Завацкая Яна. На тверди небесной

   — Ну не я одна, Эль. И другие делали что-то подобное.
   — Может быть. Во всяком случае, устроили они эту облаву сейчас на тебя. Столько средств вложили. И мы бы тебя прикрыли, но ведь не найти было. Ты же металась, следы путала. Мне сообщили тоже. И я решил попробовать - с ключом. И получилось, понимаешь, что это значит?
   — Да, Эль. Это значит, что мы - одна плоть.
   — Я сразу знал, что получится, - сказал он, - я ведь уже много лет… много лет только о тебе и думаю.
   — Вот совпадение, и я о тебе тоже. Много лет.
   — Кей, слушай… это… - он вдруг замялся, что для него было необычно. Я замерла. Эльгеро выговорил решительно, - я беру тебя в жены.
   Он замолчал, а меня будто морозом прожгло от макушки до пяток, отдавшись болью в раненой руке. Пауза длилась слишком долго, до меня слишком долго доходило, наверное, что происходит, и что я должна сделать, могу представить, что чувствовал в этот момент Эльгеро, наверное. Но он же всегда был смелым. Он никогда ничего не боялся. Наконец я выдохнула и сказала.
   — Эльгеро, я… беру тебя в мужья.
   — Слава Богу, - сказал он и потянулся к моим губам. На том посчитав обряд законченным. Не прекращая целовать, он сбросил с меня куртку. Кожа снова коснулась кожи, и время для нас замерло. Песок был мягким, и тихо плескался озерный прибой, и разве что местные чайки удивленно таращились на нас с небес, когда мы срастались корнями, вливаясь друг в друга, превращаясь в единую плоть, соединяя разорванное и так долго жившее в одиночестве и неполноте.
   Эльгеро осторожно помог мне натянуть штаны. Снова набросил куртку сверху. И сел рядом.
   — Ты поспи немного, Кей. Поспи, а потом уже будем выбираться.
   Он помолчал.
   — Кажется, я знаю, как будет называться этот мир.
   — Как?
   — Ты разве еще не поняла? Здесь же никого нет. А даже если и есть где-то - это все лучше, чем Лайс. Здесь точно нет развитой технологической цивилизации. Кейта, этот мир будет называться - Дейтрос.
 
   Рука была надежно закована в гипсовый корсет и висела на подвязке. Руку мне спасли. Оперировал дейтрийский врач еще на Триме, в нашем тайном госпитале в Кельне. Но дальше находиться на Триме мне пока опасно. На меня все еще охотятся. Эльгеро прав - всколыхнулась куча дерьма. Можно уже гордиться собой. За творение моей фантазии я пока еще не получила знаков отличия, хотя обещают вскоре повысить меня в звании до шехины. Зато по шее за свой Город я уже получила неоднократно и стала объектом охоты дарайского отдела контрстратегии.
   Но Город стоит - его охраняют, и те в России, кому этот Город близок, уже видят его и грезят о нем, и пишут о нем. Я верю, они талантливее, чем я, и у них все получится здорово.
   В зоне Шиван пахло весной. И особенно весной пахло в этой маленькой обители дейтрийской конгрегации Блаженного Созерцания или Ордена святого Ильвета. Ордена, основанного почти тысячу лет назад, очень старого - именно сюда так стремился попасть мой товарищ по квенсену Аллин.
   Я его видела всего один раз с тех пор, ведь и в Лайсе бываю редко, и если бываю - то в основном у отца. А здесь не была ни разу. Внутри этот монастырь выглядел жутковато. Больше всего похоже на тюрьму. Мне даже стало не по себе, когда я увидела двойной ряд черных частых решеток, железную дверь, холодный казенный коридор. Как-то это все с Аллином не вязалось. Он такой всегда был солнечный, легкий. Мама моя… куда же это он попал? Я напряглась - казалось, вот-вот выскочат из дверей за решетками дорши в серой или камуфляжной форме, даже пальцы потянулись к шлингу. Я обычно не ношу форму, когда в увольнении. Это квиссаны любят щеголять. У меня же форма давно никакого энтузиазма не вызывает, даже учитывая, что на ней уже нацеплено два Знака Отличия и нашивки шехины. Когда я свободна, предпочитаю носить что-нибудь легкое, и даже не штаны, а платье или юбку какую-нибудь. Но сейчас, в монастырь я надела свою парадку - честно говоря, опасалась, что Аллина не отпустят со мной общаться. Они же ильветинцы строгого устава, я толком не знаю, что это означает. Но пусть видят, что я не какая-нибудь там легкомысленная девица, а гэйн-офицер.
   Решетка вдруг лязгнула. Дверь отворилась, и из нее вывалился невысокий хрупкий золотоволосый монашек.
   — Аллин! - завопила я, с трудом удержав порыв кинуться ему на шею. Он тоже, видно, сдержался и протянул мне руку. Лицо его так и лучилось, сияло, как солнышко. Он был еще светлее, еще радостнее, чем запомнился мне в квенсене. Как будто свет изнутри бьет. Огромные серые глаза так и впились в меня, словно вбирая целиком.
   — Кей! Господи, как же я по тебе соскучился! Ну пойдем! Пошли в сад, во внешнем, там можно погулять.
   И вот мы оказались в саду. Теперь он шел рядом со мной смешной, слегка подпрыгивающей походкой - на протезе, скрытом под одеждой - длинный белый ильветинский хабит, черный скапулир, как это принято у монахов-ильветинцев строгого устава, волосы подстрижены в кружок, а вот тонзуру в Дейтросе не выбривают. Волосы цвета спелого меда, и тонкие руки смешно торчат из рукавов хабита.
   — А что у тебя с рукой?
   "Ерунда, бандитская пуля", - хотела я ляпнуть, но не нашла, к счастью подходящего дейтрийского соответствия.
   — Да что, как обычно. Хорошо у вас тут, - сказала я. Это невозможно было не сказать - у них и правда очень хорошо. Как в раю. Может, конечно, по контрасту, после всего недавно пережитого, так кажется. Но вообще-то думаю, если есть райский сад, то он примерно так и должен выглядеть. Только хорошо бы, конечно, листья еще были зеленые. Здесь они, как везде в Лайсе, желтые. Светло-желтые, распускающиеся, и желтеет под ногами молодая травка, и запахи, запахи - смолистых почек, и волнами - цветущих лайских яблонь и запах свежего хлеба из пекарни. И звуки. Птичий хор, такой слаженный и звонкий, словно специально репетировали с ним, и тонкое жужжание проснувшихся пчел. Легкий шелест уже распустившейся листвы. Клейкие, нежные листочки, тонкие до смешного. Неужели здесь можно жить всегда? Ходить в церковь восемь раз в день, читать старинные, в кожаных плотных обложках, молитвенники. Сидеть над книгами в библиотеке. Работать в саду. Кажется, мной опять овладевает грех зависти. Так нельзя. Это моя проблема - чужая жизнь всегда кажется привлекательнее своей.
   — Тут Лекки недавно приезжала. Четвертого крестить, - пояснил Аллин. Я ахнула.
   — Как? Она уже родила? Я даже не знала!
   — Да, родила четвертого. Парня, - подтвердил Аллин. Я усмехнулась. Лекки как выскочила замуж после окончания квенсена, так и не вылезала из беременностей. Мужа ее я знала плохо, знала только, что он медар - врач какой-то.
   — Она воевать-то собирается вообще?
   — Да пусть рожает, дело хорошее, - сказал Аллин рассеянно, - и потом, а ты разве теперь не собираешься?
   — Конечно, собираюсь. Слушай, Аллин, - сказала я, - а можно сделать так, чтобы прямо ты нас и обвенчал?
   — Конечно, можно! - Аллин даже слегка подпрыгнул, - это же так здорово! Ой, правда, Кей, я так рад!
   — А уж я-то как рада… Когда сделаем?
   — Да когда угодно! К переезду мы, видно, еще не скоро начнем готовиться… Знаешь, а мне жаль, если честно, уезжать отсюда. То есть я очень рад, что новый мир. Что у нас теперь свой мир есть. Я же дейтрин все-таки, мы все об этом с детства мечтаем. Но я тут уже так привык. Тут ведь классно, правда? Давай посидим немножко? Мне тут очень нравится. Я часто тут сижу.
   Я подумала, что должно быть, Аллину тяжело так много ходить с его протезом. Он не говорит ничего, но кто его знает. А на лавочке этой и правда так хорошо - она вся осыпана голубоватыми лепестками местной вишни. И рядом пышный куст готовится взорваться весенней желтизной, уже разворачивая почки.
   — А что, вы уже собираетесь? - спросила я, - быстро же! Я думала, пока еще экспедиции…
   — Да, конечно, пока еще ничего не понятно. Но все равно же все об этом говорят!
   Я улыбнулась с некоторым самодовольством. Нет, я понимаю, что мне просто повезло. Это везение - случайно открыть новый мир. Десятилетиями его ищут экспедиции. И все не подходит. Все не то. А тут - практически идеально. Сейчас в Новом Дейтросе уже работают несколько крупных отрядов, никакой цивилизации, даже в зачатке, там не обнаружено. Абсолютно девственная, нетронутая планета, будто специально приготовленная для нас Господом.
   Там уже строить начали. И скоро действительно начнется переселение. Если повезет, то может, наш ребенок… если у нас будет ребенок. Если получится забеременеть - может, он уже родится в Новом Дейтросе.
   — А круто ты, - Аллин с уважением посмотрел на мою форму. Прикоснулся к новенькой нашивке, - карьера, однако!
   — Да мне эта карьера, знаешь, - я махнула рукой, - пропади она пропадом. Так побегать пришлось, что знаешь, как-то это все уже и не радует… одно хорошо, что мы вот с Эльгеро теперь. Я ж даже и не верила. И представить не могла!
   — У тебя же напарницу убили, да?
   — Да. А второй партнер… он нас сдал.
   — Вот как, - Аллин помрачнел слегка.
   — Да, и вот так оно бывает.
   — А что с Эльгеро - это классно, конечно! Я так за вас рад!
   — У вас тут мрачно, - сказала я, - здесь, в саду, хорошо. А там такие решетки!
   — Так затворный же у нас монастырь вообще-то, - Аллин пожал плечами, - ну сейчас попроще, раньше меня бы вообще не выпустили и в сад. Так бы через решетку и разговаривали. Но это неважно, ты знаешь, тут здорово… Это такое счастье! Я перевожу сейчас. У меня послушание такое. Перевожу с триманских языков - с английского, латыни.
   — Круто, я не знаю латыни.
   — Да ну, что там уж такого крутого? Так вот, сейчас я всяких доминиканцев перевожу. Знаешь на Триме орден святого Доминика? А, что я спрашиваю, конечно, знаешь.
   — Ну слышала, конечно.
   — Знаешь, поразительные есть вещи. Я сейчас перевожу Мейстера Экхарта. Это на Триме 14й век. Это такая мистика интересная! Вот например, сейчас только переводил, попробую вспомнить… "Мейстер Экхарт говорит: кто вожделеет высокого, тот высок. Кто вожделеет видеть Бога, тот должен быть человеком высокого вожделения. Я говорю, что Бог может все, лишь в этом не может Он отказать человеку великого смирения и великого вожделения, и если человек не находит Бога, ему недостает или смирения, или вожделения".
   Аллин выпалил цитату и сияющими глазами посмотрел на меня. Я кивнула.
   — А я еще помню, как ты переводил Льюля. Даже сейчас… - сощурившись, я стала вспоминать, - "Встретились Любящий и Возлюбленный его, и сказал Любящий: "Ты можешь молчать, подскажи мне лишь взглядом, и сердцу моему будет ясно, что я должен для тебя делать".
   — Да-да, точно! - блаженно улыбаясь, подхватил Аллин.
   — "Задумался Любящий о смерти и затрепетал, пока не вспомнил о граде своего Возлюбленного, воротами которого и входом в который служат смерть и любовь".
   Я вдруг вспомнила свой Город. Когда-то мне теперь придется его увидеть? Снова строить его - ведь он еще не совсем готов. Там еще много чего можно делать.
   Я заговорила о Городе. Мне захотелось рассказать о проблемах, связанных с ним - что дарайская контрстратегия собирается использовать его для пропаганды идей Нью Эйдж. А ведь это не так. И закладывалось в Город совершенно другое.
   — Это же для России Город, не для Европы? - спросил Аллин.
   — В основном да. Конечно, в принципе, его кто угодно может ловить. Но, видно, в основном для России. Ведь я сама оттуда. Мне это все близко. Я понимаю, для тебя фантом-стратегия - это темный лес.
   — Да уж, примерно так.
   — В общем, - начала я объяснять, увлекшись, - это все связано с информационной войной. Отдел информационной стратегии. Мы создаем в Медиане фантомы, которые воспринимаются на Земле людьми с чувствительным облачком. И они на основе наших фантомов создают свои произведения… неважно, романы там, песни, картины. А это все уже влияет на общий информационный фон. Меняет людей. Меняет их представления о мире. Так вот, мой Город хотят использовать дорши для пропаганды идей Нью Эйдж. Это значит - оккультизм, Новая Эра, понимаешь? Эра оккультизма. Они сейчас на Земле это разворачивают. Это значит - уничтожить все прежние религии и создать новую, вроде синтетической…
   — Ничего себе, - ввернул Аллин.
   — Вот-вот. В России тоже сейчас довольно большой интерес к Нью Эйдж…
   Я рассказала про огромные тиражи оккультной литературы, и о том, что противодействие ей со стороны церкви не всегда удается. И о том, как в целях Нью Эйдж используют вполне хорошие дейтрийские образы - будь то, например, Средиземье, созданное еще в начале двадцатого века, которое так гениально описал великий Толкиен, будь то недавно созданный образ мальчика-волшебника, и даже вот мой Город теперь собираются использовать в тех же целях. Аллин, по-моему, слегка заскучал.
   — Впрочем, прости, - закруглилась я, - это все детали, тебе, наверное, неинтересно.
   — Нет, почему же. Хотя я, честно говоря, правда ничего не понимаю во всем этом. Ничего не соображаю! - улыбнулся Аллин.
   — Ну видишь, это тоже важно… это ведь наша война. Это то, ради чего мы там, на Триме, воюем. И в конце концов, это тоже служит спасению Земли.
   Аллин вздохнул.
   — Кей, я не занимаюсь спасением Земли, человечества или вообще кого-то. Мне бы свою душу спасти, и то бы хорошо.
   — Это правильно, - сказала я, - только ведь кто-то должен и воевать. Понимаешь - кто-то должен и это делать. Разве не так?
   — Да, наверное, - согласился Аллин. Я протянула руку и поймала летящий голубой лепесток - как рано цветет эта вишня.
   — Если хочешь, - сказал ильветинец, - можешь на Вечерне побыть. У нас там отделено для гостей место.
   — Конечно, хочу! Пойдем, наверное, тебе пора уже?
   Весна таяла вокруг нас, звенела, кружилась. Воздух можно было черпать и пить большими кружками, пьянея от запаха. Бездонно-синее небо просвечивало сквозь ветви, готовые вот-вот вспыхнуть костром листьев или белым цветом. И вот так мы шли с Аллином сквозь этот цвет и свет, и тогда, кажется, я поверила, что войны больше не будет. Я знала, что это иллюзия, что так не бывает. Но просто хотелось верить - теперь отныне и навсегда будет этот покой. Будет тишина, и в тишине легкое жужжание пчел и шелест листвы. А впереди зазвенели колокола, возвещая вечерню, и Аллин улыбнулся почему-то, взглянув на меня, и в этот миг я окончательно поняла и поверила, что смерти нет.
 
   — Ты будешь с ним говорить один на один, - сказал Эльгеро. Я взглянула на него.
   — А ты?
   — А я здесь при чем? Я вообще-то в отпуске, знаешь ли.
   — Стаффин прав, - кивнул зеннор Мин иль Варрен, следователь Верса, который раскручивал дело Инзы, - это ваше дело, Кейта. Мы сейчас выйдем. Предупреждаю вас, разговор будет писаться.
   — Понимаю.
   Эльгеро сжал мое плечо и вышел вслед за Мином. Я прочитала "Отче наш", меня колотило отчего-то. Через минуту дверь открылась. Вошел Инза иль Кан, бывший гэйн, мой бывший товарищ и подчиненный. Руки скованы (и видимо, облачко удалено) - обычные меры предосторожности. Мне не хотелось говорить с ним, не хотелось даже смотреть на него. Но что поделаешь? Я должна. Не представляю, как он будет смотреть мне в глаза. Ведь стыдно же…
   Инза сел на стул напротив меня. Охранник у стены - здоровенный парень из гэйн-шелони, вспомогательных войск, не участвующих в боях в Медиане, чуть пошевелился. Совсем в одиночестве они все-таки не рискнули нас оставить. Он в наручниках, так ведь и у меня рука в гипсе.
   Я все-таки заставила себя поднять голову и посмотреть Инзе в лицо. Он был бледен, кожа - как папиросная бумага. Изменился. Но как - трудно понять. Глаза кажутся больше, чем обычно. Обметаны темным. Ясно, допросы в Версе - тоже не сахар.
   Лицо предателя. Чужого. Я не могу в это поверить. Мы слишком долго были вместе. Мы сражались рядом. Защищали мой Город. Он помогал этот Город строить. Мы столько вместе пережили. Он никогда не будет для меня чужим - что бы ни сделал.
   Я не совсем дейтра все-таки. Наверное, для настоящей дейтры Инза был бы никем. Не человеком. Предателем.
   Господи, о чем я? Ведь он убил Ашен. Убил! И это из-за него мне столько пришлось пережить. И могло быть все еще хуже, это чудо, что я осталась жива.
   И все равно - это Инза…
   — Ну что? - спросил он, - как жизнь?
   — Ничего жизнь, - сказала я, - а ты как?
   Инза криво усмехнулся.
   — Да тоже ничего так.
   Я взяла со стола карандаш. Так хотелось что-нибудь вертеть в пальцах. Сказать про Ашен я не решалась - это все равно, что сразу пойти на конфликт. А мне хотелось просто поговорить.
   — А что в глаза не смотришь? - спросил Инза вдруг, - стыдно?
   Я вздрогнула. Что за бред?
   — Почему?
   Инза стремительно овладевал ситуацией.
   — Все-таки мы жили рядом, воевали. А теперь вот… - он кивнул на свои скованные руки. Краска бросилась мне в лицо. Он что, считает, что невинно пострадал? Невинная жертва Верса?
   — Инза, зачем ты это сделал? - задала я наконец вопрос, который, собственно, и собиралась задать.
   — Что именно? - спросил он, откидываясь на спинку стула.
   — Сдал нас доршам. Ашен…
   Инза усмехнулся.
   — И ты это ставишь мне в вину? Ты?
   Я пожала плечами.
   — А что? Разве тебя заставили? Ты это сделал не добровольно?
   — Ты не понимаешь, - грустно сказал Инза, - ты просто ничего не понимаешь. Одно могу сказать - я не хотел, чтобы кто-то из вас погиб. Не хотел, понимаешь? Я предполагал такую возможность, но надеялся сделать все, чтобы это предотвратить.
   Удивительно - но в эту минуту я поверила ему. Забыла на миг и то, как он набросил на меня шлинг. И даже его злобные пинки по ребрам забыла. Это позже я вспомнила и сообразила, что он просто спектакль передо мной играл в Версе. А в тот момент все было неважно - и моя боль, и мой ужас, и убитая Ашен. Все забылось, потому что передо мной было честное, бледное лицо с блестящими зелеными глазами, и не могли же эти глаза лгать!
   — Но зачем? - спросила я, - я хочу понять, правда.
   — Ты не поймешь, - сказал Инза, - ты дейтра.
   — Я ведь не совсем дейтра, ты знаешь. Ты попробуй объяснить, может быть, я…
   Инза грустно усмехнулся.
   — Кей, это разве жизнь? Ты подумай сама. Как и чем вы живете? Чего ради? Вся ваша жизнь - война. Ты была в Дарайе, ты жила в Европе, ты же видела, как живут нормальные люди. Нормальные, понимаешь? Зачем вам все это? Ведь это же вы не даете всем жить по-человечески…
   — Это дорши не дают.
   — Да они никогда не тронули бы ни вас, ни Землю - зачем им это надо? Если бы вы не распространяли эту идиотскую идеологию. Ну заглохла бы она на Земле. Маленькая религиозная секта, кому она была бы интересна?
   — Но она на Земле не заглохла, наоборот…
   — Так вот, надо было, чтобы заглохла. Небольшое вмешательство - этого бы хватило. И никогда не возник бы этот кошмар, который вы называете Дейтросом. Был бы нормальный человеческий мир. Без всяких сверхидей. Вы же рабы, Кейта. Ты понимаешь, что это рабство - то, как вы живете?
   — Не знаю. Ты считаешь, что вырос в рабстве?
   — Конечно. Когда я был свободен? В 12 лет, когда меня швырнули в квенсен и сунули автомат в руки? Заставили создавать оружие? У меня что, было право выбора?
   — Ты же мог попросить… подать на переквалификацию… есть же пути, Инза. Если человек уж совсем не хочет быть гэйном, пути есть.
   Я замолчала, вспомнив Аллина. Да, но Инзу отпустили бы. Аллин просто был слишком уж талантлив. А насильно держать в гэйнах все-таки сложно. Просто Инза и не хотел уходить - быть гэйном - это очень престижно, круто в Дейтросе. Девчонки любят, родственники и соседи уважают.
   — Пути, - с горечью сказал Инза, - вы даже не понимаете, как несвободны. Вы привыкли служить. Нас же воспитывают как рабов.
   — Но меня так не воспитывали. Я не знаю. Я росла на Земле, ты знаешь.
   — Неважно. Нас контролируют каждую минуту. У нас нет собственной воли, мы никто. Ты только винтик, а государство - это все. Тебя не существует, существует только Дейтрос. Кейта, так же нельзя! И вы еще говорите о божественном достоинстве человека! Ты сама-то не понимаешь, что у вас одно противоречит другому! Вы считаете, что Бог сделал вас свободными и делаете все возможное, чтобы стать рабами!
   — А что такое свобода, Инза?
   Меня стала разбирать злость. Что такое свобода - предать доверившихся тебе людей? Это свобода?
   — Ты считаешь, что дорши - свободны?
   — Дарайцы - нормальные люди, по крайней мере, - заявил Инза. Я посмотрела на него в упор.
   — А в чем свобода? В том, чтобы выбрать между свинством и человеческой жизнью? Так человек грешен, Инза, он чаще выберет свинство. В чем свобода дарайца? Какова цель его жизни? День и ночь зарабатывать деньги, еще деньги, больше денег и покупать, покупать все подряд? Жить, чтобы только лишь потреблять? Это ты называешь человеческой жизнью?
   — Ну а как насчет науки, творчества? Или ты скажешь… - Инза умолк.
   — Да, с творчеством у них напряг, правда? А с наукой и у нас неплохо. В том-то и беда, чтобы сделать что-то по-настоящему сложное, человеческое - нужно напряжение. Нужно преодолевать себя, свинью в себе победить, Инза. Дейтрос это напряжение дает. Дейтрос, а не мифическая свобода. Свобода от внешнего принуждения не означает свободы от себя самого, от свиньи в себе. От свихнувшегося потребителя в себе. А вот Дейтрос как раз от этой свиньи и помогает освободиться. Разве не так?
   Инза скривился.
   — Посмотри на дарайцев. Только взгляни! Это чувство собственного достоинства, это сознание своих прав и своей свободы - вам вообще неведомо. Рабы. А ты тем более рабыня, в квадрате, раз пошла на это добровольно.
   — Да я видела тех дарайцев, Инза. Много видела. Больше, чем ты. Это чувство собственного достоинства у них до тех пор, пока они - в своей привычной среде. В сытом и обеспеченном мире. Да, они более сыто живут, чем мы, так ведь их мир никто не разрушал.
   — Мы сами разрушили свой мир, - заявил Инза.
   — Мы им пожертвовали. Ради Земли. И чтобы это сделать, Инза, нужна такая степень свободы, на которую ни один дараец бы не решился. Нужно помнить долг и иметь честь. Чтобы пожертвовать своей жизнью, - мне вдруг вспомнился Дэйм, - чтобы отдать ее за друзей, за Дейтрос. За Христа. Нужна степень свободы, которая вам, свободным людям, и не снилась. Ведь вы же за свою жизнь, полную достоинства и жрачки, дрожите, как я не знаю, за что. Вам же пригрози отобрать кусок хлеба - и вы собственное правительство тут же сметете. Вам же кроме собственного желудка вообще ничто не важно…
   Инза улыбался с достоинством.
   — Ну-ну, - сказал он, - потому я не пожинаю лавры, получив очередное рабское звание и связанную с ним жрачку и почести, а сижу на допросах в Версе.
   Я осеклась.
   — При чем тут это… - сказала я, - ты же убийца. Ты Ашен убил.
   — Я не хотел, чтобы она погибла, - повторил он, - и тебе я не хотел зла. Я только хочу, чтобы ты поняла. Чтобы ты задумалась наконец, шендак! Какого черта жить ради этого правительства, которое гонит вас на смерть. Которому люди вообще безразличны, а важны только какие-то высшие людоедские идеи… В Дарайе, по крайней мере, государство существует для людей, а не люди для государства.
   — А мы не ради государства живем, - сказала я, - просто мы - это и есть Дейтрос, понимаешь? Мы и есть это государство. Мы друг ради друга живем. И для Христа. А ты хотел - для себя…
   — Я нормально жить хотел. Свободно. Творить. Не оружие творить, а стихи.
   — Кто ж тебе не давал? Стихи ты писал…
   — Кому моя поэзия интересна в Дейтросе? - с горечью спросил Инза. Я вытаращила глаза.
   — По-моему, она многим интересна. Нам нравилось. Но понимаешь, Инза, в чем штука… творчество - оно тоже не самоценно. Да, мы, гэйны, этим живем. Все. Но мы это делаем не ради самого творчества. И не ради своих творений. И не ради себя. Мы это делаем друг для друга. Для людей. Для Бога. А когда начинаешь делать это для себя, для денег, для тщеславия - вот тут-то и получается как у доршей… вот потому они наших ловят и ломают в Атрайде, чтобы хоть какие-то, хоть ущербные маки получить. У них это все на поток поставлено. А мы, гэйны, творим - как дышим.
   — Примитив, Кейта. Ты же понимаешь, что это не настоящее искусство, то, что вы делаете.
   — Откуда ты знаешь? Через сто лет будет видно, что было настоящим, а что - нет. А сейчас, для нас - это самое настоящее. Медиана - она же все проверяет. Настоящее - то, что действует. Если не действует - значит, не получилось. Как бы оно ни было эстетично. Не действует. Не бьет. Не защищает. Инза, у тебя же получалось! Ты же был гэйном!
   — Я не хотел быть гэйном. Я поэт. Меня заставили быть гэйном.
   Как об стенку горох, подумала я. Что ж, а ведь так оно и есть. Он поэт. Мы… ну я, конечно, никакой не художник. Я даже не училась никогда толком. Мы так себе, примитив. Мы просто оружие делаем. Лепим, как получается. А он - поэт. Нетленку творит. В веках, видимо, останется. Наверное, ради этого можно предать. Наверное, он Личность, а мы всего лишь рабы.
   — Мне нечего тебе сказать, Инза, - ответила я, - я уверена в одном… поэт, который не хочет быть гэйном - он постепенно перестанет и быть поэтом. Отнимется это. Это Божий дар. Бог его как дает, так и отнимет. И будешь ты… научишься, конечно, и будешь писать стихи, и будет даже складно получаться, остроумно. Только однажды… однажды ты вспомнишь, как стоял в Медиане, и как из сердца твоего… из сердца пламя рвалось. Чтобы защитить. Создать, зажечь других. Ради людей, ради Бога, которого ты любил. Ради любви. Однажды ты вспомнишь, и защемит мучительно, и захочется вот так же… отдать себя - до конца. Выложиться. Чтобы ветер в ушах свистел. Чтобы кровь из сердца. А ты уже не сможешь. Ты умеешь только профессионально складывать слова, за которыми ничего - ничего не будет стоять, которые никогда не вызовут чувства, не зажгут ничье сердце. И хорошо еще, если хоть складывать сможешь. Но доказать тебе это я не могу. Я знаю, что это так будет. Поэтому, Инза… поэтому я не предам. И до конца останусь в Дейтросе. С Дейтросом. Потому что выше этого нет свободы. И счастья. И любви.