Страница:
И Миняю, оставив сумы, пришлось бежать назад.
Князь спускался по крутым ступеням со свечой в руке. Поставив свечу на выступ, открыл дверь. За ней была другая дверь, и тоже железная. Князь сам взял сумы и занес в схрон.
– Ну, я побег, – сказал Миняй, когда князь стал закрывать за собой дверь.
В схрон, где Иван Данилович хранил сокровища, он никого не пускал. Даже таких приближенных бояр, как Кочева и Миная. Не дай бог, кто словом обмолвится: язык-то длинен, выпьют лишку, захотят похвастаться. А уши у баскака большие. Услышит ненароком – беды не оберешься.
Войдя в схрон, он поставил свечу на край стола и строгим хозяйским оком пробежался по своему богатству. И не сдержал улыбки. Усмехнувшись, произнес, вероятно, представив себе, что рядом кто-то находится: «Нет, добрый человек, не ради корысти по крохам сбираю я это добро! Оно предназначено не для того, чтобы им кичиться, а для того, чтобы с его помощью сбросить опостылевшее татарское иго». Он вздохнул. Огонек в свечи заколебался. Тень на стене задвигалась. Ему в голову почему-то пришла мысль: «Не дай бог войну!» Взгляд князя опять пробежал по мешкам с деньгами, драгоценностями в ларцах. «Сколько всего этого уплывет! Да какие у нас войны – соседские. Подрываем только свои силы!» – с горечью подумал он.
И был прав. Войны были. Были! А начинались они с измены, предательства, жажды наживы, зависти. И память крепко хранила былое.
Московский боярин Акинф вернулся домой с княжеской пирушки красный как рак. Но не от выпитого вина, а от несправедливого, как он посчитал, княжеского решения, когда тот отдал первенство не ему, именитому боярину, а какому-то киевскому беглецу. Кто раньше знал на Московии какого-то Родиона Несторовича? Да никто. А вот его, Акинфа, знали все. Возмутило боярскую душу такое решение князя Юрия Даниловича, вино в глотку не шло. Заметил это князь, да, как показалось боярину, с издевкой произнес: «Ты че ето, Акинф, не пьешь? Аль бабы боися?» – сказал, а сам, довольный, рассмеялся. Ему вторила вся гридница. Обсмеял князь боярина. И смех боярский он расценил как насмешку над ним, именитым боярином. «А все зазря! Чтобы он, Акинф, да бабы боялся! Нет, князь, я и тя не боюсь. Ты у мня еще попляшешь! Я те етого никогда не прощу!»
Услышав дома гневные слова мужа, боярыня решила не вмешиваться, сказав себе: «Утро вечера мудренее». Но ошиблась в муже. И на следующий день он не находил себе места. Не прошла его злость и в последующие дни. Стоило только Юрию Даниловичу покинуть на время Московию, сказав: «Я иду в Орду по своим делам, а вовсе не искать великого княжения», как следующей ночью Акинф со своим двором, крадучись, как тать, выехал из города. И путь его лежал на Тверь.
Великий князь Михаил Ярославич недолго раздумывал: принять или не принять беглого боярина. Ему, внуку Ярослава Всеволодовича, придерживавшегося родовых понятий старшинства, не нравилось независимое поведение московского князя Юрия Даниловича, который был только правнуком, к тому же его злила вызывающая самостоятельность и растущая сила московита. Поэтому он распорядился принять беглеца и отдать ему роскошные хоромы боярина Болеслова, который задолжал князю много денег, отправив того в далекую деревню.
Такая встреча растопила душу Акинфа, и он решил сделать тверскому князю подарок. Явившись на следующий день в княжеский терем, он поведал Михаилу, что ненавистный ему московский князь отбыл внезапно в Орду.
– И хоть он заявил, – щерясь, произнес беглец, – что не ищет великого княжения, но я ему не верю!
Знал хитрющий боярин, как подлить масла в огонь!
Услышав эти слова, Михаил напрягся. Лицо его побелело, он заскрипел зубами. Этот скрип был точно бальзам на сердце бегуна. И он добавил:
– Московский князь отправил своего брата Бориса в Кострому, – и, хитро посмотрев на Михаила, произнес, – с малой дружиной.
Каким поощрительным взглядом посмотрел тверской князь на Акинфа! Приблизившись к Михаилу, Акинф зашептал:
– Князь, на Московии остался юный Яван. Но дружина там больша. А Переяславль-то… тово… А?..
Михаил понял: лучшего момента не стоит ждать. И тут же, при Акинфе, велел позвать бояр Романовича и Кошку. Когда те явились, приказал им взять людей и перехватить Бориса.
Такие решительные действия князя понравились Акинфу. Поколебавшись, не услышав ничего про Переяславль, он вдруг заявил:
– Князь! Дозволь мне повесть твоих людей, и я положу к твоим ногам Переяславль.
Князь посмотрел на боярина. Лицо того дышало решимостью и отвагой, и он решил:
– Веди!
Борис был схвачен, и эта весть быстро докатилась до Московии, как и известие об угрозе Переяславлю. Сработали добрые люди из Твери. И юный князь Иван Данилович принял тогда самостоятельное решение: с частью московской дружины мчаться в Переяславль, чтобы его защитить. Он вовремя поспел в город. Едва за ним закрылись ворота, как показалась тверская дружина. И глядя со стены на приближающееся воинство, по спине Ивана забегали мурашки. Тут не надо было иметь огромный воинский опыт, чтобы определить вражью силу. Иван растерянно посмотрел на Василия Кочеву. Тот, опустив голову, произнес:
– Не устоим.
– Что же делать?
Боярин только пожал плечами. Поглядев на князя, Василий увидел, как тот кусает губы. Потом Иван, повернувшись к нему, неуверенно произнес:
– А если пошлем в Московию за помощью?
Кочева оживился:
– Годится, князь! Зови киевлянина! У него хорошая дружина.
Акинф, увидев на крепостных стенах воинов, понял, что опоздал, и тоже с досады стал кусать губы. Дружина, глядя на растерянного воеводу, нерешительно мялась. Пока чухались, гонец Ивана успел проскочить незамеченным. Но боярин быстро пришел в себя.
– Будем штурмовать! – объявил он.
Чтобы не допустить связи с Московией, приказал расставить вокруг города посты. Но… опоздал боярин, опоздал.
Первый штурм был ужасным! И только благодаря смелости и отваге юного князя, который воодушевлял своих бойцов, штурм отбили. Но все в крепости понимали, что без помощи им долго не продержаться.
Акинф был не дурак, чтобы не видеть этого. И вновь стал готовиться к штурму. Он начал его рано поутру, чем застал защитников врасплох. Глаз боярина радовало то, что тверичанам удалось в нескольких местах закрепиться на стенах. Еще усилие – и те откроют ворота! Тогда – берегитесь, московиты! И боярин уже положил руку на эфес меча, готовый в любое мгновение ринуться в бой.
Но что это? В тылу вдруг раздался воинственный бой барабанов, яростное: «Ура!» И вместо того, чтобы биться на улицах града, ему пришлось разворачивать свое воинство, чтобы встретить нежданного противника.
Сражение завязалось ожесточенное. Тверичи, штурмовавшие город, дрогнули первыми, поняв, что московитам пришла помощь. И они как горох посыпались со стен. Акинф дрался ожесточенно. В нем закипела ярость, когда он увидел, что дружину привел не кто-нибудь, а сам Несторович. «Ну, берегись, киевлянин!» С этим криком он ринулся на него. Но осилил его Несторович. Отрубил повергнутому предателю голову и, насадив ее на копье, поднес Ивану Даниловичу со словами:
– Вот, князь, голова твоего изменника, а моего местника.
Труп Акинфа боярин Родион приказал привязать к лошади, и та потащила его на съедение зверям. Молодой князь не выдержал этой картины и по-мальчишески убежал в город. Родион, глядя ему вслед, только усмехнулся.
То, что творилось на Московской земле, долетело до Орды и до Юрия Даниловича. Его порадовали действия младшего брата. А вот весть, что Борис попал в руки тверичан, весьма опечалила. И он понял, что борьба между ним и Михаилом будет не на жизнь, а насмерть. Ему одному и даже в союзе с другими князьями тверичан не одолеть. Надо искать поддержку еще у кого-то. Татары! Хорошо познав порядки в Орде, он понимал, что хан и пальцем не пошевелит, чтобы наказать Михаила за несправедливые действия. Наоборот… Ему выгодно взирать, как они, русские князья, бьются меж собой, подрывая свои силы. А без ханской помощи неизвестно, кто кого осилит. Тверь – крепкий орешек. Не зря ее князь носил титул Великого. И тут он вспомнил о давней встрече с царевичем Узбеком. Чувствуя будущий расклад после ухода Тохты в пользу царевича, он каждую поездку не забывал посетить и Узбека, что тому очень нравилось. Князь уже был вдовый, и царевич, выразив ему соболезнование, намекнул на свою сестру Кончак. На что князь тогда шутливо ответил:
– Да, холостому хоть топись, а женатому – хоть давись.
Царевич тогда рассмеялся, но по его глазам было видно, что этот мягкий отказ его не удовлетворил.
И вот он у Узбека. Хан принял Юрия Даниловича незамедлительно. О том, что случилось в Московии, князь не стал говорить, а начал разговор, напомнив хану о его давнем предложении.
– …Тогда, великий и могучий, я не оценил твое предложение. Каюсь и прошу простить.
Хан засмеялся глазами. Он любил, когда люди признавали его ум и прозорливость. И не стал кочевряжиться, поняв, о чем идет речь. Он настолько хорошо относился к московиту, что не возражал, чтобы невеста крестилась. Ей нарекли имя Агафья. Сыграна богатая свадьба, и вот молодая княжна в обозе московского князя едет к новому месту своего жительства.
По приезде домой, через несколько дней, он разыграл перед супругой маленькое лицедейство. Явившись к ней, он с негодованием стал возмущаться вероломством соседа, напугав Агафью тем, что тот хочет пленить их.
– Что же делать? – спросила жена, и глаза ее стали круглыми от испуга.
– Проси брата о помощи, – трогательным голосом воскликнул он.
Разве могла она отказать мужу, который так заботился об их жизни.
Гонец немедля отбыл в Орду. Таким оборотом дела Юрий Данилович был доволен и, понимая, что хан не откажет, стал звать близких ему князей на помощь. Откликнулись Новгород, Суздаль, Ростов Великий и другие. Прибыло и татарское войско под предводительством Кавгадыя.
И вот эта громада двинулась на Тверь. Всегда расчетливый и дальновидный, Юрий допустил одну промашку: когда вступили на Тверскую землю, он не стал препятствовать татарам грабить тверичан, считая этот грабеж соседа даже выгодным для себя. Ведь в будущем Михаилу придется тратить свое богатство на восстановление порушенного татарами. Вот он тогда и посмотрит на Михаила, как тот с пустым карманом явится в Орду. И заранее стал торжествовать победу.
Михаил, узнав, что на него движется такая громада, не знал, что делать. Выступать навстречу? Нет! Силы не те. И стал готовиться к осаде и молить бога о помощи. И она пришла… вестью, что татары, не дождавшись штурма Твери, пустились грабить его земли. Опытный воин, он понял, что удача сама идет ему в руки.
Подняв дружину, он стремительно двинулся навстречу. Чтобы не спугнуть врага, кроме скорости передвижения, он еще взял на вооружение скрытность. Его внезапное появление перед московитами застало их врасплох. Битва произошла у местечка Бортенева. Московиты были разбиты наголову. Юрий едва не попал к нему в плен. Спас его молодой боярин Василий Кочева. Но спасти жену Юрия от Михаила князь не сумел.
Торжество тверского князя было беспредельным. Особенно его радовало пленение Агафьи. Приказав создать ей все условия, которые приличествуют сестре хана, он в то же время наказал строго ее охранять, чтобы, не дай бог, с ней что-нибудь случилось. И он стал раздумывать, как подойти к хану, вернув его сестру, и получить взамен расположение.
Пока он раздумывал, с Агафьей случилось несчастье. Она внезапно заболела какой-то странной болезнью и вскоре отдала богу душу. Злые языки стали утверждать: ее отравили. Но кто мог это сделать? Михаил не находил себе места, чувствуя страшные последствия для себя. Близкие перестали его узнавать. А он все твердил и твердил: «Кто? Кто? Кому это надо?!!».
В Москву пришла весть о кончине брата Бориса, а за ней и о смерти Агафьи. Князь тут же с побитым Кавгадыем отправился в Орду. Услышав о содеянном, очи хана грозно засверкали. И он послал Ахмыла в Тверь с наказом привезти к нему преступного князя.
Княжеские дети – Дмитрий и Александр – и бояре стали уговаривать князя не ездить к хану. Сыновья вызывались ехать вместо него. На что Михаил ответил:
– Хан зовет не вас, а моей головы хочет. Не поеду, так он опустошит мою землю, и множество христиан будет побито. Когда-то надо умирать, так лучше сейчас положу свою душу за многие души.
Хан назначил суд из своих князей, сказав им:
– Рассудите князя Михаила с московским князем и скажите мне, кто прав, кто виноват.
Они обвинили тверского князя в гордости и непокорности и еще в том, что тот якобы брал себе ханскую дань, опозорил и побил ханского посла Кавгадыя. На Михаила наложили тяжелую колоду. Сопровождавшие его сын Дмитрий, бояре, слуги, видя мучения князя, сделали все, чтобы тот мог бежать. Но он ответил:
– Если я один спасусь, а людей своих оставлю, то какая мне будет слава?
И отказался.
И вот настал страшный день. Утром Михаил, как обычно, молился. И вдруг к нему вбежал отрок со словами:
– Князь! Идут от хана Кавгадый и князь Юрий Данилович прямо к твоей веже! С ними много народа!
Князь понял, какое решение принял хан, и ответил:
– Знаю, зачем идут! Убить меня!
Казнь состоялась. Ярлык на великое княжение был свободен. Его получил московский князь. Тверская же корона перешла к Дмитрию Михайловичу, свидетелю ханской расправы над его отцом. Виновником случившегося он считал Юрия Даниловича. Затаясь до поры до времени, он стал выбирать момент, чтобы отомстить московиту за содеянное. Он не жалел денег на подкупы московитов. И ему кое-что удалось узнать. Главное было то, что Юрий Данилович утаивал у себя часть ханской дани.
Приехав в Орду, Дмитрий все рассказал хану. Не забыл и Кавгадыя, проведав про его шашни с московитским князем. Только давняя дружба спасла московита от жестокой расплаты. А вот Кавгадыя Узбек не пожалел. Хан отнял великое княжение у московского князя и отдал вновь его тверскому князю. Молодой князь вернулся к себе победителем.
Узнав об этом, Юрий Данилович засобирался срочно в Орду, чтобы все утрясти с ханом. Узнав о том, что московский князь собирается в Орду, Дмитрий решил, что одного пускать туда его нельзя, зная о давней дружбе Юрия с ханом. И тоже поспешил на далекий волжский берег. Там сошлись их пути.
Было прекрасное летнее утро. Голубое небо отливало чистотой, а солнце ласкало землю нежными лучами, легкий западный ветер нес с Волги прохладу. Все это не могло не радовать человеческую душу. С приподнятым настроением шел по ордынской земле молодой великий князь Дмитрий Михайлович. Белоснежная, расстегнутая до пояса, сорочка, легкие порты, на ногах сандалы никоем образом не говорили о его чине. Разве что золотой с камнями пояс да кинжал с алмазами могли выдать хозяина. Душа его пела, наслаждаясь царящим блаженством. И вдруг все это разом рухнуло, когда на его пути неожиданно встретился Юрий Данилович, спешивший на ханский прием. Как ему показалось, он по лицу тверичанина прочитал о его преждевременном торжестве и не сдержался, бросил:
– Твои радости перед Богом гадости!
Кровь ударила в голову Дмитрия Михайловича.
– Да как ты смеешь так мне говорить! – воскликнул тот, став на его пути.
– Смею, – уверенно ответил Юрий Данилович, рукой пытаясь устранить тверичанина.
– Ах ты гад! – воскликнул тот и, выхватив кинжал со словами: – Это тебе за моего отца! – вонзил его в сердце Юрия Даниловича.
Узнав о гибели московского князя, Узбек сильно осерчал. Он не любил самоуправства и приказал Дмитрия казнить. Тверская княжеская корона перешла к Александру Михайловичу. А в Москве ее наследовал самый младший брат Иван Данилович, оставшийся в живых из многих братьев Даниловичей.
ГЛАВА 3
ГЛАВА 4
Князь спускался по крутым ступеням со свечой в руке. Поставив свечу на выступ, открыл дверь. За ней была другая дверь, и тоже железная. Князь сам взял сумы и занес в схрон.
– Ну, я побег, – сказал Миняй, когда князь стал закрывать за собой дверь.
В схрон, где Иван Данилович хранил сокровища, он никого не пускал. Даже таких приближенных бояр, как Кочева и Миная. Не дай бог, кто словом обмолвится: язык-то длинен, выпьют лишку, захотят похвастаться. А уши у баскака большие. Услышит ненароком – беды не оберешься.
Войдя в схрон, он поставил свечу на край стола и строгим хозяйским оком пробежался по своему богатству. И не сдержал улыбки. Усмехнувшись, произнес, вероятно, представив себе, что рядом кто-то находится: «Нет, добрый человек, не ради корысти по крохам сбираю я это добро! Оно предназначено не для того, чтобы им кичиться, а для того, чтобы с его помощью сбросить опостылевшее татарское иго». Он вздохнул. Огонек в свечи заколебался. Тень на стене задвигалась. Ему в голову почему-то пришла мысль: «Не дай бог войну!» Взгляд князя опять пробежал по мешкам с деньгами, драгоценностями в ларцах. «Сколько всего этого уплывет! Да какие у нас войны – соседские. Подрываем только свои силы!» – с горечью подумал он.
И был прав. Войны были. Были! А начинались они с измены, предательства, жажды наживы, зависти. И память крепко хранила былое.
Московский боярин Акинф вернулся домой с княжеской пирушки красный как рак. Но не от выпитого вина, а от несправедливого, как он посчитал, княжеского решения, когда тот отдал первенство не ему, именитому боярину, а какому-то киевскому беглецу. Кто раньше знал на Московии какого-то Родиона Несторовича? Да никто. А вот его, Акинфа, знали все. Возмутило боярскую душу такое решение князя Юрия Даниловича, вино в глотку не шло. Заметил это князь, да, как показалось боярину, с издевкой произнес: «Ты че ето, Акинф, не пьешь? Аль бабы боися?» – сказал, а сам, довольный, рассмеялся. Ему вторила вся гридница. Обсмеял князь боярина. И смех боярский он расценил как насмешку над ним, именитым боярином. «А все зазря! Чтобы он, Акинф, да бабы боялся! Нет, князь, я и тя не боюсь. Ты у мня еще попляшешь! Я те етого никогда не прощу!»
Услышав дома гневные слова мужа, боярыня решила не вмешиваться, сказав себе: «Утро вечера мудренее». Но ошиблась в муже. И на следующий день он не находил себе места. Не прошла его злость и в последующие дни. Стоило только Юрию Даниловичу покинуть на время Московию, сказав: «Я иду в Орду по своим делам, а вовсе не искать великого княжения», как следующей ночью Акинф со своим двором, крадучись, как тать, выехал из города. И путь его лежал на Тверь.
Великий князь Михаил Ярославич недолго раздумывал: принять или не принять беглого боярина. Ему, внуку Ярослава Всеволодовича, придерживавшегося родовых понятий старшинства, не нравилось независимое поведение московского князя Юрия Даниловича, который был только правнуком, к тому же его злила вызывающая самостоятельность и растущая сила московита. Поэтому он распорядился принять беглеца и отдать ему роскошные хоромы боярина Болеслова, который задолжал князю много денег, отправив того в далекую деревню.
Такая встреча растопила душу Акинфа, и он решил сделать тверскому князю подарок. Явившись на следующий день в княжеский терем, он поведал Михаилу, что ненавистный ему московский князь отбыл внезапно в Орду.
– И хоть он заявил, – щерясь, произнес беглец, – что не ищет великого княжения, но я ему не верю!
Знал хитрющий боярин, как подлить масла в огонь!
Услышав эти слова, Михаил напрягся. Лицо его побелело, он заскрипел зубами. Этот скрип был точно бальзам на сердце бегуна. И он добавил:
– Московский князь отправил своего брата Бориса в Кострому, – и, хитро посмотрев на Михаила, произнес, – с малой дружиной.
Каким поощрительным взглядом посмотрел тверской князь на Акинфа! Приблизившись к Михаилу, Акинф зашептал:
– Князь, на Московии остался юный Яван. Но дружина там больша. А Переяславль-то… тово… А?..
Михаил понял: лучшего момента не стоит ждать. И тут же, при Акинфе, велел позвать бояр Романовича и Кошку. Когда те явились, приказал им взять людей и перехватить Бориса.
Такие решительные действия князя понравились Акинфу. Поколебавшись, не услышав ничего про Переяславль, он вдруг заявил:
– Князь! Дозволь мне повесть твоих людей, и я положу к твоим ногам Переяславль.
Князь посмотрел на боярина. Лицо того дышало решимостью и отвагой, и он решил:
– Веди!
Борис был схвачен, и эта весть быстро докатилась до Московии, как и известие об угрозе Переяславлю. Сработали добрые люди из Твери. И юный князь Иван Данилович принял тогда самостоятельное решение: с частью московской дружины мчаться в Переяславль, чтобы его защитить. Он вовремя поспел в город. Едва за ним закрылись ворота, как показалась тверская дружина. И глядя со стены на приближающееся воинство, по спине Ивана забегали мурашки. Тут не надо было иметь огромный воинский опыт, чтобы определить вражью силу. Иван растерянно посмотрел на Василия Кочеву. Тот, опустив голову, произнес:
– Не устоим.
– Что же делать?
Боярин только пожал плечами. Поглядев на князя, Василий увидел, как тот кусает губы. Потом Иван, повернувшись к нему, неуверенно произнес:
– А если пошлем в Московию за помощью?
Кочева оживился:
– Годится, князь! Зови киевлянина! У него хорошая дружина.
Акинф, увидев на крепостных стенах воинов, понял, что опоздал, и тоже с досады стал кусать губы. Дружина, глядя на растерянного воеводу, нерешительно мялась. Пока чухались, гонец Ивана успел проскочить незамеченным. Но боярин быстро пришел в себя.
– Будем штурмовать! – объявил он.
Чтобы не допустить связи с Московией, приказал расставить вокруг города посты. Но… опоздал боярин, опоздал.
Первый штурм был ужасным! И только благодаря смелости и отваге юного князя, который воодушевлял своих бойцов, штурм отбили. Но все в крепости понимали, что без помощи им долго не продержаться.
Акинф был не дурак, чтобы не видеть этого. И вновь стал готовиться к штурму. Он начал его рано поутру, чем застал защитников врасплох. Глаз боярина радовало то, что тверичанам удалось в нескольких местах закрепиться на стенах. Еще усилие – и те откроют ворота! Тогда – берегитесь, московиты! И боярин уже положил руку на эфес меча, готовый в любое мгновение ринуться в бой.
Но что это? В тылу вдруг раздался воинственный бой барабанов, яростное: «Ура!» И вместо того, чтобы биться на улицах града, ему пришлось разворачивать свое воинство, чтобы встретить нежданного противника.
Сражение завязалось ожесточенное. Тверичи, штурмовавшие город, дрогнули первыми, поняв, что московитам пришла помощь. И они как горох посыпались со стен. Акинф дрался ожесточенно. В нем закипела ярость, когда он увидел, что дружину привел не кто-нибудь, а сам Несторович. «Ну, берегись, киевлянин!» С этим криком он ринулся на него. Но осилил его Несторович. Отрубил повергнутому предателю голову и, насадив ее на копье, поднес Ивану Даниловичу со словами:
– Вот, князь, голова твоего изменника, а моего местника.
Труп Акинфа боярин Родион приказал привязать к лошади, и та потащила его на съедение зверям. Молодой князь не выдержал этой картины и по-мальчишески убежал в город. Родион, глядя ему вслед, только усмехнулся.
То, что творилось на Московской земле, долетело до Орды и до Юрия Даниловича. Его порадовали действия младшего брата. А вот весть, что Борис попал в руки тверичан, весьма опечалила. И он понял, что борьба между ним и Михаилом будет не на жизнь, а насмерть. Ему одному и даже в союзе с другими князьями тверичан не одолеть. Надо искать поддержку еще у кого-то. Татары! Хорошо познав порядки в Орде, он понимал, что хан и пальцем не пошевелит, чтобы наказать Михаила за несправедливые действия. Наоборот… Ему выгодно взирать, как они, русские князья, бьются меж собой, подрывая свои силы. А без ханской помощи неизвестно, кто кого осилит. Тверь – крепкий орешек. Не зря ее князь носил титул Великого. И тут он вспомнил о давней встрече с царевичем Узбеком. Чувствуя будущий расклад после ухода Тохты в пользу царевича, он каждую поездку не забывал посетить и Узбека, что тому очень нравилось. Князь уже был вдовый, и царевич, выразив ему соболезнование, намекнул на свою сестру Кончак. На что князь тогда шутливо ответил:
– Да, холостому хоть топись, а женатому – хоть давись.
Царевич тогда рассмеялся, но по его глазам было видно, что этот мягкий отказ его не удовлетворил.
И вот он у Узбека. Хан принял Юрия Даниловича незамедлительно. О том, что случилось в Московии, князь не стал говорить, а начал разговор, напомнив хану о его давнем предложении.
– …Тогда, великий и могучий, я не оценил твое предложение. Каюсь и прошу простить.
Хан засмеялся глазами. Он любил, когда люди признавали его ум и прозорливость. И не стал кочевряжиться, поняв, о чем идет речь. Он настолько хорошо относился к московиту, что не возражал, чтобы невеста крестилась. Ей нарекли имя Агафья. Сыграна богатая свадьба, и вот молодая княжна в обозе московского князя едет к новому месту своего жительства.
По приезде домой, через несколько дней, он разыграл перед супругой маленькое лицедейство. Явившись к ней, он с негодованием стал возмущаться вероломством соседа, напугав Агафью тем, что тот хочет пленить их.
– Что же делать? – спросила жена, и глаза ее стали круглыми от испуга.
– Проси брата о помощи, – трогательным голосом воскликнул он.
Разве могла она отказать мужу, который так заботился об их жизни.
Гонец немедля отбыл в Орду. Таким оборотом дела Юрий Данилович был доволен и, понимая, что хан не откажет, стал звать близких ему князей на помощь. Откликнулись Новгород, Суздаль, Ростов Великий и другие. Прибыло и татарское войско под предводительством Кавгадыя.
И вот эта громада двинулась на Тверь. Всегда расчетливый и дальновидный, Юрий допустил одну промашку: когда вступили на Тверскую землю, он не стал препятствовать татарам грабить тверичан, считая этот грабеж соседа даже выгодным для себя. Ведь в будущем Михаилу придется тратить свое богатство на восстановление порушенного татарами. Вот он тогда и посмотрит на Михаила, как тот с пустым карманом явится в Орду. И заранее стал торжествовать победу.
Михаил, узнав, что на него движется такая громада, не знал, что делать. Выступать навстречу? Нет! Силы не те. И стал готовиться к осаде и молить бога о помощи. И она пришла… вестью, что татары, не дождавшись штурма Твери, пустились грабить его земли. Опытный воин, он понял, что удача сама идет ему в руки.
Подняв дружину, он стремительно двинулся навстречу. Чтобы не спугнуть врага, кроме скорости передвижения, он еще взял на вооружение скрытность. Его внезапное появление перед московитами застало их врасплох. Битва произошла у местечка Бортенева. Московиты были разбиты наголову. Юрий едва не попал к нему в плен. Спас его молодой боярин Василий Кочева. Но спасти жену Юрия от Михаила князь не сумел.
Торжество тверского князя было беспредельным. Особенно его радовало пленение Агафьи. Приказав создать ей все условия, которые приличествуют сестре хана, он в то же время наказал строго ее охранять, чтобы, не дай бог, с ней что-нибудь случилось. И он стал раздумывать, как подойти к хану, вернув его сестру, и получить взамен расположение.
Пока он раздумывал, с Агафьей случилось несчастье. Она внезапно заболела какой-то странной болезнью и вскоре отдала богу душу. Злые языки стали утверждать: ее отравили. Но кто мог это сделать? Михаил не находил себе места, чувствуя страшные последствия для себя. Близкие перестали его узнавать. А он все твердил и твердил: «Кто? Кто? Кому это надо?!!».
В Москву пришла весть о кончине брата Бориса, а за ней и о смерти Агафьи. Князь тут же с побитым Кавгадыем отправился в Орду. Услышав о содеянном, очи хана грозно засверкали. И он послал Ахмыла в Тверь с наказом привезти к нему преступного князя.
Княжеские дети – Дмитрий и Александр – и бояре стали уговаривать князя не ездить к хану. Сыновья вызывались ехать вместо него. На что Михаил ответил:
– Хан зовет не вас, а моей головы хочет. Не поеду, так он опустошит мою землю, и множество христиан будет побито. Когда-то надо умирать, так лучше сейчас положу свою душу за многие души.
Хан назначил суд из своих князей, сказав им:
– Рассудите князя Михаила с московским князем и скажите мне, кто прав, кто виноват.
Они обвинили тверского князя в гордости и непокорности и еще в том, что тот якобы брал себе ханскую дань, опозорил и побил ханского посла Кавгадыя. На Михаила наложили тяжелую колоду. Сопровождавшие его сын Дмитрий, бояре, слуги, видя мучения князя, сделали все, чтобы тот мог бежать. Но он ответил:
– Если я один спасусь, а людей своих оставлю, то какая мне будет слава?
И отказался.
И вот настал страшный день. Утром Михаил, как обычно, молился. И вдруг к нему вбежал отрок со словами:
– Князь! Идут от хана Кавгадый и князь Юрий Данилович прямо к твоей веже! С ними много народа!
Князь понял, какое решение принял хан, и ответил:
– Знаю, зачем идут! Убить меня!
Казнь состоялась. Ярлык на великое княжение был свободен. Его получил московский князь. Тверская же корона перешла к Дмитрию Михайловичу, свидетелю ханской расправы над его отцом. Виновником случившегося он считал Юрия Даниловича. Затаясь до поры до времени, он стал выбирать момент, чтобы отомстить московиту за содеянное. Он не жалел денег на подкупы московитов. И ему кое-что удалось узнать. Главное было то, что Юрий Данилович утаивал у себя часть ханской дани.
Приехав в Орду, Дмитрий все рассказал хану. Не забыл и Кавгадыя, проведав про его шашни с московитским князем. Только давняя дружба спасла московита от жестокой расплаты. А вот Кавгадыя Узбек не пожалел. Хан отнял великое княжение у московского князя и отдал вновь его тверскому князю. Молодой князь вернулся к себе победителем.
Узнав об этом, Юрий Данилович засобирался срочно в Орду, чтобы все утрясти с ханом. Узнав о том, что московский князь собирается в Орду, Дмитрий решил, что одного пускать туда его нельзя, зная о давней дружбе Юрия с ханом. И тоже поспешил на далекий волжский берег. Там сошлись их пути.
Было прекрасное летнее утро. Голубое небо отливало чистотой, а солнце ласкало землю нежными лучами, легкий западный ветер нес с Волги прохладу. Все это не могло не радовать человеческую душу. С приподнятым настроением шел по ордынской земле молодой великий князь Дмитрий Михайлович. Белоснежная, расстегнутая до пояса, сорочка, легкие порты, на ногах сандалы никоем образом не говорили о его чине. Разве что золотой с камнями пояс да кинжал с алмазами могли выдать хозяина. Душа его пела, наслаждаясь царящим блаженством. И вдруг все это разом рухнуло, когда на его пути неожиданно встретился Юрий Данилович, спешивший на ханский прием. Как ему показалось, он по лицу тверичанина прочитал о его преждевременном торжестве и не сдержался, бросил:
– Твои радости перед Богом гадости!
Кровь ударила в голову Дмитрия Михайловича.
– Да как ты смеешь так мне говорить! – воскликнул тот, став на его пути.
– Смею, – уверенно ответил Юрий Данилович, рукой пытаясь устранить тверичанина.
– Ах ты гад! – воскликнул тот и, выхватив кинжал со словами: – Это тебе за моего отца! – вонзил его в сердце Юрия Даниловича.
Узнав о гибели московского князя, Узбек сильно осерчал. Он не любил самоуправства и приказал Дмитрия казнить. Тверская княжеская корона перешла к Александру Михайловичу. А в Москве ее наследовал самый младший брат Иван Данилович, оставшийся в живых из многих братьев Даниловичей.
ГЛАВА 3
В Московии с утра уныло звонили колокола. В столице траур: похороны невинно убиенного князя Юрия Даниловича. Новый московский князь Иван Данилович, стоя над гробом старшего брата, был в раздумье. «Вот он лежит. Теперь ему ничего не нужно. А ведь он старался. И не для себя. Может, напрасно?» Он поднял голову. Вокруг множество народа. У большинства горькие слезы текут по щекам. «А не это ли самое главное?» – подумал он. И вдруг в его памяти всплыл давнишний случай.
Еще был жив его отец, Данило Александрович, младший сын Александра Ярославича Невского. Он столкнулся с отцом в проходе.
– Это ты куды спешишь? – остановил он сына.
– Да в астрагалы играть!
Отец окинул его от носков до макушки, ухмыльнулся.
– Подрос ты у меня. Подрос. Хватит те за бабий подол держаться. Пора и за мужское дело браться. Пошли-ка со мной.
Завел его в гридницу, вручил ему лук со стрелами, копье, нож.
– На лошади-то умеешь? – спросил он.
Тот утвердительно кивнул головой.
– А ето пробовал? – он указал на лук и стрелы.
И опять утвердительный кивок.
– Вот и хорошо. Завтра на охоте мне и покажешь.
Князь насупился: горько вспоминать минувшее. «Эх, жаль, не успел до конца отец привить мне любовь к охоте. Рано он ушел из жизни. Старшие братья еще не окрепли, и у многих князей зуб загорелся на начавшее богатеть Московское княжество. Сколько раз меч нависал над их головами. Сколько раз одни только тверичи пытались покорить Московию. Спасибо дядьке, Андрею Александровичу, пригрел малого, дал ему свой кров. Вот так-то!» – князь тяжело вздохнул и вновь посмотрел на погибшего. Тот был очень похож на отца. И это сходство вернуло его мысль к той, первой, охоте.
Они поехали вдвоем. С какой гордостью он восседал тогда на лошади. Еще бы! Почти как взрослый: к поясу приторочен колчан со стрелами, за плечом – лук, в руках копье. Пусть не совсем взрослое. Но что это меняет? Видели бы старшие братья! Сердце, когда поехали, забилось от радости. Пусть видят прохожие! Но в ранний час улицы были пустынны. А на лесной дороге кого встретишь? Жаль!
Первой жертвой их охоты могла оказаться молодая стройная лань. Его тогда поразила ее грациозность, подкупающая невинность. И тут грозный окрик отца:
– Ты че? Стреляй!
Он хорошо помнит, как торопливо стянул лук, выхватил стрелу. Выстрел был удачным! Стрела поразила животное. Но оно нашло в себе силы, чтобы попытаться от них уйти. И началась захватывающая погоня. Он, поглядывая на отца, что есть силы стегал лошадь, и они неслись во весь дух, не разбирая дороги. Лес спас лань. И он тогда так опечалился, что отец, вначале критически посматривавший на него, сказал:
– Не горюй, еще попадется!
Так, выслеживая добычу, они не заметили, как накатилась ночь. Возвращаться в такое время домой было небезопасно, тем более с пустыми руками. Отец посмотрел на окружающие места, которые ночной мрак не совсем еще поглотил. «Ну, Иван, – проговорил он, – нам повезло. Тут недалеко есть деревня. Там заночуем, а завтра, бог даст, не пустые вернемся».
Отец не ошибся. Миновав подлесок, они выехали на дорогу и вскоре увидели дом. Подъехав к нему, отец остановил коня и поднялся на стременах, стараясь что-то разглядеть. Но каково его было удивление, когда он не обнаружил больше никаких признаков жизни. Внезапный лай собаки заставил отца оглянуться. И он увидел, как от крыльца отделился какой-то силуэт и стал приближаться к ним.
Когда тот подошел, можно было разглядеть, что это был старик преклонных лет.
– Отец, – обратился к нему князь, – не пустишь ли переночевать?
Старик поглядел на всадника.
– Неуж князь? – удивился старик.
– Я, – подтвердил отец и спросил, – а откуды мня знашь?
– Откуды, – усмехнулся старец, – да оттуды. Лет семь назад ты тута бывал.
Князь прикинул.
– Да, – подтвердил он, – но где ж деревня?
Вместо ответа старец буркнул:
– Слезай, бяри сына, пошли, – и рукой показал на дверь.
Князь соскочил с коня. Вслед за ним спрыгнул и Иван.
Изба из-за своей древности осела так, что при входе в нее князю пришлось наклонить голову. Войдя внутрь, князь окинул взором помещение. У входа деревянная печь, обмазанная глиной. У мутных окон стол, на котором в плошке тускло горела лучина, создавая полумрак, да сидельцы. У дальней стены – лежак со шкурами.
– Сидайте! – хозяин кивнул на сидельца, а сам вышел в сени.
Вернулся он с крынкой молока и полбуханкой хлеба. Потом сходил за деревянными кружками.
– Чем богат, князь, не обисуть! – и стал разливать молоко.
– Садись! – отец кивнул сыну.
Взяв хлеб, понюхал. Он был свеж и аппетитно пах. Князь даже втянул ноздрями его запах.
– Хорош! – проговорил он и стал ломать буханку на куски.
Князь не думал, что охота так затянется. Он хотел «объездить» молодого княжича и побыстрее вернуться в хоромы, поэтому поехали налегке, не взяв продуктов. Несколько утолив голод, князь опять повторил вопрос:
– Где же люди?
– Люди? – старик поцарапал свою седую голову. – Скажи, князь, как им тут было жить: то ты с дружиной, то тверичи, то татары. Если ба это один раз. А то – он разачарованно махнул рукой и продолжил: – а все грабют. Сколь можноть терпеть-то? Подумай, князь, еслив ты и дальше будешь так жить, да он еще, – дед показал на Ивана, – также будеть разбойничать, чего ждать? Дитев-то кормить надоть. Смотри, как твой уплетает, за ушами трещит. Так вот, с кем останешься?
– А куды они уходют? – спросил князь, глядя на старика.
– Дык куды? Слава богу! Землица еще ести. К полякам бегут. У них, говорят, получши-то будить. На Дон….
– Куды, куды? – князь оторвался от еды.
– На Дон, говорю. Там, сказывают, воли-то поболе. Да и землица побогаче. Да твоих кровопивцев бояр нетуть. Власть-то одна должна быть.
– Однако ты смел, дед, – недовольно произнес князь.
– А чево мне, князь, бояться? Я свое отжил. Смерти не боюсь. Хошь щас руби, хоть завтра поутру.
– Ладно, дед, – примирительно произнес отец, – на Дону-то твоем татары.
– Дык где их нетуть? Но как-тоть справляются. Лес прикрывает. Да и храбрый народ там сбирается. Трус не пойдеть. Кишка слаба. Трус есть трус… а жисть, – добавил дед, – там, говорят, хорошая.
Этот разговор со старцем Иван никогда не забывал. «Неужели Юрий решил пожертвовать… своей жизнью ради того, чтобы Русь наконец-то обрела одного хозяина. А ведь верно говорил дед, что один хозяин должон быть». Его мысль вновь вернулась к тверским событиям: «Иль не мила была жинка его сердцу? Горда уж больно. Как же, ханских кровей. Нет, правду люди говорят, чужая душа темна».
– Князь! – кто-то тронул Ивана Даниловича за локоть.
Он оглянулся и увидел Кочеву. Боярин глазами показал, что пора накрывать покойника крышкой. Иван Данилович подошел ближе, поцеловал того в лоб и встал в стороне. Застучали молотки.
– Спи спокойно, брат, – прошептал он, – ты будешь отмщен.
Еще был жив его отец, Данило Александрович, младший сын Александра Ярославича Невского. Он столкнулся с отцом в проходе.
– Это ты куды спешишь? – остановил он сына.
– Да в астрагалы играть!
Отец окинул его от носков до макушки, ухмыльнулся.
– Подрос ты у меня. Подрос. Хватит те за бабий подол держаться. Пора и за мужское дело браться. Пошли-ка со мной.
Завел его в гридницу, вручил ему лук со стрелами, копье, нож.
– На лошади-то умеешь? – спросил он.
Тот утвердительно кивнул головой.
– А ето пробовал? – он указал на лук и стрелы.
И опять утвердительный кивок.
– Вот и хорошо. Завтра на охоте мне и покажешь.
Князь насупился: горько вспоминать минувшее. «Эх, жаль, не успел до конца отец привить мне любовь к охоте. Рано он ушел из жизни. Старшие братья еще не окрепли, и у многих князей зуб загорелся на начавшее богатеть Московское княжество. Сколько раз меч нависал над их головами. Сколько раз одни только тверичи пытались покорить Московию. Спасибо дядьке, Андрею Александровичу, пригрел малого, дал ему свой кров. Вот так-то!» – князь тяжело вздохнул и вновь посмотрел на погибшего. Тот был очень похож на отца. И это сходство вернуло его мысль к той, первой, охоте.
Они поехали вдвоем. С какой гордостью он восседал тогда на лошади. Еще бы! Почти как взрослый: к поясу приторочен колчан со стрелами, за плечом – лук, в руках копье. Пусть не совсем взрослое. Но что это меняет? Видели бы старшие братья! Сердце, когда поехали, забилось от радости. Пусть видят прохожие! Но в ранний час улицы были пустынны. А на лесной дороге кого встретишь? Жаль!
Первой жертвой их охоты могла оказаться молодая стройная лань. Его тогда поразила ее грациозность, подкупающая невинность. И тут грозный окрик отца:
– Ты че? Стреляй!
Он хорошо помнит, как торопливо стянул лук, выхватил стрелу. Выстрел был удачным! Стрела поразила животное. Но оно нашло в себе силы, чтобы попытаться от них уйти. И началась захватывающая погоня. Он, поглядывая на отца, что есть силы стегал лошадь, и они неслись во весь дух, не разбирая дороги. Лес спас лань. И он тогда так опечалился, что отец, вначале критически посматривавший на него, сказал:
– Не горюй, еще попадется!
Так, выслеживая добычу, они не заметили, как накатилась ночь. Возвращаться в такое время домой было небезопасно, тем более с пустыми руками. Отец посмотрел на окружающие места, которые ночной мрак не совсем еще поглотил. «Ну, Иван, – проговорил он, – нам повезло. Тут недалеко есть деревня. Там заночуем, а завтра, бог даст, не пустые вернемся».
Отец не ошибся. Миновав подлесок, они выехали на дорогу и вскоре увидели дом. Подъехав к нему, отец остановил коня и поднялся на стременах, стараясь что-то разглядеть. Но каково его было удивление, когда он не обнаружил больше никаких признаков жизни. Внезапный лай собаки заставил отца оглянуться. И он увидел, как от крыльца отделился какой-то силуэт и стал приближаться к ним.
Когда тот подошел, можно было разглядеть, что это был старик преклонных лет.
– Отец, – обратился к нему князь, – не пустишь ли переночевать?
Старик поглядел на всадника.
– Неуж князь? – удивился старик.
– Я, – подтвердил отец и спросил, – а откуды мня знашь?
– Откуды, – усмехнулся старец, – да оттуды. Лет семь назад ты тута бывал.
Князь прикинул.
– Да, – подтвердил он, – но где ж деревня?
Вместо ответа старец буркнул:
– Слезай, бяри сына, пошли, – и рукой показал на дверь.
Князь соскочил с коня. Вслед за ним спрыгнул и Иван.
Изба из-за своей древности осела так, что при входе в нее князю пришлось наклонить голову. Войдя внутрь, князь окинул взором помещение. У входа деревянная печь, обмазанная глиной. У мутных окон стол, на котором в плошке тускло горела лучина, создавая полумрак, да сидельцы. У дальней стены – лежак со шкурами.
– Сидайте! – хозяин кивнул на сидельца, а сам вышел в сени.
Вернулся он с крынкой молока и полбуханкой хлеба. Потом сходил за деревянными кружками.
– Чем богат, князь, не обисуть! – и стал разливать молоко.
– Садись! – отец кивнул сыну.
Взяв хлеб, понюхал. Он был свеж и аппетитно пах. Князь даже втянул ноздрями его запах.
– Хорош! – проговорил он и стал ломать буханку на куски.
Князь не думал, что охота так затянется. Он хотел «объездить» молодого княжича и побыстрее вернуться в хоромы, поэтому поехали налегке, не взяв продуктов. Несколько утолив голод, князь опять повторил вопрос:
– Где же люди?
– Люди? – старик поцарапал свою седую голову. – Скажи, князь, как им тут было жить: то ты с дружиной, то тверичи, то татары. Если ба это один раз. А то – он разачарованно махнул рукой и продолжил: – а все грабют. Сколь можноть терпеть-то? Подумай, князь, еслив ты и дальше будешь так жить, да он еще, – дед показал на Ивана, – также будеть разбойничать, чего ждать? Дитев-то кормить надоть. Смотри, как твой уплетает, за ушами трещит. Так вот, с кем останешься?
– А куды они уходют? – спросил князь, глядя на старика.
– Дык куды? Слава богу! Землица еще ести. К полякам бегут. У них, говорят, получши-то будить. На Дон….
– Куды, куды? – князь оторвался от еды.
– На Дон, говорю. Там, сказывают, воли-то поболе. Да и землица побогаче. Да твоих кровопивцев бояр нетуть. Власть-то одна должна быть.
– Однако ты смел, дед, – недовольно произнес князь.
– А чево мне, князь, бояться? Я свое отжил. Смерти не боюсь. Хошь щас руби, хоть завтра поутру.
– Ладно, дед, – примирительно произнес отец, – на Дону-то твоем татары.
– Дык где их нетуть? Но как-тоть справляются. Лес прикрывает. Да и храбрый народ там сбирается. Трус не пойдеть. Кишка слаба. Трус есть трус… а жисть, – добавил дед, – там, говорят, хорошая.
Этот разговор со старцем Иван никогда не забывал. «Неужели Юрий решил пожертвовать… своей жизнью ради того, чтобы Русь наконец-то обрела одного хозяина. А ведь верно говорил дед, что один хозяин должон быть». Его мысль вновь вернулась к тверским событиям: «Иль не мила была жинка его сердцу? Горда уж больно. Как же, ханских кровей. Нет, правду люди говорят, чужая душа темна».
– Князь! – кто-то тронул Ивана Даниловича за локоть.
Он оглянулся и увидел Кочеву. Боярин глазами показал, что пора накрывать покойника крышкой. Иван Данилович подошел ближе, поцеловал того в лоб и встал в стороне. Застучали молотки.
– Спи спокойно, брат, – прошептал он, – ты будешь отмщен.
ГЛАВА 4
Перед отъездом в Орду Дмитрий Михайлович пригласил брата Александра, который оставался за него, наказав ему проявить заботу по некоторым делам. В том числе ему надо было посетить кашинского боярина Моргуна и востребовать с него двести рублей, которые одалживал еще их отец, Михаил. Ехать туда Александру не очень хотелось. Дорога была не ближняя. Но задание надо было выполнять, и он, решив быстро обернуться, отправился в путь.
Появление князя и удивило и опечалило боярина, но куда деваться? Суму с деньгой князь получил, и они стали прощаться. Но прежде чем отправиться в путь, князь попросил у не очень гостеприимного хозяина глоток водицы на дорогу.
– Аль квасу? – спросил тот, желая на прощание оставить о себе доброе воспоминание.
Князь кивнул.
– Анастасия, дочка, – крикнул боярин, – принеси квасу дорогому гостю.
Вскоре скрипнула дверь и на пороге появилась дева. Она поднесла князю квасу. Глянул он на зардевшееся личико Анастасии, и его поразили ее неподдельная стыдливость и глаза, которые сверкнули такой страстью, что сердце князя дрогнуло. Он долго, старательно пил, наслаждаясь ее присутствием. Наконец осушил графин и поставил кружку на поднос. Девушка склонила голову, повернулась и неслышно пошла к двери. Украдкой глянув на ее стройную фигуру, он совсем осоловел. Когда закрылась за ней дверь, Александр повернулся к боярину:
– Боярин, цветок у тя расцвел, так что жди сватов!
Вернувшись домой, Александр не находил себе места. Анастасия так и стояла перед его глазами. Ему часто казалось, что кто-то, узнав о ее красоте, шлет уже сватов. И ругал Дмитрия, который так долго гостил в Орде.
И грянула внезапно страшная весть – брата больше нет! Ее сообщил Александру ханский посланец, который передал веление Узбека явиться к нему в Орду. Посланец был добрым человеком. Увидев, как побелел Александр, успокоил его, сказав:
– Великий хан сам хочет утвердить тебя на княжество.
Эти события заставили князя забыть о кашинской деве.
Узбек был мудр и дальновиден. Его дружба с московским князем не затмила ему глаза, и решил он привлечь на свою сторону Тверское княжество, не только утвердив за ним Александра, но и дав ему чин Великого.
Охваченный радостным чувством, что остался жив, да еще получил сан великого, Александр стал бредить юной девой. Он хотел немедля отправить сватов. И только епископ, узнав об этом, напомнил ему о гибели брата и тех сроках, которые надо было выдержать, чтобы засылать сватов.
Как только подошло время, тотчас начали снаряжать сватов. Но тут на пути его счастья встали бояре. По их мнению, жену князю надо выбирать не по сердцу, а по разуму. Почему бы ему не сосватать одну из дочерей Гедимина? Князь же проявил характер. Спор стал разгораться до опасных размеров. Князя спас епископ, который встал на его сторону. Ссориться с ним никто не хотел, и бояре отступили. Сваты были посланы.
Появление князя и удивило и опечалило боярина, но куда деваться? Суму с деньгой князь получил, и они стали прощаться. Но прежде чем отправиться в путь, князь попросил у не очень гостеприимного хозяина глоток водицы на дорогу.
– Аль квасу? – спросил тот, желая на прощание оставить о себе доброе воспоминание.
Князь кивнул.
– Анастасия, дочка, – крикнул боярин, – принеси квасу дорогому гостю.
Вскоре скрипнула дверь и на пороге появилась дева. Она поднесла князю квасу. Глянул он на зардевшееся личико Анастасии, и его поразили ее неподдельная стыдливость и глаза, которые сверкнули такой страстью, что сердце князя дрогнуло. Он долго, старательно пил, наслаждаясь ее присутствием. Наконец осушил графин и поставил кружку на поднос. Девушка склонила голову, повернулась и неслышно пошла к двери. Украдкой глянув на ее стройную фигуру, он совсем осоловел. Когда закрылась за ней дверь, Александр повернулся к боярину:
– Боярин, цветок у тя расцвел, так что жди сватов!
Вернувшись домой, Александр не находил себе места. Анастасия так и стояла перед его глазами. Ему часто казалось, что кто-то, узнав о ее красоте, шлет уже сватов. И ругал Дмитрия, который так долго гостил в Орде.
И грянула внезапно страшная весть – брата больше нет! Ее сообщил Александру ханский посланец, который передал веление Узбека явиться к нему в Орду. Посланец был добрым человеком. Увидев, как побелел Александр, успокоил его, сказав:
– Великий хан сам хочет утвердить тебя на княжество.
Эти события заставили князя забыть о кашинской деве.
Узбек был мудр и дальновиден. Его дружба с московским князем не затмила ему глаза, и решил он привлечь на свою сторону Тверское княжество, не только утвердив за ним Александра, но и дав ему чин Великого.
Охваченный радостным чувством, что остался жив, да еще получил сан великого, Александр стал бредить юной девой. Он хотел немедля отправить сватов. И только епископ, узнав об этом, напомнил ему о гибели брата и тех сроках, которые надо было выдержать, чтобы засылать сватов.
Как только подошло время, тотчас начали снаряжать сватов. Но тут на пути его счастья встали бояре. По их мнению, жену князю надо выбирать не по сердцу, а по разуму. Почему бы ему не сосватать одну из дочерей Гедимина? Князь же проявил характер. Спор стал разгораться до опасных размеров. Князя спас епископ, который встал на его сторону. Ссориться с ним никто не хотел, и бояре отступили. Сваты были посланы.