Зевако Мишель. Заговорщица

   — Разве ты сам в этом не убедился, приятель? И знаешь, что я еще тебе скажу?
   — Что, сударь?
   — Представь, что случилось невероятное и Пардальяна захватили? Что ты тогда сделаешь?
   — Как «что»? Вздерну его на ближайшем же дереве!
   — Ты вознамерился повесить коннетабля?
   — Кого? Кто тут бредит — я или вы? Какого еще коннетабля?
   — Пардальяна… Ты его собираешься повесить, а король приказал разыскать его, чтобы сделать коннетаблем!
   — Да почему? — недоуменно спросил Ларшан, у которого уже все в голове перемешалось.
   — Потому что если король еще жив, если Валуа еще правит Францией, то только благодаря шевалье де Пардальяну. Именно он убил герцога де Гиза.
   Ларшан застонал, словно на него обрушился еще один канделябр или очередная Афина Паллада, и потерял сознание. Крийон расхохотался и приказал со всеми предосторожностями доставить своего незадачливого подчиненного в замок.
   Тем временем Пардальян и Фауста верхом пересекли город и выехали через городские ворота. Никто и не подумал останавливать их. Они проехали по мосту через Луару и поскакали вдоль берега. Фауста внимательно наблюдала за этим странным человеком, который, погубив ее, одновременно спас ей жизнь.
   Прекрасная итальянка была мрачна. Ее глаза, напоминавшие огромные черные бриллианты, сверкали. Пока они мчались в неизвестность, Фауста спорила сама с собой. О чем она думала? Что мучило и терзало эту гордую натуру? Богатое воображение принцессы уже рисовало перед ней картины будущего…
   И все ее планы связывались лишь с одним человеком… В душе ее расцветало чувство, которое она столько времени старалась подавить, а губы шептали дорогое имя: Пардальян, Жан де Пардальян!
   Вся жизнь ее сосредоточилась теперь в этом человеке! Неожиданно Фауста остановила коня и произнесла:
   — Шевалье, я дальше не поеду, не поговорив с вами! Выслушайте меня!
   Голос ее звучал так необычно, что шевалье быстро натянул поводья. Беглецы находились на берегу Луары. За рекой вздымал свои темные башни Блуа и высился неприступный старинный замок, поражавший путешественников и вдохновлявший поэтов. Перед ними катила свои воды Луара — напитавшаяся зимними дождями, бурная, быстрая.
   — Сударыня, — сказал шевалье, — нам нельзя останавливаться. Не исключено, что нас преследуют…
   — Я не поеду дальше, не поговорив с вами! — упрямо повторила Фауста.
   Пардальян вздохнул, но ответил вежливо:
   — Я готов вас выслушать!
   Фауста на мгновение опустила голову. Пардальян почувствовал, что она взволнована. Наконец она подняла к нему свое бледное лицо, и ее черные глаза встретились со взглядом шевалье.
   — Вы говорили, — произнесла женщина, — что приготовили двух лошадей?
   — Совершенно верно. Кони ждут вас. Но они вам не понадобятся, поскольку мы взяли коней из вашей конюшни, и поэтому я оставлю их себе.
   — Одна из эти лошадей предназначена для меня, правда? — спросила Фауста.
   — Естественно, сударыня.
   — А вторая? — с дрожью в голосе поинтересовалась Фауста. — Для кого вторая?
   — Но я же сказал… может, вас будет сопровождать кто-то из слуг…
   — Значит, — медленно заключила Фауста, — второй конь вовсе не для вас…
   Пардальян удивленно посмотрел на женщину. Их взгляды опять встретились, и шевалье вдруг почувствовал, какая бездна разверзлась в душе Фаусты. Пардальян понял, что ей сейчас очень тяжело…
   Шевалье догадался о переживаниях Фаусты и к великому своему удивлению ощутил, что его сердце учащенно забилось. Обычно он предпочитал не разбирать по косточкам собственные чувства, не вглядываться в потемки своей души. Будучи человеком цельным и простым, шевалье не любил терзаться сомнениями и переживать. Но сейчас он понял, что его захлестывает какая-то темная страсть. А поняв, немедленно попытался освободиться от нее…
   Пардальян не хотел сдаваться. Он настойчиво напоминал самому себе, что такая женщина, как Фауста, может внушать только страх и отвращение, но как раз отвращения-то он и не чувствовал…
   Однако, сумев пересилить себя, шевалье остался бесстрастным и холодным… с виду.
   — Сударь, — проговорила Фауста, — сударь, без вас мне жизнь не мила. Мне все равно, что со мной станется… Так согласитесь же принять меня такой, какая я есть! Может быть, в вашем сердце, в вашей жизни найдется место для Фаусты?.. Да, я преступница, мои слова и дела могли пробудить в вас ненависть ко мне… Но такова уж моя натура. Люди толпы вряд ли понимали меня… но вы, о. вы — другое дело, вы в состоянии понять, что же двигало мной… Скажите одно, всего только одно слово! Вы согласны? Тогда я буду жить! Если нет — считайте, что Фауста умерла! Одно слово, нет, не надо слов, просто протяните мне руку…
   Пардальян заколебался. Его рука было поднялась, но потом он решительно опустил ее. Лицо шевалье стало абсолютно непроницаемым. Страшная мысль вспыхнула в его мозгу:
   «Эта женщина лжет! Она говорит о собственной смерти, а хочет убить меня!»
   И он не двинулся с места, не сделал больше ни единого жеста. Фауста горько вздохнула и подняла глаза к серому зимнему небу, по которому ползли тяжелые тучи… Крупные слезы задрожали у нее на ресницах и скатились по зардевшимся щекам…
   В ту же секунду принцесса, взявшись за поводья, повернула коня к реке и направила его вниз с обрывистого берега. Жалобно заржав, животное поднялось на дыбы и рухнуло в воду. И вот уже воды Луары уносят и коня, и всадницу…
   — Фауста! — закричал Пардальян.
   Первый раз он назвал ее по имени, и это перевернуло всю его душу. Пардальян понял, что не хочет и никогда не хотел смерти этой женщины.
   Стремительно развернув коня, он тоже бросился в Луару. Сначала его потянуло на дно. Вода заливала глаза и уши, мокрая одежда мешала двигаться. Но шевалье сделал отчаянный рывок, высвободил ноги из стремян и вынырнул на поверхность. Внимательно оглядевшись, он заметил в нескольких десятках метров от себя коня Фаусты, который один, без всадницы, плыл к берегу, поднимая над свинцово-серой водой красивую породистую голову.
   Где же? Где же она? Из последних сил шевалье закричал:
   — Фауста! Фауста!
   И тут он увидел ее. Итальянку несло течением вниз по реке, и она покорно отдавалась воле волн. Ни движения, ни стона… Может быть, она уже умерла?..
   Пардальян торопливо поплыл к несчастной и успел обхватить ее за плечи как раз в тот момент, когда она начала тонуть…
   Через несколько минут шевалье удалось выбраться на берег. Конь Фаусты уже стоял там, фыркая и отряхиваясь. Пардальян положил Фаусту на песок и осторожно коснулся ее щеки. Она была жива, более того — она даже не потеряла сознание. Открыв огромные глаза, Фауста с отчаянием и упреком посмотрела на шевалье. Потом она приподнялась на локте и спросила:
   — Зачем? По какому праву вы помешали мне умереть?
   — Вы можете встать? — участливо сказал шевалье. — Обопритесь на мою руку… тут невдалеке есть рыбачья хижина, я вас провожу туда, вы отдохнете, обсохнете…
   Он улыбнулся и добавил:
   — Последнее и мне не помешает!
   Фауста расплакалась, послушно взяла шевалье под руку, и они медленно побрели к хижине. Принцесса шла, заливаясь слезами. Ей казалось, что слезы уносят с собой всю ее прошлую жизнь. Иногда она поднимала глаза на Пардальяна, но они уже не сверкали, подобно черным бриллиантам, а смотрели робко и несмело…
   Раза два-три они улыбнулись друг другу. Фауста поняла, что Пардальян также пережил великое потрясение. Неожиданно силы оставили ее.
   — О Господи! — прошептала прекрасная итальянка и лишилась чувств.
   Пардальян взял ее на руки и залюбовался дивными линиями прекрасного тела; голова женщины упала ему на плечо. Он закрыл глаза и осторожно притронулся губами к ее лбу… Потом он спокойно зашагал к лачуге рыбаков. Бедняки-хозяева впустили его, и шевалье бережно опустил Фаусту на постель у очага и дал рыбаку золотой, попросив разжечь огонь.
   Спустя час Фауста и Пардальян сидели у очага и смотрели на яркое пламя. Они провели этот час в молчании, перебросившись лишь парой слов.
   Наконец шевалье сказал:
   — Вы должны уехать! Люди из Блуа наверняка бросятся за вами в погоню.
   — Куда мне ехать? — проговорила Фауста.
   Казалось, она не хочет принимать никакого решения и полностью полагается на волю Пардальяна.
   — Во Франции вам оставаться нельзя. А у меня здесь еще есть дела…
   — Я отправлюсь в Италию и буду ждать вас.
   Они беседовали совершенно спокойно. Слова в эту минуту значили очень мало. Пардальян и Фауста читали в душах друг друга.
   — В Рим я не поеду, — продолжала женщина, — там опасно. Сикст V мне не простит… Но у меня есть дворец во Флоренции, дворец Борджиа, я унаследовала его от моей прабабки. Я буду ждать вас там столько, сколько вы пожелаете.
   — Во Флоренции… — задумчиво произнес Пардальян. — Во дворце Борджиа… но это так далеко… вы не боитесь?..
   Фауста улыбнулась. За себя она не боялась никогда. Правда, шевалье так и не пообещал прямо, что приедет, но она прочла обещание в его взгляде…
   — Да! — вспомнил шевалье. — А деньги? Как же вы поедете?
   Фауста снова улыбнулась:
   — Не беспокойтесь. Я могу достать деньги в Орлеане, в Лионе, в Авиньоне. Одно меня тревожит: арестовали двух моих служанок, бедные девушки, они-то ни в чем не виноваты…
   — Я добьюсь их освобождения, — пообещал шевалье.
   — Если вам это удастся, то передайте — пускай едут в Орлеан. Я там остановлюсь дней на пять и буду их ждать… они знают, где…
   Наконец они вышли из рыбацкой хижины и поблагодарили хозяев, молодую чету, похоже, очень бедную. Фауста порылась в карманах, но ничего не нашла; тогда, не раздумывая, она сняла с пояса пряжку и протянула ее изумленной женщине. Пряжка была украшена бриллиантами и стоила не меньше ста тысяч ливров…
   — Когда я вернусь во Францию, — сказала Фауста хозяевам, — я попрошу вас об одной услуге…
   — Все, что пожелаете, сударыня, — пролепетала потрясенная хозяйка.
   — Я куплю у вас ваш домик. И заплачу за него несколько тысяч ливров, он стоит много больше… для меня…
   Оставив бедных хозяев в полном замешательстве, Фауста решительно двинулась к своему коню, который стоял, лениво пощипывая пожухлую от морозов траву. Она легко вскочила в седло, в последний раз взглянула на шевалье и повторила:
   — Я буду ждать во Флоренции, во дворце Борджиа!
   Пардальян поклонился и произнес:
   — Хорошо, сударыня.
   Так расстались эти незаурядные люди. Фауста пришпорила коня и умчалась галопом, ни разу не обернувшись.
   Пардальян в задумчивости присел на какой-то камень и добрый час провел в таком положении, беседуя сам с собой.
   Вдруг чья-то рука опустилась ему на плечо. Он вздрогнул, очнулся от своих грез и оглянулся. Позади него стояли Менвиль и Бюсси-Леклерк.

Глава XXXVI
ПОГОНЯ

   Сидя на камне, Пардальян предавался размышлениям. И вот какие мысли приходили ему в голову:
   «Если эта женщина действительно рассталась со своим непомерным честолюбием, которое снедало ее, словно смертельный недуг, она, пожалуй, еще сможет стать нежным, любящим существом. Надеюсь, она переборет свое чувство ко мне… Ехать во Флоренцию? Можно, конечно, но лишь для того, чтобы помочь ей окончательно излечиться… Нас может связать истинная дружба, пусть она придет на смену ненависти… Только дружба и ничего больше…
   Однако эта женщина стоила того, чтобы спасти ее! Хотя я не впервые спасаю утопающего… Помню, я вытащил из воды беднягу Пипо, когда мальчишки вздумали утопить его…»
   Пардальян улыбнулся, вспомнив события многолетней давности. Именно в этот момент рука Менвиля и опустилась ему на плечо.
   — Здравствуйте, господин де Пардальян! — произнес Менвиль.
   — Приветствую бывшего узника Бастилии! — добавил Бюсси-Леклерк.
   — И я вас приветствую, господа, — ответил шевалье, — чем могу служить?
   — Уделите нам минут пять для беседы? — попросил комендант Бастилии.
   — С удовольствием…
   — Только беседовать мы будем не здесь, — поспешил пояснить Менвиль.
   — А где же, господа?
   — В Блуа! — ответил Бюсси-Леклерк. — Там вас разыскивают за сопротивление, оказанное при аресте. Следуйте за нами, сударь, отныне вы — наш пленник.
   — Сразу видно тюремщика, — ехидно заметил Пардальян. — Нет для вас большей радости, чем доставить человека в лапы палача.
   — Прекратите издеваться и извольте сопровождать нас! — рассердился Бюсси-Леклерк. — На этот раз вам, сударь, не уйти!
   — Господа, — ответил шевалье, — я с превеликим удовольствием сопровожу вас, но только не в Блуа. Лучше пойдемте вон к той красивой мельнице. Мне она, кстати, очень напоминает мельницу на холме Сен-Рок.
   Менвиль что-то невнятно, но угрожающе пробормотал, а Бюсси разразился страшными солдатскими проклятиями.
   — Решайте же, господа! — настаивал Пардальян. — Если вы идете к мельнице, я с вами. Но если вы надумали возвращаться в Блуа, нам придется немедленно распрощаться. Я тороплюсь, и мне в другую сторону.
   — Раз вы не желаете идти с нами, мы вас атакуем! — пригрозил Бюсси-Леклерк.
   — Прошу, господа, — ответил шевалье.
   С этими словами он выхватил шпагу и отсалютовал.
   Бюсси-Леклерк и Менвиль также обнажили оружие. Оба атаковали своего противника яростно и безоглядно, совершенно не смущаясь тем обстоятельством, что действуют вдвоем против одного. Но едва скрестились клинки, как Бюсси-Леклерк издал страшный вопль: Пардальян обезоружил его! Шпага фехтмейстера, описав в воздухе широкую дугу, упала в канаву. В третий раз встречался Бюсси с шевалье де Пардальяном, и в третий раз тот выбивал у него шпагу.
   — Бюсси, кинжалом его. кинжалом! — крикнул приятелю Менвиль.
   Но взбешенный комендант Бастилии не слышал советов. Оставив Менвиля один на один с противником, он побежал за шпагой, спрыгнул в канаву и через две секунды вернулся с клинком в руке. Он подоспел как раз в тот момент, когда Менвиль беспорядочно замахал руками, зашатался и рухнул на землю. Кровь хлынула у него изо рта. Его пальцы еще скребли мерзлую землю, но все уже было кончено: Менвиль умер.
   Бюсси-Леклерк, пораженный этим зрелищем, остановился ненадолго, но потом с жутким криком ринулся на Пардальяна. Тот отскочил в сторону и спокойно заметил:
   — В следующий раз я отшвырну вашу шпагу в Луару…
   Так оно и вышло: не успел шевалье произнести эти слова, как шпага Бюсси вновь была выбита из рук владельца; правда, упала она не в реку, а на песчаный берег.
   — Идите, подберите оружие! — приказал шевалье.
   Но Бюсси-Леклерк сел на траву, обхватил голову руками и зарыдал. Пардальян убрал свою шпагу в ножны.
   — Простите, сударь, — обратился он к коменданту Бастилии, — но вы сами виноваты: ведь при каждой нашей встрече вы пытаетесь убить меня. Я к вам особой ненависти не питаю, но дерусь я, извините, гораздо лучше вас… И это уж не моя вина. Перестаньте же лить слезы… Единственный свидетель вашего поражения мертв…
   — Моя честь… моя честь запятнана, — простонал, утирая заплаканное лицо, Бюсси-Леклерк.
   — Хотите, начнем сначала, может, сейчас вам повезет больше? — добродушно предложил Пардальян.
   Бюсси лишь злобно взглянул на противника.
   — Не хотите, как хотите! — заключил шевалье. — Я на вас зла не держу. Мне известны семь-восемь способов выбить в поединке шпагу. Давайте научу? Тогда при нашей будущей встрече вы почувствуете себя на равных со мной…
   — Неужели вы говорите искренне? — воскликнул комендант Бастилии, изумленный великодушием противника.
   — Сударь, — серьезно ответил Пардальян, — от хорошего удара может зависеть жизнь человека. Такими вещами не шутят. Желаете, научу вас всем приемам? Да один вы уже знаете…
   — Черт меня побери! — воскликнул Бюсси. — Вы честный человек, господин де Пардальян. И как мне жаль, что мы с вами оказались по разные стороны баррикады. Позвольте пожать вашу руку!
   Пардальян протянул руку, и комендант Бастилии пожал ее со смешанным чувством восхищения и страха.
   — Итак, мы уже не враги? — с улыбкой спросил шевалье де Пардальян.
   — Нет! Более того, позвольте мне считать себя вашим другом… И потом, вы пообещали…
   — …показать вам несколько ударов? Обязательно! Меня этому искусству обучил отец, а он, поверьте, разбирался в фехтовании. Прощайте, сударь, встретимся в Париже.
   С этими словами Пардальян поклонился и зашагал вдоль берега вверх по Луаре. А Бюсси-Леклерк еще долго стоял над трупом Менвиля.
   — Теперь займемся Моревером! — прошептал, помрачнев, Пардальян.
   Он торопился к тому месту, где оставил Моревера под охраной Жака Клемана. Еще издали он заметил человека, метавшегося перед входом в хижину, и узнал в нем молодого монаха. Сердце шевалье тревожно забилось. Он прибавил шагу. Увидев приятеля, Жак Клеман в отчаянии воскликнул:
   — Моревер!
   — Что случилось?
   — Сбежал…
   Пардальян ворвался в домик и убедился, что он пуст. Выскочив обратно, он увидел, что исчез один из коней, привязанных к изгороди. Гнев захлестнул Пардальяна, однако он сумел справиться с собой и спокойно спросил Жака Клемана:
   — Как это произошло?
   — Какое несчастье, какое несчастье! — твердил расстроенный монах. — Никогда себе этого не прощу.
   — Успокойтесь! Впрочем, вы правы, это и впрямь несчастье… расскажите же все по порядку.
   — Я и сам толком ничего не понимаю, — признался Жак Клеман. — Я сидел напротив этого мерзавца и крепко сжимал кинжал. Вы же помните, ноги у него были связаны, а руки свободны… Я ждал вашего возвращения, но вдруг почувствовал, что не могу больше видеть перед собой эту отталкивающую физиономию… Мне нестерпимо захотелось выйти на свежий воздух… И я машинально положил кинжал на стол, потом встал, направился к двери… Я и отсутствовал-то всего пару секунд, но ему хватило…
   — Да, — заметил шевалье, — я должен был предусмотреть это: человек, который желает освободиться, гораздо внимательней, терпеливей и проворней своего тюремщика. Он схватил кинжал и перерезал веревки?
   — Да… А когда я вернулся к столу, Моревер неожиданно вскочил и толкнул меня так, что я свалился на пол и, ударившись головой, на мгновение потерял сознание… Когда я очнулся и выбежал во двор, то Моревер был уже в седле. Скоро он во весь опор несся по дороге…
   — Раз так, — сказал шевалье, — вам придется вернуться в Париж одному. А я остаюсь. Когда я приеду в столицу, я сразу же найду вас…
   — Вы отправитесь в погоню?
   Пардальян вскочил на коня.
   — Куда именно он поехал? Вверх по Луаре или вниз?
   — Он поехал в сторону Божанси… А где мы встретимся?
   — Если хотите, в вашем монастыре. Прощайте, Жак Клеман. Пока я не догоню Моревера, мне покоя не будет.
   — Еще одно слово, — остановил Пардальяна Жак Клеман. Его мрачное лицо словно озарилось внутренним светом. — Теперь уже можно?
   — Что «можно»? — не понял шевалье.
   — Можно убить Валуа?
   Пардальян какое-то время молчал, а затем произнес чуть слышно:
   — Ну что же, исполняйте свое предназначение. От судьбы не уйдешь…
   Жак Клеман крепко сжал руку шевалье, повернулся и быстрым шагом направился в сторону Блуа. Пардальян вздохнул, несколько минут смотрел вслед монаху, потом решительно пришпорил коня и пустил его сумасшедшим галопом.
   Проскакав пару лье, он наткнулся на телегу, запряженную парой быков. Пардальян расспросил крестьянина, подробно описав ему Моревера, его коня и одежду. Крестьянин указал на дорогу, что проходила шагах в ста и вела в сторону от Луары.
   — Я этого дворянина встретил вон там, на той дороге.
   — А куда она ведет?
   — Сначала прямо, через поля, а потом сворачивает направо, на Тур.
   Пардальян бросил хозяину быков серебряную монетку и поскакал по дороге, ведущей в Тур.
   Он понял хитрость Моревера: сначала тот поехал по Орлеанской дороге, а потом, чтобы сбить возможных преследователей, резко свернул в сторону. Пардальян мчался, забыв обо всем, но вскоре почувствовал, что его конь выбивается из сил. Если не дать ему передохнуть, он, пожалуй, падет. У ближайшего же постоялого двора на перекрестке дорог ему пришлось спешиться и зайти внутрь. Заведение оказалось малопривлекательным. Оно так и именовалось — «На перекрестке». Расспросив владельца, Пардальян с удивлением услышал, что никакой всадник по дороге не проезжал.
   Пардальян разочарованно вздохнул. Опять этот проклятый Моревер ускользнул от него!
   …Шевалье вдруг почувствовал, что безмерно устал. Он сходил на конюшню, проследил, чтобы о его лошади позаботились, а потом устроился у очага и приказал подать себе ужин. Уже стемнело. Погода стояла пасмурная, мрачная. Пардальян решил провести ночь на этом постоялом дворе… Он с аппетитом ел, а сам краем глаза следил за хозяином. Хитрая физиономия трактирщика особого доверия не внушала.
   «Негодяя сразу видно!» — думал Пардальян.
   К тому же на постоялом дворе оказались целых два лакея, что было многовато для такого жалкого заведения, в котором останавливались только редкие путешественники, следовавшие из Тура в Орлеан. Лица слуг также не внушали доверия. Увидев их, несмелый путник постарался бы, пожалуй, как можно быстрей покинуть постоялый двор, предпочтя провести ночь под открытым небом. В общем, кабачок казался в высшей степени подозрительным. Однако Пардальяна все это мало волновало. Он поел и с удовольствием вытянул ноги к очагу. Хозяин поставил на стол чадящую свечу и удалился.
   Пардальян остался в одиночестве. Он очень утомился, мысли его путались, и он понемногу впал в дремоту. Желая, однако, ночевать в постели, а не на жестком табурете, он с усилием поднял голову и собрался уже встать, когда взгляд его упал на висевшее напротив его кресла зеркало.
   В покрытом сетью трещин стекле отражался полутемный зал. Пардальян заметил, что дверь в его глубине отворилась. Сонному шевалье казалось, что он видит странный сон…
   За приоткрытой дверью виделось малосимпатичное лицо хозяина постоялого двора: тот внимательно рассматривал своего единственного гостя. Пардальян недвижно застыл на неудобном табурете. Как ни был он отважен, но сейчас, в полутьме подозрительной гостиницы, он испытывал не слишком-то приятные ощущения.
   Тут хозяин осторожно шагнул вперед. Он, должно быть, шел на цыпочках и босиком. Пардальян не услышал ни малейшего шороха. За спиной трактирщика мелькнули физиономии обоих лакеев. И Пардальян услышал сдавленный шепот:
   — Спит… Момент подходящий…
   Что еще за момент? Шевалье заметил, как к нему скользнули три тени. Он скорее почувствовал, чем увидел, что над ним занесена рука с кинжалом.
   «По-моему, момент действительно подходящий!» — решил про себя шевалье.
   И молниеносным движением перехватил руку трактирщика. Тот резко дернулся, а шевалье стремительно поднялся и с грохотом оттолкнул стол.
   Перед ним были трое: хозяин постоялого двора с ножом в руке и два лакея с веревками. Уголья очага слабо освещали комнату, но выражение ужаса на физиономиях злодеев Пардальян все же разглядеть сумел.
   — Скажите пожалуйста! Явились! — расхохотался шевалье. — Вы, стало быть, пришли меня связать? Ну давайте, связывайте! А почтенный хозяин, как видно, решил, что наступил подходящий момент для того, чтобы пустить гостю кровь?..
   И Пардальян двумя сильными ударами сбил с ног обоих слуг. Они взвыли от боли, а трактирщик, отбросив нож, упал на колени с воплем:
   — Пощадите, монсеньор, пощадите! Все, все расскажу, ничего не утаю!
   — Ну, давай рассказывай! Похоже, ты не просто грабишь путешественников, беря с них непомерную плату, но еще и…
   — Монсеньор, я собирался вас убить! — чистосердечно признался хозяин.
   — Убить, а потом ограбить?
   — Ограбить — это само собой… Но вообще-то мне заплатили за убийство…
   — Кто?
   — Один дворянин.
   — Рассказ становится все интересней и интересней! Вставай, друг мой, побеседуем. А вы оба — вон отсюда! — прикрикнул шевалье на лакеев.
   Оба молодца с большим удовольствием исполнили приказ, а хозяин встал с колен и робко спросил:
   — Вы со мной ничего не сделаете?
   — Если скажешь правду, ничего. Но если я замечу, что ты врешь, то привяжу тебя к стулу теми самыми веревками, которые вы приготовили для меня, а потом ножом, наточенным на меня же, отрежу тебе оба уха. А теперь зажги свечу и принеси вина…
   Трактирщик проворно исполнил то, что ему велели.
   Пардальян удобно устроился перед огнем со стаканом вина в руке и произнес:
   — Начинай, я слушаю!
   — Все расскажу как на духу, монсеньор… Дело в том, что я видел дворянина, о котором вы расспрашивали…
   Пардальян побледнел от гнева.
   — Негодяй, да я тебя задушу!
   Железная рука гостя и впрямь сдавила шею хозяина, и тот в ужасе захрипел:
   — Монсеньор, монсеньор, вы же обещали помиловать меня, если я расскажу все без утайки…
   — А где доказательства, что ты не врешь, мерзавец?
   — Да разве я посмел бы вас обмануть? Вы такой страшный!
   Пардальян усмехнулся и разжал пальцы.
   — Продолжай! — приказал он.
   — Этот самый дворянин так же. как и вы остановился на моем постоялом дворе.
   — Когда?
   — Часов шесть назад.
   Пардальян рассчитал, что теперь Моревер уже имеет в запасе около восьми часов.
   — Он вошел, — продолжал трактирщик, — занял вот этот самый стол и велел подать вина. Потом он пригласил меня выпить вместе с ним и сказал, что в гостинице наверняка появится один человек. И очень точно описал вас. Как только вы переступили мой порог, я вас сразу же узнал!