Страница:
Глава 11
Валюта ценнее золота
Видят ли боги сны? Утверждать никто не возьмется, но, наверное, «да», а иначе как бы они смогли создавать прекрасные миры? Ведь даже здесь, на невзрачной Шатуре, где шесть из двенадцати месяцев идут дожди, а три – снег, можно найти райские уголки, милые сердцу настолько, что в них хотелось прожить всю жизнь, а затем умереть.
Видят ли боги сны? Наверное, «да», ведь они создавали людей по своему образу и подобию, наделяли частями того, чем обладают сами. А если «нет», то откуда же они узнали, что такое сон?
Снятся ли богам кошмары? Определенно «да», ведь то, что видел Вебалс из рода Озетов, по-другому никак не назвать. Не найти иного определения видению, что было столь ужасно и нелепо.
Сначала была рожа: толстая, гнусная рожа хохочущего и брызжущего слюной вампира. Кор, которого Вебалс почему-то не сразу узнал во сне, говорил ему какие-то гадости и обещал страшные муки, затем толстяк куда-то исчез, его место перед глазами заняла черная пелена, колеблющаяся, дрожащая и постоянно пытавшаяся сложиться в неестественно угловатые контуры. Мир наполнился звуками, но не четкими, отдаленными и многократно повторяющимися из-за барабанящего по ушам эха.
Картина номер два, в ней присутствовали не только изображение и неестественно гулкие звуки, но и запахи, притом довольно неприятные. Вокруг горлопанили какие-то люди, от которых несносно разило потом и чесноком. Они тыкали в Вебалса остриями мечей, плевали ему в лицо, а когда их предводитель, мерзкий предатель Кено куда-то исчез, низкий сброд тут же набросился на его беспомощно раскачивающееся на цепях тело и пытался выковырять золотые нити из дорогого костюма. Чужого добра Озету было не жаль, ведь одежда досталась ему самому в качестве трофея, а вот то, что его постоянно дергали, раскачивали и щипали сальными лапищами, неимоверно раздражало.
Картина номер три. Она последовала сразу после того, как победоносно ухмыляющийся «лис» куда-то исчез из поля мутного зрения, а состояла в основном из резких, громких криков и жутких багровых тонов, обретших, в конце концов, контуры медленно парящих в воздухе человеческих внутренних органов и отдельных фрагментов тел. Видимо, поблизости бесновался кровожадный маньяк, рвущий мягкую плоть и перегрызающий крепкие кости зубами. Окровавленные руки, ноги, пальцы и головы, из раскрытых ртов которых все еще противно разило чесноком, летали вокруг Озета кругами, образуя безумный хоровод мучения и смерти.
Картина номер четыре. Пыхтение, тряска, отдаленные крики, перемешивающиеся со звоном металла, а перед глазами лишь пара объемистых ягодиц, быстро сокращающихся в движении и производящих неприятные запахи вместе с полным комплектом сопровождающих звуков.
Картина номер пять. Точное повторение начала кошмара, но Кор уже не грозил, а почему-то тормошил находившегося на грани бытия и забытья Озета, все так же брызгал слюной из пухлогубого рта и оглушал пленника дикими криками, сливающимися в один сплошной, монотонный и необычайно раздражающий вой.
Картина номер шесть, она же последняя. Милый домик с ромашками у крыльца, приятное журчание ключевой воды, переливающейся из ведра в глиняную посуду, и танцующие барашки, постепенно превращающиеся в дюжину кружащихся порций аппетитного, сочного шашлыка.
Потом все, занавес и длящееся неизвестно сколько беспамятство, в конце концов окончившееся и уступившее место жуткой боли в груди.
Вебалс приоткрыл глаза, но, увидев ужасное зрелище, снова закрыл их, подумав, что кошмар продолжается. Он лежал на чем-то невысоком, наверное, кровати, но без мягких перин, подушек и одеял. Рядом был стол, за столом, широко растопырив волосатые, толстые ляжки, восседал мокрый, совершенно голый вампир и с завидным аппетитом пожирал жареное мясо с вертела, судя по запаху, баранье, а не человеческое. Грудь колдуна еще ныла, правда, чуть меньше спины, также пронзенной острой сталью меча. Руки с ногами были по-прежнему связаны, но путы были уже не те: соскучившийся по молодым барашкам Кор на этот раз предпочел цепям веревки, хоть и туго затянутые, но все же меньше режущие кисти с лодыжками. Одним словом, ситуация при пробуждении была столь странной, что Вебалс предпочел на время отложить терзания от боли (благо, что большинству Озетов это под силу) и поразмыслить, что же могло произойти, пока он находился в беспамятстве, был ли кошмар сном или обычной полудремой, когда ощущаешь, что происходит вокруг, но не можешь на это никак повлиять?
– Зенки открой, очнулся же! Меня не обманешь, я знаю… – прочавкал толстяк, считавший, что беседа слишком ничтожный повод, чтобы удалить еду изо рта. – У тя дыхание чаще стало, да и веки задергались. Давай, красавица сонная, давай, моргалки свои открой, да на принца прекрасного взор обрати!
– Ничего себе принц, такого увидишь, со страху сразу к праотцам отправишься, – прохрипел Озет, которому из-за пронзенных насквозь и еще не заживших легких каждое слово давалось с трудом. Чо надо-то, чучело волосатое? Утробу набил, охота поговорить?
– Не-е-е, – протянул на удивление невозмутимый толстяк после того, как все-таки проглотил непомерно большую даже для его рта порцию горячего мяса. – Еще не набил, но разговорчик все же имеется. Я совмещу, ничего? Уж больно баранина знатная, дал бы попробовать, да самому мало!
– Жри, родный, жри на здоровье, – прокашлял Озет, чувствуя, как к горлу подкатывает ком кровяной мокроты. – Только не чавкай по-свински, да срамоту свою уродливую прикрой, ишь, растопырился!
– Смущает, что ль? – рассмеялся Кор, надумавший в ответ съязвить, но подавившийся и поэтому не сумевший произвести на свет шедевр вампирского остроумия.
– Не смущает, а тошнит, – уточнил Вебалс, – а коль меня тошнить начинает… ну, в общем, ты сам знаешь…
– Не доплюнешь, – резонно заметил вампир и, достав лапищами изо рта непрожеванный, застрявший в горле кусок, метнул его прямо в лицо Озета. – На, отведай, дорогуша! Это тебе за прошлую ночь, бушь знать, как пасть разевать и вампиров честных обпачкивать!
– «Вампир» и «честный» понятия несовместимые, а их соседство противоречит здравому смыслу, – спокойно произнес Вебалс, резким движением щеки скидывая на кровать изжеванный и обслюнявленный кусок мяса. – Сколь на свете ни живу, а еще ни одного кровососа не видел, что слово свое держал и за медяк товарища не продал.
– Ой-ой-ой! – противно провизжал Кор, качая головой и потрясая жирными телесами. – Кто б говорил-то! Иль ты уже подзабыл, что в Дукабесе учудил, как нас ни за что, ни про что на смерть послал?!
– Уж так и ни за что? – выдвинул встречное обвинение Вебалс, одновременно оценивая шанс избавиться от веревок хотя бы на руках. – А что было три года назад в том же самом Дукабесе?
– То не в счет! – быстро понял намек вампир. – Тогда у меня выхода другого не было!
– А у меня в этот раз, значит, был?! Спасибочко огромное, вот уж никак не думал, что ты обо мне такого лестного мнения. В одиночку с отрядом рыцарства справиться, это нам, Озетам, под силу! Да что там, я каждый день так развлекаюсь!..
– А мужичок, что с тобой был, разве он не из ваших?
– Не смеши, – ухмыльнулся Вебалс, давая понять, что помощь его напарника в этом вопросе была бы столь ничтожна, что только не знающий жизни чудак мог бы воспринять ее всерьез.
– Ладно, забыли, но все равно ты дрянь и мерзавец! Зря, ох зря я тя спас! – с глубоким вздохом напускного сожаления произнес хитрец и, резко схватив со стола испачканный жиром вертел, интенсивно, с подстанываниями, зачесал занывшую пятку.
Странное заявление было сделано не просто так. Кор вообще был не из тех личностей, кто без толку болтают языком и делают хоть что-то без собственной выгоды. Хитрый кровопийца с замашками мелкого спекулянта начинал торг и, естественно, пытался поставить себя в незаслуженно выгодное положение, взывая к совести Озета и ловко, как будто невзначай, жонглируя такими громкими словами, как «спас». На большинство, с кем Кору доводилось общаться, подобные уловки действовали, но Вебалс, повидавший на своем веку бесчисленное множество торгашей и прохиндеев, был не из числа легковерных простачков. Пленник представлял направление дальнейшего разговора и был готов вступить с кровососом в увлекательную игру: «Кто все же дурак: продавец или покупатель?»
– Сменил цепи на веревки, а вертикальное положение вниз головой на более удобное горизонтальное и говоришь, что спас? За дурака меня держишь? Выведать чего удумал или так, пошутить? – презрительно хмыкнул Озет. – А ведь всего-то в другую комнату перетащил, и не потому, что надо мной, висячим и беспомощным, сжалился, а просто тебе, свинине, грязной и ненасытной, пожрать захотелось. Что, хозяин твой, Самвил, глаз с меня приказал не спускать? И ты, бедолага, как существо честное и временами порядочное, слово боишься нарушить, поэтому и таскаешь меня, как тюк, за собой? Просьба есть: когда ты вываливать, что здесь нажрал, попрешься, меня за собой не тащи!
– Не знал б тя, подумал б, мозгами обиженный, – на удивление спокойно отнесся к недоверию и оскорблению вампир. – Даже если ты взаправду в отрубе был, в чем я очень сомневаюсь, и ничегошеньки не помнишь, то неужто не приметил, что домишко совсем не тот?
Кор привел весьма весомый аргумент. Действительно, дом был другим, да и из окна открывался вид на крепостную стену, в то время как пристанище Кено находилось почти в центре города.
– Ну и что же ты удумал? Кто же тебя, несмышленыша, надоумил в доверие ко мне таким глупым способом втереться? И кстати, если ты меня спас, то почему бы не довести начатое до конца? Сними веревки, поговорим!
– Не-а, сначала разговор, а потом уж веревки, – покачал головою вампир. – Ты сильнее и полдня уже отдыхал, а я уставший да накушавшийся, после ратного подвига, мне с тобой бороться тяжко и неохота.
– Нажрался-то чем: барашки вместе с хозяюшкой, одних откушиваешь, другой запиваешь?
– Угадал, – блаженно причмокнул кровосос, – но девка жива и здорова, не тревожься. Я хоть и кормлюсь ими, девками то бишь, и с удовольствием, но зазря не убиваю… не то воспитание. Люблю оставлять лакомые кусочки про запас, так приятно иметь на примете укромное местечко, где тебя ожидает нежная, мягкая, теплая вкуснотища…
– А ты гурман и сластолюбец, надо же, не знал, – хмыкнул Озет, глядя вампиру прямо в глаза. – Однако твои пристрастия меня мало интересуют, а если честно, то не интересуют совсем. Есть что сказать, говори; нет – поди побегай за новым барашком!
– Ты не просто дрянь, а дрянь неблагодарная, – укоризненно покачал головою Кор, искусно разыгрывая обиду и разочарование. – Я жизнью рисковал, твою шкуру спасая, с лиходеями, что у Кено на побегушках, схватился, а ты такие слова нехорошие говоришь, так больно меня за самое сердце цепляешь…
Вебалсу ужасно надоели эти глупые предварительные игрища, этот беспредметный фарс с ужимками, ухмылками и корченьем обиженных рож. Нестерпимо захотелось простоты, обычных переговоров, в которых за вопросом следует ответ или хотя бы увертка, а не утомительный треп на отвлеченные темы.
– Чего те надо, Кор? – напрямую спросил Озет и дал взглядом понять, что не потерпит уклончивого ответа.
– Хочу многого, но не всего сразу, – правильно истолковал игру нахмуренных бровей и напряженных мышц скул кровосос. – Для начала хочу встать на твою сторону, а потом, так сказать, по ходу действия, извлекать из нашего сотрудничества кое-какие дивидендишки: золотишко, кормежка… Да ты не беспокойся, я сам подберу то, что у других плохо лежит, то, мимо чего ты с твоим дружком пройдешь и поленишься даже поднять. Те хлопотно не будет, не волнуйся!
– Кто же тебе сказал, упырина голозадая, что я по этому поводу волнуюсь? – произнес на выдохе Озет. – Беспокоит меня совсем иное: с чего это ты вдруг мне так просто Дукабес простил да от влиятельных дружков бежишь? Не по-твоему это как-то, не по-купечески, должников прощать да от барыша почти дармового отказываться?
– Всяка ложка лишь к обеду хороша, а так от нее проку мало, лишь карман оттягивает, – уклончиво и витиевато начал объяснять Кор, но зато потом изложил свою позицию ясно и четко, правда, на это у него ушло чуть более четверти часа.
…Не так уж и много в жизни ценных вещей: того, к чему стоит стремиться и ради чего стоит бороться. На родине, ты ведь знаешь, что я не из Лиотона, у меня были деньги и какое-никакое влияние. Не хватало уважения, а без него полноценным себя не чувствует ни вампир, ни человек, ни дворянин, ни купец. Переезд в Дукабес был нелегок, да и собрать сносную общину стоило немало трудов. Стать вампиром может каждый, а вот жить им – удел единиц! Для этого нужны ум, стойкость духа и внутренний стержень, не позволяющий тебе сломаться и пойти на поводу у соблазнов. Это только кажется, что вампирские будни легки и беззаботны, на самом деле две трети молодняка гибнет на первом же году после обращения. Кто-то неправильно выбирает укрытие и сгорает под лучами палящего солнца, кто-то питается больной дичью и заражается от нее болезнями для людей вполне безобидными, но для нас губительными. Святоши из храмов кричат, что мы живые мертвецы, но ты-то знаешь, что это не так, что мы другой вид живых существ, у которого имеются свои слабости. Рассказывать подробней не буду, извини, а то еще чего доброго стукнет тебе в голову наслать на нас заразу…
Однако в большинстве случаев новички гибнут из-за глупой, щенячьей самонадеянности. Вошедший в азарт новообращенный начинает питаться на глазах у людей или, что еще хуже, убивать ради забавы всех подряд. Не стоит даже гадать: жизнь его закончится на крестьянских вилах, предусмотрительно выточенных из осины не такими уж и глупыми, как кажутся с виду, деревенщинами.
Я ведь тебе не просто так на судьбинушку жалуюсь, я хочу, чтоб ты понял, как сложно мне было создать общину; правильно подобрать, как камушки в мозаике, каждого члена и сделать так, чтобы они держались друг дружку, а не грызлись из-за пустяков, что в нашей судьбе не редкость. Я завершил свой нелегкий труд, а ты его уничтожил – и ради чего? Чтобы прикрыть свой драгоценный зад, когда драпал из Дукабеса. Ты разрушил целый храм и только потому, что тебе понадобился всего один булыжник из его основания. Мне горько, обидно, жаль и до сих пор нестерпимо хочется тебя задушить, но, к сожалению, не те обстоятельства… Как ни странно это прозвучит, но примкнуть к тебе сейчас – единственная моя надежда на выживание.
Столица не только город большой и жестокий, но и очень-очень больной. Многие теряют в нем ориентиры, сбиваются с курса и, идя по пути наименьшего сопротивления, делают вроде то, что им выгодно, но на самом деле губят самих себя. Гонка за результатом сейчас ставит крест на будущем, а преследование лишь далеких целей не дает тебе до них дожить. Важен баланс, правильное сочетание и того, и другого. Я создал одну общину, но ты ее разрушил! Отправляться в другой город и заново подбирать себе компаньонов по совместному бытию я уже не мог… слишком устал. Вампир-одиночка сходит с ума, одиночество завлекает, подманивает, засасывает и превращает нас в зверей, диких, необузданных, значит, так же легко уязвимых, как зеленые новички. Я должен был отправиться в лиотонскую столицу, у меня выхода другого не было! Здесь какая-никакая, а все-таки община. Ну, потерпел бы я пару годков презрительные фырканья и колкости насчет моей внешности, зато восстановил бы мою тонкую душевную структуру, погрелся бы немного у чужого очага. А затем, кстати, Орден к тому времени закончил бы гонения на нашего брата, отправился бы я вновь в какой-нибудь маленький городок и обосновался бы там с новообращенными, подобранными еще тщательнее, чем прежде. В Дукабесе я изгоев пригревал, тех, кто где-то в другом месте нашкодил, а в будущем я этой ошибки не повторю: только новички, только мои, вот и получит толстый, уродливый, гнусный торгаш Кор то, чего так долго добивался: уважение, преданность других, ну и, конечно же, власть со златом.
Только вот в чем проблема: планы – это какая-то особая реалия, Вулак ее раздери, никогда не совпадающая с действительностью. В общем, не мудрствуя лукаво, все мои планы пошли кобыленке под хвост, притом из-за тупости и ограниченности этих самых, как ты изволил выразиться, «влиятельных дружков», зажравшихся идиотов, стремящихся к нескольким килограммам злата на голове в форме лиотонской короны. Не верю я в заговорщиков, на моем веку еще ни один заговор не увенчался успехом! Переворот – да, дело хорошее, а когда трое-четверо интриганов хотят власть захватить, да еще не побренчав при этом оружием, остается ждать лишь беды. Одним словом, в башке у Самвила наметился огромный отрыв от действительности, делать мне рядом с ним нечего… Что же касается девицы, которая так ладно с герцогом спелась, ее я просто боюсь. Тварь та еще: силы ее огромны, а умишко слабоватый, бабский! Того и гляди, начнет буйствовать, как новообращенный вампир, перейдет границу дозволенного, а там и от рыцарей-борцов со скверной бегать придется, и от королевской челяди, и от людишек простых. Вот и выходит, что должен я к тебе примкнуть. Просто сбежать мне сейчас вряд ли Самвил позволит: найдет и затравит, как лиса-пожирателя кур. Ты с «небесными» братушками-ребятушками, конечно, тоже не в ладах, но у союза с тобой больше преимуществ, нежели угроз. Я купец, я оценивать положение дел умею. Во-первых, королям всех государств на тебя глубоко наплевать, ты на их казну да короны не заришься. Во-вторых, ты отменный бегун, вон уже сколько лет самого Меруна за нос водишь и из всех ловушек ускользаешь, таким изящным маневрам и поучиться не грех. И в-третьих, самое важное, ты умнее и сильнее Самвила вместе со всей его челядью и девицей в придачу. Только не говори, что я тебя переоцениваю, мне об этом не только башка говорит, но и чутье кричит.
Вот я те свою позицию и изложил, а дальше тебе уж решать: берешь ли меня в дружки или побрезгуешь с кровососом якшаться? Обратно тя я уж не потащу, извини, после того, что я с людишками Кено сотворил, мне обратно дороги нет…
– Шустрый гад, – произнес Кор вместо прямого ответа.
– Ох, как мне надоел этот старик, – прошептал Вебалс, размышляя о чем-то своем, непосредственно не относящемся к данному разговору, но связанном со старым, пронырливым «лисом». – Путы-то развяжи!
– Сначала решение, потом веревки! Извини, за жизнь свою чуток опасаюсь, уж больно я рьяно тя под зад недавно пинал… Скажешь «нет», пойму, но освобождаться самому придется, а я пока далеко убежать успею.
– Да, согласен я, согласен, слово даю! Давай развязывай, чудак непонятливый! – проворчал Вебалс, уже давно, еще в середине вампирской исповеди принявший решение.
Кор был вспыльчив, но разумен. Его расчетливость и то, что он знал, но не договаривал, были самыми надежными гарантами от предательства. Такие, как Самвил и Октана, не помнят добрых дел, используют союзников, а затем избавляются от них. Такие же, как Вебалс, на память не жалуются, использовать – используют, но и попутно дают возможность кое-чему от них научиться.
Клясть горькую судьбинушку может каждый, а вот исправлять ее пакостные делишки дано далеко не всем. Марвет отдавал себе отчет, в какую опасную историю угодил, ведь если рыцари Ордена не убили вампира, а тайно заслали его в столицу, значит, дельце попахивало большой политикой, от которой ветеран всегда сторонился. Но тем не менее на успокоение себя путем ругательств и крушения мебели во временном пристанище сотник потратил чуть более получаса, потом взял себя в руки и отправился выполнять указания впутавшего его в грязное дело Меруна.
Перво-наперво Марвет отправился на бойню и, к удивлению угрюмых мясников, попросил нацедить два полных бурдюка крови. Конечно, не обошлось без вопросов, притом заданных в весьма резкой форме. Четверо, не менее широкоплечих мужиков, чем он сам, встали полукругом и принялись дерзить, полагаясь на свои крепкие кулаки, отъевшиеся, толстые животы, придающие им солидность, численный перевес и само собой огромные, окровавленные топоры в могучих, волосатых ручищах. Марвет не подумал отвечать на их хамоватые по форме, но вполне разумные по содержанию вопросы. Сколько привыкший продумывать линию своего поведения ветеран ни размышлял по дороге на бойню, но так и не смог изобрести правдоподобной истории, объясняющей странное желание прикупить поросячью кровь. Действительно, товар был крайне необычным, примерно таким же неходовым, как воробьиные клювики и мышиные лапки. В своей инструкции Мерун мог бы подбросить Марвету парочку подходящих идей, но поленился, схалтурил, а теперь ему, уважаемому жителю города Лютена, приходилось выходить из положения, выдумывая байки на ходу.
Воображение подвело, достоверной истории не сложилось в непривычной к вранью голове, поэтому Марвет стал действовать по старинке, как ему было привычней, то есть делая упор не на словоблудство, а на грубую физическую силу с легким добавлением армейской смекалки и мясодельнической экзотики. Не став обнажать меч (к чему утруждать себя долгой возней, когда под рукой находился куда более подходящий для данного боя инструмент?), Марвет сорвал с крюка уже очищенную от внутренностей свиную тушу и закрутил ее над головой, не подпуская к себе мужиков с топорами, отбивая вдруг полетевшие со столов тесаки и нанося редкие, но меткие удары свиными копытцами и внушительным пятаком по головам противников. Мясники хоть и умели хорошо рубить и разрубать, но вот защищаться их никто не научил. Уже на второй минуте скоротечного боя Марвет остался один на один с высоким, обросшим, как дикий хряк, бородачом тридцати – тридцати пяти лет. Один отбросил топор, другой кинул под ноги изрядно порубленную в бою тушу, а затем великаны, как и подобает людям их комплекции и физической силы, сошлись в честной драке на кулаках. Первый удар мясника старый солдат пропустил. Огромный кулак врезался в левое ухо и слегка оглушил, но только слегка… Уже через миг мощный, короткий удар правой из-под низа раскрасил лицо противника под стать его же фартуку, то есть в грязно-бордовый цвет. Бородач покачался с секунду и упал, не крича, не стеная, молча и даже не прикрыв разбитое лицо руками.
Сцеживать кровь пришлось самому. С этой задачей сотник тоже довольно легко справился, а вот отчистить по возвращении одежду от пятен запекшейся крови ему не удалось. Наверное, сказалось отсутствие опыта, когда он служил, то после боя отчищал только оружие. На пятна крови на помятых и порубленных доспехах ни командиры, ни товарищи не обращали внимания: кровь сама отсыхала или намертво впитывалась в ткань. В парадах его привыкший к передовой отряд никогда не участвовал, а в солдатской среде рассуждали так: чем больше вражеской крови на твоих одеждах, тем почетнее, лишь бы кольчуга не проржавела. К счастью, заляпанное барахло было не казенной формой, которую при оказии, то бишь при посещении отряда каким-нибудь изнеженным брюзгой-вельможей, приходилось зачищать до дыр.
Вернувшись после удачного, хоть и трудного похода на бойню, ветеран сразу отнес бурдюки с кровью в подвал и оставил там заодно и грязную одежду, благо, что в походной котомке имелась хоть не первой свежести, но все же не очень заношенная рубаха. Небрежно засунув в карман туго набитый кошель (Мерун в отличие от королевских чинуш на накладные расходы не скупился) и с трудом запихнув в суму ларь со склянками, чуть не позабытый под половицей, Марвет снова отправился в путь, на этот раз в направлении находившегося поблизости рынка. Во-первых, солдат хотел утолить проснувшийся после разминки на бойне голод, во-вторых, ему нужно было прикупить кое-какое снаряжение. Хоть Наставник Ордена и утверждал, что стоит ему лишь выпить мерзко пахнувшую жидкость из склянки, и кровососущая девица его не заметит, в такое чудо Марвету почему-то очень слабо верилось.
По дороге, уже возле самых торговых лотков, его остановил патруль королевской стражи, но на этот раз обошлось без мордобоя. Выслушав довольно грубое и язвительное замечание стражников, что такой деревенщине, как он, с мечом, как и с прочим оружием, ходить не положено, сотник молча вытащил из-за голенища сапога верительную грамоту с личной печатью и подписью герцога Анварса, бывшего ранее и действующего ныне маршала лиотонской армии, и также, не произнося ни слова, вручил ее обомлевшему капралу.
Видят ли боги сны? Наверное, «да», ведь они создавали людей по своему образу и подобию, наделяли частями того, чем обладают сами. А если «нет», то откуда же они узнали, что такое сон?
Снятся ли богам кошмары? Определенно «да», ведь то, что видел Вебалс из рода Озетов, по-другому никак не назвать. Не найти иного определения видению, что было столь ужасно и нелепо.
Сначала была рожа: толстая, гнусная рожа хохочущего и брызжущего слюной вампира. Кор, которого Вебалс почему-то не сразу узнал во сне, говорил ему какие-то гадости и обещал страшные муки, затем толстяк куда-то исчез, его место перед глазами заняла черная пелена, колеблющаяся, дрожащая и постоянно пытавшаяся сложиться в неестественно угловатые контуры. Мир наполнился звуками, но не четкими, отдаленными и многократно повторяющимися из-за барабанящего по ушам эха.
Картина номер два, в ней присутствовали не только изображение и неестественно гулкие звуки, но и запахи, притом довольно неприятные. Вокруг горлопанили какие-то люди, от которых несносно разило потом и чесноком. Они тыкали в Вебалса остриями мечей, плевали ему в лицо, а когда их предводитель, мерзкий предатель Кено куда-то исчез, низкий сброд тут же набросился на его беспомощно раскачивающееся на цепях тело и пытался выковырять золотые нити из дорогого костюма. Чужого добра Озету было не жаль, ведь одежда досталась ему самому в качестве трофея, а вот то, что его постоянно дергали, раскачивали и щипали сальными лапищами, неимоверно раздражало.
Картина номер три. Она последовала сразу после того, как победоносно ухмыляющийся «лис» куда-то исчез из поля мутного зрения, а состояла в основном из резких, громких криков и жутких багровых тонов, обретших, в конце концов, контуры медленно парящих в воздухе человеческих внутренних органов и отдельных фрагментов тел. Видимо, поблизости бесновался кровожадный маньяк, рвущий мягкую плоть и перегрызающий крепкие кости зубами. Окровавленные руки, ноги, пальцы и головы, из раскрытых ртов которых все еще противно разило чесноком, летали вокруг Озета кругами, образуя безумный хоровод мучения и смерти.
Картина номер четыре. Пыхтение, тряска, отдаленные крики, перемешивающиеся со звоном металла, а перед глазами лишь пара объемистых ягодиц, быстро сокращающихся в движении и производящих неприятные запахи вместе с полным комплектом сопровождающих звуков.
Картина номер пять. Точное повторение начала кошмара, но Кор уже не грозил, а почему-то тормошил находившегося на грани бытия и забытья Озета, все так же брызгал слюной из пухлогубого рта и оглушал пленника дикими криками, сливающимися в один сплошной, монотонный и необычайно раздражающий вой.
Картина номер шесть, она же последняя. Милый домик с ромашками у крыльца, приятное журчание ключевой воды, переливающейся из ведра в глиняную посуду, и танцующие барашки, постепенно превращающиеся в дюжину кружащихся порций аппетитного, сочного шашлыка.
Потом все, занавес и длящееся неизвестно сколько беспамятство, в конце концов окончившееся и уступившее место жуткой боли в груди.
Вебалс приоткрыл глаза, но, увидев ужасное зрелище, снова закрыл их, подумав, что кошмар продолжается. Он лежал на чем-то невысоком, наверное, кровати, но без мягких перин, подушек и одеял. Рядом был стол, за столом, широко растопырив волосатые, толстые ляжки, восседал мокрый, совершенно голый вампир и с завидным аппетитом пожирал жареное мясо с вертела, судя по запаху, баранье, а не человеческое. Грудь колдуна еще ныла, правда, чуть меньше спины, также пронзенной острой сталью меча. Руки с ногами были по-прежнему связаны, но путы были уже не те: соскучившийся по молодым барашкам Кор на этот раз предпочел цепям веревки, хоть и туго затянутые, но все же меньше режущие кисти с лодыжками. Одним словом, ситуация при пробуждении была столь странной, что Вебалс предпочел на время отложить терзания от боли (благо, что большинству Озетов это под силу) и поразмыслить, что же могло произойти, пока он находился в беспамятстве, был ли кошмар сном или обычной полудремой, когда ощущаешь, что происходит вокруг, но не можешь на это никак повлиять?
– Зенки открой, очнулся же! Меня не обманешь, я знаю… – прочавкал толстяк, считавший, что беседа слишком ничтожный повод, чтобы удалить еду изо рта. – У тя дыхание чаще стало, да и веки задергались. Давай, красавица сонная, давай, моргалки свои открой, да на принца прекрасного взор обрати!
– Ничего себе принц, такого увидишь, со страху сразу к праотцам отправишься, – прохрипел Озет, которому из-за пронзенных насквозь и еще не заживших легких каждое слово давалось с трудом. Чо надо-то, чучело волосатое? Утробу набил, охота поговорить?
– Не-е-е, – протянул на удивление невозмутимый толстяк после того, как все-таки проглотил непомерно большую даже для его рта порцию горячего мяса. – Еще не набил, но разговорчик все же имеется. Я совмещу, ничего? Уж больно баранина знатная, дал бы попробовать, да самому мало!
– Жри, родный, жри на здоровье, – прокашлял Озет, чувствуя, как к горлу подкатывает ком кровяной мокроты. – Только не чавкай по-свински, да срамоту свою уродливую прикрой, ишь, растопырился!
– Смущает, что ль? – рассмеялся Кор, надумавший в ответ съязвить, но подавившийся и поэтому не сумевший произвести на свет шедевр вампирского остроумия.
– Не смущает, а тошнит, – уточнил Вебалс, – а коль меня тошнить начинает… ну, в общем, ты сам знаешь…
– Не доплюнешь, – резонно заметил вампир и, достав лапищами изо рта непрожеванный, застрявший в горле кусок, метнул его прямо в лицо Озета. – На, отведай, дорогуша! Это тебе за прошлую ночь, бушь знать, как пасть разевать и вампиров честных обпачкивать!
– «Вампир» и «честный» понятия несовместимые, а их соседство противоречит здравому смыслу, – спокойно произнес Вебалс, резким движением щеки скидывая на кровать изжеванный и обслюнявленный кусок мяса. – Сколь на свете ни живу, а еще ни одного кровососа не видел, что слово свое держал и за медяк товарища не продал.
– Ой-ой-ой! – противно провизжал Кор, качая головой и потрясая жирными телесами. – Кто б говорил-то! Иль ты уже подзабыл, что в Дукабесе учудил, как нас ни за что, ни про что на смерть послал?!
– Уж так и ни за что? – выдвинул встречное обвинение Вебалс, одновременно оценивая шанс избавиться от веревок хотя бы на руках. – А что было три года назад в том же самом Дукабесе?
– То не в счет! – быстро понял намек вампир. – Тогда у меня выхода другого не было!
– А у меня в этот раз, значит, был?! Спасибочко огромное, вот уж никак не думал, что ты обо мне такого лестного мнения. В одиночку с отрядом рыцарства справиться, это нам, Озетам, под силу! Да что там, я каждый день так развлекаюсь!..
– А мужичок, что с тобой был, разве он не из ваших?
– Не смеши, – ухмыльнулся Вебалс, давая понять, что помощь его напарника в этом вопросе была бы столь ничтожна, что только не знающий жизни чудак мог бы воспринять ее всерьез.
– Ладно, забыли, но все равно ты дрянь и мерзавец! Зря, ох зря я тя спас! – с глубоким вздохом напускного сожаления произнес хитрец и, резко схватив со стола испачканный жиром вертел, интенсивно, с подстанываниями, зачесал занывшую пятку.
Странное заявление было сделано не просто так. Кор вообще был не из тех личностей, кто без толку болтают языком и делают хоть что-то без собственной выгоды. Хитрый кровопийца с замашками мелкого спекулянта начинал торг и, естественно, пытался поставить себя в незаслуженно выгодное положение, взывая к совести Озета и ловко, как будто невзначай, жонглируя такими громкими словами, как «спас». На большинство, с кем Кору доводилось общаться, подобные уловки действовали, но Вебалс, повидавший на своем веку бесчисленное множество торгашей и прохиндеев, был не из числа легковерных простачков. Пленник представлял направление дальнейшего разговора и был готов вступить с кровососом в увлекательную игру: «Кто все же дурак: продавец или покупатель?»
– Сменил цепи на веревки, а вертикальное положение вниз головой на более удобное горизонтальное и говоришь, что спас? За дурака меня держишь? Выведать чего удумал или так, пошутить? – презрительно хмыкнул Озет. – А ведь всего-то в другую комнату перетащил, и не потому, что надо мной, висячим и беспомощным, сжалился, а просто тебе, свинине, грязной и ненасытной, пожрать захотелось. Что, хозяин твой, Самвил, глаз с меня приказал не спускать? И ты, бедолага, как существо честное и временами порядочное, слово боишься нарушить, поэтому и таскаешь меня, как тюк, за собой? Просьба есть: когда ты вываливать, что здесь нажрал, попрешься, меня за собой не тащи!
– Не знал б тя, подумал б, мозгами обиженный, – на удивление спокойно отнесся к недоверию и оскорблению вампир. – Даже если ты взаправду в отрубе был, в чем я очень сомневаюсь, и ничегошеньки не помнишь, то неужто не приметил, что домишко совсем не тот?
Кор привел весьма весомый аргумент. Действительно, дом был другим, да и из окна открывался вид на крепостную стену, в то время как пристанище Кено находилось почти в центре города.
– Ну и что же ты удумал? Кто же тебя, несмышленыша, надоумил в доверие ко мне таким глупым способом втереться? И кстати, если ты меня спас, то почему бы не довести начатое до конца? Сними веревки, поговорим!
– Не-а, сначала разговор, а потом уж веревки, – покачал головою вампир. – Ты сильнее и полдня уже отдыхал, а я уставший да накушавшийся, после ратного подвига, мне с тобой бороться тяжко и неохота.
– Нажрался-то чем: барашки вместе с хозяюшкой, одних откушиваешь, другой запиваешь?
– Угадал, – блаженно причмокнул кровосос, – но девка жива и здорова, не тревожься. Я хоть и кормлюсь ими, девками то бишь, и с удовольствием, но зазря не убиваю… не то воспитание. Люблю оставлять лакомые кусочки про запас, так приятно иметь на примете укромное местечко, где тебя ожидает нежная, мягкая, теплая вкуснотища…
– А ты гурман и сластолюбец, надо же, не знал, – хмыкнул Озет, глядя вампиру прямо в глаза. – Однако твои пристрастия меня мало интересуют, а если честно, то не интересуют совсем. Есть что сказать, говори; нет – поди побегай за новым барашком!
– Ты не просто дрянь, а дрянь неблагодарная, – укоризненно покачал головою Кор, искусно разыгрывая обиду и разочарование. – Я жизнью рисковал, твою шкуру спасая, с лиходеями, что у Кено на побегушках, схватился, а ты такие слова нехорошие говоришь, так больно меня за самое сердце цепляешь…
Вебалсу ужасно надоели эти глупые предварительные игрища, этот беспредметный фарс с ужимками, ухмылками и корченьем обиженных рож. Нестерпимо захотелось простоты, обычных переговоров, в которых за вопросом следует ответ или хотя бы увертка, а не утомительный треп на отвлеченные темы.
– Чего те надо, Кор? – напрямую спросил Озет и дал взглядом понять, что не потерпит уклончивого ответа.
– Хочу многого, но не всего сразу, – правильно истолковал игру нахмуренных бровей и напряженных мышц скул кровосос. – Для начала хочу встать на твою сторону, а потом, так сказать, по ходу действия, извлекать из нашего сотрудничества кое-какие дивидендишки: золотишко, кормежка… Да ты не беспокойся, я сам подберу то, что у других плохо лежит, то, мимо чего ты с твоим дружком пройдешь и поленишься даже поднять. Те хлопотно не будет, не волнуйся!
– Кто же тебе сказал, упырина голозадая, что я по этому поводу волнуюсь? – произнес на выдохе Озет. – Беспокоит меня совсем иное: с чего это ты вдруг мне так просто Дукабес простил да от влиятельных дружков бежишь? Не по-твоему это как-то, не по-купечески, должников прощать да от барыша почти дармового отказываться?
– Всяка ложка лишь к обеду хороша, а так от нее проку мало, лишь карман оттягивает, – уклончиво и витиевато начал объяснять Кор, но зато потом изложил свою позицию ясно и четко, правда, на это у него ушло чуть более четверти часа.
…Не так уж и много в жизни ценных вещей: того, к чему стоит стремиться и ради чего стоит бороться. На родине, ты ведь знаешь, что я не из Лиотона, у меня были деньги и какое-никакое влияние. Не хватало уважения, а без него полноценным себя не чувствует ни вампир, ни человек, ни дворянин, ни купец. Переезд в Дукабес был нелегок, да и собрать сносную общину стоило немало трудов. Стать вампиром может каждый, а вот жить им – удел единиц! Для этого нужны ум, стойкость духа и внутренний стержень, не позволяющий тебе сломаться и пойти на поводу у соблазнов. Это только кажется, что вампирские будни легки и беззаботны, на самом деле две трети молодняка гибнет на первом же году после обращения. Кто-то неправильно выбирает укрытие и сгорает под лучами палящего солнца, кто-то питается больной дичью и заражается от нее болезнями для людей вполне безобидными, но для нас губительными. Святоши из храмов кричат, что мы живые мертвецы, но ты-то знаешь, что это не так, что мы другой вид живых существ, у которого имеются свои слабости. Рассказывать подробней не буду, извини, а то еще чего доброго стукнет тебе в голову наслать на нас заразу…
Однако в большинстве случаев новички гибнут из-за глупой, щенячьей самонадеянности. Вошедший в азарт новообращенный начинает питаться на глазах у людей или, что еще хуже, убивать ради забавы всех подряд. Не стоит даже гадать: жизнь его закончится на крестьянских вилах, предусмотрительно выточенных из осины не такими уж и глупыми, как кажутся с виду, деревенщинами.
Я ведь тебе не просто так на судьбинушку жалуюсь, я хочу, чтоб ты понял, как сложно мне было создать общину; правильно подобрать, как камушки в мозаике, каждого члена и сделать так, чтобы они держались друг дружку, а не грызлись из-за пустяков, что в нашей судьбе не редкость. Я завершил свой нелегкий труд, а ты его уничтожил – и ради чего? Чтобы прикрыть свой драгоценный зад, когда драпал из Дукабеса. Ты разрушил целый храм и только потому, что тебе понадобился всего один булыжник из его основания. Мне горько, обидно, жаль и до сих пор нестерпимо хочется тебя задушить, но, к сожалению, не те обстоятельства… Как ни странно это прозвучит, но примкнуть к тебе сейчас – единственная моя надежда на выживание.
Столица не только город большой и жестокий, но и очень-очень больной. Многие теряют в нем ориентиры, сбиваются с курса и, идя по пути наименьшего сопротивления, делают вроде то, что им выгодно, но на самом деле губят самих себя. Гонка за результатом сейчас ставит крест на будущем, а преследование лишь далеких целей не дает тебе до них дожить. Важен баланс, правильное сочетание и того, и другого. Я создал одну общину, но ты ее разрушил! Отправляться в другой город и заново подбирать себе компаньонов по совместному бытию я уже не мог… слишком устал. Вампир-одиночка сходит с ума, одиночество завлекает, подманивает, засасывает и превращает нас в зверей, диких, необузданных, значит, так же легко уязвимых, как зеленые новички. Я должен был отправиться в лиотонскую столицу, у меня выхода другого не было! Здесь какая-никакая, а все-таки община. Ну, потерпел бы я пару годков презрительные фырканья и колкости насчет моей внешности, зато восстановил бы мою тонкую душевную структуру, погрелся бы немного у чужого очага. А затем, кстати, Орден к тому времени закончил бы гонения на нашего брата, отправился бы я вновь в какой-нибудь маленький городок и обосновался бы там с новообращенными, подобранными еще тщательнее, чем прежде. В Дукабесе я изгоев пригревал, тех, кто где-то в другом месте нашкодил, а в будущем я этой ошибки не повторю: только новички, только мои, вот и получит толстый, уродливый, гнусный торгаш Кор то, чего так долго добивался: уважение, преданность других, ну и, конечно же, власть со златом.
Только вот в чем проблема: планы – это какая-то особая реалия, Вулак ее раздери, никогда не совпадающая с действительностью. В общем, не мудрствуя лукаво, все мои планы пошли кобыленке под хвост, притом из-за тупости и ограниченности этих самых, как ты изволил выразиться, «влиятельных дружков», зажравшихся идиотов, стремящихся к нескольким килограммам злата на голове в форме лиотонской короны. Не верю я в заговорщиков, на моем веку еще ни один заговор не увенчался успехом! Переворот – да, дело хорошее, а когда трое-четверо интриганов хотят власть захватить, да еще не побренчав при этом оружием, остается ждать лишь беды. Одним словом, в башке у Самвила наметился огромный отрыв от действительности, делать мне рядом с ним нечего… Что же касается девицы, которая так ладно с герцогом спелась, ее я просто боюсь. Тварь та еще: силы ее огромны, а умишко слабоватый, бабский! Того и гляди, начнет буйствовать, как новообращенный вампир, перейдет границу дозволенного, а там и от рыцарей-борцов со скверной бегать придется, и от королевской челяди, и от людишек простых. Вот и выходит, что должен я к тебе примкнуть. Просто сбежать мне сейчас вряд ли Самвил позволит: найдет и затравит, как лиса-пожирателя кур. Ты с «небесными» братушками-ребятушками, конечно, тоже не в ладах, но у союза с тобой больше преимуществ, нежели угроз. Я купец, я оценивать положение дел умею. Во-первых, королям всех государств на тебя глубоко наплевать, ты на их казну да короны не заришься. Во-вторых, ты отменный бегун, вон уже сколько лет самого Меруна за нос водишь и из всех ловушек ускользаешь, таким изящным маневрам и поучиться не грех. И в-третьих, самое важное, ты умнее и сильнее Самвила вместе со всей его челядью и девицей в придачу. Только не говори, что я тебя переоцениваю, мне об этом не только башка говорит, но и чутье кричит.
Вот я те свою позицию и изложил, а дальше тебе уж решать: берешь ли меня в дружки или побрезгуешь с кровососом якшаться? Обратно тя я уж не потащу, извини, после того, что я с людишками Кено сотворил, мне обратно дороги нет…
* * *
– Кено жив? – спросил Вебалс, внимательно выслушав исповедь голого, но уже высохшего кровососа.– Шустрый гад, – произнес Кор вместо прямого ответа.
– Ох, как мне надоел этот старик, – прошептал Вебалс, размышляя о чем-то своем, непосредственно не относящемся к данному разговору, но связанном со старым, пронырливым «лисом». – Путы-то развяжи!
– Сначала решение, потом веревки! Извини, за жизнь свою чуток опасаюсь, уж больно я рьяно тя под зад недавно пинал… Скажешь «нет», пойму, но освобождаться самому придется, а я пока далеко убежать успею.
– Да, согласен я, согласен, слово даю! Давай развязывай, чудак непонятливый! – проворчал Вебалс, уже давно, еще в середине вампирской исповеди принявший решение.
Кор был вспыльчив, но разумен. Его расчетливость и то, что он знал, но не договаривал, были самыми надежными гарантами от предательства. Такие, как Самвил и Октана, не помнят добрых дел, используют союзников, а затем избавляются от них. Такие же, как Вебалс, на память не жалуются, использовать – используют, но и попутно дают возможность кое-чему от них научиться.
Клясть горькую судьбинушку может каждый, а вот исправлять ее пакостные делишки дано далеко не всем. Марвет отдавал себе отчет, в какую опасную историю угодил, ведь если рыцари Ордена не убили вампира, а тайно заслали его в столицу, значит, дельце попахивало большой политикой, от которой ветеран всегда сторонился. Но тем не менее на успокоение себя путем ругательств и крушения мебели во временном пристанище сотник потратил чуть более получаса, потом взял себя в руки и отправился выполнять указания впутавшего его в грязное дело Меруна.
Перво-наперво Марвет отправился на бойню и, к удивлению угрюмых мясников, попросил нацедить два полных бурдюка крови. Конечно, не обошлось без вопросов, притом заданных в весьма резкой форме. Четверо, не менее широкоплечих мужиков, чем он сам, встали полукругом и принялись дерзить, полагаясь на свои крепкие кулаки, отъевшиеся, толстые животы, придающие им солидность, численный перевес и само собой огромные, окровавленные топоры в могучих, волосатых ручищах. Марвет не подумал отвечать на их хамоватые по форме, но вполне разумные по содержанию вопросы. Сколько привыкший продумывать линию своего поведения ветеран ни размышлял по дороге на бойню, но так и не смог изобрести правдоподобной истории, объясняющей странное желание прикупить поросячью кровь. Действительно, товар был крайне необычным, примерно таким же неходовым, как воробьиные клювики и мышиные лапки. В своей инструкции Мерун мог бы подбросить Марвету парочку подходящих идей, но поленился, схалтурил, а теперь ему, уважаемому жителю города Лютена, приходилось выходить из положения, выдумывая байки на ходу.
Воображение подвело, достоверной истории не сложилось в непривычной к вранью голове, поэтому Марвет стал действовать по старинке, как ему было привычней, то есть делая упор не на словоблудство, а на грубую физическую силу с легким добавлением армейской смекалки и мясодельнической экзотики. Не став обнажать меч (к чему утруждать себя долгой возней, когда под рукой находился куда более подходящий для данного боя инструмент?), Марвет сорвал с крюка уже очищенную от внутренностей свиную тушу и закрутил ее над головой, не подпуская к себе мужиков с топорами, отбивая вдруг полетевшие со столов тесаки и нанося редкие, но меткие удары свиными копытцами и внушительным пятаком по головам противников. Мясники хоть и умели хорошо рубить и разрубать, но вот защищаться их никто не научил. Уже на второй минуте скоротечного боя Марвет остался один на один с высоким, обросшим, как дикий хряк, бородачом тридцати – тридцати пяти лет. Один отбросил топор, другой кинул под ноги изрядно порубленную в бою тушу, а затем великаны, как и подобает людям их комплекции и физической силы, сошлись в честной драке на кулаках. Первый удар мясника старый солдат пропустил. Огромный кулак врезался в левое ухо и слегка оглушил, но только слегка… Уже через миг мощный, короткий удар правой из-под низа раскрасил лицо противника под стать его же фартуку, то есть в грязно-бордовый цвет. Бородач покачался с секунду и упал, не крича, не стеная, молча и даже не прикрыв разбитое лицо руками.
Сцеживать кровь пришлось самому. С этой задачей сотник тоже довольно легко справился, а вот отчистить по возвращении одежду от пятен запекшейся крови ему не удалось. Наверное, сказалось отсутствие опыта, когда он служил, то после боя отчищал только оружие. На пятна крови на помятых и порубленных доспехах ни командиры, ни товарищи не обращали внимания: кровь сама отсыхала или намертво впитывалась в ткань. В парадах его привыкший к передовой отряд никогда не участвовал, а в солдатской среде рассуждали так: чем больше вражеской крови на твоих одеждах, тем почетнее, лишь бы кольчуга не проржавела. К счастью, заляпанное барахло было не казенной формой, которую при оказии, то бишь при посещении отряда каким-нибудь изнеженным брюзгой-вельможей, приходилось зачищать до дыр.
Вернувшись после удачного, хоть и трудного похода на бойню, ветеран сразу отнес бурдюки с кровью в подвал и оставил там заодно и грязную одежду, благо, что в походной котомке имелась хоть не первой свежести, но все же не очень заношенная рубаха. Небрежно засунув в карман туго набитый кошель (Мерун в отличие от королевских чинуш на накладные расходы не скупился) и с трудом запихнув в суму ларь со склянками, чуть не позабытый под половицей, Марвет снова отправился в путь, на этот раз в направлении находившегося поблизости рынка. Во-первых, солдат хотел утолить проснувшийся после разминки на бойне голод, во-вторых, ему нужно было прикупить кое-какое снаряжение. Хоть Наставник Ордена и утверждал, что стоит ему лишь выпить мерзко пахнувшую жидкость из склянки, и кровососущая девица его не заметит, в такое чудо Марвету почему-то очень слабо верилось.
По дороге, уже возле самых торговых лотков, его остановил патруль королевской стражи, но на этот раз обошлось без мордобоя. Выслушав довольно грубое и язвительное замечание стражников, что такой деревенщине, как он, с мечом, как и с прочим оружием, ходить не положено, сотник молча вытащил из-за голенища сапога верительную грамоту с личной печатью и подписью герцога Анварса, бывшего ранее и действующего ныне маршала лиотонской армии, и также, не произнося ни слова, вручил ее обомлевшему капралу.