Вулф Джоан. Сладкая, как мед

   Не спеша допив вино, герцог поднялся в свою гардеробную. Слуга помог ему раздеться и подал шелковый ночной халат.
   Энтони отослал слугу вниз и терпеливо стал ждать, пока за дверью спальни не раздался шорох: наконец Сара улеглась в постель. Помедлив еще пять минут, он вошел в спальню.
   Она сидела на просторной мягкой постели под балдахином, натянув теплое зеленое одеяло по самую грудь. Длинные волосы ниспадали свободными локонами на обнаженные плечи. При виде роскошной ночной рубашки с низким вырезом Энтони решил, что и эту деталь туалета выбрала для невесты его тетка.
   Он старался двигаться медленно, плавно — точь-в-точь как охотник, крадущийся к пугливой лани.
   Сара замерла на кровати, не сводя с него огромных карих глаз и не смея шелохнуться. Энтони опустился на край кровати на некотором расстоянии и заглянул ей в лицо. Она отвечала отчаянным застывшим взглядом.
   Внезапно Энтони подумал, что для нее это более чем отважный поступок
   — сидеть вот так на брачном ложе и даже отвечать на взгляд своего мужа.
   — Сара, — осторожно начал он, — тебе известно, что должно произойти сегодня, между нами?
   Она шумно сглотнула, но не отвела глаз.
   — Девочки в школе болтали всякое… но это не могло быть правдой…
   — А что они болтали?
   — У меня не поворачивается язык все это повторить.
   Только этого ему не хватало! Какая-то проныра уже успела изложить ей основы супружеской жизни так, что напугала до смерти!
   — Энтони, — дрожащим голосом промолвила Сара, — я не хочу вести себя как последняя трусиха, но ведь я ничего не знаю толком.
   На миг он вынудил себя представить, что должно твориться в ее смятенной душе.
   — Я вовсе не считаю тебя трусихой. Напротив, мне кажется, что ты ведешь себя очень отважно.
   Она закусила губу и взглянула на него с явным недоверием.
   — Знаешь что? Давай сначала немного поговорим, и я постараюсь объяснить тебе то, что ты должна знать?
   — Хорошо, — все еще с недоверием откликнулась Сара.
   — Идем. — Он оглянулся и увидел весьма подходящее кресло возле камина. — Посидим у огня.
   Ее губы раздвинула несмелая улыбка. Совершенно очевидно, что предложение покинуть постель принесло ей немалое облегчение.
   Энтони отвел Сару к камину и усадил рядом с собой в просторное кресло, обнимая за плечи.
   Она покорно замерла рядом — испуганная и скованная.
   Медленно, тщательно подбирая каждое слово, он начал говорить. Он ни разу не упомянул о «супружеском долге». Вместо этого он рассуждал о любви, о том, что мужчина и женщина по сути лишь две половинки единого целого и что брак как раз и предназначен для того, чтобы навсегда объединить эти половинки перед Богом и людьми.
   В своем описании супружеской жизни Энтони нарочно старался подбирать сдержанные, хотя и точные выражения, и все это время ласково гладил свою жену по нежным обнаженным плечам. Мало-помалу он почувствовал, как слабеет сковавшее ее напряжение.
   Энтони умолк и тихонько поцеловал Сару в висок.
   — Я никогда не причиню тебе вреда. Пожалуйста, поверь мне!
   Она с робкой доверчивостью прижалась щекой к его плечу.
   — Ты очень терпелив со мной, Энтони. И я благодарна тебе за это.
   Свободной рукой он провел по ее густым блестящим волосам, следом за длинными темными локонами подобравшись к самому соску.
   — Взгляни. — Энтони поднял руку с обвившимся вокруг запястья упрямым завитком.
   Зачарованным взглядом Сара следила за изящной рукой с узким запястьем. Широкий рукав его халата откинулся, обнажая сильное, мускулистое предплечье, поросшее золотистыми волосами. Рука приблизилась к ее лицу и осторожно легла на подбородок. Он наклонился и поцеловал ее в губы.
   Это был не мимолетный дружеский поцелуй и не прежняя легкая ласка. Нежный и трепетный поначалу, он становился все более требовательным, и Сара инстинктивно покорилась молчаливому приказу. Она раздвинула губы.
   Энтони целовал ее до тех пор, пока не почувствовал, как обмякло в кресле ее хрупкое тело. Он поднял голову и встретил изумленный взгляд доверчиво распахнутых глаз.
   — Теперь ты готова вернуться со мной в постель? — прошептал герцог.
   По влажным губам пробежался розовый кончик языка. Она нерешительно кивнула и испытала приятное удивление, когда Энтони поднял ее на руки. Сара обхватила его за шею и рассмеялась.
   — Ты кажешься мне легче перышка! — ласково улыбнулся он.
   Она лишь тряхнула головой, несмело улыбаясь в ответ.
   А в следующее мгновение он уже уложил ее на шелковые простыни и улегся рядом. Не оставляя времени на ненужные размышления и новые страхи, Энтони снова поцеловал Сару в губы.
   На этот раз она не просто разжала губы в ответ на его ласку, но даже попыталась отвечать на поцелуй. Он провел рукой по ее телу и почувствовал, как она напряглась и вздрогнула.
   — Все хорошо, — прошептал герцог и снова поцеловал свою жену.
   Опытный и терпеливый любовник, в эти минуты Энтони превзошел себя, на деле продемонстрировав этому робкому созданию, какое наслаждение могут подарить женщине мужские ласки. Она отвечала так непосредственно, с такой смесью удивления и восторга, что совершенно очаровала его.
   К собственному удивлению, сознание того, что до него никто не прикасался к этому юному телу, вызвало в нем острую вспышку страсти.
   Он уже успел раздеться сам, раздел Сару и с радостью убедился, что его миниатюрная супруга может похвастаться очень красивой пропорциональной фигурой. Ее груди отличались прекрасной формой, талия выглядела на удивление узкой, а бедра нежными и округлыми. Чистая кожа отливала теплым золотом на фоне белой простыни.
   Она не сводила с него доверчивого взгляда, губы ее были слегка приоткрыты. Он чувствовал, как тонкие пальчики цепляются за его плечи. Осторожна провел пальцем по чуткой ложбинке между ног и ощутил, что она повлажнела от желания.
   Энтони тут же решил, что следует дать ей разрядку прежде, чем он овладеет ею до конца, и уверенно продолжал ласкать ее. При этом он непрерывно нашептывал ей на ушко всякие приятные, утешительные вещи — совсем как молодой испуганной кобылке, которую хотел успокоить опытный хозяин.
   И едва она содрогнулась, достигнув пика наслаждения, Энтони занял исходную позицию и предупредил:
   — Сара, сейчас тебе может быть немножко больно!
   Она обратила на него растерянный взгляд, но Энтони почувствовал, что больше не в силах сдерживаться.
   Он приподнял ее и медленно вошел внутрь, замерев на миг перед барьером ее девственности. Глубоко вздохнул и с силой рванулся вперед. Она сморщилась от боли, но не пыталась освободиться.
   Он поцеловал ее и до конца погрузился во влажное, тугое лоно.
   Никогда в жизни он не испытывал такого наслаждения!
   Энтони зажмурился, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди от счастья. Однако по тому, как напряглась Сара, он догадался, что ей все еще больно.
   Чем скорее он кончит на этот раз — тем лучше. И он дал волю своей страсти, пока не испытал знакомой вспышки блаженства.
   Теперь ему хотелось без сил рухнуть на нее и прижать к себе это чудесное, податливое тело, но Энтони слишком боялся причинить ей лишнюю боль. А потому сделал над собой героическое усилие и попытался отодвинуться.
   И тогда она удивила его, крепко обняв за шею.
   — Все хорошо, Энтони, — прошептала Сара. — Со мной все в порядке.
   — Ты уверена?
   Влажные губки робко коснулись его щеки.
   — Еще как уверена! — прошептала она. Энтони прикрыл глаза, наслаждаясь тем, что еще какое-то время может оставаться в этом раю.

***

   Они долго лежали рядом, и темноволосая головка Сары доверчиво покоилась у него на плече.
   — А знаешь, Энтони, — призналась она, — все случилось именно так, как рассказывали девчонки в школе! Но я правильно делала, что не верила им!
   Он лишь хмыкнул в ответ, ожидая продолжения.
   — То, как описал это ты, выглядело гораздо привлекательнее… и больше походило на правду!
   Энтони с трудом припомнил ту ерунду, что нашептывал в этот вечер своей молодой супруге. Кажется, что-то насчет половинок единого целого. Он поднес к губам тонкую ручку и запечатлел на ней самый нежный поцелуй.
   — Я рад, что ты так считаешь!

Глава 12

   Герцог лежал на спине, закинув руки за голову и рассеянно глядя на расшитый золотом зеленый балдахин над кроватью. Сара давно заснула.
   Он решил бодрствовать до самого утра, но с каждой минутой терял уверенность в том, что ему хватит выдержки. Его тело качалось на волнах блаженства. Первая брачная ночь принесла ему неожиданно острое наслаждение и удовлетворение от близости с Сарой.
   Он залюбовался своей спящей женой. Герцог всегда спал с открытыми окнами, и сквозь распахнутые ставни в комнату лился яркий лунный свет.
   Сара перевернулась на бок, и темный шелк густых волос разметался по подушке и округлому плечу, выглядывавшему из-под одеяла. Такие длинные волосы давно вышли из моды, но Энтони был только рад, что Сара не стала их стричь. Они такие красивые, когда вольно распущены по плечам!
   Она очень милая. И очень отважная девочка. И со временем может стать по-настоящему страстной любовницей.
   «Вот так удача! — думал Энтони с радостным изумлением. — Просто невероятная удача — получить в жены такую девушку!»
   Его передернуло при мысли о том, с кем могла свести его судьба.
   Энтони широко зевнул.
   Черт побери, он не должен заснуть!
   Он осторожно уселся в кровати, подперев спину подушкой.
   И как ему не пришло в голову проверить заранее, есть ли в этом доме вторая спальня? Что за глупая беспечность?
   И все из-за желания побыстрее подписать брачный контракт с ее дедом!.. Энтони корил себя за забывчивость. Почему он не попросил Макса проверить, сколько спален в этом особняке? Поздно, слишком поздно!
   Если бы он знал, что в Гамильтон-Холле одна спальня, ноги бы его здесь не было!
   Ни одна живая душа на свете — даже его преданный Макс — не имели понятия о мучивших Энтони кошмарах, и он желал одного — во что бы то ни стало сохранить это в тайне. Даже если ради этого ему не придется сомкнуть глаз.
   Наконец он решил прибегнуть к испытанному средству, так часто выручавшему его в одинокие тоскливые ночи в школьной спальне или же в отвратительных госпитальных палатах в Саламанке. Он мысленно стал восстанавливать обстановку замка Чевиот, его родного дома. В своем воображении он медленно двигался из центрального холла в детскую, вспоминая все до единой комнаты: мебель, ковры, картины, украшения. «Обойдя» таким образом весь замок, он «вышел» в парк.
   Это отработанное упражнение помогло ему бороться со сном большую часть ночи. Он оставался начеку почти до самого рассвета.

***

   Сара проснулась и увидела, что через окно в спальню льется яркий солнечный свет. Энтони крепко спал рядом. Она повернулась и заглянула ему в лицо.
   Он лежал на животе, обернувшись к ней, закинув одну руку в изголовье кровати, а вторую — на подушку. Темная челка растрепалась и свисала на лоб, а длинные ресницы оттеняли красивые бледные щеки. Одеяло сползло, обнажив его до пояса.
   Сара невольно задержала взгляд на широкой мужской спине, беспощадно высвеченной солнечными лучами. Так он выглядел более мускулистым, чем казался в одежде. Однако внимание Сары привлек жуткий грубый шрам, тянувшийся под правым плечом от шеи до подмышки. Это его неровные края Сара нащупала вчера в темноте.
   Должно быть, шрам остался от еще более жуткой раны.
   Сара снова посмотрела ему в лицо и обнаружила, что его глаза открыты. Он исподтишка наблюдал за ней.
   Осторожно, самыми кончиками пальцев, она погладила шрам.
   — Ватерлоо?
   — Нет. Саламанка, — отвечал он.
   — Тебе повезло, что удалось сохранить руку!
   — Знаю, — буркнул он, как-то странно сверкнув глазами.
   — Я не собираюсь тебя расспрашивать, Энтони! — виновато улыбнулась она. — Мне известно, что ты не любишь об этом вспоминать.
   — Жаль, что мои родственники не так понятливы! — заметил Чевиот с грустной улыбкой, перекатившись на спину.
   Он ласково взял ее за руку.
   Этого прикосновения было достаточно, чтобы у нее участился пульс.
   Сара все еще испытывала смятение при воспоминании о прошлой ночи. Он делал с ней такое… и она не только не возражала, но даже не испытывала смущения!
   — Иди ко мне, — промолвил Энтони.
   Ее сердце забилось еще чаще, а в паху ожил и шевельнулся какой-то необычный теплый комок.
   Охваченная странной смесью удивления и жаркой истомы, Сара безуспешно пыталась понять, что с ней происходит.
   Она послушно придвинулась к Энтони, так что теперь они лежали, глядя друг другу в глаза.
   — Как ты себя чувствуешь? — ласково спросил он. — Тебе не больно?
   Разве она посмеет признаться, что не возражала бы против новых ласк? Смущенно прикусив губу, она доверчиво посмотрела на Энтони и шепнула:
   — Нет!
   — Чудесно, — улыбнулся он. А потом приподнялся на локтях и поцеловал Сару так, что ее руки сами собой легли ему на плечи, привлекая как можно ближе.

***

   Остаток дня превратился для Сары в грезы наяву. Они бродили по окрестностям Гамильтон-Холла, и любовались цветущим садом, и обошли весь пруд, и побывали даже на старой мельнице, стоявшей на берегу ручья неподалеку от сада.
   При виде старой мельницы Сара пожалела, что не прихватила с собой этюдник, — заросшие мхом стены над прозрачным ручьем так и просились на полотно.
   Позже герцог повез ее кататься. Тренированный взгляд художницы не упускал ни единой мелочи, моментально схватывая детали открывавшихся перед ними чудесных весенних пейзажей. Окружавшая ее красота действовала на Сару подобно животворному бальзаму.
   — Энтони, ты читал Водсворта? — спросила Сара. Они проезжали по узкой лощине между вспаханных и засеянных полей. Судя по сильному запаху навоза, фермеры не пожалели удобрений для будущего урожая.
   — Конечно, читал, — с охотой откликнулся герцог. — Вот кто настоящий англичанин! Его поэмы приносили мне изрядное утешение вдали от родины.
   Сара задумчиво наклонила голову и промолвила:
   — Да, пожалуй, ты прав.
   Герцог вполголоса успокоил жеребца, испуганно вскинувшегося при виде кролика, выскочившего прямо из-под ног, и лишь после этого продолжал:
   — И все же не могу не признаться, что Водсворту я предпочитаю Колриджа.
   — Вот как? — заинтересовалась Сара. — И какое из стихотворений Колриджа нравится тебе больше всего?
   На миг ей показалось, что она не дождется ответа — таким мрачным стало лицо ее спутника. Наконец герцог сказал
   — «Сказание о старом мореходе». Оно бередит мне душу…
   Сара искренне недоумевала — что в этой поэме могло быть такого душераздирающего? И дала себе слово перечитать Колриджа при первой же возможности. А Энтони неожиданно перешел от мрачного состояния духа к веселью:
   — Только не говори, будто Водсворт нравится тебе больше Байрона! Я знаю, что все юные леди без ума от Байрона.
   — Водсворт нравится мне гораздо больше Байрона! — запальчиво возразила она. — Байрон временами просто поражает своей глупостью.
   — Не могу с этим не согласиться, — довольно хмыкнул герцог.
   — Водсворта я люблю больше, чем всех других поэтов, — продолжала Сара, машинально поправляя прядь, выбившуюся из-под шляпки. — Мне бы очень хотелось писать свои картины так, как он пишет стихи!
   — А если поточнее?
   И тогда Сара прочла ему отрывок из «Строк, написанных на расстоянии нескольких миль от Тинтернского аббатства при повторном путешествии на берега реки Уай»:
   …грохот водопада Меня преследовал, вершины скал, Гора, глубокий и угрюмый лес — Их очертанья и цвета рождали Во мне влеченье — чувство и любовь, Которые чуждались высших чар, Рожденных мыслью, и не обольщались Ничем незримым.
   Герцог слушал молча, и ритмичные звуки стиха еще долго как бы висели между ними в прозрачной неподвижности воздуха.
   — У него такое живое чувство природы, — наконец промолвила Сара. — Это нравится мне больше всего, и именно эти чувства должен будить в зрителе хороший пейзаж — ту самую болезненную радость и головокружительный экстаз, о которых он пишет!
   Все еще не говоря ни слова, герцог серьезно кивнул в знак согласия.
   У Сары вырвался довольный вздох. Какое это счастье — обсуждать живопись с человеком, способным тебя понять!
   — Перед тем как покинуть Лондон, я навел справки и выяснил, что здесь неподалеку живет некий сэр Джон Трейнор, — сказал Энтони. — Он известен среди коллекционеров картин, и в его собрании имеется два выдающихся полотна Рейсдала. Я обратился к нему с просьбой принять нас завтра утром и получил согласие.
   Сара так и застыла на месте, не веря своим ушам.
   — Энтони, это правда?
   — Да, правда. Сэр Джон заверил моего секретаря, что будет счастлив угостить нас ленчем и лично показать нам свои картины.
   Легкое дыхание весеннего ветерка ласково ерошило волосы на его голове, а солнце блестело на холеных шкурах черных жеребцов, запряженных в фаэтон. Сара возвела взгляд к яркому голубому небу и с чувством призналась:
   — Энтони, я так рада, что согласилась выйти за тебя замуж! Это самый разумный поступок в моей жизни.
   — И у меня тоже такое чувство, будто мне улыбнулась удача, дорогая! — с улыбкой отвечал он. — Похоже, это не так уж плохо — быть женатым мужчиной.
   Что-то в его тоне вызвало у Сары на щеках яркий румянец и легкое сердцебиение.
   Он назвал ее «дорогая»! Как чудесно звучит это слово!
   А герцог вполне искренне находил приятными перемены в своей личной жизни. Во всяком случае, он с нетерпением предвкушал наступление вечера, немало удивляя себя самого.

***

   Близость с Сарой подарила ему совершенно неожиданное наслаждение. Конечно, ей было далеко в искусстве любви до тех опытных женщин, с которыми герцог имел дело прежде, но ни одна из этих красоток не могла сравниться с ней в чуткости и безграничном доверии к своему партнеру. Она совершенно не смущалась открыто выражать ему свою радость и щедро расточала свои ласки, побуждая его к ответной щедрости.
   Ее неопытность и непосредственность нисколько не утомляли Энтони — напротив, они разбудили в нем желание защищать ее, быть ее единственным господином, чего он никогда не испытывал по отношению к прежним любовницам.
   Она принадлежала ему, ему одному. Она никогда не была близка ни с одним другим мужчиной. Она его жена. И должна стать матерью его детей. И теперь при одной мысли о Саре в жилах у герцога Чевиота начинала бурлить кровь благородной династии, насчитывавшей ни много ни мало уже шесть веков.
   Визит к сэру Джону Трейнору превзошел все их ожидания. Этот высокообразованный человек после смерти жены предпочел перебраться в свое загородное поместье, расположенное в самом сердце знаменитых Сассекских пустошей. Сэр Джон всегда любил искусство и не поленился вывезти из охваченной войной Франции множество картин, и его искренне радовала возможность продемонстрировать свои сокровища столь знатным особам, как герцогская чета Чевиот.
   Герцог получил двойное удовольствие — и от созерцания картин, и от возможности наблюдать за тем, как смотрит на картины его Сара.
   Он со смесью удивления и почтительности вынужден был признать, что юная художница наделена талантом прозревать то, на что обращен ее взгляд.
   Она провела не меньше получаса перед рейсдаловским изображением замка Бентхайм — неподвижно стояла молча и смотрела, впитывая каждую деталь этого дивного полотна. При одном взгляде на ее одухотворенное лицо ни сэр Джон, ни сам Энтони не посмели промолвить ни слова, чтобы не портить ей мгновения чистого восторга.
   Только после того как Сара вдоволь налюбовалась картинами, хозяин осмелился предложить им чаю и за угощением подробно описал, как эти полотна попали в его руки.
   Они возвращались в Гамильтон-Холл намного позднее запланированного герцогом времени, и солнце давно успело спрятаться под набежавшими тучами.
   — Надеюсь, дождь не застанет нас в пути, — заметил герцог, е опаской поглядывая на мрачный небосвод. — Если бы я знал, что погода так быстро переменится, мы бы выехали раньше.
   — Мы бы обидели хозяина, если бы стали спешить, — возразила Сара. — Сэр Джон — такой щедрый и добрый человек! Надо будет навестить его еще — мне нравится слушать его истории.
   — Но я боюсь, что ты промокнешь. — Герцог натянул вожжи, и лошади пошли быстрой рысью.
   — Глупости! — упрямо заявила Сара. — Даже если я промокну — можешь не бояться, что я растаю!
   Энтони нахмурился, но промолчал и лишь заставил лошадей еще прибавить скорости.
   Им оставалось еще добрых пять миль до дома, когда начался дождь.
   — Я мог бы пустить коней галопом, если ты не боишься, — предложил герцог.
   — Это совершенно ни к чему, — сказала Сара. — А вдруг они поскользнутся на мокрой дороге? Я не боюсь промокнуть. Если уж на то пошло — я люблю дождь.
   Энтони отвечал ей недоверчивым взглядом. Сара сидела рядом, запрокинув лицо и подставив его ливню, словно цветок, стремящийся напиться влаги и напоить нежные бутоны.
   Огромные капли повисли у нее на ресницах, и ей пришлось встряхнуть головой, чтобы избавиться от них. А потом она решительно сняла шляпку.
   — А я как раз собирался предложить тебе свой плащ! — рассмеялся герцог.
   — Не нужно никакого плаща. Нам осталось ехать совсем мало — я даже простудиться не успею! — Она глубоко вдохнула. — Чувствуешь, как чудесно пахнет под дождем весенний воздух? Когда я была маленькой и жила с родителями, мама всегда брала меня с собой на заднее крыльцо, чтобы мы могли подышать дождем!
   — Погоди, пока узнаешь, как пахнет дождь в Нортумберленде, — заметил Энтони.
   — Однажды я попала под дождь вместе с Невиллом, — вдруг вспомнила Сара. — Какой же он был несчастный! Все время причитал, что непременно схватит насморк!
   А герцогу вспомнился бесконечный ливень, размывший все дороги в Испании.
   — Так и быть, я не получу насморка, если не получишь ты! — воскликнул он.
   — Я никогда не простужаюсь, — с потешной торжественностью заявила Сара. — Я вообще здорова, как бык!
   Герцог не мог удержаться от улыбки, глядя на ее нежное, хрупкое тело.
   — Из тебя вышла бы отличная солдатская жена.
   — Полагаю, это можно считать комплиментом? — лукаво осведомилась Сара.
   — Безусловно! — заверил он.

***

   Они провели в Гамильтон-Холле еще три ночи, и в последнюю ночь герцог не выдержал. Он слишком устал от постоянного недосыпания, и как только Сара заснула — провалился в глубокий сон.
   Было два привычных кошмара, терзавших его во сне, и в эту ночь явился тот, когда у него отнимали руку.
   …Он снова валялся на грязной койке в госпитале в Саламанке. Судя по тому, что он слышал голоса окружающих и чувствовал жуткую боль в раненой руке, — Энтони был в сознании. Но при этом не мог ни заставить себя открыть глаза, ни произнести что-то вслух.
   — Руку придется отнять, — донесся глухой от неизбывной усталости голос.
   И в тот же миг Энтони понял, что это голос доктора и что речь идет о нем.
   «Нет! — мысленно закричал он что было сил. — Нет, вы не смеете отнимать мою руку!»
   И тогда раздался голос разума, голос спасения, принадлежавший Максу:
   — Вы хоть знаете, с кем имеете дело, Клеменс? Это же сам граф Олнвик, наследник титула герцога Чевиота! Его нельзя оставлять без руки.
   — Мне все равно, кто он такой! — нетерпеливо возражал первый голос. — Рана слишком обширна. Если мы не ампутируем руку, она может воспалиться, и он умрет от гангрены. Лучше быть одноруким герцогом, чем мертвым — вы не находите?
   «Нет!!! Нет!!! Нельзя! Макс, не позволяй ему отнять у меня руку!!!»
   Герцог беспокойно метался на постели, не в силах очнуться. Бледный лоб покрылся испариной. Сердце билось так, словно готово было выпрыгнуть из груди.
   — Почему вы не хотите просто зашить эту рану и проследить, чтобы не было заражения? — спросил Макс.
   — Вы имеете представление о том, как трудно соблюсти полную стерильность в полевых условиях? — сердито воскликнул доктор. — У меня просто нет возможности обеспечить ему должный уход! Нет, рукою придется пожертвовать!
   Голова герцога в отчаянии моталась по подушке.
   А потом в его кошмар ворвался тонкий, нежный голосок — он еще ни разу не слышал его во сне.
   — Энтони! Энтони! Энтони, очнись! Все хорошо! Ты жив и невредим! Проснись же!
   Он почувствовал, как его трясут за плечо.
   Широко распахнув глаза, он вскинулся на постели, обливаясь потом, задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем. Его невидящие глаза задержались на встревоженном личике Сары. В следующий миг Энтони зажмурился и уткнулся лицом в колени.
   — Господи! — только и смог вымолвить он, все еще не в силах отдышаться.
   Медленно и нерешительно герцог заставил себя открыть глаза и первым делом ощупал свою правую руку, словно желая удостовериться, что она осталась на месте.
   Тишину в спальне нарушало лишь его хриплое частое дыхание, однако он остро ощущал присутствие еще одного живого существа. Ему стоило немалого труда заглянуть ей в лицо.
   — Это война? — прошептала она.
   — Да, — отвечал герцог, скрипя зубами от унижения.
   — Ты не хотел бы мне об этом рассказать?