Вулф Джоан. Сделка

   — Да, — коротко ответила я. — Ты можешь чуть-чуть приподняться? Я дам тебе попить.
   Мы помогли ему дойти до ватерклозета и выпить воды. У него страшно разболелась голова, он даже заплакал, и все, чего хотел, — поскорее снова лечь. Мы уложили его. Я опять легла рядом, взяла его руку в свою.
   — Идите к себе и поспите немного, — тихо сказала я Ральфу. — Вы совсем измотались за день. Однако он снова уселся в кресло.
   — Подожду, пока мальчик заснет.
   Это случилось очень скоро, и тогда Сэйвил встал, подошел ко мне и некоторое время молча стоял, переводя взгляд с меня на Никки.
   — Думаете, с ним все будет хорошо? — с тревогой спросила я.
   — Уверен, Гейл. Готов дать голову на отсечение.
   — Спасибо, Ральф. Спасибо за все и особенно за сегодняшнюю ночь. Вы оказали мне такую поддержку, такую… — Слезы мешали мне продолжать, но я договорила:
   — Я никогда не забуду этого.
   — Маленькая Гейл, — нежно произнес он, наклонился и поцеловал меня. — Если понадобится помощь, я буду рядом, за той дверью.

Глава 19

   Наутро Ральф спросил у всех конюхов, что такого мог съесть Скуирт, в результате чего впал в безумие, окончившееся смертью. Опрос ни к чему не привел.
   Я не хотела и в этот день говорить Никки о смерти его любимого пони. Но Ральф посоветовал не скрывать от мальчика правды. И то, что я согласилась с мнением Ральфа, лишний раз подтверждало, насколько большое влияние оказывал на меня этот человек.
   Никки был безутешен, я уже осуждала себя за то, что послушалась Ральфа, однако тот успокоил меня простыми словами — лучше горькая правда, чем ложь. Скрепя сердце я согласилась с этим расхожим, но не всегда бесспорным утверждением.
   Никки продолжал находиться в спальне графини под моим присмотром и большую часть дня спад. Несколько раз его навешали мальчики и их наставник Уилсон. Вечером, когда мы собрались перед обедом в гостиной, Джинни спросила, не хочу ли я перевести Никки в его собственную спальню, где он будет под присмотром няни, и я смогу немного отдохнуть.
   Я уже готова была согласиться, но с условием, что сама буду ухаживать за Никки, но Ральф предварил мой ответ.
   — Пусть мальчик еще побудет здесь, — сказал он. — Доктор Марлоу советовал не беспокоить его несколько дней.
   — Прекрасно, — ответила Джинни. — Тогда я распоряжусь, чтобы в комнату поставили раскладную кровать для няни.
   Ральф улыбнулся:
   — Думаю, и этого не потребуется. Уверен, Гейл захочет снова провести ночь рядом с сыном.
   В гостиной наступило неловкое молчание. Я смело оглядела присутствующих и, к своему удивлению, заметила выражение крайней обеспокоенности на лице Джона Мелвилла. Роджер выглядел лишь немного удивленным, Гарриет — злобно-угрюмой, ее отец, как, впрочем, почти всегда, — недовольным и раздраженным. Джинни была несколько озадачена.
   — Обед подан, миледи, — объявил появившийся в дверях дворецкий.
   В том же порядке, что обычно, мы двинулись в столовую. Джинни и Ральф принялись обсуждать — и продолжили потом за столом — пожар в ее доме, связанные с этим проблемы и необходимые действия. Джон давал советы, остальные вяло поддерживали разговор, не выходя за рамки приличий.
   Я с тоской вспоминала полные тепла, а иногда по-настоящему веселые застолья с Макинтошами в моем бывшем доме и те кажущиеся теперь такими далекими и спокойными дни, когда граф Сэйвил еще не вторгся в мою жизнь, не перевернул ее вверх дном.
 
   После того как мужчины, выпив свое вино, снова присоединились к нам в гостиной, образовался кружок играющих в вист — Ральф, Джинни, Роджер и Гарриет. Я не умела играть в эту игру и потому согласилась на предложение Джона Мелвилла прогуляться по саду.
   Над озером стлался туман, в вечернем воздухе веяло прохладой, и я пожалела, что не взяла шаль, но Джон, увидев, что мне неуютно, тут же снял сюртук и накинул мне на плечи.
   Я была благодарна ему, но некоторая бесцеремонность, претендующая на интимность, с которой он сделал это, невольно заставила меня посмотреть на него с удивлением.
   Он ответил успокаивающей улыбкой:
   — Не тревожьтесь. Я не претендую на место Ральфа.
   Надеюсь, сумерки скрыли мои пылающие щеки. Не стало никаких сомнений в том, что все в замке знают о моей связи с Ральфом. Прежде всего это ставило в неловкую ситуацию меня. Ральф ведь у себя дома, где, вероятно, уже привыкли к тому, что время от времени в замке появлялись его любовницы. Скорее всего это были женщины из высшего общества, которых, быть может, и не смели называть этим словом, хотя, как я уже говорила, для меня в нем нет ничего постыдного. Если, конечно, эта связь действительно любящих друг друга людей не приносит никому вреда.
   Я была совершенно уверена, что в тех случаях, когда фаворитки Ральфа принадлежали к светскому обществу, все правила приличия строго соблюдались и женщины не только не подвергались оскорблениям, но даже подобных намеков никто себе не позволял. Как это сделал сейчас Джон Мелвилл.
   Но я ведь не принадлежала к высшему обществу.
   Бесстрастно и холодно я сказала:
   — Его сиятельство действительно очень добр ко мне и к моему сыну.
   — Вы правы, именно так, — ответил он без прежней иронии и добавил:
   — Я понимаю, Гейл, все это не слишком просто, особенно для такой женщины, как вы. Но, обещаю, никто вас тут не обидит. Я позабочусь об этом.
   — Пожалуйста, не затрудняйте себя, — ответила я с язвительной любезностью. — Единственное, чего я хочу, сэр, так это поскорее обрести новое жилье и продолжить дело, которым занималась раньше, — обучать верховой езде.
   — Он не женится на вас, миссис Сандерс, — сказал вдруг Джон, как если бы не слышал или не хотел слышать того, что я сейчас говорила. — Помимо разности происхождения и положения в обществе, есть еще и память о Джорджиане и их ребенке. Поймите, дорогая, он никогда не сможет переступить через это.
   — О чем вы говорите, Мелвилл? — с неискренним возмущением воскликнула я. — И в мыслях не имела ничего подобного. Единственное, чего я хочу от графа, — скорейшего завершения сделки, касающейся лошадей, о которой вам, надеюсь, известно, а также помощи в решении вопроса о моем жилье. Но тут я уже нахожусь в полной зависимости от вас, Джон. — Я умудрилась перевести разговор в другую плоскость, спросив жалобным тоном, есть ли надежда найти что-нибудь подходящее — недорогое и приличное. И с хорошей конюшней, разумеется…
 
   Вечерний чай и фрукты подали в одиннадцать, после чего я пожелала всем доброй ночи и, взяв приготовленную, как всегда, свечу возле дверей, зажгла ее и удалилась.
   Со странным чувством проходила я по комнатам, когда-то принадлежащим несчастной жене Ральфа: так называемая утренняя комната, обитая розовым шелком — сейчас, в полутьме, он казался серым; множество картин, на которых в основном изображены цветы. Похожие, но живые, лежат на могилке хозяйки. Потом шла гардеробная — великолепная, с бледно-зелеными стенами, такого же цвета мебелью и оконными рамами. Когда я смотрела на них при дневном свете, то не могла не вспомнить портрет в галерее, показанный Джинни: там у жены Ральфа глаза точно такого же цвета.
   В самой спальне обстановка была тяжелее, солиднее — мебель, стены, балдахин над кроватью, драпировки, вышитые золотом, серебром и жемчугом. Джинни успела сказать, что им более двухсот лет.
   Я не могла избавиться от мысли, что эти комнаты принадлежали женщине, с которой жил Ральф, что ее присутствие, ее дух чувствуются здесь и сейчас. Здесь он любил ее… И как уверяет Джон Мелвилл, не перестает любить и ныне.
   Снова я вспоминала ее портрет: гладкие темные волосы, зеленые глаза, стройная высокая шея, благородство и изысканность в каждой черточке лица.
   Мне было больно думать, что Ральф до сих пор любит ее, не может не любить. Я хотела, чтобы его любовь принадлежала мне…
   Наклонившись к Никки, я с облегчением увидела, что он крепко спит, дыхание ровное и спокойное. В течение дня я постоянно наблюдала за сыном и заметила, как на его щеках постепенно появляется румянец, а глаза становятся живее и выразительнее.
   Вошла горничная, и снова я, чтобы не нарушать традиций дома, не отказалась от ее помощи при переодевании, хотя чувствовала себя при этом неловко. Откажись я совсем от ее услуг, она, чего доброго, могла подумать, что я страдаю какой-нибудь ужасной кожной болезнью или скрываю, что у меня деревянная нога.
   Облачившись в длинную белую рубашку, я опустилась на подушки огромной кровати рядом с Никки, прислушиваясь к его дыханию. Однако не могла не думать о том, что совсем недалеко, за той дверью, Ральф, быть может, в эту минуту тоже ложится в постель. Думает ли он обо мне, как еще недавно думал о своей жене, лежавшей на этой кровати и ожидавшей его каждую ночь?
   Я постаралась запретить себе подобные мысли — они недостойны, неподобающи. И доставляют мне лишь страдания. Зачем мучиться тем, что несбыточно… неосуществимо?
   Никки тихо лежал рядом, я протянула руку и коснулась его плеча, чтобы напомнить себе, что я все та же Абигейл Сандерс, а не какая-то иная женщина, хотя и нахожусь в непривычном для себя месте, в необычной обстановке, лежу на диковинной кровати…
   Не знаю, сколько прошло времени до той минуты, когда произошло то, что, я верила и надеялась, должно произойти, — открылась внутренняя дверь и на пороге появился Ральф со свечой в руке. Неслышно ступая в толстых чулках, он подошел к постели, взглянул на Никки.
   — Спит спокойно?
   — Да, спал уже, когда я пришла. Ему значительно лучше, благодарение Богу.
   — Думаю, его можно оставить одного на какое-то время.
   — Не знаю. Когда я уходила в течение сегодняшнего дня, с ним всегда кто-нибудь оставался. Я боюсь, Ральф. Боюсь после того, что случилось… Этот мост… Смерть Скуирта… Что, если кто-то действительно хочет причинить ему вред?
   Вместо ответа Ральф молча направился в гардеробную, и я услышала, как там щелкнул замок двери, ведущей в коридор. Вернувшись в спальню, он сделал то же самое с дверью в гардеробную.
   — Теперь войти сюда можно только через мою комнату, — сказал он. — Никки вне опасности.
   Это звучало убедительно.
   Откинув одеяло, я спустила ноги на ковер, устилавший пол.
   — Гейл, — прошептал Ральф, наклоняясь ко мне и ставя свечу на столик.
   Его руки уже обхватили мою талию, я почувствовала, что поднимаюсь в воздух, и обняла его за шею. Наши губы встретились, мы целовали друг друга так жадно, словно встретились после долгой и томительной разлуки.
   — Гейл, — повторил он, и звук его голоса был похож на стон.
   Ральф по-прежнему крепко прижимал меня к себе, мои ноги болтались в воздухе, он начал медленно двигаться к двери в свою комнату. Но потом остановился, подхватил меня под колени и, высоко подняв, стремительно, словно жертву похищения, понес к себе в спальню, где было почти темно — горела всего одна свеча.
   Положив свою добычу на постель, Ральф некоторое время молча смотрел на меня, потом сказал, одновременно снимая с себя рубашку и слегка задыхаясь:
   — У тебя прелестное ночное одеяние, но без него ты еще прекраснее. Не решишься ли снять его сейчас?
   Мне тоже не хватало воздуха, но все же я сумела ответить:
   — Да, я сделаю это.
   Что и выполнила без всякого стеснения, напрочь забыв о правилах приличия.
   Ральф, освободившийся от одежды, уже был рядом со мной в постели. Его руки обнимали меня, ласкали, касаясь тех мест, прикосновение к которым было мне особенно приятно. Я отвечала, целуя его губы, шею, гладя мускулистую спину и грудь, пропуская сквозь пальцы золотистые волосы.
   Его губы задержались на моей груди, я замерла, тело непроизвольно выгнулось, жар пробежал по нему от сосков до лона, которое уже призывало, ждало его пришествия.
   И он пришел. Я ощутила его присутствие, его движения. Сначала они были медленными, осторожными, легкими, потом становились быстрее, увереннее, сильнее. А затем наступил всплеск, взрыв эмоций, и я уже не понимала, где я, на каком небе и что со мной…
   Откинувшись на бок, он продолжал сжимать меня в объятиях, а я прятала лицо в ямке на его плече.
   Я чувствовала себя в такой безопасности рядом с ним, такой защищенной.
   Это ощущение вызвало в моей памяти то, что и не уходило из нее: происшествие с Никки. Мне захотелось убедиться, что с ним все в порядке.
   — Ральф, — сказала я. — Я иду к Никки. Я должна…
   Он не стал спорить, поднялся с постели и подал мне ночную рубашку. Сам тоже накинул халат, и мы вдвоем пошли к Никки.
   Мой сын спал на спине, закинув руку за голову. Волосы упали на лоб, ресницы под светом свечи отбрасывали на щеки длинные тени. Мое сердце защемило от любви. И от беспокойства.
   — То, что случилось вчера, — проговорила я, повернувшись к Ральфу, — было случайностью? Так ли это? Скажи мне прямо, прошу тебя.
   Ральф повел меня ближе к окну, чтобы наши голоса не потревожили Никки, и там заговорил. Но не сразу.
   — По правде сказать, не знаю, что и думать, хотя размышляю об этом постоянно. Я доверяю Джону, он доверяет работникам, которые следят за мостом. Также я доверяю конюхам — они не могли накормить вашего пони ядовитой травой… И в то же время подозрения не оставляют меня. Я стараюсь отбросить их, мне стыдно перед самим собой. Ничего подобного еще не случалось в Сэйвил-Касле.
   Я тотчас представила, что случилось бы, если бы Сэйвил проехал на несколько дюймов дальше по тому злополучному мосту… Что бы произошло, если бы Никки ударился головой чуть сильнее?.. Нет!..
   — Тебе холодно, — сказал Ральф, заметив, что я вся дрожу. — Где твой пеньюар?
   — Это не холод, — ответила я. — Мне страшно.
   — Полно. Нам не следовало обсуждать все это. Я сам займусь этим делом, обещаю тебе.
   Я покачала головой, как бы говоря, что не могу оставаться в стороне, как бы ни хотела, и уже собралась выразить свою мысль словами, когда Ральф спросил:
   — Кстати, Гейл, когда Никки родился?
   Я напряглась и с испугом посмотрела на Сэйвила. Вот оно, начинается…
   — Почему ты спрашиваешь?
   — У нас тут заведено отмечать дни рождения детей, и я не хочу, чтобы твой сын остался без праздника, — улыбнулся Ральф.
   Но я поняла, что вопрос был задан не по этой причине.
   — Никки родился зимой, — ответила я, — так что празднование его дня рождения отпадает.
   — И все же, — настойчиво повторил он, — хотелось бы небольшим подарком напомнить Никки об этом дне. Ты знаешь, что мальчик пришелся мне по душе… Так какой же день нам вспоминать?
   Я знала, что ему понравился Никки, тут он меня не обманывал. А в остальном…
   Мы по-прежнему стояли возле окна, лунный свет озарял наши напряженные лица. Впрочем, напряженным было только мое лицо. Ральф испытующе, как мне казалось, смотрел на меня.
   — Никки родился двадцать первого декабря, — сказала я наконец.
   Он кивнул, не сводя с меня глаз.
   Я вдруг подумала, что, если Сэйвила заинтересуют подробности рождения Никки, он легко может узнать их, заглянув в регистрационную книгу церковного прихода в Хатфилде, и тогда выяснится, что мальчик родился слишком рано… Рано для меня… Но, собственно, какое до этого дело графу Сэйвилу? Не станет же он упрекать меня в порочности, в нарушении священных законов супружества? Слава Богу, в данное время мы с ним в одинаковом положении. Вне брака. А что было раньше, касается только Томми и меня.
   Но сейчас не стоит ни думать, ни говорить об этом.
   Я спросила:
   — Значит, скорее всего и то, и другое несчастный случай? То, что случилось на мосту? И с Никки?
   Он провел рукой по волосам.
   — Вероятно, так… Тем более что мост мог рухнуть под кем угодно.
   — Но было известно, — возразила я, — что после купания по нему должны проехать именно мальчики.
   — Мальчики, но не один мальчик, Гейл. Это затронуло бы всех!
   Мне стало стыдно: в своем беспокойстве о Никки я напрочь забыла о других возможных жертвах.
   — Кроме того, — продолжал Ральф, — я хочу вернуться к основному вопросу, который уже задавал: кто может желать зла Никки?
   «Зло», пожалуй, не слишком точное слово, вернее было сказать «смерть», но ни Ральф, ни я не осмеливались произнести это слово.
   Я пожала плечами и вновь подошла к спящему Никки. Ральф встал сзади, обнял меня, слегка прижав к своему теплому телу. Как мне стало спокойно и умиротворенно. Но увы, лишь на короткое мгновение.
   — Ты слишком много взвалила на свои хрупкие плечи, дорогая, — тихо сказал он. — Позволь мне помочь тебе. Я очень этого хочу.
   О Боже, он выразил вслух мою мысль, мою надежду, упование! Но именно это испугало меня. Я никоим образом не должна рассчитывать на Ральфа Мелвилла, графа Сэйвила! Я не могу себе этого позволить!..
   Сделав попытку высвободиться из его рук, я запальчиво произнесла:
   — Сколько можно повторять — заботу о сыне никак нельзя назвать грузом!
   Ральф нежно поцеловал меня в висок и успокаивающе шепнул:
   — Я не это хотел сказать. Совсем не это. — И, чувствуя мое сопротивление, добавил:
   — Еще и еще раз прошу: если нужна моя помощь, скажи об этом.
   Я молчала.
   Он вздохнул.
   — Спасибо за эти слова, — произнесла я наконец. — А теперь, думаю, будет лучше, если остаток ночи я проведу рядом с сыном.
   Вместо ответа Ральф повернул меня к себе лицом и принялся целовать. Одной рукой он поддерживал мою голову, другая проникла в вырез ночной рубашки.
   Спустя мгновение он уже снова нес меня в свою спальню.
   У меня не было средств защиты от этого человека. Лежа в его постели, я отдала ему свое тело, и он вошел в него, глубже, еще глубже, пока мы не слились воедино — так, что, казалось, ничто и никогда уже не разъединит нас. Его тяжесть не давила, она размягчала меня, и я принимала форму его тела, а он — моего; мы были одним телом, одним желанием.
   И когда это свершилось, мы вздрогнули и со стоном очнулись. Но мир остался прежним, со всеми его горестями, заботами и опасностями.

Глава 20

   Я вернулась к Никки уже на рассвете. Вскоре он проснулся, готовый, как всегда, вскочить и бежать "а завтрак. С трудом я уговорила его еще немного поваляться в постели, а потом поднялась вместе с ним наверх, в детскую, и позавтракала тоже вместе с ним, только в комнате для прислуги.
   В тот день все дети — мальчики и девочки — собирались со своими наставниками на реку ловить рыбу, и я была довольна, что после случившегося Никки проведет время за таким тихим, неспешным занятием. Ральф обещал прошедшей ночью, что поручит одному из надежных слуг дополнительно присматривать за Никки. Я бы и сама пошла с детьми на реку, но меня останавливало чувство неловкости перед Джинни, которая вынуждена будет провести большую часть дня с Гарриет, чего ей вовсе не хотелось. Кроме того, она вообще неважно себя чувствовала из-за беременности, а пожар в их доме, уничтоживший весь спальный флигель, вовсе не улучшал настроение. Муж Джинни все еще пребывал в Гейдельберге, занятый своими научными дискуссиями.
   — Не хотите прокатиться в Хенли? — предложила я Джинни, застав ее в малой гостиной. — Вам не помешает хотя бы ненадолго переменить обстановку. Заодно поедим мороженого, о котором вы недавно говорили.
   Лицо ее просияло, как у ребенка, которому обещали игрушку.
   — Прекрасная идея, Гейл! Я уже на стену лезу от мыслей о пожаре, и вообще тоска. Не знаете, Ральф сможет отвезти нас?
   Ральфа нигде не нашли, дворецкий сказал, что граф уехал на одну из ферм и вернется не скоро. Роджер тоже отправился куда-то, даже старомодного экипажа мистера Коула не было в каретном сарае. Впрочем, его услугами мы вряд ли захотели бы воспользоваться.
   Джон Мелвилл не без сожаления сказал, что с превеликим удовольствием отвез бы нас, но у него сегодня уйма дел.
   Мы с Джинни обменялись унылыми взглядами, и тут меня осенило. Я радостно сказала, что и сама вполне бы справилась с гнедыми Ральфа, если, конечно, он не будет возражать.
   Реджина с сомнением покачала головой:
   — Не знаю, что сказать, Гейл.
   — Тогда возьмем с собой одного из конюхов, — предложила я.
   Это ей понравилось больше.
   — Я так хочу поехать, — призналась она, — что даже не важно, будет ли кто-нибудь сопровождать нас. Я вполне вам доверяю!
   Было приятно смотреть на ее оживленное лицо, но чувствовала я себя неуютно: какое право я имею распоряжаться лошадьми Ральфа? Поэтому я вновь спросила Джинни, не вызовет ли это недовольство или гнев ее брата.
   — Ах, Гейл! — ответила она, глядя на меня с хитрецой и любопытством. — Ах, Гейл, честно говоря, я полагаю, что стоит вам попросить — и Ральф ради вас снимет со стены даже священный меч рода Сэйвилов! Что там говорить о гнедых!
   Я покраснела.
   — Да, он очень великодушен, — промямлила я, стараясь не смотреть на Джинни.
   — О, конечно, — с лукавой улыбкой согласилась она. — Но я имела в виду несколько иное…
   В конце концов мы решили поехать одни. Джинни велела заложить гнедых красавцев в фаэтон, что и было сделано. Стояло тихое солнечное июльское утро, и хотелось, чтобы и на душе было так же, но, увы, эти надежды оставались тщетными.
   Лошади вели себя вполне пристойно, слушались меня и не пытались выкинуть какой-нибудь фокус. Но я все равно зорко следила за каждым их движением. На дороге было мало экипажей и верховых, Джинни разговорилась и всю дорогу рассказывала мне, как собирается отделать комнаты после пожара, а мне оставалось только кивками и разнообразными междометиями показывать ей, что я полна внимания.
   На въезде в Хенли нам пришлось снова, как и в прошлый раз с Роджером, остановиться в «Черном лебеде», ибо Джинни потребовался ватерклозет.
   Во дворе гостиницы было почти пусто, и первое, что мы увидели и сразу узнали, был старомодный экипаж мистера Коула.
   — Вот так-так! — сказала Джинни. — Любопытно, что он тут делает?
   — Наверное, встречается с каким-нибудь торговцем или клиентом, — предположила я без особого интереса. — Вряд ли он станет приглашать их в Сэйвил-Касл, не правда ли?
   Джинни сморщила свой аристократический, унаследованный от предков носик.
   — Надеюсь, — сказала она. — А еще больше надеюсь, что мы не встретим его здесь и он не станет надоедать нам своими разговорами и вечным недовольством.
   Мы вошли в дом, и Джинни в сопровождении служанки пошла наверх, где находилось то, что ей было нужно. Я не разделяла желания Джинни, пить мне тоже не хотелось, а потому я стала прохаживаться вдоль стен холла, разглядывая картинки, висящие на деревянных панелях. Когда я так стояла, лицом к стене, всматриваясь в очередное произведение местного живописца, сзади меня раздался голос, который показался знакомым. Он, несомненно, принадлежал мистеру Коулу.
   Помня о нежелании Джинни встречаться с этим господином, да и сама испытывая то же чувство, я не поворачивалась к говорившему и, таким образом, стала невольной свидетельницей разговора, показавшегося мне не лишенным интереса.
   — …Я уже напоминал вам, — говорил кому-то Коул, — что мне нужны доказательства. Я не из тех, зарубите себе на носу, кому можно наговорить всякую чушь и получить за это денежки. Мне необходимы подлинные документы. Это понятно?
   — Ну, конечно, — ответил его собеседник. — Я говорил вам еще в Лондоне, Коул, что знаю, где они находятся. Нужно только уговорить тех, кто владеет документами, отдать их мне.
   Внезапно я узнала и этот голос. Его обладателем был тот человек, который нахально подсел ко мне за стол в этой самой гостинице, когда я была здесь с Роджером. Его зовут, если не ошибаюсь, Уикем. Да, так он назвал себя. Я еще подумала тогда, что это один из партнеров Роджера по карточной игре.
   Получается, он знаком с Коулом.
   Тот ответил ему в своей обычной ворчливой манере.
   — Я не скрываю, мистер Уикем, что очень интересуюсь этими доказательствами. Но я должен увидеть их, прежде чем раскошелиться.
   — Как вы не понимаете? — возразил его собеседник. — Для того чтобы мне их отдали, нужны деньги.
   — Не пытайтесь втереть мне очки, Уикем! Хотите, чтобы я покупал кота в мешке? Не выйдет! Откуда я знаю, что все это не шарлатанство, не обман? И что вы не исчезнете, как только ухватите денежки?
   — Я этого не сделаю! Часть документов уже у меня. Мистер Коул искренне рассмеялся:
   — Ну-ну, сынок убедил! Да если бы у вас хоть что-то было, вы тут же притащили бы, вот что я вам скажу. И другого разговора не будет!
   Они еще какое-то время препирались в таком же духе, а я стояла как вкопанная у картины, изображавшей охоту. Потом они прошли в гостиничную залу, и я, с облегчением вздохнув, повернулась. Насколько я могла понять, мистер Уикем так и не вытянул из Коула ни гроша.
   Меня немного удивил, вернее, обеспокоил услышанный разговор: о каких доказательствах шла речь? Этот Уикем не был похож на человека, хоть как-то связанного с торговлей, и, кто знает, возможно, его сведения имеют какое-то отношение к подозрительным событиям, происходящим в Сэйвил-Касле? После недавней истории с мостом и с нашим бедным пони мне стало казаться, что все так или иначе крутится вокруг этого злополучного замка на острове.
   Но с другой стороны, говорила я себе, то, что мне не нравится Коул, вовсе не означает, что тот способен причинить вред мне и моему сыну. Особенно после того, как я во всеуслышание отказалась от этих проклятых денег.
   Мои размышления были прерваны появлением Джинни, мы продолжили путь, и я забыла о своих тревогах.
   Джинн и все больше радовалась поездке. В городе она встретила много знакомых и почти с каждым поделилась печальной вестью о пожаре в своем доме. Кроме того, не пропускала почти ни одной лавки, и вскоре наш фаэтон был завален покупками. Не раз и не два она показывала на платья, которые, по ее мнению, были бы мне к лицу, но я качала головой и честно признавалась, что не могу позволить себе такой роскоши. Особенно сейчас, когда оказалась без жилья и без уроков, дающих нам средства к существованию. Впрочем, одну покупку я сделала — для Никки: игру в шарики.