Страница:
1.5
Особенности источников информации и работы с ними
Глава 2
2.1
2.2
Зарождение (1992 – первая половина 1995 г.)
Становление (вторая половина 1995 – 1997 г.)
Особенности источников информации и работы с ними
Базой большинства экономических исследований служит информация, полученная из внешних регулярных источников. Регулярность источника подразумевает неэксклюзивность его сообщений, определенный опыт и авторитет в профессиональном сообществе, принципиальную доступность для пользователей его методики получения и обработки первичных данных. Наиболее очевидными примерами регулярных источников являются органы государственной статистики, регулирующие государственные органы, собирающие и раскрывающие ту или иную информацию в соответствии с требованиями законодательства, а также длительно существующие авторитетные информационные агентства и исследовательские центры, специализирующиеся на проведении опросов, выборочных обследований и информационно-аналитической работе.
Очевидно, однако, что при исследовании институциональных и корпоративных аспектов российского крупного бизнеса регулярные источники не могут играть основную роль. Это связано со спецификой и отечественных регулярных источников информации, и объекта исследования.
Как отмечалось выше, для государственной статистики единицей наблюдения выступает предприятие, а не субъект бизнеса. Кроме того, она ориентирована на описание в основном производственных, финансовых и социально-трудовых аспектов деятельности предприятий. Значительно хуже учитываются и фиксируются такие стороны, как структура собственности, характер управления, стратегии адаптации и экспансии. Вообще российская статистика пока еще по большей части ориентирована на анализ экономики в разрезе отраслей, секторов, социально-доходных слоев и пр., но не реальных экономических агентов.
Что касается выборочных опросов и обследований, то их возможности в качестве регулярных источников информации ограничиваются следующими очевидными свойствами российского крупного бизнеса:
малочисленностью его субъектов;
сложностью их устройства и несовпадением с устоявшимися объектами наблюдения;
во многих случаях сильной заинтересованностью в том, чтобы не сообщать о себе правдивой информации.
Поэтому при любых исследованиях российского крупного бизнеса ключевую роль играют нерегулярные источники информации. К ним относятся прежде всего публикации СМИ (в первую очередь «качественных» ежедневных газет, деловых еженедельников и профессиональных журналов), собственные материалы ИБГ и компаний (пресс-релизы и т.д.), интервью их собственников и менеджеров.
Но ни одно из сообщений данных источников, взятое в отдельности, не может быть признано в должной мере достоверным. Например, в СМИ практически всегда можно найти публикацию с достаточно точным описанием любого значимого события из жизни крупного бизнеса, но точно так же можно найти другую – с фактическими ошибками или неверной интерпретацией, а также еще и третью, в которой речь идет о событии, которого не было. Стандартными для газет и деловых еженедельников являются следующие практики: о намерении говорится как о свершившемся факте или сообщается о некотором плане, но ни слова – о его срыве. Информацию СМИ можно считать заслуживающей доверия, только если она неоднократно повторена, причем лучше, если в СМИ разного типа, например в газете, а через некоторое время – в деловом еженедельнике или профессиональном журнале. Наиболее важные факты нуждаются в подтверждении как минимум из источников двух указанных выше типов. Собственные материалы ИБГ и компаний и интервью их лидеров также очень часто содержат сознательные умолчания, неоднозначные формулировки, а нередко и фактические искажения. Регулярным источником информации о крупном российском бизнесе в современных российских условиях можно считать, пожалуй, только публикуемую официальную отчетность компаний, заверенную независимыми авторитетными аудиторами. Впрочем, и в этом случае, как показало «дело Enron» в США, могут быть свои проблемы.
Считаем возможным сделать замечание общеметодологического характера. Нерегулярные источники информации превалируют в тех случаях, когда либо область знаний, либо объект исследования является молодым. С течением времени здесь, как правило, появляются и занимают все больше места свои регулярные источники. Базовым отличием регулярного источника от нерегулярного является то, что информация, в нем содержащаяся, априори считается достоверной. И именно она выступает исходной для любого анализа, что вовсе не означает, что такая информация всегда свободна от неточностей или даже принципиальных ошибок, и при обнаружении таковых она, конечно, корректируется. Это могут делать как сами регулярные источники, так и независимые исследователи. Коррективами, однако, все и ограничивается – никто не идет дальше и не собирает первичные данные заново, такое часто просто невозможно и практически всегда не оправдано с точки зрения затрат. Иными словами, регулярные источники являются естественными монополистами по сбору информации определенного рода.
Что касается нерегулярных источников, то ни один из них, взятый в отдельности, априори достоверным считаться не может. Чтобы получить информацию, которую можно с определенной уверенностью использовать в исследованиях, необходимо собрать некий репрезентативный массив сообщений и по нему получить экспертное заключение исследователя.
Сказанное в данном разделе, на наш взгляд, оправдывает то, что в тексте книги мы, как правило, не будем приводить ссылки на источники информации. Для каждой цифры или события сделать это невозможно, а выборочный подход, по нашему мнению, нецелесообразен и некорректен. Ссылки будут приведены только в тех редких случаях, где мы не готовы взять на себя экспертную ответственность за надежность данных.
Очевидно, однако, что при исследовании институциональных и корпоративных аспектов российского крупного бизнеса регулярные источники не могут играть основную роль. Это связано со спецификой и отечественных регулярных источников информации, и объекта исследования.
Как отмечалось выше, для государственной статистики единицей наблюдения выступает предприятие, а не субъект бизнеса. Кроме того, она ориентирована на описание в основном производственных, финансовых и социально-трудовых аспектов деятельности предприятий. Значительно хуже учитываются и фиксируются такие стороны, как структура собственности, характер управления, стратегии адаптации и экспансии. Вообще российская статистика пока еще по большей части ориентирована на анализ экономики в разрезе отраслей, секторов, социально-доходных слоев и пр., но не реальных экономических агентов.
Что касается выборочных опросов и обследований, то их возможности в качестве регулярных источников информации ограничиваются следующими очевидными свойствами российского крупного бизнеса:
малочисленностью его субъектов;
сложностью их устройства и несовпадением с устоявшимися объектами наблюдения;
во многих случаях сильной заинтересованностью в том, чтобы не сообщать о себе правдивой информации.
Поэтому при любых исследованиях российского крупного бизнеса ключевую роль играют нерегулярные источники информации. К ним относятся прежде всего публикации СМИ (в первую очередь «качественных» ежедневных газет, деловых еженедельников и профессиональных журналов), собственные материалы ИБГ и компаний (пресс-релизы и т.д.), интервью их собственников и менеджеров.
Но ни одно из сообщений данных источников, взятое в отдельности, не может быть признано в должной мере достоверным. Например, в СМИ практически всегда можно найти публикацию с достаточно точным описанием любого значимого события из жизни крупного бизнеса, но точно так же можно найти другую – с фактическими ошибками или неверной интерпретацией, а также еще и третью, в которой речь идет о событии, которого не было. Стандартными для газет и деловых еженедельников являются следующие практики: о намерении говорится как о свершившемся факте или сообщается о некотором плане, но ни слова – о его срыве. Информацию СМИ можно считать заслуживающей доверия, только если она неоднократно повторена, причем лучше, если в СМИ разного типа, например в газете, а через некоторое время – в деловом еженедельнике или профессиональном журнале. Наиболее важные факты нуждаются в подтверждении как минимум из источников двух указанных выше типов. Собственные материалы ИБГ и компаний и интервью их лидеров также очень часто содержат сознательные умолчания, неоднозначные формулировки, а нередко и фактические искажения. Регулярным источником информации о крупном российском бизнесе в современных российских условиях можно считать, пожалуй, только публикуемую официальную отчетность компаний, заверенную независимыми авторитетными аудиторами. Впрочем, и в этом случае, как показало «дело Enron» в США, могут быть свои проблемы.
Считаем возможным сделать замечание общеметодологического характера. Нерегулярные источники информации превалируют в тех случаях, когда либо область знаний, либо объект исследования является молодым. С течением времени здесь, как правило, появляются и занимают все больше места свои регулярные источники. Базовым отличием регулярного источника от нерегулярного является то, что информация, в нем содержащаяся, априори считается достоверной. И именно она выступает исходной для любого анализа, что вовсе не означает, что такая информация всегда свободна от неточностей или даже принципиальных ошибок, и при обнаружении таковых она, конечно, корректируется. Это могут делать как сами регулярные источники, так и независимые исследователи. Коррективами, однако, все и ограничивается – никто не идет дальше и не собирает первичные данные заново, такое часто просто невозможно и практически всегда не оправдано с точки зрения затрат. Иными словами, регулярные источники являются естественными монополистами по сбору информации определенного рода.
Что касается нерегулярных источников, то ни один из них, взятый в отдельности, априори достоверным считаться не может. Чтобы получить информацию, которую можно с определенной уверенностью использовать в исследованиях, необходимо собрать некий репрезентативный массив сообщений и по нему получить экспертное заключение исследователя.
Сказанное в данном разделе, на наш взгляд, оправдывает то, что в тексте книги мы, как правило, не будем приводить ссылки на источники информации. Для каждой цифры или события сделать это невозможно, а выборочный подход, по нашему мнению, нецелесообразен и некорректен. Ссылки будут приведены только в тех редких случаях, где мы не готовы взять на себя экспертную ответственность за надежность данных.
Глава 2
Формирование и развитие российского крупного бизнеса в 1990-е гг.
2.1
Механизмы формирования интегрированных бизнес-групп и компаний
Имущественные ИБГ стали появляться в российской экономике начиная с 1993 г. Инициаторами их создания и одновременно центральными элементами выступали три типа экономических агентов: крупные банки, крупные промышленные предприятия, а также специально создаваемые финансовые, торговые или управленческие структуры (в форме одного, а чаще нескольких юридических лиц).
Крупные банки уже в первой половине 1990-х гг. непосредственно или через дочерние фирмы стали активно скупать акции промышленных предприятий и, опираясь на приобретенный пакет (а также на неформальные права кредиторов), участвовать в процессе управления ими.
В период ваучерной приватизации 1993–1994 гг. акции промышленных предприятий чаще всего приобретались на чековых аукционах. В конце 1995–1996 гг. контрольные пакеты акций ряда крупнейших компаний и предприятий были куплены несколькими ведущими банками на так называемых залоговых аукционах. Затем наиболее распространенной формой стали денежные аукционы и конкурсы с инвестиционными условиями. Имелись также отдельные случаи приобретения банками предприятий реального сектора за долги.
На вопрос, почему банки стали скупать предприятия реального сектора, сами финансисты и наиболее лояльные к ним аналитики чаще всего давали три варианта ответа. Первый состоял в том, что аксиому, согласно которой в долгосрочном плане банки не могут жить лучше, чем их клиенты, отечественные банкиры после окончания периода гиперинфляции выучили достаточно быстро. Началась острая конкуренция за обслуживание счетов крупных промышленных предприятий. Стали расти и доля кредитов, выдаваемых промышленности и другим отраслям производственной сферы, и единичные объемы, и сроки кредитования. Но все отчетливо понимали, что в существующих условиях кредитовать предприятие, которое не контролируешь, слишком рискованно, причем стандартные механизмы контроля банка над заемщиком недостаточны.
Вторая называвшаяся причина – страх перед иностранной конкуренцией (которая, впрочем, так и не стала сколько-нибудь существенным фактором). До кризиса августа 1998 г. многие полагали, что очень скоро в Россию придут крупнейшие иностранные банки и получат право обслуживать отечественные предприятия. И тогда российские банки, которые не смогут конкурировать с ними по набору и качеству предоставляемых услуг, потеряют своих лучших клиентов, если не будут одновременно их совладельцами.
Третья причина состояла в том, что в начале 1990-х гг. крупнейшие российские, и в особенности московские, банки сосредоточили у себя лучших отечественных аналитиков и менеджеров, в том числе и в области промышленности, – тех, кто был способен разрабатывать и анализировать бизнес-планы, организовывать технологические цепочки, реструктурировать предприятия. И грех было этим не воспользоваться.
Разумеется, картина, нарисованная в трех последних абзацах, слишком благостна. Во-первых, российские банки были заинтересованы в промышленных предприятиях далеко не только как в заемщиках. Не менее важным интересом было установление контроля над их финансовыми потоками со всеми вытекающими отсюда последствиями. Во-вторых, как показала практика, часто установление банковского контроля над предприятием было лишь шагом на пути его перехода в частную собственность хозяев или менеджеров банка, которые справедливо полагали, что владение крупными промышленными активами обеспечивает им в долгосрочной перспективе более надежное положение в российской экономической элите. И наконец, экспертный и менеджерский потенциал банков оказался в большинстве случаев недостаточным для того, чтобы обеспечить необходимую реструктуризацию подконтрольных предприятий. (Однако следует ясно понимать, что по крайней мере до 1998 г. ни у самой промышленности, ни у одной из ветвей государственной власти не было не только равного, но даже и сопоставимого кадрового ресурса.)
Можно указать еще на две причины активной экспансии российского банковского капитала в промышленность, относящиеся к сфере психологии. Во-первых, существуют основания полагать, что ряд создателей и собственников крупных банков по менталитету не были банкирами изначально и так и не стали ими. Ценности «реального дела» и «владения чем-то реальным» оставались для них приоритетными. Во-вторых, как минимум с 1994 г. в деловых кругах и экспертном сообществе утвердилось мнение, что глобальный кризис российской банковской системы в среднесрочной перспективе неизбежен и он обязательно приведет к гибели значительной части крупных банков. Разногласия касались лишь сроков (в течение ближайшего года, трех или пяти) и процента обреченных банков (30, 50 или 70%). Экспансия в промышленность («которая никуда не денется» и «которой все равно не дадут умереть»), возможно, была для некоторых банкиров реакцией на эту перспективу.
Достаточно часто инициатором формирования и центральным элементом ИБГ становилось крупное промышленное предприятие. Процесс, как правило, начинался с создания карманных банков или установления контроля над уже существующими. Затем достраивалось прочее необходимое финансовое и торговое окружение, т.е. учреждались или покупались торговые дома, страховые и инвестиционные компании, пенсионные фонды и т.д. Крупномасштабная экспансия таких ИБГ в другие отрасли промышленности была достаточно редким явлением, при этом чаще всего покупались предприятия-смежники или конкуренты. Более агрессивная экспансия была характерна только для лидеров сырьевого сектора.
Третья схема, когда в качестве центрального элемента ИБГ выступала специально созданная структура, использовалась значительно реже двух первых и еще реже приводила к успеху. Дело в том, что в 1990-е гг. в России, владея только лишь пакетом акций промышленного предприятия, как правило, невозможно было получить ни дохода, ни влияния. Претендент на роль центрального элемента имущественной ИБГ должен предложить ее потенциальным участникам какие-то принципиально важные для них услуги, в противном же случае его пакет акций будет через какое-то время либо размыт, либо оспорен. Но это означает, что этот претендент – если он не банк или не промышленное предприятие – должен априори обладать значимыми рыночными или нерыночными преимуществами. Поэтому неудивительно, что примером наиболее успешной реализации третьей схемы является, пожалуй, АФК «Система», имевшая, по общему мнению, особые отношения с московскими властями. (И тем же самым можно объяснить то, что в 1990-е гг. в России не появился такой тип экономического агента, как крупный и успешный отечественный портфельный инвестор.)
При формировании управленческих ИБГ использовались в основном два механизма. Первый состоял в постепенном установлении тесных связей между рядом промышленных предприятий (в особенности экспортеров) и обслуживающими их крупными трейдерами и банками и взятии на себя последними некоторых управленческих функций, но без приобретения контрольных или даже блокирующих пакетов акций. Этот процесс начался и приобрел масштабность еще в первые годы рыночных реформ. Важнейшим стимулом для него было широкое распространение в российской экономике неплатежей и неденежных форм расчета и, как следствие, необходимость выстраивания сложных вексельно-зачетно-бартерных схем.
Второй механизм получил развитие лишь со второй половины 1990-х гг. и связан с началом относительно широкого применения в российской промышленности механизмов банкротства. Управленческие ИБГ стали формироваться путем введения на предприятиях-должниках процедуры внешнего управления и назначения на должность внешнего управляющего представителей кредиторов. При этом внешнее управление стремились затянуть на максимально длительный срок.
Одной из разновидностей управленческих ИБГ являются, на наш взгляд, официальные (зарегистрированные) финансово-промышленные группы (ФПГ). Это была единственная форма интеграции предприятий промышленности, торговли, банков, иных финансовых структур, официально поддерживаемая государством и опирающаяся на специальное законодательство. Отметим, что ФПГ не оправдали возлагавшихся на них надежд, не став ни эффективными инструментами экономической политики государства, ни фактором модернизации, ни значимой частью крупного российского бизнеса.
Что касается компаний, то на протяжении всего рассматриваемого периода основным (а в первой половине 1990-х гг., пожалуй, и единственным) инициатором их создания выступало государство. Оно создавало отраслевые холдинги, куда передавало принадлежащие ему пакеты акций предприятий (в уставный капитал или в управление). Так были созданы РАО «ЕЭС России», «Газпром», вертикально интегрированные нефтяные компании (которые затем стали центральными элементами самых крупных и влиятельных ИБГ), а также «Сибур», «Связьинвест», «Росспиртпром».
Были и попытки создания государством квазихолдингов из ГУПов (государственных унитарных предприятий). Чаще всего они оказывались безуспешными. Однако именно из конструкций такого рода выросли некоторые нынешние лидеры, например концерн «Энергоатом», АХК «Сухой» и РСК «МиГ».
С середины 1990-х гг. некоторые крупные промышленные предприятия стали формировать компании, осуществляя либо вертикальную интеграцию, либо горизонтальную диверсификацию. Характерным примером первого типа является корпорация «ВСМПО – Ависма», второго – «Вимм-Билль-Данн Продукты питания».
После кризиса 1998 г. распространенной практикой стало формирование компаний внутри диверсифицированных многоотраслевых ИБГ. Это была одна из основных форм реструктуризации их бизнеса, его приспособления к новой общеэкономической ситуации.
В тот же период создавать компании из ранее независимых российских предприятий стали иностранные инвесторы. Покупая контрольные пакеты акций нескольких предприя тий, объединенных рынком или технологической цепочкой, они интегрировали их, либо передавая одному из предприятий функции управления остальными, либо создавая управленческую надстройку в виде отдельного юридического лица. Так, например, появились пивоваренные компании «Балтика» и Sun Inbev.
Крупные банки уже в первой половине 1990-х гг. непосредственно или через дочерние фирмы стали активно скупать акции промышленных предприятий и, опираясь на приобретенный пакет (а также на неформальные права кредиторов), участвовать в процессе управления ими.
В период ваучерной приватизации 1993–1994 гг. акции промышленных предприятий чаще всего приобретались на чековых аукционах. В конце 1995–1996 гг. контрольные пакеты акций ряда крупнейших компаний и предприятий были куплены несколькими ведущими банками на так называемых залоговых аукционах. Затем наиболее распространенной формой стали денежные аукционы и конкурсы с инвестиционными условиями. Имелись также отдельные случаи приобретения банками предприятий реального сектора за долги.
На вопрос, почему банки стали скупать предприятия реального сектора, сами финансисты и наиболее лояльные к ним аналитики чаще всего давали три варианта ответа. Первый состоял в том, что аксиому, согласно которой в долгосрочном плане банки не могут жить лучше, чем их клиенты, отечественные банкиры после окончания периода гиперинфляции выучили достаточно быстро. Началась острая конкуренция за обслуживание счетов крупных промышленных предприятий. Стали расти и доля кредитов, выдаваемых промышленности и другим отраслям производственной сферы, и единичные объемы, и сроки кредитования. Но все отчетливо понимали, что в существующих условиях кредитовать предприятие, которое не контролируешь, слишком рискованно, причем стандартные механизмы контроля банка над заемщиком недостаточны.
Вторая называвшаяся причина – страх перед иностранной конкуренцией (которая, впрочем, так и не стала сколько-нибудь существенным фактором). До кризиса августа 1998 г. многие полагали, что очень скоро в Россию придут крупнейшие иностранные банки и получат право обслуживать отечественные предприятия. И тогда российские банки, которые не смогут конкурировать с ними по набору и качеству предоставляемых услуг, потеряют своих лучших клиентов, если не будут одновременно их совладельцами.
Третья причина состояла в том, что в начале 1990-х гг. крупнейшие российские, и в особенности московские, банки сосредоточили у себя лучших отечественных аналитиков и менеджеров, в том числе и в области промышленности, – тех, кто был способен разрабатывать и анализировать бизнес-планы, организовывать технологические цепочки, реструктурировать предприятия. И грех было этим не воспользоваться.
Разумеется, картина, нарисованная в трех последних абзацах, слишком благостна. Во-первых, российские банки были заинтересованы в промышленных предприятиях далеко не только как в заемщиках. Не менее важным интересом было установление контроля над их финансовыми потоками со всеми вытекающими отсюда последствиями. Во-вторых, как показала практика, часто установление банковского контроля над предприятием было лишь шагом на пути его перехода в частную собственность хозяев или менеджеров банка, которые справедливо полагали, что владение крупными промышленными активами обеспечивает им в долгосрочной перспективе более надежное положение в российской экономической элите. И наконец, экспертный и менеджерский потенциал банков оказался в большинстве случаев недостаточным для того, чтобы обеспечить необходимую реструктуризацию подконтрольных предприятий. (Однако следует ясно понимать, что по крайней мере до 1998 г. ни у самой промышленности, ни у одной из ветвей государственной власти не было не только равного, но даже и сопоставимого кадрового ресурса.)
Можно указать еще на две причины активной экспансии российского банковского капитала в промышленность, относящиеся к сфере психологии. Во-первых, существуют основания полагать, что ряд создателей и собственников крупных банков по менталитету не были банкирами изначально и так и не стали ими. Ценности «реального дела» и «владения чем-то реальным» оставались для них приоритетными. Во-вторых, как минимум с 1994 г. в деловых кругах и экспертном сообществе утвердилось мнение, что глобальный кризис российской банковской системы в среднесрочной перспективе неизбежен и он обязательно приведет к гибели значительной части крупных банков. Разногласия касались лишь сроков (в течение ближайшего года, трех или пяти) и процента обреченных банков (30, 50 или 70%). Экспансия в промышленность («которая никуда не денется» и «которой все равно не дадут умереть»), возможно, была для некоторых банкиров реакцией на эту перспективу.
Достаточно часто инициатором формирования и центральным элементом ИБГ становилось крупное промышленное предприятие. Процесс, как правило, начинался с создания карманных банков или установления контроля над уже существующими. Затем достраивалось прочее необходимое финансовое и торговое окружение, т.е. учреждались или покупались торговые дома, страховые и инвестиционные компании, пенсионные фонды и т.д. Крупномасштабная экспансия таких ИБГ в другие отрасли промышленности была достаточно редким явлением, при этом чаще всего покупались предприятия-смежники или конкуренты. Более агрессивная экспансия была характерна только для лидеров сырьевого сектора.
Третья схема, когда в качестве центрального элемента ИБГ выступала специально созданная структура, использовалась значительно реже двух первых и еще реже приводила к успеху. Дело в том, что в 1990-е гг. в России, владея только лишь пакетом акций промышленного предприятия, как правило, невозможно было получить ни дохода, ни влияния. Претендент на роль центрального элемента имущественной ИБГ должен предложить ее потенциальным участникам какие-то принципиально важные для них услуги, в противном же случае его пакет акций будет через какое-то время либо размыт, либо оспорен. Но это означает, что этот претендент – если он не банк или не промышленное предприятие – должен априори обладать значимыми рыночными или нерыночными преимуществами. Поэтому неудивительно, что примером наиболее успешной реализации третьей схемы является, пожалуй, АФК «Система», имевшая, по общему мнению, особые отношения с московскими властями. (И тем же самым можно объяснить то, что в 1990-е гг. в России не появился такой тип экономического агента, как крупный и успешный отечественный портфельный инвестор.)
При формировании управленческих ИБГ использовались в основном два механизма. Первый состоял в постепенном установлении тесных связей между рядом промышленных предприятий (в особенности экспортеров) и обслуживающими их крупными трейдерами и банками и взятии на себя последними некоторых управленческих функций, но без приобретения контрольных или даже блокирующих пакетов акций. Этот процесс начался и приобрел масштабность еще в первые годы рыночных реформ. Важнейшим стимулом для него было широкое распространение в российской экономике неплатежей и неденежных форм расчета и, как следствие, необходимость выстраивания сложных вексельно-зачетно-бартерных схем.
Второй механизм получил развитие лишь со второй половины 1990-х гг. и связан с началом относительно широкого применения в российской промышленности механизмов банкротства. Управленческие ИБГ стали формироваться путем введения на предприятиях-должниках процедуры внешнего управления и назначения на должность внешнего управляющего представителей кредиторов. При этом внешнее управление стремились затянуть на максимально длительный срок.
Одной из разновидностей управленческих ИБГ являются, на наш взгляд, официальные (зарегистрированные) финансово-промышленные группы (ФПГ). Это была единственная форма интеграции предприятий промышленности, торговли, банков, иных финансовых структур, официально поддерживаемая государством и опирающаяся на специальное законодательство. Отметим, что ФПГ не оправдали возлагавшихся на них надежд, не став ни эффективными инструментами экономической политики государства, ни фактором модернизации, ни значимой частью крупного российского бизнеса.
Что касается компаний, то на протяжении всего рассматриваемого периода основным (а в первой половине 1990-х гг., пожалуй, и единственным) инициатором их создания выступало государство. Оно создавало отраслевые холдинги, куда передавало принадлежащие ему пакеты акций предприятий (в уставный капитал или в управление). Так были созданы РАО «ЕЭС России», «Газпром», вертикально интегрированные нефтяные компании (которые затем стали центральными элементами самых крупных и влиятельных ИБГ), а также «Сибур», «Связьинвест», «Росспиртпром».
Были и попытки создания государством квазихолдингов из ГУПов (государственных унитарных предприятий). Чаще всего они оказывались безуспешными. Однако именно из конструкций такого рода выросли некоторые нынешние лидеры, например концерн «Энергоатом», АХК «Сухой» и РСК «МиГ».
С середины 1990-х гг. некоторые крупные промышленные предприятия стали формировать компании, осуществляя либо вертикальную интеграцию, либо горизонтальную диверсификацию. Характерным примером первого типа является корпорация «ВСМПО – Ависма», второго – «Вимм-Билль-Данн Продукты питания».
После кризиса 1998 г. распространенной практикой стало формирование компаний внутри диверсифицированных многоотраслевых ИБГ. Это была одна из основных форм реструктуризации их бизнеса, его приспособления к новой общеэкономической ситуации.
В тот же период создавать компании из ранее независимых российских предприятий стали иностранные инвесторы. Покупая контрольные пакеты акций нескольких предприя тий, объединенных рынком или технологической цепочкой, они интегрировали их, либо передавая одному из предприятий функции управления остальными, либо создавая управленческую надстройку в виде отдельного юридического лица. Так, например, появились пивоваренные компании «Балтика» и Sun Inbev.
2.2
Три этапа развития
История российского крупного бизнеса естественным образом распадается на два больших периода: 1992–1999 гг. и 2000 – первая половина 2008 г. В свою очередь, внутри 1990-х гг., на наш взгляд, можно выделить три этапа: зарождение (1992 – первая половина 1995 г.); становление (вторая половина 1995 – 1997 г.); кризисная и посткризисная динамика (1998–1999 гг.).
Зарождение (1992 – первая половина 1995 г.)
На этом этапе российский частный крупный бизнес был представлен торгово-финансовыми группами, сформировавшимися вокруг ряда бирж, банков, а также бывших советских внешнеторговых объединений. Причем к концу периода биржевые конгломераты исчезли почти без следа, а банковские и внешнеторговые в основном интегрировались и значительно увеличили свою экономическую мощь. К 1995 г. появились банковско-торговые объединения (такие, как Альфа-банк – «Альфа-Эко», Банк «Столичный» – «ЛогоВАЗ», ОНЭКСИМбанк – Внешнеторговая ассоциация «Интеррос»), масштабы деятельности которых делали их субъектами макроуровня. И соответственно они уже претендовали на участие в формировании экономической политики государства.
В это же время происходило формирование государством компаний в топливно-энергетическом комплексе и осуществлялась приватизация предприятий в других отраслях промышленности. Однако в подавляющем большинстве они еще не могли быть названы субъектами бизнеса вообще, поскольку лишь адаптировались к новой жизни. Уверенно можно назвать лишь два исключения – государственный «Газпром» и частный «ЛУКойл». Преимущества первого объяснялись тем, что в качестве государственного концерна он появился на свет еще в 1989 г. в СССР и уже успел «потренироваться». Кроме того, советская газовая промышленность имела большой опыт работы на внешних рынках. Главным преимуществом «ЛУКойла», на наш взгляд, было то, что он изначально формировался в основном в соответствии с планами своего бессменного руководителя В. Алекперова[9].
Легко заметить, что данный этап в основном совпадает с периодом ваучерной приватизации и первых инвестиционных конкурсов. Прокламируемая цель этого этапа приватизации – создание массового слоя собственников. Фактически достигнутая цель – вовлечение промышленности в рыночные отношения при сохранении социальной стабильности на предприятиях и лояльности директорского корпуса существующей власти. Получение государством значительных доходов от приватизации и привлечение средств финансового сектора в промышленность не были ни прокламируемыми, ни реальными целями данного этапа.
В это же время происходило формирование государством компаний в топливно-энергетическом комплексе и осуществлялась приватизация предприятий в других отраслях промышленности. Однако в подавляющем большинстве они еще не могли быть названы субъектами бизнеса вообще, поскольку лишь адаптировались к новой жизни. Уверенно можно назвать лишь два исключения – государственный «Газпром» и частный «ЛУКойл». Преимущества первого объяснялись тем, что в качестве государственного концерна он появился на свет еще в 1989 г. в СССР и уже успел «потренироваться». Кроме того, советская газовая промышленность имела большой опыт работы на внешних рынках. Главным преимуществом «ЛУКойла», на наш взгляд, было то, что он изначально формировался в основном в соответствии с планами своего бессменного руководителя В. Алекперова[9].
Легко заметить, что данный этап в основном совпадает с периодом ваучерной приватизации и первых инвестиционных конкурсов. Прокламируемая цель этого этапа приватизации – создание массового слоя собственников. Фактически достигнутая цель – вовлечение промышленности в рыночные отношения при сохранении социальной стабильности на предприятиях и лояльности директорского корпуса существующей власти. Получение государством значительных доходов от приватизации и привлечение средств финансового сектора в промышленность не были ни прокламируемыми, ни реальными целями данного этапа.
Становление (вторая половина 1995 – 1997 г.)
На наш взгляд, именно в эти два с половиной года, во-первых, закрепились основные формы существования российского крупного бизнеса – ИБГ, компания, независимое предприятие, во-вторых, возникли или стали действительно рыночными агентами большинство ИБГ и компаний, занимающих ведущие позиции до настоящего времени.
Событийно началом второго этапа можно считать появление идеи залоговых аукционов, реализация которой в конце 1995 – начале 1996 г. привела к установлению несколькими крупнейшими банками контроля над рядом ведущих компаний сырьевого сектора, относившихся в тот момент к числу наиболее эффективных и перспективных. Это нефтяные компании ЮКОС, «Сибнефть» и «Сиданко», а также РАО «Норильский никель»[10]. Власть над их финансовыми потоками дала средства для приобретения активов в других отраслях промышленности, и, таким образом, в 1996 г. стали формироваться диверсифицированные финансово-промышленные ИБГ, значимые на народнохозяйственном уровне.
Формально залоговые аукционы были конкурсным механизмом получения правительством кредитов от частных банков под залог контрольных пакетов акций промышленных предприятий для ликвидации дефицита федерального бюджета. Однако, во-первых, полученные суммы были невелики и не решали поставленной задачи. Во-вторых, заранее подразумевалось, что кредиты возвращаться не будут и залогодержатель через год-два превратится в собственника. В-третьих, победители аукционов фактически определялись заранее, а попытки конкуренции жестко пресекались. Поэтому есть основания считать, что реальными экономическими целями государства были формирование прочных альянсов между банками и промышленностью и появление у крупнейших предприятий отечественных стратегических собственников.
На наш взгляд, указанные цели были достигнуты почти в полном объеме. Во-первых, к концу 1997 г. реальный сектор экономики по большей части адаптировался к рынку (конечно же в его специфическом российском варианте) и при этом основные его производственные единицы были сохранены. Во-вторых, доля иностранных собственников оказалась крайне незначительной. (Естественно, у залоговых аукционов имелся также крайне важный политический аспект; о нем см. параграф 3.4 главы 3.)
Можно сформулировать даже более жесткое утверждение. Именно в результате залоговых аукционов в постсоветской России впервые появился крупный частный бизнес, укорененный в реальном производстве. И роль демиурга при этом сыграл отнюдь не рынок, а федеральная власть, получившая в результате мощного союзника, на поддержку которого до конца 1990-х гг. ей постоянно приходилось опираться, одновременно сдерживая его амбиции.
В 1997 г. практика залоговых аукционов была фактически продолжена. Речь идет о конкурсах, на которых происходила продажа контрольных пакетов акций Восточной и Тюменской нефтяных компаний. Единственное отличие – сумма, которую потребовало государство с заранее назначенных победителей, не была заниженной и, вообще говоря, соответствовала их тогдашней рыночной оценке[11].
Особняком стоит крупнейшая приватизационная сделка этого периода. За уникально большую по тем временам сумму – 1,8 млрд долл. – был продан блокирующий пакет акций телекоммуникационного холдинга «Связьинвест». Покупатель – консорциум российских и иностранных инвесторов во главе с Дж. Соросом – заплатил эту сумму в расчете на скорое продолжение приватизации и возможность установления контроля над российским монополистом в секторе фиксированной связи. Но просчитался – от дальнейшей приватизации государство отказалось, купленный пакет через несколько лет был с огромным дисконтом перепродан, после чего еще раз сменил хозяина и никому из собственников ничего, кроме головной боли, пока, похоже, не принес.
Широко распространено мнение, что 1995–1997 гг. – это период, когда основная (или, по крайней мере, самая ценная и эффективная) часть российской промышленности оказалась под властью крупных банков, которые подчинили ее своим узкокорыстным целям, лишив возможностей развития (грубо говоря, выкачивали деньги, которые направляли на спекулятивные операции с государственными ценными бумагами). И лишь с осени 1998 г. ситуация изменилась.
На наш взгляд, это явное заблуждение. Дело в том, что крупные промышленные предприятия и компании, приватизированные в 1995–1997 гг., как правило, сразу становились центральными элементами формировавшихся в результате их покупки ИБГ. И потому логика функционирования и потребности, например, РАО «Норильский никель» или ЮКОСа начинали задавать смысл деятельности ОНЭКСИМбанка и «Менатепа» соответственно, а отнюдь не наоборот. Банки же в возникших ИБГ играли роль инфраструктуры, а также «машин» для извлечения быстрых доходов, и в первую очередь за счет игры с государством с использованием остатков на счетах своих промышленных партнеров. (Что подтверждалось и перемещением кадров. Например, М. Ходорковский практически сразу же начал переводить свою команду в ЮКОС, передав дела в «Менатепе» наемным менеджерам.)
Причины этого очевидны. Во-первых, купленные компании и по масштабам деятельности, и по потенциальной доходности, и как ресурс влияния на экономические и другие процессы в стране в несколько раз превосходили купившие их банки. Во-вторых, строго говоря, покупателями были, как уже отмечалось, не сами банки, а их хозяева и высшие менеджеры (естественно, на банковские деньги и через специально созданную сложную систему фирм-посредников). А эти люди, к 1996 г. уже ориентированные на длительное присутствие в российской экономике, прекрасно понимали, насколько их новые приобретения ценнее всего, чем они владели ранее.
Событийно началом второго этапа можно считать появление идеи залоговых аукционов, реализация которой в конце 1995 – начале 1996 г. привела к установлению несколькими крупнейшими банками контроля над рядом ведущих компаний сырьевого сектора, относившихся в тот момент к числу наиболее эффективных и перспективных. Это нефтяные компании ЮКОС, «Сибнефть» и «Сиданко», а также РАО «Норильский никель»[10]. Власть над их финансовыми потоками дала средства для приобретения активов в других отраслях промышленности, и, таким образом, в 1996 г. стали формироваться диверсифицированные финансово-промышленные ИБГ, значимые на народнохозяйственном уровне.
Формально залоговые аукционы были конкурсным механизмом получения правительством кредитов от частных банков под залог контрольных пакетов акций промышленных предприятий для ликвидации дефицита федерального бюджета. Однако, во-первых, полученные суммы были невелики и не решали поставленной задачи. Во-вторых, заранее подразумевалось, что кредиты возвращаться не будут и залогодержатель через год-два превратится в собственника. В-третьих, победители аукционов фактически определялись заранее, а попытки конкуренции жестко пресекались. Поэтому есть основания считать, что реальными экономическими целями государства были формирование прочных альянсов между банками и промышленностью и появление у крупнейших предприятий отечественных стратегических собственников.
На наш взгляд, указанные цели были достигнуты почти в полном объеме. Во-первых, к концу 1997 г. реальный сектор экономики по большей части адаптировался к рынку (конечно же в его специфическом российском варианте) и при этом основные его производственные единицы были сохранены. Во-вторых, доля иностранных собственников оказалась крайне незначительной. (Естественно, у залоговых аукционов имелся также крайне важный политический аспект; о нем см. параграф 3.4 главы 3.)
Можно сформулировать даже более жесткое утверждение. Именно в результате залоговых аукционов в постсоветской России впервые появился крупный частный бизнес, укорененный в реальном производстве. И роль демиурга при этом сыграл отнюдь не рынок, а федеральная власть, получившая в результате мощного союзника, на поддержку которого до конца 1990-х гг. ей постоянно приходилось опираться, одновременно сдерживая его амбиции.
В 1997 г. практика залоговых аукционов была фактически продолжена. Речь идет о конкурсах, на которых происходила продажа контрольных пакетов акций Восточной и Тюменской нефтяных компаний. Единственное отличие – сумма, которую потребовало государство с заранее назначенных победителей, не была заниженной и, вообще говоря, соответствовала их тогдашней рыночной оценке[11].
Особняком стоит крупнейшая приватизационная сделка этого периода. За уникально большую по тем временам сумму – 1,8 млрд долл. – был продан блокирующий пакет акций телекоммуникационного холдинга «Связьинвест». Покупатель – консорциум российских и иностранных инвесторов во главе с Дж. Соросом – заплатил эту сумму в расчете на скорое продолжение приватизации и возможность установления контроля над российским монополистом в секторе фиксированной связи. Но просчитался – от дальнейшей приватизации государство отказалось, купленный пакет через несколько лет был с огромным дисконтом перепродан, после чего еще раз сменил хозяина и никому из собственников ничего, кроме головной боли, пока, похоже, не принес.
Широко распространено мнение, что 1995–1997 гг. – это период, когда основная (или, по крайней мере, самая ценная и эффективная) часть российской промышленности оказалась под властью крупных банков, которые подчинили ее своим узкокорыстным целям, лишив возможностей развития (грубо говоря, выкачивали деньги, которые направляли на спекулятивные операции с государственными ценными бумагами). И лишь с осени 1998 г. ситуация изменилась.
На наш взгляд, это явное заблуждение. Дело в том, что крупные промышленные предприятия и компании, приватизированные в 1995–1997 гг., как правило, сразу становились центральными элементами формировавшихся в результате их покупки ИБГ. И потому логика функционирования и потребности, например, РАО «Норильский никель» или ЮКОСа начинали задавать смысл деятельности ОНЭКСИМбанка и «Менатепа» соответственно, а отнюдь не наоборот. Банки же в возникших ИБГ играли роль инфраструктуры, а также «машин» для извлечения быстрых доходов, и в первую очередь за счет игры с государством с использованием остатков на счетах своих промышленных партнеров. (Что подтверждалось и перемещением кадров. Например, М. Ходорковский практически сразу же начал переводить свою команду в ЮКОС, передав дела в «Менатепе» наемным менеджерам.)
Причины этого очевидны. Во-первых, купленные компании и по масштабам деятельности, и по потенциальной доходности, и как ресурс влияния на экономические и другие процессы в стране в несколько раз превосходили купившие их банки. Во-вторых, строго говоря, покупателями были, как уже отмечалось, не сами банки, а их хозяева и высшие менеджеры (естественно, на банковские деньги и через специально созданную сложную систему фирм-посредников). А эти люди, к 1996 г. уже ориентированные на длительное присутствие в российской экономике, прекрасно понимали, насколько их новые приобретения ценнее всего, чем они владели ранее.