Йейтс Уильям Батлер. Звездный единорог. Пьесы

 
   Слышится барабанный бой, как будто стук в дверь.
 
   Иудей. Кто-то стучит в дверь, но я не смею открыть, когда на улице такая толпа.
   Грек. Не бойся. Толпа уже расходится.
 
   Иудей идет налево в публику.
   От великих философов я узнал, что бог может сокрушить человека бедами, отнять у него здоровье и богатство, но человек все равно сохранит свою свободу. Если это Сириец, то он уж точно пришел с вестью, которую человечество запомнит навсегда.
   Иудей (из публики). Сириец. С ним творится неладное. Не то он болен, не то пьян. (Помогает Сирийцу дойти до сцены.)
   Сириец. Я и вправду, как пьяный. Еле стою на ногах. Случилось неслыханное. Всю дорогу сюда я бежал.
   Иудей. Ну же?
   Сириец. Надо немедленно рассказать Одиннадцати. Они еще там? Всем надо рассказать.
   Иудей. Что случилось? Переведи дух и говори.
   Сириец. По пути к гробнице я встретил галилеянок, Марию, мать Иисуса, Марию, мать Иакова, и других женщин. Молодые женщины были бледны от волнения и говорили все разом. Я ничего не понял, но Мария, мать Иакова, сказала, будто ранним утром они пришли в гробницу, а она пустая.
   Грек. Вот!
   Иудей. Не может быть. Не верю.
   Сириец. Возле входа стоял человек, от которого исходило сияние, и он кричал, что Христос восстал из мертвых.
 
   Тихо бьют барабаны и гремят трещотки.
   Когда женщины сошли с горы, человек неожиданно оказался рядом с ними, и это был сам Христос. Тут они упали на колени и стали целовать ему ноги. А теперь пустите меня. Я должен рассказать Петру, Иакову и Иоанну.
   Иудей (стоя перед занавешанным входом в заднюю комнату). Я не пущу тебя.
   Сириец. Ты слышал, что я сказал? Наш учитель восстал из мертвых.
   Иудей. Я не позволю беспокоить Одиннадцать из-за женских видений.
   Грек. Это не было видение. Они сказали правду, и все же этот человек прав. Его дело охранять. Мы должны сначала убедиться сами, а уж потом сообщать Одиннадцати.
   Сириец. Одиннадцать рассудят лучше нас.
   Грек. Пусть мы много моложе, но мир знаем лучше, чем они.
   Иудей. Если Сириец расскажет им свою историю, они поверят в нее не, больше, чем я, а Петр будет страдать еще сильнее. Я знаю его дольше всех и представляю, что будет. Первым делом он вспомнит, что женщины не предали учителя, ни одна из них не отступилась от него, и видение свидетельствует об их любви и преданности. А потом он вспомнит, что сам предал его и отступился, и ему покажется, будто на него смотрит Иоанн. Петр отвернется и закроет лицо руками.
   Грек. Я сказал, что прежде надо убедиться самим, но есть еще одна причина, почему не стоит ничего им говорить. Кто-то другой идет сюда. Я уверен, что у Иисуса никогда не было смертного тела, что он – призрак и может проникать сквозь стены, вот и сюда он проникнет, а потом проникнет в другую комнату и сам будет говорить с апостолами.
   Сириец. Он не призрак. Мы заложили вход в гробницу тяжелым камнем, а женщины сказали, будто камень лежал в стороне.
   Иудей. Вчера римлян известили, якобы кто-то из наших людей собирается выкрасть тело и повсюду разнести весть о восстании Христа из мертвых, чтобы смыть с нас позор поражения. Возможно, его выкрали этой ночью.
   Сириец. Римляне поставили стражу возле гробницы. Но когда женщины пришли, стражники спали. Их усыпил Христос, чтобы они не видели, как он отодвигает камень.
   Грек. Рукой без плоти и костей нельзя сдвинуть камень с места.
   Сириец. Потому что это противоречит земному знанию? Другой "Арго" устремится к цели, другая Троя будет разграблена.
   Грек. Над чем ты смеешься?
   Сириец. Что значит земное знание?
   Грек. То знание, благодаря которому дорога отсюда до Персии свободна от разбойников, благодаря которому построены прекрасные города, благодаря которому существует современный мир, тогда как варвары остались в прошлом.
   Сириец. А если существует такое, что нельзя объяснить, но оно важнее всего остального?
   Грек. Ты говоришь так, словно хочешь вернуть варваров обратно.
   Сириец. А если существует нечто за пределами земного знания и установленного порядка? Если прямо сейчас знание и порядок преподнесут нам какую-нибудь неожиданность? (Смеется.)
   Иудей. Хватит смеяться.
   Сириец. А вдруг непостижимое вернется? И опять все пойдет по кругу?
   Иудей. Хватит! Сначала он смеялся, глядя в окно на Голгофу, теперь ты смеешься.
   Грек. Он тоже дал волю своим чувствам.
   Иудей. Хватит, говорю я вам.
 
   Слышны барабаны и трещотки.
 
   Сириец. Я не смеюсь. Это смеются на улице.
   Иудей. Нет. Там бьют в барабаны и гремят трещотками.
   Сириец. А я думал, они смеются. Ужасно!
   Грек (глядя поверх голов публики). Опять идут дионисийцы. Они спрятали статую мертвого бога и вновь кричат, как сумасшедшие: "Бог воскрес! Бог воскрес! "
 
   Музыканты, кричавшие: "Бог воскрес! " – умолкают.
   На всех улицах кричат: "Бог воскрес! " Им ничего не стоит по собственному желанию оживлять или умертвлять бога. Но почему они замолчали? Теперь отплясывают, не произнося ни звука. Все ближе, ближе к нам, но плясать не перестают. Какой-то старинный танец. Ничего подобного я не видел в Александрии. Вот уже они пляшут под нашим окном.
   Иудей. Они вернулись, чтобы посмеяться над нами, ведь их богу дано воскресать каждый год, а наш бог умер навсегда.
   Грек. Чем, стремительней пляска, тем страшнее они вращают глазами на разрисованных лицах! Пляшут прямо у нас под окном. Почему они остановились? Почему их невидящие глаза устремлены на наш дом? Что такого необычного в нашем доме?
   Иудей. Кто-то вошел в комнату.
   Грек. Где?
   Иудей. Понятия не имею. Но мне показалось, будто я слышу шаги.
   Грек. Я знал, что он придет.
   Иудей. Никого нет. Закрою-ка нижнюю дверь.
   Грек. Там занавес колышется.
   Иудей. Да нет, он не колышется. К тому же за ним глухая стена.
   Грек. Смотри! Смотри!
   Иудей. Теперь колышется. (Во время того, что происходит следом, он в ужасе пятится в левый угол сцены.)
   Грек. Кто-то идет сквозь стену.
   Фигура Христа в узнаваемой, но стилизованной маске появляется сквозь занавес. Сириец медленно отдергивает занавес, закрывающий задник, то есть внутреннюю комнату, где находятся апостолы. Трое молодых мужчин стоят на левой стороне сцены, Христос – сзади и правее.
   Призрак нашего учителя. Чего вы испугались? Его распяли и погребли, но это была его видимость, и теперь он вновь среди нас.
 
   Иудей падает на колени.
   Его призрак. Мне ведома правда, и потому я не боюсь. Смотрите, сейчас я дотронусь до него. Он может быть твердым, как статуя – я слышал о таком, или моя рука пройдет сквозь него, потому что он не из крови и плоти.
   (Медленно подходит к Христу и протягивает руку.) У него бьется сердце! У призрака бьется сердце! (Кричит. Христос пересекает сцену и входит во внутреннюю комнату.)
   Сириец. Он встал между ними. Некоторые напуганы. Он смотрит на Петра, Иакова и Иоанна. Улыбается. Раздвигает одежды. Показывает свой бок. Там большая рана. Фома кладет на нее руку. Кладет руку на то место, где находится сердце.
   Грек. О Афины, Александрия, Рим, вам грозит разрушение. Бьется сердце призрака. Человек умирает. О Гераклит, теперь твои слова стали понятны. Бог и человек умирают в жизни друг друга и живут в смерти друг друга.
   Музыканты встают, один из них или все поют заключительную песню. Если пьеса поставлена в частной квартире или студии, они открывают и закрывают занавес, как в моих пьесах для танцоров, если она поставлена в зале "Пикок", то они сдвигают занавес на просцениуме.
 
   I

 
Страдая за людей, явился он,
Чтоб не был разум пламенный развеян,
И родилось бунтарство галилеян,
Сгорел в огне великом Вавилон,
Окутав мысль безмерной темнотой;
Но кровь Христа весь стоицизм Платона,
Все строгости дорийского закона Все сделала нелепою тщетой.
 

   II
 

 
Что чтил когда-то, все теряешь ты,
И удержать распад не в нашей власти,
Так плавится любовь в горниле страсти,
В работе блекнут м_а_стера мечты;
Шагать устал солдат – его шатает,
Герольда истощает бравый крик,
В огонь, чтобы развеять тьму на миг,
Живое сердце человек бросает.
 

 
   КОНЕЦ

Слова на окне 1934

   Памяти леди Грегори, в доме которой была написана эта пьеса

Действующие лица:

   Доктор Тренч
   Мисс Маккенна
   Джон Корбет
   Корнелий Паттерсон
   Абрахам Джонсон
   Миссис Маллет
   Миссис Хендерсон
 
   Меблированная комната, кресло, перед ним журнальный столик, два стула по левую и правую стороны. Камин и окно. Чайник на каминной полке и чайные чашки с блюдцами на буфете. В задней стене справа дверь. В нее виден холл. Слышится стук дверного молотка. Мисс Маккенна проходит через холл, открывает дверь и возвращается в холл с Джоном Корбетом, которому года двадцать два-двадцать три, и доктором Тренчем, которому между шестьюдесятью и семьюдесятью.
   Доктор Тренч (в холле). Позвольте вам представить Джона Корбета из баллимонийских Корбетов, который в настоящее время является студентом Кембриджского университета. А это мисс Маккенна, наш энергичный секретарь.
   Они входят в комнату, снимают пальто.
   Мисс Маккенна. Я полагала, что лучше мне самой представить вас остальным. Так как жизнь у нас здесь почти средневековая, то нежелательно, чтоб люди судачили о спиритизме. Давайте мне ваши пальто и шляпы, я унесу их в свою комнату. Она как раз напротив через холл. Присаживайтесь. Верно, ваши часы спешат. Миссис Хендерсон лежит, она всегда лежит перед сеансом. У нас есть еще минут десять. (Выходит, унося пальто и шляпы.)
   Доктор Тренч. На мисс Маккенна лежит вся практическая работа в Дублинской спиритической ассоциации. Вместе с миссис Хендерсон она ведет переписку и уговорила владелицу сдать ей эту большую комнату и маленькую комнатку наверху. У нас ведь небогатая ассоциация, и мы ничего не можем гарантировать. Миссис Хендерсон пришлось на свой страх и риск покинуть Лондон. Так как она родилась в Дублине, то ей хочется, чтоб спиритизм здесь прижился. Живет она очень скромно и о большем не мечтает. Но мы помогаем, чем можем. Бедняжка, у нее святая душа.
   Джон Корбет. Много было сеансов?
   Доктор Тренч. Пока только три.
   Джон Корбет. Надеюсь, ее не обидит мой скептицизм. Мне довелось заглянуть в "Человеческую личность" Майерса и в безумную книгу Конана Дойла, но они не убедили меня. Доктор Тренч. Каждый идет к истине своим путем. Лорд Данрэйвен, позднее лорд Адар, представил моего отца знаменитому Дэвиду Хоуму. Помню, отец часто рассказывал мне, как видел Дэвида Хоума, средь бела дня парившего в воздухе, а я не верил ни одному его слову. Мне нужно было разобраться самому, и на это потребовалось немало времени. Окончательно убедила меня миссис Пайпер, это медиум из Америки, у которой много общего с миссис Хендерсон.
   Джон Корбет. Она впадает в сомнамбулическое состояние и через нее говорит умерший человек?
   Доктор Тренч. Ну да. Лучше медиума не найти, если хочешь установить, с кем общаешься. Однако не ждите слишком многого. Кто-то старается нам помешать.
   Джон Корбет. Вы имеете в виду злого духа?
   Доктор Тренч. Поэт Блейк говорил, что не бывает плохого человека, в котором нельзя найти совсем ничего хорошего. Я же говорю о враждебном влиянии, из-за которого пришлось прервать последний сеанс. Не знаю, что уж там произошло, меня ведь не было на сеансах миссис Хендерсон. Вряд ли медиумы-сомнамбулы в состоянии удивить меня чем-то новеньким, и я сказал молодым людям, когда они попросили меня стать президентом, что предпочитаю сидеть дома и читать Сведенборга, который может дать мне куда больше любого сеанса.
   Слышится стук.
   Наверно, Корнелий Паттерсон. Старик думает, будто в другом мире тоже есть скаковые лошади и гончие, так мне говорили, и еще ему очень хочется знать, не вредит ли ему его точность. На несколько минут мисс Маккенна задержит его у себя. Он сообщает ей сведения, необходимые, чтоб играть на скачках.
   Мисс Маккенна появляется в холле, впускает Корнелия Паттерсона и проводит его в свою комнату.
   Джон Корбет (ходит по комнате). Чудесная комната для меблирашки.
   Доктор Тренч. Еще пятьдесят лет назад это было частное владение. К тому же тогда тут был пригород, и на заднем дворе до сих пор осталась большая конюшня. А какие люди тут жили! Наверху родился Граттан; нет-нет, не Граттан, кажется, Курран... Забыл... Но мне наверняка известно, что в начале восемнадцатого столетия дом принадлежал друзьям Джонатана Свифта, нет, как будто Стеллы. Свифт подшучивал над ней в "Дневнике для Стеллы" из-за денег, правда небольших, которые она проигрывала в карты, возможно, в этой самой комнате. Ванесса появилась позже. А в то время это был загородный дом с парком и садом. Кто-то вырезал на окне стихи Стеллы... Не исключено, что она сама это сделала.
   Слышится стук.
   Вот тут они, но вам вряд ли удастся их разглядеть при таком освещении.
   Они стоят возле окна. Корбет наклоняется, чтобы лучше видеть. Входят мисс Маккенна и Абрахам Джонсон и останавливаются возле двери.
   Абрахам Джонсон. А где миссис Хендерсон?
   Мисс Маккенна. Наверху. Она всегда отдыхает перед сеансом.
   Абрахам Джонсон. Мне необходимо повидаться с ней до начала. Я знаю, что надо сделать, чтобы избавиться от помех.
   Мисс Маккенна. Если вы подниметесь к ней, то сеанса не будет вовсе. Она говорит, что опасно даже думать, не то что беседовать об этом.
   Абрахам Джонсон. Тогда я должен поговорить с президентом.
   Мисс Маккенна. Давайте сначала мы с вами побеседуем в моей комнате. Миссис Хендерсон настаивает на абсолютной гармонии во время сеанса.
   Абрахам Джонсон. Но что-то ведь нужно сделать, не то опять все, сорвется, как в прошлый раз.
   Слышен стук в дверь.
   Мисс Маккенна. Наверно, миссис Маллет. Она очень опытный спирит. Пойдемте в мою комнату, там уже собрались и Паттерсон, и остальные. (Она уводит его в свою комнату, потом вновь появляется в холле и впускает миссис Маллет.)
   Джон Корбет. Мне эти строки известны. Они из стихотворения, которое Стелла написала ко дню рождения Свифта, когда ему исполнилось пятьдесят четыре года. До нас дошли всего три ее стихотворения, да еще несколько строчек, которые она прибавила к стихотворению Свифта, однако и этого достаточно, чтобы стало понятно: как поэт она интереснее Свифта. Когда я прочитал эти четыре строчки на окне, то сразу же вспомнил о поэтах семнадцатого века: скажем, Донна или Крэшоу. (Читает.)

 
Я жить училась, юность для
Познанием добра и зла,
Сердечный отдавая жар
Глазам усталым в дар.
 

   Удивительно, как этот одинокий ученый, к тому же немолодой, умудрился влюбить в себя двух таких женщин! С Ванессой он встретился в Лондоне, когда его политическое влияние было особенно велико, и она последовала за ним в Дублин. Девять лет она любила его, может быть, и умерла от любви, а Стелла любила его всю свою жизнь.
   Доктор Тренч. Мне приходилось показывать эти строки разным людям, но вы первый знаете, откуда они.
   Джон Корбет. Я ведь учусь в Кембридже и как раз сейчас пишу работу о Свифте и Стелле, Надеюсь доказать, что во времена Свифта влияние интеллектуалов было самым сильным, да и такого прочного положения в обществе у них больше никогда не было; все, что есть сейчас замечательного в Ирландии и в нашем характере, пришло из того времени, но нам дольше, чем Англии, удалось это сохранить.
   Доктор Тренч. Трагическая судьба, ведь Болингброк, Харли, Ормонд, все великие министры, которые были его друзьями, стали изгнанниками со сломленной душой.
   Джон Корбет. Не думаю, что все можно объяснить таким образом. У его трагедии более глубокие корни. Известно, что его идеалом власти был римский сенат, а; идеалом личности – Брут и Катон, Казалось, история повторяется, но он провидел печальный: конец – демократия, Руссо, Французская революция. Поэтому-то ему стали ненавистны обыкновенные люди. "Ненавижу адвокатов, ненавижу докторов, – говорил он, – хотя люблю доктора такого-то и судью такого-то". Поэтому он написал своего "Гулливера", поэтому истощил свой разум, поэтому чувствовал saeva indignato {Крайнее возмущение (лат.).}, поэтому он спит теперь под камнем с самой потрясающей для всех времен эпитафией. Помните? По-английски она звучит еще лучше, чем на латыни: "Он ушел туда, где яростное возмущение больше не будет мучить его сердце".
   Входит Абрахам Джонсон, за ним – миссис Маллет и Корнелий Паттерсрн.
   Абрахам Джонсон. Что-то надо сделать, доктор Тренч, иначе злые силы и дальше будут мешать нашим сеансам. Мне стоит немалых усилий приезжать сюда каждую неделю. Я из Белфаста. По профессии проповедник и много времени провожу среди бедных и невежественных людей. Пением и проповедью мне удается кое-чего достичь, но не сомневаюсь, что я мог бы достичь большего. У меня есть надежда побеседовать с великим евангелистом Муди. Хочу попросить, чтобы он невидимым постоял рядом со мной, когда я буду петь или говорить, возложив мне на голову руки и передав мне часть своей силы, чтобы мой труд стал благословенным, как был благословен труд Муди и Сэнки.
   Миссис Маллет. То, что мистер Джонсон говорит о враждебных силах, совершенно справедливо. Последние два сеанса совсем не получились. Мне бы хотелось открыть чайный магазин в Фолкстоуне. Вот я и последовала за миссис Хендерсон в Дублин, чтобы спросить совета у мужа, однако вмешались два каких-то духа и никому другому не дали вставить ни слова.
   Доктор Тренч. На обоих сеансах они говорили об одном и том же, словно разыгрывали пьесу?
   Миссис Маллет. Да... Они были похожи на персонажей из ужасной пьесы.
   Доктор Тренч. Этого я и боялся.
   Миссис Маллет. Десять лет назад мой муж утонул, но он постоянно разговаривает со мной через миссис Хендерсон, будто и не умирал вовсе. И всегда дает мне советы, без которых я как без рук.
   Корнелий Паттерсон. Мне никогда не нравились Небеса, как их толкуют в церкви, но когда я от кого-то услышал, что муж миссис Маллет ест, пьет и гуляет со своей любимой собакой, то сказал себе: "Вот что нужно Корни Паттерсону". Я приехал сюда узнать, правда ли это, и клянусь, как перед Богом, что совсем ничего не знаю о ваших делах.
   Абрахам Джонсон. Прошу вас, доктор Тренч, как президента Дублинской спиритической ассоциаций разрешить мне прочитать молитву об изгнании бесов, положенную в таких случаях. После прошлого сеанса я потрудился переписать ее из старой книги, имеющейся в библиотеке Белфастского университета. Она у меня с собой. (Достает из кармана листок бумаги.)
   Доктор Тренч. Духи – такие же люди, как мы с вами, и мы обращаемся с ними, как с нашими гостями, защищаем их от неучтивости и насилия, а любой вид изгнания нечистой силы является проклятием или угрозой проклятия. Мы не допускаем существования злых духов. Некоторые духи принадлежат земле. Им кажется, будто они до сих пор живые, поэтому они постоянно проигрывают что-то из своей прошлой жизни, как мы постоянно возвращаемся к какой-нибудь волнующей нас мысли, с той лишь разницей, что они считают реальностью свое теперешнее существование. Например, когда дух, умерший насильственной смертью, в первый раз приходит к медиуму, он вновь переживает свой трагический конец.
   Миссис Маллет. Когда мой муж пришел в первый раз, медиум задыхалась и билась, словно сама тонула. Ужасно было смотреть.
   Доктор Тренч. Иногда дух переживает повторно не смерть, а что-нибудь другое – страсть, трагедию. Это описал и объяснил Сведенборг. Подобный случай есть в "Одиссее", и в восточной литературе такое встречается часто: убийца еще раз совершает убийство, грабитель – ограбление, влюбленный поет серенаду, солдат вновь слышит зов трубы. Будь я католиком, наверняка думал бы, что эти духи явились из чистилища. Напрасно мы пишем requiescat in расе {Да почиет в мире (лат.).} на надгробии, потому что они страдают, и мы тоже будем страдать, когда придет наше время, пока на нас не снизойдет покой. Но такие духи не являются во время сеансов, если только сеансы не проходят в доме, где они прежде жили иди совершили нечто памятное. Если слова духа нельзя понять и он не отвечает на вопросы, то он как раз принадлежит к такой категории. Чем терпеливее мы будем, тем быстрее он одолеет воспоминания о земной страсти и смирится. Абрахам Джонсон. Мне все еще кажется, что дух, помешавший нашему последнему сеансу, был злым духом. Если мне нельзя изгнать его, то я помолюсь, чтобы Господь защитил нас.
   Доктор Тренч. У Лулу, которая помогает миссис Хендерсон, достаточно опыта, и она в состоянии защитить и медиума и нас, однако если вы помолитесь, чтобы дух обрел покой, то, верно, поможете ей.
   Абрахам Джонсон садится и молча, но шевеля губами, молится. Миссис Хендерсон входит вместе с мисс Маккенна и остальными. Мисс Маккенна закрывает дверь.
   Доктор Тренч. Миссис Хендерсон, позвольте представить вам мистера Корбета, студента Кембриджского университета и скептика, который надеется, что вы сможете переубедить его.
   Миссис Хендерсон. Мы все когда-то были скептиками. Однако от одного сеанса не следует ждать слишком многого. Придется проявить настойчивость.
   Она садится в кресло, другие тоже начинают рассаживаться. Мисс Маккенна подходит к Джону Корбету, и они единственные продолжают стоять.
   Мисс Маккенна. Мне нравится, что вы скептик.
   Джон Корбет. Я думал, вы тоже спирит.
   Мисс Маккенна. Мне довелось присутствовать на многих сеансах, и иногда я думаю, что все это совпадение или телепатия. (Говорит тихо.) А иногда думаю так же, как доктор Тренч, и в таких случаях чувствую себя почти Иовом, вы знаете его слова: и дух прошел надо мною; дыбом стали волоса на мне {Иов, 4, 15.}.
   Миссис Маллет. Заприте, пожалуйста, дверь, доктор Тренч, чтоб нам никто не помешал.
   Доктор Тренч запирает дверь.
   Мисс Маккена, садитесь рядом со мной.
   Мисс Маккенна. Спасибо. Я сяду рядом с мистером Корбетом.
   Корбет и мисс Маккенна садятся.
   Джон Корбет. Сегодня вы тоже чувствуете себя, как Иов?
   Мисс Маккенна. Я чувствую, что должно случиться что-то необычное, поэтому радуюсь вашему скептицизму.
   Джон Корбет. Так вам спокойнее?
   Мисс Маккенна, Да, спокойнее.
   Миссис Хендерсон. Мне приятно вновь видеть моих старых друзей и приветствовать мистера Корбета, впервые оказавшегося среди нас. Поскольку мистер Корбет прежде не участвовал в сеансах, я должна пояснить, что мы не вызываем духов, но создаем такие условия, что они сами приходят к нам. Мне неведомо, кто хочет явиться к нам сегодня. Иногда таких много, и проводникам приходится выбирать. Проводники стараются прислать такого духа, который был бы интересен всем, но им это не всегда удается. Если у вас есть желание поговорить с близким человеком, а он проходит мимо, советую вам не отчаиваться. Пусть ваш друг не смог прийти сегодня, он придет в следующий раз. Мой проводник – милая девочка по имени Лулу. Она умерла, когда ей было пять или шесть лет. Обычно она сообщает, какие духи ждут своей очереди и кто из них хочет говорить с нами. Мисс Маккенна, пожалуйста, несколько стихов из гимна, который мы пели в прошлый раз. Поем все вместе.
   Они поют гимн 564 из Сборника гимнов Ирландской церкви.

 
Ты солнце, ты Спаситель мой,
Мне ночь неведома, коль ты со мной:
И пусть не сможет злая тьма
Твой лик укрыть надолго от меня.
 

   Миссис Хендерсон, засыпая, откидывается на спинку кресла.
   Мисс Маккенна (обращается к Джону Корбету). Она всегда храпит, когда вот так отключается.
   Миссис Хендерсон (детским голоском). Лулу очень рада видеть своих друзей.
   Миссис Маллет. И мы очень рады тебе, Лулу.
   Миссис Хендерсон (детским голоском). Лулу рада новому другу.
   Мисс Маккенна (обращается к Джону Корбету). Она говорит с вами.
   Джон Корбет. Спасибо, Лулу.
   Миссис Хендерсон (детским голоском). Не смейтесь над тем, как я говорю.
   Джон Корбет. Я не смеюсь, Лулу.
   Миссис Хендерсон (детским голоском). Никто не должен смеяться. Лулу старается, но ей трудно произносить длинные слова. Лулу видит высокого мужчину с густой бородой (миссис Хендерсон касается ладонями щек и подбородка), с лысиной (миссис Хендерсон касается ладонями головы), в красном галстуке со странной булавкой.
   Миссис Маллет. Да... Да...
   Миссис Хендерсон (детским голоском). С булавкой в виде подковы.
   Миссис Маллет. Это мой муж.
   Миссис Хендерсон (детским голоском). Он хочет что-то сказать.
   Миссис Маллет. Да.
   Миссис Хендерсон (детским голоском). Лулу не слышит. Он слишком далеко. Теперь подошел ближе. Лулу слышит. Он говорит... Он говорит: "Прогоните его! " Он показывает на кого-то, кто находится в углу, вон в том углу. Он говорит, это плохой человек, это он помешал нам в прошлый раз. Если его не прогонят, Лулу будет плакать.
   Мисс Маккенна. Опять этот дух.
   Абрахам Джонсон. В прошлый раз он один говорил.
   Миссис Маллет. И никому не дал вставить ни слова.
   Миссис Хендерсон (детским голоском). Они прогнали его. Лулу видит молодую даму.
   Миссис Маллет. А мой муж?