Юрий Торубаров. Иван Калита

   – Да, – качает Митяй головой, – вот те и старец.
   Дед только усмехнулся.
   – Пошли, – сказал он, углубляясь в лес.
   Это было царство огромных, просто гигантских елей. Их кроны так широко разошлись, что казались вторым небом над головой. Тут была вечная темнота. Но идти было легко. Редко встречался поверженный великан, преграждавший дорогу. Митяю казалось, что это самое медвежье место.
   – Слышь, Алим, а как мы донесем кровь? – догоняя его, спросил Митяй, сгибаясь перед очередной огромной веткой.
   – Тык карман-то у тя есть? – смеется дед.
   – Шутник ты, старый! Никак ведьмежонка добывать будем.
   – Нуть, с догадкой, – дед приподнимает ветвь.
   Но скоро лес изменился. Ели начали мешаться с березой, кустарником. Идти стало гораздо труднее. Переходя очередной овраг, дед вдруг остановился и стал озираться вокруг себя.
   – Тык, обождь. Кажись, тута.
   Он пошел осторожно по краю оврага. Его настороженность передалась и Митяю. Он почувствовал вдруг, как потяжелели ноги. А тут еще из-под куста вырвалась лиса. Митяя бросило в пот.
   – Не отставай, – прикрикнул Алим, – тута! – возвестил дед, поворачиваясь к парню.
   Он подождал Митяя и взял у него шест. Наверху, почти над их головами, зияла какая-то дыра. Дед покрутил головой:
   – Неловко тута брать.
   – А что, они тута есть? – топчет Митяй снег.
   – Есть, а куды им деваться. Но тута не будем брать. Пошли!
   Они прошли мимо этой дыры, на которую парень смотрел с большой опаской. Он даже обошел ее сторонкой. Продираться сквозь кусты, по пояс в снегу, пришлось долго. Наконец Алим остановился, вытирая со лба пот. Он вновь забрал у парня шест и снова пошел. Пройдя несколько шагов за ним, Митяй увидел поваленную сосну, а под ней дыру, похожую на ту, которую уже видел.
   – Тссс, – дед повернулся к парню и приложил палец к губам.
   Митяй понял, что охота началась. Опять появилась тяжесть в ногах. Не говоря ни слова, рукой дед показал парню его место.
   – Ага! – как-то машинально вырвалось у Митяя.
   – Тсс! – пригрозил сердито ему старик, начиная шестом шуровать дыру.
   Послышалось недовольное ворчание. Дед глянул в сторону Митяя и закивал головой, мол, есть там зверюга. И снова принялся беспокоить зверя. На этот раз хозяину не понравилось, что его так настырно тревожат. Он взревел, и в дыре показалась голова, а вскоре и сам зверь. Дед едва увернулся. Медведь, встав на задние лапы, пошел на Митяя, стоявшего на его пути. Он дико ревел, махая лапами.
   Мурашки бежали по спине Митяя. Но он стоял, выжидая удобного момента. Из головы все вылетело. Единственно, что он повторял: «Господи, помоги!» Зверюга все ближе и ближе. Какое желание бросить эту рогатину и задать стрекоча. Но дед говорил, что медведи бегают быстрее. Догонят и порвут.
   Вот он, рядом! Господи… Митяй делает выпад. Рогатина уперлась в ведьмедя, но он взревел еще сильнее. «Жив, гад! – мелькнуло в голове парня. – Что делать?» И вдруг он вспомнил, как его учил дед. Он выдернул рогатину и вновь всадил зверю в грудь. И тут ему показалось, что медведь сейчас кинется на него, и бросился наутек. Митяй не знал, сколько времени бежал. Когда выдохся, остановился, чтобы перевести дух. И его поразила тишина. Никто, оказывается, его не преследовал.
   – Тьфу! – вырвалось у него из груди.
   И он повернул назад. Долго шел по следу, прежде чем вышел на деда, который свежевал медведя.
   Митяй подошел с опущенной головой. Дед, не оглядываясь, проговорил:
   – Ну и ведьмедя ты завалил. Я туть таких видеть не видывал. Возьми мою котому и пошарь там, – он показал зализкой на берлогу, – ведьмежат.
   Парень опрометью бросился исполнять его веление, с радостью понимая, что тот простил его трусость. Призывая на помощь Божью Мать, Митяй полез в берлогу. Он нашел их, забившихся у дальней стенки. Медвежата урчали, огрызались, пробовали даже кусаться, когда парень заталкивал их в котомку. Когда вылез, сообщил:
   – Я двоих тама взял!
   Дед ничего не ответил. А кончив свежевать, сказал:
   – Ты дрями сбери, дулму готовить будем.
   Митяй озадачился: «Че за дулма?» Но, подумав, что раз дрями надо собирать, значит, еду будем готовить, и бросился в лес собирать сухостой.
   Митяй не ошибся. Когда от сушника осталась одна горячая зола, Алим, нарезав тонкие ломти медвежатины, бросил их на жар. Митяй уплетал мясо за обе щеки, похваливая деда. Когда насытились, Алим, поднимаясь, сказал, что пора собираться.
   – А ето? – Митяй кивнул на медвежью тушу.
   – Щас, – ответил Алим.
   Углубившись в лес, он срубил две мощные ветки ельника. Когда возвратился с ними, Митяй понял, что ему опять придется тащить «волокуши». Так оно и вышло.
   Приближаясь к жилью, Митяй увидел хворого, который выбрался из курени и стоял, прислонившись к дереву.
   – Дед! Смотри! – радостно завопил парень.
   Дед, согнутый в три погибели от груза, приостановился и, увидев больного, улыбнулся. Митяй бросился было к больному, но дорогу преградила псина. Дружбан грозно рычал.
   – Не бойсь, он не тронет, – с улыбкой проговорил больной и приказал Дружбану сидеть.
   Когда прошли порывы радости, Митяй сказал, повернувшись к деду:
   – Ты смотри-ка, Алим, наш-то хворый на поправу пошел. Силенка появилась, сам выполз, помочь хочет, – и засмеялся.
   Дед перекрестился:
   – Слава те, Господи.
   – Ну, дедусь, поднял-таки. А я, признаться, уж больно опасалси.
   – Дык ты дюже не радуйся, – делая лицо строгим, проговорил Алим, – хворь надо до конца выгонять из тела.
   Он снял с плеч груз, распрямился, помахал руками, потер спину.
   – Как кличут тя? – Алим посмотрел на больного.
   – Андрей, – ответил парень. – Где я? – и поочередно оглядел незнакомцев.
   – Тыть? Да на алимовом отоке.
   – Где? Где? – переспросил Андрей.
   Митяй как-то весело посмотрел на старика, поддернул порты, по-мальчишески дернул носом:
   – Да на острове. У казака. Он, – Митяй показал на Алима, – казак. И я казак. Мы свободные люди. У нас нет ни боярина, ни князя. Есть, правда, атаман. Но его выбирают казаки. А ты кто будешь?
   В голове Андрея мелькнуло: нет бояр, князя – значит, они их не очень жалуют.
   – Да я сын… конюшего. Князья поссорились, подожгли хоромы. Ну… я и сбег.
   – Ааа! – понятливо протянул Митяй. Потом, ударив себя в грудь, сказал:
   – Я – Митяй, а он, – парень кивнул на хозяина, – дед Алим. Он тя…
   Но Алим не дал ему договорить, а попросил спуститься в курень и принести большую миску, меч, висевший на стене, и братину со стола.
   По возвращении ему последовало очередное задание: достать медвежонка. Дед ловко отрубил ему голову и слил в миску кровь. Положив тушку на землю, он почерпнул братиной ярко-красную жидкость и подал ее Андрею.
   – Пей! – голос его был строг.
   Андрей безропотно подчинился. Сходив в землянку, дед принес в братине какую-то жидкость. Пришлось Андрею «закусить» и ею.
   – Таперече иди дрыхнуть.
   Спал Андрей как убитый почти сутки. На завтра все повторилось со вторым медвежонком. После такого лечения Андрей поздоровел на глазах.
   А тем временем незаметно подкралась весна. Занятые с утра до вечера делами, они не замечали, как на южном обрывистом берегу забурел снег и зазвенела серебряным колокольчиком чистая, как слеза, капель. За ночь кайма берега обрастала прозрачными сосульками, и он походил на белоснежную кичку с ценной из крушеца подвеской.
   В один из этих дней нежданно-негаданно налетел ураганный северный ветер. Он принес на своих бушующих крыльях черную, как смоль, тучу. Снопами повалил снег. Но любое начало имеет конец, пришел он и для тучи. Улетела она дальше, оставив после себя серебром покрытую землю да крепкий морозец. Казалось, вернувшаяся зима решила не уходить, разукрасив свое белоснежное покрывало алмазным блеском. Она заставила и солнце смотреть на землю с голубого небосвода каким-то извиняющим взглядом.
   Утром Алим сбегал по малой нужде во двор в одном исподнем, вернулся и сразу к очагу, подставив огню мозолистые ладони и пальцы в трещинах. Немного отогревшись, он прошаркал к одрине, где спали парни.
   – А ну подымась! – и стал теребить их за плечи.
   Митяй, протирая глаза, глянул на оконце:
   – Че, светат?
   – Светат, светат, – ответил Алим, собирая еду на стол.
   Парни соскочили, сбегали на улицу и, побрызгав лица водой, готовы были садиться за стол. Но Алим своей привычке не изменял. Как обычно, он подошел к иконе и стал вполголоса говорить:
   – Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистой Твоея Матери и всех святых, помилуй нас!
   Парни подхватили:
   – Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! Аминь! – и усаживались за стол.
   Закончив утреннюю трапезу и поблагодарив Господа, Алим, глядя на парней, сказал:
   – Нуть, пойтить надоть на реку, волокушу вытащить. Зазуля пока по верху идеть, улов должон быть дюже хорош.
   Ребята быстро оделись и двинулись за Алимом.
   Старец не ошибся. Когда начали тащить сеть, она была забита рыбой. Мокрая, холодная сеть да мороз сказывались на работе. Если привычные крючковатые пальцы Алима ловко высвобождали зазюлю, то у Митяя и Андрея так не получалось. Особенно у Андрея. Он частенько, чтобы отогреть, запихивал пальцы в рот. Но упрямо не бросал работу. Митяй попытался остановить его, считая, что такая работа может повредить его выздоровлению. На что тот, с укоризной глядя на друга, сказал:
   – Митяй, я ся гораздо лучше чувствую, когда… – он пошевелил плечами, – разомнусь.
   Поддержал Андрея и Алим:
   – Пущай работает, – сказал он, – только смотри, чтоб все пил, че я те даю.
   Андрей приложил руку к груди:
   – Все пью. Ты мой второй батька.
   Эти слова так расстрогали Алима, что у него заблестели глаза. Да, этот парень входил в его очерствевшее сердце. Поэтому деда резануло, когда он нечаянно подслушал разговор Андрея с Митяем. Андрей высказал предположение, что они загостились у Алима, и что отец Митяя, наверное, их заждался и сильно тревожится. Митяй, конечно, скрыл от друга, что ему не очень хочется уходить от Алима. Чего греха таить, здесь сытая жизнь: мяса, рыбы вдоволь ешь. Да и хлебец в достатке. А отец… ну что отец, он ведь не дитя какое. Но разве это скажешь? Он отговаривался тем, что Андрею надо долечиться.
   Да и Алиму не хотелось отпускать ребят, уж больно добрые попались. Но понимал, что им, молодым, жизнь здесь кажется тусклой, безрадостной. Раньше ему нравилось быть одному. Но вот эти двое ворвались в его жизнь, и сейчас ему было трудно с ними расстаться.
   Однажды, когда Митяй переправился на противоположный берег пострелять птицу, Алим и Андрей поднялись наверх и сели на поваленное дерево. Они просидели какое-то время молча. Андрей следил за какой-то серой птахой, которая деловито скакала по земле и изредка что-то клевала. А Алим задумчиво смотрел куда-то вдаль. То ли он вспоминал прожитые годы, то ли думал, удастся ли ему увидеть следующую весну. Бог его знает.
   Андрей шевельнулся. Птаха вспорхнула и куда-то полетела. Парень провожал ее глазами. Когда птаха скрылась, он с болью в сердце произнес:
   – Домой, видать, направилась!
   Кажется, что он сказал особенного, но Алим понял, что парень в душе страдает, думая о доме. Он повернулся к нему:
   – Скажи, Андрей, кто ты будешь?
   Парень удивленно посмотрел на деда. Его изумил даже не вопрос, а то, как Алим спросил. Глаза их встретились. И он понял по его взгляду, что уходить от вопроса ему нельзя. Андрей отвел глаза, ибо в груди боролись два чувства: сказать или нет. Его молчание по-своему оценил Алим.
   – Если тебе тяжело говорить, то не надо, – сказал он и поднялся, чтобы уйти.
   – Да нет! Постой! Княжич я! – почти воскликнул Андрей с болью в голосе, – княжич!
   – Княжич? – почему-то переспросил Алим.
   – Да! – как-то нехотя, точно стесняясь своего положения, ответил он.
   – А каких кровей? – продолжал допытываться Алим.
   – Стародубский я.
   – Стародубский? – дед даже отступил.
   – Да, Стародубский, – повторил Андрей.
   – И как же ты оказался здесь?
   И Андрей принялся рассказывать. Алим, прислонясь к дереву, внимательно слушал его. Закончил же парень повествование такими словами:
   – Не знаю, Алим, что и делать: вернуться домой или нет.
   Сказав, он посмотрел на деда, но по его обросшему лицу нельзя было узнать, о чем тот думает. Только его глаза светились непонятным огоньком.
   – Да нет, сынок, я думаю, возвращаться тебе нельзя. Ну, упадешь ты в ноги Ивану Даниловичу. Думаешь, он тебе поверит?
   – Думаю, поверит!
   – Нет, дорогой Андрей, вряд ли. Твой дядька, полагаю, у него побывал и все свалил на тебя. Кто может правду сказать? Тетка? Но ты сказал, что ее зарубил антихрист.
   – Так что же мне, Алим, делать?
   – Что же тебе делать? – растягивая слова, произнес Алим. – Но прежде хочу сказать тебе, что я не Алим.
   Произнеся эти слова, он посмотрел на Андрея.
   – И мы с тобой, парень, одних кровей.
   Андрей удивился:
   – Так ты?..
   – Всеволод Иванович Стародубский! – торжественно произнес он.
   – Да! Вот так встреча!
   Они обнялись.
   Когда прошли первые минуты радости, Андрей спросил:
   – А как же … Алим?
   – Алим, – старец усмехнулся, – чтобы стать Алимом, ой сколько мне пришлось пережить. Моя судьба похожа на твою. И мне, чтобы спасти свою жизнь, пришлось бежать из родного дома. Был я юн, – и полился его рассказ, – попал к казакам, людям, которые отличаются ловкостью, лихостью, умением владеть оружием, конем. Все они – поборники православия и свободы. Для них, – Алим поднял вверх палец, – нет уз святей товарищества! – голос его зазвучал торжественно, а глаза заблестели.
   – А я слышал, – заговорил Андрей, – что казаки – это разбойники, воры, убивцы.
   Алим рассмеялся:
   – Дык, – и он опять заговорил казацким языком, – бывало всякое. Купсов встречали, средь них есть дюжа прокудны. Последние порты с тя ссымут. Уж больно жадовые. А нащет воров, дык знай: деньга на дороге валятся – казак мимо пройдет. Не его.
   – Я вижу… – Андрей запнулся.
   Дед понял, в чем его загвоздка, и сказал:
   – Зови Алимом, как звал.
   – А ты мне не сказал, как тебя этим именем стали называть.
   Алим задумался, потом сказал:
   – Мы тогда на ладьях в поход ходили. На Трапизунт. В ентом походе я и попал к туркам в лапы.
   Андрею так хотелось узнать, как это было. Алим посмотрел вверх. Дневные птицы потянулись к лесу устраиваться на ночь.
   – Дык, мы уж тово… стали возвращаться, подходили к берегу. Добра взяли много. Град-то не ждал гостей. Вот дуван и получился хороший. Дуванить собрались, а тут они на коняках. Враз от моря отрезали. Началась сеча. Наказной и кричит: «Други, ко мне!» Мы поняли, что на прорыв ведеть. Но кому-то для прикрытия надоть остаться. Доля пала на меня. Перекрестился я: помоги мне, Боже! И давай рубиться. А их – как муравьев. Нуть, куды мне их одолеть. Повязали. Вот тогда и кличку дали: Алим. Прожил я у них лет семь. Домой потянуло. Я с одним купсом и договорился. Узнал он меня. Я единожды ему жисть спас. Ну, взял я каюк. Их много на берегу валялось. Ночью и ушел в море. Не обманул купес, подобрал. Правда, деньжат содрал безбожно. Оттэда я вернулся к наказному. Узнал он меня. Долю мою отдал. Вот так-то.
   – Золотишко-то есть? – чуть не сорвалось с губ Андрея, да вовремя спохватился.
   Но тут старик очень удивил парня, спросив:
   – Ты хотел узнать, есть ли у меня золотишко?
   Андрей покраснел и не знал, что ответить. Сказал за него Алим:
   – Вижу, ты честный человек, и совесть твоя цела. Есть. Пойдем, покажу. Я знаю, что ты ничего плохого не замышляешь. Хош, даже отдам. Оно мне без нужды.
   – Нет, – опять заупрямился парень.
   – Пошли, говорю.
   Клад он хранил в глубине острова под корнями могучего дуба, которому давно перевалило за столетие. Но ствол выглядел свежим. Кора нигде не отслаивалась. Это говорило, что он простоит еще очень долго.
   Алим лопатой отковырял землю, руками разбросал ее по сторонам и достал небольшой ларец с потайным замком. Когда Алим открыл ларец, Андрей ахнул. В семье Стародубских и сотой доли не было такого богатства.
   – Алим, да с таким… – он кивнул на драгоценности, – ты можешь купить любое княжество.
   – А зачем мне оно? Я привык к свободе. А разве князь свободен? Он каждый день думает, как бы где-то отхватить кусок и сам боится, чтобы его не убили или не отравили. Он не доверяет даже жене.
   – Ну, Алим, ты это загнул, – не согласился Андрей.
   Алим посмотрел на него и протянул ларец:
   – Бери!
   – Но уж нет! – ответил Андрей и еще покачал головой.
   – Ладно, – согласился дед, закрывая клад, – но ты знаешь, где он лежит. Можешь взять его в любое время.
   Дорогой он спросил:
   – Ты мне не поверил насчет жены?
   Андрей остановился:
   – Да судя по моей матушке, она никогда ничего не сделает с моим батяней.
   – Это хорошо. А ты знаешь, кто убил Данила Александровича?
   – А кто такой этот Данил?
   Алим усмехнулся:
   – Это отец твоего Ивана Даниловича.
   – И кто его убил? Жена?
   – Жена.
   – А как?
   Алим окинул парня с ног до головы, точно видит его первый раз.
   – Ты уж немал. И жизнь пора познавать.
   Он нагнулся и отцепил от портов зацепившийся сучок. Потом заговорил:
   – Молодой и красивый, вроде тебя, – он повернул голову, улыбнулся. – Боярин Кучка стал якшаться с его женой Улитой. Княгиня боялась своего вспыльчивого мужа, но не хотела бросать и боярина. Тогда ей на ум пришло решение убить Данила. Она подговорила боярина, и тот согласился. Видать, нравилась ему бабенка. Он напал на князя. Но тому удалось вырваться, и он убежал в охотничий дом. Боярин не знал туда дороги, да княгиня надоумила его выпустить княжьего любимого пса, чтобы тот указал путь. Боярин выпустил, и пес побежал к хозяину. Кучка за ним. Княгиня была права. Князь был там. Боярин и добил Данилу. Когда он вернулся и все рассказал княгине, та, обозвав его дураком, послала туда вновь, чтобы поджечь дом. Вот так-то, Андрей, живут наши князья. А я здесь – вольная птица. У меня все есть. Так, если что случится и у тебя будет тяжко на душе, и ей надо будет покой, лучше этого места не найти. Знай, что мой дом это и твой дом.

ГЛАВА 8

   После возвращения из Твери князя точно подменили. Он все о чем-то думал, стал раздражен. Старшего сына Семена, в котором до этого души не чаял, чуть не прибил. Мальчонка взял отцовский колчан и лук, вообразив себя воем, начал в гриднице стрелять по висевшим там головам зверей. Князь крепко отшлепал сына. На рев мальчика вбежала нянька, женщина средних лет с добрым, ласковым лицом. Видя грозные очи князя, в страхе присела: «Свят, свят!» – закрестилась она. Таким князя еще не видела. Иван Данилович нервно прошел мимо нее и громко хлопнул дверью.
   Княгиня, подмечавшая каждый его шаг, решила с ним поговорить. Но это оказалось непросто. Она узнала, что верный княжий подручный Савел куда-то собирается. Что-то узнать у него было бесполезно. Он был немой. Но даже если бы и говорил, у него и клещами слова о князе не вытащишь.
   Давно это было. Еще до женитьбы князя. Как-то вьюжным зимним днем, возвращаясь из Переяславца, князь увидел у дороги скорченного мальчонку. Он не поленился спрыгнуть с коня и взял его на руки. Мальчонка, бедный, дрожал от холода. Лохмотья плохо грели.
   – Ты чей будешь? – спросил он.
   Но в ответ тот только замычал.
   – Немой? – удивился князь.
   Мальчонка закивал головой.
   – Нуть, – сказал он и посадил его на своего коня.
   Приехав к себе в кремль, князь приказал служке отмыть и одеть мальчонку, накормить и привести к нему.
   Когда его привели, он князю сразу понравился. У него был какой-то особый, преданный взгляд. А в черных глазенках горела глубокая благодарность и надежда.
   – Хочешь у меня остаться? – спросил князь.
   Тот торопливо закивал головой.
   – А верно будешь служить мне?
   Мальчонка что-то промычал, осенил себя крестом и приложил руку к сердцу, чем несказанно удивил князя. И Иван Данилович взял его к себе отроком.
   Среди одногодков он выделялся упорством и отчаянной смелостью. Он не терпел, если кто-то пытался его дразнить немтырем или немым. Вскоре все это поняли. Князь не забыл найденыша и как-то поинтересовался у Осипа Уварова, дворского, насчет мальчика. Осип ухмыльнулся:
   – Норовистый отрок. Ему бы язык… Кстати, князь, как мы его назовем?
   – А что, вы его до сих пор не обозвали?
   Дворский виновато опустил голову:
   – Нет.
   Князь задумался. Уваров решил подсказать:
   – Може, …Савел?
   Князь, хитро посмотрев на Осипа, промолвил:
   – А что! Пусть будет Савелом.
   Незаметно бегут годы. Но они были заметны по Савелу, который превратился в такого парня, что несколько ребят не могли его одолеть. С каждым годом Савел все сильнее доказывал свою преданность князю. Все знали, что где его верный служка, князю опасаться нечего. У него был острый слух, зоркий глаз, твердая рука. Княгиня только вздохнула, увидев его широкую спину, и не стала останавливать.
   И все же Елена муженька поймала. После полдника, когда все расползлись подремать, она дождалась мужа, когда тот выходил из едальни, и, стоя на пороге, преградила ему дорогу.
   – Скажи, Иван, почему ты меня избегаешь?
   Князь посмотрел на нее удивленным взглядом человека, не понимающего вопроса.
   – Ванюша, – сказала она тихо, – скажи мне правду. Ты думаешь о ней? У тебя же с Александром мир.
   Лицо князя мгновенно покраснело. Брови угрожающе сошлись на переносице.
   Он резко повернулся и, громко стуча сапогами, пошел к выходу.
   Он остановился на первой ступеньке крыльца. Прищурясь, посмотрел на солнце, оглядел двор. От лежавшей у ограды груды снега бежали ручьи. Воробьи весело чирикали, прыгая с ветки на ветку. Под деревом кошка готовилась к прыжку, чтобы схватить воробышка. Но тот оказался шустрым. Кошка осталась ни с чем, и с видом, что она и не хотела его ловить, побежала к скотному двору, где уж обязательно споймает мышонка. Князь рассмеялся и решительно, шагая через двор, направился к воротам. Какое-то время постоял в раздумье, выбирая, куда пойти: в немецкую слободу к немцу Себастьяну или проведать митрополита. Давненько у него не бывал. Решил идти к нему, а по пути зайти посмотреть, как строится собор Успения Богородицы. Там работы кипели вовсю: заострились архивольты порталов и закомар. Его окружили строители. Многих он знал: выкупал их в Орде.
   – Как живы-здоровы будете? – спросил князь, оглядывая работяг.
   – Бог дал да князь помог, живем, – довольно загудел народ.
   – Когда молиться начнем? – поинтересовался князь, явно намекая на окончание строительства.
   – Скоро и начнем, – раздался чей-то скрипучий голос, – а нуть! – из толпы вышел худенький старикашка в овчине без рукавов.
   Князь узнал его. Тогда в Сарае, на рынке, он не хотел его выкупать, старым показался, а просили за него дорого. Но пронырливый Миняй подтолкнул князя: «Бери». Князь послушался. И не прогадал. Все сложные узлы укладывал он, Кирша, так звали этого мастера.
   – Поклон тебе, всемогучий князь! – Кирша сорвал малахай и обнажил седую головенку с редкими длинными волосами, посреди которых поблескивала плешина. – Хочу тя спросить. Ты вот нас испрашаешь, когда молиться будем, а ты глянь, сколь кирпича осталось. А где мягковский камень?
   И Кирша, отодвигая толпу, показал небольшую кучу.
   – А где мой боярин? – князь крутит головой.
   – А вон, вон бежит, – несколько человек показали в сторону бегущего боярина.
   Плещей бежал, не обращая внимания на лужи.
   Запыхавшийся боярин остановился перед князем.
   – Слышь, Федор, что народ требует?
   – Слышу, князь, слышу. Да вот дороги раскисли, лошади не тянут.
   – Парой, парой запрягай, – подсказывают из толпы.
   – Будет вам кирпич и камень, а вы уж постарайтесь. Наш митрополит ждет.
   – Эхма, – Кирша стукнул малахоном о землю, – князь, будь спокоен. Русские своих князей не подводют!
   – Тогда я пойду, бывайте.
   Толпа, словно ее разрезали, расступилась, провожая князя склоненными головами. И он направился к митрополичьим хоромам.
   Но не пройдя и нескольких шагов, что-то вспомнил и окликнул Плещея. Боярин, привстав на цыпочки и вытянув шею, пытался через толпу увидеть Ивана Даниловича. Да не позволил рост. Плещей, подняв полы шубейки, бросился к князю. Боярину князь приказал разыскать Кочеву, чтобы тот дождался его.
   Хоромы митрополита были недалеко от церкви Иоанна Предтечи. Проходя мимо этого святилища, Иван Данилович остановился и, сняв шапку, перекрестился, низко кланяясь. Митрополичьи ворота были на запоре. Иван Данилович дернул за торчавший конец веревки с большим узлом на конце. Раздался звон колокольчика. Монах, открыв двери и пропустив Ивана Даниловича, сказал:
   – Владыка в опочивальне.
   Князь остановился и повернулся к нему со словами:
   – Что он, болен?
   – Да нет, – ответил монах, – слава богу. Хотя чувствует недомогание.
   Опочивальня митрополита была просторным помещением с двумя окнами, выходившими на церковь. Слева от входа – платяной шкаф, в дальнем правом углу – широкая резная кровать из мореного дуба. Рядом с кроватью – невысокий столик. На нем стояло разное питие: ключевая водица, квас, разные травяные настойки. Перед митрополитом сидел монах и, держа толстую книгу на коленях, читал ее больному. Петр лежал на спине, укрытый пуховым атласным одеялом. Поверх одеяла – руки с длинными тонкими восковыми пальцами. Князь почему-то обратил на них внимание. В его голове мелькнула нехорошая мысль: лежит, как покойник.