Отгрызли вмиг часы,
И разобрали плиты
Со взлетной полосы.
И вот в Москве нисходит он по трапу,
Дает доллар носильщику на лапу
И прикрывает личность на ходу.
Вдруг кто-то шасть на газике к агенту,
И киноленту вместо документа,
Что мол свои, мол, «how do you do».
Огромная колонна стоит сама в себе,
И встречают чемпиона по стендовой стрельбе.
Попал во все, что было он выстрелом с руки.
По нем бабье сходило с ума и мужики.
Довольный, что его не узнавали,
Он одеяло снял в «Национале».
Но, несмотря на личность и акцент,
Его там обозвали оборванцем,
Который притворялся иностранцем
И заявлял, что, дескать, он агент.
Швейцар его за ворот…
Решил открыться он.
- 07 Я.
- Вам межгород?
Так надо взять талон.
Во рту скопилась пена
И горькая слюна,
И в позе супермена
Он уселся у окна.
Но кинорежиссеры прибежали
И недоразумение замяли,
И разменяли фунты на рубли…
Уборщица кричала:
«Вот же пройда.
Подумаешь, агентишко какой-то.
У нас в девятом принц из Сомали».
Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской,
Под английским псевдонимом «мистер Джон Ланкастер Пек»,
Вечно в кожаных перчатках, чтоб не сделать отпечатков,
Жил в гостинице «Советской» несоветский человек.
Джон Ланкастер в одиночку, преимущественно ночью,
Чем-то щелкал, в чем был спрятан инфракрасный обьектив.
А потом в нормальном свете, представало в черном цвете
То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив.
Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной,
Наш родной Центральный рынок стал похож на грязный склад,
Искаженный микроплёнкой, ГУМ стал маленькой избёнкой,
И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ.
Но работать без подручных - может, грустно, а может - скучно.
Враг подумал - враг был дока, - написал фиктивный чек,
И где-то в дебрях ресторана гражданина Епифана
Сбил с пути и с панталыку несоветский человек.
Епифан казался жадным, хитрым, умным, плотоядным,
Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел.
В-общем так: подручный Джона был находкой для шпиона.
Так случиться может с каждым, если пьян и мягкотел.
Вот и первое заданье: в 3.15, возле бани,
Может раньше, может позже остановится такси,
Надо сесть, связать шофера, разыграть простого вора,
А потом про этот случай раструбят по Би-Би-Си.
И еще: оденьтесь свеже и на выставке в Манеже
К вам приблизится мужчина с чемоданом. Скажет он:
«Не хотите ли черешни?» Вы ответите «Конечно»
Он вам даст батон с взрывчаткой, принесете мне батон.
А за это, друг мой пьяный, - говорил он Епифану,
Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин…
Враг не ведал, дурачина: тот, кому все поручил он,
Был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин.
Да, до этих штучек мастер этот самый Джон Ланкастер,
Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек.
Обезврежен он и даже он пострижен и посажен,
А в гостинице «Советской» поселился мирный грек.
До нашей эры соблюдалось чувство меры,
Потом бандитов называли - "флибустьеры", -
Потом названье звучное "пират"
Забыли, -
Бить их
И словом оскорбить их
Всякий рад.
Бандит же ближних возлюбил - души не чает,
И если что-то им карман отягощает -
Он подойдет к им как интеллигент,
Улыбку
Выжмет -
И облегчает ближних
За момент.
А если ближние начнут сопротивляться,
Излишне нервничать и сильно волноваться, -
Тогда бандит поступит как бандит:
Он стрельнет
Трижды -
И вмиг приводит ближних
В трупный вид.
А им за это - ни чинов, ни послаблений, -
Доходит даже до взаимных оскорблений, -
Едва бандит выходит за порог,
Как сразу:
"Стойте!
Невинного не стройте!
Под замок!"
На теле общества есть много паразитов,
Но почему-то все стесняются бандитов, -
И с возмущеньем хочется сказать:
"Поверьте, -
Боже,
Бандитов надо тоже
Понимать!
Проложите, проложите,
Вы хоть тоннель по дну реки,
И без страха приходите
На вино и шашлыки.
И гитару приносите,
Подтянув на ней колки,
Но не забудьте, затупите
Ваши острые клыки.
А когда сообразите,
Все пути приводят в Рим,
Вот тогда и приходите,
Вот тогда поговорим.
Нож забросьте, камень выньте
Из-за пазухи своей,
И перебросьте, перекиньте
Вы хоть жердь через ручей.
За посев ли, за покос ли
Надо взяться поспешать,
А прохлопав, сами после
Локти будете кусать.
Так проложите, проложите,
Хоть тоннель по дну реки,
Но не забудьте, затупите
Ваши острые клыки.
Сам виноват, и слезы пью и охаю,
Попал в чужую колею глубокую.
Я цели намечал свои на выбор сам,
А вот теперь из колеи не выбраться.
Крутые, скользкие края
Имеет эта колея,
Я кляну проложивших ее,
Скоро лопнет терпенье мое
И склоняю, как школьник плохой
Колею, колее, с колеей.
Но почему неймется мне - нахальный я,
Условья в общем в колее нормальные
Никто не стукнет, не притрет не жалуйся,
Желаешь двигаться вперед - пожалуйста.
Отказа нет в еде-питье
В уютной этой колее,
Я живо себя убедил:
Не один я в нее угодил.
Так держать - колесо в колесе,
И доеду туда, куда все.
Вот кто-то крикнул сам не свой: «а ну, пусти!»
И начал спорить с колеей по глупости
Он в споре сжег запас до дна тепла души
И полетели клапана и вкладыши.
Но покарежил он края,
И стала шире колея.
Вдруг его обрывается след.
Чудака оттащили в кювет,
Чтоб не мог он нам, задним, мешать
По чужой колее проезжать.
Вот и ко мне пришла беда: стартер заел.
Теперь уж это не езда, а ерзанье,
И надо б выйти, подтолкнуть, но прыти нет,
Авось под едет кто-нибудь и вытянет.
Напрасно жду подмоги я.
Чужая это колея.
Расплеваться бы глиной и ржой
С колеей этой самой чужой.
И тем, что я ее сам углубил,
Я у задних надежду убил.
Прошиб меня холодный пот до косточки
И я прошел вперед по досточке.
Гляжу - размыли край ручьи весенние,
Там выезд есть из колеи, спасение.
Я грязью из-под шин плюю
В чужую эту колею.
Эй вы, задние, делай как я,
Это значит: не надо за мной.
Колея эта только моя,
Выбирайтесь своей колеей,
Выбирайтесь своей колеей.
На реке ль, на озере
Работал на бульдозере,
Весь в комбинезоне и в пыли.
Вкалывал я до зари,
Считал, что черви - козыри,
Из грунта выколачивал рубли.
И не судьба меня манила,
И не золотая жила,
А упорная моя кость
И природная моя злость.
Ты мне не подставь щеки,
Не ангелы мы - сплавщики,
Неизвестны заповеди нам.
Будь ты хоть сам бог-аллах,
Зато я знаю толк в стволах
И весело хожу по штабелям.
И не судьба меня манила,
И не золотая жила,
А упорная моя кость
И природная моя злость.
Не берись, коль не умеешь,
Не умеючи - не трожь.
Не подмажешь - не поедешь,
А подмажешь - упадешь.
Эх, недаром говорится,
Дело мастера боится,
И боится дело это
Ваню - мастера паркета.
Посередке всей эпохи
Ты на щетках попляши.
С женским полом шутки плохи,
А с натертым хороши.
Говорят, не нужно скоро
Будет званье полотера.
В наше время это мненье
Роковое заблужденье.
Даже в этой пятилетке
На полу играют детки,
Проливают детки слезы
От какой-нибудь занозы.
Пусть елозят наши дети,
Пусть играются в юлу
На натертом на паркете
На надраенном полу.
Всего один мотив
Доносит с корабля,
Один аккредитив
На двадцать два рубля.
А жить еще две недели,
Работы на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен аскет.
Дежурная по этажу
Грозилась мне на днях,
В гостиницу вхожу
В час ночи и в носках.
А жить еще две недели,
Работы на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен аскет.
В столовой номер два
Всегда стоит кефир,
И мыслей полна голова,
И все про загробный мир.
А жить еще две недели,
Работы на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен скелет.
Одну в кафе позвал,
Увы, романа нет,
Поел и побежал,
Как будто в туалет.
А жить еще две недели,
Работы на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен скелет.
А пляжи все полны
Пленительнейших вдов,
Но стыдно снять штаны,
Ведь я здесь с холодов.
А жить еще две недели,
Работы на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен аскет.
О, проклятый Афон,
Влюбился, словно тля
Беру последний фонд,
Все двадцать два рубля,
Пленительно стройна,
Все деньги на проезд,
Наверное, она
Сегодня их проест.
А жить еще две недели,
Работы на восемь лет,
Но я докажу на деле,
На что способен скелет.
Под собою ног не чую
И качается земля.
Третий месяц я бичую,
Так как списан подчистую
С китобоя-корабля.
Ну а так как я бичую
В беспринципности своей,
Я на лестницах ночую,
Где тепло от батарей.
Вот это жизнь-живи и грейся.
Нет, вам пуля и петля.
Пью бывает, хоть залейся,
Кореша приходят с рейса
И гуляют от рубля.
Рубь не деньги, рубь бумажка,
Экономить тяжкий грех.
Ах, душа моя-тельняшка,
Сорок полос, семь прорех!
Но послал господь удачу,
Заработал свечку он.
Увидав, как горько плачу,
Он сказал: «Валяй на Вачу,
Торопись пока сезон.»
Что такое эта Вача
Разузнал я у бича.
Он на Вачу ехал плача,
Возвращался хохоча.
Вача - это речка с мелью
В глубине сибирских руд.
Вача - это дом с постелью,
Там стараются артелью,
Много золота берут.
Как вербованный ишачу,
Не ханыжу, не торчу.
Взял билет, лечу на вачу,
Прилечу, похохочу.
Нету золота богаче,
Люди знают, им видней.
В общем, так или иначе
Заработал я на Ваче
117 Трудодней.
Подсчитали, отобрали
За еду, туда-сюда.
Ну, в общем так, три тыщи дали
Под расчет. Вот это да!
Рассовал я их в карманы,
Где и рубь не ночевал,
И уехал в жарки страны,
Где кафе да рестораны,
Позабыть как бичевал.
Выпью, там такая чача,
За советчика бича.
Я на Вачу ехал плача,
Возвращаюсь хохоча.
Проводник в преддверьи пьянки
Извертелся на пупе,
Тоже и официантки,
А на первом полустанке
Села женщина в купе.
Может вам она, как кляча,
Ну а мне так в самый раз.
Я на Вачу ехал плача,
Возвращаюсь веселясь.
То да се, да трали-вали,
Как узнала про рубли,
Слово по слову у Вали,
Сотни по столу шныряли,
С Валей вместе и сошли.
С нею вышла незадача,
Но я это залечу.
Я на Вачу ехал плача,
Возвращаюсь - хохочу.
Суток пять как просквозило,
Море - вот оно стоит.
У меня что было сплыло,
Проводник воротит рыло
И за водкой не бежит.
Рубь последний в Сочи трачу,
Телеграму накатал
«Шлите денег, отбатрачу,
Я их все прохохотал.»
Где вы, где вы, рассыпные?
Хоть ругайся, хоть кричи.
Снова ваш я, дорогие,
Магаданские, родные,
Незабвенные бичи!
Мимо носа носят чачу,
Мимо рота алычу.
Я на Вачу еду плачу,
Над собою хохочу.
Я еще не в ударе,
Не втиснулся в роль.
Как узнаешь в ангаре
Кто раб, кто король,
Кто сильней, кто слабей,
Кто плохой, кто хороший.
Кто кого допечет, допытает, дожмет,
Летуна самолет, или наоборот?
На земле притворилась машина святошей.
Завтра я испытаю судьбу,
А пока я машине ласкаю крутые бока.
На земле мы равны, но равны ли в полете?
Под рукою, не скрою,
Ко мне холодок.
Я иллюзий не строю,
Я старый ездок,
Самолет - необъезженный
Дьявол во плоти.
Знаю, силы мне утро утроит,
Ну, а конь мой хорош и сейчас.
Вот решает он: стоит - не стоит
Из-под палки работать на нас.
Ты же мне с чертежей,
Как с пеленок, знаком.
Ты не знал виражей,
Шел и шел прямиком,
Плыл под грифом «секретно» по волнам науки.
Генеральный конструктор
Тебе потакал,
И отбился от рук ты
В КБ, в ОТК,
Но сегодня попал к испытателю в руки.
Здесь возьмутся покруче,
Придется теперь
Расплатиться и лучше
Без машинных потерь,
В нашем деле потери не очень приятны.
Ты свое отгулял
До последней черты,
Ну и я попетлял
На таких вот, как ты,
Так что, грех нам обоим идти на попятный.
Иногда недоверие точит:
Вдруг не все мне машина отдаст,
Вдруг она засбоит, не захочет
Из-под палки работать на нас.
КЛИЧ ГЛАШАТАЕВ
Много неясного в странной стране,
Можно запутаться и заблудиться,
Даже мурашки бегут по спине,
Если представить, что может случиться.
Вдруг будет пропасть и нужен прыжок,
Струсишь ли сразу? Прыгнешь ли смело?
А? Э, так-то, дружок,
В этом-то все и дело.
Добро и зло в Стране Чудес, как и везде, встречается,
Но только здесь они живут на разных берегах.
Здесь по дорогам разным истории скитаются,
И бегают фантазии на тоненьких ногах.
Этот рассказ мы с загадки начнем,
Даже Алиса ответит едва ли,
Что остается от сказки потом,
После того, как ее рассказали?
Где, например, волшебный рожок?
Добрая фея куда улетела?
А? Э, так-то, дружок,
В этом-то все и дело.
Они не испаряются, они не растворяются,
Рассказанные сказки, промелькнувшие во сне.
В страну чудес волшебную они переселяются,
Мы их, конечно, встретим в этой сказочной стране.
Ну и последнее, хочется мне,
Чтобы всегда меня вы узнавали,
Буду я птицей в волшебной стране,
Птица додо меня дети прозвали.
Даже Алисе моей невдомек,
Как упакуюсь я в птичее тело.
А? Э, так-то, дружок,
В этом-то все и дело.
И не такие странности в Стране Чудес случаются,
В ней нет границ, не нужно плыть, бежать или лететь,
Попасть туда несложно, никому не запрещается,
В ней можно оказаться, стоит только захотеть.
Не обрывается сказка концом.
Помнишь, тебя мы спросили вначале:
«Что остается от сказки потом,
После того, как ее рассказали?»
Может не все, даже съев пирожок,
Наша Алиса во сне разгадала,
А? Э, так-то, дружок,
В этом-то все и дело.
И если кто-то снова вдруг проникнуть попытается
В Страну Чудес волшебную в красивом добром сне,
То даже то, что кажется, что только представляется,
Найдет в своей загадочной и сказочной стране.
Я странно скучаю я просто без сил,
И мысли приходят, меня беспокоя,
Чтоб кто-то, куда-то меня пригласил,
И там я увидела что-то такое.
Но что именно, право, не знаю,
Все советуют наперебой:
«Почитай», - я сажусь и читаю,
«Поиграй», - и я с кошкой играю,
Все равно я ужасно скучаю,
Сэр, возьмите Алису с собой.
Мне так бы хотелось, хотелось бы мне,
Когда-нибудь, как-нибудь выйти из дома
И вдруг оказаться вверху, в глубине,
Внутри и снаружи, где все по-другому.
Но что именно, право, не знаю,
Все советуют наперебой:
«Почитай», - я сажусь и читаю,
«Поиграй», - и я с кошкой играю,
Все равно я ужасно скучаю,
Сэр, возьмите Алису с собой.
Пусть дома поднимется переполох,
И пусть наказанье грозит, я согласна,
Глаза закрываю, считаю до трех,
Что будет, что будет! Волнуюсь ужасно.
Но что именно, право, не знаю,
Все смешалось в полуденный зной.
«Почитать?», - я сажусь и играю,
«Поиграть?», - я сажусь и читаю.
Все равно я ужасно скучаю,
Сэр, возьмите Алису с собой.
Эй, кто там крикнул: Ой-ой-ой! - Ну я, я кролик белый.
- Опять спешишь? - Прости, додо, так много важных дел.
У нас в Стране Чудес попробуй что-то не доделай!
Вот и ношусь я взад-вперед, как заяц угорелый,
За два кило пути я на два метра похудел.
Зачем, зачем, сограждане, зачем я кролик белый?
Когда бы был я серым, я б не бегал, а сидел.
А я не в силах отказать, я страшно мягкотелый,
Установить бы кроликам какой-нибудь предел.
- Но почему, скажите вы, и почему вы белый?
- Да потому что, ай-ай-ай, такой уж мой удел.
Ах, как опаздываю я, почти что на день целый,
Бегу… Бегу…
- А, - говорят, - он в детстве был не белым,
Но опоздать боялся и от страха поседел.
Когда провалишься сквозь землю от стыда
Иль поклянешься: «Провалиться мне на месте!»
Без всяких трудностей ты попадешь сюда,
А мы уж встретим по закону, честь по чести.
Мы - антиподы, мы здесь живем,
У нас тут анти-анти-анти-антипаты.
Стоим на пятках твердо мы и на своем,
Кто не на пятках, те - антипяты.
Но почему-то, прилетая впопыхах,
На головах стоят разини и растяпы,
И даже пробуют ходить на головах,
Антиребята, антимамы, антипапы.
Мы - антиподы, мы здесь живем
У нас тут анти-анти-анти-антипаты,
Стоим на пятках твердо мы и на своем,
Никто не знает, где антипяты.
Догонит ли в воздухе, или шалишь,
Летучая кошка летучую мышь?
Собака летучая кошку летучую?
Зачем я себя этой глупостью мучаю?
А раньше я думала, стоя над кручею:
Ах, как бы мне сделаться тучей летучею?
Ну вот, я и стала летучею тучею,
Ну вот, и решаю по этому случаю:
Догонит ли в воздухе, или шалишь,
Летучая кошка летучую мышь?
Собака летучая кошку летучую?
Зачем я себя этой глупостью мучаю?
Толстушка Мэри Энн была,
Так много ела и пила,
Что еле-еле проходила в двери.
То прямо на ходу спала,
То плакала и плакала,
А то визжала, как пила,
Ленивейшая в целом мире Мэри.
Чтоб слопать все, для Мэри Энн
Едва хватало перемен,
Спала на парте Мэри
Весь день, по крайней мере,
В берлогах так нигде не спят
И сонные тетери, и сонные тетери, и сонные тетери.
С ней у доски всегда беда,
Ни бе ни ме, ни нет ни да,
По сто ошибок делала в примере,
Но знала Мэри Энн всегда,
Кто - кто, кто с кем, кто где когда.
Ох, ябеда ах, ябеда,
Противнейшая в целом мире Мэри.
А в голове без перемен
У Мэри Энн, у Мэри Энн,
И если пела Мэри,
То все кругом немели.
Слух музыкальный у нее,
Как у глухой тетери, как у глухой тетери, как у глухой тетери.
Все должны до одного
Числа знать до цифры пять,
Ну хотя бы для того,
Чтоб отметки различать.
Кто-то там домой пришел,
И глаза поднять боится,
Это раз, это кол, это единица.
За порог ступил едва,
А ему - головомойка,
Значит «пара» - это два
Или просто двойка.
Эх, раз, еще раз,
Голова одна у нас,
Ну, а в этой голове
Уха два и мысли две.
Вот и дразнится народ
И смеется глухо:
«Посмотрите, вон идет
Голова - два уха,
Голова, голова, голова - два уха».
Хорошо смотреть вперед,
Но сначала нужно
Знать правильный начальный счет:
Раз, два, три, четыре, пять.
Отвечаешь кое-как,
У доски вздыхая тяжко
И «трояк», и «трояк»
С минусом, с натяжкой.
Стих читаешь наизусть,
Но чуть-чуть скороговоркой.
Хлоп! Четыре, ну и пусть,
Твердая четверка.
Эх, раз, два, три,
Побежали на пари,
Обогнали «трояка»
На четыре пятака.
Вот четверочник бежит,
Быстро, легче пуха,
Сзади троечник сопи,
Голова - три уха,
Голова, голова, голова - три уха.
Все должны до одного
Крепко знать до цифры пять,
Ну, хотя бы для того,
Чтоб отметки различать.
Кто-то там домой пришел,
И глаза поднять боится
Это очень хорошо, это - единица.
За порог ступил едва,
А ему - головомойка,
значит вверх ногами два -
твердая пятерка.
Эх, пять, три, раз,
Голова один у нас,
Ну, а в этом голове,
Рта два и уха две.
С толку голову собьет
Только оплеуха,
На пяти ногах идет
Голова - два уха,
Голова, голова, голова - два уха.
Слезливое море вокруг разлилиось,
И вот принимаю я слезную ванну,
Должно быть, по морю из собственных слез
Плыву к слезовитому я океану.
Растеряешься здесь поневоле
Со стихией один на один.
Может зря проходили мы в школе,
Что моря из поваренной соли.
Хоть бы льдина попалась мне, что ли,
Или встретился добрый дельфин.
Таких имен в помине нет,
Какой-то бред: орленок Эд,
Я слышал это, джентельмены, леди,
Для быстроты, для простоты
Прошу со мною быть на «ты»,
Зовите Эдом, это вроде Эдик.
Эд - это просто вместо имен:
Эдгар, Эдвард, Эдмонд, Эделаида.
Но это - сокращения в порядке упрощения,
А я прошу прощения, скорее обобщения,
Для легкости общения, ни более ни менее.
Спасите, спасите! О, ужас, о, ужас!
Я больше не вынырну, если нырну.
Немного поплаваю, чуть поднатужусь,
Но силы покинут и я утону.
Вы мне по секрету ответить смогли бы:
Я - рыбная мышь или мышняя рыба?
Я тихо лежала в уютной норе,
Читала, мечтала и ела пюре.
И вдруг это море около,
Как будто кот наплакал,
Я в нем как мышь промокла,
Продрогла, как собака.
Спасите, спасите! Хочу я как прежде
В нору на диван из сухих камышей.
Здесь плавают девочки в верхней одежде,
Которые очень не любят мышей.
И так от воды же дрожу до ладошек,
А мне говорят про терьеров и кошек.
А вдруг кошкелот на меня нападет,
Решив по ошибке, что я мышелот.
Ну вот я зубами зацокала
От холода и от страха,
Я здесь как мышь промокла,
Продрогла, как собака.
Послушайте все, ого-го, эге-гей!
Меня, попугая, пирата морей.
Родился я в тыща каком-то году
В бананово-лиановой чаще.
Мой папа был папа-пугай какаду,
Тогда еще не говорящий.
Но вскоре покинул я девственный лес,
Взял в плен меня страшный Фернандо Кортес.
Он начал на бедного папу кричать,
А папа Фернанде не мог отвечать,
Не мог, не умел отвечать.
И чтоб отомстить, от зари до зари
Учил я три слова, всего только три.
Упрямо себя заставлял, повтори:
«Карамба! Коррида! И черт побери!!
Послушайте все, ого-го, эге гей!
Рассказ попугая, пирата морей.
Нас шторм на обратной дороге настиг,
Мне было особенно трудно.
Английский фрегат под названием „бриг“
Взял на абордаж наше судно.
Был бой рукопашный три ночи, три дня,
И злые пираты пленили меня.
Так начал я плавать на разных судах,
В районе экватора, в северных льдах
На разных пиратских судах.
Давали мне кофе, какао, еду,
Чтоб я их приветствовал: „How do you do“
Но я повторял от зари до зари:
„Карамба! Коррида!“ и „Черт побери!!“
Послушайте все, ого-го, эге-гей!
Меня, попугая, пирата морей.
Лет сто я проплавал пиратом и что ж,
Какой-то матросик пропащий
Продал меня в рабство за ломанный грош,
А я уже был говорящий.
Турецкий паша нож сломал пополам,
Когда я сказал ему: „Паша, салам“
И просто кондрашка хватила пашу,
Когда он узнал, что еще я пишу,
Читаю, пишу и пляшу.
Я индию видел, иран и ирак,
Я - индивидуум, не попка-дурак.
Так думают только одни дикари.
Карамба! Коррида! И черт побери.
Эй, вы, синегубые!
Эй, холодноносые!
Эй, вы, стукозубые
И длинноволосые!
Эй, мурашкокожие,
Мерзляки-мерзлячки!
Мокрые, скукоженные,
Начинаем скачки!
Эй, ухнем, эй, охнем!
Пусть рухнем, зато просохнем.
Все закоченелые,
Слабые и хилые,
Ну, как угорелые,
Побежали, милые!
Полуобмороженная
Пестрая компания,
Выполняй положеное
Самосогревание.
У Джимми и Билли всего в изобильи,
Давай не зевай, сортируй, собирай!
И Джимми и Билли давно позабыли,
Когда собирали такой урожай.
И Джимми и Билли, конечно, решили
Закапывать яблоки в поте лица.