считая парка, в котором мы уже побывали, расположены вне стен замка. Их осмотр мы оставим на другие дни, хорошо?
   Я молча выразила согласие.
   Мы прошли по террасе, затем спустились по каменным ступенькам на брусчатую дорожку, проложенную, как я узнала позже, вокруг всего дома. По обеим сторонам ее были высажены кусты голубой лаванды и еще какие-то неизвестные мне растения — группами и поодиночке; они обрамляли разбросанные вокруг небольшие валуны, создавая видимость естественного природного ландшафта. Но вот мы обогнули дом, миновали живую изгородь, прошли под аркой, увитой розами, и ступили в розарий.
   Удивительное впечатление — с первых же мгновений все представшее перед моими глазами показалось причудливым созданием природы, хотя таковым быть не могло. Не могли розы сами по себе вырасти на древних стенах или на входной арке, не могли так затейливо распределиться по огромному пространству, гармонично перемежаясь цветами мака, герани, аконита. Розы были всевозможных цветов и оттенков: алые, пурпурные, коралловые, карминные, а также белые, бледно-желтые, лиловые.
   Мы остановились, вдыхая их аромат.
   — Великолепно, милорд, — сказала я совершенно искренне. — Все в вашем доме устроено продуманно и с большим вкусом.
   Сэйвил не скрыл, что ему понравились мои слова.
   — Это все результат соединения вековых традиций и вкусов многих поколений, — ответил он очень серьезно.
   И мне было приятно хотя бы так выразить ему признательность за все, что он сделал для меня. Но в глубине души я понимала, что этим все не кончится. Нет! Я давно уже стояла на наклонной плоскости и сначала едва заметно съезжала по ней, теперь же движение значительно убыстрилось, причем не посторонние силы, а я сама увеличивала скорость.
   Мы продолжали идти в глубь сада, любуясь цветами, упиваясь их ароматом, и в то же время оба знали, что он позвал меня сюда, а я согласилась пойти вовсе не для этого.
   Остановившись у старинной стены, мы смотрели, как садится солнце, освещая крыши и трубы замка.
   Сэйвил положил руки мне на плечи, осторожно повернул спиной к стене. Заходящее солнце освещало его лицо, золотило и без того золотистые волосы, смуглую кожу. Оно было безупречно, его лицо, даже в беспощадных лучах солнца. Но выражение этого лица не было сейчас мягким, спокойным — в нем чувствовалась напряженность.
   Я замерла.
   — Мне не удается выбросить из головы мысли о вас, Гейл, — сказал Сэйвил. — Они преследуют меня по ночам, а днем вторгаются в мои дела.
   — О, неужели? — произнесла я дрожащим голосом, тщетно надеясь превратить все в шутку.
   Сердце у меня было готово вырваться из груди, на шее билась какая-то жилка. Я подняла руку к шее, чтобы скрыть от него это биение.
   — Хочу, чтоб вы знали, Гейл, — снова заговорил Сэйвил, — что вы совершенно свободны в своих поступках. Я не за тем пригласил вас к себе в дом, чтобы предложить стать моей любовницей. Клянусь в этом. И вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите. Во всяком случае, до тех пор, пока Джон не найдет для вас подходящее жилье. Поверьте, в моем доме вы будете желанной гостьей, какой бы ответ я сейчас ни получил.
   Я молчала. Я просто не могла говорить.
   — Поймите меня, Гейл, — продолжал Сэйвил. — Моя страсть к вам не имеет ничего общего с вашим пребыванием в Сэйвил-Касле.
   — Да, — наконец с трудом сказала я: во рту у меня пересохло. — Я верю вам, милорд.
   Прядь волос упала мне на лоб, он отвел ее так осторожно, словно боялся повредить. Прикосновение его пальцев отозвалось дрожью во всем моем теле.
   — Все, что я хочу услышать от вас, Гейл, — это да или нет.
   Я сглотнула и попыталась заговорить, но не смогла. Сэйвил молча ждал.
   Спустя какое-то время мне удалось прошептать:
   — Я… я не знаю.
   Сэйвил взял мое лицо в ладони, словно это был цветок, которым он хотел полюбоваться вблизи, и, наклонив голову, поцеловал меня.
   Моя спина была еще крепче прижата к теплому камню стены, лицо повернуто к нему. Его губы не отпускали мои, и через мгновение я раскрыла их, отвечая на поцелуй. Сильное тело давило на меня, оно было напряжено, я же попыталась расслабиться, чтобы принять его формы, слиться с ним. Боже, как мне было хорошо!
   Руками я обхватила его шею, и опять весь мир исчез, перестал существовать для меня. Ни роз с их ароматом, ни солнца, ни каменной стены, отделенной от моей спины лишь тонким муслином платья, — ничего не было, а только лишь горячее тело, прижатое к моему, требовательный рот и желание, бродившее в моем теле, словно весенний сок в растениях.
   Наши губы и языки яростно изучали друг друга, он ласкал мою полуобнаженную грудь, мои пальцы впивались ему в спину.
   Я сдалась. Сложила оружие. Слова были не нужны — мы оба знали это.
   Сквозь жаркий туман нашего взаимного желания прорезался голос:
   — Ральф, где вы?
   Вопрос прозвучал трижды, прежде чем мы смогли оторваться друг от друга и начали приводить в порядок свою одежду.
   Сэйвил не сдержал проклятия в адрес незваных посетителей розария, и в этот момент его сестра и Джон Мелвилл появились перед нами.
   — Роджер и Гарриет продолжают ссориться и выяснять отношения, — сообщила леди Реджина, — а мы решили прогуляться по саду. Понравился он вам, миссис Сандерс?
   — Он не может не понравиться, — ответила я, с гордостью отмечая, что голос мой звучит вполне нормально, и вознося благодарность солнцу за то, что оно уже спряталось за дом, а потому, надеюсь, никто не обратит внимания на мои припухшие губы и пылающее лицо.
   — Я как раз рассказывал миссис Сандерс некоторые подробности о нашем розарии, — сказал Сэйвил тоже совершенно обычным голосом. — Но мне кажется, она немного устала. Да и не мудрено: сегодня такой насыщенный день.
   Не знаю, вложил ли он в свои слова какую-то долю иронии, но для меня они прозвучали вполне серьезно, и я была благодарна ему за возможность хоть немного прийти в себя.
   — О, конечно, — согласилась леди Реджина, глядя на меня с подозрительным участием. — Чай будет подан через двадцать минут, и потом миссис Сандерс сможет наконец отдохнуть. Она заслужила отдых.
   В последних словах Реджины мне все же почудились нотки сарказма, хотя у меня создалось впечатление, что ей это не свойственно.
   Мы вернулись в гостиную, где я, почти не принимая участия в разговоре, выпила чаю с молоком и съела кусок булки, намазанный маслом, после чего отправилась наверх, к себе в комнату, пожелав всем доброй ночи и захватив с собой одну из свечей, специально положенных у дверей гостиной.
   Окна в моей спальне были отворены, теплый, почти летний воздух наполнял комнату. Я встала у одного из окон, вслушиваясь в вечерние звуки. Откуда-то уже доносилось щелканье соловья, и я почувствовала, как комок подступает к горлу.
   Вошла горничная, спросила, помочь ли мне переодеться. Я с благодарностью согласилась, так как ощущала немыслимую усталость после полного впечатлений дня, а когда она ушла, захватив мое желтое платье, чтобы погладить его, я снова подошла к окну.
   Соловей продолжал свою песню, я прикрыла глаза, вдыхая запахи ночи, стараясь отбросить от себя все мысли. Потом медленно, словно в полусне, подошла к гардеробу и достала с верхней полки мешочек с лекарственными травами, который захватила с собой.
   Я очень ясно помнила день, когда тетушка Маргарет дала мне самый первый пакетик с тем, особым, составом. Это было ровно за неделю до того, как мы с Томми поженились. Тетушка вошла ко мне вечером и сказала, протягивая пакетик: «Повремени с детьми, Гейл, ты еще так молода. Вам с Томасом нужно сначала стать на ноги. Принимай это, как там написано, каждый день, и не торопись заиметь ребенка».
   Однако она запоздала со своим снадобьем: через шесть месяцев после свадьбы у нас появился Никки. Правда, это было…
   Я держала в руках пакет и продолжала вспоминать.
   Тогда, после рождения Никки, я поняла, что мы с Томми не можем позволить себе еще одного ребенка, и стала принимать лекарство тети ежедневно. Я научилась сама приготавливать его. И оно оказалось действенным: ни разу за время брака я не забеременела.
   После гибели Томми у меня не было необходимости прибегать к нему, но я захватила пакетик с собой, когда собирала вчера вещи. Зачем? В этом я не хотела признаваться даже самой себе, пряча, как страус, голову в песок. Выходило, что я решила стать любовницей Сэйвила задолго до сегодняшнего поцелуя в саду.
 
   Он пришел почти через полтора часа. Все это время я сидела в постели, рядом горела свеча, я смотрела в раскрытую книгу, но не понимала ни слова.
   Услышав негромкий стук в дверь, я спокойно произнесла:
   — Войдите.
   Дверь открылась, он стоял на пороге, доставая головой почти до притолоки. На нем были светлая рубашка и штаны от вечернего костюма. Закрыв за собой дверь, Сэйвил сказал:
   — Меня атаковал в библиотеке Роджер. Я уж начал думать, что никогда не смогу от него отделаться и придется его убить.
   Я захлопнула книгу, положила ее на столик у кровати.
   — Я знала, что вы все равно придете.
   Пройдя легкой для своего роста походкой через всю комнату, Сэйвил подошел ко мне.
   — Гейл, — произнес он.
   Усевшись на край кровати, он некоторое время внимательно смотрел мне в глаза, словно что-то искал в них. Видимо, то, что он там нашел, удовлетворило его, потому что он кивнул головой и, приподняв мою руку, повернул ее ладонью вверх и поцеловал туда, где проступали голубые жилки.
   — Благодарение Богу, — сказал он.
   Под его губами мой пульс начал биться, как во время быстрого бега.
   — Милорд, — выдохнула я.
   Сэйвил поднял голову.
   — Ральф, — поправил он. — Мне хочется услышать, как вы называете меня по имени.
   Я облизнула пересохшие губы.
   — Ральф, — повторила я, стараясь унять дыхание, смирить биение пульса.
   Он улыбнулся своей ослепительной улыбкой:
   — Кажется, я всю жизнь только и делал, что ждал, когда вы произнесете мое имя…
   Он был — извините за банальное сравнение — как солнечный свет: горячий, несущий жизнь, пробуждающий эту жизнь, и мое тело тянулось к нему, как к солнцу.
   Наклонившись еще ниже, он поцеловал меня, его пальцы ласкали мою шею, ключицы. Он продолжал целовать меня, и я, обхватив его руками, притянула к себе.
   Мне хотелось обнимать его вечно, постоянно ощущать на себе его тело, вдыхать запах кожи, волос… И целовать…
   Наконец его губы оторвались от моих и опустились ниже, коснулись шеи, груди.
   — Гейл… — хрипло выговорил он. — Господи, Гейл, что ты со мной делаешь…
   — По-моему… мне кажется, — умудрилась я выговорить, — эти чувства взаимны.
   Сэйвил опрокинул меня на подушки, его руки смело двигались по моему послушному телу. Отстранившись, я начала расстегивать его белоснежную батистовую рубашку. Он застыл и терпеливо ждал, пока я закончу. А потом я стала гладить и целовать его теплое смуглое тело… обнаженное тело…
   Как мне описать то, что свершилось между нами в ту ночь? Техника любви, я полагаю, остается техникой — почти машинальными движениями, и то, что происходит между одной любовной парой, не слишком отличается от действий второй или третьей. Разница в малом, а вернее, в самом что ни на есть огромном — в чувствах. В накале страсти, в яркости огня, в его насыщенности. В мере нежности. И доброты.
   В ту ночь Ральф и я стали любовниками. От слова «любовь», а не от слова «незаконное сожительство», «тайная связь». Хотя и от последних значений никуда не уйдешь.
   Мы стали любовниками, когда я ощутила его внутри себя, когда мы слились воедино; когда я почувствовала, какое наслаждение мы даем друг другу — никто из живущих на земле не сможет мне дать ничего подобного.
   От этой мысли мне стало горько, потому что я знала — он не может стать всецело моим.
   Но лето лишь начиналось. Впереди было еще много дней, которые я проведу в этом прекрасном замке, а значит, до расставания далеко…
 
   Ральф ушел от меня на рассвете, а встретились мы уже за ранним завтраком. Он сидел за столом, когда я вошла, и ответил на мое приветствие наклоном головы и едва заметной улыбкой, тронувшей лишь уголки губ.
   Я же была еще наполнена переживаниями минувшей ночи.
   Взяв с буфетной стойки тарелку и положив какую-то еду, я заняла место подальше от Ральфа, хотя, кроме него, за столом сидела только его сестра.
   — Сегодня мы с Джоном, — обратился он ко мне, — собираемся проверить, как идет строительство некоторых новых зданий, и сразу после завтрака отправимся туда. А наши мальчики еще вчера уговорили меня дать распоряжение наполнить бассейн. Это уже делается, там можно будет плавать. Если хотите, второй завтрак подадут прямо на лужайку перед банями, и можно устроить пикник с детьми.
   — Мой сын не умеет плавать, милорд.
   — Вы уже говорили об этом. Значит, необходимо побыстрее научить его, чтобы он тоже не был лишен этого летнего удовольствия, миссис Сандерс.
   — Мои мальчики впервые начали плавать в нашем бассейне, — сказала леди Реджина. — А также, насколько помню, Ральф и Джон. Да и я тоже.
   Я не скрыла удивления:
   — Вы умеете плавать, леди Реджина?
   — Представьте, да… И у меня к вам небольшая просьба: поскольку вы наша гостья и пробудете здесь какое-то время, называйте меня просто Джинни, а мне разрешите звать вас Гейл.
   Этим предложением леди Реджины я была удивлена намного больше, чем ее умением плавать. Ведь исходя из того, что она могла подумать, когда узнала, в какой спальне мне предложено обосноваться, линию ее поведения я представляла себе несколько иной. Во всяком случае, на сближение я не рассчитывала.
   — Вы очень любезны, леди Реджина, — ошеломленно ответила я.
   — Джинни, — тут же поправила она.
   — Джинни, — неуверенно повторила я.
   Она повернулась к брату:
   — А мне тоже можно участвовать в вашем пикнике у бассейна?
   — Конечно, Джинни. Я еще не успел сообщить об этом всем остальным.
   Реджина удовлетворенно вздохнула.
   Я же с настойчивостью, достойной лучшего применения, вернулась к вопросу, всерьез меня беспокоящему, помимо всего прочего, конечно, а именно: кто будет учить Никки плавать и отвечать за его безопасность. Мистер Уилсон еще так молод.
   — Подозреваю, что за это возьмется сам Ральф, — весело сказала Джинни. — Он уже проверен на моих мальчиках. Они плавают как рыбы.
   Ральф поднялся из-за стола:
   — Прошу извинить, Джон ожидает меня. До встречи, леди.
   Я старалась не провожать его глазами, когда он выходил из комнаты.

Глава 16

   После завтрака Джинни повела меня в сад, расположенный за крепостными стенами. Боже, как много тут садов, парков, цветников? Хотя за столько веков можно было, наверное, устроить еще больше. К счастью, их никто не разрушал, не разорял, не сметал с лица земли. С каждым веком они только улучшались, разрастались и хорошели.
   Однако моя спутница, она же мой новый чичероне, сменившая на этом поприще своего брата, не была расположена к историческим экскурсам, а, напротив, рассказывала мне о нынешнем положении Сэйвил-Касла.
   — Ральф совершенно перестроил конюшни за последние пять лет, — говорила она. — Каретный сарай тоже оказался мал для его коллекции экипажей, поэтому он его снес и построил новый. Там даже есть специальная, как это называется… мойка для карет.
   Утро было изумительное — настоящее лето. Его начало приветствовали флаги цветов рода Сэйвилов, развевающиеся под легким южным ветерком на четырех башнях замка. Тропинка, по которой мы шли с Джинни, вывела нас прямо к конюшням, и я с восторгом и завистью смотрела на «лошадиный дворец».
   — Все это стоит немалых денег! — вырвалось у меня, прежде чем я поняла свой промах. Залившись краской, я сказала виноватым тоном:
   — Прошу прощения, Джинни, мне не следовало так говорить. Какое право я имею рассуждать о расходах графа!
   Его сестра добродушно рассмеялась:
   — Но это в самом деле стоит целого состояния, Гейл. А еще одно состояние ушло на новые постройки. Зато он гордится, что может дать работу многим людям, оставшимся без куска хлеба после окончания войны с Наполеоном.
   Я знала, о чем говорит Джинни: наши солдаты, победителями вернувшиеся с полей сражений, нашли страну обнищавшей и истощенной, в ней для них не было ни места, ни работы, их семьи голодали и были готовы на все, чтобы прокормиться.
   — Рада за тех, кто нашел здесь работу, — сказала я. — Представляю, как благодарны они вашему брату.
   — О, если бы вы видели! — воскликнула Джинни. — Ральф построил целый поселок, где они живут со своими семьями. Он не говорил вам?
   — Нет, — ответила я, торопясь отнести и этот факт к достоинствам графа Сэйвила, коих и так набралось уж слишком много для одного человека.
   Мы обогнули конюшни и миновали проход, который, вероятно, раньше служил тыловыми воротами в крепостной стене. Картина, представшая перед моими глазами, не могла не вызвать восхищения. Мы оказались на огромном лугу, поросшем изумрудного цвета травой. Она сверкала и переливалась под лучами солнца, почти сливаясь с омывающими ее водами озера.
   — Давайте присядем, Гейл, — сказала Джинни. — Мне стало трудновато ходить.
   — Конечно, Джинни, — тотчас согласилась я.
   — Эту беременность я переношу тяжелее, чем три предыдущие, — продолжала она. — Видимо, сказывается возраст.
   Поскольку она сама заговорила на эту тему, я спросила о сроке ее беременности.
   — Семь месяцев, — ответила Джинни.
   — Ну, тогда у вас есть все основания уставать от ходьбы. Мы прошли не так уж мало.
   Морщась, она приложила руки к пояснице и тяжело опустилась на ближайшую скамью. Действительно, вид у нее был усталый. Я решила не беспокоить ее разговором и молчала.
   Реджина заговорила сама и, к счастью, опять о поместье и ни о чем другом.
   — В средние века замок всем обеспечивал себя сам, — рассказывала она. — Даже теперь здесь производится почти все, что необходимо для жизни его обитателей и окрестных жителей. Это намного дешевле, чем привозить откуда-нибудь издалека.
   Чем больше я узнавала, тем больше удивлялась, а вернее, пугалась этой грандиозности: мне начинало казаться, что Сэйвил-Касл не просто большое поместье, а чуть ли не целая страна или на худой конец графство.
   Через какое-то время Джинни, охнув, поднялась со скамьи и сказала, что, пожалуй, следует отправляться назад.
   — А удовольствие рассказать вам о новых постройках и показать их я оставлю Ральфу. Вообще-то такой человек, как он, — сказала она доверительным тоном, — должен заниматься не хозяйственными, а государственными делами. Но пока в правительстве лорд Ливерпул и его приверженцы-тори, Ральфу нечего делать в Вестминстере.
   — Но он ведь принимает участие в заседаниях парламента? — осторожно спросила я, опасаясь сказать какую-нибудь глупость и признать таким образом свою полную несостоятельность в политических делах.
   — Да, и всегда голосует против правительства Ливерпула, но это, увы, не приносит ощутимых результатов. У тори сейчас большинство.
   Итак, к длинному списку достоинств лорда Сэйвила прибавилось еще одно: смелые выступления в парламенте.
   Мы не спеша шли к дому под теплым утренним солнцем, и я тщетно пыталась увязать в уме образ нежного и страстного любовника с образом благородного лорда, заседающего в парламенте и решающего дела государственной важности.
   Слова Джинни еще больше отдаляли его от меня. А может, именно эту цель она себе и поставила?..
 
   Когда мы пришли в замок, Роджер с мальчишеской радостью поспешил сообщить нам, что Гарриет не примет участия в намеченном пикнике: она получила известие, что ее папочка изволит прибыть в середине дня, и будет дожидаться его в замке, как Пенелопа своего Одиссея.
   Джинни не слишком одобряла выпады Роджера и сказала, что ему давно пора повзрослеть и не выходить за рамки светской любезности.
   — А, собственно, почему? — возразил Роджер, глядя на свою кузину светлыми, как утреннее небо, наивными глазами. — Да, я не люблю ее. А точнее, терпеть не могу! И между прочим, — добавил он, слегка понизив голос, — у меня вполне серьезные сомнения относительно того существа, что созревает у нее в животе. Является ли оно ребенком Джорджа? Не решилась ли она на этот шаг уже после его смерти — от неистового желания заполучить наследника и преемника Девейн-Холла?
   — Роджер!
   Леди Реджина была глубоко возмущена.
   Что касается меня, то, должна признаться, подобная мысль закралась мне в голову еще до того, как я услышала откровения Роджера. Поэтому меня они совсем не удивили.
   — Как ты можешь говорить такие ужасные вещи? — продолжала Джинни.
   — Очень просто, — ответил он с подкупающей искренностью.
   В это время лакей доложил, что для пикника все готово, и мы вышли из дома.
   Экипаж и лошади стояли у дверей. Роджер оседлал чистокровного гнедого скакуна, двое слуг помогли Реджине сесть на переднее сиденье экипажа, я уселась рядом с ней и взяла в руки вожжи, на запятках устроился один из слуг. Я уже знала, что ехать нужно в сторону дамбы.
   Снова мне показалось странным, не соответствующим окружающему пейзажу здание в виде греческого храма, стоящее под ветвистыми английскими дубами на типично английской аккуратно подстриженной лужайке. Но когда вспомнила, что это всего-навсего бани с бассейном, мое потревоженное чувство вкуса успокоилось и смирилось.
   Под одним из развесистых деревьев уже стояли белые садовые стулья, окружая складной стол под белой скатертью, на котором разместились корзины с едой и бутыли с напитками. Из-за белых колонн здания слышались веселые детские голоса.
   Роджер отправился взглянуть, что там делается, и поведал нам: Ральф и Джон плещутся вместе с детьми, состязаясь, кто кого сильнее обрызгает. Мы с Джинни присели на стулья под дубом.
   — Хотелось бы, — сказала она, — чтобы мой муж так играл с ребятишками, как Ральф. Но это, к сожалению, ему несвойственно.