Страница:
– Хорошо! – ответил князь. – Будем! А пока, дорогие гости, попотчивайтесь с дальней дороги.
И отроки тотчас налили тверичанам в кубки заморские вина. Гости переглянулись. Их лица выражали удовлетворение. Еще бы! Согласие получено! Вот только как быть с подарками? Хотелось как-то прилюдно их вручить. Александр Романович, грузный, представительный мужчина, попытался прояснить это дело. Но его перебил князь:
– Этим пусть займется Миняй!
Бояре много слышали о нем, главном княжеском казначее, и перечить не стали. Иван Данилович поднял кубок:
– Выпьем-ка за вашего князя!
И пошло, и поехало. После третьего кубка, когда в душе появилось горячее желание высказаться, поднялся Александр Романович. Пухлыми пальцами он отбросил назад волосы и заговорил грудным басом:
– Князь! Дозволь слово молвить.
Князь испытующе посмотрел на него. Но кроме довольства на его лице ничего не заметил и кивнул головой.
– Великий князь! – боярин льстил хозяину, назвав его так. При этих словах он даже подобрался. – Я понимаю, почему ты так охотно откликнулся на приглашение. Вот проехал я по твоему городу и увидел, как много тут строится, растут твои слободы. Тебе нужен мир, – он поднял кубок. – Да будет мир между нами. Твое здоровье, князь! – и, пошатываясь, пошел целоваться с князем.
Гостей опять угостили так, что они не заметили, как исчез князь. Главным их переговорщиком стал Кочева.
А Иван Данилович мчался к баскаку. Ему очень не хотелось, чтобы тот его в чем-то заподозрил. Увлеченный охотой, Ахмыл встретил появление князя с радостным возбуждением. Переполненный гордостью, он схватил князя за руку и со словами: «Ти смотреть моя добыч!» потащил его к шатру, где складывались охотничьи трофеи.
– Мой добыч! – показал он на кучу сваленных лис, зайцев, куропаток.
С его широкого татарского лица не сходила улыбка. Соболья шуба, подарок князя, была распахнута, открывая русскую луду, златом вытканную. Тоже – княжий подарок. Он был чуть ниже среднего роста, но крепкий, кряжистый мужик.
– Молодец! – князь потрепал его по плечу.
По блестящим глазам можно было видеть, что похвала оказалась весьма приятна баскаку.
Князь посмотрел на Плещея:
– И нам пора?
Тот кивнул. Оседланные лошади уже ожидали их. А в сторонке толклись сокольничие, ожидая команды. Конюх подвел князю коня, гнедого жеребца. В скупых зимних лучах его шерсть горела серебром. Он так и норовил вырвать узду, но твердая рука князя осаживала разыгравшегося жеребца. Вставив ногу в стремя, он легко вскочил в седло. У татарина конь «родной», меньше княжеского, но мало в чем уступает тому.
– Ахмыл, на ауку пойдем? – спросил князь, глядя сверху вниз на татарина.
Лицо того расплылось в улыбке, как же: князь по-татарски назвал бирюка.
– Лядно, – ответил баскак.
Князь и баскак едут впереди. Сокольничие с птицами поодаль. Бескрайнее поле лежало перед ними, раскинувшись белоснежной скатертью. Искрящийся снег резал глаза, заставляя надвигать на лоб косматые шапки. Приложив ладонь над глазами козырьком, князь стал оглядывать местность. Заметив небольшой холм, он направил к нему коня.
Глаза баскака оказались зорче.
– Князь! – воскликнул он, – тама! – и показал куда-то в сторону.
Иван Данилович прищурил глаза и увидел едва заметные точки. Они двигались поперек поля.
– Да, Ахмыл, ты прав. Там стая бирюков!
Князь стегнул коня, и все сорвались с места.
Вот он, охотничий азарт, который вспыхивает внутри и, забыв обо всем на свете, заставляет нестись вперед сломя голову. «Лишь бы не ушли», – бьется мысль у каждого охотника. Кони шли галопом, выбиваясь из сил. Но их седоки в азарте нещадно работали плетьми. Маленький юркий татарский конек не уступал княжескому. Его ноги мелькали так часто, что порой, когда взбивался снег, казалось, будто он летит по воздуху.
Наконец, охотники приблизились настолько, что серых можно было рассмотреть. Они шли не спеша, опасности еще не заметили. Впереди здоровый, матерый волчище. Сразу можно было догадаться, что это вожак. Всадники остановились. Князю и баскаку посадили на рукавники птиц. Звери почувствовали что-то неладное, и стая, как по команде, вдруг остановилась. Вожак отбежал в сторону и поднял вверх голову. А затем неожиданно рванулся вперед, за ним вся стая. Стало ясно, вожак учуял опасность и повел стаю за собой. Впереди, у горизонта, виднелась темная полоса. Это был лес.
– Пускайте! – заорал сокольничий.
Князь бросил поводья, приподнял левую руку и сорвал с птицы колпачок. Беркут, почувствовав свободу, тяжело взмахнул крыльями, да так, что князю пришлось прятать голову. Видя, что князь пустил беркута, это сделал и баскак. Все, не отрывая глаз, наблюдали, как птицы набирали высоту. И вот они уже не машут крыльями, а медленно парят в вышине, выбирая себе добычу.
Приостановился и бег волков. Звери, почувствовав, что погоня отстала, как-то успокоились. А вот сверху опасность они еще не чуют. Охотникам видно, как по спирали опускаются птицы, потом камнем ринулись вниз и, вцепившись в спину добычи, железным клювом начали долбить голову. От страха жертва ускорила бег, стремясь этим избавиться от врага. Но бившая из ран ключом кровь привела к потере сил. Постепенно бег зверя замедлился. Он начал ковылять, чтобы вскоре свалиться, орошая белоснежную скатерть алой кровью.
Когда охотники подскочили, птицы гордо восседали над жертвами. Баскак радовался. Его радость передалась и князю. Она у него была двойной. Он понял, что приезд тверских посланцев для баскака будет тайной. И он не мог не радоваться, что его птица добыла бирюка. Князь не очень тяготел к охоте. Но вот добыча была ему приятной, только он удивился тому, что оба беркута почему-то не осмелились напасть на вожака. Птица, а в силе разбирается.
Возвращались все в приподнятом настроении. А на стойбище уже готовились к встрече. На вертеле томились косули, зайцы, куропатки и прочая живность. Выставлены кубки для холодного медка. Поднимая его, князь на мгновение задумался: а как там с гостями? Хотя понимал, что Кочева не подведет.
Князь был прав. Василий знал свое дело. Тверские бояре от вчерашней попойки проснулись только к обеду. Спросив у Кочева, где князь, надо же было с ним проститься, отблагодарить за такую теплую встречу, к своему удивлению узнали, что они с ним простились еще вчера, когда собирались уехать. Но… Бояре были в смущении. Что подумает князь? Василий их успокоил:
– Разве вы не русские люди? Как же по-другому встречать таких дорогих гостей?
Они успокоились и заторопились с отъездом. Даже стали отказываться от обеда, показывая на окна, что скоро солнце скроется за горизонтом. Хитрый Кочева с ними согласился и сказал, что раз так получилось, надо бы зайти к княгине и проститься с ней. Бояре согласились. Омыли опухшие лица, принарядились.
Елена принимала их в гриднице.
Молча выслушав приветствие бояр и полагающую по случаю лесть, она тихим голосом попросила их отобедать с ней. Гости не могли ей отказать. Также и в питье. Княгиня только помочила губы в вине, заставив их осушить кубки. Уезжали они, когда на город опустилась темень. Тверичан опять отнесли в кибитки. Люди Кочева проводили их до Тверской слободы.
Возвращение бояр Александр ждал с нетерпением. Мало ли что Иван Данилович дал когда-то согласие на посещение Твери. Но прошло время, всякое могло случиться. Бояре поведали все, не таясь. Александр принимал их в гриднице. Готовясь к встрече с московским князем, он сильно ее обновил. На стенах появились дорогие восточные ковры, немецкие канделябры. Цветные стекла, взамен обычных, в сочетании с коврами делали помещение каким-то сказочным. Дубовая, грубой работы, мебель заменена на новую мебель, венгерскую, более изящную. Кроме ковров стены украшали головы медведей, бирюков, оленей вперемежку с дорогим оружием. В общем, в гриднице соединился вкус Запада с восточной роскошью.
Александр внимательно слушал бояр, изредка поглядывая в сторону своей молодой жены, которая находилась в некотором отдалении от него, как бы подчеркивая этим, что в дела мужа она не вмешивается.
– Так, значит, князь встречал вас ночью? – уточнил он сказанное.
– Да, да! – враз подтвердили они.
– И подарки не смотрел?
– Не смотрел! – ответили они.
Князь начинал заводиться:
– И уезжали ночью?
– Ночью, ночью! – опять подтвердили бояре.
– Так! – процедил князь сквозь зубы и нервно вскочил. – Заелся москвитянин.
Он расценил действия Ивана Даниловича как неуважение к нему и даже как… насмешку.
– Ему надо устроить новое Бортенево! – вырвалось у него из груди.
Услышав эти слова, княгиня на мгновение даже побледнела. Но быстро взяла себя в руки.
– Милый! – серебряным колокольчиком зазвучал ее ласковый голосок. – А может, он хочет в тайне сохранить ваши встречи?
Бояре переглянулись меж собой. Растерянно посмотрел на них князь.
– А это еще зачем? – поворачиваясь к жене, спросил он.
– А затем, – губки ее расплылись в улыбке, – чтобы не вызвать сомнения в вашей верности Великому повелителю. Вдруг тот подумает о сговоре?
Князь сел и задумался. А по лицам бояр можно было прочитать: «А ведь верно сказано. Хан спокоен, когда князья грызутся меж собой. А тут – дружба. Умен московит, ничего не скажешь. А баба?!»
– Думаю, он и к нам ночью завалится, – уверенно заявил Александр Романович, забрасывая космы на плешину.
Боярин как в воду глядел. Прослышав, что князь московский приезжает к ним в гости, в назначенный срок народ с утра повалил на улицы. Целый день прождали. Да все зря. Не приехал.
– Обман! – заговорили они под вечер, разочарованные в своих ожиданиях. – чтобы этот гордец приехал к нам, не в жисть!
Стража закрыла ворота. Галки расселись по местам. И вдруг в ворота кто-то постучал. Властно, уверенно.
– Эй, хто там? – воскликнул стражник, приготовившийся спать до утра.
– Боярин Кочева, – послышалось со стороны.
Это имя хорошо знали в Твери. Страх внезапно овладел стражником: «Неуж сам?». Вместо того, чтобы открыть ворота, крикнув: «Я щас», он побежал к сотнику. Тот, услышав о госте, приказал бегом вернуться и впустить приехавших, а сам опрометью бросился к князю.
Неизвестно почему, но князь не поверил словам боярина Александра Романовича. Он в ожидании томился весь день. Посылал сколько раз дворских, чтобы те проверили подъездную дорогу. Но тех, кого ждал князь, не было. Плюнув в сердцах, он пошел к себе в опочивальню, оставив надежду на другой день. Князь, стоя перед иконами, совершал вечернюю молитву перед сном, когда неожиданный скрип двери заставил его повернуть голову. Увидя на пороге сотского, сердце екнуло: «Что-то случилось!». Но не успел спросить, как тот выпалил:
– Гости!
Князь быстренько, перекрестившись, бросился в сени за сотником. На ходу набросив корзно, выскочил на крыльцо. А на дворе уже властвовала темнота. Александр посмотрел по сторонам, чтобы кого-нибудь послать за факелом, но рядом никого не было. Пришлось самому возвращаться в хоромы за факелом. Пока его нашел, сотник тем временем уже открывал ворота, впуская запоздавших гостей. Когда князь вновь вернулся на крыльцо, подняв факел, увидел, что во двор въезжают какие-то люди. Их немного, от силы человек десять. Но по виду то были кметы.
Один из них спрыгнул с коня, бросив узду подбежавшему сотнику, и, легко, пружинисто прыгая через ступеньки, стал подниматься по крыльцу. Князь стоял растерянный, не зная, куда сунуть огнище. На его счастье, высыпала дворня, и он, обрадовавшись, сунул факел первому из них. Тем временем, раздвигая дворню рукой, гость подошел к князю. Ростом он был на полголовы ниже хозяина, но широк в плечах, и чувствовалось, что налит силой. Он обнял князя и даже легко, дружески приподнял его.
– С прибытием! – произнес хозяин.
Они расцеловались.
– Будь здоров, друже! – ответил Иван Данилович, держа хозяина за плечи. – Извини, что припозднились, – сани подвели, – сказал он, не вдаваясь в подробности.
Александр слегка улыбнулся, вспомнив слова боярина. В это время на крыльцо поднялась княгиня. Александр расцеловался и с ней. Забыв только что мучившие его обиды, хозяин вдруг почувствовал, что московиты довольно дружески к нему расположены. Это подняло ему настроение. Он сам открыл перед ними двери, приглашая в хоромы. В сенях, остановившись, сказал:
– Хочу попотчевать вас с дороги, – и поглядел на Ивана Даниловича и Елену.
Те переглянулись, и княгиня ответила:
– Князь Александр, я устала с дороги, давай отложим до утра.
Ее поддержал и муж. Князь как-то сник. Иван Данилович с улыбкой, дружески хлопая хозяина по плечу, сказал:
– Не печалься, друг мой, завтра догоним. А Елена, – он кивнул на жену, – правду сказала. Давай все начнем, как ты задумал, с утра. Только прошу тебя – не выноси это со двора.
– Ладно, – согласился Александр. – Петр, – позвал он зевавшего дворского, – покажи людям князя их покои.
Когда князь развел дорогих гостей по их опочивальням, он зашел к женушке. Та не спала. Она сидела перед зеркалом и расчесывала роскошные волосы.
– Ты? – удивилась она, видя на пороге супруга, и вопросительно посмотрела на него.
– Прибыли! – сообщил князь.
– С женой?
– Да. Но кто его сопровождает!
– Что, много народу?
– Да что ты, все наоборот. Выглядит, как бедный боярин. Интересно, – добавил он, вспомнив свои подарки, – что он нам привез?
– Многие говорят, что он жадоба, – рассмеялась княгиня, – и страшный. На козла похож.
– Утром увидим, – философски заметил муж, сбрасывая корзно.
Насчет подарков тверской князь беспокоился зря. После возвращения с той непредвиденной охоты, на другой день Иван Данилович с Миняем поехали в Кузнецкую слободу к Петрухе, лучшему кузнецу на всю слободу. Оставив за оградой коня, князь и Миняй вошли во двор. Навстречу им бросился большой черно-белый кобель.
– Пшел! – Миняй бросился защищать князя.
В это время, услышав остервенелый лай, в дверях показался здоровый мужик. Нагнув голову, он вышел наружу.
– Никак княже! – удивился он и заорал на кобеля, да так, что тот, поджав хвост, убежал за угол.
Хозяин пригласил нежданных гостей зайти в светлицу. Вдоль окон стоял тяжелый, грубой работы, дубовый стол с такими же ослонами. В углу находился небольшой иконник с лампадой. У тыльной стены стояло несколько кряжистых, украшенных коваными узорами, сундуков, да на стене висели полки с посудой.
– Дело есть, Петруха, – сказал он.
Петр послушно отставил сосуд и, глядя на князя, стал теребить густую, черную бороду в ожидании, что он скажет.
– Я приглашен к одному князю и хочу ему подарить меч. Но чтобы он был не как все, а смог бы показать величие Московского княжества.
Петр усмехнулся, покачал мохнатой головой. Толстыми заскорузлыми пальцами почесал грудь. Он явно обдумывал, что сказать князю. Тот терпеливо ждал, в душе радуясь серьезности этого мастера.
– Ну что, княже, – загудел он, – надоть, такмо скуем. Но токмо басу навесть, тута никак фрязин потребуется, – кузнец виновато опустил голову и исподлобья взглянул на князя, – нужен будет и кожевник.
Князь понял – надо сделать и ножны.
– Кого назовешь? – промолвил князь.
– Миколу, – прогудел Петр, – а из кожевников – Ивана.
Сделка состоялась. Меч князю очень понравился. Каменья фрязин умело расположил как на рукояти, так и на ножнах. Подобрал Иван Данилович к нему и пояс сердоничный с золотой оковкой. Да шубу соболью. Царский подарок. Пусть знают. Анастасии – монисто из дорогих каменьев, где посредине горел алмаз, величиной с голубиное яйцо, он один перевесит все подарки тверского князя.
Утром княжеские отроки, разодетые, как павлины, постучали в дверь гостевых опочивален. И вот идут по переходу московские гости, князь, княжна и боярин Кочева с подарками, в сопровождении отроков. Ожидавшие их слуги распахивают двери, и перед очами гостей предстает тверской князь с княгиней. Она держит поднос с кутырем и солью. Взор Ивана Даниловича уставился на поднос: такое он видит впервые. Что же ему с этим делать? Хорошо, рядом Елена, которая шепнула: «Отломи кусочек, помокни в соль и надкуси». Он быстро это проделал и посмотрел в глаза княжны. Взгляды их встретились. Усилием воли он отвел взгляд, как будто что-то неведомое его обожгло. Такой женской красоты он еще не встречал. Склонила голову и Анастасия. От Александра не ускользнул этот момент, и он отреагировал на это гордой улыбкой за свою жену. А женское сердце Елены сжалось от плохого предчувствия. Скоро все вошло в нормальное русло, и московский князь вручил подарки.
– Прими, друже князь, поделку московского мастера, – и передал меч Александру.
Если бы в гриднице не горело столько свечей, она все равно бы засверкала разными цветами от тех каменьев, которыми был украшен этот меч. Глаза князя Александра загорелись радостным огоньком.
– И еще, – Иван Данилович набросил шубу ему на плечи, сказав: – пусть она, – он провел рукой по атласной шерсти, – тебя всегда согреват.
Александр расплылся в улыбке.
– А это, – он взял шкатулку у боярина и подошел к княгине, – царица ты наша! Прими от… – он хотел сказать от раба твоего, но вовремя сдержался, – нас этот скромный подарок, – и достал из шкатулки монисто.
Алмаз в нем горел, как маленькое солнце. Все ахнули. Подавая подарок, рука князя невольно соприкоснулась с ее рукой. Ему показалось, что между ними проскочила искра. И в то же время этого мгновения хватило ему, чтобы ощутить шелковистую нежность ее кожи. И он почувствовал, что в его сердце зародилось какое-то, еще не понятное ему чувство. Не осталось это мгновение незамеченным и ею. Белоснежное ее лицо покрыл румянец, отчего она стала еще прекрасней. Муж, что-то уловив, посмотрев на нее молящим и в то же время расстроенным взглядом, отвернулся. Произошло какое-то замешательство. Но Александр быстро нашелся, пригласив гостей к столу.
Не зря тверской князь столько времени готовился к встрече с московским князем. Убранство одного стола чего стоило. Нет здесь привычных кубков, кружек. А стоят, как вои на страже, хрустальные бокалы из тонкого стекла, за которые боязно браться руками. А каких только бутылиц нет: и плоские, и раздутые. А сколько фруктовой заморской диковины: и ананасы, и бананы, и финики, и апельсины… Не пить, не есть их надо, а смотреть, словно перед вами волшебная картина. А о русском богатстве и говорить нечего. Какие тут осетры да белуги, стерляди, но это уже не в диковинку. И все говорило о том, что хозяин хотел показать гостю свое расположение. Да и разговор он завел о том, что не надо вспоминать прошлое, а надо помнить одно: корень-то у них один. И жить надо по-родственному. А если им объединиться, то они любому шею сломают! Ухмыльнулся московит, спросил:
– Кому же ты хочешь ее сломать? Уж не о… ты помышляешь? – назвать кого, не захотел, ибо тут сидели разные люди, еще и донести могут, но большим пальцем показал через плечо на юг.
Александр его понял. Взбодренный не то выпитым, не то чтобы показать соседу свою храбрость, вызывающе сказал:
– Да хоть его.
Но тут зазвучал серебряный голосок Анастасии.
– Милый, – она повернулась к мужу, – хватит мужских разговоров, повеселим лучше гостей дорогих, – и взглядом приказала дворскому позвать толпившихся за дверьми скоморохов, дударей.
В огромной гриднице есть где разгуляться веселой публике, и она заполнила помещение. Иван Данилович поощрительным взглядом посмотрел на Анастасию, оценив ее ум. Та ему только улыбнулась. «Какая прелесть!» – чуть не сорвалось у него с губ. Он вдруг почувствовал себя семнадцатилетним юношей, и ему захотелось вместе с этой смешной публикой выкинуть коленце, да не одно. Елена еле удержала загоревшегося мужа, поняв вовремя его желание.
Застолье продолжалось до самого вечера. Но оставаться на ночь москвич не захотел, ссылаясь на то, что у него срывается полюдье, и ему надо вернуться в Москву. Попросив князя не беспокоиться с проводами, глубокой ночью он отбыл домой.
ГЛАВА 7
И отроки тотчас налили тверичанам в кубки заморские вина. Гости переглянулись. Их лица выражали удовлетворение. Еще бы! Согласие получено! Вот только как быть с подарками? Хотелось как-то прилюдно их вручить. Александр Романович, грузный, представительный мужчина, попытался прояснить это дело. Но его перебил князь:
– Этим пусть займется Миняй!
Бояре много слышали о нем, главном княжеском казначее, и перечить не стали. Иван Данилович поднял кубок:
– Выпьем-ка за вашего князя!
И пошло, и поехало. После третьего кубка, когда в душе появилось горячее желание высказаться, поднялся Александр Романович. Пухлыми пальцами он отбросил назад волосы и заговорил грудным басом:
– Князь! Дозволь слово молвить.
Князь испытующе посмотрел на него. Но кроме довольства на его лице ничего не заметил и кивнул головой.
– Великий князь! – боярин льстил хозяину, назвав его так. При этих словах он даже подобрался. – Я понимаю, почему ты так охотно откликнулся на приглашение. Вот проехал я по твоему городу и увидел, как много тут строится, растут твои слободы. Тебе нужен мир, – он поднял кубок. – Да будет мир между нами. Твое здоровье, князь! – и, пошатываясь, пошел целоваться с князем.
Гостей опять угостили так, что они не заметили, как исчез князь. Главным их переговорщиком стал Кочева.
А Иван Данилович мчался к баскаку. Ему очень не хотелось, чтобы тот его в чем-то заподозрил. Увлеченный охотой, Ахмыл встретил появление князя с радостным возбуждением. Переполненный гордостью, он схватил князя за руку и со словами: «Ти смотреть моя добыч!» потащил его к шатру, где складывались охотничьи трофеи.
– Мой добыч! – показал он на кучу сваленных лис, зайцев, куропаток.
С его широкого татарского лица не сходила улыбка. Соболья шуба, подарок князя, была распахнута, открывая русскую луду, златом вытканную. Тоже – княжий подарок. Он был чуть ниже среднего роста, но крепкий, кряжистый мужик.
– Молодец! – князь потрепал его по плечу.
По блестящим глазам можно было видеть, что похвала оказалась весьма приятна баскаку.
Князь посмотрел на Плещея:
– И нам пора?
Тот кивнул. Оседланные лошади уже ожидали их. А в сторонке толклись сокольничие, ожидая команды. Конюх подвел князю коня, гнедого жеребца. В скупых зимних лучах его шерсть горела серебром. Он так и норовил вырвать узду, но твердая рука князя осаживала разыгравшегося жеребца. Вставив ногу в стремя, он легко вскочил в седло. У татарина конь «родной», меньше княжеского, но мало в чем уступает тому.
– Ахмыл, на ауку пойдем? – спросил князь, глядя сверху вниз на татарина.
Лицо того расплылось в улыбке, как же: князь по-татарски назвал бирюка.
– Лядно, – ответил баскак.
Князь и баскак едут впереди. Сокольничие с птицами поодаль. Бескрайнее поле лежало перед ними, раскинувшись белоснежной скатертью. Искрящийся снег резал глаза, заставляя надвигать на лоб косматые шапки. Приложив ладонь над глазами козырьком, князь стал оглядывать местность. Заметив небольшой холм, он направил к нему коня.
Глаза баскака оказались зорче.
– Князь! – воскликнул он, – тама! – и показал куда-то в сторону.
Иван Данилович прищурил глаза и увидел едва заметные точки. Они двигались поперек поля.
– Да, Ахмыл, ты прав. Там стая бирюков!
Князь стегнул коня, и все сорвались с места.
Вот он, охотничий азарт, который вспыхивает внутри и, забыв обо всем на свете, заставляет нестись вперед сломя голову. «Лишь бы не ушли», – бьется мысль у каждого охотника. Кони шли галопом, выбиваясь из сил. Но их седоки в азарте нещадно работали плетьми. Маленький юркий татарский конек не уступал княжескому. Его ноги мелькали так часто, что порой, когда взбивался снег, казалось, будто он летит по воздуху.
Наконец, охотники приблизились настолько, что серых можно было рассмотреть. Они шли не спеша, опасности еще не заметили. Впереди здоровый, матерый волчище. Сразу можно было догадаться, что это вожак. Всадники остановились. Князю и баскаку посадили на рукавники птиц. Звери почувствовали что-то неладное, и стая, как по команде, вдруг остановилась. Вожак отбежал в сторону и поднял вверх голову. А затем неожиданно рванулся вперед, за ним вся стая. Стало ясно, вожак учуял опасность и повел стаю за собой. Впереди, у горизонта, виднелась темная полоса. Это был лес.
– Пускайте! – заорал сокольничий.
Князь бросил поводья, приподнял левую руку и сорвал с птицы колпачок. Беркут, почувствовав свободу, тяжело взмахнул крыльями, да так, что князю пришлось прятать голову. Видя, что князь пустил беркута, это сделал и баскак. Все, не отрывая глаз, наблюдали, как птицы набирали высоту. И вот они уже не машут крыльями, а медленно парят в вышине, выбирая себе добычу.
Приостановился и бег волков. Звери, почувствовав, что погоня отстала, как-то успокоились. А вот сверху опасность они еще не чуют. Охотникам видно, как по спирали опускаются птицы, потом камнем ринулись вниз и, вцепившись в спину добычи, железным клювом начали долбить голову. От страха жертва ускорила бег, стремясь этим избавиться от врага. Но бившая из ран ключом кровь привела к потере сил. Постепенно бег зверя замедлился. Он начал ковылять, чтобы вскоре свалиться, орошая белоснежную скатерть алой кровью.
Когда охотники подскочили, птицы гордо восседали над жертвами. Баскак радовался. Его радость передалась и князю. Она у него была двойной. Он понял, что приезд тверских посланцев для баскака будет тайной. И он не мог не радоваться, что его птица добыла бирюка. Князь не очень тяготел к охоте. Но вот добыча была ему приятной, только он удивился тому, что оба беркута почему-то не осмелились напасть на вожака. Птица, а в силе разбирается.
Возвращались все в приподнятом настроении. А на стойбище уже готовились к встрече. На вертеле томились косули, зайцы, куропатки и прочая живность. Выставлены кубки для холодного медка. Поднимая его, князь на мгновение задумался: а как там с гостями? Хотя понимал, что Кочева не подведет.
Князь был прав. Василий знал свое дело. Тверские бояре от вчерашней попойки проснулись только к обеду. Спросив у Кочева, где князь, надо же было с ним проститься, отблагодарить за такую теплую встречу, к своему удивлению узнали, что они с ним простились еще вчера, когда собирались уехать. Но… Бояре были в смущении. Что подумает князь? Василий их успокоил:
– Разве вы не русские люди? Как же по-другому встречать таких дорогих гостей?
Они успокоились и заторопились с отъездом. Даже стали отказываться от обеда, показывая на окна, что скоро солнце скроется за горизонтом. Хитрый Кочева с ними согласился и сказал, что раз так получилось, надо бы зайти к княгине и проститься с ней. Бояре согласились. Омыли опухшие лица, принарядились.
Елена принимала их в гриднице.
Молча выслушав приветствие бояр и полагающую по случаю лесть, она тихим голосом попросила их отобедать с ней. Гости не могли ей отказать. Также и в питье. Княгиня только помочила губы в вине, заставив их осушить кубки. Уезжали они, когда на город опустилась темень. Тверичан опять отнесли в кибитки. Люди Кочева проводили их до Тверской слободы.
Возвращение бояр Александр ждал с нетерпением. Мало ли что Иван Данилович дал когда-то согласие на посещение Твери. Но прошло время, всякое могло случиться. Бояре поведали все, не таясь. Александр принимал их в гриднице. Готовясь к встрече с московским князем, он сильно ее обновил. На стенах появились дорогие восточные ковры, немецкие канделябры. Цветные стекла, взамен обычных, в сочетании с коврами делали помещение каким-то сказочным. Дубовая, грубой работы, мебель заменена на новую мебель, венгерскую, более изящную. Кроме ковров стены украшали головы медведей, бирюков, оленей вперемежку с дорогим оружием. В общем, в гриднице соединился вкус Запада с восточной роскошью.
Александр внимательно слушал бояр, изредка поглядывая в сторону своей молодой жены, которая находилась в некотором отдалении от него, как бы подчеркивая этим, что в дела мужа она не вмешивается.
– Так, значит, князь встречал вас ночью? – уточнил он сказанное.
– Да, да! – враз подтвердили они.
– И подарки не смотрел?
– Не смотрел! – ответили они.
Князь начинал заводиться:
– И уезжали ночью?
– Ночью, ночью! – опять подтвердили бояре.
– Так! – процедил князь сквозь зубы и нервно вскочил. – Заелся москвитянин.
Он расценил действия Ивана Даниловича как неуважение к нему и даже как… насмешку.
– Ему надо устроить новое Бортенево! – вырвалось у него из груди.
Услышав эти слова, княгиня на мгновение даже побледнела. Но быстро взяла себя в руки.
– Милый! – серебряным колокольчиком зазвучал ее ласковый голосок. – А может, он хочет в тайне сохранить ваши встречи?
Бояре переглянулись меж собой. Растерянно посмотрел на них князь.
– А это еще зачем? – поворачиваясь к жене, спросил он.
– А затем, – губки ее расплылись в улыбке, – чтобы не вызвать сомнения в вашей верности Великому повелителю. Вдруг тот подумает о сговоре?
Князь сел и задумался. А по лицам бояр можно было прочитать: «А ведь верно сказано. Хан спокоен, когда князья грызутся меж собой. А тут – дружба. Умен московит, ничего не скажешь. А баба?!»
– Думаю, он и к нам ночью завалится, – уверенно заявил Александр Романович, забрасывая космы на плешину.
Боярин как в воду глядел. Прослышав, что князь московский приезжает к ним в гости, в назначенный срок народ с утра повалил на улицы. Целый день прождали. Да все зря. Не приехал.
– Обман! – заговорили они под вечер, разочарованные в своих ожиданиях. – чтобы этот гордец приехал к нам, не в жисть!
Стража закрыла ворота. Галки расселись по местам. И вдруг в ворота кто-то постучал. Властно, уверенно.
– Эй, хто там? – воскликнул стражник, приготовившийся спать до утра.
– Боярин Кочева, – послышалось со стороны.
Это имя хорошо знали в Твери. Страх внезапно овладел стражником: «Неуж сам?». Вместо того, чтобы открыть ворота, крикнув: «Я щас», он побежал к сотнику. Тот, услышав о госте, приказал бегом вернуться и впустить приехавших, а сам опрометью бросился к князю.
Неизвестно почему, но князь не поверил словам боярина Александра Романовича. Он в ожидании томился весь день. Посылал сколько раз дворских, чтобы те проверили подъездную дорогу. Но тех, кого ждал князь, не было. Плюнув в сердцах, он пошел к себе в опочивальню, оставив надежду на другой день. Князь, стоя перед иконами, совершал вечернюю молитву перед сном, когда неожиданный скрип двери заставил его повернуть голову. Увидя на пороге сотского, сердце екнуло: «Что-то случилось!». Но не успел спросить, как тот выпалил:
– Гости!
Князь быстренько, перекрестившись, бросился в сени за сотником. На ходу набросив корзно, выскочил на крыльцо. А на дворе уже властвовала темнота. Александр посмотрел по сторонам, чтобы кого-нибудь послать за факелом, но рядом никого не было. Пришлось самому возвращаться в хоромы за факелом. Пока его нашел, сотник тем временем уже открывал ворота, впуская запоздавших гостей. Когда князь вновь вернулся на крыльцо, подняв факел, увидел, что во двор въезжают какие-то люди. Их немного, от силы человек десять. Но по виду то были кметы.
Один из них спрыгнул с коня, бросив узду подбежавшему сотнику, и, легко, пружинисто прыгая через ступеньки, стал подниматься по крыльцу. Князь стоял растерянный, не зная, куда сунуть огнище. На его счастье, высыпала дворня, и он, обрадовавшись, сунул факел первому из них. Тем временем, раздвигая дворню рукой, гость подошел к князю. Ростом он был на полголовы ниже хозяина, но широк в плечах, и чувствовалось, что налит силой. Он обнял князя и даже легко, дружески приподнял его.
– С прибытием! – произнес хозяин.
Они расцеловались.
– Будь здоров, друже! – ответил Иван Данилович, держа хозяина за плечи. – Извини, что припозднились, – сани подвели, – сказал он, не вдаваясь в подробности.
Александр слегка улыбнулся, вспомнив слова боярина. В это время на крыльцо поднялась княгиня. Александр расцеловался и с ней. Забыв только что мучившие его обиды, хозяин вдруг почувствовал, что московиты довольно дружески к нему расположены. Это подняло ему настроение. Он сам открыл перед ними двери, приглашая в хоромы. В сенях, остановившись, сказал:
– Хочу попотчевать вас с дороги, – и поглядел на Ивана Даниловича и Елену.
Те переглянулись, и княгиня ответила:
– Князь Александр, я устала с дороги, давай отложим до утра.
Ее поддержал и муж. Князь как-то сник. Иван Данилович с улыбкой, дружески хлопая хозяина по плечу, сказал:
– Не печалься, друг мой, завтра догоним. А Елена, – он кивнул на жену, – правду сказала. Давай все начнем, как ты задумал, с утра. Только прошу тебя – не выноси это со двора.
– Ладно, – согласился Александр. – Петр, – позвал он зевавшего дворского, – покажи людям князя их покои.
Когда князь развел дорогих гостей по их опочивальням, он зашел к женушке. Та не спала. Она сидела перед зеркалом и расчесывала роскошные волосы.
– Ты? – удивилась она, видя на пороге супруга, и вопросительно посмотрела на него.
– Прибыли! – сообщил князь.
– С женой?
– Да. Но кто его сопровождает!
– Что, много народу?
– Да что ты, все наоборот. Выглядит, как бедный боярин. Интересно, – добавил он, вспомнив свои подарки, – что он нам привез?
– Многие говорят, что он жадоба, – рассмеялась княгиня, – и страшный. На козла похож.
– Утром увидим, – философски заметил муж, сбрасывая корзно.
Насчет подарков тверской князь беспокоился зря. После возвращения с той непредвиденной охоты, на другой день Иван Данилович с Миняем поехали в Кузнецкую слободу к Петрухе, лучшему кузнецу на всю слободу. Оставив за оградой коня, князь и Миняй вошли во двор. Навстречу им бросился большой черно-белый кобель.
– Пшел! – Миняй бросился защищать князя.
В это время, услышав остервенелый лай, в дверях показался здоровый мужик. Нагнув голову, он вышел наружу.
– Никак княже! – удивился он и заорал на кобеля, да так, что тот, поджав хвост, убежал за угол.
Хозяин пригласил нежданных гостей зайти в светлицу. Вдоль окон стоял тяжелый, грубой работы, дубовый стол с такими же ослонами. В углу находился небольшой иконник с лампадой. У тыльной стены стояло несколько кряжистых, украшенных коваными узорами, сундуков, да на стене висели полки с посудой.
– Дело есть, Петруха, – сказал он.
Петр послушно отставил сосуд и, глядя на князя, стал теребить густую, черную бороду в ожидании, что он скажет.
– Я приглашен к одному князю и хочу ему подарить меч. Но чтобы он был не как все, а смог бы показать величие Московского княжества.
Петр усмехнулся, покачал мохнатой головой. Толстыми заскорузлыми пальцами почесал грудь. Он явно обдумывал, что сказать князю. Тот терпеливо ждал, в душе радуясь серьезности этого мастера.
– Ну что, княже, – загудел он, – надоть, такмо скуем. Но токмо басу навесть, тута никак фрязин потребуется, – кузнец виновато опустил голову и исподлобья взглянул на князя, – нужен будет и кожевник.
Князь понял – надо сделать и ножны.
– Кого назовешь? – промолвил князь.
– Миколу, – прогудел Петр, – а из кожевников – Ивана.
Сделка состоялась. Меч князю очень понравился. Каменья фрязин умело расположил как на рукояти, так и на ножнах. Подобрал Иван Данилович к нему и пояс сердоничный с золотой оковкой. Да шубу соболью. Царский подарок. Пусть знают. Анастасии – монисто из дорогих каменьев, где посредине горел алмаз, величиной с голубиное яйцо, он один перевесит все подарки тверского князя.
Утром княжеские отроки, разодетые, как павлины, постучали в дверь гостевых опочивален. И вот идут по переходу московские гости, князь, княжна и боярин Кочева с подарками, в сопровождении отроков. Ожидавшие их слуги распахивают двери, и перед очами гостей предстает тверской князь с княгиней. Она держит поднос с кутырем и солью. Взор Ивана Даниловича уставился на поднос: такое он видит впервые. Что же ему с этим делать? Хорошо, рядом Елена, которая шепнула: «Отломи кусочек, помокни в соль и надкуси». Он быстро это проделал и посмотрел в глаза княжны. Взгляды их встретились. Усилием воли он отвел взгляд, как будто что-то неведомое его обожгло. Такой женской красоты он еще не встречал. Склонила голову и Анастасия. От Александра не ускользнул этот момент, и он отреагировал на это гордой улыбкой за свою жену. А женское сердце Елены сжалось от плохого предчувствия. Скоро все вошло в нормальное русло, и московский князь вручил подарки.
– Прими, друже князь, поделку московского мастера, – и передал меч Александру.
Если бы в гриднице не горело столько свечей, она все равно бы засверкала разными цветами от тех каменьев, которыми был украшен этот меч. Глаза князя Александра загорелись радостным огоньком.
– И еще, – Иван Данилович набросил шубу ему на плечи, сказав: – пусть она, – он провел рукой по атласной шерсти, – тебя всегда согреват.
Александр расплылся в улыбке.
– А это, – он взял шкатулку у боярина и подошел к княгине, – царица ты наша! Прими от… – он хотел сказать от раба твоего, но вовремя сдержался, – нас этот скромный подарок, – и достал из шкатулки монисто.
Алмаз в нем горел, как маленькое солнце. Все ахнули. Подавая подарок, рука князя невольно соприкоснулась с ее рукой. Ему показалось, что между ними проскочила искра. И в то же время этого мгновения хватило ему, чтобы ощутить шелковистую нежность ее кожи. И он почувствовал, что в его сердце зародилось какое-то, еще не понятное ему чувство. Не осталось это мгновение незамеченным и ею. Белоснежное ее лицо покрыл румянец, отчего она стала еще прекрасней. Муж, что-то уловив, посмотрев на нее молящим и в то же время расстроенным взглядом, отвернулся. Произошло какое-то замешательство. Но Александр быстро нашелся, пригласив гостей к столу.
Не зря тверской князь столько времени готовился к встрече с московским князем. Убранство одного стола чего стоило. Нет здесь привычных кубков, кружек. А стоят, как вои на страже, хрустальные бокалы из тонкого стекла, за которые боязно браться руками. А каких только бутылиц нет: и плоские, и раздутые. А сколько фруктовой заморской диковины: и ананасы, и бананы, и финики, и апельсины… Не пить, не есть их надо, а смотреть, словно перед вами волшебная картина. А о русском богатстве и говорить нечего. Какие тут осетры да белуги, стерляди, но это уже не в диковинку. И все говорило о том, что хозяин хотел показать гостю свое расположение. Да и разговор он завел о том, что не надо вспоминать прошлое, а надо помнить одно: корень-то у них один. И жить надо по-родственному. А если им объединиться, то они любому шею сломают! Ухмыльнулся московит, спросил:
– Кому же ты хочешь ее сломать? Уж не о… ты помышляешь? – назвать кого, не захотел, ибо тут сидели разные люди, еще и донести могут, но большим пальцем показал через плечо на юг.
Александр его понял. Взбодренный не то выпитым, не то чтобы показать соседу свою храбрость, вызывающе сказал:
– Да хоть его.
Но тут зазвучал серебряный голосок Анастасии.
– Милый, – она повернулась к мужу, – хватит мужских разговоров, повеселим лучше гостей дорогих, – и взглядом приказала дворскому позвать толпившихся за дверьми скоморохов, дударей.
В огромной гриднице есть где разгуляться веселой публике, и она заполнила помещение. Иван Данилович поощрительным взглядом посмотрел на Анастасию, оценив ее ум. Та ему только улыбнулась. «Какая прелесть!» – чуть не сорвалось у него с губ. Он вдруг почувствовал себя семнадцатилетним юношей, и ему захотелось вместе с этой смешной публикой выкинуть коленце, да не одно. Елена еле удержала загоревшегося мужа, поняв вовремя его желание.
Застолье продолжалось до самого вечера. Но оставаться на ночь москвич не захотел, ссылаясь на то, что у него срывается полюдье, и ему надо вернуться в Москву. Попросив князя не беспокоиться с проводами, глубокой ночью он отбыл домой.
ГЛАВА 7
То, что Алим назвал «куренью», была полуземлянка. Два тусклых оконца создавали в ней полумрак. У оконцев – дубовый лежак со шкурами. В углу над головой – иконка с ликом Божьей Матери. У тыльной стены находился очаг, пред ним стоял стол с ослонами, на северной стене – поставец да оружие всякое. У входа – вешало с одеждой.
Вдвоем они втащили хворого и уложили на хозяйскую одрину. Алим, несмотря на возраст, глаз имел острый. С плошкой в руке, где горел огонек, он стал рассматривать больного. Задрав веки, долго что-то глядел в глазах.
– Ну, напужал ты мня, братец, – старец посмотрел на Митяя, – думал, тово… не жилец.
– Что, будить жить? – обрадованно спросил Митяй.
– Будить, будить, – почему-то недовольно пробурчал Алим и добавил: – Бог его знаить. Труден ен. Хворость его тяжела.
Митяй присел в ногах у больного и посмотрел на него, точно проверяя слова Алима.
– Чего рассупонился, ступай за чурбаками, – проворчал хозяин, ища на полках хапы.
Накинув старую шубейку, Митяй метнулся к двери. Вернулся он с огромной охапкой дров и положил у очага.
Пока он ходил, дед Алим из медвежьего сала с желчью, разбавленного настоем каких-то трав, натирал тело больного.
– Пади сюды, – позвал он Митяя, видя, что тот освободился, – держи, – и подал ему шерстяной лоскут. – Три– ка, – приказал он, кивая на больного.
А сам пошел к очагу, где лежала крупная галька.
Парень тер, а сам смотрел, что делает хозяин. Увидев, как дед, положив гальку в очаг, стал ее обкладывать чурками, он догадался, для чего тот это делает. «Щас за водой пошлет», – подумал он. И как в воду глядел. Выкатив из темного угла бочку на середину землянки, дед попросил Митяя таскать с проруби в нее воду. Митяй осторожно шел по реке к проруби. Булькаться в холодной воде он ой как не хотел. Но лед тут был крепкий. Несколько бадеек хватило, чтобы наполнить бочку до нужного уровня.
Митяй знал эту процедуру. И когда камни раскалились, он побросал их в бочку. Старик одобрительно крякнул и пальцами пощупал теплоту воды.
– Вокат! – сказал он.
И они бережно опустили больного туда.
– Даржи парня, – сказал дед, – а то утопнет.
А сам полез в погребец, который оказался прямо в курени, и достал оттуда сосуд с какой-то темной жидкостью. Ее-то он и стал заливать в бочку, размешивая рукой. Митяй удивился: «А че сразу не налил», но спросить не решился.
– Глыбжи опусти, – сказал дед.
Митяй опустил его до носа. Дед, скинув рубаху, обнажил свое вовсе не хилое тело, покрытое седыми волосами. Он начал больного массажировать, покрикивая:
– Повертай! А ще!
Процедура длилась довольно долго. Дед был неутомим, хотя пот бежал с него градом.
– Кажись, хватить, – сказал он и велел вынимать парня.
Дед помог Митяю донести больного до лежака. Обтерев, вновь намазал его мазью. Обернув холстом, закрыл несколькими шкурами.
– Ен пить запросит, дашь ему енто, – и, сняв с полки сосуд, поставил его на стол.
За долгое время Митяй впервые услышал голос больного:
– Пить.
Эти процедуры продолжались долго. Только дед менял состав лекарств. Часто он заставлял Митяя крошить свежие еловые ветки и закладывать их в бочку. Когда больной попросил есть, дед сказал:
– Нужна свежа кров ведьмедя.
Митяй посмотрел на него удивленными глазами. Дед ухмыльнулся и куда-то вышел. Вернулся вскоре, держа в руках две рогатины. В душе Митяя защемило. На медведей он не ходил. Но хозяин так возится с этим парнем, что ему нельзя было ни в чем отказать. Что же делать? Помог Алим.
– Ты че, Митяй, испугался?
Он почувствовал, что парень вмиг изменился, увидев рогатины.
– Да ты че, Алим, я… да нет… тово.
Деда не провести. Он подошел к нему, положил руку на плечо:
– Тебе, Митяй, придется счиниться. Я тоже один-то щас стал стеречься. А раньше… Я тя научу.
Вышли они затемно. Алим шел широким размашистым шагом. Сказывалась выучка. За ним, след в след, шел Митяй. Он нес рогатины и шест. Когда подошли к реке, парень передернулся. Еще свежа была в памяти его купель. Но дед шел уверенно, выбирая дорогу по снегу. Митяй тут же смекнул, где лежит снег, там лед толще.
Поднявшись на крутой берег, Алим присел на поваленной березе отдышаться.
– Да, – покачал он головой, – бывало, забежишь и дальше попрешь. Так тоть, – и вдруг он переменил разговор, – не забудь, че я те говорил. Собирись в кулак и зри. Ежли ведьмедь выскочит и на тя преть, метнись в сторону. Зверюга, знай, ловок. Это он на вид такой нескладный, а на деле шустр. Но больше они ходют на задних лапах. Вот тут ты сам будь ловким.
Дед встал:
– Глянь!
Он полусогнул ноги и покачался на них.
– Дай! – и указал на рогатину.
Взяв ее, он принял стойку: левая рука впереди, правая почти на конце рогатины, ноги полусогнуты. И вдруг он бросается вперед, выбрасывает резко рогатину, досылая ее правой рукой.
– Эх! х! х! – раздается его резкий крик.
Вдвоем они втащили хворого и уложили на хозяйскую одрину. Алим, несмотря на возраст, глаз имел острый. С плошкой в руке, где горел огонек, он стал рассматривать больного. Задрав веки, долго что-то глядел в глазах.
– Ну, напужал ты мня, братец, – старец посмотрел на Митяя, – думал, тово… не жилец.
– Что, будить жить? – обрадованно спросил Митяй.
– Будить, будить, – почему-то недовольно пробурчал Алим и добавил: – Бог его знаить. Труден ен. Хворость его тяжела.
Митяй присел в ногах у больного и посмотрел на него, точно проверяя слова Алима.
– Чего рассупонился, ступай за чурбаками, – проворчал хозяин, ища на полках хапы.
Накинув старую шубейку, Митяй метнулся к двери. Вернулся он с огромной охапкой дров и положил у очага.
Пока он ходил, дед Алим из медвежьего сала с желчью, разбавленного настоем каких-то трав, натирал тело больного.
– Пади сюды, – позвал он Митяя, видя, что тот освободился, – держи, – и подал ему шерстяной лоскут. – Три– ка, – приказал он, кивая на больного.
А сам пошел к очагу, где лежала крупная галька.
Парень тер, а сам смотрел, что делает хозяин. Увидев, как дед, положив гальку в очаг, стал ее обкладывать чурками, он догадался, для чего тот это делает. «Щас за водой пошлет», – подумал он. И как в воду глядел. Выкатив из темного угла бочку на середину землянки, дед попросил Митяя таскать с проруби в нее воду. Митяй осторожно шел по реке к проруби. Булькаться в холодной воде он ой как не хотел. Но лед тут был крепкий. Несколько бадеек хватило, чтобы наполнить бочку до нужного уровня.
Митяй знал эту процедуру. И когда камни раскалились, он побросал их в бочку. Старик одобрительно крякнул и пальцами пощупал теплоту воды.
– Вокат! – сказал он.
И они бережно опустили больного туда.
– Даржи парня, – сказал дед, – а то утопнет.
А сам полез в погребец, который оказался прямо в курени, и достал оттуда сосуд с какой-то темной жидкостью. Ее-то он и стал заливать в бочку, размешивая рукой. Митяй удивился: «А че сразу не налил», но спросить не решился.
– Глыбжи опусти, – сказал дед.
Митяй опустил его до носа. Дед, скинув рубаху, обнажил свое вовсе не хилое тело, покрытое седыми волосами. Он начал больного массажировать, покрикивая:
– Повертай! А ще!
Процедура длилась довольно долго. Дед был неутомим, хотя пот бежал с него градом.
– Кажись, хватить, – сказал он и велел вынимать парня.
Дед помог Митяю донести больного до лежака. Обтерев, вновь намазал его мазью. Обернув холстом, закрыл несколькими шкурами.
– Ен пить запросит, дашь ему енто, – и, сняв с полки сосуд, поставил его на стол.
За долгое время Митяй впервые услышал голос больного:
– Пить.
Эти процедуры продолжались долго. Только дед менял состав лекарств. Часто он заставлял Митяя крошить свежие еловые ветки и закладывать их в бочку. Когда больной попросил есть, дед сказал:
– Нужна свежа кров ведьмедя.
Митяй посмотрел на него удивленными глазами. Дед ухмыльнулся и куда-то вышел. Вернулся вскоре, держа в руках две рогатины. В душе Митяя защемило. На медведей он не ходил. Но хозяин так возится с этим парнем, что ему нельзя было ни в чем отказать. Что же делать? Помог Алим.
– Ты че, Митяй, испугался?
Он почувствовал, что парень вмиг изменился, увидев рогатины.
– Да ты че, Алим, я… да нет… тово.
Деда не провести. Он подошел к нему, положил руку на плечо:
– Тебе, Митяй, придется счиниться. Я тоже один-то щас стал стеречься. А раньше… Я тя научу.
Вышли они затемно. Алим шел широким размашистым шагом. Сказывалась выучка. За ним, след в след, шел Митяй. Он нес рогатины и шест. Когда подошли к реке, парень передернулся. Еще свежа была в памяти его купель. Но дед шел уверенно, выбирая дорогу по снегу. Митяй тут же смекнул, где лежит снег, там лед толще.
Поднявшись на крутой берег, Алим присел на поваленной березе отдышаться.
– Да, – покачал он головой, – бывало, забежишь и дальше попрешь. Так тоть, – и вдруг он переменил разговор, – не забудь, че я те говорил. Собирись в кулак и зри. Ежли ведьмедь выскочит и на тя преть, метнись в сторону. Зверюга, знай, ловок. Это он на вид такой нескладный, а на деле шустр. Но больше они ходют на задних лапах. Вот тут ты сам будь ловким.
Дед встал:
– Глянь!
Он полусогнул ноги и покачался на них.
– Дай! – и указал на рогатину.
Взяв ее, он принял стойку: левая рука впереди, правая почти на конце рогатины, ноги полусогнуты. И вдруг он бросается вперед, выбрасывает резко рогатину, досылая ее правой рукой.
– Эх! х! х! – раздается его резкий крик.