Кроме атамана Заруцкого, наибольшее беспокойство доставлял Москве литовский полковник Александр Лисовский со своей довольно многочисленной шайкой головорезов. Этот литовец был в опале у короля Сигизмунда и не мог появляться на территории Польско-Литовской республики, соответственно ему оставалось либо пойти в наемники к какому-нибудь государю, либо заняться грабежом населения соседнего государства, тем более что противостоять ему в этой стране было некому из-за большого количества других военных забот. Войско полковника достигало в разное время от 500 до 3 тысяч всадников и вело исключительно партизанскую войну. Стараясь не вступать в серьезные сражения с московскими войсками, этот сброд, состоявший из запорожских и донских казаков, русских, литовцев, поляков, немцев, в основном занимался грабежом небольших городов и сел.
Летом 1613 г. полковник Лисовский совершил со своим отрядом рейд, в котором разорил земли вокруг Суздаля, Ярославля, Костромы, Переяславля-Рязанского, Тулы, Серпухова и Алексина, а затем ушел в Красный на Брянщину. На следующий год он повторил свой рейд, но маршрут в источниках остался не зафиксированным. В 1615 г. этот удачливый партизан вновь начал свой грабительский рейд из района Брянска, занял Карачев, где оставался несколько недель. На этот раз царь Михаил, освободившись уже от атамана Заруцкого, направил против полковника Лисовского своего, как считают многие историки, лучшего воеводу Дмитрия Михайловича Пожарского[9] с отрядом конных дворян и наемников.
Несмотря на все геройство князя Д.М. Пожарского, действовать нужно было против «лисовчиков» какими-то другими методами, а не преследовать его по всему юго-западу России. Тем более что после первого же столкновения отряд Александра Лисовского стал старательно уходить от встреч с войском Дмитрия Пожарского, делая иногда переходы более 150 км в день. Через два месяца такой гонки князь Д.М. Пожарский заболел, передал командование второму воеводе и уехал на телеге в Калугу. На этом собственно и кончилась военная карьера князя Дмитрия Михайловича Пожарского, которому было тогда 37 лет. А Александр Лисовский успешно завершил свой рейд этого года и стал готовиться к следующему. Но в 1616 г. он внезапно умер, упав с коня, освободив тем самым Россию от грабительских рейдов.
Еще осенью 1614 г. из Польско-Литовской республики гонцы привезли грамоту с предложением провести переговоры. Несмотря на неприемлемость тона, в котором сейм обращался к Боярской думе, бояре все-таки направили в Варшаву дворянина Желябужского, который должен был в очередной раз заявить сейму об отказе московских бояр от присяги Владиславу, возложив всю вину за его неудавшееся московское правление на короля Сигизмунда, а также договориться о месте и времени встречи послов. Одновременно ему было поручено встретиться с митрополитом ростовским Филаретом и передать ему грамоту от сына и послание от бывшей жены – инокини Марфы. Положение отца царя Михаила, в которое он волею судьбы попал, было незавидным, почему он в сердцах и сказал московскому послу: «Не гораздо вы сделали, послали меня от всего Московского Российского государства с наказом к Жигимонту королю прошать сына его Владислава королевича на Московское государство государем; я и до сих пор делаю во всем вправду, а после меня обрали на Московское государство государем сына моего, Михаила Федоровича; и вы в том передо мною неправы; если уже вы хотели выбирать на Московское государство государя, то можно было и кроме моего сына, а вы теперь сделали без моего ведома» [61, 45]. И хотя эти слова были сказаны в доме Льва Сапеги и в его присутствии, Филарету явно было обидно, что шапка Мономаха обошла его голову.
Желябужский договорился с панами о месте и времени встречи послов, о чем и привез боярам грамоту, в которой паны осуждали действия россиян: «Пока холопи вами владеть будут, а не от истинной крови великих государей происходящие, до тех пор гнев Божий над собою чувствовать не перестанете, потому что государством как следует управлять и успокоить его они не могут. Из казны московской нашему королю ничего не досталось, своевольные люди ее растащили, потому что несправедливо и с кривдою людскою была собрана» [61, 49]. Однако встреча послов состоялась, так как взаимные оскорбления сторон денег в казну не добавляли, а без них войну не начнешь.
В конце сентября 1615 г. на литовской границе встретились с российской стороны князья Иван Воротынский, Алексей Сицкий и окольничий Артемий Измайлов, а с польской стороны киевский епископ князь Казимирский, гетман литовский Ян Карл Ходкевич и староста велижский Александр Гонсевский. Встреча послов проходила при посредничестве императорского посла Еразма Ганделиуса. Несмотря на строгие указания своих правительств «не задираться» друг с другом, послы изложили столько взаимных претензий, что заключение перемирия стало невозможным, хотя переговоры длились четыре месяца. Не смог примирить стороны и посол германского императора, который говорил российским послам: «Вы называете своего государя, а польские послы называют государем своего королевича, и у одного государства стало два государя; тут между вами огонь и вода: чем воду с огнем помирить?» [61, 59].
Российские послы отрицали даже возможность присяги Михаила Романова царю Владиславу, утверждая, что он и в Кремле был якобы в плену у поляков. Понимая, к чему эта заведомая ложь может привести, царь отписал своим послам: «Вы Гонсевскому отказали не подумавши: и так литовские послы пишут, будто великий господин отец наш Московского государства нам подыскивал и домогался; а только о том объявить, что нас Бог соблюдал, креста королевичу не целовали, то литовские послы за то и больше начнут стоять и себя оправдывать, а на отца нашего станут взводить, что он нам государства подыскивал и от того нас соблюл, что мы королевичу креста не целовали; и вам бы на съезде послам говорить, что мы королевичу крест целовали, и то делалось судьбами Божиими» [61, 67]. Но даже эта уступка не дала желаемого для договаривающихся сторон результата и стороны разъехались ни с чем, так как терпение польских послов иссякло, в то время как российские послы старались отсрочить окончательное решение по велению царя, который рекомендовал им: «…съездам сроки откладывали бы вы подолее, чтоб с литовскими послами попроволочить до тех пор, пока послы наши с шведскими послами совершат и закрепят» [61, 66].
На самом деле проблема заключения мира со Швецией была даже более острой, чем перемирие с Польско-Литовской республикой, ведь у шведского короля были на тот период деньги и солдаты, чтобы продолжить завоевание северо-западных областей России. Еще в декабре 1611 г. новгородским митрополитом Исидором и воеводой князем И.Н. Одоевским было направлено в Стокгольм посольство от Новгорода к королю Карлу IX с просьбой дать их земле в государи одного из сыновей, мотивируя это тем, что «прежние государи наши и корень их царский от их же варяжского княженья, от Рюрика, и до великого государя Федора Ивановича был» [61, 90]. Действительно ли так считали в то время новгородцы или хотели тем самым оправдать свой выбор, – не столь важно, главное, что они не считали непатриотичным для себя выбор иностранного государя.
Видимо, что-то помешало шведскому королю тотчас прислать новгородцам одного из сыновей, несмотря на то, что генерал Яков Делагарди (Яков Пунтосович, как его называли в России) занял Новгород без всякого сопротивления жителей. Новгородская третья летопись уже при правлении Романовых несколько иначе трактует выбор новгородцев, ссылаясь на безысходность их положения: «Митрополитъ же Исидоръ и бояринъ князь Иванъ никитичь Одоевский, видя то, что отнюдь никого во градѣ ратных людей не остася, и послаша к воеводѣ к Якову Пунтосову, и начаша с ними уговариватися. новгородцы же прошаху у него на новгородское государство королевича Филиппа, онъ же обѣщася имъ дати; и крестъ поцѣловаша новгородцы королевичю Филиппу, и нѣмецкой воевода Яковъ Пунтусовъ крестъ такожде поцѣловалъ, имъ на том, что новаграда не разорити, – и пустиша его в каменной градъ» [40, 356].
Король Карл IX не торопился удовлетворить просьбу новгородцев, и только его наследник король Густав-Адольф в июне 1613 г. прислал в Новгород грамоту с извещением об отправлении брата Карла-Филиппа в Выборг, где и должны были состояться переговоры с представителями Новгорода и всей России об условиях воцарения шведского претендента на российский трон. Однако переговоры новгородцев с королевичем Карлом-Филиппом ни к чему не привели, так как шведская сторона прекрасно понимала, что удержаться королевичу в Новгороде как самостоятельном государстве долго не удастся, и претендовала на трон всей России. Москва же, естественно, никаких послов для обсуждения этого вопроса в Выборг не присылала, тем более после венчания на царство Михаила Романова.
Для усиления нажима на новгородцев король сменил в городе наместника Якова Делагарди на Эверта Горна, который в январе 1614 г. ультимативно заявил, что Новгороду предстоит на федеративной основе присоединиться к шведской короне, при этом Густав-Адольф становился бы и великим князем новгородским, при отказе же новгородцев от создания такого союзного государства король считал возможным присоединение Новгородской земли к Швеции как завоеванной территории.
Новгородцы вынуждены были опросить мнение жителей всех пяти концов, но так как во все предыдущие и последующие времена вопрос для референдума был поставлен хитро, то результат был предсказуемым: «Хотят ли целовать крест королю Густаву-Адольфу или хотят остаться при прежней присяге королевичу Филиппу?» [61, 92]. Естественно, новгородцы ответили, что хотят остаться при прежней присяге, о чем и заявили королю и его наместнику. Это никак не могло устроить шведского короля, и Эверт Горн приступил к более решительным мерам по изоляции несогласных начальных людей Новгорода, но при этом он согласился на посылку новгородцев в Москву для напоминания боярам об их обещании принять королевича Карла-Филиппа на Российское царство. При отказе московских бояр от своих обещаний новгородцы соглашались принести присягу шведскому королю. Однако все это оказалось только хитростью, так как новгородские послы, хутынский архимандрит Киприан, дворяне Яков Боборыкин и Матвей Муравьев, повинились царю Михаилу и просили его защиты Новгороду от шведов.
В результате начались широкомасштабные военные действия. Собственно говоря, военные столкновения московских и шведских войск не прекращались весь 1613 г., а начались они в мае с осады шведами Тихвина. Сказание об осаде обители Тихвинской Божьей Матери сообщает о взятии шведами города, о многочисленных переходах русских людей на сторону врагов, о последующем восстании тихвинцев, которые при содействии войск московских воевод Семена Прозоровского и Леонтия Воронцова-Прозоровского и помощи Бога и Богоматери, напустивших на шведов дождь и град, победили их и окончательно освободили Тихвин в сентябре 1613 г.
Эта удача подвигла царя Михаила отправить войска из Ярославля во главе с боярином князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким, героем осады Москвы в 1611–1612 гг., окольничим князем Данилой Ивановичем Мезецким, стольником Василием Ивановичем Бутурлиным для наступления на Новгород. Однако, как и под Москвой, князю Д.Т. Трубецкому не удалось создать боеспособное войско, в котором отмечались отсутствие какой-либо воинской дисциплины и открытое неповиновение отдельных командиров, а также грабежи населения приданными к войску казацкими отрядами. В результате российское войско было разбито войском Якова Делагарди и вынуждено было отступить к Торжку.
Теперь уже король Густав-Адольф, воодушевленный победой своего генерала, сам возглавил шведскую армию и осенью 1614 г. овладел Гдовом, но затем охладел к свершению дальнейших воинских подвигов в России. Причиной тому была незатухающая война с Польшей, а также осложнение отношений с Данией. Последующая шведская политика была сформулирована канцлером Оксенштпрном в письме к фельдмаршалу Горну: «Москву должно привлекать к миру частию словами и письмами, частию побуждать ее оружием, сколько хватит у нас на это казны» [61, 97]. Для реализации этой политики в июне 1615 г. король Густав-Адольф осадил Псков, но, несмотря на численное превосходство и помощь со стороны днепровских казаков, шведы потерпели неудачу, а в числе убитых оказался и фельдмаршал Эверт Горн.
Тем не менее эти события подвигли обе стороны к ускорению переговорного процесса, который хотя и затянулся с 4 января 1616 г. до 27 февраля 1617 г., но таки завершился Столбовским мирным договором. Стороны при участии английского посредника Джона Мерика договорились о том, что к России отходят Новгород, Руса, Порхов, Гдов, Ладога со всем уездом и Сумерская волость, а к Швеции – Иван-город, Ям, Копорье, Орешек со всем уездом. При этом Россия выплачивает Швеции 20 тысяч рублей. Российская сторона настаивала на военном союзе против Польско-Литовской республики, но шведский король не согласился на это условие. Следует отметить, что никаких репрессий в Новгороде по отношению к сторонникам шведского королевича царь Михаил проводить не стал.
Кроме соседних государств, с которыми у России в это время велись переговоры о мире на фоне военных столкновений, царь Михаил, а точнее его правительство во главе с Ф.И. Шереметевым, вел переговоры с турецким султаном Ахмедом I. Так, в июне 1613 г. в Стамбул было направлено посольство дворянина Солового-Протасьева и дьяка Данилова с предложениями дружбы и любви, а также военного союза против общих недругов. Царь также просил султана дать повеленье крымскому хану разорять польско-литовские земли и запретить делать набеги на российские пределы. Такой альянс был в интересах Турции, хотя и раньше эти две страны не вели между собой военных действий в силу отсутствия общих границ, но Россия, будучи традиционным союзником Германской империи, могла нанести Оттоманскому султанату удар с тыла. Именно поэтому султан обычно не возражал против набегов крымских татар на Россию, давая тем самым понять московским царям всю несостоятельность ведения войны с Турцией, когда они не могут справиться с его вассалом – крымским ханом. Однако на тот момент Турции нужны были более тесные связи с новым царем России, представлявшие широкие возможности для развития военных действий в Центральной Европе.
Омрачали эти дружественные отношения православного царя и магометанина султана донские казаки, совершавшие набеги на азовские пределы Оттоманского султаната. Московские послы отговаривались тем, что эти воровские люди не являются подданными российского царя, более того, они грабят российских купцов и российские украйны. Однако от турецкого султана не укрылось, что царь Михаил за поддержку, оказанную ему донскими казаками при выборах его российским государем, направил в ноябре 1613 г. на Дон припасы хлеба, пороха, свинца, селитры и легкой рухляди. Кроме того, в марте 1614 г. царь послал Войску Донскому знамя со словами: «И вам бы с тем знаменем против наших недругов стоять и на них ходить» [54, 250]. Но все-таки донские казаки действительно не являлись подданными московского царя, и в 1614 г. Михаилом Романовым было поручено ведать донскими делами Посольскому приказу.
Для царя Михаила необходимо было также наладить и прямые контакты с крымским ханом Джанибек-Гиреем, которые, в конечном счете, сводились к ежегодным денежным выплатам за ненападение на российские украйны, так как нападать на Литву хан опасался из-за действий запорожских казаков. Эти «лыцари», как они себя величали, в начале XVII в. угрожали не только Крымскому ханству, но и Оттоманскому султанату. Так, в 1605–1606 гг. запорожцы захватили и ограбили Аккерман (совр. Белгород-Днестровский), Килию и Варну, а в 1613 г. разграбили несколько крымских городов и турецкий город Синоп на противоположном берегу Черного моря. В 1615–1616 гг. запорожцы нанесли удар по предместьям Стамбула и разграбили, а затем сожгли главный центр работорговли Кафу (совр. Феодосия), вторично ограбили Синоп, а затем и Трапезунд (совр. Трабзон).
Но в сентябре 1617 г. Польско-Литовская республика заключила мир с Оттоманским султанатом на условиях усмирения гетманом Жолкевским запорожских казаков. Чтобы не попасть под удар с двух сторон, гетман Сагайдачный подписал в октябре того же года Олынанское соглашение, по которому число реестровых казаков сводилось до одной тысячи, да и те получали жалование при условии прекращения набегов на татар и турок.
А вот продолжения союзного соглашения с Германской империей у царя Михаила не получилось, интерес у императора Матвея к ослабевшей в результате длительных гражданских войн России пропал, так как надеяться на ее помощь в борьбе с турками не приходилось. Да и переговоры царя Михаила с султаном Ахмедом I для Вены не были секретом. Все, что пообещал в 1613 г. германский император, – это обратиться к королю Сигизмунду III с просьбой о заключении мира с Россией. В дальнейшем действительно представитель императора Эразм Ганделиус участвовал в мирных переговорах российских и польско-литовских послов, но успеха не достиг. В течение нескольких лет ездили российские послы к германскому императору, но тот даже в ответных грамотах не пожелал обращаться к царю Михаилу как к равному себе государю, да и вообще старался не упоминать его имени.
Были переговоры и с другими европейскими дворами: Англией, Голландией, Данией и Францией. Однако все эти страны преследовали торговые интересы и пытались добиться от российского правительства разрешения на пропуск своих торговцев по Волге в Персию и по Оби в Китай и Индию.
Именно такая политическая обстановка сложилась в Центральной и Восточной Европе к тому времени, когда король Сигизмунд III решил возобновить активные военные действия против России. Собственно говоря, война не прекращалась даже во время переговоров: в 1616 г. все еще продолжалась осада Смоленска войсками воевод Михаила Бутурлина и Исаака Погожева; велись отдельные сражения воевод Михаила Тинбаева и Никиты Лазарева в окрестностях Суража, Велижа, Витебска; с другой стороны литовские войска под Стародубом, а затем под Волховом (совр. Волхов) нанесли поражение воеводам Михаилу Дмитриеву и Дмитрию Скуратову, при этом первый погиб в сражении. В составе литовских войск было такое количество русских людей, что царь Михаил наказал воеводе князю Ивану Хованскому, сменившему погибшего Михаила Дмитриева: «Писать от себя и словом приказывать в литовские полки к русским людям, чтоб они, помня Бога и православную веру, невинной христианской крови не проливали и в муку вечную душ своих не предали, от польских и литовских людей отстали, великому государю Михаилу Федоровичу вину свою принесли и ехали в его полки без всякой боязни…» [61, 125].
За десять лет гражданских войн, известных в российской историографии под наименованием Смутного времени, образовалось огромное количество воевавших друг с другом ратных людей. Они ничего другого, кроме ратного дела, не знали и еще долго продолжали служить под знаменами различных государей, а то и просто в составе воровских шаек, при этом национальность и вероисповедание для них большого значения не имели.
К январю 1617 г. военно-политическая обстановка на западных рубежах России изменилась мало, разве что Александру Гонсевскому удалось оттеснить российские войска от Смоленска. Но подготовка к большой войне в Польско-Литовской республике подошла к завершающей фазе, и принятое в июле 1616 г. варшавским сеймом решение отправить королевича Владислава с войском для отвоевания московского трона могло быть претворено в жизнь. Войско, которое возглавил гетман литовский Ян Карл Ходкевич, составляло не более 11 тысяч человек, так как предполагалось, что россияне встретят Владислава как законного государя и сильного сопротивления не окажут, тем более что и донские казаки прислали к королевичу своих представителей с обещанием поддержать его вступление в Россию.
Весной 1617 г. гетман Ходкевич выступил с войском к российским границам и к сентябрю осадил Дорогобуж. Появление в это время в войске самого королевича Владислава позволило воеводе Ивану Ададурову сдать ему город без боя как царю московскому. В октябре Владислав торжественно вступил в Вязьму, брошенную московскими воеводами князьями Петром Пронским, Михайлом Белосельским и Никитой Гагариным. Дальнейшее продвижение Владислава к Москве остановили его собственные войска, которым вовремя не заплатили жалованья. Однако отдельные отряды продолжали воевать окрестные города и грабить население для пропитания войска гетмана Ходкевича. Таким образом, были захвачены Мещовск и Козельск, но Калуга и Тверь сумели отбиться от врагов усилиями князей Дмитрия Михайловича Пожарского и Дмитрия Петровича Пожарского соответственно, устояли Можайск и Белая. Зима приостановила активные военные действия, стороны стали понуждать друг друга к миру, но взаимонеприемлемые требования так и не позволили их начать.
Летом 1618 г., когда стало известно, что варшавский сейм решил собрать деньги для продолжения войны, гетман Ходкевич продолжил наступление на Москву, а гетман Петр Кононович Конашевич-Сагайдачный с 20 тысячами днепровских казаков по просьбе королевича Владислава направился к столице России с юго-западной стороны, взяв по пути Путивль, Ливны, Елец, Лебедянь. Царь Михаил, понимая всю ненадежность населения юга России, направил князя Дмитрия Михайловича Пожарского с войском из-под Боровска к Серпухову. Однако великий полководец в очередной раз заболел и был возвращен царем в Москву, а его место занял князь Григорий Волконский, но тот не сумел удержать переправы через Оку. К середине сентября 1618 г. гетман Сагайдачный был уже в Бронницах на Москве-реке, а гетман Ходкевич к тому времени стоял в Звенигороде. 20 сентября польско-литовское войско заняло Тушино, а днепровские казаки стали лагерем у Донского монастыря. Вскоре эти два войска соединились при полном попустительстве московского правительства и царя Михаила, считавших, что скорое наступление холодов и голод не позволят королевичу Владиславу занять Москву.
Однако и в польско-литовском лагере понимали, что надо торопиться, и в ночь на первое октября начали штурм Москвы. Попытки овладеть Арбатскими, Никитскими и Тверскими воротами Белого города были неудачными, что послужило причиной перехода к переговорам, которые состоялись 20 октября на реке Пресне. Канцлер литовский Лев Сапега предлагал российским уполномоченным принять Владислава на Московское царство, на что те, не отрицая законность требований королевича, отвечали: «Не дали вы нам королевича тогда, когда мы все его хотели и долго ждали; потом кровь многая была пролита, и мы другого государя себе выбрали, крест ему целовали, венчан он уже венцом царским, и мы не можем от него отступить; хотим заключить перемирие между государями на 20 лет, если вы уступите нам Смоленск, Рославль, Дорогобуж, Вязьму, Козельск и Белую» [61, 140].
Требования сторон были взаимно неприемлемы, уполномоченные разъехались. Так как воевать ни те, ни другие не желали, то съезжались еще 23 и 25 октября, но ничего нового, кроме споров о передаваемых городах, эти переговоры не принесли. Гетман Ходкевич, понимая, что его войско не способно к длительной осаде Москвы, отвел его на дорогу к Троице-Сергиевому монастырю. Там 27 октября состоялась очередная встреча уполномоченных, которая тоже не принесла результата, но послужила поводом для князя Адама Новодворского, возглавлявшего польско-литовских уполномоченных, отправить своих представителей в Москву. Им удалось составить с московскими боярами предварительный договор, который требовалось утвердить на съезде уполномоченных послов.
Летом 1613 г. полковник Лисовский совершил со своим отрядом рейд, в котором разорил земли вокруг Суздаля, Ярославля, Костромы, Переяславля-Рязанского, Тулы, Серпухова и Алексина, а затем ушел в Красный на Брянщину. На следующий год он повторил свой рейд, но маршрут в источниках остался не зафиксированным. В 1615 г. этот удачливый партизан вновь начал свой грабительский рейд из района Брянска, занял Карачев, где оставался несколько недель. На этот раз царь Михаил, освободившись уже от атамана Заруцкого, направил против полковника Лисовского своего, как считают многие историки, лучшего воеводу Дмитрия Михайловича Пожарского[9] с отрядом конных дворян и наемников.
Несмотря на все геройство князя Д.М. Пожарского, действовать нужно было против «лисовчиков» какими-то другими методами, а не преследовать его по всему юго-западу России. Тем более что после первого же столкновения отряд Александра Лисовского стал старательно уходить от встреч с войском Дмитрия Пожарского, делая иногда переходы более 150 км в день. Через два месяца такой гонки князь Д.М. Пожарский заболел, передал командование второму воеводе и уехал на телеге в Калугу. На этом собственно и кончилась военная карьера князя Дмитрия Михайловича Пожарского, которому было тогда 37 лет. А Александр Лисовский успешно завершил свой рейд этого года и стал готовиться к следующему. Но в 1616 г. он внезапно умер, упав с коня, освободив тем самым Россию от грабительских рейдов.
Еще осенью 1614 г. из Польско-Литовской республики гонцы привезли грамоту с предложением провести переговоры. Несмотря на неприемлемость тона, в котором сейм обращался к Боярской думе, бояре все-таки направили в Варшаву дворянина Желябужского, который должен был в очередной раз заявить сейму об отказе московских бояр от присяги Владиславу, возложив всю вину за его неудавшееся московское правление на короля Сигизмунда, а также договориться о месте и времени встречи послов. Одновременно ему было поручено встретиться с митрополитом ростовским Филаретом и передать ему грамоту от сына и послание от бывшей жены – инокини Марфы. Положение отца царя Михаила, в которое он волею судьбы попал, было незавидным, почему он в сердцах и сказал московскому послу: «Не гораздо вы сделали, послали меня от всего Московского Российского государства с наказом к Жигимонту королю прошать сына его Владислава королевича на Московское государство государем; я и до сих пор делаю во всем вправду, а после меня обрали на Московское государство государем сына моего, Михаила Федоровича; и вы в том передо мною неправы; если уже вы хотели выбирать на Московское государство государя, то можно было и кроме моего сына, а вы теперь сделали без моего ведома» [61, 45]. И хотя эти слова были сказаны в доме Льва Сапеги и в его присутствии, Филарету явно было обидно, что шапка Мономаха обошла его голову.
Желябужский договорился с панами о месте и времени встречи послов, о чем и привез боярам грамоту, в которой паны осуждали действия россиян: «Пока холопи вами владеть будут, а не от истинной крови великих государей происходящие, до тех пор гнев Божий над собою чувствовать не перестанете, потому что государством как следует управлять и успокоить его они не могут. Из казны московской нашему королю ничего не досталось, своевольные люди ее растащили, потому что несправедливо и с кривдою людскою была собрана» [61, 49]. Однако встреча послов состоялась, так как взаимные оскорбления сторон денег в казну не добавляли, а без них войну не начнешь.
В конце сентября 1615 г. на литовской границе встретились с российской стороны князья Иван Воротынский, Алексей Сицкий и окольничий Артемий Измайлов, а с польской стороны киевский епископ князь Казимирский, гетман литовский Ян Карл Ходкевич и староста велижский Александр Гонсевский. Встреча послов проходила при посредничестве императорского посла Еразма Ганделиуса. Несмотря на строгие указания своих правительств «не задираться» друг с другом, послы изложили столько взаимных претензий, что заключение перемирия стало невозможным, хотя переговоры длились четыре месяца. Не смог примирить стороны и посол германского императора, который говорил российским послам: «Вы называете своего государя, а польские послы называют государем своего королевича, и у одного государства стало два государя; тут между вами огонь и вода: чем воду с огнем помирить?» [61, 59].
Российские послы отрицали даже возможность присяги Михаила Романова царю Владиславу, утверждая, что он и в Кремле был якобы в плену у поляков. Понимая, к чему эта заведомая ложь может привести, царь отписал своим послам: «Вы Гонсевскому отказали не подумавши: и так литовские послы пишут, будто великий господин отец наш Московского государства нам подыскивал и домогался; а только о том объявить, что нас Бог соблюдал, креста королевичу не целовали, то литовские послы за то и больше начнут стоять и себя оправдывать, а на отца нашего станут взводить, что он нам государства подыскивал и от того нас соблюл, что мы королевичу креста не целовали; и вам бы на съезде послам говорить, что мы королевичу крест целовали, и то делалось судьбами Божиими» [61, 67]. Но даже эта уступка не дала желаемого для договаривающихся сторон результата и стороны разъехались ни с чем, так как терпение польских послов иссякло, в то время как российские послы старались отсрочить окончательное решение по велению царя, который рекомендовал им: «…съездам сроки откладывали бы вы подолее, чтоб с литовскими послами попроволочить до тех пор, пока послы наши с шведскими послами совершат и закрепят» [61, 66].
На самом деле проблема заключения мира со Швецией была даже более острой, чем перемирие с Польско-Литовской республикой, ведь у шведского короля были на тот период деньги и солдаты, чтобы продолжить завоевание северо-западных областей России. Еще в декабре 1611 г. новгородским митрополитом Исидором и воеводой князем И.Н. Одоевским было направлено в Стокгольм посольство от Новгорода к королю Карлу IX с просьбой дать их земле в государи одного из сыновей, мотивируя это тем, что «прежние государи наши и корень их царский от их же варяжского княженья, от Рюрика, и до великого государя Федора Ивановича был» [61, 90]. Действительно ли так считали в то время новгородцы или хотели тем самым оправдать свой выбор, – не столь важно, главное, что они не считали непатриотичным для себя выбор иностранного государя.
Видимо, что-то помешало шведскому королю тотчас прислать новгородцам одного из сыновей, несмотря на то, что генерал Яков Делагарди (Яков Пунтосович, как его называли в России) занял Новгород без всякого сопротивления жителей. Новгородская третья летопись уже при правлении Романовых несколько иначе трактует выбор новгородцев, ссылаясь на безысходность их положения: «Митрополитъ же Исидоръ и бояринъ князь Иванъ никитичь Одоевский, видя то, что отнюдь никого во градѣ ратных людей не остася, и послаша к воеводѣ к Якову Пунтосову, и начаша с ними уговариватися. новгородцы же прошаху у него на новгородское государство королевича Филиппа, онъ же обѣщася имъ дати; и крестъ поцѣловаша новгородцы королевичю Филиппу, и нѣмецкой воевода Яковъ Пунтусовъ крестъ такожде поцѣловалъ, имъ на том, что новаграда не разорити, – и пустиша его в каменной градъ» [40, 356].
Король Карл IX не торопился удовлетворить просьбу новгородцев, и только его наследник король Густав-Адольф в июне 1613 г. прислал в Новгород грамоту с извещением об отправлении брата Карла-Филиппа в Выборг, где и должны были состояться переговоры с представителями Новгорода и всей России об условиях воцарения шведского претендента на российский трон. Однако переговоры новгородцев с королевичем Карлом-Филиппом ни к чему не привели, так как шведская сторона прекрасно понимала, что удержаться королевичу в Новгороде как самостоятельном государстве долго не удастся, и претендовала на трон всей России. Москва же, естественно, никаких послов для обсуждения этого вопроса в Выборг не присылала, тем более после венчания на царство Михаила Романова.
Для усиления нажима на новгородцев король сменил в городе наместника Якова Делагарди на Эверта Горна, который в январе 1614 г. ультимативно заявил, что Новгороду предстоит на федеративной основе присоединиться к шведской короне, при этом Густав-Адольф становился бы и великим князем новгородским, при отказе же новгородцев от создания такого союзного государства король считал возможным присоединение Новгородской земли к Швеции как завоеванной территории.
Новгородцы вынуждены были опросить мнение жителей всех пяти концов, но так как во все предыдущие и последующие времена вопрос для референдума был поставлен хитро, то результат был предсказуемым: «Хотят ли целовать крест королю Густаву-Адольфу или хотят остаться при прежней присяге королевичу Филиппу?» [61, 92]. Естественно, новгородцы ответили, что хотят остаться при прежней присяге, о чем и заявили королю и его наместнику. Это никак не могло устроить шведского короля, и Эверт Горн приступил к более решительным мерам по изоляции несогласных начальных людей Новгорода, но при этом он согласился на посылку новгородцев в Москву для напоминания боярам об их обещании принять королевича Карла-Филиппа на Российское царство. При отказе московских бояр от своих обещаний новгородцы соглашались принести присягу шведскому королю. Однако все это оказалось только хитростью, так как новгородские послы, хутынский архимандрит Киприан, дворяне Яков Боборыкин и Матвей Муравьев, повинились царю Михаилу и просили его защиты Новгороду от шведов.
В результате начались широкомасштабные военные действия. Собственно говоря, военные столкновения московских и шведских войск не прекращались весь 1613 г., а начались они в мае с осады шведами Тихвина. Сказание об осаде обители Тихвинской Божьей Матери сообщает о взятии шведами города, о многочисленных переходах русских людей на сторону врагов, о последующем восстании тихвинцев, которые при содействии войск московских воевод Семена Прозоровского и Леонтия Воронцова-Прозоровского и помощи Бога и Богоматери, напустивших на шведов дождь и град, победили их и окончательно освободили Тихвин в сентябре 1613 г.
Эта удача подвигла царя Михаила отправить войска из Ярославля во главе с боярином князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким, героем осады Москвы в 1611–1612 гг., окольничим князем Данилой Ивановичем Мезецким, стольником Василием Ивановичем Бутурлиным для наступления на Новгород. Однако, как и под Москвой, князю Д.Т. Трубецкому не удалось создать боеспособное войско, в котором отмечались отсутствие какой-либо воинской дисциплины и открытое неповиновение отдельных командиров, а также грабежи населения приданными к войску казацкими отрядами. В результате российское войско было разбито войском Якова Делагарди и вынуждено было отступить к Торжку.
Теперь уже король Густав-Адольф, воодушевленный победой своего генерала, сам возглавил шведскую армию и осенью 1614 г. овладел Гдовом, но затем охладел к свершению дальнейших воинских подвигов в России. Причиной тому была незатухающая война с Польшей, а также осложнение отношений с Данией. Последующая шведская политика была сформулирована канцлером Оксенштпрном в письме к фельдмаршалу Горну: «Москву должно привлекать к миру частию словами и письмами, частию побуждать ее оружием, сколько хватит у нас на это казны» [61, 97]. Для реализации этой политики в июне 1615 г. король Густав-Адольф осадил Псков, но, несмотря на численное превосходство и помощь со стороны днепровских казаков, шведы потерпели неудачу, а в числе убитых оказался и фельдмаршал Эверт Горн.
Тем не менее эти события подвигли обе стороны к ускорению переговорного процесса, который хотя и затянулся с 4 января 1616 г. до 27 февраля 1617 г., но таки завершился Столбовским мирным договором. Стороны при участии английского посредника Джона Мерика договорились о том, что к России отходят Новгород, Руса, Порхов, Гдов, Ладога со всем уездом и Сумерская волость, а к Швеции – Иван-город, Ям, Копорье, Орешек со всем уездом. При этом Россия выплачивает Швеции 20 тысяч рублей. Российская сторона настаивала на военном союзе против Польско-Литовской республики, но шведский король не согласился на это условие. Следует отметить, что никаких репрессий в Новгороде по отношению к сторонникам шведского королевича царь Михаил проводить не стал.
Кроме соседних государств, с которыми у России в это время велись переговоры о мире на фоне военных столкновений, царь Михаил, а точнее его правительство во главе с Ф.И. Шереметевым, вел переговоры с турецким султаном Ахмедом I. Так, в июне 1613 г. в Стамбул было направлено посольство дворянина Солового-Протасьева и дьяка Данилова с предложениями дружбы и любви, а также военного союза против общих недругов. Царь также просил султана дать повеленье крымскому хану разорять польско-литовские земли и запретить делать набеги на российские пределы. Такой альянс был в интересах Турции, хотя и раньше эти две страны не вели между собой военных действий в силу отсутствия общих границ, но Россия, будучи традиционным союзником Германской империи, могла нанести Оттоманскому султанату удар с тыла. Именно поэтому султан обычно не возражал против набегов крымских татар на Россию, давая тем самым понять московским царям всю несостоятельность ведения войны с Турцией, когда они не могут справиться с его вассалом – крымским ханом. Однако на тот момент Турции нужны были более тесные связи с новым царем России, представлявшие широкие возможности для развития военных действий в Центральной Европе.
Омрачали эти дружественные отношения православного царя и магометанина султана донские казаки, совершавшие набеги на азовские пределы Оттоманского султаната. Московские послы отговаривались тем, что эти воровские люди не являются подданными российского царя, более того, они грабят российских купцов и российские украйны. Однако от турецкого султана не укрылось, что царь Михаил за поддержку, оказанную ему донскими казаками при выборах его российским государем, направил в ноябре 1613 г. на Дон припасы хлеба, пороха, свинца, селитры и легкой рухляди. Кроме того, в марте 1614 г. царь послал Войску Донскому знамя со словами: «И вам бы с тем знаменем против наших недругов стоять и на них ходить» [54, 250]. Но все-таки донские казаки действительно не являлись подданными московского царя, и в 1614 г. Михаилом Романовым было поручено ведать донскими делами Посольскому приказу.
Для царя Михаила необходимо было также наладить и прямые контакты с крымским ханом Джанибек-Гиреем, которые, в конечном счете, сводились к ежегодным денежным выплатам за ненападение на российские украйны, так как нападать на Литву хан опасался из-за действий запорожских казаков. Эти «лыцари», как они себя величали, в начале XVII в. угрожали не только Крымскому ханству, но и Оттоманскому султанату. Так, в 1605–1606 гг. запорожцы захватили и ограбили Аккерман (совр. Белгород-Днестровский), Килию и Варну, а в 1613 г. разграбили несколько крымских городов и турецкий город Синоп на противоположном берегу Черного моря. В 1615–1616 гг. запорожцы нанесли удар по предместьям Стамбула и разграбили, а затем сожгли главный центр работорговли Кафу (совр. Феодосия), вторично ограбили Синоп, а затем и Трапезунд (совр. Трабзон).
Но в сентябре 1617 г. Польско-Литовская республика заключила мир с Оттоманским султанатом на условиях усмирения гетманом Жолкевским запорожских казаков. Чтобы не попасть под удар с двух сторон, гетман Сагайдачный подписал в октябре того же года Олынанское соглашение, по которому число реестровых казаков сводилось до одной тысячи, да и те получали жалование при условии прекращения набегов на татар и турок.
А вот продолжения союзного соглашения с Германской империей у царя Михаила не получилось, интерес у императора Матвея к ослабевшей в результате длительных гражданских войн России пропал, так как надеяться на ее помощь в борьбе с турками не приходилось. Да и переговоры царя Михаила с султаном Ахмедом I для Вены не были секретом. Все, что пообещал в 1613 г. германский император, – это обратиться к королю Сигизмунду III с просьбой о заключении мира с Россией. В дальнейшем действительно представитель императора Эразм Ганделиус участвовал в мирных переговорах российских и польско-литовских послов, но успеха не достиг. В течение нескольких лет ездили российские послы к германскому императору, но тот даже в ответных грамотах не пожелал обращаться к царю Михаилу как к равному себе государю, да и вообще старался не упоминать его имени.
Были переговоры и с другими европейскими дворами: Англией, Голландией, Данией и Францией. Однако все эти страны преследовали торговые интересы и пытались добиться от российского правительства разрешения на пропуск своих торговцев по Волге в Персию и по Оби в Китай и Индию.
Именно такая политическая обстановка сложилась в Центральной и Восточной Европе к тому времени, когда король Сигизмунд III решил возобновить активные военные действия против России. Собственно говоря, война не прекращалась даже во время переговоров: в 1616 г. все еще продолжалась осада Смоленска войсками воевод Михаила Бутурлина и Исаака Погожева; велись отдельные сражения воевод Михаила Тинбаева и Никиты Лазарева в окрестностях Суража, Велижа, Витебска; с другой стороны литовские войска под Стародубом, а затем под Волховом (совр. Волхов) нанесли поражение воеводам Михаилу Дмитриеву и Дмитрию Скуратову, при этом первый погиб в сражении. В составе литовских войск было такое количество русских людей, что царь Михаил наказал воеводе князю Ивану Хованскому, сменившему погибшего Михаила Дмитриева: «Писать от себя и словом приказывать в литовские полки к русским людям, чтоб они, помня Бога и православную веру, невинной христианской крови не проливали и в муку вечную душ своих не предали, от польских и литовских людей отстали, великому государю Михаилу Федоровичу вину свою принесли и ехали в его полки без всякой боязни…» [61, 125].
За десять лет гражданских войн, известных в российской историографии под наименованием Смутного времени, образовалось огромное количество воевавших друг с другом ратных людей. Они ничего другого, кроме ратного дела, не знали и еще долго продолжали служить под знаменами различных государей, а то и просто в составе воровских шаек, при этом национальность и вероисповедание для них большого значения не имели.
К январю 1617 г. военно-политическая обстановка на западных рубежах России изменилась мало, разве что Александру Гонсевскому удалось оттеснить российские войска от Смоленска. Но подготовка к большой войне в Польско-Литовской республике подошла к завершающей фазе, и принятое в июле 1616 г. варшавским сеймом решение отправить королевича Владислава с войском для отвоевания московского трона могло быть претворено в жизнь. Войско, которое возглавил гетман литовский Ян Карл Ходкевич, составляло не более 11 тысяч человек, так как предполагалось, что россияне встретят Владислава как законного государя и сильного сопротивления не окажут, тем более что и донские казаки прислали к королевичу своих представителей с обещанием поддержать его вступление в Россию.
Весной 1617 г. гетман Ходкевич выступил с войском к российским границам и к сентябрю осадил Дорогобуж. Появление в это время в войске самого королевича Владислава позволило воеводе Ивану Ададурову сдать ему город без боя как царю московскому. В октябре Владислав торжественно вступил в Вязьму, брошенную московскими воеводами князьями Петром Пронским, Михайлом Белосельским и Никитой Гагариным. Дальнейшее продвижение Владислава к Москве остановили его собственные войска, которым вовремя не заплатили жалованья. Однако отдельные отряды продолжали воевать окрестные города и грабить население для пропитания войска гетмана Ходкевича. Таким образом, были захвачены Мещовск и Козельск, но Калуга и Тверь сумели отбиться от врагов усилиями князей Дмитрия Михайловича Пожарского и Дмитрия Петровича Пожарского соответственно, устояли Можайск и Белая. Зима приостановила активные военные действия, стороны стали понуждать друг друга к миру, но взаимонеприемлемые требования так и не позволили их начать.
Летом 1618 г., когда стало известно, что варшавский сейм решил собрать деньги для продолжения войны, гетман Ходкевич продолжил наступление на Москву, а гетман Петр Кононович Конашевич-Сагайдачный с 20 тысячами днепровских казаков по просьбе королевича Владислава направился к столице России с юго-западной стороны, взяв по пути Путивль, Ливны, Елец, Лебедянь. Царь Михаил, понимая всю ненадежность населения юга России, направил князя Дмитрия Михайловича Пожарского с войском из-под Боровска к Серпухову. Однако великий полководец в очередной раз заболел и был возвращен царем в Москву, а его место занял князь Григорий Волконский, но тот не сумел удержать переправы через Оку. К середине сентября 1618 г. гетман Сагайдачный был уже в Бронницах на Москве-реке, а гетман Ходкевич к тому времени стоял в Звенигороде. 20 сентября польско-литовское войско заняло Тушино, а днепровские казаки стали лагерем у Донского монастыря. Вскоре эти два войска соединились при полном попустительстве московского правительства и царя Михаила, считавших, что скорое наступление холодов и голод не позволят королевичу Владиславу занять Москву.
Однако и в польско-литовском лагере понимали, что надо торопиться, и в ночь на первое октября начали штурм Москвы. Попытки овладеть Арбатскими, Никитскими и Тверскими воротами Белого города были неудачными, что послужило причиной перехода к переговорам, которые состоялись 20 октября на реке Пресне. Канцлер литовский Лев Сапега предлагал российским уполномоченным принять Владислава на Московское царство, на что те, не отрицая законность требований королевича, отвечали: «Не дали вы нам королевича тогда, когда мы все его хотели и долго ждали; потом кровь многая была пролита, и мы другого государя себе выбрали, крест ему целовали, венчан он уже венцом царским, и мы не можем от него отступить; хотим заключить перемирие между государями на 20 лет, если вы уступите нам Смоленск, Рославль, Дорогобуж, Вязьму, Козельск и Белую» [61, 140].
Требования сторон были взаимно неприемлемы, уполномоченные разъехались. Так как воевать ни те, ни другие не желали, то съезжались еще 23 и 25 октября, но ничего нового, кроме споров о передаваемых городах, эти переговоры не принесли. Гетман Ходкевич, понимая, что его войско не способно к длительной осаде Москвы, отвел его на дорогу к Троице-Сергиевому монастырю. Там 27 октября состоялась очередная встреча уполномоченных, которая тоже не принесла результата, но послужила поводом для князя Адама Новодворского, возглавлявшего польско-литовских уполномоченных, отправить своих представителей в Москву. Им удалось составить с московскими боярами предварительный договор, который требовалось утвердить на съезде уполномоченных послов.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента