Вулф Джоан. Сделка

   Меня обдало жаром, словно по жилам пробежал огонь, полыхающий сейчас в камине. Я понимала, что должна оттолкнуть его, и уже подняла свободную руку, чтобы сделать это, но пальцы замерли на мягком воротнике его куртки. В следующее мгновение моя рука обвила его шею, и я прижалась к нему всем телом.
   Наш поцелуй отнюдь не был целомудренным. Мои губы раскрылись, наши языки соприкоснулись, я почувствовала сладковатый вкус портвейна. Мне поневоле пришлось приподняться, и для удобства я сомкнула обе руки на его затылке.
   Сэйвил крепко обнимал меня за талию обеими руками. Потом одну из них положил мне на голову, другую на грудь. Острое чувство наслаждения, которое я испытала, сменилось такой же силы испугом.
   Упершись руками ему в грудь, я попыталась оттолкнуть графа. Он не сразу понял, что я делаю, но отпустил меня, и я отскочила со скоростью камня, выпущенного из пращи.
   — О Господи! — пробормотала я, глядя на него с ужасом. — Господи!
   — Гейл! — Голос его дрогнул. — Не смотрите на меня так, дорогая. Пожалуйста, не смотрите так.
   — Как я смотрю? — удалось выговорить мне.
   — Испуганно. Поверьте, Гейл, я вовсе не стремился заставить вас оплатить нашу сделку таким образом. Клянусь вам, Гейл. Я просто потерял над собой контроль.
   О чем он толкует? Я бы никогда и не подумала, что он способен на такую низость. Меня страшил не он, не граф Сэйвил. Я боялась себя самой. И чем дальше, тем сильнее.
   Такого со мной еще не случалось. Мне было хорошо с Томми, приятно, однако я никогда не жаждала его, не пылала к нему страстью. Он первый призывал меня на ложе любви; бывал, извините за не совсем удачную фразу, инициатором любовных игр.
   Я торопливо сказала, не глядя на Сэйвила:
   — Мне лучше уйти, милорд. Прямо сейчас.
   Лучше бы я не поднимала на него глаз, не видела жадного, страстного взора, каким он смотрел на мои губы.
   — Да, — произнес он хрипло. — Вам лучше уйти.
   — Доброй ночи.
   И я стремительно вышла из комнаты.
 
   Кровать была на редкость удобной, но я мало спала в эту ночь: слишком сильно были возбуждены и душа, и тело. И не только вожделение было тому причиной. Я много думала о Никки. Слова Сэйвила всерьез обеспокоили меня.
   Я клала их на весы своей совести, взвешивала и так, и этак и все же приходила к выводу, что он не прав. Мальчику хорошо дома, он, слава Богу, здоров, счастлив, ему все интересно и радостно. А что касается школы… Легко графу говорить об этом! Знал бы он, сколько нужно платить. Да и за что, собственно? Разве тому же самому не научит моего ребенка милый и образованный мистер Ладгейт? А что касается мужского общества… Не знаю, лучше ли ему будет среди жестоких мальчишек, вдали от дома, от меня? Да и какие еще учителя попадутся.
   Так я рассуждала сама с собой, а потом перед глазами появилось лицо Сэйвила… его волосы с темно-золотым отливом… янтарные глаза… гибкое большое тело…
   Потерял контроль, сказал он.
   Никогда бы не подумала, что такой человек может потерять самообладание. А вот со мной это действительно произошло!..
   «Ладно, ничего страшного, Гейл, — говорила я себе. — Не стоит особенно беспокоиться. Завтра ты уедешь домой со своим сыном и, возможно, никогда больше не увидишь Сэйвила…»
   Хотя нет, увижу, мелькнула утешительная мысль, обязательно увижу — ведь здесь остается Мария. И потом, вообще… завершение сделки… денежные дела…
   Я ворочалась с боку на бок и думала то о графе, то о Никки.
   Так прошла ночь.
 
   Примерно в пять утра начался дождь. Я слышала, как его капли стучат в оконные стекла, а когда в восемь часов пришла горничная и раздвинула шторы, за окном был серый, туманный день.
   Мы вместе с Никки спустились к завтраку. Сэйвил уже сидел за столом, пил кофе и просматривал утреннюю газету.
   Он вежливо улыбнулся и раскланялся, когда мы вошли. Зеркало подсказало мне сегодня, что мое лицо носит явные следы бессонной ночи, но сколько ни всматривалась украдкой, я не заметила тех же признаков на лице графа. Это, не скрою, вызвало у меня легкое раздражение.
   — Какой пасмурный день, — сказала я, положив себе на тарелку крутое яйцо и булочку.
   Села я как можно дальше от хозяина дома.
   — Да, — согласился Сэйвил, — поэтому я велел приготовить для вас с Никки фаэтон, а не открытую коляску, как вчера.
   Никки, набрав полную тарелку еды, уже уселся рядом с графом.
   — Вы поедете с нами, сэр? — спросил он.
   В его кристально чистых глазах явно светилась надежда.
   Сэйвил аккуратно сложил газету и отодвинул ее от себя.
   — К сожалению, нет, — ответил он ласково. — Сегодня мне предстоит поездка в Лондон.
   — Значит, приедете, когда приведете обратно Марию, да? — после некоторого раздумья догадался мой сын.
   — Возможно, — ответил Сэйвил, но я понимала, что больше он не приедет.
   Граф повернулся ко мне и заговорил деловым тоном:
   — Мой помощник Холл подержит здесь вашу лошадь, пока не убедится, что она жеребая. А затем вернем ее вам. Не тревожьтесь, все будет в порядке.
   — Спасибо, милорд, — сказала я.
   Он молча кивнул.
   Сэйвил сидел через два стула от меня, но я понимала — между нами сотни миль.
   Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что граф сожалеет о произошедшем вчера вечером.
   Может, опасается, что я стану надоедать ему? Навязываться? Решу, что имею на это право?
   Тогда он очень заблуждается…
   — Поторапливайся, милый, — сказала я Никки. — У его сиятельства много дел, и нам тоже надо пораньше быть дома.
   Мой послушный сын тотчас отложил вилку и сказал:
   — Я готов, мама.
   Я испытала некоторые угрызения совести, когда увидела, сколько он оставляет на тарелке, но не изменила решения: уехать, скорее уехать!
   — Как видите, мы готовы, милорд, — сообщила я Сэйвилу, поднимаясь из-за стола.
   Я заметила, как он на мгновение стиснул зубы, на скулах заходили желваки. Но только на мгновение.
   — Фаэтон сейчас будет, миссис Сандерс.
   — Прекрасно. Через четверть часа мы спустимся в холл, милорд.
   — Очень хорошо, мэм.
   Поколебавшись, я протянула руку:
   — Еще раз спасибо за гостеприимство и великодушие.
   Он не сразу взял мою руку.
   Как будто молния проскочила между нашими пальцами! Мы одновременно отдернули руки, словно боясь обжечься.
   — Гейл… — проговорил Сэйвил совсем другим тоном, чем минуту назад.
   Я уже отошла от него.
   — Всего доброго, милорд.
   Сжав не таящую опасности маленькую руку моего сына в своей, я вышла из комнаты.

Глава 11

   Уже цвела сирень у нас в саду, когда я получила письмо от моего домохозяина — письмо, которое в корне меняло всю мою жизнь.
 
   Уважаемая миссис Сандерс!
   Сообщаю Вам, что только что продал принадлежащий мне дом некоему мистеру Уильяму Нортрэпу. Мистер Портрэп с семьей собирается вступить во владение как можно быстрее, а потому, естественно, договор аренды с Вами расторгается.
   Буду весьма признателен, если Вы освободите дом не позднее 13 июня.
   Всегда Ваш Джон Map.
 
   Я смотрела на листок бумаги, который держала в руках, и не могла прийти в себя и собраться с мыслями. Что же это такое? Ведь тринадцатое число уже через месяц. Точнее, через двадцать восемь дней. Как, во имя всех святых, я смогу выполнить его требование в такой срок, если предстоит найти и оплатить новое жилье для четырех людей и семи животных?
   Я немедленно разыскала копию договора аренды и после десяти минут тщательного изучения убедилась, что мистер Map действительно имеет законные основания поступить со мной подобным образом.
   Стоя у окна своей комнаты и глядя на пышную красоту расцветшей сирени, я попыталась подумать, по возможности здраво, о свалившемся на меня бедствии.
   Насколько я понимала, труднее всего придумать, что делать с лошадьми. Если на новом месте я собираюсь продолжить свое дело, то должна во что бы то ни стало их сохранить: двух меринов и двух пони — для обучения; кроме того, моего дорогого старого Ноя и Скуирта, любимого пони моего сына. Я уж не говорю о Марии.
   О Марии я могу позаботиться незамедлительно: написать Сэйвилу и попросить, чтобы тот подержал ее у себя в Рейли, пока я найду для нее место. Тем более что она сейчас там, так пусть, с его позволения, побудет еще немного. Если это не очень затруднительно.
   Остаются еще три лошади и три пони, не говоря уж о нас с Никки и стариках Макинтошах.
   Наверное, будет чудом, если меньше чем за месяц мне удастся найти для нас всех подходящее жилье. Я не знаю даже, с чего начинать! Дом, в котором мы жили все эти годы, подыскал еще Томми, я тогда не вникала во все эти дела.
   Разумеется, я тут же подумала о Сэме Уотсоне, потому что знала: если его попросить, он без разговоров возьмет всех моих лошадей в свою конюшню. Больше того, он примет в свой дом и всех нас — меня, Никки и Макинтошей.
   Как раз на прошлой неделе он предложил мне выйти за него замуж. Я не сказала «да», но не сказала и «нет» — не повернулся язык.
   Впрочем, не могу утверждать, что Сэм мне не нравился. Я испытывала к нему определенную симпатию. И что немаловажно — он нравился Никки. Я была уверена, Сэм сможет стать для мальчика неплохим отцом — вернее, отчимом — и хорошим другом.
   Так говорила одна часть моего существа. Другая же не могла забыть янтарных глаз и тот поцелуй, что вознес меня на неведомые до этого вершины блаженства.
   Если вам покажется, что я выражаюсь несколько книжно, то вспомните о количестве романов, которые я прочитала к этому времени…
   Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные видения, снова увидела перед собой лиловые гроздья сирени и окончательно утвердилась в решении написать графу Сэйвилу насчет Марии.
   Следует также незамедлительно связаться с моим поверенным здесь, в Хайгейте, и узнать, не сможет ли он помочь в найме другого дома.
   Сэма, к сожалению, не было сейчас в поместье, он говорил мне, что вернется только на следующей неделе.
   Что ж, мелькнула у меня в голове почти озорная мысль, если мой поверенный скажет, что не сможет найти нам новое жилье, то на следующей неделе я дам согласие Сэму стать его женой.
   Пусть за меня решает судьба, сказала я себе дерзко и безрассудно и отправилась писать письмо Сэйвилу.
 
   Спустя четыре дня после того, как я узнала, что договор аренды со мной расторгнут, открытая коляска графа Сэйвила появилась в нашем дворе. Мое сердце предательски дрогнуло, когда я увидела, как он передает вожжи конюху и соскакивает с козел, приветствуя Никки, который, завидев его, сразу примчался с огорода, где копался на грядках.
   Из окна спальни я наблюдала, как Сэйвил взъерошил волосы Никки, легонько хлопнул по плечу, и лицо мальчика вспыхнуло от радости. Затем рука об руку они зашагали к дому, и Никки, судя по всему, уже начал терзать графа своими бесконечными вопросами.
   Минутой-двумя позже в дверь постучала миссис Макинтош и взволнованно затараторила:
   — Милочка! Милочка! Догадайтесь, кто к нам пожаловал?
   Ее румяное лицо выражало почти такую же детскую радость, как и лицо Никки.
   И снова одна моя половина испытывала страстное желание помчаться вниз по лестнице навстречу гостю, а другая ни в какую не хотела покидать безопасные стены комнаты.
   — Вам не известно, зачем он здесь? — спросила я.
   — Уж никак не ради меня, милочка. Разве вы не отправляли ему письмецо? Может, он знает какой-никакой домик, где мы все могли бы устроиться?
   — Возможно, — невольно согласилась я.
   — Причешите вашу головку, милочка.
   Я послушно подошла к туалетному столику, взяла в руки старый костяной гребень и два раза провела по волосам. Низкорослая, тучная шотландка, зорко следящая за мной, позволила себе поправить две пряди, заправив их за уши.
   — Вот так лучше будет. А теперь ступайте, не заставляйте его сиятельство ждать слишком долго. Он уже в гостиной.
   Без сомнения, эта добрая, простая душа считала графа Сэйвила нашим избавителем и ни минуты не сомневалась, что уж кто-кто, а он непременно найдет нам подходящее жилище. Я же в эти мгновения понимала только, что приехал он, и ни о чем больше не думала.
   Дверь в гостиную была приоткрыта, и я решительно толкнула ее. Сэйвил стоял у окна спиной ко мне. Когда он повернулся, я увидела, как вспыхнули золотым блеском его глаза. Но, может, мне просто показалось. Волосы, смуглая кожа — все, все отливало настоящим золотом! Словно солнечный луч проник в комнату.
   Я все же остановилась недалеко от двери — для собственной безопасности — и оттуда спросила самым нелюбезным тоном:
   — Почему вы здесь, милорд?
   — Потому что вы с сыном временно остались без крова, — ответил граф. — Я приехал предложить вам обоим пожить в Сэйвил-Касле. До тех пор, пока не найдете подходящего жилья. А ваши лошади найдут приют в Рейли.
   Все это было сказано сдержанным, деловым тоном, но я была потрясена. Ничего подобного я не ожидала.
   Машинально я сделала несколько шагов ему навстречу. Он тоже подошел ближе, вглядываясь в мое лицо.
   — Я уже просил кузена Джона, — снова заговорил граф, — начать поиски. В ближайшее время он найдет что-нибудь. А до тех пор, Гейл, можете спокойно жить в моем доме.
   — Но в запасе почти месяц, — выговорила я наконец. — И у меня ученики.
   — Отмените занятия, — приказным тоном произнес Сэйвил. — Перенесите на то время, когда обоснуетесь на новом месте.
   Я почувствовала, как внутренне распрямляюсь: лорд Сэйвил вдохнул в меня надежду, дал ощутить, что я не одна в этом мире, что есть добрые люди, готовые прийти мне на помощь. И все-таки что-то во мне сопротивлялось, не позволяло до конца поверить в бескорыстность его предложения.
   Поэтому голос мой снова стал резким и напряженным, когда я спросила:
   — А почему вы мне все это предлагаете, милорд?
   И опять его ответ оказался простым и резонным:
   — Потому что так лучше для вас и Никки. У меня в доме все лето будет находиться моя сестра с тремя детьми, двое из которых мальчики примерно возраста вашего сына. Так что у него будет наконец нормальное окружение.
   Мне не понравилось слово «нормальное». Что он позволяет себе думать об окружении моего сына?
   — Должна вам заметить, сэр, — ледяным тоном сказала я, — что у Никки всегда были друзья. Тоже мальчики и тоже, представьте, его возраста.
   — Кто именно? — строго вопросил Сэйвил.
   — Вы требуете от меня отчета? Хорошо… Дети местных фермеров.
   Его аристократические брови поползли вверх.
   — Я имею в виду, — пояснил он, — детей его сословия.
   — Ни я, ни мой сын, — запальчиво сказала я, — не принадлежим к знати, милорд.
   — Мои племянники тоже, — спокойно ответил он. — Их отец просто хорошо воспитанный, образованный человек, каким был, насколько я знаю, и отец вашего Никки.
   Вздрогнув, я сложила руки на груди и покачала головой, отвечая не на его слова, а своим мыслям. Потом произнесла:
   — Ваша сестра знает о завещании, она присутствовала при оглашении. Поэтому ее сыновья скорее всего тоже знают, что там говорится относительно моего сына. Я не могу втягивать Никки в разговоры об этом. Просто не могу!
   — Господи, Гейл, — сказал Сэйвил, — Реджина никогда в жизни не станет делиться со своими мальчишками подобной информацией, уверяю вас. Помимо того, я специально просил ее об этом.
   Я с удивлением взглянула на него:
   — Зачем?
   — Понял, как сильно вы этого не хотите. Можете быть уверены, дети моей сестры ничего не знают.
   Я нехотя кивнула в знак согласия.
   — Чарли и Тео, мои племянники, — продолжал он, — придут в восторг от того, что у них появится новый приятель. Будет с кем играть в рыцарей и пиратов, ездить на пони, бегать на озеро, запускать воздушных змеев, играть в мяч…
   Я видела, что его сиятельство лорд Сэйвил неплохо знает, чем занимаются дети в летние месяцы, и, чего доброго, сам порой принимал участие в их развлечениях, которые для Никки станут просто даром небес.
   Правда, чем этот дар небес может обернуться для меня, я не знала и боялась даже предположить.
   — Вы уверены, милорд, что леди Реджина не будет возражать против моего присутствия?
   Граф усмехнулся.
   — Сэйвил-Касл принадлежит мне, а не моей сестре, — ответил он несколько надменно.
   — Да, но она исполняет роль хозяйки.
   — Джинни живет сейчас у меня, потому что ее супруг уехал на очередную научную конференцию в Гейдельберг. Она же, между нами говоря, ожидает четвертого ребенка и поэтому не сопровождает мужа. Уверяю вас, Джинни будет счастлива, если вы хоть ненадолго поможете ей избавиться от моего утомительного присутствия.
   — А мистер Мелвилл! Действительно сумеет найти нам жилье именно в этих краях? Ведь здесь у меня и ученики, и знакомые.
   — Не уверен, что очень скоро, но будет пытаться. Вы сможете сами обсудить с ним все вас интересующее.
   Его слова звучали по-деловому, вполне разумно и логично. Нужно быть законченной идиоткой, чтобы упустить такую возможность, убеждала я себя, с трудом отводя глаза от человека, на которого мне хотелось смотреть и смотреть.
   — Хорошо, — сказала я наконец, пытаясь улыбнуться. — Не вижу причин отказываться от вашего столь неожиданного и великодушного предложения. Оно снимает такой груз с моих плен… Признаюсь, я была почти в отчаянии.
   — Рад, что вы решились.
   Наклонив голову, я подумала о Сэме Уотсоне, который вот-вот должен вернуться в Хайгейт, и потом снова взглянула на Сэйвила. На человека с золотыми волосами, стоящего передо мной.
   Это решила сама судьба, подумала я.
 
   Сэйвил посоветовал оставить Макинтошей в Хайгейте до конца срока, определенного хозяином дома. Если к тому времени я не обрету нового жилища, он обещал поселить их в своем охотничьем домике в Лестершире, где те побудут, пока дом для всех нас не будет найден.
   — Боюсь, что в Сэйвил-Касле, — объяснил он им, — вам будет немного не по себе. Слишком большой дом, много слуг, а сидеть без дела вы не привыкли. Не могу же я допустить мистера Макинтоша до супов — моя кухарка тотчас сбежит в знак протеста. А экономка вряд ли захочет делить свое царство с миссис Макинтош, не правда ли?
   Старики с улыбкой подтвердили, что это чистая правда, и всеобщее согласие было достигнуто.
   Граф все дела решал быстро. Уже к концу дня Джон Гроув вернулся из Сэйвил-Касла в Хайгейт, доставив фаэтон, с ним приехали и несколько форейторов, чтобы перегнать моих лошадок в Рейли, туда, где уже находилась Мария. Один из форейторов, совсем мальчишка, должен был ехать нелюбимом пони моего сына вместе с нами в Сэйвил-Касл. Могла ли я не оценить заботу графа о моем сыне — о том, чтобы с ним в замке был его любимый Скуирт?
   Нам с Никки оставалось только упаковать вещи. Чем мы и занялись.
   Перед сном я, как всегда, собралась на конюшню, на этот раз чтобы попрощаться с милыми животными, к которым так привыкла за эти годы. Сэйвила, выразившего желание сопровождать меня, я попросила остаться в доме, так как хотела побыть на конюшне одна.
   Ночь была звездной, я остановилась посреди двора, вглядываясь в предметы, которые окружали меня в течение восьми лет, и почти не узнавала их… Как давно все было: брак, ожидание счастья, материнские обязанности и потом ужасная смерть супруга… Хайгейт, этот унылый дом навсегда останутся для меня воплощением недолгого счастья и долгой печали; будут навечно связаны с именем Томми. Моего Томми…
   Я облокотилась на изгородь загона, ко мне приблизились Фэнси и Полли, изгнанные из своих — уже не своих — стойл, чтобы дать прибежище лошадям Сэйвила.
   Я гладила их, в моих ушах звучал голос Томми: «…Я нашел превосходное место, где мы устроимся, Гейл. Там большая конюшня, два огороженных выгона, дом тоже вполне приличный. Во всяком случае, крыша не течет!..»
   Я вспомнила, как впервые вошла в гостиную этого дома с маленьким Никки на руках.
   «О Боже, Томми! — воскликнула я. — Как тут ужасно! Намного хуже, чем в конюшне!»
   Мы взглянули друг на друга и разразились хохотом. Я смеялась так, что на глазах выступили слезы.
   Да разве в те дни для меня имели какое-то значение обшарпанные стены, истертые ковры, сломанная мебель?..
   Я поглаживала Полли по холке, вспоминая все, что было восемь лет назад.
   Томми умер в одночасье, его убила лошадь, когда он нагнулся, чтобы вынуть камень, попавший ей в копыто задней ноги. Железная подкова впечаталась прямо в его левый висок.
   Сейчас, стоя в темноте возле дома, где была счастлива, я сознавала, что той девушки, которая когда-то вышла замуж за Томми, уже нет. Она умерла одновременно с ним. На ее месте была теперь взрослая женщина, научившаяся полагаться на себя, на свои силы и возможности, столь необходимые еще и потому, что у нее есть ребенок, который целиком зависит от нее.
   Я положила руки на ограду, прислонилась к ним щекой и слушала тихое дыхание ночи.
   — Прощай, Томми, — прошептала я. — Пожелай мне удачи.
   Ответа не последовало, но мое сердце почувствовало то, чего не услышали уши.
   Ведь Томми не мог не пожелать мне счастья.

Глава 12

   Дорога, по которой мы уезжали с насиженного места, радовала глаз красными и белыми цветами боярышника, воздух был напоен ароматами близкого лета. Мы с Никки и Сэйвил ехали на переднем сиденье фаэтона, предназначенного для двоих. Ни я, ни мой сын не занимали много места, поэтому никому тесниться не пришлось. За нами следовал еще один экипаж, управляемый Джоном Гроувом, куда был погружен наш невеликий багаж.
   Дорожный разговор с Сэйвилом я начала с расспросов о его племянниках — тема, которая больше всего могла заинтересовать Никки.
   — Старший из них Чарли, — ответил он, — ему уже десять. Весьма способный мальчишка, весь в отца, с богатым воображением. Сам изобретает различные игры и целые дни, как мне кажется, живет в придуманных им мирах.
   — В каких, сэр? — спросил Никки, внимательно прислушивавшийся к словам Сэйвила.
   Длинным бичом тот отогнал кружившего над лошадьми овода и сказал не сразу:
   — Однажды, помню, он целую неделю был жертвой кораблекрушения, даже подружился с обезьяной на диком безлюдном острове.
   Никки радостно рассмеялся и захлопал в ладоши.
   — Как здорово! А другой ваш племянник? Теодор? — напомнил он.
   Мы ехали теперь по аллее, обсаженной с обеих сторон березами и потому тенистой. Когда миновали ее, глаза не сразу привыкли к яркому солнечному свету.
   — Тео с раннего детства обожает возиться с лошадьми, — рассказывал Сэйвил. — Только о них и говорит. Но сейчас почти так же сильно полюбил рыбную ловлю. Столько времени проводит на пруду, что скоро там не останется рыбы.
   — Какие… — Никки не сразу подобрал нужное слово, — замечательные мальчики! А как вы думаете, сэр, они подружатся со мной?
   — Уверен, мой дружок.
   Я не могла не разбавить язвительностью этот благостный разговор:
   — Я слышала и читала в книжках, что в таких местах, как ваше, собираются самые сливки общества, особенно летом. Могу я поинтересоваться, кто будет у вас, милорд?
   — Довольно много гостей, — ответил Сэйвил сдержанно.
   — Но вы сами сказали, что только ваша сестра?
   Так же невозмутимо он пояснил:
   — Я говорил, что у меня гостит сестра, но не утверждал, что она одна.
   — Могу ли я узнать, кто еще? — с не слишком приличной настойчивостью спросила я.
   Двигало мною отнюдь не любопытство, я продолжала смертельно бояться, что Никки может от кого-нибудь узнать об оставленном ему наследстве, и это повлияет как на всю его дальнейшую жизнь, так и на наши взаимоотношения.
   — Что ж, — ответил Сэйвил, бросая на меня немного настороженный взгляд, — если вас интересует… В замке находится сейчас мой кузен Роджер, вы его уже знаете.
   Сэйвил умолк, но я чувствовала, он что-то недоговаривает.
   — И это все? — безжалостно спросила я.
   — Нет, еще у меня гостят леди Девейн, три ее дочери и ее отец мистер Коул.
   Я испытала непреодолимое желание выпрыгнуть из фаэтона и бежать обратно. Вместо этого я почти закричала:
   — Как? Вы сошли с ума! Я бы никогда не поехала, если б знала, что они у вас, эти люди!
   Я дала волю гневу, совсем забыв, что рядом сидит мой сын.
   — Что случилось, мама? — испуганно спросил он. — Почему ты так не любишь гостей милорда?
   Я спрятала руки в складках юбки, чтобы Никки не увидел сжатые кулаки, и бросила испепеляющий взгляд на Сэйвила. Он намеренно ничего не сказал мне! Обдуманно скрыл самое главное!.. Однако нужно что-то ответить Никки — он с таким волнением смотрит на меня.
   — Там много знатных людей, — сказала я наконец, — а у меня нет подходящих туалетов.
   Другого объяснения я придумать не смогла, да и не хотела.
   Мой мальчик, несомненно, понял, что я не сказала всей правды, однако не стал продолжать разговор, а просто издал ничего не значащий возглас «о-о…» и замолчал.
   Зато Сэйвил ловко поймал меня на слове и любезно произнес:
   — Если вы испытываете затруднения, миссис Сандерс, буду счастлив ссудить вас нужным количеством денег в счет платы за Марию, чтобы вы могли обновить гардероб.
   Мне хотелось ударить его! Вытолкнуть из коляски! Но я только произнесла с убийственной, как мне хотелось думать, язвительностью:
   — О нет, благодарю вас, ваша милость. Вы слишком любезны.
   Улыбка тронула его губы.
   После долгого молчания, глядя на дорогу, Сэйвил заговорил тихо и спокойно: