Зевако Мишель. Смертельные враги

   И схватив с пола охапку сухой виноградной лозы, он бросил ее в очаг и принялся раздувать пламя, в чем ему охотно помогали двое остальных; вскоре в камине уже полыхал, потрескивая, яркий огонь.
   – Так-то будет веселее, – сказал он.
   – К балкам ничего не подвешено, – заметил Сен-Малин, оглядев зал, – только сажа да паутина.
   – И никого нет, – откликнулся, в свою очередь, Шалабр. – М-да, веселое местечко!
   – Эй! Эй! Хозяин! – позвал Монсери, стуча по столу эфесом шпаги.
   Хозяин появился, не слишком поспешая. Это был великан, окинувший их наметанным глазом; не выказав ни малейшей услужливости или любезности, он пробурчал:
   – Что вам угодно?
   – Пить!.. Пить и есть.
   Хозяин протянул мощную волосатую руку:
   – Плату вперед!
   – Негодяй! – воскликнул Монсери.
   В ту же секунду его кулак обрушился на физиономию великана, который свалился наземь. Впрочем, он сразу же поднялся и вышел, усмиренный, согнувшись в поклоне и бормоча:
   – Сейчас я обслужу вас, господа!
   Мгновение спустя он уже поставил на стол три стакана, кувшин с вином, хлеб и паштет, после чего покинул их, заявив:
   – Больше у меня ничего нет.
   Все трое с грустью посмотрели на скудное угощение, а затем переглянулись.
   – Что поделаешь, – вздохнул Сен-Малин, – быть может хорошие дни снова вернутся...
   Они пододвинули стол к очагу и, сняв плащи, аккуратно сложили их на табуретах; все трое оказались с кинжалом и рапирой на боку и с пистолетом за поясом. Печальные и унылые, они набросились на еду, слишком скудную для их ноющих от голода желудков.
   – Эх, – вздохнул Монсери, – прошли те времена, когда мы жили в Лувре и там же и ели по четыре раза в день, как и подобает уважающему себя доброму христианину!
   – Да, славное было время! – сказал Шалабр. – Мы звались дворянами Его Величества, состояли при его особе и были даже близки к нему.
   – А наша служба? Всегда подле короля, всегда в его охране, покидали его только по его собственному приказу...
   – И частенько хороший удар кинжала или шпаги, всаженной между лопатками, освобождал Его Величество или же избавлял нас самих от какого-нибудь слишком уж энергичного врага... Да, навыка мы не теряли!
   – И Гиз мог бы кое-что порассказать об этом.
   – Еще бы, ему пришлось близко познакомиться с нашими кинжалами!
   – Черт подери, в тот день, когда мы ухлопали Гиза, мы спасли королевство!
   – И тем самым сразу обеспечили себе будущее.
   – Да, но монах, нанесший королю смертельный удар кинжалом, уничтожил все наши надежды, – задумчиво прошептал Сен-Малин.
   – Пусть все рогатые черти в аду вечно жарят на своей сковороде распроклятого Жака Клемана! – вскричал Монсери.
   – Да, для нас это был тоже сокрушительный удар...
   – После смерти короля нам быстро дали понять, что в Лувре мы существовали только его милостью.
   – Куда ни глянь – все поворачиваются спиной.
   – И друзья короля, и друзья Лиги, и друзья Беарнца.
   – Мы давали отпор, – мягко сказал Сен-Малин. – И не один поплатился жизнью, получив из засады хороший удар кинжалом.
   – Да, но сейчас?.. Во что мы превратились?..
   – Смерть всем чертям! Когда я жую чудовищное черное месиво, которое проклятый трактирщик выдаст за хлеб, когда я глотаю гнусную жидкость, которую он называет вином, знаете ли вы о чем я думаю? Так вот, я думаю о том времени, когда мы были заключены в Бастилии, откуда нас вызволил господин де Пардальян, и я тоскую по тому времени, да, черт побери! Я тоскую по тому времени, когда мы состояли на довольствии у Бюсси-Леклерка, – он, по крайней мере, кормил нас почти по-христиански...
   – Это верно, нам надо отдать должное Бюсси-Леклерку, – он с нами, в сущности, обращался не слишком строго.
   – Я просто впадаю в бешенство, как подумаю, что пора дармовых пиршеств миновала и, наверное, больше не вернется!
   – Если бы только нам выпала удача и мы бы встретили на дороге какого-нибудь одинокого путника, который бы согласился прийти нам на помощь... по-хорошему... или по-плохому...
   В этот момент вдали послышался цокот лошадиных копыт.
   Три приятеля переглянулись, не проронив ни слова. Сен-Малин взял свой плащ, живо в него завернулся, вытащил кинжал и шпагу из ножен, произнес резкое «Вперед!», направился к двери и вышел.
   – Вперед! – решительно повторил Шалабр. Монсери секунду оставался в нерешительности, но потом последовал за своими товарищами.
   Итак, с Сен-Малином во главе и с Монсери, замыкавшим шествие, бывшие подручные Генриха III пробирались вдоль изгороди под высокими тополями, которые росли по обочине.
   Мерный цокот копыт делался все отчетливее; путник и не подозревал об опасности, которая ему угрожала; он даже пустил лошадь шагом, когда трое убийц, сочтя, что он уже достаточно близко, вышли на дорогу.
   Незнакомец был всего в нескольких шагах. Троица, пряча оружие под плащами, остановилась, и Сен-Малин, признанный главарь и оратор банды в особо важных случаях, держа шляпу в руке, сказал – впрочем, очень вежливо:
   – Остановитесь, пожалуйста, сударь! Путешественник послушно остановился.
   Все трое пытались его рассмотреть, но лицо путешественника было скрыто низко надвинутой шляпой. Тем не менее Сен-Малин повел свою речь далее:
   – По вашему облику я вижу, что вы, вне всякого сомнения, состоятельный дворянин. Мы с моими друзьями – дворяне самых блестящих родов и знаем, какие манеры приняты между людьми благородными.
   После этих слов – короткая пауза. Затем изучающий взгляд в сторону путешественника, дабы оценить произведенный эффект. Невозмутимость и неподвижность самого всадника. Искусный поклон Сен-Малина и продолжение речи:
   – Вы, сударь, может быть, осведомлены о том, что на дорогах сейчас неспокойно из-за вооруженных банд: участники Лиги и роялисты, испанцы и немцы, швейцарцы и англичане, католики и гугеноты избивают и грабят тех, кто не принадлежит к их лагерю, да и тех, кто принадлежит – тоже. А еще надобно упомянуть о бесчисленном множестве людей, которые принадлежат ко всем лагерям сразу и ни к какому в отдельности – вроде бродяг, грабителей с большой дороги, головорезов и других охотников до кошелька и веревки. Впрочем, нет, – сударь, вы, по-видимому, и не подозреваете обо всем этом, иначе бы вы не совершили такую неосторожность и не пустились в путь в одиночку, да еще приторочив к седлу баул ч столь внушительного и многообещающего вида.
   Новая пауза, после чего – заключительная часть речи:
   – Поверьте мне, сударь, самый лучший способ избежать скверной встречи – это передвигаться в самом скромном обличье... как это делаем мы. В таком виде вы не возбуждаете алчность в злонамеренных попутчиках и не подвергаете их искушению проломить вам голову, чтобы ограбить вас. А именно это и произошло бы с вами, если бы ваша счастливая звезда весьма кстати не привела нас на вашу дорогу... И вот, исключительно по доброте душевной и дабы сделать вам одолжение, мы с друзьями, если вы окажете нам честь и доверите свой кошелек, охотно согласимся скрыть его под нашими лохмотьями, так что... вы сможете закончить ваше путешествие в полной безопасности.
   – И, – добавил Шалабр, вытаскивая свой пистолет с самой любезной улыбкой, – будьте уверены, сударь, – с помощью вот этого оружия мы сумеем защитить вверенный нам ваш кошелек.
   – Мы, конечно, сочтем своим долгом возместить вам его содержимое... но только позднее.
   – Черт побери! Черт подери! Черт возьми! – возопил Монсери, со свистом рассекая воздух шпагой. – К чему столько церемоний?!
   – Сударь, – продолжал Сен-Малин, – простите великодушно нашего друга: он молод и скор на суждения, в остальном же он славный малый.
   Путешественник, словно придя в ужас, выронил несколько золотых монет – три сотоварища подсчитали их взглядами, если так можно выразиться, прямо на земле, но не пошевелились, чтобы поднять.
   – О, сударь, – произнес Сен-Малин, – вы меня огорчаете. Всего-то пять пистолей!.. Возможно ли, чтобы дворянин столь благородного происхождения оказался настолько неимущим?.. А может быть, вы нам не доверяете?
   – Дьявольщина, – воскликнул Шалабр, со свирепым видом заряжая пистолет, – я очень щепетилен в вопросах чести, сударь!
   – Клянусь чревом и потрохами! – поддержал его Монсери, вращая своей шпагой все быстрее и быстрее и высвобождая из-под плаща кинжал. – Я не позволю...
   Путешественник, напутанный, по-видимому, пуще прежнего, уронил еще несколько монет – они, как и первые, остались лежать на земле.
   – Ну, ну, господа, – вмешался Сен-Малин, – успокойтесь, этот дворянин не имел намерения оскорбить вас.
   И повернувшись к путешественнику, он обратился к нему:
   – Мои товарищи не такие уж плохие, как кажется, и сочтут себя вполне удовлетворенными, если к вашим извинениям, которые вы только что обронили, вы добавите и тот кошелек, откуда вы их извлекли... присовокупив к ним баул, неплохо, надо полагать, набитый, если судить по его внешнему виду.
   На сей раз Сен-Малин подкрепил свою просьбу многозначительным похлопыванием по эфесу шпаги.
   И вдруг путешественник, до тех пор безмолвный, крикнул:
   – Довольно, довольно, господин де Сен-Малин! И сбросив плащ, прибавил:
   – Добрый день, господин де Шалабр. Ваш покорный слуга, господин де Монсери!
   – Бюсси-Леклерк! – воскликнули все трое.
   – Он самый, господа! Рад вас видеть в добром здравии.
   И спросил с жестокой иронией:
   – Стало быть, с тех пор, как бедняга Валуа перешел в мир иной, вы заделались разбойниками с большой дороги?
   – Фи, сударь, – мягко сказал Сен-Малин, – фи!.. Разве у нас не идет война?.. Вы в одном лагере, мы – в другом; мы вас захватываем, вы платите выкуп, и все идет своим чередом! Или я ошибаюсь?
   – Этот Леклерк вечно говорит несообразности! – презрительно произнес Шалабр.
   – А ведь у нас есть счетец к господину Бюсси-Леклерку... Мы могли бы его прямо сейчас и закрыть, – говоря это, Монсери затачивал свой кинжал о лезвие шпаги.
   – Ну, ну, не сердитесь, – насмешливо произнес Бюсси.
   И продолжал, уже очень жестко:
   – Вы отлично знаете, что Бюсси в состоянии насадить на шпагу всех вас троих!.. Поговорим лучше о делах... Вы желаете денег? Ну что ж, вы можете получить от меня в тысячу раз больше тех нескольких сотен пистолей, которые отыскались бы в моем кошельке. Да к тому же кошелек еще надо у меня отнять, а я вас предупреждаю, что не позволю этого сделать. Зато все, что я предлагаю сам, будет дано вам очень охотно.
   Трос мужчин переглянулись в явной растерянности, а затем перевели взгляды на Бюсси-Леклерка, который, не шелохнувшись и по-прежнему улыбаясь, наблюдал за ними.
   Наконец Сен-Малин вложил свое оружие в ножны:
   – Клянусь честью, сударь, коли дело обстоит так, давайте побеседуем.
   – Мы всегда успеем вернуться к нашей нынешней беседе, если не сможем договориться, – добавил Шалабр.
   Бюсси-Леклерк одобрительно кивнул:
   – Господа, я добавлю сто пистолей к тому, что уже дал вам, если вы пообещаете, что окажетесь завтра в Орлеане, в трактире «Храбрый петух», верхом и экипированные, как подобает дворянам. Там я сообщу вам в чем будет заключаться ваша служба и чего от вас ждут. Но я должен сразу же предупредить, что вам придется раздавать удары направо и налево и получать удары в ответ. Могу ли я положиться на вас?
   – Один вопрос, сударь, прежде чем принять эти сто пистолей: если предлагаемая служба не подойдет нам, что тогда?..
   – Успокойтесь, господин де Сен-Малин, она вам подойдет.
   – Ну, а если все-таки?..
   – В таком случае вы сможете свободно удалиться, а все, что я дам вам сейчас, у вас и останется. Договорились?
   – Договорились, клянусь честью дворянина.
   – Отлично, господин де Сен-Малин. Итак, вот сто пистолей... Это только задаток... До свиданья, господа... До завтра в Орлеане, в трактире «Храбрый петух».
   – Будьте спокойны, мы там будем.
   – Я на вас рассчитываю, – прокричал Бюсси-Леклерк, удаляясь.
   Пока Бюсси-Леклерк был еще виден, три бывших головореза Генриха III не сдвинулись с места, не пошевелились, не проронили ни слова.
   Но когда всадник исчез за поворотом – и только тогда! – Сен-Малин наклонился и поднял лежавшие на земле монеты.
   – Эй, – проронил он, выпрямляясь, – а этот Бюсси-Леклерк очень выигрывает при ближайшем знакомстве, особенно если оно происходит вне стен Бастилии!.. Тридцать пять пистолей, плюс сто – итого сорок пять пистолей на брата. Хвала Всевышнему! Мы снова богаты, господа!
   – Вот видишь, Монсери, пора дармовых пиршеств возвращается!
   – Да! Но кто бы мог подумать, что мы, – некогда враги Леклерка, бывшие его узниками, станем его товарищами по оружию!.. Ведь, если я понял правильно, мы все вместе выступаем в поход.
   – Всякое случается, – наставительно сказал Сен-Малин.
   На следующий день три всадника шумной компанией въехали во двор орлеанского трактира «Храбрый петух».
   – Тьфу, черт возьми! Проклятье! Но в этом гнусном трактире никого нет! – воскликнул самый младший.
   Тем временем из конюшни уже бежали слуги, а на пороге уже появился хозяин, крича:
   – Сюда, господа, сюда!
   И обращаясь к слугам, схватившим лошадей под уздцы, добавил, по-видимому, по привычке:
   – Эй, Перрине, Бастьен, Гийоме! Бездельники! Бандиты! Бурдюки с вином!.. Ну-ка, живее, лошадей этих господ – в конюшню, да отсыпать им добрую меру овса. Заходите, господа, заходите!
   Трое всадников спешились. Старший сказал:
   – Главное, плуты, следите, чтобы с этими славными лошадками хорошо обращались и чтобы их хорошо почистили. Я сам схожу проверить, обеспечен ли им надлежащий уход.
   – Не беспокойтесь, ваша светлость...
   Все трое с улыбкой переглянулись и приветствовали друг друга изысканнейшими поклонами, словно они были при королевском дворе, а не на дворе постоялом.
   – Черт подери, господин де Сен-Малин, в этом вишневом камзоле вы прекрасно выглядите!
   – Черт побери, господин де Шалабр, какие замечательные сапоги и как они подчеркивают линию ваших ног!
   – Черт возьми, господин де Монсери, в этом великолепном костюме мышиного цвета у вас вид настоящего вельможи! Клянусь честью, вы необычайно изысканный дворянин.
   И три товарища, громко смеясь и толкаясь, вступили в полупустой зал; перед ними, с колпаком в руке, шел хозяин, который без конца кланялся, вытирал несуществующую пыль с дубового стола, блестевшего чистотой, придвигал к этому столу табуреты и повторял:
   – Вот сюда... сюда... Вашим милостям здесь очень и очень понравится!..
   – Нашим милостям хочется есть и пить... особенно пить... От сегодняшней скачки у нас в глотке настоящее пекло...
   Вокруг уже суетились служанки, а хозяин кричал:
   – Мадлон! Жаннетон! Марготон! Эй, плутовки, живее! Приборы для этих трех господ, умирающих с голоду... А я тем временем сам схожу в погреб за бутылочкой некоего винца из Вовре, только что привезенного, – ваши милости мне еще скажут за него спасибо...
   – Слышишь, Монсери? «Ах, ваша светлость! Ох, ваша милость!»... Да, теперь уж и речи нет о том, чтобы требовать с нас плату вперед!
   – Черт возьми! Когда видишь, что к тебе обращаются с должным почтением, на душе делается гораздо веселее.
   – Это все потому, что теперь в наших кошельках звенят пистоли.
   – Скажите-ка, красавица, как вас зовут?
   – Марготон, мой господин.
   – А ну-ка, хорошенькая Марготон, приготовь нам омлет получше, золотистый и пышный.
   – И еще – одну вон из тех аппетитных индеек, что жарятся, как я погляжу, на вертеле.
   – И еще какой-нибудь легкий паштет, хорошенько очищенный от жира, вроде паштета из дроздов, жаворонков или куликов.
   – И еще немножечко сладостен, вроде сладких пирожков, крема или фруктового желе...
   – Три бутылки божанси, чтобы запить все это.
   – Плюс три бутылки этого вовре – оно и в самом деле, сдается мне, вполне приличное.
   – Плюс три бутылки этого симпатичного сомюрского белого вина, которое пенится и искрится – так и кажется, что глотаешь золотистые жемчужины.
   И вот янтарный омлет на столе.
   – Ах, черт подери, я чувствую, как возрождаюсь, я дышу полной грудью! Мне кажется, что несколько прожитых нами последних месяцев были кошмарным сном и что я наконец пробуждаюсь.
   – Ба! Будем жить, как живется. Забудем вчерашний день и его черный хлеб, радушно встретим подвернувшийся нам случай, не станем слишком хмуриться, когда на нас сваливаются невзгоды, и набросимся поскорее на омлет.
   Атака была яростной, могу вам в том поручиться, и закончилась она бесславным поражением всей снеди, поглощенной за один миг и обильно орошенной реками вина. Процесс трапезы, кроме того, сопровождался сальными шутками и подмигиванием молоденьким и привлекательным служанкам. А когда от всей провизии остались лишь сладости, которые троица потихоньку поедала, запивая сомюрским вином, лишь для того, чтобы скоротать время, – тогда и раздался, наконец, удовлетворенный вздох:
   – Появись сейчас Бюсси-Леклерк, мы бы на все согласились, на любую службу, если только она не окажется совсем уж мерзкой и недостойной.
   – А вот как раз и он!
   Это и в самом деле был Бюсси-Леклерк; он подошел к столу:
   – Добрый день, господа! Вас отличает точность, это доброе предзнаменование... Дайте-ка я разгляжу вас получше... Великолепно!.. Замечательно!.. Слава Богу, теперь вы снова похожи на дворян. Признайтесь, что эти костюмы идут вам гораздо больше, нежели то жалкое тряпье, в котором я вас встретил. Но, черт возьми, продолжайте ваш пир... Я охотно выпью с вами стаканчик белого вина.
   И как только он сел перед полным стаканом, тут же прозвучал главный вопрос:
   – Теперь, господин де Бюсси-Леклерк, мы ждем, когда вы сообщите, что за служба нам предназначена?
   – Слышали ли вы, господа, о принцессе Фаусте?
   – Фауста! – приглушенно воскликнул Сен-Малин. – Та самая, от которой, как говорят, бросало в дрожь Гизов?
   – Та самая, которая, говорят, была папессой?
   – Фауста! Она задумала и создала Лигу... Ее называли государыней... Фауста – этим все сказано! Проклятие! На свете нет двух Фауст!.. Так вот, господа, я желал бы, чтобы вы поступили на службу именно к ней... Вы согласны?
   – С радостью, сударь! Мы состояли на службе у государя, а теперь мы будем состоять на службе у государыни.
   – Какую роль мы будем играть при Фаусте?
   – Ту же самую, что и при Генрихе Валуа... Вам было поручено охранять особу короля, теперь вы будете охранять Фаусту; раньше вы убивали по приказу короля, теперь вы станете убивать по знаку Фаусты; раньше вы служили при короле, теперь вы будете служить при Фаусте.
   – Мы согласны на эту роль, господин де Бюсси-Леклерк... Но у принцессы, стало быть, такие могущественные и такие страшные враги, что ей нужны три охранника вроде нас?
   – Разве я вас не предупреждал?.. Будут схватки.
   – Это правда, черт подери! Значит – борьба!
   – Вам только остается указать нам этих врагов.
   – У принцессы есть лишь один враг, – сказал Бюсси серьезно.
   – Враг?! А нас берут на службу всех троих! Да вы, видно, шутите?
   – Принцесса, и вы трое, и еще другие – и все равно это не слишком много, чтобы бороться с таким врагом.
   – Ого!.. И эти слова произносите вы, де Бюсси-Леклерк?
   – Да, господин де Шалабр. Я добавлю: несмотря на все наши объединенные усилия, я не уверен, что мы добьемся успеха! – сказал Бюсси по-прежнему серьезно.
   Пораженная троица переглянулась.
   – Это, верно, дьявол собственной персоной?
   – Это тот, что, будучи заключен в Бастилию, запер вместо себя в камере коменданта Бастилии, а затем, овладев этой крепостью, освободил всех заключенных. И вы его знаете не хуже меня – ведь если я был комендантом Бастилии, то вы, господа, были в ней заключены.
   – Пардальян!
   Это имя вырвалось одновременно из трех глоток, и в тот же миг все трое вскочили, в ужасе глядя друг на друга и машинально, застегивая портупеи (до того расстегнутые), словно враг был прямо перед ними, готовый обрушиться на них.
   – Я вижу, господа, что вы начинаете понимать – тут уже не до шуток.
   – Пардальян!.. Значит, это с ним мы должны сражаться?.. Это его мы должны убить?..
   – Это он!.. Так вы по-прежнему считаете, что нас четырех будет слишком много?
   – Пардальян!.. О черт!.. Ведь мы, в конце концов, обязаны ему жизнью.
   – Да, но ты забываешь, что мы уплатили наш долг...
   – Это верно!
   – Решайтесь же, господа. Вы становитесь на сторону Фаусты? Вы пойдете против Пардальяна?
   – Проклятье!.. Да, мы становимся на сторону Фаусты! Да, мы пойдем против Пардальяна!..
   – Я принимаю ваше обещание. А сейчас я пью за принцессу Фаусту и за ее охранников. Я пью за победу Фаусты и за успехи ее охранников!
   – За Фаусту! За охранников Фаусты! – хором повторила троица.
   – А теперь, господа, в путь!
   – Куда мы направляемся, сударь?
   – В Испанию!

Глава 9
СОЮЗ ПАРДАЛЬЯНА И ФАУСТЫ

   Бюсси-Леклерк, Монсери, Сен-Малин и Шалабр проехали всю Францию, без помех преодолели Пиренеи и оказались в Каталонии, где они надеялись если и не встретить Фаусту, то по крайней мере отыскать ее следы. Они остановились в Лериде с намерением отдохнуть и навести справки.
   В трактире, прежде чем спешиться, Бюсси сразу же задал вопрос, и трактирщик ответил – на удивление подробно и ясно:
   – Сиятельная принцесса, о которой говорит ваша милость, изволила остановиться в нашем городе. Она уехала с час тому назад, направляясь в сторону Сарагосы, чтобы оттуда добраться до Мадрида – обычной резиденции нашего монарха, короля Филиппа, предпочитающего жить там, а не в Толедо, – древней столице Кастилии, ныне приходящей в упадок.
   В ответ на новый вопрос Бюсси он сообщил:
   – Принцесса путешествует на носилках. Вам не составит труда нагнать ее.
   Получив эти ценные сведения, четверка спешилась, и Бюсси заявил:
   – Мы с моими спутниками отчаянно проголодались и погибаем от жажды... У вас найдется что-нибудь поесть?.. Хоть самую малость...
   – Слава Богу, провизии хватает, сеньор. Есть чем угодить самому изысканному вкусу, – кланяясь, отвечал трактирщик не без гордости.
   – Черт возьми! В таком случае, подайте нам все, что у вас есть самого лучшего, да не скупитесь ни на вино, ни на снедь!
   Мгновение спустя хозяин уже ставил на стол: хлеб, пузатый бурдюк, три огромные луковицы, жареную ногу барашка и большое блюдо с вареным турецким горохом. Повернувшись к путникам, он объявил:
   – Кушать подано, ваши милости... Да, черт возьми, не часто мы задаем нашим гостям подобный пир!
   – Проклятье! – чертыхнулся Монсери. – И такое скудное угощение он называет пиром!
   – Не будем слишком требовательны, – отозвался Бюсси-Леклерк, – и постараемся привыкнуть к этой кухне: ведь нечто подобное мы будем встречать повсюду... Впрочем, если понадобится, мы наверстаем упущенное, налегая на пироги и варенье, – они тут обычно замечательные.
   Через час спутники вскочили в седла, бросились вдогонку за Фаустой и вскоре с удовлетворением увидели вдали носилки – их несли, ступая медленным, но верным шагом, мулы под богато изукрашенными чепраками.
   Каменистая дорога, окаймленная вереском, пожухшим под неумолимыми лучами ослепительного солнца, шла вдоль горного склона, огибала некое подобие маленького плоскогорья, откуда было видно далеко вперед, затем внезапно спускалась вниз и, петляя, вела через долину, которая простиралась, покуда хватало глаз, – порыжевшая, однообразная, без единого лужка или рощицы, – словом ничего такого, на чем мог бы остановиться взор путника.
   Фауста и ее эскорт, въехав на плоскогорье, на секунду замерли, ослепленные полыхавшим солнцем.
   Мчавшийся во весь опор далеко впереди всадник, казалось, спешил принцессе навстречу.
   А невдалеке от себя она увидела Бюсси-Леклерка и подумала: «Бюсси-Леклерк здесь!.. Что он делает в Испании?»
   Она безмолвно подала рукой знак, и Монтальте, ехавший верхом рядом с носилками, пригнулся к холке лошади, чтобы услышать:
   – Кардинал, пропустите ко мне этих всадников... в том случае, разумеется, если они желают говорить со мной.
   Монтальте поклонился и направился в первые ряды эскорта, на ходу отдавая приказания.
   Фауста неподвижно застыла на подушках в грациозной и величественной позе, но глаза ее, словно повинуясь какой-то таинственной силе, непрерывно следил и за тем всадником на равнине, – за черной точкой, постепенно увеличивающейся.
   Бюсси-Леклерк и трое из бывших Сорока Пяти остановились перед носилками и, сняв шляпы, стали ждать, когда Фауста начнет их расспрашивать. Наконец она произнесла:
   – Итак, господин де Бюсси-Леклерк, вы мчались именно ко мне?
   Бюсси склонился в поклоне.
   Фауста оглядела его и, не выказывая ни удивления, ни волнения, спросила:
   – Так что же вы хотите мне сказать?
   – Я послан к вам аббатисой бенедиктинок Монмартра.
   – Стало быть, Клодина де Бовилье не забыла Фаусту?
   – Всякий, кто хоть раз приблизился к принцессе Фаусте, никогда не забудет ее.
   Бюсси умолк, желая оценить, какое действие произведет его ответ, казавшийся ему самому весьма галантным.
   Фауста невозмутимо продолжала:
   – И чего же от меня хочет госпожа аббатиса?
   – Сообщить вам, что Его Величество Генрих Наваррский осведомлен о малейших деталях миссии, с которой вы направляетесь к Филиппу Испанскому... Беарнец уже не первый год мечтает сесть на французский трон и подготавливает свое восшествие на престол. Сегодня он полагает, что его мечты как никогда близки к осуществлению. И именно в этот момент возникаете вы, в результате чего у него появляется грозный соперник, способный навеки разрушить все его надежды... Берегитесь, сударыня! Генрих Наваррский не отступит ни перед какой крайностью, чтобы остановить и уничтожить вас... Берегитесь! Вам объявлена война!