Страница:
Однако, упади я после прыжка на землю, мало бы не показалось. Повезло, как герою в голливудском кино. Слегка ушиб живот о водную гладь, глотнул, всплывая на поверхность, лишнего, вот и все неприятности.
Едва вынырнув из пучины бассейна и бросив беглый взгляд на дом-коттедж, бывший моей тюрьмой, я понял, отчего бассейн расположен практически под окном.
Дом оказался бревенчато-деревянной сложной конструкцией. Архитекторы оттянулись на славу. Несколько кубиков-домиков соединили, сдвинули вместе. Над одним жилым блоком торчала остроконечная крыша с трубой, над другим, с крышей покатой и пологой, возвышалась башенка, увенчанная тарелкой спутниковой телевизионной антенны. Третий блок-кубик, казалось, вообще не имел крыши, но я-то знал, почему — там вместо крыши незаметный снизу стеклянный потолок солярия — зимнего сада. Коридорчик с окошком, откуда я выпрыгнул, как оказалось, нависал над аккуратным двориком с бассейном, стогом и плетеным заборчиком, будто к бревнам прибили гвоздями допотопный школьный пенал. Почему Лешка не рассказал о том, что наш дом-тюрьма имеет столь сложную конфигурацию?
Несмотря на архитектурные изыски, дом смотрелся вполне по-деревенски, ибо сработали его из дерева без вкрапления кирпичной кладки. Ради поддержания крестьянского стиля в декоре (и, наверное, ради запаха трав) и был сооружен стожок, кстати, гораздо меньший по объему, чем я себе навоображал.
В погоне за стилем поставили и плетень вокруг здешней «зоны отдыха» со стожком и бассейном. Как Лешка и обещал — заборчик низкий, перепрыгнешь — не заметишь. За ним — яблоневые деревья. За яблонями высокая, побеленная, как украинская мазанка, стена вокруг территории «имения». Про стену Лешка ничего не сказал. Высокая, черт возьми, стена, хренушки, я ее перепрыгну! Эх, Леха, ну ты меня и подставил! Рискуя жизнью, я прыгнул в никуда и оказался зверем в зоопарке. Из клетки зверь сбежал, а с территории зоосада фиг убежишь. В зоосад можно попасть исключительно через вход — калитку рядом с воротами для въезда автотранспорта.
Когда монтируешь видеоклип или рекламу, приходится работать с отрезками пленки в сорок восемь (две секунды), двадцать четыре (секунда), а то и двенадцать кадров. Я привык к «мелкому монтажу», поднаторел мгновенно схватывать картинку. Поэтому, едва вынырнув и мотнув гривой мокрых волос, я секунды за три с половиной (84 кадра, или, говоря профессиональным языком — один метр тридцать два кадра, поскольку метром принято считать 52 кадра кинопленки) освоился с собственной диспозицией на местности. В два гребка я, застрахованный от победы на олимпийских играх пловец, добрался до бортика бассейна. В одно движение перебросил себя из водной среды на твердую землю и побежал.
Декоративный плетень преодолел одним махом, опять-таки вспомнив навыки мальчишки-сорванца, налетел на плетень грудью, ухватился руками и перебросил попу вместе с ногами через преграду. Пока рядом не наблюдалось ни единой живой души. И только о спину разбивались звуковые волны отчаянного собачьего лая, вперемешку с не менее отчаянными человеческими криками: «Держи! Его! Живым! Бери!» Мои провожатые, оставшиеся в коридорчике, орали из окна, не жалея луженых глоток. Призывы взять меня живьем обращались к одинокому мужику у калитки, навстречу которому я бежал. Собственно, бежал я не к мужику, я спешил к калитке рядом с воротами, выделявшимися зеленой заплаткой на побеленной стене.
Мужик-привратник, до того нежившийся на травке, загоравший в одних плавках, как услышал всплеск воды, вскочил на ноги и оказался в замешательстве. Первое его желание — связаться с начальством в доме посредством переговорного устройства, встроенного в балку ворот, — оказалось неосуществимым, ибо я приближался слишком быстро. Осознав дефицит времени, мужик метнулся к сваленной в кучу на траве одежде, думаю, у него там было припасено какое-то оружие. Но и к одежде он не успевал. Тогда привратник плюнул на все и вознамерился тормознуть меня голыми руками. Вратарь оставил суету, замер, заслонив собой вверенный ему в охрану выход, и принял боевую стойку бойца-рукопашника.
Рукопашный бой сопоставим и зачастую превосходит по эффективности экспортные восточные боевые системы. В моем детстве мальчишки спорили — кто победит в схватке, боксер самбиста или самбист боксера. Современная детвора спорит, что круче — карате, кунгфу, хапкидо или «русский стиль». На самом деле побеждает не что, а кто. Профессиональный боксер уделает вусмерть любителя-каратиста, презрев отсутствие в спортивном боксе защиты от ударов в пах. Вопрос — уделаю ли я мужика у калитки? Китайца-Журавля мне завалить слабо, а этого бывшего спецназовца... Сколько его учили? Ну год. Ну два. А я дрючился более десяти лет. Его в то же время учили еще и стрелять, и еще много чему, а я учился только владеть собственным телом, и всегда в спаррингах приходилось сдерживаться, решать задачу, как победить, не убивая соперника, не травмируя. Между тем в основе всех боевых систем лежит искусство смерти. Сейчас мне можно себя не сдерживать впервые в жизни. Ему, напротив, орут: «Живьем бери!» — ему придется сдерживаться.
В трех шагах от мужика — защитника калитки — я прыгнул. Оттолкнулся правой ногой, подтянул ее к животу, сильно согнув в колене. Соперник пренепременно решит, что я собираюсь сбить его пяткой в прыжке, а это не так.
Я собрал пальцы в щепоть, согнул запястья. Собранные щепотью и плотно прижатые друг к другу пальцы при естественно согнутом запястье образуют позицию «голова журавля». Кончиками собранных в щепоть пальцев, «клювом журавля», наносятся прицельные удары по болевым точкам.
Оторвавшись от земли, я изогнул спину колесом, сгруппировался и прикрыл предплечьями грудь и голову. Я летел на соперника, полностью защищенный от его возможных контратак. Правая, согнутая нога, слегка развернутая пяткой наружу, закрывала нижнюю часть тела. Локти обеих рук касались колена правой, предплечья блокировали верхнюю часть корпуса и голову. Два «клюва журавля», как рожки у чертенка, пристроились возле висков.
Мужик-привратник мужественно ждал удара ногой в грудь, готовый смахнуть мою ногу сжатыми кулаками, а дождался сдвоенного удара журавлиными клювами по глазам. Впервые в жизни я бил «клювом журавля» по глазам в полную силу. Скупое и быстрое движение. Разгибаются локти, кисти слегка запаздывают, «клюют», и собранные в щепоть пальцы попадают по глазным яблокам. И только после этого пружинисто разгибается согнутая нога, двигаясь вниз навстречу земле и попутно отталкивая противника, сбивая его готовые к работе кулаки.
Я смел со своего пути бывшего спецназовца и изловчился не упасть. Бинь не зря учил меня прыгать, меняя траекторию в полете. Заставлял с разбегу прыгать на стенку, пушечным снарядом лететь навстречу преграде и в последний момент приземляться вертикально вниз уже снарядом минометным.
Приземлившись на толчковую правую и спружинив, присев почти на корточки, я снова оттолкнулся для того, чтобы в шаге-прыжке перелететь через поверженного противника. Мужик забыл обо мне, забыл о калитке и обо всем на свете. Лежал на траве, прикрыв лицо ладонями. Сквозь растопыренные пальцы там, где они соприкасались с глазами, сочилась некая жидкая субстанция, похожая на кровавые слезы.
Возле калитки пришлось притормозить на секунду. Хвала изобретателю замков, придумавшему открывать дверь ключом только с одной стороны! Крутанув трясущимся пальцем колесико замка и распахнув дверь-калитку, я буквально вырвался на улицу, не забыв, правда, захлопнуть за собой дверцу. Крики и лай сразу же стали тише, будто, закрыв калитку, я убавил звук на пару децибел.
Выскочив за калитку, я очутился на дачно-коттеджной улице. Прямая, как стрела, полоска чистого асфальта с ответвлениями в переулки и проулки. По бокам асфальтовой трассы тропинки вдоль заборов разной отделки и высоты. Дома за заборами высокие, ухоженные, с архитектурными прибамбасами. Метров через пятьсот асфальтовая магистраль врезается в лес и теряется из виду.
Всю географию дачного поселка я усваиваю на бегу. Сразу, как выскочил на улицу, увидел медленно удаляющуюся спину молодого человека верхом на модном навороченном «горном» велосипеде. Без промедления я припустил вдогонку за велосипедистом. Слава богу, паренек крутил педали не спеша, а из ушей у него торчали проводки наушников от магнитофона-плейера, притороченного к поясному ремешку. Велосипедист не слышал шлепков моих кроссовок по асфальту, шуршания куртки, что до сих пор болталась на плечах, и моего громкого дыхания с посвистом. Я нагнал его через две, две с половиной минуты после того, как выскочил из калитки, схватил за довольно густые волосы на затылке и завалил вместе с велосипедом. Жестоко и несправедливо с моей стороны, признаю. Однако цель оправдывает средства, я чувствовал ответственность за жизни Захара и Алексея, оставшихся в плену. Я отдавал себе отчет, что мой побег может сильно укоротить их жизни. Но если мне все же удастся скрыться, появляется шанс к взаимному торгу.
Я хотел, очень хотел добраться до понятливого милиционера Верховското и уговорить его, прежде чем бить тревогу о похищенных старших товарищах, попробовать решить дело миром, частным порядком. А не получится договориться, надеюсь, Виктор Верховский сумеет нажать на нужные пружины в милицейской бюрократической машине. Получится — вызволим Захара и Леху, и все вместе подумаем, как отомстить за Сергея и Толика.
Парнишка с моей помощью вытряхнулся из седла, перекатился колобком по асфальту и остался лежать на боку у моих ног. Я подхватил велосипед за рогатый руль, рывком поставил двухколесную машину в вертикальное положение. Паренек, полагаю, избалованный отпрыск обеспеченных родителей, повел себя геройски. Тудыть-растудыть и мать его, и гувернантку! Вцепился в мою коленку, подтянулся, ухватился за синтетическую ткань «адидасовской» ветровки. Швы не сдюжили, с треском расползлись, но парнишка сумел подняться и вознамерился бороться с похитителем его велосипеда.
Нет, не так, неправильно воспитана нынешняя «золотая молодежь», лишенная общения со сверстниками иных социальных сословий. Кабы сей отрок с пылающим взором провел сопливое детство, как и я, во дворе, играя в одной компании с детьми рабочих, профессоров и алкашей, он бы уже в детсадовском возрасте усвоил, что справедливость торжествует лишь в исключительных случаях, и вел себя сообразно этой грустной истине.
Парнишка потянулся пятерней в кожаной велосипедной перчатке к моим седым волосам, а я собрал пальцы в щепоть, согнул запястье и долбанул его «шеей журавля» под дых. Хорошо долбанул, душевно.
Если «клювом журавля» наносятся точечные удары, то обратной стороной согнутого запястья, «шеей журавля», бьют по твердым поверхностям.
Живот у парня оказался довольно тверд. И вообще отрок выглядел спортивным и физически развитым. Ну, конечно, помимо престижного отдыха на престижной даче и престижного велосипеда, пацан занимался, наверное, и престижными видами спорта — большой теннис, горные лыжи, подводное плавание. Но как бы ни был накачан пресс, а удар «шеей журавля», подкрепленный махом бедрами, мышечный корсет пробивает на раз и у взрослых дядек, что ж говорить о пацане.
Пацана отшвырнуло метра на два, и он едва не треснулся стильно стриженной головой о ближайший забор. Скрючившись на земле, парнишка ловил ртом воздух.
Утром двух гопников я, сам того не желая, научил истине, что зло наказуемо, вечером вынужденно превратился в злодея, несправедливо отлупившего «хорошего» ребенка.
Про ледяную, холодную воду иногда говорят — она обжигает. Также и лютая ярость, переполняющая мое естество, обжигала сердце холодным пламенем. Я ненавидел сумасшедшего со шрамом. По его вине пришлось лишить зрения мужика-охранника и избавить от иллюзий подростка-велосипедиста! О, как я его ненавидел!!!
Лаяла Альфа. Уж не знаю, кто ей открыл калитку, мужиков рядом с калиткой я не разглядел, но Альфу рассмотрел хорошо. Собачка выскочила со двора на улицу, гавкнула последний раз, заметив меня, и, примолкнув, помчалась догонять беглеца на чужом велосипеде. Ну, конечно! Стрелять в меня на «общей» улице нельзя. Другое дело — травить собачкой. Это можно, это запросто...
Южнорусская овчарка, если ее обрить, станет похожа на борзую. Южаки — прекрасные бегуны. А я фиговый велогонщик, совсем фиговый, вообще никакой. Южак, догоняя беглеца, прыгает, лишь поравнявшись с несчастным. Прыгает снизу вверх, хватает за горло. Зубами собака орудует столь же свободно, как человек пальцами. Единственная возможность отделаться от обученной собаки, получившей команду «Фас!», — попытаться уйти в сторону, когда она прыгнула, и убить с одного удара, целясь по ребрам. Попытка скорее всего не удастся, но рискнуть стоит, ибо за свою жизнь нужно бороться до конца. Еще можно попробовать двинуть хорошенько собаку кулаком в нос, но и для этого придется покинуть велосипедное седло. Допустим, свершится чудо из чудес, и я уложу Альфу, воспользовавшись советами тренера по рукопашному бою, что тренировал меня до знакомства с Бинем. Попаду Альфе по носу или по ребрам. Что дальше? Ничего! Пока я буду возиться с Альфой, подоспеют ее хозяева, и все! Абзац! Так что же делать? Ждать, пока собака меня догонит и прыгнет?
А впереди загудела машина. Вот, блин! Этого еще не хватает! Сейчас во-он из того дальнего переулка вырулит мне навстречу автомобиль, уже бампер показался. С моими навыками вождения велосипеда, пока буду объезжать встречную машину, потеряю еще пригоршню секунд-бриллиантов!
Повинуясь больше интуиции, чем разуму, я резко вывернул руль вправо, съехал с основной здешней магистрали на ближайшее ответвление, едва успел заметить прогуливающуюся в приличном отдалении семью. Мама, папа и два малыша лет трех. Я надеялся, что папа — здоровый и накачанный, с блестящей золотой цепью на шее — быть может, возьмет в голову проблему незнакомого велосипедиста с огромадной псиной на хвосте. Попрошу его остановить взбесившегося пса, вдруг у главы прогуливающегося семейства в кармане пистолет?
Все получилось не так, как я рассчитывал. Все получилось гораздо лучше. Соломинка, за которую я схватился, оказалась поистине спасательным кругом!
Двух бультерьеров, что сопровождали на прогулке семью, обремененную детишками-малолетками, я приметил, только когда проезжал мимо. Альфа к тому времени успела свернуть вслед за мной и отставала от велосипеда всего ничего — шагов на пять. Только я открыл рот, чтобы попросить о помощи у счастливого и богатого папаши, как он сам заорал на меня:
— Придержи собаку, детей испугаешь!
— Альфа! А ну, фас сопливых! — заорал я, предугадывая следующую реплику папаши и удивляясь собственной циничной гениальности в искусстве находить выход из безвыходных положений.
— Да ты... — Отец двух крошек схватил своих чад за ручонки. Молодая мамаша взвизгнула, и глава семейства заорал: — Чук! Гек! Взять ее!!! Фас-ссс!..
Два бультерьера, Чук и Гек, молча бросились наперерез овчарке Альфе (овчарка, кстати, и головы не повернула в сторону перепуганного семейства).
Когда я сворачивал из этого переулка в другой, зафиксировал взглядом жутковатую картину. Альфа еще пыталась продолжать погоню, но бультерьеры вцепились в нее мертвой хваткой и повисли, один, стиснув зубами глотку, другой, зацепив клыками собачий бок. С каждым шагом одной из четырех лап Альфа теряла кровь, но продолжала выполнять приказ хозяев, пыталась преследовать беглеца на велосипеде. Честное слово, если бы люди обладали сотой долей собачьей преданности, на Земле давно победил бы коммунизм!
Были в деньги, не было в проблем, но все деньги остались в голубой спортивной сумке. Джинсы, что на мне, чересчур затягивали попу, бумажник в карман не сунешь. Мои некогда белоснежные джинсы... Какая попутка остановится, если на обочине голосует чумазый длинноволосый дядя в порванной куртке-ветровке? Ни одна машина не остановится! Сто процентов!
«Почему же тогда папашка с детишками и бультерьерами принял меня за хозяина чистой, чесаной и холеной Альфы? — подумал я. — Мокрый с головы до ног оборванец на шикарном велосипеде, весь перемазанный, грязный, более всего должен походить на того, кем я и являюсь, — на угонщика. Вот если бы джинсы по-прежнему сияли белизной, то я вполне бы сошел за богатенького дачника, пожелавшего прокатиться и погонять собаку-лежебоку, а так... Эврика!!! А так я похож на богатенького дачника, упавшего с дорогого велосипеда и вследствие падения поимевшего жалкий вид!»
Увидев себя со стороны, я понял, как действовать дальше. Между тем велосипед домчал мое богемное, но истерзанное тело до опушки леса, вывез на дачную околицу. Основная асфальтовая магистраль осталась далеко слева. Та магистраль, что шла по просеке в лесу и соединяла дачный островок покоя с коммуникационно-транспортными развязками остального мира. Мне на магистраль нельзя. Там меня догонят и поймают — «ах» сказать не успею. На околице, куда я вырулил, асфальт разбегался в разные стороны. Полагаю, асфальтовое кольцо огромной буквой О опоясывало весь поселок. А лес совсем-совсем рядом, и от асфальтового бублика к нему тянется извилистая, утрамбованная тропинка, временами хорошо видная, временами теряющаяся в траве.
Я съехал с асфальта на тропинку, вцепился в руль, боясь свалиться вместе с велосипедом, и, сбавив скорость, медленнее, осторожнее стал крутить педали. Пройдя кое-как этап щадящего слалома, по опушке я выехал под сень деревьев. Сразу полегчало — теперь с территории поселка меня не видно, я качу по лесу, и фигушки кто меня разыщет, тем более что тропинка постоянно ветвится, расходится ручейками, поди угадай, куда я свернул.
«Идиот! — шарахнула изнутри по затылку здравая и безжалостная мысль-диагноз. — Если угадают, где ты свернул в лес, то на этом все угадайки закончатся! Твой путь прекрасно прослеживается по следам велосипедных протекторов!»
Птицей вылетев из седла, я подхватил велосипед под мышку и помчался по лесу, не разбирая дороги. На бегу услышал журчание ручейка, пошел на слух и отыскал канаву, широкую заболоченную, поросшую по краям густым кустарником. Сквозь кусты на берегу канавы продрался еле-еле. Спрыгнул с пологого бережка в воду и по щиколотку утонул в вязком иле.
Я шел по руслу ручейка, взгромоздив велосипед на спину, и проклинал собственную необразованность. Я действовал по рецептам кинобоевиков, где герои, скрываясь в лесу от преследования, обязательно стремятся к воде, дабы, шлепая по мокрому, сбить со следа погоню. Я прекрасно понимал, что сценарии кинобоевиков пишут такие же, как я, профаны, ни хрена не смыслящие в партизанско-диверсионной деятельности, и все равно продолжал мучить себя ходьбой по воде, ибо не знал других «правильных» рецептов бегства.
Ручеек вывел к бетонной трубе. Естественное илистое русло вливалось в бетонную оправу двухметрового диаметра. Растительность по краям русла совсем ошалела. Ветви кустов неведомой породы переплелись над головой, и сквозь них почти не пробивались солнечные лучи. Только над верхним краем присыпанной желтым гравием бетонной трубы имелся небольшой просвет. Даже будучи прожженным горожанином, я сразу догадался, что над трубой проходит дорога-грунтовка. Мои догадки подтвердил приближающийся шум автомобильного мотора. Невидимая машина промчалась над руслом ручейка в окантовке бетона, угостив нос запашком бензина. Я совершенно нечаянно нашел то, о чем и не мечтаешь, — дорогу в лесу, объезженную, но не избалованную вниманием автолюбителей, и без промедления приступил к реализации своего плана, что с криками «Эврика!!!» родился под лобовой костью в тот момент, когда я живо представил, как выгляжу со стороны.
Прежде всего я занялся разборкой велосипеда. Меня интересовала велосипедная цепь, но снять ее удалось далеко не сразу. Еще две машины с интервалом минут в десять прокатились мимо по грунтовке над головой, пока я отыскал на дне ручья приличный булыжник и с его помощью учинил над горным двухколесным скакуном форменный вандализм. Наконец цепь оказалась у меня в руках, а велосипед превратился в набор крупных и мелких деталей.
Прислушавшись и не уловив шума моторов, я вылез, продрался сквозь ветки буйной растительности на дорогу-грунтовку. Участок в меру раздолбанной грунтовки, на который меня вывела судьба, оказался коленом дорожного зигзага. Повернув голову вправо, я увидел, как дорога сворачивает влево и прячется за деревьями, а соответственно, с левой стороны она уходила вправо, в молодой ельничек. Раскуроченный велосипед я притащил с собой, за исключением мелких, потонувших в ручейке, винтиков.
Едва я ступил на дорожный грунт, как из-за деревьев с правой стороны послышался гул мотора. Нужно было спешить. Я лег на землю поперек дороги, обхватил ляжками велосипедную раму и предварительно положил колеса так, как будто они отскочили, когда велосипедиста переехал груженный кирпичом грузовик. Я имитировал последствия дорожно-транспортного происшествия с одним пострадавшим — обеспеченным седовласым интеллигентным велосипедистом. На затерявшуюся в лесу дорожку случайный шофер-грибник не свернет, по ней ездят дачники из соседних небогатых садово-огороднических кооперативов. Завсегдатаи здешних скромных дачных поселков, безусловно, знают о престижном городке коттеджей за лесом. Я надеялся сойти за велосипедиста из среды обеспеченных отдыхающих, нечаянно зарулившего на грунтовку, сбитого нерадивым водителем и брошенного умирать. На всякий случай, я не буду изображать труп. Буду стонать, шевелиться и уповать на человеколюбие шофера за рулем спешащего на встречу со мной автомобиля. На человеколюбие и трезвый расчет получить впоследствии материальное вознаграждение за оказанную помощь пострадавшему хозяину престижного велосипеда, в дорогой и модной одежде, порванной и испачканной при падении.
Мотор тарахтел совсем рядом. Двигатель работал неровно, с надрывом. Наверное, шофер притормаживал перед поворотом. Фиговый, судя по всему, водитель, трусоватый, а значит, обязательно испугается, узрев меня, «израненного», поперек дороги. Вылезет из машины, тут-то я и устрою ему веселую жизнь!
Я плотнее намотал велосипедную цепь на кисть правой руки и спрятал руку под отворотом порванной ветровки. Положил голову на землю, репетируя, застонал. Вроде ничего, похож на раненого. Стон получился совсем как у нечувствительного к боли Толика Иванова после обстрела сернокислотными шариками.
Из-за поворота появился старичок-"жигуленок". На крыше бледно-желтого «жигуля» поклажа, словно горб линялого, престарелого верблюда. Сетки с пузатыми тыквами, корзины с огурцами и прочие упаковки с плодами трудов садоводов-огородников. Я ошибся. Почему-то думалось, что дачи тружеников в той стороне, куда осторожно спешил автомобиль. Оказалось, наоборот. Оно и к лучшему. Снова повезло!
Видавший виды автомобиль тольяттинского автозавода, родившийся, как и я, в стране пятилеток и шестидневок, затормозил, едва не проехав по моему распластанному телу лысыми шинами. Я насилу сдержался, так хотелось внезапно воскреснуть и прыгнуть в кювет. Шофер за рулем «жигуля» заранее разозлил меня своим «слепым методом» черепашьего вождения.
Мотор притих, «жигуленок» дернулся, остановился, дверца машины отворилась, и я плотно прикрыл те щелочки меж век, сквозь которые наблюдал подъезд автомашины.
Быстрые, суетливые шаги по грунтовке. И более никаких посторонних шорохов. Шофер ехал без пассажиров. Один. Опять повезло!
Тревожный мужской голос:
— Вы живы?
— Жив!!!
Едва вынырнув из пучины бассейна и бросив беглый взгляд на дом-коттедж, бывший моей тюрьмой, я понял, отчего бассейн расположен практически под окном.
Дом оказался бревенчато-деревянной сложной конструкцией. Архитекторы оттянулись на славу. Несколько кубиков-домиков соединили, сдвинули вместе. Над одним жилым блоком торчала остроконечная крыша с трубой, над другим, с крышей покатой и пологой, возвышалась башенка, увенчанная тарелкой спутниковой телевизионной антенны. Третий блок-кубик, казалось, вообще не имел крыши, но я-то знал, почему — там вместо крыши незаметный снизу стеклянный потолок солярия — зимнего сада. Коридорчик с окошком, откуда я выпрыгнул, как оказалось, нависал над аккуратным двориком с бассейном, стогом и плетеным заборчиком, будто к бревнам прибили гвоздями допотопный школьный пенал. Почему Лешка не рассказал о том, что наш дом-тюрьма имеет столь сложную конфигурацию?
Несмотря на архитектурные изыски, дом смотрелся вполне по-деревенски, ибо сработали его из дерева без вкрапления кирпичной кладки. Ради поддержания крестьянского стиля в декоре (и, наверное, ради запаха трав) и был сооружен стожок, кстати, гораздо меньший по объему, чем я себе навоображал.
В погоне за стилем поставили и плетень вокруг здешней «зоны отдыха» со стожком и бассейном. Как Лешка и обещал — заборчик низкий, перепрыгнешь — не заметишь. За ним — яблоневые деревья. За яблонями высокая, побеленная, как украинская мазанка, стена вокруг территории «имения». Про стену Лешка ничего не сказал. Высокая, черт возьми, стена, хренушки, я ее перепрыгну! Эх, Леха, ну ты меня и подставил! Рискуя жизнью, я прыгнул в никуда и оказался зверем в зоопарке. Из клетки зверь сбежал, а с территории зоосада фиг убежишь. В зоосад можно попасть исключительно через вход — калитку рядом с воротами для въезда автотранспорта.
Когда монтируешь видеоклип или рекламу, приходится работать с отрезками пленки в сорок восемь (две секунды), двадцать четыре (секунда), а то и двенадцать кадров. Я привык к «мелкому монтажу», поднаторел мгновенно схватывать картинку. Поэтому, едва вынырнув и мотнув гривой мокрых волос, я секунды за три с половиной (84 кадра, или, говоря профессиональным языком — один метр тридцать два кадра, поскольку метром принято считать 52 кадра кинопленки) освоился с собственной диспозицией на местности. В два гребка я, застрахованный от победы на олимпийских играх пловец, добрался до бортика бассейна. В одно движение перебросил себя из водной среды на твердую землю и побежал.
Декоративный плетень преодолел одним махом, опять-таки вспомнив навыки мальчишки-сорванца, налетел на плетень грудью, ухватился руками и перебросил попу вместе с ногами через преграду. Пока рядом не наблюдалось ни единой живой души. И только о спину разбивались звуковые волны отчаянного собачьего лая, вперемешку с не менее отчаянными человеческими криками: «Держи! Его! Живым! Бери!» Мои провожатые, оставшиеся в коридорчике, орали из окна, не жалея луженых глоток. Призывы взять меня живьем обращались к одинокому мужику у калитки, навстречу которому я бежал. Собственно, бежал я не к мужику, я спешил к калитке рядом с воротами, выделявшимися зеленой заплаткой на побеленной стене.
Мужик-привратник, до того нежившийся на травке, загоравший в одних плавках, как услышал всплеск воды, вскочил на ноги и оказался в замешательстве. Первое его желание — связаться с начальством в доме посредством переговорного устройства, встроенного в балку ворот, — оказалось неосуществимым, ибо я приближался слишком быстро. Осознав дефицит времени, мужик метнулся к сваленной в кучу на траве одежде, думаю, у него там было припасено какое-то оружие. Но и к одежде он не успевал. Тогда привратник плюнул на все и вознамерился тормознуть меня голыми руками. Вратарь оставил суету, замер, заслонив собой вверенный ему в охрану выход, и принял боевую стойку бойца-рукопашника.
Рукопашный бой сопоставим и зачастую превосходит по эффективности экспортные восточные боевые системы. В моем детстве мальчишки спорили — кто победит в схватке, боксер самбиста или самбист боксера. Современная детвора спорит, что круче — карате, кунгфу, хапкидо или «русский стиль». На самом деле побеждает не что, а кто. Профессиональный боксер уделает вусмерть любителя-каратиста, презрев отсутствие в спортивном боксе защиты от ударов в пах. Вопрос — уделаю ли я мужика у калитки? Китайца-Журавля мне завалить слабо, а этого бывшего спецназовца... Сколько его учили? Ну год. Ну два. А я дрючился более десяти лет. Его в то же время учили еще и стрелять, и еще много чему, а я учился только владеть собственным телом, и всегда в спаррингах приходилось сдерживаться, решать задачу, как победить, не убивая соперника, не травмируя. Между тем в основе всех боевых систем лежит искусство смерти. Сейчас мне можно себя не сдерживать впервые в жизни. Ему, напротив, орут: «Живьем бери!» — ему придется сдерживаться.
В трех шагах от мужика — защитника калитки — я прыгнул. Оттолкнулся правой ногой, подтянул ее к животу, сильно согнув в колене. Соперник пренепременно решит, что я собираюсь сбить его пяткой в прыжке, а это не так.
Я собрал пальцы в щепоть, согнул запястья. Собранные щепотью и плотно прижатые друг к другу пальцы при естественно согнутом запястье образуют позицию «голова журавля». Кончиками собранных в щепоть пальцев, «клювом журавля», наносятся прицельные удары по болевым точкам.
Оторвавшись от земли, я изогнул спину колесом, сгруппировался и прикрыл предплечьями грудь и голову. Я летел на соперника, полностью защищенный от его возможных контратак. Правая, согнутая нога, слегка развернутая пяткой наружу, закрывала нижнюю часть тела. Локти обеих рук касались колена правой, предплечья блокировали верхнюю часть корпуса и голову. Два «клюва журавля», как рожки у чертенка, пристроились возле висков.
Мужик-привратник мужественно ждал удара ногой в грудь, готовый смахнуть мою ногу сжатыми кулаками, а дождался сдвоенного удара журавлиными клювами по глазам. Впервые в жизни я бил «клювом журавля» по глазам в полную силу. Скупое и быстрое движение. Разгибаются локти, кисти слегка запаздывают, «клюют», и собранные в щепоть пальцы попадают по глазным яблокам. И только после этого пружинисто разгибается согнутая нога, двигаясь вниз навстречу земле и попутно отталкивая противника, сбивая его готовые к работе кулаки.
Я смел со своего пути бывшего спецназовца и изловчился не упасть. Бинь не зря учил меня прыгать, меняя траекторию в полете. Заставлял с разбегу прыгать на стенку, пушечным снарядом лететь навстречу преграде и в последний момент приземляться вертикально вниз уже снарядом минометным.
Приземлившись на толчковую правую и спружинив, присев почти на корточки, я снова оттолкнулся для того, чтобы в шаге-прыжке перелететь через поверженного противника. Мужик забыл обо мне, забыл о калитке и обо всем на свете. Лежал на траве, прикрыв лицо ладонями. Сквозь растопыренные пальцы там, где они соприкасались с глазами, сочилась некая жидкая субстанция, похожая на кровавые слезы.
Возле калитки пришлось притормозить на секунду. Хвала изобретателю замков, придумавшему открывать дверь ключом только с одной стороны! Крутанув трясущимся пальцем колесико замка и распахнув дверь-калитку, я буквально вырвался на улицу, не забыв, правда, захлопнуть за собой дверцу. Крики и лай сразу же стали тише, будто, закрыв калитку, я убавил звук на пару децибел.
Выскочив за калитку, я очутился на дачно-коттеджной улице. Прямая, как стрела, полоска чистого асфальта с ответвлениями в переулки и проулки. По бокам асфальтовой трассы тропинки вдоль заборов разной отделки и высоты. Дома за заборами высокие, ухоженные, с архитектурными прибамбасами. Метров через пятьсот асфальтовая магистраль врезается в лес и теряется из виду.
Всю географию дачного поселка я усваиваю на бегу. Сразу, как выскочил на улицу, увидел медленно удаляющуюся спину молодого человека верхом на модном навороченном «горном» велосипеде. Без промедления я припустил вдогонку за велосипедистом. Слава богу, паренек крутил педали не спеша, а из ушей у него торчали проводки наушников от магнитофона-плейера, притороченного к поясному ремешку. Велосипедист не слышал шлепков моих кроссовок по асфальту, шуршания куртки, что до сих пор болталась на плечах, и моего громкого дыхания с посвистом. Я нагнал его через две, две с половиной минуты после того, как выскочил из калитки, схватил за довольно густые волосы на затылке и завалил вместе с велосипедом. Жестоко и несправедливо с моей стороны, признаю. Однако цель оправдывает средства, я чувствовал ответственность за жизни Захара и Алексея, оставшихся в плену. Я отдавал себе отчет, что мой побег может сильно укоротить их жизни. Но если мне все же удастся скрыться, появляется шанс к взаимному торгу.
Я хотел, очень хотел добраться до понятливого милиционера Верховското и уговорить его, прежде чем бить тревогу о похищенных старших товарищах, попробовать решить дело миром, частным порядком. А не получится договориться, надеюсь, Виктор Верховский сумеет нажать на нужные пружины в милицейской бюрократической машине. Получится — вызволим Захара и Леху, и все вместе подумаем, как отомстить за Сергея и Толика.
Парнишка с моей помощью вытряхнулся из седла, перекатился колобком по асфальту и остался лежать на боку у моих ног. Я подхватил велосипед за рогатый руль, рывком поставил двухколесную машину в вертикальное положение. Паренек, полагаю, избалованный отпрыск обеспеченных родителей, повел себя геройски. Тудыть-растудыть и мать его, и гувернантку! Вцепился в мою коленку, подтянулся, ухватился за синтетическую ткань «адидасовской» ветровки. Швы не сдюжили, с треском расползлись, но парнишка сумел подняться и вознамерился бороться с похитителем его велосипеда.
Нет, не так, неправильно воспитана нынешняя «золотая молодежь», лишенная общения со сверстниками иных социальных сословий. Кабы сей отрок с пылающим взором провел сопливое детство, как и я, во дворе, играя в одной компании с детьми рабочих, профессоров и алкашей, он бы уже в детсадовском возрасте усвоил, что справедливость торжествует лишь в исключительных случаях, и вел себя сообразно этой грустной истине.
Парнишка потянулся пятерней в кожаной велосипедной перчатке к моим седым волосам, а я собрал пальцы в щепоть, согнул запястье и долбанул его «шеей журавля» под дых. Хорошо долбанул, душевно.
Если «клювом журавля» наносятся точечные удары, то обратной стороной согнутого запястья, «шеей журавля», бьют по твердым поверхностям.
Живот у парня оказался довольно тверд. И вообще отрок выглядел спортивным и физически развитым. Ну, конечно, помимо престижного отдыха на престижной даче и престижного велосипеда, пацан занимался, наверное, и престижными видами спорта — большой теннис, горные лыжи, подводное плавание. Но как бы ни был накачан пресс, а удар «шеей журавля», подкрепленный махом бедрами, мышечный корсет пробивает на раз и у взрослых дядек, что ж говорить о пацане.
Пацана отшвырнуло метра на два, и он едва не треснулся стильно стриженной головой о ближайший забор. Скрючившись на земле, парнишка ловил ртом воздух.
Утром двух гопников я, сам того не желая, научил истине, что зло наказуемо, вечером вынужденно превратился в злодея, несправедливо отлупившего «хорошего» ребенка.
Про ледяную, холодную воду иногда говорят — она обжигает. Также и лютая ярость, переполняющая мое естество, обжигала сердце холодным пламенем. Я ненавидел сумасшедшего со шрамом. По его вине пришлось лишить зрения мужика-охранника и избавить от иллюзий подростка-велосипедиста! О, как я его ненавидел!!!
* * *
Широкие протекторы горного велосипеда шипели, соприкасаясь с асфальтом. Я давил на педали, вцепившись в рогатый руль, и проклинал пацана-велосипедиста. Его героическая борьба за частную двухколесную собственность отняла секунды, что для меня сейчас дороже бриллиантов. Я слишком давно, с мальчишеской поры, не садился в велосипедное седло, и гонщик из меня никакой. И соседский «Орленок», на котором мне давал покататься приятель, однокашник, отличался от горного велосипеда, как самокат от «Мерседеса». Где-то я слышал, дескать, велосипед-внедорожник исключительно устойчивая штуковина. Наверное, это правда, но я чуть не навернулся носом об асфальт, когда решил посмотреть через плечо, кто это так отчаянно лает позади.Лаяла Альфа. Уж не знаю, кто ей открыл калитку, мужиков рядом с калиткой я не разглядел, но Альфу рассмотрел хорошо. Собачка выскочила со двора на улицу, гавкнула последний раз, заметив меня, и, примолкнув, помчалась догонять беглеца на чужом велосипеде. Ну, конечно! Стрелять в меня на «общей» улице нельзя. Другое дело — травить собачкой. Это можно, это запросто...
Южнорусская овчарка, если ее обрить, станет похожа на борзую. Южаки — прекрасные бегуны. А я фиговый велогонщик, совсем фиговый, вообще никакой. Южак, догоняя беглеца, прыгает, лишь поравнявшись с несчастным. Прыгает снизу вверх, хватает за горло. Зубами собака орудует столь же свободно, как человек пальцами. Единственная возможность отделаться от обученной собаки, получившей команду «Фас!», — попытаться уйти в сторону, когда она прыгнула, и убить с одного удара, целясь по ребрам. Попытка скорее всего не удастся, но рискнуть стоит, ибо за свою жизнь нужно бороться до конца. Еще можно попробовать двинуть хорошенько собаку кулаком в нос, но и для этого придется покинуть велосипедное седло. Допустим, свершится чудо из чудес, и я уложу Альфу, воспользовавшись советами тренера по рукопашному бою, что тренировал меня до знакомства с Бинем. Попаду Альфе по носу или по ребрам. Что дальше? Ничего! Пока я буду возиться с Альфой, подоспеют ее хозяева, и все! Абзац! Так что же делать? Ждать, пока собака меня догонит и прыгнет?
А впереди загудела машина. Вот, блин! Этого еще не хватает! Сейчас во-он из того дальнего переулка вырулит мне навстречу автомобиль, уже бампер показался. С моими навыками вождения велосипеда, пока буду объезжать встречную машину, потеряю еще пригоршню секунд-бриллиантов!
Повинуясь больше интуиции, чем разуму, я резко вывернул руль вправо, съехал с основной здешней магистрали на ближайшее ответвление, едва успел заметить прогуливающуюся в приличном отдалении семью. Мама, папа и два малыша лет трех. Я надеялся, что папа — здоровый и накачанный, с блестящей золотой цепью на шее — быть может, возьмет в голову проблему незнакомого велосипедиста с огромадной псиной на хвосте. Попрошу его остановить взбесившегося пса, вдруг у главы прогуливающегося семейства в кармане пистолет?
Все получилось не так, как я рассчитывал. Все получилось гораздо лучше. Соломинка, за которую я схватился, оказалась поистине спасательным кругом!
Двух бультерьеров, что сопровождали на прогулке семью, обремененную детишками-малолетками, я приметил, только когда проезжал мимо. Альфа к тому времени успела свернуть вслед за мной и отставала от велосипеда всего ничего — шагов на пять. Только я открыл рот, чтобы попросить о помощи у счастливого и богатого папаши, как он сам заорал на меня:
— Придержи собаку, детей испугаешь!
— Альфа! А ну, фас сопливых! — заорал я, предугадывая следующую реплику папаши и удивляясь собственной циничной гениальности в искусстве находить выход из безвыходных положений.
— Да ты... — Отец двух крошек схватил своих чад за ручонки. Молодая мамаша взвизгнула, и глава семейства заорал: — Чук! Гек! Взять ее!!! Фас-ссс!..
Два бультерьера, Чук и Гек, молча бросились наперерез овчарке Альфе (овчарка, кстати, и головы не повернула в сторону перепуганного семейства).
Когда я сворачивал из этого переулка в другой, зафиксировал взглядом жутковатую картину. Альфа еще пыталась продолжать погоню, но бультерьеры вцепились в нее мертвой хваткой и повисли, один, стиснув зубами глотку, другой, зацепив клыками собачий бок. С каждым шагом одной из четырех лап Альфа теряла кровь, но продолжала выполнять приказ хозяев, пыталась преследовать беглеца на велосипеде. Честное слово, если бы люди обладали сотой долей собачьей преданности, на Земле давно победил бы коммунизм!
* * *
Асфальтированные дороги и дорожки пересекали поселок вдоль и поперек. Петляя, я двигался к лесу. Самое простое — добраться до леса, бросить велосипед и побежать, куда глаза глядят, не задумываясь о маршруте. Случайный маршрут труднее всего предугадать погоне. Одно плохо: окажись у преследователей помимо Альфы другие собаки — я обречен. Есть у них собаки или нет, я не знал, но рисковать не мог, не имел права и поэтому решил как можно дольше передвигаться на велосипеде, добраться до какой-либо проезжей дороги, а там поймать попутку до Москвы.Были в деньги, не было в проблем, но все деньги остались в голубой спортивной сумке. Джинсы, что на мне, чересчур затягивали попу, бумажник в карман не сунешь. Мои некогда белоснежные джинсы... Какая попутка остановится, если на обочине голосует чумазый длинноволосый дядя в порванной куртке-ветровке? Ни одна машина не остановится! Сто процентов!
«Почему же тогда папашка с детишками и бультерьерами принял меня за хозяина чистой, чесаной и холеной Альфы? — подумал я. — Мокрый с головы до ног оборванец на шикарном велосипеде, весь перемазанный, грязный, более всего должен походить на того, кем я и являюсь, — на угонщика. Вот если бы джинсы по-прежнему сияли белизной, то я вполне бы сошел за богатенького дачника, пожелавшего прокатиться и погонять собаку-лежебоку, а так... Эврика!!! А так я похож на богатенького дачника, упавшего с дорогого велосипеда и вследствие падения поимевшего жалкий вид!»
Увидев себя со стороны, я понял, как действовать дальше. Между тем велосипед домчал мое богемное, но истерзанное тело до опушки леса, вывез на дачную околицу. Основная асфальтовая магистраль осталась далеко слева. Та магистраль, что шла по просеке в лесу и соединяла дачный островок покоя с коммуникационно-транспортными развязками остального мира. Мне на магистраль нельзя. Там меня догонят и поймают — «ах» сказать не успею. На околице, куда я вырулил, асфальт разбегался в разные стороны. Полагаю, асфальтовое кольцо огромной буквой О опоясывало весь поселок. А лес совсем-совсем рядом, и от асфальтового бублика к нему тянется извилистая, утрамбованная тропинка, временами хорошо видная, временами теряющаяся в траве.
Я съехал с асфальта на тропинку, вцепился в руль, боясь свалиться вместе с велосипедом, и, сбавив скорость, медленнее, осторожнее стал крутить педали. Пройдя кое-как этап щадящего слалома, по опушке я выехал под сень деревьев. Сразу полегчало — теперь с территории поселка меня не видно, я качу по лесу, и фигушки кто меня разыщет, тем более что тропинка постоянно ветвится, расходится ручейками, поди угадай, куда я свернул.
«Идиот! — шарахнула изнутри по затылку здравая и безжалостная мысль-диагноз. — Если угадают, где ты свернул в лес, то на этом все угадайки закончатся! Твой путь прекрасно прослеживается по следам велосипедных протекторов!»
Птицей вылетев из седла, я подхватил велосипед под мышку и помчался по лесу, не разбирая дороги. На бегу услышал журчание ручейка, пошел на слух и отыскал канаву, широкую заболоченную, поросшую по краям густым кустарником. Сквозь кусты на берегу канавы продрался еле-еле. Спрыгнул с пологого бережка в воду и по щиколотку утонул в вязком иле.
Я шел по руслу ручейка, взгромоздив велосипед на спину, и проклинал собственную необразованность. Я действовал по рецептам кинобоевиков, где герои, скрываясь в лесу от преследования, обязательно стремятся к воде, дабы, шлепая по мокрому, сбить со следа погоню. Я прекрасно понимал, что сценарии кинобоевиков пишут такие же, как я, профаны, ни хрена не смыслящие в партизанско-диверсионной деятельности, и все равно продолжал мучить себя ходьбой по воде, ибо не знал других «правильных» рецептов бегства.
Ручеек вывел к бетонной трубе. Естественное илистое русло вливалось в бетонную оправу двухметрового диаметра. Растительность по краям русла совсем ошалела. Ветви кустов неведомой породы переплелись над головой, и сквозь них почти не пробивались солнечные лучи. Только над верхним краем присыпанной желтым гравием бетонной трубы имелся небольшой просвет. Даже будучи прожженным горожанином, я сразу догадался, что над трубой проходит дорога-грунтовка. Мои догадки подтвердил приближающийся шум автомобильного мотора. Невидимая машина промчалась над руслом ручейка в окантовке бетона, угостив нос запашком бензина. Я совершенно нечаянно нашел то, о чем и не мечтаешь, — дорогу в лесу, объезженную, но не избалованную вниманием автолюбителей, и без промедления приступил к реализации своего плана, что с криками «Эврика!!!» родился под лобовой костью в тот момент, когда я живо представил, как выгляжу со стороны.
Прежде всего я занялся разборкой велосипеда. Меня интересовала велосипедная цепь, но снять ее удалось далеко не сразу. Еще две машины с интервалом минут в десять прокатились мимо по грунтовке над головой, пока я отыскал на дне ручья приличный булыжник и с его помощью учинил над горным двухколесным скакуном форменный вандализм. Наконец цепь оказалась у меня в руках, а велосипед превратился в набор крупных и мелких деталей.
Прислушавшись и не уловив шума моторов, я вылез, продрался сквозь ветки буйной растительности на дорогу-грунтовку. Участок в меру раздолбанной грунтовки, на который меня вывела судьба, оказался коленом дорожного зигзага. Повернув голову вправо, я увидел, как дорога сворачивает влево и прячется за деревьями, а соответственно, с левой стороны она уходила вправо, в молодой ельничек. Раскуроченный велосипед я притащил с собой, за исключением мелких, потонувших в ручейке, винтиков.
Едва я ступил на дорожный грунт, как из-за деревьев с правой стороны послышался гул мотора. Нужно было спешить. Я лег на землю поперек дороги, обхватил ляжками велосипедную раму и предварительно положил колеса так, как будто они отскочили, когда велосипедиста переехал груженный кирпичом грузовик. Я имитировал последствия дорожно-транспортного происшествия с одним пострадавшим — обеспеченным седовласым интеллигентным велосипедистом. На затерявшуюся в лесу дорожку случайный шофер-грибник не свернет, по ней ездят дачники из соседних небогатых садово-огороднических кооперативов. Завсегдатаи здешних скромных дачных поселков, безусловно, знают о престижном городке коттеджей за лесом. Я надеялся сойти за велосипедиста из среды обеспеченных отдыхающих, нечаянно зарулившего на грунтовку, сбитого нерадивым водителем и брошенного умирать. На всякий случай, я не буду изображать труп. Буду стонать, шевелиться и уповать на человеколюбие шофера за рулем спешащего на встречу со мной автомобиля. На человеколюбие и трезвый расчет получить впоследствии материальное вознаграждение за оказанную помощь пострадавшему хозяину престижного велосипеда, в дорогой и модной одежде, порванной и испачканной при падении.
Мотор тарахтел совсем рядом. Двигатель работал неровно, с надрывом. Наверное, шофер притормаживал перед поворотом. Фиговый, судя по всему, водитель, трусоватый, а значит, обязательно испугается, узрев меня, «израненного», поперек дороги. Вылезет из машины, тут-то я и устрою ему веселую жизнь!
Я плотнее намотал велосипедную цепь на кисть правой руки и спрятал руку под отворотом порванной ветровки. Положил голову на землю, репетируя, застонал. Вроде ничего, похож на раненого. Стон получился совсем как у нечувствительного к боли Толика Иванова после обстрела сернокислотными шариками.
Из-за поворота появился старичок-"жигуленок". На крыше бледно-желтого «жигуля» поклажа, словно горб линялого, престарелого верблюда. Сетки с пузатыми тыквами, корзины с огурцами и прочие упаковки с плодами трудов садоводов-огородников. Я ошибся. Почему-то думалось, что дачи тружеников в той стороне, куда осторожно спешил автомобиль. Оказалось, наоборот. Оно и к лучшему. Снова повезло!
Видавший виды автомобиль тольяттинского автозавода, родившийся, как и я, в стране пятилеток и шестидневок, затормозил, едва не проехав по моему распластанному телу лысыми шинами. Я насилу сдержался, так хотелось внезапно воскреснуть и прыгнуть в кювет. Шофер за рулем «жигуля» заранее разозлил меня своим «слепым методом» черепашьего вождения.
Мотор притих, «жигуленок» дернулся, остановился, дверца машины отворилась, и я плотно прикрыл те щелочки меж век, сквозь которые наблюдал подъезд автомашины.
Быстрые, суетливые шаги по грунтовке. И более никаких посторонних шорохов. Шофер ехал без пассажиров. Один. Опять повезло!
Тревожный мужской голос:
— Вы живы?
— Жив!!!