Пока Второе земское ополчение собиралось с силами, лидеры Первого земского ополчения вместе с казаками признали своим царем Дмитрия Псковского, так называемого Псковского вора, и целовали крест ему на верность. Правда, их верность этому царю Дмитрию ненадолго понадобилась, так как уже в мае 1612 г. в результате заговора он был убит псковичами при попытке заполучить его казаками Александра Лисовского.
Все эти события торопили выступление нижегородского ополчения на Москву. Для призвания воинов еще в феврале были направлены по городам грамоты, в которых говорилось о положении страны, о необходимости сплотиться всем защитникам православной веры для освобождения Московского государства от воров и иноземцев, а до этого без всей земли царя не выбирать, а также о том, что после отъезда большинства дворян и детей боярских из лагеря под Москвой оставшиеся хотят на царство панну Марину с «законопреступным сыном ее». Далее в грамоте говорилось:
Все города поволжские встречали его хлебом с солью, а местные ратники присоединялись к ополчению, лишь Кострома с воеводой Иваном Шереметевым, родственником бояр Романовых, закрыла перед ним ворота города. Воевода решил сохранить присягу царю Владиславу и отказался пустить ополчение в город, но костромичи подняли бунт и, связав своего воеводу, открыли князю Пожарскому городские ворота. В начале апреля войско добралось до Ярославля, пройдя не более 500 км за 40 дней. Здесь князь Д.М. Пожарский с Кузьмой Мининым создали Временное земское правительство с подчиненными ему Поместным, Монастырским, Разрядным приказами, Казанским дворцом, Новгородской четвертью и Денежным двором. В Ярославле начали чеканить монету с изображением царя Федора Ивановича, которого в России все чтили и признавали как последнего законного царя из рода Рюриковичей. Князь Пожарский тоже был Рюрикович, с родословной не хуже князей Шуйских, видимо, это и хотел он подчеркнуть чеканкой монеты.
Создание Временного правительства и приказов, обустройство жизни этих государственных институтов в Ярославле, налаживание связей с городами севера России, сбор налогов, а также продовольствия и фуража для войска – все эти объективные причины надолго задержали продвижение ополчения к Москве. Но были и субъективные причины, которые сводились к вопросу: кого ополчение шло спасать в Москве? В более поздние времена была принята версия, что московские бояре, дворянство и земство, в том числе и члены московского правительства, находились в Кремле в качестве пленников польско-литовского гарнизона. Так было выгодно Дому Романовых, поскольку два представителя этого рода, принявшие присягу Владиславу – боярин Иван Никитич Романов и его племянник, стольник Михаил Федорович Романов, будущий царь – находились в Кремле. Но в то время так считать не могли, большинство россиян находилось в осаде вместе с поляками, литовцами и немцами по собственной воле, вместе с ними защищаясь от многочисленных мятежников. Спасать их князю Д.М. Пожарскому и К. Минину не было никакого резона.
В Кремле как бы под домашним арестом содержался патриарх Гермоген, рассылавший свои грамоты по российским городам, в том числе и в Нижний Новгород, и вроде бы по его призыву создавалось Второе земское ополчение. Но именно в это время дошли до Ярославля сведения о его смерти 17 февраля 1612 г. Считается, что он отказался написать грамоту Нижегородскому ополчению о нежелательности их присутствия в Москве, за что поляки велели уморить его голодом. Конечно, вряд ли полковник Гонсевский испытывал какой-либо трепет перед российским первосвященником, но осажденные все без исключения в это время голодали из-за отсутствия возможности доставить продовольствие в Кремль. Так что делать для патриарха исключение, когда всем остальным осажденным приходилось есть собак и кошек, поляки, стремившиеся выжить и дождаться помощи из Польско-Литовской республики, не стали бы.
Заключать союзное соглашение с Дмитрием Трубецким и Иваном Заруцким Дмитрию Пожарскому явно не хотелось, но и ссориться с ними было тоже не выгодно. К Москве надо было подступать, когда появится ясность с двумя первыми фигурами государства – царя и патриарха. Но если с выбором патриарха было понятно, так как круг претендентов был ограничен, то выбор царя представлял большую проблему: отринув польского Владислава, оставалось делать ставку на шведского Карла-Филиппа, но он был уже приглашен Первым земским ополчением и Новгородом, значит, не годился в претенденты для Второго земского ополчения, а все свои знатные бояре в Кремле или в Литве, что тоже являлось преградой для их выбора. Правда, оставался лидер Нижегородского ополчения князь Д.М. Пожарский, и он был явно не прочь занять московский престол, но для этого требовалось время.
Местом для возможного сбора земского собрания был определен Суздаль, занятый, однако, отрядом Андрея Просовецкого. Только в апреле 1612 г. к городу подошло войско с Романом Петровичем Щепой-Пожарским и казаки, не вступая в сражение, ушли оттуда. Аналогично развивались события и в других городах, к которым были направлены отряды Нижегородского ополчения: так, к концу мая были освобождены от казаков Переяславль-Залесский, Пошехонье, Кашин, Торжок, Владимир, Углич. Теперь территория, контролируемая князем Д.М. Пожарским, стала довольно значительной и непосредственно приближенной к Москве. На ростовский митрополичий престол вернулся Кирилл, которого с этой должности снял в 1605 г. царь Дмитрий, назначив ростовским митрополитом Филарета Романова. Все предпосылки к созыву земского собрания были налицо, но другие действующие лица российской трагедии не могли допустить такого хода развития событий. На князя Д.М. Пожарского было совершено покушение, якобы организованное лидерами Первого земского ополчения. Так это было или иначе, но это придало еще большую популярность князю в народе.
В Кракове польский король Сигизмунд и вельможные паны понимали, что если сейчас не помочь московскому гарнизону, то погибнет не только он, но и сама идея присоединения России к Польско-Литовской республике. На помощь полковнику Александру Гонсевскому из Литвы выступил гетман Ян-Карл Ходкевич, прославившийся своими победами над шведами. Польско-литовское войско в июле 1612 г. двинулось к Москве и вскоре остановилось в селе Рогачево, в 80 км на северо-западе от столицы. Еще по дороге от Смоленска войско гетмана несло потери, так как, увидев, что в разоренной стране грабить некого и нечего, многие волонтеры вернулись назад, и теперь под Москвой это войско не представляло большой угрозы для Первого и Второго земских ополчений.
Гетман Ходкевич предпринял шаги, чтобы окончательно рассорить лидеров ополчений, подослав своих людей к боярину Ивану Заруцкому с предложением перейти на его сторону на определенных условиях. Однако это предприятие было открыто, лазутчики казнены, а Иван Мартынович Заруцкий 28 июля 1612 г. бежал со своими приближенными в Коломну к царице Марине, с которой затем ушел в Астрахань. Затея гетмана удалась не полностью, но и того, что получилось, хватило для беспрепятственного прохода польско-литовского войска в Москву. В результате в Кремле был заменен гарнизон вновь прибывшими воинами, полковник Александр Гонсевский покинул Москву, а полковник Николай Струсь занял его место. Н.И. Костомаров утверждает, что эта замена произошла по требованию полковника Струся: «Тут начались переговоры и споры. Струсь требовал, чтобы Гонсевский сложил с себя звание начальника Москвы и уступил ему, Ходкевич стал защищать Гонсевского и считал требование Струся оскорблением заслугам Гонсевского. Но сам Гонсевский рассудил, что честь невелика оставаться в столице и благоразумнее будет уступить ее сопернику, который безрассудно домогался этой чести» [30, 743].
Полковник Николай Струсь приходился племянником ново-поставленному воеводе смоленскому Якубу Потоцкому, соперничавшему с гетманом Ян-Карлом Ходкевичем и не желавшему, чтобы тому досталась слава освободителя Москвы. После замены кремлевского гарнизона гетман Ходкевич отвел свое войско от Москвы и распустил небольшие отряды для сбора продовольствия для осажденных, которые в основном проводили сбор в северных районах России, где неизбежно сталкивались со шведами. Гетман считал важным продержаться московскому гарнизону до зимы, когда должен был прибыть сам король с подмогой и деньгами для оплаты службы воинов. Но в августе от пойманного лазутчика узнали, что к Москве двигается Нижегородское ополчение. Чтобы не допустить штурма Кремля, туда же направил свое войско и гетман Ходкевич. Вот только князь Пожарский опередил гетмана и 20 августа 1612 г. разбил свой лагерь против Арбатских ворот.
Второе ополчение принципиально не хотело становиться вместе с Первым ополчением, что, конечно, задевало и огорчало боярина, князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого. Впоследствии Второе ополчение заняло позиции от Петровских ворот до Алексеевской башни на Москве-реке. В то же время казаки Первого ополчения занимали восточную сторону Белого города и Замоскворечье.
Через день к Москве подошло войско гетмана Ходкевича, усиленное новыми отрядами князя Корецкого, полковника Невяровского, Граевского и Млоцкого, пришедшими из Смоленска, а также восемью тысячами казаков с атаманом Шираем во главе. Присланное королем подкрепление доставило гетману несколько сот возов с продовольственными и воинскими запасами, которые требовалось доставить осажденному гарнизону Московского кремля. Вот только операция по доставке этих запасов в Кремль полностью провалилась.
Расчет гетмана был построен на отсутствии взаимопомощи войск князей Пожарского и Трубецкого, именно поэтому он повел свое войско на прорыв блокады Кремля на стыке Первого и Второго ополчений. Им удалось с боями добраться до церкви св. Климента папы римского на Пятницкой, где сумели захватить небольшой острог, куда завезли 400 возов. Здесь и закончилась операция по доставке продовольствия в Кремль для московского правительства и польско-литовского гарнизона. Славу этого разгрома прорывающегося войска обычно приписывают действиям келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына и вдохновителя Нижегородского ополчения Кузьмы Минина: первый пообещал казакам князя Трубецкого отдать монастырскую казну за взятие острога с польскими запасами, а второй лично со своим племянником (убитым в этой операции) возглавил атаку трех сотен дворян Яна Хмелевского, перешедшего на службу к князю Пожарскому. Казаки, поверив обещанию келаря, в пьяном угаре с криками «Сергиев!» бросились на поляков, защищавших острог с ввезенными туда возами, и через несколько часов кровопролитного боя сумели отбить эти 400 возов с продовольствием. А отряду Минина удалось расстроить подготовку поляков для переправы через Москву-реку.
После такой неудачи гетману Ходкевичу оставалось только отвести остатки войска и возов с продовольствием к Воробьевым горам, однако он сумел найти возможность и доставить в Кремль письмо, в котором сообщал полковнику Струсю о своем отходе из Москвы для переформирования сил и сбора продовольствия и обещал вернуться через три недели. Польское войско 28 августа 1612 г. ушло в Вязьму, оставив московский гарнизон на произвол судьбы, продовольственное положение которого еще более ухудшилось из-за прорыва в Кремль полковника Невяровского с 300 польскими пехотинцами.
А победа ополчений над войском Ходкевича привела к примирению их предводителей, сумевших организовать совместные действия по окончательному блокированию Кремля. Вскоре, однако, казаки вновь стали бунтовать и требовать обещанных князем Трубецким денег за службу, а также келарем Палицыным за взятие польского обоза. Но денег ни в княжеской, ни в монастырской казне не было, предводителям еще удавалось рассчитаться с дворянами, которым передавались, хотя бы на бумаге, новые поместья, а вот платить казакам было нечем. Все, что смог сделать Авраамий Палицын с архимандритом Троицкого монастыря Дионисием, так это собрать и передать в залог казакам на тысячу рублей церковные облачения, вышитые золотом. Считается, что расчувствовавшиеся православные казаки отказались принять этот залог и обещали стойко перенести все тяготы, связанные с длительной осадой Кремля. И хотя финансовое положение Второго ополчения было несколько лучше, но, чтобы надолго удержать в повиновении войско, его было явно недостаточно.
Пытаясь завершить кампанию по освобождению Москвы от польско-литовского гарнизона, лишив при этом московское правительство князя Мстиславского какой-либо власти, князь Пожарский решил расстроить единство польских и литовских командиров, обратившись с предложением о почетной капитуляции не к руководителю гарнизона полковнику Николаю Струсю, а к полковникам Страбинскому и Будзиле, а также ротмистрам, казакам и гайдукам.
В этих условиях никто не мог поручиться за жизнь соседа, те, кто не мог далее терпеть такой голод, перелезали через крепостные стены и сдавались в плен. Некоторым повезло: их накормили и отправили к кремлевским стенам уговаривать товарищей сдаться, а попавшие к казакам перебежчики были поголовно изрублены на части.
Однако и в таких условиях кремлевский гарнизон находил силы к сопротивлению и пресекал попытки осаждавших сделать подкопы под крепостными стенами. Конечно, долго так не могло продолжаться, и когда казаки князя Трубецкого 22 октября решились на приступ Китай-города, то защищать его было некому, последние защитники его ушли в сам Кремль. Чтобы сохранить хоть какие-то остатки пищи для гарнизона, полковник Струсь выпустил из Кремля находившихся там женщин и детей. Князю Пожарскому и Минину с трудом удалось сохранить жизнь этим боярским женам и детям, защитив их от разъяренных казаков, желавших как минимум ограбить людей. Дальнейшее сопротивление было бесполезным, и осажденные это понимали, даже несмотря на стойкость некоторых членов московского правительства, среди которых выделялся Федор Андронов, понимавший, что в отличие от бояр и польско-литовских полковников, его, скорее всего, в плену ожидала смерть. Поэтому начались переговоры о сдаче московского гарнизона царя Владислава вождям ополчений, в результате договорились единственно о том, что всем осажденным будет сохранена жизнь.
24 октября 1612 г. через Троицкие ворота Кремля были выпущены бояре и русские люди, в том числе руководитель московского правительства князь Федор Иванович Мстиславский, князь Иван Михайлович Воротынский, боярин Иван Никитич Романов с племянником Михаилом Федоровичем, будущим царем России, а пока еще верным слугой царю Владиславу. Несмотря на стремление казаков расправиться с этими высокородными пленниками, князю Пожарскому удалось вывести их в свой лагерь.
На следующий день были отворены все кремлевские ворота, через которые во главе со священнослужителями в Кремль вошли войска ополчений Пожарского и Трубецкого, где в Успенском соборе был отслужен благодарственный молебен. Польско-литовский гарнизон, побросав оружие, дожидался на площади своей участи. Предварительно изъяв у них все, представлявшее какую-либо ценность, чтобы расплатиться с казаками, пленных поделили между двумя ополчениями: доставшиеся князю Пожарскому остались живы, их развезли по разным городам России, а попавшие в плен к князю Трубецкому были почти поголовно умерщвлены казаками. Правда, судьба сосланных в различные города поляков и литовцев была тоже незавидной, так в Галиче толпа расправилась с пленными из роты Будзилы, в Унже то же самое произошло с пленными из роты Стравинского. А вот пленным из роты Талафуса повезло больше: их освободил отряд запорожских казаков, которые с целью грабежа достигли Соли Галицкой. Польских и литовских офицеров отдельно от рядовых солдат посадили в острог в Нижнем Новгороде, что вероятно и спасло их от самосуда народной толпы. Правда, Осип Будзила, уже будучи освобожденным из плена по Деулинскому миру в 1619 г., сообщал о намерении местных властей утопить их всех в Волге и о заступничестве за них князя Дмитрия Пожарского.
В это время польский король Сигизмунд III с сыном, московским царем Владиславом, направлялись вместе с войском к Москве, весть о сдаче московского гарнизона дошла до них на пути из Вязьмы в Волоколамск. Понимая, что штурмовать Москву малыми силами, с которыми он пришел в Россию, бессмысленно, король в конце ноября, не решившись зимовать в Вязьме, ушел в Польшу. Тем не менее его появление вместе с царем Владиславом на близких подступах к Москве отодвинуло начало выборов нового царя и не потому, что временное правительство боялось захвата поляками столицы, а потому, что не знало, как к царю Владиславу, прибывшему на свой престол, отнесется русский народ.
Только после ухода польского войска с территории России во второй половине декабря оповестили о созыве земских представителей для выборов царя. По каким-то причинам, не дошедшим до потомков, декабрьский земский съезд выборщиков оказался недееспособным, и тогда был назначен новый созыв земства на март месяц. Вероятнее всего, это произошло из-за отсутствия московских бояр, которые после исхода из Кремля бросились в свои отчины, чтобы откормиться, да и ради собственной безопасности: с глаз долой от своих победителей. Но на этот раз съезд, видимо, начал работать еще в феврале, не дожидаясь выборщиков от всех городов и волостей.
Документы, сохранившиеся от этого времени, не дают возможности представить, как развивались события на этом соборе, но 7 февраля 1613 г. в московские цари был предъизбран шестнадцатилетний сотник Михаил Федорович Романов. Окончательное избрание или оглашение оного должно было произойти 21 февраля того же года, но вот подписан документ чисто по-русски: «одно лицо подписывалось за нескольких, не перечисляя их поименно, а только означая общим именем “тулян”, “серпьян”, “чебоксарцев” и т. д.» [44, 536]. С.Ф. Платонов сообщает, что на документе об избрании стоят подписи представителей от 50 городов и уездов, а всего при этом 277 подписей, что существенно меньше, чем должно было быть. Известный историк, рассматривая эти события, подмечает, что от Нижнего Новгорода подписались только четверо, хотя по достоверным сведениям от этого города были избраны три священника, один дьяк, два стрельца и 13 посадских представителей, не считая представителей дворянства. Если сопоставить такое представительство от одного города, то можно представить, какое могло быть количество выборщиков царя на этом соборе. Почему не дождались полного кворума избирателей или, не захотев ждать их явки к обусловленному сроку, воспользовались каким-то для этого удобным моментом, осталось неясным. Известно только, что на съезде выборщиков было решено не избирать в московские цари представителей иностранных держав, т. е. уже избранного царя Владислава и предлагаемого ранее некоторой частью Первого ополчения шведского принца Карла-Филиппа, а также не предлагать правления царицы Марины и ее сына Ивана.
Все эти события торопили выступление нижегородского ополчения на Москву. Для призвания воинов еще в феврале были направлены по городам грамоты, в которых говорилось о положении страны, о необходимости сплотиться всем защитникам православной веры для освобождения Московского государства от воров и иноземцев, а до этого без всей земли царя не выбирать, а также о том, что после отъезда большинства дворян и детей боярских из лагеря под Москвой оставшиеся хотят на царство панну Марину с «законопреступным сыном ее». Далее в грамоте говорилось:
«Но теперь мы, Нижнего Новгорода всякие люди, сославшись с Казанью и со всеми городами понизовыми и поволжскими, собравшись со многими ратными людьми… идем все головами своими на помощь Московскому государству, да к нам же приехали в Нижний из Арзамаса смольняне, дорогобужцы и вятчане и других многих городов дворяне и дети боярские. И мы всякие люди Нижнего Новгорода, посоветовавшись между собою, приговорили животы свои и домы с ними разделить, жалованье им и подмогу дать и послать их на помощь Московскому государству.Выступление ополчения началось после дошедшего до Нижнего Новгорода известия о том, что казаки под руководством Андрея Просовецкого направляются к Ярославлю, пытаясь опередить войско Пожарского и овладеть городом. Чтобы не позволить казакам занять Ярославль, туда спешно был направлен с небольшим отрядом князь Д.П. Лопата-Пожарский, который без боя занял город, где воеводой был боярин Андрей Куракин, так что казакам пришлось возвращаться, ведь брать штурмом укрепленный город им было не по силам. Сам Д.М. Пожарский с основными силами ополчения, не спеша, вышел из Нижнего Новгорода 23 февраля 1612 г.
И вам бы, господа, помнить свое крестное целование, что нам против врагов наших до смерти стоять: идти бы теперь на литовских людей всем вскоре. Если вы, господа, дворяне и дети боярские, опасаетесь от казаков какого-нибудь налогу или каких-нибудь воровских заводов, то вам бы никак этого не опасаться. Как будем все верховые и понизовые города в сходу, то мы всею землею о том совет учиним и дурна никакого ворам делать не дадим…
Как будем все понизовые и верховые города в сходе вместе, мы всею землею выберем на Московское государство государя, кого нам Бог даст.
Мы, всякие люди Нижнего Новгорода, утвердились на том и в Москву к боярам и ко всей земле писали, что Маринки и сына ее, и того вора, который стоит под Псковом, до смерти своей в государи на Московское государство не хотим, точна так же и литовского короля» [71, 542].
Все города поволжские встречали его хлебом с солью, а местные ратники присоединялись к ополчению, лишь Кострома с воеводой Иваном Шереметевым, родственником бояр Романовых, закрыла перед ним ворота города. Воевода решил сохранить присягу царю Владиславу и отказался пустить ополчение в город, но костромичи подняли бунт и, связав своего воеводу, открыли князю Пожарскому городские ворота. В начале апреля войско добралось до Ярославля, пройдя не более 500 км за 40 дней. Здесь князь Д.М. Пожарский с Кузьмой Мининым создали Временное земское правительство с подчиненными ему Поместным, Монастырским, Разрядным приказами, Казанским дворцом, Новгородской четвертью и Денежным двором. В Ярославле начали чеканить монету с изображением царя Федора Ивановича, которого в России все чтили и признавали как последнего законного царя из рода Рюриковичей. Князь Пожарский тоже был Рюрикович, с родословной не хуже князей Шуйских, видимо, это и хотел он подчеркнуть чеканкой монеты.
Создание Временного правительства и приказов, обустройство жизни этих государственных институтов в Ярославле, налаживание связей с городами севера России, сбор налогов, а также продовольствия и фуража для войска – все эти объективные причины надолго задержали продвижение ополчения к Москве. Но были и субъективные причины, которые сводились к вопросу: кого ополчение шло спасать в Москве? В более поздние времена была принята версия, что московские бояре, дворянство и земство, в том числе и члены московского правительства, находились в Кремле в качестве пленников польско-литовского гарнизона. Так было выгодно Дому Романовых, поскольку два представителя этого рода, принявшие присягу Владиславу – боярин Иван Никитич Романов и его племянник, стольник Михаил Федорович Романов, будущий царь – находились в Кремле. Но в то время так считать не могли, большинство россиян находилось в осаде вместе с поляками, литовцами и немцами по собственной воле, вместе с ними защищаясь от многочисленных мятежников. Спасать их князю Д.М. Пожарскому и К. Минину не было никакого резона.
В Кремле как бы под домашним арестом содержался патриарх Гермоген, рассылавший свои грамоты по российским городам, в том числе и в Нижний Новгород, и вроде бы по его призыву создавалось Второе земское ополчение. Но именно в это время дошли до Ярославля сведения о его смерти 17 февраля 1612 г. Считается, что он отказался написать грамоту Нижегородскому ополчению о нежелательности их присутствия в Москве, за что поляки велели уморить его голодом. Конечно, вряд ли полковник Гонсевский испытывал какой-либо трепет перед российским первосвященником, но осажденные все без исключения в это время голодали из-за отсутствия возможности доставить продовольствие в Кремль. Так что делать для патриарха исключение, когда всем остальным осажденным приходилось есть собак и кошек, поляки, стремившиеся выжить и дождаться помощи из Польско-Литовской республики, не стали бы.
Заключать союзное соглашение с Дмитрием Трубецким и Иваном Заруцким Дмитрию Пожарскому явно не хотелось, но и ссориться с ними было тоже не выгодно. К Москве надо было подступать, когда появится ясность с двумя первыми фигурами государства – царя и патриарха. Но если с выбором патриарха было понятно, так как круг претендентов был ограничен, то выбор царя представлял большую проблему: отринув польского Владислава, оставалось делать ставку на шведского Карла-Филиппа, но он был уже приглашен Первым земским ополчением и Новгородом, значит, не годился в претенденты для Второго земского ополчения, а все свои знатные бояре в Кремле или в Литве, что тоже являлось преградой для их выбора. Правда, оставался лидер Нижегородского ополчения князь Д.М. Пожарский, и он был явно не прочь занять московский престол, но для этого требовалось время.
Местом для возможного сбора земского собрания был определен Суздаль, занятый, однако, отрядом Андрея Просовецкого. Только в апреле 1612 г. к городу подошло войско с Романом Петровичем Щепой-Пожарским и казаки, не вступая в сражение, ушли оттуда. Аналогично развивались события и в других городах, к которым были направлены отряды Нижегородского ополчения: так, к концу мая были освобождены от казаков Переяславль-Залесский, Пошехонье, Кашин, Торжок, Владимир, Углич. Теперь территория, контролируемая князем Д.М. Пожарским, стала довольно значительной и непосредственно приближенной к Москве. На ростовский митрополичий престол вернулся Кирилл, которого с этой должности снял в 1605 г. царь Дмитрий, назначив ростовским митрополитом Филарета Романова. Все предпосылки к созыву земского собрания были налицо, но другие действующие лица российской трагедии не могли допустить такого хода развития событий. На князя Д.М. Пожарского было совершено покушение, якобы организованное лидерами Первого земского ополчения. Так это было или иначе, но это придало еще большую популярность князю в народе.
В Кракове польский король Сигизмунд и вельможные паны понимали, что если сейчас не помочь московскому гарнизону, то погибнет не только он, но и сама идея присоединения России к Польско-Литовской республике. На помощь полковнику Александру Гонсевскому из Литвы выступил гетман Ян-Карл Ходкевич, прославившийся своими победами над шведами. Польско-литовское войско в июле 1612 г. двинулось к Москве и вскоре остановилось в селе Рогачево, в 80 км на северо-западе от столицы. Еще по дороге от Смоленска войско гетмана несло потери, так как, увидев, что в разоренной стране грабить некого и нечего, многие волонтеры вернулись назад, и теперь под Москвой это войско не представляло большой угрозы для Первого и Второго земских ополчений.
Гетман Ходкевич предпринял шаги, чтобы окончательно рассорить лидеров ополчений, подослав своих людей к боярину Ивану Заруцкому с предложением перейти на его сторону на определенных условиях. Однако это предприятие было открыто, лазутчики казнены, а Иван Мартынович Заруцкий 28 июля 1612 г. бежал со своими приближенными в Коломну к царице Марине, с которой затем ушел в Астрахань. Затея гетмана удалась не полностью, но и того, что получилось, хватило для беспрепятственного прохода польско-литовского войска в Москву. В результате в Кремле был заменен гарнизон вновь прибывшими воинами, полковник Александр Гонсевский покинул Москву, а полковник Николай Струсь занял его место. Н.И. Костомаров утверждает, что эта замена произошла по требованию полковника Струся: «Тут начались переговоры и споры. Струсь требовал, чтобы Гонсевский сложил с себя звание начальника Москвы и уступил ему, Ходкевич стал защищать Гонсевского и считал требование Струся оскорблением заслугам Гонсевского. Но сам Гонсевский рассудил, что честь невелика оставаться в столице и благоразумнее будет уступить ее сопернику, который безрассудно домогался этой чести» [30, 743].
Полковник Николай Струсь приходился племянником ново-поставленному воеводе смоленскому Якубу Потоцкому, соперничавшему с гетманом Ян-Карлом Ходкевичем и не желавшему, чтобы тому досталась слава освободителя Москвы. После замены кремлевского гарнизона гетман Ходкевич отвел свое войско от Москвы и распустил небольшие отряды для сбора продовольствия для осажденных, которые в основном проводили сбор в северных районах России, где неизбежно сталкивались со шведами. Гетман считал важным продержаться московскому гарнизону до зимы, когда должен был прибыть сам король с подмогой и деньгами для оплаты службы воинов. Но в августе от пойманного лазутчика узнали, что к Москве двигается Нижегородское ополчение. Чтобы не допустить штурма Кремля, туда же направил свое войско и гетман Ходкевич. Вот только князь Пожарский опередил гетмана и 20 августа 1612 г. разбил свой лагерь против Арбатских ворот.
Второе ополчение принципиально не хотело становиться вместе с Первым ополчением, что, конечно, задевало и огорчало боярина, князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого. Впоследствии Второе ополчение заняло позиции от Петровских ворот до Алексеевской башни на Москве-реке. В то же время казаки Первого ополчения занимали восточную сторону Белого города и Замоскворечье.
Через день к Москве подошло войско гетмана Ходкевича, усиленное новыми отрядами князя Корецкого, полковника Невяровского, Граевского и Млоцкого, пришедшими из Смоленска, а также восемью тысячами казаков с атаманом Шираем во главе. Присланное королем подкрепление доставило гетману несколько сот возов с продовольственными и воинскими запасами, которые требовалось доставить осажденному гарнизону Московского кремля. Вот только операция по доставке этих запасов в Кремль полностью провалилась.
Расчет гетмана был построен на отсутствии взаимопомощи войск князей Пожарского и Трубецкого, именно поэтому он повел свое войско на прорыв блокады Кремля на стыке Первого и Второго ополчений. Им удалось с боями добраться до церкви св. Климента папы римского на Пятницкой, где сумели захватить небольшой острог, куда завезли 400 возов. Здесь и закончилась операция по доставке продовольствия в Кремль для московского правительства и польско-литовского гарнизона. Славу этого разгрома прорывающегося войска обычно приписывают действиям келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына и вдохновителя Нижегородского ополчения Кузьмы Минина: первый пообещал казакам князя Трубецкого отдать монастырскую казну за взятие острога с польскими запасами, а второй лично со своим племянником (убитым в этой операции) возглавил атаку трех сотен дворян Яна Хмелевского, перешедшего на службу к князю Пожарскому. Казаки, поверив обещанию келаря, в пьяном угаре с криками «Сергиев!» бросились на поляков, защищавших острог с ввезенными туда возами, и через несколько часов кровопролитного боя сумели отбить эти 400 возов с продовольствием. А отряду Минина удалось расстроить подготовку поляков для переправы через Москву-реку.
После такой неудачи гетману Ходкевичу оставалось только отвести остатки войска и возов с продовольствием к Воробьевым горам, однако он сумел найти возможность и доставить в Кремль письмо, в котором сообщал полковнику Струсю о своем отходе из Москвы для переформирования сил и сбора продовольствия и обещал вернуться через три недели. Польское войско 28 августа 1612 г. ушло в Вязьму, оставив московский гарнизон на произвол судьбы, продовольственное положение которого еще более ухудшилось из-за прорыва в Кремль полковника Невяровского с 300 польскими пехотинцами.
А победа ополчений над войском Ходкевича привела к примирению их предводителей, сумевших организовать совместные действия по окончательному блокированию Кремля. Вскоре, однако, казаки вновь стали бунтовать и требовать обещанных князем Трубецким денег за службу, а также келарем Палицыным за взятие польского обоза. Но денег ни в княжеской, ни в монастырской казне не было, предводителям еще удавалось рассчитаться с дворянами, которым передавались, хотя бы на бумаге, новые поместья, а вот платить казакам было нечем. Все, что смог сделать Авраамий Палицын с архимандритом Троицкого монастыря Дионисием, так это собрать и передать в залог казакам на тысячу рублей церковные облачения, вышитые золотом. Считается, что расчувствовавшиеся православные казаки отказались принять этот залог и обещали стойко перенести все тяготы, связанные с длительной осадой Кремля. И хотя финансовое положение Второго ополчения было несколько лучше, но, чтобы надолго удержать в повиновении войско, его было явно недостаточно.
Пытаясь завершить кампанию по освобождению Москвы от польско-литовского гарнизона, лишив при этом московское правительство князя Мстиславского какой-либо власти, князь Пожарский решил расстроить единство польских и литовских командиров, обратившись с предложением о почетной капитуляции не к руководителю гарнизона полковнику Николаю Струсю, а к полковникам Страбинскому и Будзиле, а также ротмистрам, казакам и гайдукам.
«Нам ведомо, что вы, будучи в Кремле в осаде, терпите немерный голод и великую нужду и ожидаете день со дня своей погибели, а крепитесь потому, что Николай Струсь и московские изменники Федька Андронов с товарищи упрашивают вас, ради живота своего. Хотя Струсь учинился у вас гетманом, но он не может вас спасти. Сами видели, как гетман приходил и как от вас ушел со срамом и со страхом, а мы еще были тогда не со всеми силами. Объявляем вам, что черкасы, которые были с паном гетманом, ушли от него разными дорогами; дворяне и дети боярские, ржевичи, старичане и прочих ближних городов взяли в плен живьем пятьсот человек, а сам гетман с своим полком, с пехотой и служилыми людьми ушел в Смоленск 13-го сентября. В Смоленске нет ни души: все воротились с Потоцким на помощь гетману Жолкевскому, которого турки разбили. Королю Жигимонту приходится теперь о себе самом промышлять, кто бы его от турок избавил. Жолнеры Сапеги и Зборовского в Польше разорения чинят. Так вы не надейтесь, чтобы к вам кто-нибудь пришел на помощь. Все горе стало от неправды короля вашего Жигимонта и польских и литовских людей, нарушивших крестное целование. Вам бы в той неправде душ своих не губить и нужды такой и голову за них не терпеть. Присылайте к нам, не мешкайте; сохраните свои головы, а я беру вас на свою душу и всех ратных людей своих упрошу: кто из вас захочет в свою землю идти, тех отпустим без всякой зацепки, а которые сами похотят Московскому государству служить, тех пожалуем по достоинству; а кому из ваших людей не на чем будет ехать, или идти не в силах будет от голода, то как вы из города выйдете, мы прикажем навстречу таким выслать подводы» [30, 749].Но осажденные обещаниям князя Пожарского не поверили, горький опыт общения с московитами, которые, присягнув царю Владиславу, сами призвали поляков и литовцев в Москву для охраны правительства от возможных волнений горожан, не позволил им довериться новым обещаниям и, как показало будущее, были правы. Тем более что оставалась надежда на помощь королевского войска, с которым, несмотря на плотное кольцо осаждавших Кремль войск, они поддерживали сношения вплоть до середины октября, когда их положение стало просто невыносимым. Так что в середине сентября польские полковники могли еще с гордостью ответить отказом на все предложения князя Пожарского.
«Не новость, – писали они, – для вас лгать в своих писаниях: у вас нет стыда в глазах; присмотрелись мы на храбрость и мужество ваше! Московский народ самый подлейший в свете и по храбрости подобен ослам или суркам, которые только тем и обороняют себя, что в ямы прячутся. Видали мы своими глазами, как литовский гетман дал вам себя знать с малыми силами. Мы, ожидая счастливого прибытия государя нашего короля с сыном Владиславом, не умрем с голоду, а дождемся его и возложим царю Владиславу на главу венец вместе с верными его подданными, сохранившими данную ему присягу; а вам Господь Бог за кровопролитие и разорение Московского государства возложит на голову кару и каждый старший из вас пусть ожидает великой кары Божией над собою. Не пишите к нам ваших московских глупостей: не удастся вам ничего от нас вылгать; мы вам стен не закрываем, добывайте их, если они вам нужны, а царской земли шишами и блинниками не опустошайте: пусть хлоп идет к сохе, поп – к церкви, купец – на свой торг: здоровье будет царству. Не пиши нам сказок, Пожарский; мы лучше тебя знаем, что польский король усоветовал с сенатом, как довести до конца московское дело и укротить тебя, архимятежника. Не был нам турок страшен и не будет; и не только со своими негодяями и шишами, что у тебя теперь, но если бы к тебе пристало гораздо больше бунтовщиков таких, как ты, то и тогда не одолеешь ты нас при помощи Божией» [30, 750].Однако дождаться помощи от короля польско-литовскому гарнизону было не суждено, и в начале октября цены на продовольствие в осажденном Кремле достигли неимоверных величин: 100 злотых за четверть ржи, хлеб из лебеды стоил по три злотых за буханку, а четверть конского мяса – 120 злотых. К середине октября уже ни за какие деньги нельзя было достать ни хлеба, ни мяса животных. Н.И. Костомаров приводит страшные подробности наступившего голода среди осажденных москвитян, поляков и литовцев из дневника одного из них, сохраненных неким киевским мещанином Божком Балыкой: «Осажденные переели лошадей, собак, кошек, мышей; грызли разваренную кожу с обуви, с гужей, подпруг, ножен, поясов, с пергаментных переплетов книг, – и этого не стало; грызли землю, в бешенстве объедали себе руки, выкапывали из могил гниющие трупы, и съедено было, таким образом, до восьмисот трупов, и от такого рода пищи и от голода смертность увеличивалась» [30, 751].
В этих условиях никто не мог поручиться за жизнь соседа, те, кто не мог далее терпеть такой голод, перелезали через крепостные стены и сдавались в плен. Некоторым повезло: их накормили и отправили к кремлевским стенам уговаривать товарищей сдаться, а попавшие к казакам перебежчики были поголовно изрублены на части.
Однако и в таких условиях кремлевский гарнизон находил силы к сопротивлению и пресекал попытки осаждавших сделать подкопы под крепостными стенами. Конечно, долго так не могло продолжаться, и когда казаки князя Трубецкого 22 октября решились на приступ Китай-города, то защищать его было некому, последние защитники его ушли в сам Кремль. Чтобы сохранить хоть какие-то остатки пищи для гарнизона, полковник Струсь выпустил из Кремля находившихся там женщин и детей. Князю Пожарскому и Минину с трудом удалось сохранить жизнь этим боярским женам и детям, защитив их от разъяренных казаков, желавших как минимум ограбить людей. Дальнейшее сопротивление было бесполезным, и осажденные это понимали, даже несмотря на стойкость некоторых членов московского правительства, среди которых выделялся Федор Андронов, понимавший, что в отличие от бояр и польско-литовских полковников, его, скорее всего, в плену ожидала смерть. Поэтому начались переговоры о сдаче московского гарнизона царя Владислава вождям ополчений, в результате договорились единственно о том, что всем осажденным будет сохранена жизнь.
24 октября 1612 г. через Троицкие ворота Кремля были выпущены бояре и русские люди, в том числе руководитель московского правительства князь Федор Иванович Мстиславский, князь Иван Михайлович Воротынский, боярин Иван Никитич Романов с племянником Михаилом Федоровичем, будущим царем России, а пока еще верным слугой царю Владиславу. Несмотря на стремление казаков расправиться с этими высокородными пленниками, князю Пожарскому удалось вывести их в свой лагерь.
На следующий день были отворены все кремлевские ворота, через которые во главе со священнослужителями в Кремль вошли войска ополчений Пожарского и Трубецкого, где в Успенском соборе был отслужен благодарственный молебен. Польско-литовский гарнизон, побросав оружие, дожидался на площади своей участи. Предварительно изъяв у них все, представлявшее какую-либо ценность, чтобы расплатиться с казаками, пленных поделили между двумя ополчениями: доставшиеся князю Пожарскому остались живы, их развезли по разным городам России, а попавшие в плен к князю Трубецкому были почти поголовно умерщвлены казаками. Правда, судьба сосланных в различные города поляков и литовцев была тоже незавидной, так в Галиче толпа расправилась с пленными из роты Будзилы, в Унже то же самое произошло с пленными из роты Стравинского. А вот пленным из роты Талафуса повезло больше: их освободил отряд запорожских казаков, которые с целью грабежа достигли Соли Галицкой. Польских и литовских офицеров отдельно от рядовых солдат посадили в острог в Нижнем Новгороде, что вероятно и спасло их от самосуда народной толпы. Правда, Осип Будзила, уже будучи освобожденным из плена по Деулинскому миру в 1619 г., сообщал о намерении местных властей утопить их всех в Волге и о заступничестве за них князя Дмитрия Пожарского.
В это время польский король Сигизмунд III с сыном, московским царем Владиславом, направлялись вместе с войском к Москве, весть о сдаче московского гарнизона дошла до них на пути из Вязьмы в Волоколамск. Понимая, что штурмовать Москву малыми силами, с которыми он пришел в Россию, бессмысленно, король в конце ноября, не решившись зимовать в Вязьме, ушел в Польшу. Тем не менее его появление вместе с царем Владиславом на близких подступах к Москве отодвинуло начало выборов нового царя и не потому, что временное правительство боялось захвата поляками столицы, а потому, что не знало, как к царю Владиславу, прибывшему на свой престол, отнесется русский народ.
Только после ухода польского войска с территории России во второй половине декабря оповестили о созыве земских представителей для выборов царя. По каким-то причинам, не дошедшим до потомков, декабрьский земский съезд выборщиков оказался недееспособным, и тогда был назначен новый созыв земства на март месяц. Вероятнее всего, это произошло из-за отсутствия московских бояр, которые после исхода из Кремля бросились в свои отчины, чтобы откормиться, да и ради собственной безопасности: с глаз долой от своих победителей. Но на этот раз съезд, видимо, начал работать еще в феврале, не дожидаясь выборщиков от всех городов и волостей.
Документы, сохранившиеся от этого времени, не дают возможности представить, как развивались события на этом соборе, но 7 февраля 1613 г. в московские цари был предъизбран шестнадцатилетний сотник Михаил Федорович Романов. Окончательное избрание или оглашение оного должно было произойти 21 февраля того же года, но вот подписан документ чисто по-русски: «одно лицо подписывалось за нескольких, не перечисляя их поименно, а только означая общим именем “тулян”, “серпьян”, “чебоксарцев” и т. д.» [44, 536]. С.Ф. Платонов сообщает, что на документе об избрании стоят подписи представителей от 50 городов и уездов, а всего при этом 277 подписей, что существенно меньше, чем должно было быть. Известный историк, рассматривая эти события, подмечает, что от Нижнего Новгорода подписались только четверо, хотя по достоверным сведениям от этого города были избраны три священника, один дьяк, два стрельца и 13 посадских представителей, не считая представителей дворянства. Если сопоставить такое представительство от одного города, то можно представить, какое могло быть количество выборщиков царя на этом соборе. Почему не дождались полного кворума избирателей или, не захотев ждать их явки к обусловленному сроку, воспользовались каким-то для этого удобным моментом, осталось неясным. Известно только, что на съезде выборщиков было решено не избирать в московские цари представителей иностранных держав, т. е. уже избранного царя Владислава и предлагаемого ранее некоторой частью Первого ополчения шведского принца Карла-Филиппа, а также не предлагать правления царицы Марины и ее сына Ивана.