Страница:
– Что ж это? Третий раз пытаемся созвать общее собрание, и в третий раз собирается меньше половины колхозников. Куда это годится, Давлят?
– А разве их сгонишь в кучу? Расползаются, как бараны. Говорил, предупреждал. Не хотят присутствовать, и всё.
– Надо, чтобы были все колхозники…
– А что, я на аркане их притащу? Народ несознательный, своего интереса не понимает.
Посоветовавшись с Комаренко, секретарь решил собрание провести. Комаренко неодобрительно допивал молоко.
– Выходит, что в сборе опять всё старое правление, а из колхозников – человек восемь. Кто же переизбирать-то будет, сами себя, что ли?
– Что я тебе говорил? Весь выявившийся актив колхоза представлен в нынешнем правлении, да вот ещё пяток более активных дехкан. Остальные довольно инертны. В том-то и беда, что переизбирать особенно не из кого.
– А ты почём знаешь, – может, как назначаешь общее собрание, так их нарочно рассылают по всяким делам?
Последней фразы Мухтаров не расслышал, он открыл собрание и после короткого вступления дал слово Комаренко.
– Говори медленно, я буду переводить.
Комаренко вытер ладонью рот.
– Что ж, товарищи дехкане, я думал потолковать не с пятнадцатью, а со всеми колхозниками. Второй год состою членом правления вашего колхоза и ни разу до сих пор не видел на собраниях больше половины членов колхоза. Никуда это не годится! Политическая несознательность колхозников – не отговорка, а лишнее доказательство, что правление не справляется со своими задачами. Первая его задача в том и состоит, чтобы поднять политическую сознательность всей массы колхозников, вовлечь её в руководство колхозом, а не вершить дела в своём узком кругу… Валяй переводи!
– …Плохая работа правления выразилась не только в этом. Позорная история с Ходжияровым, который до последней минуты состоял членом правления нашего колхоза, бросает тень на весь колхоз и прежде всего на его руководство. Правление не проявило достаточной классовой бдительности, не сумело вовремя разоблачить проникшего в колхоз классового врага. Более того, оно пригрело этого врага, выдвинуло его на ответственный пост, помогло ему ввести в заблуждение советскую власть. Ответственность за преступную работу Ходжиярова ложится на всё правление в целом… Валяй переводи!
– …Афганский басмач Ходжияров орудовал среди вас в течение почти трёх лет. Не подлежит сомнению, что у него были сообщники внутри самого колхоза. Ссылка правления на то, что якобы единственным лицом, посвящённым в замыслы Ходжиярова, был его мнимый брат, протащивший его в колхоз и бежавший вместе с ним в Афганистан, – ребяческая ссылка. Правление не только не сумело своевременно воспрепятствовать бегству двух членов колхоза в Афганистан, но даже после их бегства не предприняло ровно ничего, чтобы выявить сообщников Ходжиярова. Это в лучшем случае свидетельствует о том, что правление лишено всякого классового чутья, оторвано от массы, не знает лица своего колхоза и настроений колхозников. Иными, словами, правление в настоящем его составе неспособно дальше руководить колхозом… Валяй переводи!
– Выводы: как член старого правления, я вношу предложение о немедленном перевыборе всего руководства. Это – во-первых. Во-вторых, колхоз, который не помог советской власти разоблачить её злейших врагов, не достоин носить имя «Красного Октября». Смыть этот позор сможет лишь вся масса колхозников, помогая нам вскрыть и выкорчевать остатки ходжияровщины. Эта же задача встанет с первой минуты и перед новым правлением. По тому, как оно справится с этой задачей, партия будет судить о его работоспособности… Переводи, я кончил.
Когда шум немного улёгся, слово попросил Давлят.
– Товарищи дехкане! Мне как председателю колхоза то, что говорил товарищ уполномоченный, очень обидно. Тем обиднее, что товарищ уполномоченный правильно говорил. Мы, односельчане Ходжиярова, работавшие вместе с ним в правлении, скорее должны были разглядеть его, чем товарищи из района. А больше других виноват я. В прошлый раз спрашивает меня товарищ Мухтаров: «Как же это ты, кандидат партии, мог рекомендовать в партию Ходжиярова, если сам говоришь, что хорошо его не знал?». А разве влезешь в человека и узнаешь, что он замышляет? Почём я, почём мы все знали Ходжиярова? По работе, по разговорам. Разговаривал он как сознательный дехканин, уважающий советскую власть. А работал он хорошо, все могут подтвердить, сознательно работал и числился у нас как лучший активист. Во время последнего налёта ходил проводником с доброотрядом и рану получил от басмачей. Потому мы его и представили к почётной грамоте вместе с лучшими краснопалочниками. Теперь выходит, может, его ранили совсем не басмачи, а наши аскеры. Но откуда нам было знать? Весь отряд погиб, а он вернулся в кишлак с аскерами и с большим почётом. А потом наш секретарь ячейки говорит мне: «Что это, Давлят, у вас в колхозе один ты – кандидат партии? Какой же ты работник, если не помогаешь нам вовлечь в партию лучших активистов и краснопалочников вашего колхоза?». А я вернулся, встретил Ходжиярова и спрашиваю: «Почему, говорю, Иса, не вступить тебе в партию? У тебя почётная грамота, ты член правления и лучший активист в колхозе. Подай, говорю, прошение в кандидидаты партии». А он говорит: «Я бы подал, говорит, партия мне нравится, и советская власть мне нравится, да не примут меня. Надо, чтобы за меня поручился кто-нибудь из партийных». А я говорю: «Давай я за тебя поручусь, и Олим Асаметдинов из „Красного пахаря“ за тебя поручится». А разве знали мы, за кого ручаемся? Сейчас выходит – неправильно, а тогда все думали – правильно, и даже секретарь ячейки очень меня за это похвалил. Хотел я сделать хорошо, а получается теперь – перед партией виноват и перед колхозом виноват. И выходит – ни за кого, кроме самого себя, ручаться нельзя. Значит, нет во мне сознания, и председателем колхоза быть мне за это не полагается. И прошу я вас, товарищи, снять меня за это с председательства и назначить другого. А я на такой работе, на какую меня пошлёт колхоз, докажу вам и товарищам из района, что для советской власти ничего не пожалею и никакому контрреволюционному гаду прохода не дам. И скажу я вам напоследок, товарищи дехкане, что работал я честно и старательно, по своему умению, а если кому в чём не угодил, то простите меня за это и не будьте в обиде… И ещё скажу я вам, большой для нас стыд, чтобы две собаки так опозорили весь колхоз! В другом кишлаке стыдно теперь показаться. Вчера никто не выехал на колхозный базар, а всё через что? Куда ни покажись, везде пальцами тыкают: вот они, из «Красного Октября»! Как дехкане узнали, что Ходжияров хотел убить заграничного инженера, очень плохо стали смотреть на наш колхоз. Потому прошу я вас, товарищи дехкане, ради собственного вашего интереса будьте сознательны. И если кто что знает, пусть сейчас выйдет и скажет, только чтобы больше такого сраму за нашим колхозом не числилось, потому всем нам это очень неповадно.
Поднялся большой шум. Слово взял Мелик Абдукадыров и сказал, что неправильно взваливать всё на одно правление. Виновато не одно правление, виноваты все колхозники. Все знали Ходжиярова, и никто не сумел раскусить, куда он тянет. А касательно Давлята, – лучшего председателя колхоза не найти, человек он грамотный и хороший хозяин, и менять его на худшего – никакой пользы колхозу не будет.
Потом выступила вдова Зумрат и сказала, что Давлята, может, и не трогать, а правление переизбрать будет неплохо: засиделись все больно в руководителях, надо и другим дать дорогу. Тогда и больше народа будет ходить на собрания. И надо ещё обязательно, чтобы в правлении сидели не только одни мужики, но и женщины. А то выходит, все мужики сильно сознательные, а баб своих под замком держат, будто им до колхоза и дела нет. А советская власть говорит: женщина – такой же член колхоза, как и мужчина. И если женщинам дали бы слово, они бы давно вывели Ходжиярова на чистую воду. Взять хотя бы то, что Ходжияров неженатый и за три года жены себе в кишлаке не подыскал. Женщины давно говорили, что человек он подозрительный.
Посыпались реплики и шутки. Слово попросил Икрам Азимов и заявил: он тоже за то, чтобы в правлении обязательно были бабы. Все удивлённо обернулись, а старик, переждав минуту, пояснил:
– Верно говорит вдова Зумрат, – до чего мужик не додумается головой, бабы дойдут до этого другим местом.
Грохнул хохот, но тут собрание взял в руки Мухтаров и, строго отчитав старика, предложил вносить кандидатуры.
Посыпались предложения:
– Вдову Зумрат!
– Она может!
– Товарищи, шутки не к месту. Буду удалять с собрания.
– Хайдара Раджебова.
– Правильно! Он активный, гляди, через полгода и о сталинабадском съезде расскажет.
– А из прежнего правления выбирать можно?
– Индивидуально можно и из прежнего.
– Товарища уполномоченного!
– Давлята!
– Шохобдина Касымова!
– Кари Абдусаторова!
– Азимова!
В результате перевыборов в новое правление вошли: вдова Зумрат, Хайдар Раджебов, Кари Абдусаторов, Давлят, старик Азимов, Ниаз Хасанов и Комаренко. Председателем собрание переизбрало Давлята.
После отъезда Мухтарова и Комаренко дехкане, поспорив ещё о том, о сём, медленно разбрелись по домам. Последними поднялись Ниаз и Мелик Абдукадыров. Близилась уборка. Мелик ходил сегодня на окраинные поля и принёс несколько спелых коробок. Ниаз беспокоился насчёт сбора: окучка на окраинных полях проведена была явно неудовлетворительно.
Они свернули к дому Мелика – посмотреть волокно. В полутёмной хоне Абдукадырова они застали старика Икрама Азимова, Хайдара Раджебова, Шохобдина Касымова и ещё двоих дехкан. Все пришли смотреть волокно. Мелик плотно запер дверь щеколдой и прошёл на женскую половину. Гости чинно расселись на паласе. Немного спустя вернулся хозяин. Вместо обещанных коробок он нёс в руках чайник. Вслед за ним в хону прошла закрытая женщина. Хозяин ей первой протянул пиалу. Когда женщина открыла лицо, оказалось, что у неё борода, обвисшие усы и не хватает одного глаза. Присутствующие молча пожали руку кривому.
Глава шестая
– А разве их сгонишь в кучу? Расползаются, как бараны. Говорил, предупреждал. Не хотят присутствовать, и всё.
– Надо, чтобы были все колхозники…
– А что, я на аркане их притащу? Народ несознательный, своего интереса не понимает.
Посоветовавшись с Комаренко, секретарь решил собрание провести. Комаренко неодобрительно допивал молоко.
– Выходит, что в сборе опять всё старое правление, а из колхозников – человек восемь. Кто же переизбирать-то будет, сами себя, что ли?
– Что я тебе говорил? Весь выявившийся актив колхоза представлен в нынешнем правлении, да вот ещё пяток более активных дехкан. Остальные довольно инертны. В том-то и беда, что переизбирать особенно не из кого.
– А ты почём знаешь, – может, как назначаешь общее собрание, так их нарочно рассылают по всяким делам?
Последней фразы Мухтаров не расслышал, он открыл собрание и после короткого вступления дал слово Комаренко.
– Говори медленно, я буду переводить.
Комаренко вытер ладонью рот.
– Что ж, товарищи дехкане, я думал потолковать не с пятнадцатью, а со всеми колхозниками. Второй год состою членом правления вашего колхоза и ни разу до сих пор не видел на собраниях больше половины членов колхоза. Никуда это не годится! Политическая несознательность колхозников – не отговорка, а лишнее доказательство, что правление не справляется со своими задачами. Первая его задача в том и состоит, чтобы поднять политическую сознательность всей массы колхозников, вовлечь её в руководство колхозом, а не вершить дела в своём узком кругу… Валяй переводи!
– …Плохая работа правления выразилась не только в этом. Позорная история с Ходжияровым, который до последней минуты состоял членом правления нашего колхоза, бросает тень на весь колхоз и прежде всего на его руководство. Правление не проявило достаточной классовой бдительности, не сумело вовремя разоблачить проникшего в колхоз классового врага. Более того, оно пригрело этого врага, выдвинуло его на ответственный пост, помогло ему ввести в заблуждение советскую власть. Ответственность за преступную работу Ходжиярова ложится на всё правление в целом… Валяй переводи!
– …Афганский басмач Ходжияров орудовал среди вас в течение почти трёх лет. Не подлежит сомнению, что у него были сообщники внутри самого колхоза. Ссылка правления на то, что якобы единственным лицом, посвящённым в замыслы Ходжиярова, был его мнимый брат, протащивший его в колхоз и бежавший вместе с ним в Афганистан, – ребяческая ссылка. Правление не только не сумело своевременно воспрепятствовать бегству двух членов колхоза в Афганистан, но даже после их бегства не предприняло ровно ничего, чтобы выявить сообщников Ходжиярова. Это в лучшем случае свидетельствует о том, что правление лишено всякого классового чутья, оторвано от массы, не знает лица своего колхоза и настроений колхозников. Иными, словами, правление в настоящем его составе неспособно дальше руководить колхозом… Валяй переводи!
– Выводы: как член старого правления, я вношу предложение о немедленном перевыборе всего руководства. Это – во-первых. Во-вторых, колхоз, который не помог советской власти разоблачить её злейших врагов, не достоин носить имя «Красного Октября». Смыть этот позор сможет лишь вся масса колхозников, помогая нам вскрыть и выкорчевать остатки ходжияровщины. Эта же задача встанет с первой минуты и перед новым правлением. По тому, как оно справится с этой задачей, партия будет судить о его работоспособности… Переводи, я кончил.
Когда шум немного улёгся, слово попросил Давлят.
– Товарищи дехкане! Мне как председателю колхоза то, что говорил товарищ уполномоченный, очень обидно. Тем обиднее, что товарищ уполномоченный правильно говорил. Мы, односельчане Ходжиярова, работавшие вместе с ним в правлении, скорее должны были разглядеть его, чем товарищи из района. А больше других виноват я. В прошлый раз спрашивает меня товарищ Мухтаров: «Как же это ты, кандидат партии, мог рекомендовать в партию Ходжиярова, если сам говоришь, что хорошо его не знал?». А разве влезешь в человека и узнаешь, что он замышляет? Почём я, почём мы все знали Ходжиярова? По работе, по разговорам. Разговаривал он как сознательный дехканин, уважающий советскую власть. А работал он хорошо, все могут подтвердить, сознательно работал и числился у нас как лучший активист. Во время последнего налёта ходил проводником с доброотрядом и рану получил от басмачей. Потому мы его и представили к почётной грамоте вместе с лучшими краснопалочниками. Теперь выходит, может, его ранили совсем не басмачи, а наши аскеры. Но откуда нам было знать? Весь отряд погиб, а он вернулся в кишлак с аскерами и с большим почётом. А потом наш секретарь ячейки говорит мне: «Что это, Давлят, у вас в колхозе один ты – кандидат партии? Какой же ты работник, если не помогаешь нам вовлечь в партию лучших активистов и краснопалочников вашего колхоза?». А я вернулся, встретил Ходжиярова и спрашиваю: «Почему, говорю, Иса, не вступить тебе в партию? У тебя почётная грамота, ты член правления и лучший активист в колхозе. Подай, говорю, прошение в кандидидаты партии». А он говорит: «Я бы подал, говорит, партия мне нравится, и советская власть мне нравится, да не примут меня. Надо, чтобы за меня поручился кто-нибудь из партийных». А я говорю: «Давай я за тебя поручусь, и Олим Асаметдинов из „Красного пахаря“ за тебя поручится». А разве знали мы, за кого ручаемся? Сейчас выходит – неправильно, а тогда все думали – правильно, и даже секретарь ячейки очень меня за это похвалил. Хотел я сделать хорошо, а получается теперь – перед партией виноват и перед колхозом виноват. И выходит – ни за кого, кроме самого себя, ручаться нельзя. Значит, нет во мне сознания, и председателем колхоза быть мне за это не полагается. И прошу я вас, товарищи, снять меня за это с председательства и назначить другого. А я на такой работе, на какую меня пошлёт колхоз, докажу вам и товарищам из района, что для советской власти ничего не пожалею и никакому контрреволюционному гаду прохода не дам. И скажу я вам напоследок, товарищи дехкане, что работал я честно и старательно, по своему умению, а если кому в чём не угодил, то простите меня за это и не будьте в обиде… И ещё скажу я вам, большой для нас стыд, чтобы две собаки так опозорили весь колхоз! В другом кишлаке стыдно теперь показаться. Вчера никто не выехал на колхозный базар, а всё через что? Куда ни покажись, везде пальцами тыкают: вот они, из «Красного Октября»! Как дехкане узнали, что Ходжияров хотел убить заграничного инженера, очень плохо стали смотреть на наш колхоз. Потому прошу я вас, товарищи дехкане, ради собственного вашего интереса будьте сознательны. И если кто что знает, пусть сейчас выйдет и скажет, только чтобы больше такого сраму за нашим колхозом не числилось, потому всем нам это очень неповадно.
Поднялся большой шум. Слово взял Мелик Абдукадыров и сказал, что неправильно взваливать всё на одно правление. Виновато не одно правление, виноваты все колхозники. Все знали Ходжиярова, и никто не сумел раскусить, куда он тянет. А касательно Давлята, – лучшего председателя колхоза не найти, человек он грамотный и хороший хозяин, и менять его на худшего – никакой пользы колхозу не будет.
Потом выступила вдова Зумрат и сказала, что Давлята, может, и не трогать, а правление переизбрать будет неплохо: засиделись все больно в руководителях, надо и другим дать дорогу. Тогда и больше народа будет ходить на собрания. И надо ещё обязательно, чтобы в правлении сидели не только одни мужики, но и женщины. А то выходит, все мужики сильно сознательные, а баб своих под замком держат, будто им до колхоза и дела нет. А советская власть говорит: женщина – такой же член колхоза, как и мужчина. И если женщинам дали бы слово, они бы давно вывели Ходжиярова на чистую воду. Взять хотя бы то, что Ходжияров неженатый и за три года жены себе в кишлаке не подыскал. Женщины давно говорили, что человек он подозрительный.
Посыпались реплики и шутки. Слово попросил Икрам Азимов и заявил: он тоже за то, чтобы в правлении обязательно были бабы. Все удивлённо обернулись, а старик, переждав минуту, пояснил:
– Верно говорит вдова Зумрат, – до чего мужик не додумается головой, бабы дойдут до этого другим местом.
Грохнул хохот, но тут собрание взял в руки Мухтаров и, строго отчитав старика, предложил вносить кандидатуры.
Посыпались предложения:
– Вдову Зумрат!
– Она может!
– Товарищи, шутки не к месту. Буду удалять с собрания.
– Хайдара Раджебова.
– Правильно! Он активный, гляди, через полгода и о сталинабадском съезде расскажет.
– А из прежнего правления выбирать можно?
– Индивидуально можно и из прежнего.
– Товарища уполномоченного!
– Давлята!
– Шохобдина Касымова!
– Кари Абдусаторова!
– Азимова!
В результате перевыборов в новое правление вошли: вдова Зумрат, Хайдар Раджебов, Кари Абдусаторов, Давлят, старик Азимов, Ниаз Хасанов и Комаренко. Председателем собрание переизбрало Давлята.
После отъезда Мухтарова и Комаренко дехкане, поспорив ещё о том, о сём, медленно разбрелись по домам. Последними поднялись Ниаз и Мелик Абдукадыров. Близилась уборка. Мелик ходил сегодня на окраинные поля и принёс несколько спелых коробок. Ниаз беспокоился насчёт сбора: окучка на окраинных полях проведена была явно неудовлетворительно.
Они свернули к дому Мелика – посмотреть волокно. В полутёмной хоне Абдукадырова они застали старика Икрама Азимова, Хайдара Раджебова, Шохобдина Касымова и ещё двоих дехкан. Все пришли смотреть волокно. Мелик плотно запер дверь щеколдой и прошёл на женскую половину. Гости чинно расселись на паласе. Немного спустя вернулся хозяин. Вместо обещанных коробок он нёс в руках чайник. Вслед за ним в хону прошла закрытая женщина. Хозяин ей первой протянул пиалу. Когда женщина открыла лицо, оказалось, что у неё борода, обвисшие усы и не хватает одного глаза. Присутствующие молча пожали руку кривому.
Глава шестая
Из грузных, брюхатых туч, как из распоротых бурдюков, хлестала вода. Это не был дождь, это был скорее небесный силь. Прозрачные комья с шумом хлюпались в топкую жижу дороги. Заглушая шелест ливня, по улице приближался барабанный бой. Одинокий осёл, мокрый, как напуганная мышь, брёл по грязи, гремя пустыми бидонами. В бидоны барабанила вода. Вслед за ослом, с трудом вытаскивая ноги, плёлся дехканин в накинутом на голову халате. В воронках, отмечающих след его ног, булькала жидкая грязь.
Кларк отложил ручку и в раздумье прошёлся по комнате. По потускневшим стеклам текла жёлтая муть.
Он подошёл к столу, взял тетрадь в клеенчатой обложке. Здесь были его русские упражнения, испещрённые пометками Полозовой. Он посмотрел первые страницы, покрытые рахитическими каракулями и сплошь исчерканные красным карандашом, сравнил их с последними упражнениями и остался доволен. Буквы лежали уже стройными рядами, вид у них был вполне мужественный и благообразный, следы красного карандаша встречались значительно реже.
Кларк открыл чистую страницу, где наверху рукой Полозовой помечено было сегодняшнее число и заголовок: «Сочинение на любую тему». Он обмакнул перо и призадумался. Потом стал писать медленно, с усердием выводя буквы. Написав строк шесть, остановился, покусывая ручку. Сочинение давалось не легко. Он порылся в словаре, выписал на клочке бумаги несколько слов, опять взялся за листок, написал ещё десять строк, встал, прошёлся по комнате, ещё раз заглянул в словарь, написал фразу, зачеркнул, ещё раз написал, ещё раз зачеркнул, раздражённо потеребил волосы, минут пять сидел, сосредоточенно обдумывая, и наконец принялся писать. Исписав две страницы, он отложил ручку, перечитав написанное, недовольно поморщился, хотел было зачеркнуть всё и начать сызнова, но в эту минуту постучались. Вошла Полозова. Кларк закрыл тетрадь и поднялся навстречу.
Полозова долго отряхивалась, стаскивала высокие, до колен боты, развешивала на стуле истекающую водой кожанкую
– Был у вас сегодня врач?
– Да, – по-русски ответил Кларк.
– И что говорит?
– Говорит, я совсем здоровый. С завтра могу выйтить.
– Не выйтить, а выходить. Ну, вот хорошо! А знаете, мне за вас от врача здорово влетело.
– Влетело?
– Ну, выругал меня. Это – разговорное выражение, можете ещё не знать. Одним словом, отчитал меня за то, что слишком рано начала с вами уроки русского языка, не дожидаясь, пока совсем оправитесь.
– Какой пустяки! Если не вы и не наши уроки, я с ума сошёл от скуки. Скоро три месяцев без занятья.
– Не три месяцев, а три месяца. Ну как, сочинение сегодняшнее написали?
– Написали. Только нехорошо. Дайте срок завтра, я написал ещё раз.
– Назавтра напишете другое. Теперь уже столько времени заниматься не сможем. Разве только по вечерам. А кончатся дожди, и вовсе времени на учёбу не останется: придётся нажать с головным сооружением, а то к весеннему поливу не дадим воды на поля. Ну, давайте не терять времени. Где ваша тетрадь с диктовками?
– Вот есть.
– Докончим наш последний диктант о столе. Вы между прочим до сих пор не перестаёте путать в разговоре стол со стулом. Не можете привыкнуть, что сидят на стуле и едят за столом, а не наоборот… Прочтите то, что мы написали позавчера и вчера. С самого начала. Только внятно и обращайте внимание на ударение. Нашли?
– Я готовый.
– Читайте.
– «Диктовка номер 47». Заглавие: «Стол».
– Чего же вы остановились? Слушаю.
Полозова, рассеянно смотревшая в окно, не сразу заметила паузу.
– Всё? Возьмите ручку и пишите дальше. – Она раскрыла книгу и отыскала отмеченный абзац. – С красной строки:
– Кончили? Поставьте восклицательный знак. Посмотрим, сколько наделали ошибок…
– Ошибки, наверно, много. Сегодня диктант много трудны слова.
– …Ну, а теперь давайте ваше сегодняшнее сочинение, – она потянулась за клеёнчатой тетрадью.
Он придержал её руку.
– Нет, не надо. Я завтра буду писать луче.
– Что это вы вдруг стали ломаться? Подумаешь, действительно сочинение для печати!
Она раскрыла тетрадь на последней исписанной странице и стала читать вслух:
– «Один иностранны человек…»
– Нет, нет, пожалуйста, читайт себе. – Кларк отвернулся к окну.
Полозова пожала плечами:
– Что-то вы сегодня не в своей тарелке. С каких это пор вы стали стесняться передо мной?
Она взяла со стола красный карандаш, придвинула тетрадь и стала читать про себя:
Кларк покраснел. Он подошёл к столу, взял тетрадь и вырвал листок с сочинением.
Полозова отняла у него листок.
– Не надо рвать. Что это за непочтительное отношение к учительнице? Сочинение есть сочинение. – Она сунула листок за блузку. – За орфографию вам честно полагается единица.
– А за содержание?
– Насчёт содержания поговорим, когда перепишете всё начисто без единой ошибки. А слово «люблю», чтобы не забыть, как его произносят, напишите мне тридцать два раза на отдельной странице. – Она подняла на Кларка смеющиеся счастливые глаза.
Он взял её за локти и губами отыскал её губы.
На рассвете у головного сооружения собрались люди в кожанках, бурках и халатах, с простёртым над головами большущим плакатом. На красном в белые крапинки ситцевом полотнище (кумача в кооперативе не оказалось) большими белыми буквами выделялась надпись: «Большевистский привет ударникам-комсомольцам!»С неба буйными ручьями хлестала вода. Буквы, размытые дождём, капали на потемневшие балахоны музыкантов, бережно укрывших полой горластые жерла труб. Хлюпая по лужам, прибежал из городка Гальцев и протянул Синицыну размокшую телефонограмму. Синицын с трудом разобрал стёртые слова:
Кларк отложил ручку и в раздумье прошёлся по комнате. По потускневшим стеклам текла жёлтая муть.
Он подошёл к столу, взял тетрадь в клеенчатой обложке. Здесь были его русские упражнения, испещрённые пометками Полозовой. Он посмотрел первые страницы, покрытые рахитическими каракулями и сплошь исчерканные красным карандашом, сравнил их с последними упражнениями и остался доволен. Буквы лежали уже стройными рядами, вид у них был вполне мужественный и благообразный, следы красного карандаша встречались значительно реже.
Кларк открыл чистую страницу, где наверху рукой Полозовой помечено было сегодняшнее число и заголовок: «Сочинение на любую тему». Он обмакнул перо и призадумался. Потом стал писать медленно, с усердием выводя буквы. Написав строк шесть, остановился, покусывая ручку. Сочинение давалось не легко. Он порылся в словаре, выписал на клочке бумаги несколько слов, опять взялся за листок, написал ещё десять строк, встал, прошёлся по комнате, ещё раз заглянул в словарь, написал фразу, зачеркнул, ещё раз написал, ещё раз зачеркнул, раздражённо потеребил волосы, минут пять сидел, сосредоточенно обдумывая, и наконец принялся писать. Исписав две страницы, он отложил ручку, перечитав написанное, недовольно поморщился, хотел было зачеркнуть всё и начать сызнова, но в эту минуту постучались. Вошла Полозова. Кларк закрыл тетрадь и поднялся навстречу.
Полозова долго отряхивалась, стаскивала высокие, до колен боты, развешивала на стуле истекающую водой кожанкую
– Был у вас сегодня врач?
– Да, – по-русски ответил Кларк.
– И что говорит?
– Говорит, я совсем здоровый. С завтра могу выйтить.
– Не выйтить, а выходить. Ну, вот хорошо! А знаете, мне за вас от врача здорово влетело.
– Влетело?
– Ну, выругал меня. Это – разговорное выражение, можете ещё не знать. Одним словом, отчитал меня за то, что слишком рано начала с вами уроки русского языка, не дожидаясь, пока совсем оправитесь.
– Какой пустяки! Если не вы и не наши уроки, я с ума сошёл от скуки. Скоро три месяцев без занятья.
– Не три месяцев, а три месяца. Ну как, сочинение сегодняшнее написали?
– Написали. Только нехорошо. Дайте срок завтра, я написал ещё раз.
– Назавтра напишете другое. Теперь уже столько времени заниматься не сможем. Разве только по вечерам. А кончатся дожди, и вовсе времени на учёбу не останется: придётся нажать с головным сооружением, а то к весеннему поливу не дадим воды на поля. Ну, давайте не терять времени. Где ваша тетрадь с диктовками?
– Вот есть.
– Докончим наш последний диктант о столе. Вы между прочим до сих пор не перестаёте путать в разговоре стол со стулом. Не можете привыкнуть, что сидят на стуле и едят за столом, а не наоборот… Прочтите то, что мы написали позавчера и вчера. С самого начала. Только внятно и обращайте внимание на ударение. Нашли?
– Я готовый.
– Читайте.
– «Диктовка номер 47». Заглавие: «Стол».
– Чего же вы остановились? Слушаю.
Был однажды простой стол, простой стол на четырёх ногах, которому не везло. Когда срубили дуб, из него сделали два роскошных письменных стола с семью ящиками. А из остатков сделали простой стол. Два письменных стола сразу же были проданы: один – в кабинет известного министра, другой – в кабинет известного литератора. А простой стол купил бедный студент. Студент держал на нём кипу учёных книг, и книги эти давили на стол не только физически, но и морально. Мы напрасно говорим о глупом человеке, что он туп, как дерево. Дерево, наоборот, очень восприимчиво. Каждый знает, например, что дерево впитывает воду. А так как в учёных книгах было много воды, то стол впитал её и быстро стал образованным.Кларк, дочитав до конца, остановился в ожидании.
И тогда он стал думать с горечью:
«Почему я родился простым столом на четырёх ногах, которому не везёт? Я сделан из того же благородного материала, как и мои братья, которые стоят сейчас в министерских кабинетах и в кабинетах известных литераторов. Почему они войдут в историю, а я останусь на её задворках?
Разве у меня нет всех данных стать столом великого полководца, чтобы на мне разворачивали карты мировых войн?
Или столом великого государственного мужа, чтобы на мне подписывали исторические международные договоры?
Или столом великого законодателя, чтобы на мне возникали новые скрижали и хартии прав миллионов?
Или столом великого писателя, чтобы на мне рождались гениальные произведения, составляющие гордость нации?…»
Студент обращался со своим столом самым некультурным образом. Он тушил о него окурки, выжигая безобразные прыщи, он брызгал чернилами, покрывая стол сыпнотифозными пятнами, чинил на нём карандаши и в минуту рассеянного раздумья бессмысленно скоблил его ножиком. Когда же студент влюбился, то вырезал на нём имя своей возлюбленной.
Изуродованный стол выносил всё это со стоической горечью. Он верил, что должен прийти день, когда всё это изменится. И он дождался. Студент наделал долгов и не смог их уплатить. Тогда его обстановку описали и простой стол на четырёх ногах продали с молотка торговцам старой мебели.
Его поставили в большом складе, сплошь загромождённом столами. С одной стороны стояли дорогие столы: антики с отмеченной на ярлыке генеалогией и современные столы из чёрного и красного дерева, дубовые письменные столы с пузатыми ящиками и чайные столики, квадратные, прямоугольные, овальные и круглые, столики-дегенераты на одной ножке и столы-бизнесмены – американские бюро с автоматически захлопывающейся деревянной жалюзи. По другую сторону стояли дешёвые столы. Там были преимущественно простые кухонные столы, изрубцованные ножом, верстаки из переплётных мастерских, измазанные клеем, портняжные катки, протёртые до глянца, и, наконец, сосновые канцелярские столы, покрытые дешёвым жёлтым лаком. Туда же поставили стол студента, приклеив к нему карточку с ценой.
Когда люди вышли, стоявший рядом кухонный стол толкнул его ножкой и, придвинувшись к новичку, стал его посвящать в секреты окружения:
– Видишь эти размалёванные столы, украшенные всякими финтифлюшками? Они задирают перед нами нос и кичатся тем, что стоят в салонах и что на них господа распивают шампанею и закусывают марципанами. Кто-кто, а мы-то хорошо знаем их марципаны! Каждый день повар рубил их на моей спине. Посмотри, на мне живого места не осталось. Если бы тут не путался сторож, мы б им показали! Но ничего, нашего брата прибывает, – мы до них доберёмся. Держись только крепко с нами.
– О нет, – сказал простой стол на четырёх ногах, которому не везло. Его оскорбляла мысль, что вульгарные сосновые столы приняли его за своего собрата и не разглядели его породы. – О нет, я вовсе не намерен принимать участие в ваших драках и помогать вам калечить эти породистые столы только потому, что вас больше. Разве правда в количестве? Не сказал ли ещё Ницше, что миром должны управлять существа высшей породы, а никогда не серая масса? Олигархия умственной аристократии – вот современное разрешение вопроса. Я не спорю, может быть, многие из тех столов, которые стоят сейчас в салонах, не заслуживают этого по своим внутренним качествам, может быть, их надо заменить столами более одарёнными. Но этого не может решать серая масса, лишённая необходимых критериев. И потом, всегда так было и так будет, что одни столы будут стоять в салонах, а другие – на кухне. Если бы все полезли в салоны, салон моментально превратился бы в кухню. Нет, дорогой мой кухонный стол, вы ошиблись адресом. Я вовсе не из вашего полка, и, пожалуйста, не рассчитывайте на моё участие в ваших авантюрах.
– Ах, вот что! Ты, оказывается, из породы тех канцелярских столов, которые довольны уже тем, что на них капают чернила с барской ручки, – сказал презрительно кухонный стол и отодвинулся на вершок. И все кухонные столы последовали его примеру…
Полозова, рассеянно смотревшая в окно, не сразу заметила паузу.
– Всё? Возьмите ручку и пишите дальше. – Она раскрыла книгу и отыскала отмеченный абзац. – С красной строки:
…Однажды случилось нечто совершенно неожиданное От большого взрыва в складе вылетели все стекла, и столы, подпрыгнув на месте, сбились в кучу. Тогда в склад вбежали полицейские с винтовками. Полицейские говорили между собой, что в городе происходят неслыханные вещи: босяки захватили здание правительства, громят богатые кварталы и выкидывают из окон на мостовые драгоценную мебель. На улице бабахал пулемёт, и весь склад дрожал, как маленькая Япония в день большого землетрясения.Полозова прохаживалась по комнате с видом заправской учительницы. Она остановилась за спиной Кларка и заглянула через его плечо.
Тогда кухонные столы закричали хором: «Сейчас или никогда!» и кинулись гурьбой на улицу. Но так как они не привыкли бегать, то скоро запутались в своих ногах и, не добежав до противоположного тротуара, шлёпнулись на мостовую. А так как было их много, задние налетели на передние и ввалились в общую кучу, то в несколько минут из них выросла превосходная баррикада.
А простой стол на четырёх ногах, которому не везло, стоял на своём месте в складе, погружённый в горькие размышления. Он думал: «До каких же пор в этом мире будет царить грубое средневековье? Когда же наконец люди и вещи поймут, что нельзя усовершенствовать мир путём насильственных внешних перемен, что мир – это наше внутреннее „я“ и единственный путь усовершенствования мира есть наше внутреннее самоусовершенствование? И вообще не безумие ли мечтать о том, что мы в состоянии изменить внешний мир, который для нас не познаваем? Не доказал ли Меерсон, что единственное, чего добилась наука на протяжении тысячелетий, это – относительная очистка объекта нашего познания от иллюзий, в которые окутывают его наши чувства и наш разум?…»
Пока он так размышлял, в городе произошла революция. Новые люди ворвались в старые дворцы и переоборудовали их в новые учреждения. Они выкинули уродливые – круглые и овальные – одноногие столики, непригодные для работы, и заменили их притащенными с улицы более прочными и практичными кухонными столами, из которых недавно строили баррикады. Простые кухонные столы запрудили дворцовые залы и вошли в историю. Великие полководцы разворачивали на них карты последней гражданской войны, великие государственные мужи подписывали на них исторические международные договоры, великие законодатели писали на них новые скрижали и хартии прав раскрепощённых миллионов и новые великие писатели сочиняли на них свои гениальные произведения, составляющие отныне гордость не одного класса, а всего человечества.
А простой стол на четырёх ногах, которому не везло, остался стоять в опустевшем складе. Потом склад реквизировали, и экспроприированный хозяин перетащил стол к себе на кухню и стал рубить на нём капусту. А потом пришла морозная зима, не было дров, и хозяин топором изрубил его и затопил печь. И когда он запихивал в печку последнюю ножку, горячий стол простонал в последний раз: «Ах, зачем я родился простым столом, простым столок на четырёх ногах, которому не везло!»
– Кончили? Поставьте восклицательный знак. Посмотрим, сколько наделали ошибок…
– Ошибки, наверно, много. Сегодня диктант много трудны слова.
– …Ну, а теперь давайте ваше сегодняшнее сочинение, – она потянулась за клеёнчатой тетрадью.
Он придержал её руку.
– Нет, не надо. Я завтра буду писать луче.
– Что это вы вдруг стали ломаться? Подумаешь, действительно сочинение для печати!
Она раскрыла тетрадь на последней исписанной странице и стала читать вслух:
– «Один иностранны человек…»
– Нет, нет, пожалуйста, читайт себе. – Кларк отвернулся к окну.
Полозова пожала плечами:
– Что-то вы сегодня не в своей тарелке. С каких это пор вы стали стесняться передо мной?
Она взяла со стола красный карандаш, придвинула тетрадь и стала читать про себя:
Один иностранный человек имел нешасны случай и лежал долга беспамяти. Когда он пришол назад в свои чувства, то забыл все, весь прежни жизн и не мок спомнит.– Ай-ай-ай, – покачала головой Полозова. – Такого количества ошибок вы не делали ни в одном сочинении!
Он очень спугался и стал споминат, споминат и струдом по кусочки спомнил. А когда спомнил, думал, что спомнит не стоил. Потом он стал выздоравливать и часто думать, что луче было, если не споминал и начал живит бес прошлово с того дня, как праснулся. Он сказал себе: допустим, я все забыл. Буду живит, как бутто ранше было ничево.
Он долго был бальной и имел много время думат. Одна девучка учила его чужой язык и чужой жизн. Он претендовал, что учит чужой язык, а учил чужой жизн.
Он скоро понял, что его жизн связался неразделительно с девучка, котора его учил чужой язык. Лекко забыт все, что был до этого, но её забыт никагда будет возможно. Он хотел сказат девучке, что любит её. Но он думал, что будет очень баналически: в все плохи романы герой бальной и потом любит свою няню и просит её женится его. Он боялся, что девучка, котора знал его ранше, думат, что он есть тот самы чужой человек, и не будет связат свой молодой жизн в стары жизн чужой человек. Он многа раз хотел ей объяснят и сказат, но не знал как. Тагда он сел и писал «сочинение на любую тему». Но писал нет на любую тему, а на тему та, которую любю.
Кларк покраснел. Он подошёл к столу, взял тетрадь и вырвал листок с сочинением.
Полозова отняла у него листок.
– Не надо рвать. Что это за непочтительное отношение к учительнице? Сочинение есть сочинение. – Она сунула листок за блузку. – За орфографию вам честно полагается единица.
– А за содержание?
– Насчёт содержания поговорим, когда перепишете всё начисто без единой ошибки. А слово «люблю», чтобы не забыть, как его произносят, напишите мне тридцать два раза на отдельной странице. – Она подняла на Кларка смеющиеся счастливые глаза.
Он взял её за локти и губами отыскал её губы.
На рассвете у головного сооружения собрались люди в кожанках, бурках и халатах, с простёртым над головами большущим плакатом. На красном в белые крапинки ситцевом полотнище (кумача в кооперативе не оказалось) большими белыми буквами выделялась надпись: «Большевистский привет ударникам-комсомольцам!»С неба буйными ручьями хлестала вода. Буквы, размытые дождём, капали на потемневшие балахоны музыкантов, бережно укрывших полой горластые жерла труб. Хлюпая по лужам, прибежал из городка Гальцев и протянул Синицыну размокшую телефонограмму. Синицын с трудом разобрал стёртые слова: