Страница:
И вот Полине предстояла встреча с этой своенравной, странной женщиной… Она написала ей письмо и попросила принять ее. Анненкова решила встретиться поздно вечером. Послала за Полиной карету незадолго до полуночи. Когда Полина приехала, она приняла ее не сразу. Молодая француженка просидела в приемной несколько долгих часов.
Было два часа ночи, когда появился лакей и сообщил, что его госпожа ждет ее, и пригласил Полину в другой зал.
Француженка гордо и спокойно пошла. Она была одета во все черное. Подойдя к матери Анненкова, Полина с достоинством поклонилась.
Барыня сидела в большом кресле, облаченная в роскошный французский туалет из белой ткани. Она заметно волновалась и приветливо указала на кресло для гостьи.
Не дослушав рассказа Полины, она встала и обняла девушку. Прижала к своей груди. Анненкова расплакалась, когда услышала, что Полина хочет организовать побег ее сына.
— Мой сын станет беглецом? Нет, я никогда не соглашусь с этим. Он должен смиренно покориться своей судьбе!
— Это годится для римлян, сударыня — проговорила в ответ француженка, — но это время уже миновало.
После первой встречи последовало много других. Старая барыня очарована француженкой. И она решает ее развлечь. В честь Полины устраивает вечера, приемы, Но она совсем не считается с трагическим положением, в котором находится ее сын. Не пишет ему даже писем.
Полина постепенно освобождается от такого ненужного внимания старой Анненковой. Она решительно заявила ей, что должна незамедлительно ехать в Петербург, чтобы встретиться с Иваном Александровичем. Анненкова сняла с пальца большой золотой перстень с огромным бриллиантом и передала ей.
— Подарите его моему сыну, — сказала она любезно. В Петербурге Полина узнает, что Анненков покушался на самоубийство. Его спасли, когда он уже лежал без сознания на каменном полу камеры. Он был уверен, что Полина его покинула. Уже несколько недель он ничего не знал о ней, не получал никакой весточки.
Узнав об этом, Полина отважилась на безумный поступок. Поздней ночью она решает отправиться в Петропавловскую крепость и подкупить часовых. Была весна, по Неве плыли огромные льдины. Ни один человек не мог решиться плыть ночью на плоту или лодке через реку к крепости.
— Барышня, вы себя погубите! — кричали ей. — Даже днем это очень опасно.
После долгого торга за большие деньги один смельчак решился переправить ее в крепость. Прибрежные каменные лестницы покрыты льдом. По ним невозможно подойти к воде. Тогда Полина решила спуститься по веревке. Та тоже была покрыта льдом и сильно поранила ей руки.
Сильный ветер буквально валил с ног. Но Полина благополучно спустилась в лодку. Большие льдины со страшной силой ударялись в лодку, готовые вот-вот разбить ее. К полуночи Полина добралась до крепости.
В промокшей одежде, продрогшая, с окровавленными руками, она вошла в офицерский корпус. По коридору прошла через спящих на полу солдат. Полина искала знакомого офицера. Когда наконец она нашла его, он был явно напуган. Молодая француженка умоляла офицера об одном: организовать встречу с Анненковым.
Это было настоящее сумасшествие! Встречи с узниками разрешал только сам царь. Но у Полины был неотразимый аргумент — деньги. И офицер согласился. Он под каким-то предлогом вывел заключенного из камеры, и во дворе крепости, у глухой стены влюбленные встретились.
Чтобы обрадовать Анненкова, Полина передала ему перстень с бриллиантом — подарок матери.
— У меня его все равно заберут, — сказал Анненков. — Скоро нас отправят в Сибирь. — И вернул перстень. Тогда Полина улыбнулась и сняла с пальца свой перстень, сделанный из двух тоненьких золотых колечек. Она его разделила и одно отдала возлюбленному.
— Другое привезу в Сибирь. А пока пусть будет на моей руке. — Расстались они с клятвой в верности.
Но на этом страшные опасности той ночи для Полины еще не окончились. Едва она добралась до своего пристанища, как услышала, что по улицам несутся кареты. Колокольчики под дугами так звенели, что тревогой наполняли ее сердце.
Она вышла на улицу, чтобы найти возок-пролетку Сердце ее подсказывало, что именно этой ночью осужденных отправляют в Сибирь. Она должна первой добраться до ближайшей почтовой станции, где остановится обоз с конвоируемыми декабристами.
На первой станции она никого не застала. В подорожной книге прочла фамилию фельдъегеря, который вез осужденных в Иркутск.
И во второй раз в ту ночь Полина отправляется в Петропавловскую крепость. Уже светало. Город вновь оживал. Полина все же сумела добраться до крепости. Знакомый офицер передал ей небольшой скомканный листочек. На нем было написано: «Встретимся или погибнем!»
И уже на следующий день Полина предпринимает все, чтобы ей разрешили отправиться в Сибирь. Она пишет письмо императору и решает во что бы то ни стало добиться встречи с ним. Это было ее последней надеждой. Она писала Николаю I:
«Ваше Величество, позвольте матери припасть к стопам Вашего Величества и просить как милости разрешения разделить ссылку ее гражданского супруга. Религия, Ваша воля, государь, и закон научат нас, как исправить нашу ошибку. Я всецело жертвую собой человеку, без которого я не могу долее жить. Это самое пламенное мое желание. Я была бы его законной супругой в глазах церкви и перед законом, если бы я захотела преступить правила совестливости. Я не знала о его виновности; мы соединились неразрывными узами. Для меня было достаточно его любви…
Соблаговолите, государь, милостиво дозволить мне разделить его изгнание. Я откажусь от своего отечества и готова всецело подчиниться Вашим законам.
У подножия Вашего престола молю на коленях об этой милости… Надеюсь на нее…»
В мае 1827 года Полина узнает, что император будет на маневрах у города Вязьмы. Она едет туда и умудряется упасть перед царем на колени.
Николай I в удивлении спрашивает:
— Что вам угодно?
— Государь, — обращается француженка на родном языке. — Я не говорю по-русски. Я хочу милостивого разрешения следовать в ссылку за государственным преступником Анненковым.
— Кто вы? Его жена?
— Нет. Но я мать его ребенка.
— Это ведь не ваша родина, сударыня! Вы будете там глубоко несчастны.
— Я знаю, государь. Но я готова на все! Николай стоял в нерешительности. Полина смотрела на него с отчаянием и надеждой.
Император обратился к своему министру Д. И. Лобанову-Ростовскому и повелел принять просьбу француженки. Потом ей разрешили ехать в Сибирь.
Полина готовится в путь… Она ведет себя решительно и смело. Ей предстоит преодолеть тысячи километров по незнакомой земле, среди чуждых людей и непривычных нравов, без знания русского языка. Император разрешил ей ехать, но запретил брать с собой ребенка. Она оставила свою крошку дочь в доме матери Анненкова.
Мать декабриста щедро позаботилась о Полине. Дала ей двух крепостных слуг и две кареты, снабдила ее французскими винами, съестными припасами, достала из сундуков толстые пачки денег и вручила их француженке.
Но деньги не разрешалось брать с собой… Полина прячет их в свою сложную прическу.
Две кареты отправляются в путь. Стояла холодная зима, термометр показывал 37 градусов мороза. В последний раз Полина поцеловала свою дочурку, обняла мать Анненкова.
«По мере того как я удалялась от Москвы, мне становилось все грустнее и грустнее. В эту минуту чувство матери заглушало все другие, и слезы душили меня при мысли о ребенке, которого я покидала… От
Москвы до Иркутска я доехала в 18 дней и потом узнала, что так ездят только фельдъегери. Зато однажды меня едва не убили лошади, а в другой раз я чуть-чуть не отморозила себе все лицо, и если бы на станции не помогла мне дочь смотрителя, то я, наверное, не была бы в состоянии продолжать путь. Эта девушка не дала мне войти в комнату, вытолкнула на улицу, потом побежала, принесла снегу в тарелке и заставила тереть лицо. Тут я только догадалась, в чем дело. В этот день было 37 градусов мороза, люди тоже оттирали себе лица и конечности, и мы мчались снова».
«Проезжая через Сибирь, — писала позже Полина Анненкова, — я была удивлена и поражена на каждом шагу тем радушием и гостеприимством, которые встречала везде. Была я поражена и тем богатством и обилием, с которым живет народ… Везде нас принимали, как будто мы проезжали через родственные страны, везде кормили людей отлично и, когда я спрашивала, сколько должна заплатить, ничего не хотели брать, говоря. „Только богу на свечку пожалуйте“. Такое бескорыстие изумляло меня».
В Иркутске генерал-губернатор Цейдлер в соответствии с инструкциями императора пытается задержать и отправить Полину обратно. Но путь уже «проложен» первыми декабристками, Трубецкой и Волконской! Полина отказывается вернуться.
Губернатор любезен. Когда узнает, что она везет с собой охотничье ружье и охотничьи принадлежности, он советует получше их спрятать. Предупреждает, что ее чемоданы будут осмотрены…
Предстоит переправа через Байкал по льду. Крестьяне предупреждают ее, что на льду часто образуются трещины и переезды сопряжены с большой опасностью. Однако, преодолев все трудности, Полина добралась до другого берега.
От Верхнеудинска до Читы остается всего лишь… 700 верст. Снега не было. Вокруг простиралась лишь вздыбленная, смерзшаяся земля, бескрайняя, пустая и безлюдная, нигде не видно ни единого жилища. Кое-где на пути встречались буряты, которые жили в легких юртах, кочевали со своими табунами коней, стадами овец и коров. Из юрт выбегали любопытные детишки. Молодые бурятки с любопытством смотрели на необыкновенную путешественницу. Буряты помогли приладить колеса к каретам и отказались от вознаграждения.
В те времена Чита была деревней в 18 дворов. В самой деревне была и тюрьма. Полина начала беспокоиться: ей сказали, что до Читы осталась одна лишь станция…
Истинная француженка, она остановилась перед последним перегоном и тщательно занялась своим туалетом. Она надела лучшее платье, сама сделала сложную прическу, украсила косы лентами. Полина была уверена, что через несколько часов увидит своего любимого.
Но через несколько часов… она увидела лишь коменданта Лепарского. Генерал, как и Цейдлер, тоже любезен, но объясняет ей, что имеется много формальностей, которые необходимо выполнить. Полина должна устроиться, найти квартиру. Подписать многочисленные документы. Добровольно принять новые ограничения.
— Но я хочу видеть Ивана Александровича! Я проехала шесть тысяч верст не для подписи документов, а воссоединиться и обвенчаться с ним.
Лепарский терпеливо ей объясняет, что даже для первой короткой встречи он должен издать специальное распоряжение.
Полина подчиняется. Она берет документы и читает:
«1. Я, нижеподписавшаяся, имея непреклонное желание разделить участь моего мужа, государственного преступника, и жить в том заводском, рудничном или другом каком селении, где он содержаться будет… не должна я отнюдь искать свидания с ним никакими происками и никакими посторонними способами, но единственно по сделанному на то от г. коменданта соизволению и токмо в назначенные для того дни, и не чаще как через два дня на третий.
2. Не должна доставлять ему никаких вещей, денег, бумаги, чернил, карандашей без ведома г. коменданта или офицера, под присмотром коего будет находиться муж мой.
3. Равным образом не должна я принимать и от него никаких вещей, особливо же писем, записок и никаких бумаг для отсылки их к тем лицам, кому оные будут адресованы или посылаемы…
4. Обязуюсь иметь свидание с мужем моим не иначе как в арестантской палате, где указано будет, в назначенное для того время и в присутствии дежурного офицера; не говорить с ним ничего излишнего и паче чего-либо не принадлежащего, вообще же иметь с ним дозволенный разговор на одном русском языке…
10. Наконец, давши такое обязательство, не должна сама никуда отлучаться от места того, где пребывание мое будет назначено».
Полина подписала документ.
Комендант Лепарский пообещал ей, что она увидится с Анненковым через несколько дней.
Но Полина не может ждать сложа руки. Она узнает, что именно в тот день узников поведут в баню, и она стоит у окна и ждет.
«Я увидела Ивана Александровича в старом тулупе, с разорванной подкладкой, с узелком белья, который он нес под мышкою… Я сошла поспешно, но один из солдат не дал нам поздороваться, он схватил Ивана Александровича за грудь и отбросил назад. У меня потемнело в глазах от негодования, я лишилась чувств и, конечно, упала бы, если бы человек не поддержал меня. Вслед за Иваном Александровичем провели между другими Михаила Фонвизина, бывшего до ссылки генералом Я все стояла на крыльце как прикованная. Фонвизин приостановился и спросил о жене своей. Я успела сказать ему, что видела ее и оставила здоровою.
Только на третий день моего приезда привели ко мне Ивана Александровича. Он был чище одет, чем накануне, потому что я успела уже передать в острог несколько платья и белья, но был закован и с трудом носил свои кандалы, придерживая их. Они были ему коротки и затрудняли каждое движение ногами. Сопровождали его офицер и часовой; последний остался в передней комнате, а офицер ушел и возвратился через два часа. Невозможно описать нашего первого свидания, той безумной радости, которой мы предались после долгой разлуки, позабыв все горе и то ужасное положение, в каком находились в эти минуты. Я бросилась на колени и целовала его оковы».
Наконец была назначена дата свадьбы Анненкова с Полиной — 4 апреля 1828 года. Все население Читы собралось в церкви. Но декабристам запретили присутствовать, пришли в церковь их жены, приехавшие к тому времени в Сибирь. Среди них были Волконская, Трубецкая, Нарышкина, Давыдова, Ентальцева.
По православному обычаю, роль посаженого отца невесты пожелал исполнять комендант генерал Лепарский. Он прибыл в собственном экипаже, чтобы доставить невесту в церковь. Полина успела приготовить белые банты для шаферов из своих батистовых носовых платков. Даже сумела накрахмалить их, и они блестели, были пышными и красивыми! Шаферами были Петр Свистунов и Александр Муравьев — товарищи Анненкова.
Жены декабристов пришли в своих лучших платьях, с цветами в руках. Веселое настроение исчезло, шутки замолкли, когда к церкви привели Ивана Анненкова с двумя шаферами — все трое были в оковах. Только здесь с них сняли цепи. Началась церемония венчания.
Церемония продолжалась недолго, священник торопился, певчих не было. Священник соединил руки Полины и Ивана Анненкова. С этого момента она получила русское имя — Прасковья Егоровна Анненкова.
Сразу же после венчания Анненкова и его двух товарищей снова заключили в оковы и возвратили в тюрьму.
Полина со своими подругами отправилась в свою избу. На следующий день в знак милости Анненков был приведен на свидание к своей молодой жене. Им разрешили побыть вместе в присутствии сопровождавшего офицера не более двух часов.
Жизнь их проходила в страданиях и мимолетных встречах. Но Полина не падала духом; будучи деятельной натурой, она никогда не опускала рук. Когда убедилась, как трудно Ивану Анненкову ходить в коротких и тяжелых кандалах на ногах, она попросила сельского кузнеца изготовить новые оковы. За хорошую плату тот выковал более длинные и не такие тяжелые цепи. Опять же за хорошую мзду тюремщикам Полина устроила так, что ее мужу сняли неудобные кандалы и надели новые. Старые она взяла себе на память. Из них заказала для себя перстень и браслет, которые носила как символы верности своему любимому и в знак уважения к его страданиям.
Для Полины Анненковой жизнь в Сибири не была столь тягостной, как для других декабристок. Она умела отлично готовить, владея этим искусством в совершенстве. В Сибири изумляла всех своими изысканными блюдами, приготовленными по знаменитым французским рецептам. Она хорошо организовала свое хозяйство, обзавелась огородом, выращивала овощи, покупала у местных крестьян дичь и угощала всех декабристов.
«Дамы наши, — писала Полина, — часто приходили посмотреть, как я приготовляю обед, и просили научить их то сварить суп, то состряпать пирог. Но когда дело доходило до того, что надо было взять в руки сырую говядину или вычистить курицу, то не могли преодолеть отвращения к такой работе, несмотря на все усилия, какие делали над собой. Тогда наши дамы со слезами сознавались, что завидуют моему умению все сделать, и горько жаловались на самих себя за то, что не умели ни за что взяться. Но в этом была не их вина. Воспитанием они не были приготовлены к такой жизни, какая выпала на их долю, а меня с ранних лет приучила ко всему нужда.
Мы каждый день почти были все вместе. Иногда ездили верхом на бурятских лошадях в сопровождении бурята, который ехал за нами с колчаном и стрелами, как амур.
Надо сознаться, что много было поэзии в нашей жизни. Если много было лишений, труда и всякого горя, зато много было и отрадного. Все было общее — печали и радости, все разделялось, во всем друг другу сочувствовали. Всех связывала тесная дружба, а дружба помогала переносить неприятности и заставляла забывать многое».
Особенно тепло, с любовью пишет Полина Анненкова о своих новых подругах Трубецкой и Волконской. Даже тогда, сама приехавшая в Сибирь, она верно оценивала и понимала их личный подвиг. Описывала тщательнейшим образом их внешность, восхищалась их красотой и обаянием, их широкой культурой. С большой нежностью она говорила об их супружеской верности и любви:
«Князь Трубецкой срывал цветы на своем пути, делал букет и оставлял его на земле, а несчастная жена подходила поднять букет только тогда, когда солдаты не могли этого видеть».
«Княгиня Трубецкая и княгиня Волконская были первые из жен, приехавшие в Сибирь, зато они и натерпелись более всех нужды и горя. Они проложили нам дорогу и столько выказали мужества, что можно только удивляться им», — писала Полина Анненкова о своих подругах по несчастью.
Декабристка Прасковья (Полина) Анненкова была одной из немногих жен, которые вернулись из Сибири. После 30-летней ссылки она вместе с Иваном Анненковым и своими детьми вернулась из далекого, сурового края. Им не было разрешено проживать ни в Москве, ни в Петербурге. Они поселились в Нижнем Новгороде и жили счастливо. Встречались там с Тарасом Шевченко. В их доме гостил и французский писатель Александр Дюма.
Взаимоотношения Полины Анненковой и Дюма были совершенно особыми. Позволю себе вкратце рассказать о них.
Среди друзей Полины, когда она была хозяйкой в доме мод в Москве, был и знаменитый учитель фехтования Огюст Гризье. У него брали уроки Александр Пушкин и Иван Анненков. Судьба его соотечественницы Полины глубоко взволновала Огюста. И когда Гризье навсегда уехал из России, в Париже он написал воспоминания о далекой стране. В них он рассказал и о судьбе Полины. Среди близких друзей Гризье был и писатель Александр Дюма. Прочитав записки друга, он буквально дни и ночи расспрашивал о соотечественнице. И в конце концов написал свой известный роман «Учитель фехтования».
В нем многие события освещены по-иному, изменены и имена героев. В романе Дюма мать Анненкова изображена нежной и любвеобильной дамой. Анненков переименован в Викинова, а Полина Гебль представлена Луизой Дюпюи… Но, несмотря на все эти изменения, книга стала своего рода разоблачением царизма, нанесла ощутимый удар по самодержавию и крепостничеству.
Роман был запрещен в России. На русском языке он был издан лишь после Великой Октябрьской социалистической революции[37].
Дюма как-то встретился в Париже с одной русской княгиней, придворной дамой императрицы. Она рассказала ему любопытную историю. Дюма тогда же записал ее в своем дневнике.
«Как-то русская императрица, уединившись в уютном будуаре, стала читать мой роман, — писал Дюма. — Пока она читала, незаметно вошел Николай I. Правда, читала не сама императрица, а ее придворная дама, читала вслух. Она была сильно смущена и поспешила спрятать книгу под подушку. Император подошел к августейшей своей супруге, начавшей трепетать при его неожиданном появлении, и в упор спросил:
— Вы что-то читали?
— Да, государь.
— Хотите, я Вам скажу, что Вы читали?
Императрица молчала.
— Вы читали роман Дюма «Записки учителя фехтования».
— Каким образом Вы узнали об этом, государь?
— Очень просто. Ведь это самый последний роман, запрещенный мною…»
Дюма гостил у Анненковых. Он был счастлив встретить соотечественницу, видеть живой и здоровой ее, прототипа героини Луизы Дюпюи. Позже он написал:
«Анненкова показывала мне браслет, который смастерил ей Бестужев и надел на ее руку так, что она до смерти не снимала его. Браслет, перстень и нательный крестик, которые она носила, были сделаны из цепей ее мужа…»
Не теряйте бодрости духа своего…
Было два часа ночи, когда появился лакей и сообщил, что его госпожа ждет ее, и пригласил Полину в другой зал.
Француженка гордо и спокойно пошла. Она была одета во все черное. Подойдя к матери Анненкова, Полина с достоинством поклонилась.
Барыня сидела в большом кресле, облаченная в роскошный французский туалет из белой ткани. Она заметно волновалась и приветливо указала на кресло для гостьи.
Не дослушав рассказа Полины, она встала и обняла девушку. Прижала к своей груди. Анненкова расплакалась, когда услышала, что Полина хочет организовать побег ее сына.
— Мой сын станет беглецом? Нет, я никогда не соглашусь с этим. Он должен смиренно покориться своей судьбе!
— Это годится для римлян, сударыня — проговорила в ответ француженка, — но это время уже миновало.
После первой встречи последовало много других. Старая барыня очарована француженкой. И она решает ее развлечь. В честь Полины устраивает вечера, приемы, Но она совсем не считается с трагическим положением, в котором находится ее сын. Не пишет ему даже писем.
Полина постепенно освобождается от такого ненужного внимания старой Анненковой. Она решительно заявила ей, что должна незамедлительно ехать в Петербург, чтобы встретиться с Иваном Александровичем. Анненкова сняла с пальца большой золотой перстень с огромным бриллиантом и передала ей.
— Подарите его моему сыну, — сказала она любезно. В Петербурге Полина узнает, что Анненков покушался на самоубийство. Его спасли, когда он уже лежал без сознания на каменном полу камеры. Он был уверен, что Полина его покинула. Уже несколько недель он ничего не знал о ней, не получал никакой весточки.
Узнав об этом, Полина отважилась на безумный поступок. Поздней ночью она решает отправиться в Петропавловскую крепость и подкупить часовых. Была весна, по Неве плыли огромные льдины. Ни один человек не мог решиться плыть ночью на плоту или лодке через реку к крепости.
— Барышня, вы себя погубите! — кричали ей. — Даже днем это очень опасно.
После долгого торга за большие деньги один смельчак решился переправить ее в крепость. Прибрежные каменные лестницы покрыты льдом. По ним невозможно подойти к воде. Тогда Полина решила спуститься по веревке. Та тоже была покрыта льдом и сильно поранила ей руки.
Сильный ветер буквально валил с ног. Но Полина благополучно спустилась в лодку. Большие льдины со страшной силой ударялись в лодку, готовые вот-вот разбить ее. К полуночи Полина добралась до крепости.
В промокшей одежде, продрогшая, с окровавленными руками, она вошла в офицерский корпус. По коридору прошла через спящих на полу солдат. Полина искала знакомого офицера. Когда наконец она нашла его, он был явно напуган. Молодая француженка умоляла офицера об одном: организовать встречу с Анненковым.
Это было настоящее сумасшествие! Встречи с узниками разрешал только сам царь. Но у Полины был неотразимый аргумент — деньги. И офицер согласился. Он под каким-то предлогом вывел заключенного из камеры, и во дворе крепости, у глухой стены влюбленные встретились.
Чтобы обрадовать Анненкова, Полина передала ему перстень с бриллиантом — подарок матери.
— У меня его все равно заберут, — сказал Анненков. — Скоро нас отправят в Сибирь. — И вернул перстень. Тогда Полина улыбнулась и сняла с пальца свой перстень, сделанный из двух тоненьких золотых колечек. Она его разделила и одно отдала возлюбленному.
— Другое привезу в Сибирь. А пока пусть будет на моей руке. — Расстались они с клятвой в верности.
Но на этом страшные опасности той ночи для Полины еще не окончились. Едва она добралась до своего пристанища, как услышала, что по улицам несутся кареты. Колокольчики под дугами так звенели, что тревогой наполняли ее сердце.
Она вышла на улицу, чтобы найти возок-пролетку Сердце ее подсказывало, что именно этой ночью осужденных отправляют в Сибирь. Она должна первой добраться до ближайшей почтовой станции, где остановится обоз с конвоируемыми декабристами.
На первой станции она никого не застала. В подорожной книге прочла фамилию фельдъегеря, который вез осужденных в Иркутск.
И во второй раз в ту ночь Полина отправляется в Петропавловскую крепость. Уже светало. Город вновь оживал. Полина все же сумела добраться до крепости. Знакомый офицер передал ей небольшой скомканный листочек. На нем было написано: «Встретимся или погибнем!»
И уже на следующий день Полина предпринимает все, чтобы ей разрешили отправиться в Сибирь. Она пишет письмо императору и решает во что бы то ни стало добиться встречи с ним. Это было ее последней надеждой. Она писала Николаю I:
«Ваше Величество, позвольте матери припасть к стопам Вашего Величества и просить как милости разрешения разделить ссылку ее гражданского супруга. Религия, Ваша воля, государь, и закон научат нас, как исправить нашу ошибку. Я всецело жертвую собой человеку, без которого я не могу долее жить. Это самое пламенное мое желание. Я была бы его законной супругой в глазах церкви и перед законом, если бы я захотела преступить правила совестливости. Я не знала о его виновности; мы соединились неразрывными узами. Для меня было достаточно его любви…
Соблаговолите, государь, милостиво дозволить мне разделить его изгнание. Я откажусь от своего отечества и готова всецело подчиниться Вашим законам.
У подножия Вашего престола молю на коленях об этой милости… Надеюсь на нее…»
В мае 1827 года Полина узнает, что император будет на маневрах у города Вязьмы. Она едет туда и умудряется упасть перед царем на колени.
Николай I в удивлении спрашивает:
— Что вам угодно?
— Государь, — обращается француженка на родном языке. — Я не говорю по-русски. Я хочу милостивого разрешения следовать в ссылку за государственным преступником Анненковым.
— Кто вы? Его жена?
— Нет. Но я мать его ребенка.
— Это ведь не ваша родина, сударыня! Вы будете там глубоко несчастны.
— Я знаю, государь. Но я готова на все! Николай стоял в нерешительности. Полина смотрела на него с отчаянием и надеждой.
Император обратился к своему министру Д. И. Лобанову-Ростовскому и повелел принять просьбу француженки. Потом ей разрешили ехать в Сибирь.
Полина готовится в путь… Она ведет себя решительно и смело. Ей предстоит преодолеть тысячи километров по незнакомой земле, среди чуждых людей и непривычных нравов, без знания русского языка. Император разрешил ей ехать, но запретил брать с собой ребенка. Она оставила свою крошку дочь в доме матери Анненкова.
Мать декабриста щедро позаботилась о Полине. Дала ей двух крепостных слуг и две кареты, снабдила ее французскими винами, съестными припасами, достала из сундуков толстые пачки денег и вручила их француженке.
Но деньги не разрешалось брать с собой… Полина прячет их в свою сложную прическу.
Две кареты отправляются в путь. Стояла холодная зима, термометр показывал 37 градусов мороза. В последний раз Полина поцеловала свою дочурку, обняла мать Анненкова.
«По мере того как я удалялась от Москвы, мне становилось все грустнее и грустнее. В эту минуту чувство матери заглушало все другие, и слезы душили меня при мысли о ребенке, которого я покидала… От
Москвы до Иркутска я доехала в 18 дней и потом узнала, что так ездят только фельдъегери. Зато однажды меня едва не убили лошади, а в другой раз я чуть-чуть не отморозила себе все лицо, и если бы на станции не помогла мне дочь смотрителя, то я, наверное, не была бы в состоянии продолжать путь. Эта девушка не дала мне войти в комнату, вытолкнула на улицу, потом побежала, принесла снегу в тарелке и заставила тереть лицо. Тут я только догадалась, в чем дело. В этот день было 37 градусов мороза, люди тоже оттирали себе лица и конечности, и мы мчались снова».
«Проезжая через Сибирь, — писала позже Полина Анненкова, — я была удивлена и поражена на каждом шагу тем радушием и гостеприимством, которые встречала везде. Была я поражена и тем богатством и обилием, с которым живет народ… Везде нас принимали, как будто мы проезжали через родственные страны, везде кормили людей отлично и, когда я спрашивала, сколько должна заплатить, ничего не хотели брать, говоря. „Только богу на свечку пожалуйте“. Такое бескорыстие изумляло меня».
В Иркутске генерал-губернатор Цейдлер в соответствии с инструкциями императора пытается задержать и отправить Полину обратно. Но путь уже «проложен» первыми декабристками, Трубецкой и Волконской! Полина отказывается вернуться.
Губернатор любезен. Когда узнает, что она везет с собой охотничье ружье и охотничьи принадлежности, он советует получше их спрятать. Предупреждает, что ее чемоданы будут осмотрены…
Предстоит переправа через Байкал по льду. Крестьяне предупреждают ее, что на льду часто образуются трещины и переезды сопряжены с большой опасностью. Однако, преодолев все трудности, Полина добралась до другого берега.
От Верхнеудинска до Читы остается всего лишь… 700 верст. Снега не было. Вокруг простиралась лишь вздыбленная, смерзшаяся земля, бескрайняя, пустая и безлюдная, нигде не видно ни единого жилища. Кое-где на пути встречались буряты, которые жили в легких юртах, кочевали со своими табунами коней, стадами овец и коров. Из юрт выбегали любопытные детишки. Молодые бурятки с любопытством смотрели на необыкновенную путешественницу. Буряты помогли приладить колеса к каретам и отказались от вознаграждения.
В те времена Чита была деревней в 18 дворов. В самой деревне была и тюрьма. Полина начала беспокоиться: ей сказали, что до Читы осталась одна лишь станция…
Истинная француженка, она остановилась перед последним перегоном и тщательно занялась своим туалетом. Она надела лучшее платье, сама сделала сложную прическу, украсила косы лентами. Полина была уверена, что через несколько часов увидит своего любимого.
Но через несколько часов… она увидела лишь коменданта Лепарского. Генерал, как и Цейдлер, тоже любезен, но объясняет ей, что имеется много формальностей, которые необходимо выполнить. Полина должна устроиться, найти квартиру. Подписать многочисленные документы. Добровольно принять новые ограничения.
— Но я хочу видеть Ивана Александровича! Я проехала шесть тысяч верст не для подписи документов, а воссоединиться и обвенчаться с ним.
Лепарский терпеливо ей объясняет, что даже для первой короткой встречи он должен издать специальное распоряжение.
Полина подчиняется. Она берет документы и читает:
«1. Я, нижеподписавшаяся, имея непреклонное желание разделить участь моего мужа, государственного преступника, и жить в том заводском, рудничном или другом каком селении, где он содержаться будет… не должна я отнюдь искать свидания с ним никакими происками и никакими посторонними способами, но единственно по сделанному на то от г. коменданта соизволению и токмо в назначенные для того дни, и не чаще как через два дня на третий.
2. Не должна доставлять ему никаких вещей, денег, бумаги, чернил, карандашей без ведома г. коменданта или офицера, под присмотром коего будет находиться муж мой.
3. Равным образом не должна я принимать и от него никаких вещей, особливо же писем, записок и никаких бумаг для отсылки их к тем лицам, кому оные будут адресованы или посылаемы…
4. Обязуюсь иметь свидание с мужем моим не иначе как в арестантской палате, где указано будет, в назначенное для того время и в присутствии дежурного офицера; не говорить с ним ничего излишнего и паче чего-либо не принадлежащего, вообще же иметь с ним дозволенный разговор на одном русском языке…
10. Наконец, давши такое обязательство, не должна сама никуда отлучаться от места того, где пребывание мое будет назначено».
Полина подписала документ.
Комендант Лепарский пообещал ей, что она увидится с Анненковым через несколько дней.
Но Полина не может ждать сложа руки. Она узнает, что именно в тот день узников поведут в баню, и она стоит у окна и ждет.
«Я увидела Ивана Александровича в старом тулупе, с разорванной подкладкой, с узелком белья, который он нес под мышкою… Я сошла поспешно, но один из солдат не дал нам поздороваться, он схватил Ивана Александровича за грудь и отбросил назад. У меня потемнело в глазах от негодования, я лишилась чувств и, конечно, упала бы, если бы человек не поддержал меня. Вслед за Иваном Александровичем провели между другими Михаила Фонвизина, бывшего до ссылки генералом Я все стояла на крыльце как прикованная. Фонвизин приостановился и спросил о жене своей. Я успела сказать ему, что видела ее и оставила здоровою.
Только на третий день моего приезда привели ко мне Ивана Александровича. Он был чище одет, чем накануне, потому что я успела уже передать в острог несколько платья и белья, но был закован и с трудом носил свои кандалы, придерживая их. Они были ему коротки и затрудняли каждое движение ногами. Сопровождали его офицер и часовой; последний остался в передней комнате, а офицер ушел и возвратился через два часа. Невозможно описать нашего первого свидания, той безумной радости, которой мы предались после долгой разлуки, позабыв все горе и то ужасное положение, в каком находились в эти минуты. Я бросилась на колени и целовала его оковы».
Наконец была назначена дата свадьбы Анненкова с Полиной — 4 апреля 1828 года. Все население Читы собралось в церкви. Но декабристам запретили присутствовать, пришли в церковь их жены, приехавшие к тому времени в Сибирь. Среди них были Волконская, Трубецкая, Нарышкина, Давыдова, Ентальцева.
По православному обычаю, роль посаженого отца невесты пожелал исполнять комендант генерал Лепарский. Он прибыл в собственном экипаже, чтобы доставить невесту в церковь. Полина успела приготовить белые банты для шаферов из своих батистовых носовых платков. Даже сумела накрахмалить их, и они блестели, были пышными и красивыми! Шаферами были Петр Свистунов и Александр Муравьев — товарищи Анненкова.
Жены декабристов пришли в своих лучших платьях, с цветами в руках. Веселое настроение исчезло, шутки замолкли, когда к церкви привели Ивана Анненкова с двумя шаферами — все трое были в оковах. Только здесь с них сняли цепи. Началась церемония венчания.
Церемония продолжалась недолго, священник торопился, певчих не было. Священник соединил руки Полины и Ивана Анненкова. С этого момента она получила русское имя — Прасковья Егоровна Анненкова.
Сразу же после венчания Анненкова и его двух товарищей снова заключили в оковы и возвратили в тюрьму.
Полина со своими подругами отправилась в свою избу. На следующий день в знак милости Анненков был приведен на свидание к своей молодой жене. Им разрешили побыть вместе в присутствии сопровождавшего офицера не более двух часов.
Жизнь их проходила в страданиях и мимолетных встречах. Но Полина не падала духом; будучи деятельной натурой, она никогда не опускала рук. Когда убедилась, как трудно Ивану Анненкову ходить в коротких и тяжелых кандалах на ногах, она попросила сельского кузнеца изготовить новые оковы. За хорошую плату тот выковал более длинные и не такие тяжелые цепи. Опять же за хорошую мзду тюремщикам Полина устроила так, что ее мужу сняли неудобные кандалы и надели новые. Старые она взяла себе на память. Из них заказала для себя перстень и браслет, которые носила как символы верности своему любимому и в знак уважения к его страданиям.
Для Полины Анненковой жизнь в Сибири не была столь тягостной, как для других декабристок. Она умела отлично готовить, владея этим искусством в совершенстве. В Сибири изумляла всех своими изысканными блюдами, приготовленными по знаменитым французским рецептам. Она хорошо организовала свое хозяйство, обзавелась огородом, выращивала овощи, покупала у местных крестьян дичь и угощала всех декабристов.
«Дамы наши, — писала Полина, — часто приходили посмотреть, как я приготовляю обед, и просили научить их то сварить суп, то состряпать пирог. Но когда дело доходило до того, что надо было взять в руки сырую говядину или вычистить курицу, то не могли преодолеть отвращения к такой работе, несмотря на все усилия, какие делали над собой. Тогда наши дамы со слезами сознавались, что завидуют моему умению все сделать, и горько жаловались на самих себя за то, что не умели ни за что взяться. Но в этом была не их вина. Воспитанием они не были приготовлены к такой жизни, какая выпала на их долю, а меня с ранних лет приучила ко всему нужда.
Мы каждый день почти были все вместе. Иногда ездили верхом на бурятских лошадях в сопровождении бурята, который ехал за нами с колчаном и стрелами, как амур.
Надо сознаться, что много было поэзии в нашей жизни. Если много было лишений, труда и всякого горя, зато много было и отрадного. Все было общее — печали и радости, все разделялось, во всем друг другу сочувствовали. Всех связывала тесная дружба, а дружба помогала переносить неприятности и заставляла забывать многое».
Особенно тепло, с любовью пишет Полина Анненкова о своих новых подругах Трубецкой и Волконской. Даже тогда, сама приехавшая в Сибирь, она верно оценивала и понимала их личный подвиг. Описывала тщательнейшим образом их внешность, восхищалась их красотой и обаянием, их широкой культурой. С большой нежностью она говорила об их супружеской верности и любви:
«Князь Трубецкой срывал цветы на своем пути, делал букет и оставлял его на земле, а несчастная жена подходила поднять букет только тогда, когда солдаты не могли этого видеть».
«Княгиня Трубецкая и княгиня Волконская были первые из жен, приехавшие в Сибирь, зато они и натерпелись более всех нужды и горя. Они проложили нам дорогу и столько выказали мужества, что можно только удивляться им», — писала Полина Анненкова о своих подругах по несчастью.
Декабристка Прасковья (Полина) Анненкова была одной из немногих жен, которые вернулись из Сибири. После 30-летней ссылки она вместе с Иваном Анненковым и своими детьми вернулась из далекого, сурового края. Им не было разрешено проживать ни в Москве, ни в Петербурге. Они поселились в Нижнем Новгороде и жили счастливо. Встречались там с Тарасом Шевченко. В их доме гостил и французский писатель Александр Дюма.
Взаимоотношения Полины Анненковой и Дюма были совершенно особыми. Позволю себе вкратце рассказать о них.
Среди друзей Полины, когда она была хозяйкой в доме мод в Москве, был и знаменитый учитель фехтования Огюст Гризье. У него брали уроки Александр Пушкин и Иван Анненков. Судьба его соотечественницы Полины глубоко взволновала Огюста. И когда Гризье навсегда уехал из России, в Париже он написал воспоминания о далекой стране. В них он рассказал и о судьбе Полины. Среди близких друзей Гризье был и писатель Александр Дюма. Прочитав записки друга, он буквально дни и ночи расспрашивал о соотечественнице. И в конце концов написал свой известный роман «Учитель фехтования».
В нем многие события освещены по-иному, изменены и имена героев. В романе Дюма мать Анненкова изображена нежной и любвеобильной дамой. Анненков переименован в Викинова, а Полина Гебль представлена Луизой Дюпюи… Но, несмотря на все эти изменения, книга стала своего рода разоблачением царизма, нанесла ощутимый удар по самодержавию и крепостничеству.
Роман был запрещен в России. На русском языке он был издан лишь после Великой Октябрьской социалистической революции[37].
Дюма как-то встретился в Париже с одной русской княгиней, придворной дамой императрицы. Она рассказала ему любопытную историю. Дюма тогда же записал ее в своем дневнике.
«Как-то русская императрица, уединившись в уютном будуаре, стала читать мой роман, — писал Дюма. — Пока она читала, незаметно вошел Николай I. Правда, читала не сама императрица, а ее придворная дама, читала вслух. Она была сильно смущена и поспешила спрятать книгу под подушку. Император подошел к августейшей своей супруге, начавшей трепетать при его неожиданном появлении, и в упор спросил:
— Вы что-то читали?
— Да, государь.
— Хотите, я Вам скажу, что Вы читали?
Императрица молчала.
— Вы читали роман Дюма «Записки учителя фехтования».
— Каким образом Вы узнали об этом, государь?
— Очень просто. Ведь это самый последний роман, запрещенный мною…»
Дюма гостил у Анненковых. Он был счастлив встретить соотечественницу, видеть живой и здоровой ее, прототипа героини Луизы Дюпюи. Позже он написал:
«Анненкова показывала мне браслет, который смастерил ей Бестужев и надел на ее руку так, что она до смерти не снимала его. Браслет, перстень и нательный крестик, которые она носила, были сделаны из цепей ее мужа…»
Не теряйте бодрости духа своего…
Одиннадцать героических женщин разделили судьбу декабристов. Вслед за Трубецкой, Волконской, Муравьевой отправились в путь и другие, которым император дал разрешение. Одна за другой уехали в Сибирь Нарышкина, Фонвизина, Ентальцева, Юшневская, Розен.
Вспомним, что среди них были и две молодые француженки, которые даже не знали русского языка. Но и они смело отправились в далекий и тяжелый путь. В суровую и незнакомую Сибирь поехали Полина Гебль и Камилла Ледантю. Их подвигу отведены страницы в русской истории.
Было много русских женщин, которые стремились отправиться в Сибирь, чтобы разделить каторгу своих мужей, но Николай I им отказал. Он запретил 18-летней Якушкиной отправиться вместе с детьми к своему супругу — Ивану Якушкину.
Трагичной была судьба Анастасии Якушкиной. Она никогда больше не увидела супруга. Они посылали друг другу нежные письма. Многие годы жили надеждой, что в один прекрасный день все же встретятся.
Декабрист Басаргин в воспоминаниях рассказывал, что, когда их тюремный транспорт по пути в Сибирь остановился в Ярославле, он встретил там графиню Надежду Шереметеву — мать жены молодого Якушкина.
«Когда выходили садиться в повозки, то встретили ее вместе с дочерью, державшею на руках грудного младенца, в коридоре, посреди толпы собравшихся любопытных. Они обняли, благословили нас и все время не осушали глаз. Жена Якушкина была тогда 18-летняя молодая женщина, замечательной красоты. Нам было тяжко, грустно смотреть на это юное, прекрасное создание, так рано испытывающее бедствия этого мира и, может быть, обреченное своею обязанностью, своею привязанностью к мужу на вечную жизнь в сибирских рудниках, их разлуку с обществом, родными, детьми, со всем, что так дорого юности, образованию и сердцу».
У Анастасии Якушкиной было двое детей: Вячеслав и Евгений. Второй ее сын, Евгений, родился уже после ареста мужа. Она пережила много тяжелых часов и дней.
Узнала, что Иван Якушкин приговорен к смерти через отсечение головы. Царь смягчил приговор: вместо смертной казни назначил двадцать лет каторжных работ в Сибири с последующей пожизненной ссылкой.
Жизнь Анастасии Якушкиной явилась примером преданности и самоотверженности. Она была любящей матерью, заботилась о своих двух мальчиках, учила их любви и глубокому уважению к отцу. И когда сыновья научились писать, первые их письма были к отцу в Сибирь.
Переписка Ивана Якушкина с его семьей — волнующие страницы высоких мыслей и благородства. Когда сыновья подросли, он им писал издалека письма-напутствия. Это педагогические рассуждения, умные родительские пожелания.
«Знать и уметь, — писал он сыновьям, — две вещи часто совершенно разные: уменье и без знаний кой-как плетется своим путем на свете, а знание без уменья в действительной жизни — прежалкая и пресыщенная вещь».
Семнадцать лет спустя Анастасия Якушкина тяжело заболела. Мать ее отправила к друзьям Якушкина в Сибирь одно за другим три письма, чтобы подготовить его к печальной развязке. Но никто не осмелился сказать ему об этих письмах. Иван Якушкин бесконечно и глубоко любил свою жену…
В 1842 году он организовал в Ялуторовске мужскую школу, сам преподавал в ней, учил детей сибирских крестьян. В память жены организовал и вторую, женскую школу. Сам писал учебники, сам оплачивал учителей. Женская гимназия, созданная Якушкиным, была единственной образцовой гимназией во всей Западной Сибири.
В 1850 году, всего лишь за несколько лет до амнистии, жены декабристов встретились с осужденными петрашевцами. Это были молодые, полные энтузиазма члены кружка, созданного Петрашевским. Они выступали за республиканский строй, боролись против крепостничества, за революционное переустройство общества. Членом кружка был и 28-летний Федор Достоевский.
Достоевский уже тогда был известным писателем. Его книги «Бедные люди», «Неточка Незванова» и «Белые ночи» читали и в Сибири. Достоевский тяжело переживал свое заключение. День и ночь его мучили видения и воспоминания об эшафоте, о белых балахонах, в которые их одели по ритуалу мнимой смертной казни.
В тот страшный день Достоевский написал свое знаменитое письмо к брату Михаилу:
Вспомним, что среди них были и две молодые француженки, которые даже не знали русского языка. Но и они смело отправились в далекий и тяжелый путь. В суровую и незнакомую Сибирь поехали Полина Гебль и Камилла Ледантю. Их подвигу отведены страницы в русской истории.
Было много русских женщин, которые стремились отправиться в Сибирь, чтобы разделить каторгу своих мужей, но Николай I им отказал. Он запретил 18-летней Якушкиной отправиться вместе с детьми к своему супругу — Ивану Якушкину.
Трагичной была судьба Анастасии Якушкиной. Она никогда больше не увидела супруга. Они посылали друг другу нежные письма. Многие годы жили надеждой, что в один прекрасный день все же встретятся.
Декабрист Басаргин в воспоминаниях рассказывал, что, когда их тюремный транспорт по пути в Сибирь остановился в Ярославле, он встретил там графиню Надежду Шереметеву — мать жены молодого Якушкина.
«Когда выходили садиться в повозки, то встретили ее вместе с дочерью, державшею на руках грудного младенца, в коридоре, посреди толпы собравшихся любопытных. Они обняли, благословили нас и все время не осушали глаз. Жена Якушкина была тогда 18-летняя молодая женщина, замечательной красоты. Нам было тяжко, грустно смотреть на это юное, прекрасное создание, так рано испытывающее бедствия этого мира и, может быть, обреченное своею обязанностью, своею привязанностью к мужу на вечную жизнь в сибирских рудниках, их разлуку с обществом, родными, детьми, со всем, что так дорого юности, образованию и сердцу».
У Анастасии Якушкиной было двое детей: Вячеслав и Евгений. Второй ее сын, Евгений, родился уже после ареста мужа. Она пережила много тяжелых часов и дней.
Узнала, что Иван Якушкин приговорен к смерти через отсечение головы. Царь смягчил приговор: вместо смертной казни назначил двадцать лет каторжных работ в Сибири с последующей пожизненной ссылкой.
Жизнь Анастасии Якушкиной явилась примером преданности и самоотверженности. Она была любящей матерью, заботилась о своих двух мальчиках, учила их любви и глубокому уважению к отцу. И когда сыновья научились писать, первые их письма были к отцу в Сибирь.
Переписка Ивана Якушкина с его семьей — волнующие страницы высоких мыслей и благородства. Когда сыновья подросли, он им писал издалека письма-напутствия. Это педагогические рассуждения, умные родительские пожелания.
«Знать и уметь, — писал он сыновьям, — две вещи часто совершенно разные: уменье и без знаний кой-как плетется своим путем на свете, а знание без уменья в действительной жизни — прежалкая и пресыщенная вещь».
Семнадцать лет спустя Анастасия Якушкина тяжело заболела. Мать ее отправила к друзьям Якушкина в Сибирь одно за другим три письма, чтобы подготовить его к печальной развязке. Но никто не осмелился сказать ему об этих письмах. Иван Якушкин бесконечно и глубоко любил свою жену…
В 1842 году он организовал в Ялуторовске мужскую школу, сам преподавал в ней, учил детей сибирских крестьян. В память жены организовал и вторую, женскую школу. Сам писал учебники, сам оплачивал учителей. Женская гимназия, созданная Якушкиным, была единственной образцовой гимназией во всей Западной Сибири.
В 1850 году, всего лишь за несколько лет до амнистии, жены декабристов встретились с осужденными петрашевцами. Это были молодые, полные энтузиазма члены кружка, созданного Петрашевским. Они выступали за республиканский строй, боролись против крепостничества, за революционное переустройство общества. Членом кружка был и 28-летний Федор Достоевский.
Достоевский уже тогда был известным писателем. Его книги «Бедные люди», «Неточка Незванова» и «Белые ночи» читали и в Сибири. Достоевский тяжело переживал свое заключение. День и ночь его мучили видения и воспоминания об эшафоте, о белых балахонах, в которые их одели по ритуалу мнимой смертной казни.
В тот страшный день Достоевский написал свое знаменитое письмо к брату Михаилу: