Страница:
Хотя нет, пожалуй, комнатой это помещение назвать нельзя. Скорее уж зал. Огромный квадрат пола покрыт наборным блестящим паркетом. Потолочные балки отделяет от паркетных квадратиков не менее пяти-шести метров. По периметру зала — возвышение-ступенька, шириной метра три, на нем стоят в ряд кожаные строгие кресла. В креслах — холеные фрачные господа, у господских ног — полуобнаженные девицы на четвереньках. Спины девиц густо уставлены тарелками со снедью. Рядом на полу стоят бутылки, фужеры и прочие атрибуты сладкой жизни.
Девушки, живые столики, так поразили Виктора, что он не сразу заметил своего соперника — черноволосого узкоглазого мужчину в киргизском халате и тюбетейке.
— Ну давай, пацан, топай в центр, публика ждет. — Седой подтолкнул Виктора в спину.
Как только ученик Петровича ступил на чудесный паркет, Чингисхан, передернув плечами, сбросил полосатый длинный халат к своим стройным ногам, и публика взорвалась аплодисментами.
Чингисхан легко мог выступать перед студентами-медиками на занятиях по анатомии в качестве образца гармонично развитого мужского тела. Рельефная мускулатура, мышечный корсет, упругие мячики-бедра — все при нем. Атлет был почти обнажен. Лишь темные плавки на чреслах и коричневая тюбетейка на голове. А в руке нож. Изогнутый дугой ятаган.
Когда-то турецким воинам запретили шататься по Стамбулу с мечами на поясах. Разрешили носить с собой исключительно ножи. Послушные турки проявили завидную сообразительность, и разрешенные к ношению ножики стремительно эволюционировали до размеров короткого меча, именуемого ятаганом.
— Рубаху сними, — прошептал в ухо Виктору седой, оказавшийся рядом.
Виктор стянул рубаху через голову. Он тоже был прилично накачан, но до Чингисхана явно не дотягивал. В зале кто-то свистнул, кто-то засмеялся, кто-то затопал ногами.
Виктор поискал глазами среди зрителей Арчи и Марину — и не увидел их. Он не мог знать, что его попутчики вместе с Яшкой и еще десятком прихлебателей питерского авторитета-беспредельщика сидят сейчас в соседней, не менее просторной комнате и наблюдают происходящее в зале на экране гигантского телевизора. Также Виктор не мог знать о том, что гостеприимная дача предоставлена Яшке всего на одну ночь известным деятелем питерской мэрии в обмен на «списание долгов». Зато Виктор увидел в углу зала гроб с открытой крышкой и, каким бы наивным парнем он ни был, сразу догадался — похоронная принадлежность поджидает одного из бойцов. Либо его, Виктора, либо Чингисхана.
Меж тем по залу сновали вышколенные служки. Принимали у иностранных господ ставки. Вежливо, на безупречном английском отвечали на вопросы относительно личностей гладиаторов и не забывали подобострастно улыбаться.
Наконец в центр импровизированной арены вышел седой и, прося тишины, поднял руку. Седой что-то быстро произнес по-английски, Виктор не понял, но очень удивился. Затем человек в тельняшке (рашн экзотик!) заговорил по-русски, обращаясь к Виктору и Чингисхану:
— Я хлопну в ладоши, и вы начинаете, ясно?
Оба бойца молчаливо согласились.
— Биться от души и до смерти, поняли?
Опять согласное обоюдное молчание. Седой отошел в дальний угол зала, картинно развел руки и на мгновение замер. В зале воцарилась абсолютная, мертвая тишина. Именно так, по мнению адептов дзэн-буддизма, звучит хлопок одной ладони.
Ни Виктор, ни Чингисхан не шелохнулись. Стояли друг против друга, будто все творящееся вокруг их совершенно не касается.
Чингисхан своею полной неподвижностью демонстрировал презрение к противнику, а Виктор просто-напросто был настолько подавлен, что забыл обо всем. И обо всех. О Сашке, о Марине, о Петровиче, о себе. «Зачем я здесь с ножом в руке? Кто эти люди вокруг? Мама, мне страшно! Мамочка!»
Ладошки хлопнули.
Чингисхан с завидной быстротой прыгнул вперед и полоснул ятаганом по обнаженной груди застывшего в ступоре Виктора.
Красная кровавая полоска на бледной коже. Дружный вздох зала, и ятаган снова свистит в воздухе. Виктор еле-еле успел отшатнуться. Лезвие сверкнуло в миллиметре от глаз — и сразу же острая боль в паху: Чингисхан лягнул его ногой в промежность. Виктор согнулся, острозаточенная сталь неласково погладила его широкую спину, оставив на память багряно-красную полоску. Сильный удар по затылку — Виктор упал на пол. Короткий нож с тяжелой рукояткой выпал из ослабевших пальцев Виктора и отлетел далеко в сторону.
Недовольные зрители зашумели, скривился Яшка в соседней комнате. Сейчас Чингисхан заколет парня, как свинью, — и все, представление окончено.
— Поиграй с ним подольше! — властно выкрикнул команду седой из угла зала.
Чингисхан понимающе подмигнул седовласому. Не спеша ногой перевернул окропленное кровью тело Виктора на спину, поставил свою босую стопу на горло поверженного противника. Ятаган ожил в умелых руках, закружился в воздухе и, внезапно опустившись вниз, начертил на животе Виктора две ровные неглубокие борозды.
Новая волна боли, как ни странно, вернула Виктора из мира отчаяния в реальность. Он с дикой, звериной ненавистью взглянул снизу вверх на своего мучителя, убийцу друга Сашки, и прошептал посиневшими губами:
— ГАД!
Ятаган серебристой размазанной тенью мелькал над головой уверенного в своей победе Чингисхана, когда ставшие на зависть цепкими и сильными пальцы Виктора вцепились в пережимающую горло стопу. Правая рука поймала щиколотку врага в капкан, а левая захватила в щепоть маленький уродливый мизинец и резко крутанула его. Хрустнули хрящики.
Чингисхан, только что надменный и гордый, взвыл от боли, инстинктивно отдергивая покалеченную стопу. Виктор чуть придержал захваченную ногу, потом с силой оттолкнул ее от себя, искусно попадая в резонанс с движением непроизвольно отшатнувшегося Чингисхана. Тот, потеряв равновесие, свалился на пол, а Виктор был уже на ногах. Два быстрых прыжка — и он рядом с потерянным ножом. Знакомая рукоятка, стоило ее коснуться, послушно вросла в руку, став ее продолжением, неотъемлемой частью.
Виктор обернулся лицом к ненавистному противнику, застыл, широко расставив согнутые в коленях ноги. Левая рука с раскрытой ладонью выставлена далеко вперед, правая, с ножом в кулаке, — возле груди. Стойка «озлобленная крыса», названия которой он не знал.
Чингисхан мотнул черноволосой головой, стиснул зубы и, пошатываясь, встал на ноги. Где же его противник, жалкий и перепуганный, с ожиданием неминуемой смерти в глазах? И кто этот окровавленный демон с пустыми глазницами, блистающими угольками зрачков-колючек?
Чингисхан снова мотнул головой. Боль и отчаяние постепенно отступали. Он снова превращался в безжалостного убийцу-садиста, некогда грозу казанских подворотен, а ныне — правоверного воина, согласного резать только белые тела приверженцев распятого на кресте.
Чингисхан опять стал самим собой. И увидел, что перед ним мерзкий молоденький русачок! Нет никакого демона, почудилось. Ишь как стоит, сын шакала. Не иначе учился этому глупому модному карате и теперь корчит из себя мастера. Презренный, не знает, что он. Чингисхан, пять лет жил в Пакистане и обучался искусству владения ятаганом у дервиша Али-крутящегося...
Виктор бесстрастно наблюдал, как прихрамывающий Чингисхан шел ему навстречу. Враг держал ятаган обеими руками и с безумной, фантастической скоростью вращал его перед собой.
Зрители трепетали. Многие посещали бои не первый раз и снова убеждались, что зрелище стоит потраченных денег. Где еще можно увидеть настоящие гладиаторские бои? Ибо слово «меч» по-латыни звучит «гладиус», отсюда и термин «гладиатор» — «сражающийся на мечах», а значит, истинно гладиаторские бои лишь те, в которых убивают друг дружку посредством стали.
Ятаган рассек воздух в опасной, критической близости от вытянутой вперед, свободной руки Виктора. И тут ученик Петровича совершенно неожиданно для Чингисхана бросился навстречу холодному, несущему вечное забвение металлу. Левая ладонь шлепнула по широкому клинку, ятаган послушно ушел в сторону. Лезвие ножа коротким жалом впилось в предплечье Чингисхана, вынырнуло из глубокого колодца ранки, и шарик на конце рукоятки глухо стукнулся о переносицу азиата, а пятка Виктора, руководствуясь жестокой необходимостью, обрушилась на искалеченный мизинец воина ислама.
Чингисхан рухнул подрубленным деревом. Расслабленное тело, безвольно раскинутые руки, белки глазных яблок под полузакрытыми веками. Потерявший хозяина ятаган безобидной железякой откатился к ногам Виктора.
«Все! — подумал Виктор, вновь обретая способность мыслить словами. — Я победил...»
Виктор забыл главное наставление своего учителя: врага всегда надо добивать!
Мощный толчок пяткой в живот швырнул опьяненного победой Виктора вверх. Ноги потеряли опору. Нелепо развернувшись в воздухе, самонадеянный победитель упал в объятия ожившего притворщика Чингисхана. Тесным клубком соперники покатились по полу. Смоченные потом и кровью руки переплелись бледно-розовыми змеями. Чингисхан, напрягая последние силы, вырвал из кулака Виктора нож, ухватившись прямо за лезвие, не обращая внимания на боль в перерезанных сухожилиях. Коленом отбросив от себя соперника, Чингисхан перевернулся через голову — кувырок назад — и вскочил на ноги. Нож лег рукояткой в окровавленную ладонь, и воскресший воин замер, переводя дыхание. Силы его были на исходе. В глазах двоилось. Сердце выстукивало ритм сумасшедшего танца, угрожая вырваться из грудной клетки на свободу.
Виктор, отплевываясь кровавыми сгустками, тяжело поднялся на непослушные, дрожащие ноги. Пошатываясь, как ковыль на ветру, он попытался выпрямить спину. Получилось с третьей попытки.
Двое истекающих кровью людей стояли... нет, слово «стояли» не соответствует действительности. Двое истекающих кровью людей пытались удержаться на ногах в полутора шагах — враг от врага.
Чингисхан, подволакивая изуродованную стопу, шагнул навстречу Виктору. Чуть не упал, но сумел-таки сохранить равновесие. Глубоко вдохнул полной грудью, медленно занес нож для последнего, решающего удара.
Виктор исподлобья, бесстрастно наблюдал, как подарок Петровича, нож с тяжелым шариком на конце рукоятки, взмывает над его головой, роняя с острого кончика теплые красные капли на полированный наборный паркет.
У Чингисхана потемнело в глазах. Он гулко, с шипением выпустил воздух сквозь плотно сжатые губы, как учил дервиш Али. Разбуженные «дыханием полумесяца» потаенные резервные силы организма отерли запотевшее зеркало сознания, мышцы завибрировали энергией.
— Молись своему нищему богу, шакалий сын! — расхохотался Чингисхан.
Он был снова бодр и уверен в себе. Его, еще минуту назад полуживого, уже не устраивало простое, незамысловатое убийство. Он жаждал насладиться мучениями беспомощной жертвы.
Велико таинство древнего учения святых дервишей, способных часами вращаться на одном месте, чтобы в конце концов упасть обессиленным в пыль и соединиться с Единственным Истинным, а потом встать, попирая грязными стопами Землю Живых, гордо поднять лохматую голову с нечесаной бородой и рассмеяться от сознания хлынувшей в жилы мощи. Будь благословен Али-крутящийся, поделившийся своей наукой с недостойным учеником, прозванным иноверцами Чингисханом — за неуемную жестокость! Спасибо тебе, дервиш Али, за науку возвращать душу вспять с моста в мир мертвых и воскрешать в утомленном теле стремление к великим победам во славу Аллаха.
— Молись, каратист! — продолжая улыбаться, воскликнул Чингисхан. — Кому будешь молиться? Исе? Будде?
— Гад ты, — тихо и вкрадчиво произнес Виктор, облизнул языком разбитые губы и смачно плюнул в скуластое лицо Чингисхана.
Чингисхан брезгливо сморщился, и рука его двинулась к щеке, чтобы стереть мерзкую слюну, перемешанную с кровью.
«От ножа защищаться очень сложно, — объяснял Виктору Петрович несколько часов назад. — Если ты безоружен, попробуй плюнуть противнику в рожу. Любой человек сразу подчинится инстинкту брезгливости и автоматически поспешит вытереть лицо. Правша будет размазывать слюни правой рукой. Левша — левой. Правша держит нож в правой руке, левша — в левой. Смекаешь?»
Виктор ударил противника в тот момент, когда правая рука Чингисхана с зажатым в кулаке коротким ножом коснулась белесо-рыжего влажного пятна на смуглой коже, под раскосыми глазами.
Виктор бил раскрытой левой ладонью с чуть согнутыми, плотно сжатыми пальцами, наносил удар под названием «крыса разрывает лапкой рыбацкие сети». Ладонь опустилась сверху вниз на шарик — «палец пьяного Чу». Лезвие ножа скользнуло по лицу Чингисхана — и по самую рукоятку вошло в ямку над левой ключицей.
Виктор отдернул руку, ловко упал на одно колено и нанес удар кулаком снизу вверх, в пах. «Болотная крыса лакомится нерожденным утенком».
Виктор, изогнувшись дугой, так, что лопатки коснулись пола, распрямил согнутую в колене ногу. «Крыса греет живот на солнце». Пятка сломала Чингисхану ребра и раздробила печень.
Волна от бедер к плечам побежала по телу Виктора, он выпрямился, шагнул — и острый локоть человека-крысы встретился с виском уже мертвого Чингисхана. «Взбешенная крыса ломает орех» — врага надо добивать наверняка!
Ладонью по голове, кулаком в промежность, пяткой по печени, локтем в висок — единственная комбинация из стиля Крысы без использования оружия, которую предусмотрительный Петрович прочно загнал в подкорку ученика. Четыре движения, выполненных Виктором за неполные три секунды, отняли последние крохи сил, и он свалился на пол в беспамятстве через три четверти секунды после того, как на тот же залитый кровью, блестящий пол упало то, что раньше звалось Чингисханом.
5
Девушки, живые столики, так поразили Виктора, что он не сразу заметил своего соперника — черноволосого узкоглазого мужчину в киргизском халате и тюбетейке.
— Ну давай, пацан, топай в центр, публика ждет. — Седой подтолкнул Виктора в спину.
Как только ученик Петровича ступил на чудесный паркет, Чингисхан, передернув плечами, сбросил полосатый длинный халат к своим стройным ногам, и публика взорвалась аплодисментами.
Чингисхан легко мог выступать перед студентами-медиками на занятиях по анатомии в качестве образца гармонично развитого мужского тела. Рельефная мускулатура, мышечный корсет, упругие мячики-бедра — все при нем. Атлет был почти обнажен. Лишь темные плавки на чреслах и коричневая тюбетейка на голове. А в руке нож. Изогнутый дугой ятаган.
Когда-то турецким воинам запретили шататься по Стамбулу с мечами на поясах. Разрешили носить с собой исключительно ножи. Послушные турки проявили завидную сообразительность, и разрешенные к ношению ножики стремительно эволюционировали до размеров короткого меча, именуемого ятаганом.
— Рубаху сними, — прошептал в ухо Виктору седой, оказавшийся рядом.
Виктор стянул рубаху через голову. Он тоже был прилично накачан, но до Чингисхана явно не дотягивал. В зале кто-то свистнул, кто-то засмеялся, кто-то затопал ногами.
Виктор поискал глазами среди зрителей Арчи и Марину — и не увидел их. Он не мог знать, что его попутчики вместе с Яшкой и еще десятком прихлебателей питерского авторитета-беспредельщика сидят сейчас в соседней, не менее просторной комнате и наблюдают происходящее в зале на экране гигантского телевизора. Также Виктор не мог знать о том, что гостеприимная дача предоставлена Яшке всего на одну ночь известным деятелем питерской мэрии в обмен на «списание долгов». Зато Виктор увидел в углу зала гроб с открытой крышкой и, каким бы наивным парнем он ни был, сразу догадался — похоронная принадлежность поджидает одного из бойцов. Либо его, Виктора, либо Чингисхана.
Меж тем по залу сновали вышколенные служки. Принимали у иностранных господ ставки. Вежливо, на безупречном английском отвечали на вопросы относительно личностей гладиаторов и не забывали подобострастно улыбаться.
Наконец в центр импровизированной арены вышел седой и, прося тишины, поднял руку. Седой что-то быстро произнес по-английски, Виктор не понял, но очень удивился. Затем человек в тельняшке (рашн экзотик!) заговорил по-русски, обращаясь к Виктору и Чингисхану:
— Я хлопну в ладоши, и вы начинаете, ясно?
Оба бойца молчаливо согласились.
— Биться от души и до смерти, поняли?
Опять согласное обоюдное молчание. Седой отошел в дальний угол зала, картинно развел руки и на мгновение замер. В зале воцарилась абсолютная, мертвая тишина. Именно так, по мнению адептов дзэн-буддизма, звучит хлопок одной ладони.
Ни Виктор, ни Чингисхан не шелохнулись. Стояли друг против друга, будто все творящееся вокруг их совершенно не касается.
Чингисхан своею полной неподвижностью демонстрировал презрение к противнику, а Виктор просто-напросто был настолько подавлен, что забыл обо всем. И обо всех. О Сашке, о Марине, о Петровиче, о себе. «Зачем я здесь с ножом в руке? Кто эти люди вокруг? Мама, мне страшно! Мамочка!»
Ладошки хлопнули.
Чингисхан с завидной быстротой прыгнул вперед и полоснул ятаганом по обнаженной груди застывшего в ступоре Виктора.
Красная кровавая полоска на бледной коже. Дружный вздох зала, и ятаган снова свистит в воздухе. Виктор еле-еле успел отшатнуться. Лезвие сверкнуло в миллиметре от глаз — и сразу же острая боль в паху: Чингисхан лягнул его ногой в промежность. Виктор согнулся, острозаточенная сталь неласково погладила его широкую спину, оставив на память багряно-красную полоску. Сильный удар по затылку — Виктор упал на пол. Короткий нож с тяжелой рукояткой выпал из ослабевших пальцев Виктора и отлетел далеко в сторону.
Недовольные зрители зашумели, скривился Яшка в соседней комнате. Сейчас Чингисхан заколет парня, как свинью, — и все, представление окончено.
— Поиграй с ним подольше! — властно выкрикнул команду седой из угла зала.
Чингисхан понимающе подмигнул седовласому. Не спеша ногой перевернул окропленное кровью тело Виктора на спину, поставил свою босую стопу на горло поверженного противника. Ятаган ожил в умелых руках, закружился в воздухе и, внезапно опустившись вниз, начертил на животе Виктора две ровные неглубокие борозды.
Новая волна боли, как ни странно, вернула Виктора из мира отчаяния в реальность. Он с дикой, звериной ненавистью взглянул снизу вверх на своего мучителя, убийцу друга Сашки, и прошептал посиневшими губами:
— ГАД!
Ятаган серебристой размазанной тенью мелькал над головой уверенного в своей победе Чингисхана, когда ставшие на зависть цепкими и сильными пальцы Виктора вцепились в пережимающую горло стопу. Правая рука поймала щиколотку врага в капкан, а левая захватила в щепоть маленький уродливый мизинец и резко крутанула его. Хрустнули хрящики.
Чингисхан, только что надменный и гордый, взвыл от боли, инстинктивно отдергивая покалеченную стопу. Виктор чуть придержал захваченную ногу, потом с силой оттолкнул ее от себя, искусно попадая в резонанс с движением непроизвольно отшатнувшегося Чингисхана. Тот, потеряв равновесие, свалился на пол, а Виктор был уже на ногах. Два быстрых прыжка — и он рядом с потерянным ножом. Знакомая рукоятка, стоило ее коснуться, послушно вросла в руку, став ее продолжением, неотъемлемой частью.
Виктор обернулся лицом к ненавистному противнику, застыл, широко расставив согнутые в коленях ноги. Левая рука с раскрытой ладонью выставлена далеко вперед, правая, с ножом в кулаке, — возле груди. Стойка «озлобленная крыса», названия которой он не знал.
Чингисхан мотнул черноволосой головой, стиснул зубы и, пошатываясь, встал на ноги. Где же его противник, жалкий и перепуганный, с ожиданием неминуемой смерти в глазах? И кто этот окровавленный демон с пустыми глазницами, блистающими угольками зрачков-колючек?
Чингисхан снова мотнул головой. Боль и отчаяние постепенно отступали. Он снова превращался в безжалостного убийцу-садиста, некогда грозу казанских подворотен, а ныне — правоверного воина, согласного резать только белые тела приверженцев распятого на кресте.
Чингисхан опять стал самим собой. И увидел, что перед ним мерзкий молоденький русачок! Нет никакого демона, почудилось. Ишь как стоит, сын шакала. Не иначе учился этому глупому модному карате и теперь корчит из себя мастера. Презренный, не знает, что он. Чингисхан, пять лет жил в Пакистане и обучался искусству владения ятаганом у дервиша Али-крутящегося...
Виктор бесстрастно наблюдал, как прихрамывающий Чингисхан шел ему навстречу. Враг держал ятаган обеими руками и с безумной, фантастической скоростью вращал его перед собой.
Зрители трепетали. Многие посещали бои не первый раз и снова убеждались, что зрелище стоит потраченных денег. Где еще можно увидеть настоящие гладиаторские бои? Ибо слово «меч» по-латыни звучит «гладиус», отсюда и термин «гладиатор» — «сражающийся на мечах», а значит, истинно гладиаторские бои лишь те, в которых убивают друг дружку посредством стали.
Ятаган рассек воздух в опасной, критической близости от вытянутой вперед, свободной руки Виктора. И тут ученик Петровича совершенно неожиданно для Чингисхана бросился навстречу холодному, несущему вечное забвение металлу. Левая ладонь шлепнула по широкому клинку, ятаган послушно ушел в сторону. Лезвие ножа коротким жалом впилось в предплечье Чингисхана, вынырнуло из глубокого колодца ранки, и шарик на конце рукоятки глухо стукнулся о переносицу азиата, а пятка Виктора, руководствуясь жестокой необходимостью, обрушилась на искалеченный мизинец воина ислама.
Чингисхан рухнул подрубленным деревом. Расслабленное тело, безвольно раскинутые руки, белки глазных яблок под полузакрытыми веками. Потерявший хозяина ятаган безобидной железякой откатился к ногам Виктора.
«Все! — подумал Виктор, вновь обретая способность мыслить словами. — Я победил...»
Виктор забыл главное наставление своего учителя: врага всегда надо добивать!
Мощный толчок пяткой в живот швырнул опьяненного победой Виктора вверх. Ноги потеряли опору. Нелепо развернувшись в воздухе, самонадеянный победитель упал в объятия ожившего притворщика Чингисхана. Тесным клубком соперники покатились по полу. Смоченные потом и кровью руки переплелись бледно-розовыми змеями. Чингисхан, напрягая последние силы, вырвал из кулака Виктора нож, ухватившись прямо за лезвие, не обращая внимания на боль в перерезанных сухожилиях. Коленом отбросив от себя соперника, Чингисхан перевернулся через голову — кувырок назад — и вскочил на ноги. Нож лег рукояткой в окровавленную ладонь, и воскресший воин замер, переводя дыхание. Силы его были на исходе. В глазах двоилось. Сердце выстукивало ритм сумасшедшего танца, угрожая вырваться из грудной клетки на свободу.
Виктор, отплевываясь кровавыми сгустками, тяжело поднялся на непослушные, дрожащие ноги. Пошатываясь, как ковыль на ветру, он попытался выпрямить спину. Получилось с третьей попытки.
Двое истекающих кровью людей стояли... нет, слово «стояли» не соответствует действительности. Двое истекающих кровью людей пытались удержаться на ногах в полутора шагах — враг от врага.
Чингисхан, подволакивая изуродованную стопу, шагнул навстречу Виктору. Чуть не упал, но сумел-таки сохранить равновесие. Глубоко вдохнул полной грудью, медленно занес нож для последнего, решающего удара.
Виктор исподлобья, бесстрастно наблюдал, как подарок Петровича, нож с тяжелым шариком на конце рукоятки, взмывает над его головой, роняя с острого кончика теплые красные капли на полированный наборный паркет.
У Чингисхана потемнело в глазах. Он гулко, с шипением выпустил воздух сквозь плотно сжатые губы, как учил дервиш Али. Разбуженные «дыханием полумесяца» потаенные резервные силы организма отерли запотевшее зеркало сознания, мышцы завибрировали энергией.
— Молись своему нищему богу, шакалий сын! — расхохотался Чингисхан.
Он был снова бодр и уверен в себе. Его, еще минуту назад полуживого, уже не устраивало простое, незамысловатое убийство. Он жаждал насладиться мучениями беспомощной жертвы.
Велико таинство древнего учения святых дервишей, способных часами вращаться на одном месте, чтобы в конце концов упасть обессиленным в пыль и соединиться с Единственным Истинным, а потом встать, попирая грязными стопами Землю Живых, гордо поднять лохматую голову с нечесаной бородой и рассмеяться от сознания хлынувшей в жилы мощи. Будь благословен Али-крутящийся, поделившийся своей наукой с недостойным учеником, прозванным иноверцами Чингисханом — за неуемную жестокость! Спасибо тебе, дервиш Али, за науку возвращать душу вспять с моста в мир мертвых и воскрешать в утомленном теле стремление к великим победам во славу Аллаха.
— Молись, каратист! — продолжая улыбаться, воскликнул Чингисхан. — Кому будешь молиться? Исе? Будде?
— Гад ты, — тихо и вкрадчиво произнес Виктор, облизнул языком разбитые губы и смачно плюнул в скуластое лицо Чингисхана.
Чингисхан брезгливо сморщился, и рука его двинулась к щеке, чтобы стереть мерзкую слюну, перемешанную с кровью.
«От ножа защищаться очень сложно, — объяснял Виктору Петрович несколько часов назад. — Если ты безоружен, попробуй плюнуть противнику в рожу. Любой человек сразу подчинится инстинкту брезгливости и автоматически поспешит вытереть лицо. Правша будет размазывать слюни правой рукой. Левша — левой. Правша держит нож в правой руке, левша — в левой. Смекаешь?»
Виктор ударил противника в тот момент, когда правая рука Чингисхана с зажатым в кулаке коротким ножом коснулась белесо-рыжего влажного пятна на смуглой коже, под раскосыми глазами.
Виктор бил раскрытой левой ладонью с чуть согнутыми, плотно сжатыми пальцами, наносил удар под названием «крыса разрывает лапкой рыбацкие сети». Ладонь опустилась сверху вниз на шарик — «палец пьяного Чу». Лезвие ножа скользнуло по лицу Чингисхана — и по самую рукоятку вошло в ямку над левой ключицей.
Виктор отдернул руку, ловко упал на одно колено и нанес удар кулаком снизу вверх, в пах. «Болотная крыса лакомится нерожденным утенком».
Виктор, изогнувшись дугой, так, что лопатки коснулись пола, распрямил согнутую в колене ногу. «Крыса греет живот на солнце». Пятка сломала Чингисхану ребра и раздробила печень.
Волна от бедер к плечам побежала по телу Виктора, он выпрямился, шагнул — и острый локоть человека-крысы встретился с виском уже мертвого Чингисхана. «Взбешенная крыса ломает орех» — врага надо добивать наверняка!
Ладонью по голове, кулаком в промежность, пяткой по печени, локтем в висок — единственная комбинация из стиля Крысы без использования оружия, которую предусмотрительный Петрович прочно загнал в подкорку ученика. Четыре движения, выполненных Виктором за неполные три секунды, отняли последние крохи сил, и он свалился на пол в беспамятстве через три четверти секунды после того, как на тот же залитый кровью, блестящий пол упало то, что раньше звалось Чингисханом.
5
На другой день после победы над Чингисханом побледневший, перебинтованный Виктор сидел в отдельном кабинете шикарного центрового питерского кабака. Компания подобралась солидная. Во главе стола довольный новичком-гладиатором Яшка. Рядом с ним соблазнительная Марина в чумовом платье от Версаче. Следом за Мариной развалился в ресторанном полукресле ее «братик» Арчи, счастливый от того, что его «сестричка» зарядила лопушка Витюню за пятьсот баксов. Яшка передал Арчи, помимо гонорара за вербовку, и премиальные за качество бойца еще и конвертик непосредственно для Вити — пять тонн «зелени». Полтонны ушло Витьку, остальные осели в бездонном кармане Арчи.
— Я предлагаю выпить за нашего героя! — Яшка поднял рюмку кристально чистой водки. — Надеюсь, в следующий раз он выступит не менее красиво!
— И за нашу любовь до гроба! — подхватила Маринка, изящно чокаясь с Виктором бокалом шампанского.
Арчи заржал, опрокидывая в пасть 250 миллилитров прозрачной сорокаградусной жидкости.
Виктор, бледно улыбаясь, поднес к распухшим губам хрустальную рюмочку. Раны у него на теле оказались не столь опасными, как показалось в первый момент придворному Яшкиному лекарю. Несколько швов, пол-литра йода да тугие бинты — этого оказалось, по мнению врача, достаточно.
Выпили. Разлили по второй. Арчи начал было говорить длинный замысловатый тост, изобилующий словосочетаниями «по типу того» и прочим новоязом, как вдруг тихим шепотом прошуршала портьера, отгородившая уютный кабинет от общего ресторанного зала, и к богато обставленному столу шагнул невысокий лысый человек преклонных лет. Виктор не сразу, но узнал в визитере Петровича.
— Ты кто? — удивленно вылупился на пришельца Яшка. Шестнадцать телохранителей, лакающих пепси на подступах к оккупированному авторитетом ресторанному кабинету, не могли допустить в гости к Яшке абы кого. Им вообще было строго-настрого приказано никого не пускать.
Петрович пристально взглянул в злые, прищуренные Яшкины глазки и произнес вкрадчиво:
— Что же ты здесь сидишь? У тебя же понос! Сейчас в штаны наложишь. А ну, беги в сортир!
Яшка как ошпаренный вскочил с места и на кабаньих ножках кренделем выбежал из ресторанного кабинета. Только бархатные портьеры напутственно колыхнулись — в добрый путь! Удачи!
— А вы сидите, друзья! — Петрович жестом заставил Маринку и Арчи оставаться на местах. — Вы сидите, вы даже не в силах пальцем пошевелить! Вы окаменели и онемели! Вы — две гипсовые статуи!
Маринка и Арчи застыли в нелепых позах.
Надо сказать, что Виктор особенно не удивился приходу наставника. После вчерашнего поединка он еще не успел окончательно прийти в себя. Нечеловеческое напряжение, физическое и моральное, давало о себе знать. В ресторан Виктора привели послушной заторможенной куклой. На полученные от Арчи доллары он вообще никак не отреагировал, и даже Маринка воспринималась сегодня Виктором чуть по-иному. Он вдруг заметил неприятную бородавку у нее на шее — малюсенькую, аккуратно припудренную, но где же раньше были его глаза? И почему он никогда не обращал внимания на косой шрам, пересекающий Маринкино запястье? Отчего его так привлекал до сегодняшнего дня лошадиный запах пота у нее из-под мышек?
— Посиди и ты, сынок, и послушай, что тебе расскажут твоя разлюбезная Марина и ее сутенер Арчи, — мягким голосом произнес Петрович, кладя на плечо Виктору изъеденную морщинами, но еще сильную, совсем не старческую руку.
Голос Петровича изменился.
— Ты, Арчи, сейчас расскажешь парню всю правду! Как только начнешь врать, станешь задыхаться, понял? Отомри!
Арчи смог наконец изменить неудобную позу, в которой его застал предыдущий приказ Петровича.
— Витя, он все врет, я не сутенер, я бр-р-р... — начал Арчи, но тут же схватился за горло, закашлялся и выдавил из себя хрипящим шепотом: — Не-е-ет, не-е вре-е-ет... Все правда, Витя! Эта сучка — моя ручная шлюшка... Дружка твоего Сашку я замочил, нашел твой адрес и...
Арчи говорил минут десять. Виктор молча слушал. Услужливая психика заставила Витю воспринимать рассказ Арчи отстраненно. Будто в услышанной истории фигурировали абсолютно незнакомые люди.
Когда Арчи закончил и Петрович снова приказал ему замереть, Виктор долго молчал, а потом произнес тихо:
— Когда мы служили в армии, однажды ночью нас подняли по тревоге. Из соседней части дезертировали пятеро первогодков. У них были автоматы, гранаты... Мы прочесывали лес, и я первым увидел свет костра. Никому не сказал, попер на свет, как дурак... У костра сидели все пятеро обкурившихся анашой дезертиров... Я от неожиданности и автомат-то с плеча снять забыл... А они стали стрелять. Они стреляют в меня, а я стою, как дурак... Потом из кустов выпрыгнул Сашка, наскочил на меня, повалил, прикрыл своим телом... Пулю поймал в плечо...
Виктор замолчал, поник, уставившись ничего не видящими глазами в тарелку салата «Столичный».
— Хочешь, чтобы Марина подтвердила рассказ Арчи? — ласково спросил Петрович, наклонясь к самому уху Виктора.
Виктор отрицательно мотнул головой.
— Тогда пойдем, сынок, вставай!
Голос Петровича вновь стал гласом повелителя, отказать которому невозможно.
— Слушай внимательно, Марина! Как только мы уйдем, ты возьмешь со стола вилку, вставишь ее в правый глаз Арчи и трижды повернешь! Потом пойдешь в комнату администратора, попросишь позвонить по телефону, наберешь номер 02 и честно сознаешься в убийстве сутенера!
Петрович, поддерживая Виктора за локоть, вывел его из занавешенного бархатом кабинета в ресторанный зал.
Телохранители Яшки не обратили на новоявленную пару никакого внимания. Дюжие, коротко стриженные парни сидели неподвижно, словно восковые куклы, вроде как спали с открытыми глазами.
Уже у самого выхода, в трех шагах от ливрейного швейцара, оба Виктора столкнулись с бледным, вспотевшим Яшкой. Яшка открыл было рот, но Петрович властно распорядился:
— Молчать! Ты опять хочешь в сортир. Ты теперь постоянно будешь хотеть в сортир и до конца жизни будешь носить памперсы. У тебя недержание. Ты не умеешь сдерживать свои естественные отправления!
На глазах у изумленного швейцара высокий гость, особо важная персона, вселяющая священный ужас в добрую половину жителей города, сделал под себя лужу и, смешно перебирая ногами, побежал в сторону туалета, который он покинул не далее как минуту назад.
Некогда человек по фамилии Мессинг на спор беспрепятственно гулял по коридорам Лубянки. Беспрепятственно входил внутрь и выходил из строго охраняемого здания. Мессинг не был офицером КГБ, он был гипнотизером-самородком. Петрович тоже был самородком, но, в отличие от эстрадника Мессинга, он многие годы шлифовал свой природный талант по древнейшим методикам, доступным лишь узкому кругу особо посвященных.
В конце сороковых девяностолетний буддийский монах, патриарх стиля Крысы, учил «Искусству Руки, Взгляда и Голоса» четырех юношей китайцев и молоденького советского лейтенанта с едва пробивающимся пушком пшеничных усов над верхней губой. Минули годы, и те четверо китайцев стали личными телохранителями товарища Мао, а лейтенант из Советского Союза стал майором, инструктором спецшколы ГРУ. Но прежде чем стать инструктором, Петрович успел примерить и фрак английского лорда, и форму американского полицейского, и лохмотья парижского клошара...
Около здания ресторана к Петровичу подошел молодцеватый гражданин в штатском, из-за отворота серого пальто показал краснокожую книжицу и распорядился:
— Без шума идете за мной.
— У тебя великолепный оперный голос, — вкрадчиво произнес Петрович. — Пой и забудь обо всем, кроме того, что ты должен очень хорошо спеть! Сегодня Восьмое марта, праздник, оглянись вокруг!
Гражданин с удостоверением осторожно огляделся.
— Видишь, сколько народу пришло тебя послушать! Театр полон. В зале ажиотаж, ты один на сцене, ты — заслуженный артист. Пой!
К сожалению, гражданин при исполнении не знал ни одной оперной арии. Поэтому он заорал во всю глотку, отчаянно фальшивя:
— "На речке, на речке, на том бережочке мыла Марусенька белые но-оги..."
Через полчаса Петрович с Виктором под ручку благополучно добрались до вокзала. Несколько пассов руками возле лица молодого человека — и его глаза вновь обрели осмысленное выражение.
— Будем прощаться, хлопчик, — грустно улыбнулся Петрович. — Твой поезд отходит через полчаса. На, держи билет...
— Откуда вы узнали про Марину и Арчи? — перебил Виктор — И про то, что мы пойдем в ресторан и...
— На поезд опоздаешь! — перебил в свою очередь тезку Петрович. — Столько вопросов, я не успею ответить.
— Но, Виктор Петрович, я...
— Ладно, слушай. Марина сама мне все рассказала, все планы во всех подробностях. Ты не помнишь, не можешь помнить, но как-то раз после того, как ты побывал у меня в гостях, я вместе с тобой отправился домой к Марине и заставил ее говорить, а потом забыть, что я приходил. Это было не сложно. Я еще в поезде, когда мы с тобой впервые встретились, начал подозревать, что дело не чисто, выслушав твой рассказ о дружке Саше и неожиданной телеграмме. Подменил электробритвы, дабы ты обязательно вспомнил и нашел меня, когда тебя возьмут в оборот. Понравился ты мне, парень. Решил и тебе помочь, и негодяев наказать. Старею, становлюсь сентиментальным... Ну да ладно... давай прощаться. Пора. Езжай домой, Витя. И забудь обо всем. Ты приехал в Питер, встретился с другом Сашей, неделю вы кутили, вчера подрались с хулиганами в ресторане. Случилась поножовщина, но все кончилось хорошо. Правда, тебе перепало малость, порезали тебя хулиганы, зато Сашку ты спас... Понял? Ну давай, беги. Поезд через две минуты отходит.
— Хорошо, я побежал. Прощай, Сашка! Летом, на студенческих каникулах, приедешь в гости?
— Обязательно приеду, дружище. Пока!
— Я предлагаю выпить за нашего героя! — Яшка поднял рюмку кристально чистой водки. — Надеюсь, в следующий раз он выступит не менее красиво!
— И за нашу любовь до гроба! — подхватила Маринка, изящно чокаясь с Виктором бокалом шампанского.
Арчи заржал, опрокидывая в пасть 250 миллилитров прозрачной сорокаградусной жидкости.
Виктор, бледно улыбаясь, поднес к распухшим губам хрустальную рюмочку. Раны у него на теле оказались не столь опасными, как показалось в первый момент придворному Яшкиному лекарю. Несколько швов, пол-литра йода да тугие бинты — этого оказалось, по мнению врача, достаточно.
Выпили. Разлили по второй. Арчи начал было говорить длинный замысловатый тост, изобилующий словосочетаниями «по типу того» и прочим новоязом, как вдруг тихим шепотом прошуршала портьера, отгородившая уютный кабинет от общего ресторанного зала, и к богато обставленному столу шагнул невысокий лысый человек преклонных лет. Виктор не сразу, но узнал в визитере Петровича.
— Ты кто? — удивленно вылупился на пришельца Яшка. Шестнадцать телохранителей, лакающих пепси на подступах к оккупированному авторитетом ресторанному кабинету, не могли допустить в гости к Яшке абы кого. Им вообще было строго-настрого приказано никого не пускать.
Петрович пристально взглянул в злые, прищуренные Яшкины глазки и произнес вкрадчиво:
— Что же ты здесь сидишь? У тебя же понос! Сейчас в штаны наложишь. А ну, беги в сортир!
Яшка как ошпаренный вскочил с места и на кабаньих ножках кренделем выбежал из ресторанного кабинета. Только бархатные портьеры напутственно колыхнулись — в добрый путь! Удачи!
— А вы сидите, друзья! — Петрович жестом заставил Маринку и Арчи оставаться на местах. — Вы сидите, вы даже не в силах пальцем пошевелить! Вы окаменели и онемели! Вы — две гипсовые статуи!
Маринка и Арчи застыли в нелепых позах.
Надо сказать, что Виктор особенно не удивился приходу наставника. После вчерашнего поединка он еще не успел окончательно прийти в себя. Нечеловеческое напряжение, физическое и моральное, давало о себе знать. В ресторан Виктора привели послушной заторможенной куклой. На полученные от Арчи доллары он вообще никак не отреагировал, и даже Маринка воспринималась сегодня Виктором чуть по-иному. Он вдруг заметил неприятную бородавку у нее на шее — малюсенькую, аккуратно припудренную, но где же раньше были его глаза? И почему он никогда не обращал внимания на косой шрам, пересекающий Маринкино запястье? Отчего его так привлекал до сегодняшнего дня лошадиный запах пота у нее из-под мышек?
— Посиди и ты, сынок, и послушай, что тебе расскажут твоя разлюбезная Марина и ее сутенер Арчи, — мягким голосом произнес Петрович, кладя на плечо Виктору изъеденную морщинами, но еще сильную, совсем не старческую руку.
Голос Петровича изменился.
— Ты, Арчи, сейчас расскажешь парню всю правду! Как только начнешь врать, станешь задыхаться, понял? Отомри!
Арчи смог наконец изменить неудобную позу, в которой его застал предыдущий приказ Петровича.
— Витя, он все врет, я не сутенер, я бр-р-р... — начал Арчи, но тут же схватился за горло, закашлялся и выдавил из себя хрипящим шепотом: — Не-е-ет, не-е вре-е-ет... Все правда, Витя! Эта сучка — моя ручная шлюшка... Дружка твоего Сашку я замочил, нашел твой адрес и...
Арчи говорил минут десять. Виктор молча слушал. Услужливая психика заставила Витю воспринимать рассказ Арчи отстраненно. Будто в услышанной истории фигурировали абсолютно незнакомые люди.
Когда Арчи закончил и Петрович снова приказал ему замереть, Виктор долго молчал, а потом произнес тихо:
— Когда мы служили в армии, однажды ночью нас подняли по тревоге. Из соседней части дезертировали пятеро первогодков. У них были автоматы, гранаты... Мы прочесывали лес, и я первым увидел свет костра. Никому не сказал, попер на свет, как дурак... У костра сидели все пятеро обкурившихся анашой дезертиров... Я от неожиданности и автомат-то с плеча снять забыл... А они стали стрелять. Они стреляют в меня, а я стою, как дурак... Потом из кустов выпрыгнул Сашка, наскочил на меня, повалил, прикрыл своим телом... Пулю поймал в плечо...
Виктор замолчал, поник, уставившись ничего не видящими глазами в тарелку салата «Столичный».
— Хочешь, чтобы Марина подтвердила рассказ Арчи? — ласково спросил Петрович, наклонясь к самому уху Виктора.
Виктор отрицательно мотнул головой.
— Тогда пойдем, сынок, вставай!
Голос Петровича вновь стал гласом повелителя, отказать которому невозможно.
— Слушай внимательно, Марина! Как только мы уйдем, ты возьмешь со стола вилку, вставишь ее в правый глаз Арчи и трижды повернешь! Потом пойдешь в комнату администратора, попросишь позвонить по телефону, наберешь номер 02 и честно сознаешься в убийстве сутенера!
Петрович, поддерживая Виктора за локоть, вывел его из занавешенного бархатом кабинета в ресторанный зал.
Телохранители Яшки не обратили на новоявленную пару никакого внимания. Дюжие, коротко стриженные парни сидели неподвижно, словно восковые куклы, вроде как спали с открытыми глазами.
Уже у самого выхода, в трех шагах от ливрейного швейцара, оба Виктора столкнулись с бледным, вспотевшим Яшкой. Яшка открыл было рот, но Петрович властно распорядился:
— Молчать! Ты опять хочешь в сортир. Ты теперь постоянно будешь хотеть в сортир и до конца жизни будешь носить памперсы. У тебя недержание. Ты не умеешь сдерживать свои естественные отправления!
На глазах у изумленного швейцара высокий гость, особо важная персона, вселяющая священный ужас в добрую половину жителей города, сделал под себя лужу и, смешно перебирая ногами, побежал в сторону туалета, который он покинул не далее как минуту назад.
Некогда человек по фамилии Мессинг на спор беспрепятственно гулял по коридорам Лубянки. Беспрепятственно входил внутрь и выходил из строго охраняемого здания. Мессинг не был офицером КГБ, он был гипнотизером-самородком. Петрович тоже был самородком, но, в отличие от эстрадника Мессинга, он многие годы шлифовал свой природный талант по древнейшим методикам, доступным лишь узкому кругу особо посвященных.
В конце сороковых девяностолетний буддийский монах, патриарх стиля Крысы, учил «Искусству Руки, Взгляда и Голоса» четырех юношей китайцев и молоденького советского лейтенанта с едва пробивающимся пушком пшеничных усов над верхней губой. Минули годы, и те четверо китайцев стали личными телохранителями товарища Мао, а лейтенант из Советского Союза стал майором, инструктором спецшколы ГРУ. Но прежде чем стать инструктором, Петрович успел примерить и фрак английского лорда, и форму американского полицейского, и лохмотья парижского клошара...
Около здания ресторана к Петровичу подошел молодцеватый гражданин в штатском, из-за отворота серого пальто показал краснокожую книжицу и распорядился:
— Без шума идете за мной.
— У тебя великолепный оперный голос, — вкрадчиво произнес Петрович. — Пой и забудь обо всем, кроме того, что ты должен очень хорошо спеть! Сегодня Восьмое марта, праздник, оглянись вокруг!
Гражданин с удостоверением осторожно огляделся.
— Видишь, сколько народу пришло тебя послушать! Театр полон. В зале ажиотаж, ты один на сцене, ты — заслуженный артист. Пой!
К сожалению, гражданин при исполнении не знал ни одной оперной арии. Поэтому он заорал во всю глотку, отчаянно фальшивя:
— "На речке, на речке, на том бережочке мыла Марусенька белые но-оги..."
Через полчаса Петрович с Виктором под ручку благополучно добрались до вокзала. Несколько пассов руками возле лица молодого человека — и его глаза вновь обрели осмысленное выражение.
— Будем прощаться, хлопчик, — грустно улыбнулся Петрович. — Твой поезд отходит через полчаса. На, держи билет...
— Откуда вы узнали про Марину и Арчи? — перебил Виктор — И про то, что мы пойдем в ресторан и...
— На поезд опоздаешь! — перебил в свою очередь тезку Петрович. — Столько вопросов, я не успею ответить.
— Но, Виктор Петрович, я...
— Ладно, слушай. Марина сама мне все рассказала, все планы во всех подробностях. Ты не помнишь, не можешь помнить, но как-то раз после того, как ты побывал у меня в гостях, я вместе с тобой отправился домой к Марине и заставил ее говорить, а потом забыть, что я приходил. Это было не сложно. Я еще в поезде, когда мы с тобой впервые встретились, начал подозревать, что дело не чисто, выслушав твой рассказ о дружке Саше и неожиданной телеграмме. Подменил электробритвы, дабы ты обязательно вспомнил и нашел меня, когда тебя возьмут в оборот. Понравился ты мне, парень. Решил и тебе помочь, и негодяев наказать. Старею, становлюсь сентиментальным... Ну да ладно... давай прощаться. Пора. Езжай домой, Витя. И забудь обо всем. Ты приехал в Питер, встретился с другом Сашей, неделю вы кутили, вчера подрались с хулиганами в ресторане. Случилась поножовщина, но все кончилось хорошо. Правда, тебе перепало малость, порезали тебя хулиганы, зато Сашку ты спас... Понял? Ну давай, беги. Поезд через две минуты отходит.
— Хорошо, я побежал. Прощай, Сашка! Летом, на студенческих каникулах, приедешь в гости?
— Обязательно приеду, дружище. Пока!