Они были запрограммированы на то, чтобы стоять до конца и это значило, что умереть предстояло не только им, но большинству пассажиров рокового автобуса — всем известна была позиция Израиля по отношению к террористам, но очевидно в планы их руководства входило именно это, на то что переговоры будут успешными никто там и не рассчитывал Было еще одно обязательно условие, но видимо именно оно во многом определяло характер акции — в автобусе должны были быть иностранцы — лучше всего, американцы или по крайней мере представители крупной влиятельной державы, коей кровавая бойня, которая наверняка должна была произойти, врятли добавит симпатии к Израилю с его непоколебимым упрямством Им же самим в этом смысле терять было нечего.
Туристические. автобусы на трассе периодически появлялись, причем случалось, что поблизости не было других машин. Он знал, что это известно руководителям операции — по все трассе размещались наблюдатели, поминутно фиксирующие ситуацию, особенно в подходящие отрезки времени, но телефон молчал Очевидно, это были не те автобусы Изнуряющее ожидание продолжалось пятый день Но все, как известно, имеет свой итог.
Еле слышная трель телефона заставила всех пятерых вздрогнуть, как если бы поблизости разорвалась граната Старший ответил, не повышая голоса Тот, кто руководил всей операцией сейчас привлек его к обсуждению ситуации, включив конференц — связь. Двое наблюдателей только что доложили — из Тель-Авива в Иерусалим движется автобус с паломниками из Германии, в салонев основном пожилые женщины, два пастора, один — молодой, один постарше и двое израильтян — водитель и экскурсовод Практически следом за ним следует еще один «подходящий» автобус — с русскими детьми, лет примерно, от семи до четырнадцати, с ними — две взрослые русские женщины и также двое израильтян — женщина — экскурсовод и водитель Оба автобуса минуют «их» поворот с небольшим в двадцать — двадцать пять минут интервалом, в обоих случаях наблюдатели предполагают, что на дороге будет пустынно — максимум одна-две машины, но это вариант ими был предусмотрен Вопрос был в выборе и, похоже, руководитель операции склонялся к немцам.
Нет, — неожиданно резко возразил старший группы До этого он только слушал, не произнося ни слова, — мы будем брать русских.
Почему? — руководитель операции был скорее удивлен, чем раздосадован возражением.
— С ними меньше мужчин — это раз, с детьми проще справиться, неизвестно какой номер выкинут еще фрау, я этих тихих европейских старушек знаю — это два, — было и еще и третье обстоятельство, о котором старший группы промолчал — после Чечни у него были свои счеты с русскими и это был неплохой шанс отквитаться То, что в автобусе были дети его не смущало, напротив — добавляло остроты ситуации.
— Хорошо, — неожиданно легко согласился руководитель, в принципе, ему действительно было все равно — Россия, конечно не Германия, но тоже большая страна и шума будет много, — поступай, как знаешь.
Всем внимание, начинаем, Аллах акбар!.
— Аллах акбар! — эхом откликнулось несколько голосов и связь оборвалась Теперь они будут действовать, рассчитывая только на себя Все пятеро прильнули к узким щелям между досками, готовые в считанные доли секунды покинуть свое убежище, чтобы возникнуть на раскаленном асфальте трассы No 1.
Такси было вызвано ранним утром к одному из жилых корпусов Иерусалимского университета Солнце едва взошло и еще не успело прокалить воздух привычным для этих мест зноем Впрочем было начало марта и особого пекла, как правило, не случалось, но последние дни стояли на удивление, почти по-летнему, жаркими, и сегодня безоблачное небо, уже наливающееся дневной лазурью предвещало знойный день Пока же было свежо и даже прохладно и таксист с ждал пассажира, распахнув все двери машины, словно намереваясь наполнить салон свежим прохладным воздухом про запас, на весь предстоящий день Если проводы не затянутся, — размышлял он с удовольствием вдыхая воздух, пропитанный ароматом цветущих ужу во всю диковинных и до сих пор ему не известных кустарников и деревьев, — то дорога в аэропорт Бен-Гуриона, куда направлялся пассажир, будет несложной — еще было слишком рано для обычных на этой трассе автомобильных пробок — они начнутся позже, когда народ из Иерусалима потянется на работу в Тель-Авив и его окрестности и по холодку он легко домчит до аэропорта за час, а то и меньше Пассажир был русским и доставить его следовало к утреннему московскому рейсу, об этом таксиста предупредили заранее и это обстоятельство его вполне устраивало — будет с кем поболтать по дороге — сам он не так давно покинул Россию, где жил в одном из маленьких городков Северного Кавказа, который стремительно буквально на глазах переставал быть российским городом, что, собственно, и подстегнуло его к отъезду — он был иммигрантом самой последней волны.
Пассажир не заставил себя ждать — это был нестарый еще мужчина, и хотя волосы его заметно отливали серебром, был по-спортивному подтянут, а очень светлые, какие встречаются обычно у северных славян глаза смотрели на мир ясно и молодо. Он и одет был подобающе — в джинсы и легкую светлую футболку, поверх которой был накинут светлый пиджак Вещей у него было немного — спортивная сумка, чемоданчик-дипломат, да яркий пакет, украшенный затейливой вязью иврита — явно сувениры из Святого Города.
— Шалом, — приветливо обратился он к таксисту, — и продолжил по-английски, которого тот не понимал, поэтому поспешил перейти на русский.
— Здравствуйте, я сейчас открою багажник.
— О, соотечественник! — улыбнулся пассажир Давайте знакомиться, меня зовут Евгений.
— Я — Слава, — они пожали руки, и таксист настроился на долгую приятную беседу, но к немалому своему разочарованию ошибся.
Пассажир любезно, но односложно отвечал на его вопросы, сам ни о чем не спрашивал, а на пространные славины рассуждения по поводу погоды в Израиле и ситуации в России отзывался без раздражения, но лишь невнятными довольно междометиями В конце концов, Слава, будучи человеком воспитанным, вынужден был отказаться от очень симпатичной ему перспективы скоротать дорогу за легкой не принужденной, но познавательной, возможно, беседой — пассажир, как выяснилось, был ученым-историком из Москвы и лишь вежливо поинтересовался у пассажира, какую музыку он предпочитает слушать в дороге — русскую эстраду или израильские мелодии?.
— Что, простите? — не сразу уловил тот суть вопроса, уже поглощенный видимо своими собственными мыслями, — о, не беспокойтесь, пожалуйста, на ваше усмотрение…
Это была последняя фраза, которую он произнес, после чего затих на заднем сидении машины Он, однако, не спал Изредка поглядывая в зеркальце заднего вида, Слава видел широко открытые светлые глаза пассажира, глядящие прямо перед собой, мысли же его при этом, очевидно, витали где-то далеко — это было ясно даже при мимолетном взгляде.
— Что, ж, человек — ученый, наверное нужно что-то обдумать, — миролюбиво подумал Слава и больше на пассажира не отвлекался.
Евгений Павлов, на самом деле, как раз наоборот — старался ни о чем не думать, а просто созерцать окрестности, фиксируя их особенности и приметы и тем самым, напротив приостановить мыслительный процесс, который все проведенные в Иерусалиме дни беспрестанно шел в его мозгу, едва не доведя самого Павлова до полного нервного и физического истощения Теперь он смертельно устал Но это была хорошая, почти забытая им усталость — усталость от работы. Конечно, она несла с собой и опустошение Во-первых потому, что все эти дни он отдавал работе — а это была расшифровка рукописей, составление отчетов, лекции, доклады, острейшие дискуссии — расходуя при этом огромное количество душевных и физических сил и энергии Но главное — потому, что он достиг развязки, конца истории, мучавшей его все эти годы — тайна несчастной княгини больше не была для него тайной. Теперь он знал, почему так жестоко поступил Великий Герцог с несчастной, и не мог уж, как прежде называть эту жестокость необъяснимой Понятна ему была и гримаса боли и отчаяния, которую запечатлел на лице грозного правителя неизвестный автор загадочных гравюр И были узнаны таинственные фигуры — одна, скрытая в тени колоннады собора, другая — застывшая у пепелища, и, более того, копия четвертой гравюры, утерянной, как долгое время казалось ему, безвозвратно, теперь лежала в его портфеле вместе с копиями других бесценных документов Приоткрылась ему и причина трагедии, произошедшей в далекие тридцатые годы во Франции с его коллегой профессором Жибоном и превратившей его ученика — русского князя Глеба Мещерского в святого инока отца Георгия И в этом смысле душа его, конечно, был опустошена, но это не было опустошение мертвенное, влекущее за собой забвение и тлен, напротив — это было опустошение, требующее и ждущее нового наполнения, как ждет новой влаги кубок, только что опустошенный в разгар застолья Да, теперь он знал ответы на очень многие вопросы, которые почти всю жизнь мучили его, но и составляли при этом едва ли не главный смысл этой самой жизни. Однако это отнюдь не было финалом Впереди теперь его ожидало главное. Он должен был держать ответ перед памятью русских князей братьев Мещерских, чего бы это ему не стоило, хотя пока не имел даже представления о том, как и что для этого должен сделать.
С тем и покидал вечный город Евгений Павлов.
Дорога тем временем стремительно летела по колесами такси. То и дело глазу открывались небольшие города и поселки, арабские — их отличали плоские крыши домов и еврейские — здесь дома были обычными, сложенными как правило из светлого камня, в низинах зеленили возделанные поля, на склонах холмов часто встречались оливковые рощицы — словом, это была на вид обычная дорога, пролегающая где-нибудь на юге, будь то в Европе или на Ближнем Востоке И лишь изредка в некотором отдалении от дороги, на вершине холма вдруг возникал силуэт древней крепости или угадывались только ее руины, почти сокрытые зеленью, как напоминание путнику о том, что обычная с виду асфальтовая лента шоссе скрывает по собой самую древнюю дорогу в мире, по которой вот уже три тысячи лет кряду идут и идут люди..
Дорога очередной раз плавно повернула в сторону, машина легко вошла в некрутой поворот и тут же отчаянный скрежет тормозов и резкий бросок вперед вывели Павлова из состояния праздного созерцания Первое, что зафиксировало его сознание, был человек с коротким десантным автоматом в руках, наставленным прямо в открытое окно машины Нижнюю часть лица его закрывала красная в крапинку косынка, отороченная короткой белой бахромой по краям — такие носят обычно арабы-кочевники, скрывая головы и лица от палящего зноя пустыни В следующую секунду человек уже выволок из машины водителя и сильным пинком заставил его распластаться на асфальте, лицом вниз и заложить руки за голову Очередь был за Павловым, когда распахнулась его дверь и сильная смуглая рука крепко схватила его за воротник пиджака, он попытался вырваться и громко закричал по-английски: "Что вам надо? " неизвестный однако никак не отреагировал на это, он просто перехватил Павлова за волосы и, потеряв на секунду от боли способность сопротивляться, тот оказался распластанным рядом с водителем на горячем асфальте, рассадив при падении щеку, мгновенно последовал еще один удар сверху, по голове, причем нападавший бил теперь ногой одетой в тяжелый армейский ботинок и короткий гортанный выкрик-приказ, смысл которого был ясен и без перевода.
— Лежи, умоляю тебя, лежи не двигайся Это палестинцы, — прохрипел еле слышно водитель и тут же на его голову обрушился еще один страшный удар кованым ботинком.
Что-то происходило рядом на противоположной стороне дороги, это Павлов понял, еще ничего не слыша, оглушенный ударом и не имея возможности повернуть голову, чтобы увидеть Прошло всего несколько секунд с момента нападения на них, в ушах у Евгения шумело и что-то липкое, видимо кровь ползло по голове от затылка к уху, но ничего этого он еще не осознавал.
— Не трогай меня, мерзавец! Помогите! — пелену беспамятства вдруг разорвал звенящий женский крик, потом короткая автоматная очередь и следом за ней еще более отчаянный крик — детский — кричало несколько голосов.
— Русские? Дети? Откуда? — все это стремительно промелькнуло в голове Павлова., но это сработал мозг Тело же начало действовать несколько раньше и будто самостоятельно, так было с ним уже однажды, когда добирался он домой после гибели старого князя, но тогда он делал все медленно, будто во сне или глубокой дреме, сейчас же напротив, тело его действовало стремительно и четко, словно кто-то когда-то обучал его этому искусству или вдруг вложил в него эти навыки прямо сейчас Он стремительно сорвался с асфальта и всю массу своего тела бросил на человека с автоматом Бесспорно, ему повезло, в этот момент, отвлеченный происходящим на той стороне дороги, террорист смотрел туда, сочтя своих пленников не представляющими опасности Бросок Павлова поверг его на землю и на какие-то доли секунды, видимо, оглушил Этого оказалось достаточным для Павлова, еще ничего не различая перед собой и не сообразив завладеть оружием поверженного террориста, он рванулся на крик, почти воспарив над горячим полотном дороги, но полет его продолжался недолго Сзади ударила автоматная очередь, собственно, этого Павлов не понял, он просто услышал позади себя сухой треск, потом что-то очень сильно толкнуло его в плечо и он увидел как вдруг стремительно начала надвигаться на него черная асфальтовая поверхность Удара падения он уже не почувствовал.
Человек по имени Борис и впрямь оказался большим, если не сказать великим мастером своего дела. В далеком детстве и несколько позже — в подростковой юности, словом до той поры, пока я не перестала слепо подчиняться их желаниям, родители часто возили меня на всевозможные экскурсии Ближние — по достопримечательным местам родного города и его окрестностей и дальние — по достопримечательностям близлежащих городов и их окрестностей С той поры к организованным массовым экскурсиям и вкупе с ними — экскурсоводам, я испытывала стойкую неприязнь, чтобы не сказать больше — отвращение Одно лишь стандартное начало фразы: " Справа по ходу автобуса вы можете наблюдать… " — в лучшем случае клонило меня ко сну, в худшем же приводило в состояние сильного уныния, граничащего с тяжелой тоской. Однако на сороковом году моей жизни открылась простая истина — мне просто не везло с экскурсоводами Никогда ранее. С Борисом мы знакомы чуть более сорока минут и все это время он говорит не переставая, а я не отвлекаясь ни на мгновенье его слушаю Мне не скучно, хотя он порой сообщает факты об исторических событиях общеизвестных, порой цитирует довольно длинно и заумно Старый и Новый заветы, а порой скатывается на банальную газетную пропаганду, которую еще несколько лет назад на нашей с ним некогда общей Родине неизбежно объявили бы сионистской Это не важно Потому что у него изумительный дар так компоновать информационный поток, что события давно минувших дней и новейшей истории укладываются в нем в одной фразе причем совершенно органично, в нужный момент он вплетает в нить повествования, как иллюстрацию, фрагмент пейзажа за окном неспешно катящегося микроавтобуса и плавно увлекает меня обратно в пыльные глубины тысячелетней истории или под яростную перестрелку недавно минувшей войны Я не знаю, что рассказал ему обо мне доктор Резнер и знает ли он о содержании нашей последней беседы с хирургом, но очень много из того что сейчас говорит он мне, связано с событиями двухтысячелетней давности, происходившими на этой земле — рождением и коротким земным пристанищем Иисуса из Назарета Возможно, конечно, это обычная канва экскурсии в Город Мира — Иерусалим, но удивительным образом события, о которых великое множество раз читала и слышала я с раннего детства — бабушка часто рассказывала мне библейские сюжеты, как сказки — на ночь и долгое время, пока не оформилось мое религиозное сознание, Иисус существовал в детском моем восприятии рядом с Золушкой и гадким утенком Возможно с точки зрения строгого религиозного учения, это было и неверно и даже кощунственно, но призываю Господа нашего во свидетели, никогда не любила я его так бескорыстно и нежно, как в пору своего безмятежного раннего детства — сейчас события эти как бы обретают для меня реальные очертания, превращаясь из религиозной легенды в едва ли осязаемые минуты, часы и дни., которые сменяя друг друга пронеслись над этой землей чуть мене двух тысячелетий назад, чтобы прославить ее на много веков вперед Здесь, по этой дороге шел он, здесь, в этой деревне остановился, не только для того, чтобы свершить очередное свое чудо, но и как простой путник отломить кусок свежеиспеченного хлеба, вынесенного доброй хозяйкой и запить его стаканом молодого вина В том городе, что виднеется сейчас из дымчатого окна микроавтобуса, до него рукой подать и можно при желании, свернуть, остановиться и побродить по узким улочкам родился и похоронен Георгий Победоносец — божественный рыцарь живущий, казалось, только на древках православных икон на вздыбленном коне, с копьем в руке, разящей зверя Иногда мы останавливаемся и покидаем прохладный с кондиционерами салон микроавтобуса, чтобы покурить и размяться, тогда история становится для меня еще более осязаемой, потому что я ступаю на ту самую дорогу и легкие мои наполняет тот самый воздух, которым дышал Он и Те, кто шли следом Я совершенно уверена в этом, я это чувствую, нет, знаю наверняка и я не могу ошибаться! И волнение охватывает меня такое, словно впереди ожидает меня не просто прикосновение к ступеням главного на этой земле Его храма, а встреча с Ним Я не говорю об этом Борису, и испытываю даже некоторую неловкость от того, что чувствую так остро и чувства эти мало согласуются с голосом рассудка, но похоже он многое замечает сам и как бы невзначай рассказывает мен о « иерусалимском синдроме», давно замеченном но практически не объяснимым влечением, которое испытывают многие люди, хоть раз посетившие этот город и прикоснувшиеся к его святыням.
— Можно ведь доказывать, что угодно и сколь угодно долго рассуждать о территориальной принадлежности, но вся эта словесная шелуха отлетает, стоит только вспомнить о том, что там главные религиозные центры трех мировых религий., созданные и признанные человечеством за сотни лет до нашего появления на свет, исчезнем мы, рассыплются и канут в историю государства, которые теперь мы отстаиваем с таким остервенением, возникнут новые и тоже обратятся в прах, а эти святыни будут стоять так же как и сегодня и так же как сегодня мы с вами к ним будут стремиться люди в надежде обрести покой и утешение, — он смотрит на меня внимательно и помогает подняться на ступеньку микроавтобуса.
Дорога уводит нас дольше, за собой, петляя меж холмами и постепенно взбираясь ввысь — к их вершинам И что-то еще вливается в мою охваченную волнением, смятенную душу, какой-то новый мотив звучит в ней Вначале я почти не обращаю на него внимания, захваченная повествованием моего гида и ощущением того, что предстоит мне в конце пути, но он звучит все отчетливее и я начинаю узнавать отдельные ноты, они слагаются в мелодию и она рождает во мне ощущение тревоги Нет, это не то трепетное волнение, ожидание чего-то удивительно и светлого, что должно произойти со мной скоро Это тревога, которую уже испытала я однажды и она тяготи меня Я отвлекаюсь от того, что говорит мне Борис и рассеяно смотрю в окно машины пытаясь понять, что вдруг так растревожило меня Поначалу это мне не удается, но рассеянный взгляд мой вдруг начинает цепляться за картины, проплывающие за окном — и вдруг я вспоминаю.
Я уже шла по этой дороге в том странном сне, который так рассердил моего целителя, именно эти холмы, то поросшие деревьями и кустарниками, то белеющие обоженными солнцем камнями, окружали меня. И дорога была эта — только вместо асфальта была прокаленная солнцем и густо покрытая пылью земля, но — ровная и твердая, утоптанная сотнями тысяч ног Я уверена — она и теперь там, внизу, подо мной, под колесами нашего автомобиля, погребенная под толстым слоем мертвого асфальта, но — живая, она — там И однажды я уже шла по ней Я окончательно понимаю это и тут же ловлю себя на том, что напряженно вглядываюсь через плечо моего гида вперед в лобовое стекло машины Я знаю, что я хочу там увидеть — расплывчатый силуэт женщины, второй раз уже пытающейся докричаться до меня сквозь толщу веков Господи, быть может сейчас, я наконец, услышу ее и пойму суть горячей мольбы! Но дорога впереди пуста, впереди — лишь ожидает нас лишь очередной поворот Мысль эта не успевает толком оформиться в моем сознании, как сильный толчок выбрасывает меня с заднего сидения микроавтобуса и швыряет лицом прямо на жесткую спинку переднего кресла. Несколько секунд я ничего не вижу и не слышу от боли, а потом перед моими глазами разыгрывается сцена, мне удивительно знакомая — раз сто а может быть и больше я видела такое в боевиках Переднюю дверь микроавтобуса распахивает человек в черной маске с прорезями вместо глаз, в руках у него автомат, нацеленный внутрь машины — на нас Он что-то резко говорит Борису и водителю и он медленно начинают сползать со своих сидений, неловко подняв руки Водителя я больше не вижу, видимо он быстро опустился на землю возле своей двери, а Борис, выйдя из машины продолжает стоять с поднятыми над головой руками, но на землю не ложиться и как-то неестественно прямо держит голову Я даже не понимаю, а скорее чувствую — в чем здесь дело, человек в маске — много выше его ростом, а Борис хочет смотреть ему в лицо прямо Эта дерзость немедленно наказана — человек в маске коротко бьет его прикладом автомата, я отчетливо слышу этот звук и закрываю глаза, чтобы не видеть как разлетится череп, но слышу звук падающего тела и новый гортанный окрик, на этот раз обращенный ко мне Он внимательно смотрит на меня — и мне хорошо видны его глаза в круглых отверстиях — прорезях маски — пронзительные темные глаза, лишенные какого-либо выражения, только приказ, обращенный ко мне читается в них решимость любой ценой заставить меня его выполнить — Я начинаю медленно и неуклюже выбираться с заднего сидения машины и, наконец сползаю на землю Оказывается, что я совершенно не умею поднимать руки над головой, они как-то неестественно скрючиваются на уровне висков, а может быть я инстинктивно пытаюсь защитить голову от возможного удара Однако человек в маске не бьет меня а лишь коротко толкает рукой в плечо, но этого оказывается достаточно и я во весь рост, неловко, боком падаю на горячий пахнущий бензином и дорожной пылью асфальт и тут же получаю еще один и тоже видимо не очень сильный, сточки зрения человека в маске толчок теперь уже — ногой, таким образом он заставляет меня перевернуться на живот, после чего оставляет в покое Я медленно открываю глаза, но вижу только мельчайшие пылинки и камешки на асфальте, повернуть голову я не смею Впрочем страха, как такового, я тоже не испытываю, мое сознание просто отказывается признавать реальность ситуации и со мной происходит довольно странное явление, отдаленно напоминающее раздвоение личности — я вроде бы наблюдаю саму себя, но чудесным образом помещенную в какой-то хорошо знакомый фильм или спектакль, в котором одной моей половинке надлежит сыграть роль, другая же при этом отстраненно весьма за ней наблюдает Поразмышлять на эту тему я, однако, не успеваю, откуда-то сбоку слышится шепот Бориса — слава, Богу, он жив:.
— Не нужно бояться, но ради всего святого не двигайтесь и не вздумайте сопротивляться Раз нас не убили сразу, видимо, будут брать в заложники, значит небольшой — но шанс есть Но дайте мне слово, что вы не будете делать глупостей Не отвечайте, просто пошевелите правой рукой, я ее вижу.
Я делаю слабое движение пальцами правой руки и он замолкает Где-то недалеко от нас, впереди тем временем что-то происходит-, кто-то отдает отрывистые команды на непонятном языке, топают чьи-то ноги потом откуда-то совсем издалека, вроде из-за какой-то преграды до меня доносится плач и поначалу мне кажется — женский, но через некоторое время понимаю — плачут дети и ничего не могу с собой поделать — голова моя помимо воли приподнимается над асфальтом. Я успеваю увидеть только небольшой отрезок дороги впереди, колеса большой машины, очевидно, автобуса, и совсем рядом с собой — вязкую бурую лужицу, растекающуюся по асфальту Я понимаю, что это кровь, но не могу сообразить чья и в это время. на мою голову правда довольно аккуратно опускается нога в тяжелом ботинке, вдавливая меня лицом в горячую плоскость дороги Человек в маске что-то говорит мне, причем довольно спокойно и вроде увещевая меня, но язык его мне непонятен Я тихо мычу от боли и унижения, но кованый ботинок продолжает больно впиваться мне в ухо Потом я слышу голос Бориса, он что-то торопливо говорит человеку в черной маске и тот не прерывает его, напротив, вступает в диалог и спрашивает, словно уточняя, мне слышится что-то похожее на «русиня» и нога наконец освобождает мою кажется навсегда сплющенную теперь голову Человек в маске громко кричит, обращаясь к кому-то невидимому и я уже отчетливо слышу « русиня» или «русия», понимая, что речь идет обо мне Гулко отдаются в голове тяжелы шаги, кто-то грубо подхватывает меня под мышки меня и поднимает на ноги Прямо перед собой я вижу мужское лицо без маски — сильно заросшее волнистой рыжеватой бородой и густо покрытое не привычно рыжими, а какими-то серыми веснушками Светло карие, отдающие желтизной глаза в упор разглядывают меня несколько секунд, а потом, как бы довершая весь этот театр абсурда (так, пока представляется моему наивному или напуганному до смерти сознанию, потому что я сама до сих пор не испытываю страха, пребывая по-прежнему как бы в двух измерениях) рыжий мужчина говорит по-русски, правда с очень сильным акцентом.
Туристические. автобусы на трассе периодически появлялись, причем случалось, что поблизости не было других машин. Он знал, что это известно руководителям операции — по все трассе размещались наблюдатели, поминутно фиксирующие ситуацию, особенно в подходящие отрезки времени, но телефон молчал Очевидно, это были не те автобусы Изнуряющее ожидание продолжалось пятый день Но все, как известно, имеет свой итог.
Еле слышная трель телефона заставила всех пятерых вздрогнуть, как если бы поблизости разорвалась граната Старший ответил, не повышая голоса Тот, кто руководил всей операцией сейчас привлек его к обсуждению ситуации, включив конференц — связь. Двое наблюдателей только что доложили — из Тель-Авива в Иерусалим движется автобус с паломниками из Германии, в салонев основном пожилые женщины, два пастора, один — молодой, один постарше и двое израильтян — водитель и экскурсовод Практически следом за ним следует еще один «подходящий» автобус — с русскими детьми, лет примерно, от семи до четырнадцати, с ними — две взрослые русские женщины и также двое израильтян — женщина — экскурсовод и водитель Оба автобуса минуют «их» поворот с небольшим в двадцать — двадцать пять минут интервалом, в обоих случаях наблюдатели предполагают, что на дороге будет пустынно — максимум одна-две машины, но это вариант ими был предусмотрен Вопрос был в выборе и, похоже, руководитель операции склонялся к немцам.
Нет, — неожиданно резко возразил старший группы До этого он только слушал, не произнося ни слова, — мы будем брать русских.
Почему? — руководитель операции был скорее удивлен, чем раздосадован возражением.
— С ними меньше мужчин — это раз, с детьми проще справиться, неизвестно какой номер выкинут еще фрау, я этих тихих европейских старушек знаю — это два, — было и еще и третье обстоятельство, о котором старший группы промолчал — после Чечни у него были свои счеты с русскими и это был неплохой шанс отквитаться То, что в автобусе были дети его не смущало, напротив — добавляло остроты ситуации.
— Хорошо, — неожиданно легко согласился руководитель, в принципе, ему действительно было все равно — Россия, конечно не Германия, но тоже большая страна и шума будет много, — поступай, как знаешь.
Всем внимание, начинаем, Аллах акбар!.
— Аллах акбар! — эхом откликнулось несколько голосов и связь оборвалась Теперь они будут действовать, рассчитывая только на себя Все пятеро прильнули к узким щелям между досками, готовые в считанные доли секунды покинуть свое убежище, чтобы возникнуть на раскаленном асфальте трассы No 1.
Такси было вызвано ранним утром к одному из жилых корпусов Иерусалимского университета Солнце едва взошло и еще не успело прокалить воздух привычным для этих мест зноем Впрочем было начало марта и особого пекла, как правило, не случалось, но последние дни стояли на удивление, почти по-летнему, жаркими, и сегодня безоблачное небо, уже наливающееся дневной лазурью предвещало знойный день Пока же было свежо и даже прохладно и таксист с ждал пассажира, распахнув все двери машины, словно намереваясь наполнить салон свежим прохладным воздухом про запас, на весь предстоящий день Если проводы не затянутся, — размышлял он с удовольствием вдыхая воздух, пропитанный ароматом цветущих ужу во всю диковинных и до сих пор ему не известных кустарников и деревьев, — то дорога в аэропорт Бен-Гуриона, куда направлялся пассажир, будет несложной — еще было слишком рано для обычных на этой трассе автомобильных пробок — они начнутся позже, когда народ из Иерусалима потянется на работу в Тель-Авив и его окрестности и по холодку он легко домчит до аэропорта за час, а то и меньше Пассажир был русским и доставить его следовало к утреннему московскому рейсу, об этом таксиста предупредили заранее и это обстоятельство его вполне устраивало — будет с кем поболтать по дороге — сам он не так давно покинул Россию, где жил в одном из маленьких городков Северного Кавказа, который стремительно буквально на глазах переставал быть российским городом, что, собственно, и подстегнуло его к отъезду — он был иммигрантом самой последней волны.
Пассажир не заставил себя ждать — это был нестарый еще мужчина, и хотя волосы его заметно отливали серебром, был по-спортивному подтянут, а очень светлые, какие встречаются обычно у северных славян глаза смотрели на мир ясно и молодо. Он и одет был подобающе — в джинсы и легкую светлую футболку, поверх которой был накинут светлый пиджак Вещей у него было немного — спортивная сумка, чемоданчик-дипломат, да яркий пакет, украшенный затейливой вязью иврита — явно сувениры из Святого Города.
— Шалом, — приветливо обратился он к таксисту, — и продолжил по-английски, которого тот не понимал, поэтому поспешил перейти на русский.
— Здравствуйте, я сейчас открою багажник.
— О, соотечественник! — улыбнулся пассажир Давайте знакомиться, меня зовут Евгений.
— Я — Слава, — они пожали руки, и таксист настроился на долгую приятную беседу, но к немалому своему разочарованию ошибся.
Пассажир любезно, но односложно отвечал на его вопросы, сам ни о чем не спрашивал, а на пространные славины рассуждения по поводу погоды в Израиле и ситуации в России отзывался без раздражения, но лишь невнятными довольно междометиями В конце концов, Слава, будучи человеком воспитанным, вынужден был отказаться от очень симпатичной ему перспективы скоротать дорогу за легкой не принужденной, но познавательной, возможно, беседой — пассажир, как выяснилось, был ученым-историком из Москвы и лишь вежливо поинтересовался у пассажира, какую музыку он предпочитает слушать в дороге — русскую эстраду или израильские мелодии?.
— Что, простите? — не сразу уловил тот суть вопроса, уже поглощенный видимо своими собственными мыслями, — о, не беспокойтесь, пожалуйста, на ваше усмотрение…
Это была последняя фраза, которую он произнес, после чего затих на заднем сидении машины Он, однако, не спал Изредка поглядывая в зеркальце заднего вида, Слава видел широко открытые светлые глаза пассажира, глядящие прямо перед собой, мысли же его при этом, очевидно, витали где-то далеко — это было ясно даже при мимолетном взгляде.
— Что, ж, человек — ученый, наверное нужно что-то обдумать, — миролюбиво подумал Слава и больше на пассажира не отвлекался.
Евгений Павлов, на самом деле, как раз наоборот — старался ни о чем не думать, а просто созерцать окрестности, фиксируя их особенности и приметы и тем самым, напротив приостановить мыслительный процесс, который все проведенные в Иерусалиме дни беспрестанно шел в его мозгу, едва не доведя самого Павлова до полного нервного и физического истощения Теперь он смертельно устал Но это была хорошая, почти забытая им усталость — усталость от работы. Конечно, она несла с собой и опустошение Во-первых потому, что все эти дни он отдавал работе — а это была расшифровка рукописей, составление отчетов, лекции, доклады, острейшие дискуссии — расходуя при этом огромное количество душевных и физических сил и энергии Но главное — потому, что он достиг развязки, конца истории, мучавшей его все эти годы — тайна несчастной княгини больше не была для него тайной. Теперь он знал, почему так жестоко поступил Великий Герцог с несчастной, и не мог уж, как прежде называть эту жестокость необъяснимой Понятна ему была и гримаса боли и отчаяния, которую запечатлел на лице грозного правителя неизвестный автор загадочных гравюр И были узнаны таинственные фигуры — одна, скрытая в тени колоннады собора, другая — застывшая у пепелища, и, более того, копия четвертой гравюры, утерянной, как долгое время казалось ему, безвозвратно, теперь лежала в его портфеле вместе с копиями других бесценных документов Приоткрылась ему и причина трагедии, произошедшей в далекие тридцатые годы во Франции с его коллегой профессором Жибоном и превратившей его ученика — русского князя Глеба Мещерского в святого инока отца Георгия И в этом смысле душа его, конечно, был опустошена, но это не было опустошение мертвенное, влекущее за собой забвение и тлен, напротив — это было опустошение, требующее и ждущее нового наполнения, как ждет новой влаги кубок, только что опустошенный в разгар застолья Да, теперь он знал ответы на очень многие вопросы, которые почти всю жизнь мучили его, но и составляли при этом едва ли не главный смысл этой самой жизни. Однако это отнюдь не было финалом Впереди теперь его ожидало главное. Он должен был держать ответ перед памятью русских князей братьев Мещерских, чего бы это ему не стоило, хотя пока не имел даже представления о том, как и что для этого должен сделать.
С тем и покидал вечный город Евгений Павлов.
Дорога тем временем стремительно летела по колесами такси. То и дело глазу открывались небольшие города и поселки, арабские — их отличали плоские крыши домов и еврейские — здесь дома были обычными, сложенными как правило из светлого камня, в низинах зеленили возделанные поля, на склонах холмов часто встречались оливковые рощицы — словом, это была на вид обычная дорога, пролегающая где-нибудь на юге, будь то в Европе или на Ближнем Востоке И лишь изредка в некотором отдалении от дороги, на вершине холма вдруг возникал силуэт древней крепости или угадывались только ее руины, почти сокрытые зеленью, как напоминание путнику о том, что обычная с виду асфальтовая лента шоссе скрывает по собой самую древнюю дорогу в мире, по которой вот уже три тысячи лет кряду идут и идут люди..
Дорога очередной раз плавно повернула в сторону, машина легко вошла в некрутой поворот и тут же отчаянный скрежет тормозов и резкий бросок вперед вывели Павлова из состояния праздного созерцания Первое, что зафиксировало его сознание, был человек с коротким десантным автоматом в руках, наставленным прямо в открытое окно машины Нижнюю часть лица его закрывала красная в крапинку косынка, отороченная короткой белой бахромой по краям — такие носят обычно арабы-кочевники, скрывая головы и лица от палящего зноя пустыни В следующую секунду человек уже выволок из машины водителя и сильным пинком заставил его распластаться на асфальте, лицом вниз и заложить руки за голову Очередь был за Павловым, когда распахнулась его дверь и сильная смуглая рука крепко схватила его за воротник пиджака, он попытался вырваться и громко закричал по-английски: "Что вам надо? " неизвестный однако никак не отреагировал на это, он просто перехватил Павлова за волосы и, потеряв на секунду от боли способность сопротивляться, тот оказался распластанным рядом с водителем на горячем асфальте, рассадив при падении щеку, мгновенно последовал еще один удар сверху, по голове, причем нападавший бил теперь ногой одетой в тяжелый армейский ботинок и короткий гортанный выкрик-приказ, смысл которого был ясен и без перевода.
— Лежи, умоляю тебя, лежи не двигайся Это палестинцы, — прохрипел еле слышно водитель и тут же на его голову обрушился еще один страшный удар кованым ботинком.
Что-то происходило рядом на противоположной стороне дороги, это Павлов понял, еще ничего не слыша, оглушенный ударом и не имея возможности повернуть голову, чтобы увидеть Прошло всего несколько секунд с момента нападения на них, в ушах у Евгения шумело и что-то липкое, видимо кровь ползло по голове от затылка к уху, но ничего этого он еще не осознавал.
— Не трогай меня, мерзавец! Помогите! — пелену беспамятства вдруг разорвал звенящий женский крик, потом короткая автоматная очередь и следом за ней еще более отчаянный крик — детский — кричало несколько голосов.
— Русские? Дети? Откуда? — все это стремительно промелькнуло в голове Павлова., но это сработал мозг Тело же начало действовать несколько раньше и будто самостоятельно, так было с ним уже однажды, когда добирался он домой после гибели старого князя, но тогда он делал все медленно, будто во сне или глубокой дреме, сейчас же напротив, тело его действовало стремительно и четко, словно кто-то когда-то обучал его этому искусству или вдруг вложил в него эти навыки прямо сейчас Он стремительно сорвался с асфальта и всю массу своего тела бросил на человека с автоматом Бесспорно, ему повезло, в этот момент, отвлеченный происходящим на той стороне дороги, террорист смотрел туда, сочтя своих пленников не представляющими опасности Бросок Павлова поверг его на землю и на какие-то доли секунды, видимо, оглушил Этого оказалось достаточным для Павлова, еще ничего не различая перед собой и не сообразив завладеть оружием поверженного террориста, он рванулся на крик, почти воспарив над горячим полотном дороги, но полет его продолжался недолго Сзади ударила автоматная очередь, собственно, этого Павлов не понял, он просто услышал позади себя сухой треск, потом что-то очень сильно толкнуло его в плечо и он увидел как вдруг стремительно начала надвигаться на него черная асфальтовая поверхность Удара падения он уже не почувствовал.
Человек по имени Борис и впрямь оказался большим, если не сказать великим мастером своего дела. В далеком детстве и несколько позже — в подростковой юности, словом до той поры, пока я не перестала слепо подчиняться их желаниям, родители часто возили меня на всевозможные экскурсии Ближние — по достопримечательным местам родного города и его окрестностей и дальние — по достопримечательностям близлежащих городов и их окрестностей С той поры к организованным массовым экскурсиям и вкупе с ними — экскурсоводам, я испытывала стойкую неприязнь, чтобы не сказать больше — отвращение Одно лишь стандартное начало фразы: " Справа по ходу автобуса вы можете наблюдать… " — в лучшем случае клонило меня ко сну, в худшем же приводило в состояние сильного уныния, граничащего с тяжелой тоской. Однако на сороковом году моей жизни открылась простая истина — мне просто не везло с экскурсоводами Никогда ранее. С Борисом мы знакомы чуть более сорока минут и все это время он говорит не переставая, а я не отвлекаясь ни на мгновенье его слушаю Мне не скучно, хотя он порой сообщает факты об исторических событиях общеизвестных, порой цитирует довольно длинно и заумно Старый и Новый заветы, а порой скатывается на банальную газетную пропаганду, которую еще несколько лет назад на нашей с ним некогда общей Родине неизбежно объявили бы сионистской Это не важно Потому что у него изумительный дар так компоновать информационный поток, что события давно минувших дней и новейшей истории укладываются в нем в одной фразе причем совершенно органично, в нужный момент он вплетает в нить повествования, как иллюстрацию, фрагмент пейзажа за окном неспешно катящегося микроавтобуса и плавно увлекает меня обратно в пыльные глубины тысячелетней истории или под яростную перестрелку недавно минувшей войны Я не знаю, что рассказал ему обо мне доктор Резнер и знает ли он о содержании нашей последней беседы с хирургом, но очень много из того что сейчас говорит он мне, связано с событиями двухтысячелетней давности, происходившими на этой земле — рождением и коротким земным пристанищем Иисуса из Назарета Возможно, конечно, это обычная канва экскурсии в Город Мира — Иерусалим, но удивительным образом события, о которых великое множество раз читала и слышала я с раннего детства — бабушка часто рассказывала мне библейские сюжеты, как сказки — на ночь и долгое время, пока не оформилось мое религиозное сознание, Иисус существовал в детском моем восприятии рядом с Золушкой и гадким утенком Возможно с точки зрения строгого религиозного учения, это было и неверно и даже кощунственно, но призываю Господа нашего во свидетели, никогда не любила я его так бескорыстно и нежно, как в пору своего безмятежного раннего детства — сейчас события эти как бы обретают для меня реальные очертания, превращаясь из религиозной легенды в едва ли осязаемые минуты, часы и дни., которые сменяя друг друга пронеслись над этой землей чуть мене двух тысячелетий назад, чтобы прославить ее на много веков вперед Здесь, по этой дороге шел он, здесь, в этой деревне остановился, не только для того, чтобы свершить очередное свое чудо, но и как простой путник отломить кусок свежеиспеченного хлеба, вынесенного доброй хозяйкой и запить его стаканом молодого вина В том городе, что виднеется сейчас из дымчатого окна микроавтобуса, до него рукой подать и можно при желании, свернуть, остановиться и побродить по узким улочкам родился и похоронен Георгий Победоносец — божественный рыцарь живущий, казалось, только на древках православных икон на вздыбленном коне, с копьем в руке, разящей зверя Иногда мы останавливаемся и покидаем прохладный с кондиционерами салон микроавтобуса, чтобы покурить и размяться, тогда история становится для меня еще более осязаемой, потому что я ступаю на ту самую дорогу и легкие мои наполняет тот самый воздух, которым дышал Он и Те, кто шли следом Я совершенно уверена в этом, я это чувствую, нет, знаю наверняка и я не могу ошибаться! И волнение охватывает меня такое, словно впереди ожидает меня не просто прикосновение к ступеням главного на этой земле Его храма, а встреча с Ним Я не говорю об этом Борису, и испытываю даже некоторую неловкость от того, что чувствую так остро и чувства эти мало согласуются с голосом рассудка, но похоже он многое замечает сам и как бы невзначай рассказывает мен о « иерусалимском синдроме», давно замеченном но практически не объяснимым влечением, которое испытывают многие люди, хоть раз посетившие этот город и прикоснувшиеся к его святыням.
— Можно ведь доказывать, что угодно и сколь угодно долго рассуждать о территориальной принадлежности, но вся эта словесная шелуха отлетает, стоит только вспомнить о том, что там главные религиозные центры трех мировых религий., созданные и признанные человечеством за сотни лет до нашего появления на свет, исчезнем мы, рассыплются и канут в историю государства, которые теперь мы отстаиваем с таким остервенением, возникнут новые и тоже обратятся в прах, а эти святыни будут стоять так же как и сегодня и так же как сегодня мы с вами к ним будут стремиться люди в надежде обрести покой и утешение, — он смотрит на меня внимательно и помогает подняться на ступеньку микроавтобуса.
Дорога уводит нас дольше, за собой, петляя меж холмами и постепенно взбираясь ввысь — к их вершинам И что-то еще вливается в мою охваченную волнением, смятенную душу, какой-то новый мотив звучит в ней Вначале я почти не обращаю на него внимания, захваченная повествованием моего гида и ощущением того, что предстоит мне в конце пути, но он звучит все отчетливее и я начинаю узнавать отдельные ноты, они слагаются в мелодию и она рождает во мне ощущение тревоги Нет, это не то трепетное волнение, ожидание чего-то удивительно и светлого, что должно произойти со мной скоро Это тревога, которую уже испытала я однажды и она тяготи меня Я отвлекаюсь от того, что говорит мне Борис и рассеяно смотрю в окно машины пытаясь понять, что вдруг так растревожило меня Поначалу это мне не удается, но рассеянный взгляд мой вдруг начинает цепляться за картины, проплывающие за окном — и вдруг я вспоминаю.
Я уже шла по этой дороге в том странном сне, который так рассердил моего целителя, именно эти холмы, то поросшие деревьями и кустарниками, то белеющие обоженными солнцем камнями, окружали меня. И дорога была эта — только вместо асфальта была прокаленная солнцем и густо покрытая пылью земля, но — ровная и твердая, утоптанная сотнями тысяч ног Я уверена — она и теперь там, внизу, подо мной, под колесами нашего автомобиля, погребенная под толстым слоем мертвого асфальта, но — живая, она — там И однажды я уже шла по ней Я окончательно понимаю это и тут же ловлю себя на том, что напряженно вглядываюсь через плечо моего гида вперед в лобовое стекло машины Я знаю, что я хочу там увидеть — расплывчатый силуэт женщины, второй раз уже пытающейся докричаться до меня сквозь толщу веков Господи, быть может сейчас, я наконец, услышу ее и пойму суть горячей мольбы! Но дорога впереди пуста, впереди — лишь ожидает нас лишь очередной поворот Мысль эта не успевает толком оформиться в моем сознании, как сильный толчок выбрасывает меня с заднего сидения микроавтобуса и швыряет лицом прямо на жесткую спинку переднего кресла. Несколько секунд я ничего не вижу и не слышу от боли, а потом перед моими глазами разыгрывается сцена, мне удивительно знакомая — раз сто а может быть и больше я видела такое в боевиках Переднюю дверь микроавтобуса распахивает человек в черной маске с прорезями вместо глаз, в руках у него автомат, нацеленный внутрь машины — на нас Он что-то резко говорит Борису и водителю и он медленно начинают сползать со своих сидений, неловко подняв руки Водителя я больше не вижу, видимо он быстро опустился на землю возле своей двери, а Борис, выйдя из машины продолжает стоять с поднятыми над головой руками, но на землю не ложиться и как-то неестественно прямо держит голову Я даже не понимаю, а скорее чувствую — в чем здесь дело, человек в маске — много выше его ростом, а Борис хочет смотреть ему в лицо прямо Эта дерзость немедленно наказана — человек в маске коротко бьет его прикладом автомата, я отчетливо слышу этот звук и закрываю глаза, чтобы не видеть как разлетится череп, но слышу звук падающего тела и новый гортанный окрик, на этот раз обращенный ко мне Он внимательно смотрит на меня — и мне хорошо видны его глаза в круглых отверстиях — прорезях маски — пронзительные темные глаза, лишенные какого-либо выражения, только приказ, обращенный ко мне читается в них решимость любой ценой заставить меня его выполнить — Я начинаю медленно и неуклюже выбираться с заднего сидения машины и, наконец сползаю на землю Оказывается, что я совершенно не умею поднимать руки над головой, они как-то неестественно скрючиваются на уровне висков, а может быть я инстинктивно пытаюсь защитить голову от возможного удара Однако человек в маске не бьет меня а лишь коротко толкает рукой в плечо, но этого оказывается достаточно и я во весь рост, неловко, боком падаю на горячий пахнущий бензином и дорожной пылью асфальт и тут же получаю еще один и тоже видимо не очень сильный, сточки зрения человека в маске толчок теперь уже — ногой, таким образом он заставляет меня перевернуться на живот, после чего оставляет в покое Я медленно открываю глаза, но вижу только мельчайшие пылинки и камешки на асфальте, повернуть голову я не смею Впрочем страха, как такового, я тоже не испытываю, мое сознание просто отказывается признавать реальность ситуации и со мной происходит довольно странное явление, отдаленно напоминающее раздвоение личности — я вроде бы наблюдаю саму себя, но чудесным образом помещенную в какой-то хорошо знакомый фильм или спектакль, в котором одной моей половинке надлежит сыграть роль, другая же при этом отстраненно весьма за ней наблюдает Поразмышлять на эту тему я, однако, не успеваю, откуда-то сбоку слышится шепот Бориса — слава, Богу, он жив:.
— Не нужно бояться, но ради всего святого не двигайтесь и не вздумайте сопротивляться Раз нас не убили сразу, видимо, будут брать в заложники, значит небольшой — но шанс есть Но дайте мне слово, что вы не будете делать глупостей Не отвечайте, просто пошевелите правой рукой, я ее вижу.
Я делаю слабое движение пальцами правой руки и он замолкает Где-то недалеко от нас, впереди тем временем что-то происходит-, кто-то отдает отрывистые команды на непонятном языке, топают чьи-то ноги потом откуда-то совсем издалека, вроде из-за какой-то преграды до меня доносится плач и поначалу мне кажется — женский, но через некоторое время понимаю — плачут дети и ничего не могу с собой поделать — голова моя помимо воли приподнимается над асфальтом. Я успеваю увидеть только небольшой отрезок дороги впереди, колеса большой машины, очевидно, автобуса, и совсем рядом с собой — вязкую бурую лужицу, растекающуюся по асфальту Я понимаю, что это кровь, но не могу сообразить чья и в это время. на мою голову правда довольно аккуратно опускается нога в тяжелом ботинке, вдавливая меня лицом в горячую плоскость дороги Человек в маске что-то говорит мне, причем довольно спокойно и вроде увещевая меня, но язык его мне непонятен Я тихо мычу от боли и унижения, но кованый ботинок продолжает больно впиваться мне в ухо Потом я слышу голос Бориса, он что-то торопливо говорит человеку в черной маске и тот не прерывает его, напротив, вступает в диалог и спрашивает, словно уточняя, мне слышится что-то похожее на «русиня» и нога наконец освобождает мою кажется навсегда сплющенную теперь голову Человек в маске громко кричит, обращаясь к кому-то невидимому и я уже отчетливо слышу « русиня» или «русия», понимая, что речь идет обо мне Гулко отдаются в голове тяжелы шаги, кто-то грубо подхватывает меня под мышки меня и поднимает на ноги Прямо перед собой я вижу мужское лицо без маски — сильно заросшее волнистой рыжеватой бородой и густо покрытое не привычно рыжими, а какими-то серыми веснушками Светло карие, отдающие желтизной глаза в упор разглядывают меня несколько секунд, а потом, как бы довершая весь этот театр абсурда (так, пока представляется моему наивному или напуганному до смерти сознанию, потому что я сама до сих пор не испытываю страха, пребывая по-прежнему как бы в двух измерениях) рыжий мужчина говорит по-русски, правда с очень сильным акцентом.