Страница:
Глава XLVI
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ — В ЭТОЙ КНИГЕ
В том же самом феврале случилось в Риме одно событие, о котором мы должны непременно поведать нашим читателям. Итак, давайте заглянем в папский замок Сант-Анджело. Там, в бедной маленькой комнате, лежала на узкой кровати женщина. Ее огромные глаза, подобные черным бриллиантам, неотрывно смотрели на младенца, покоившегося у ее груди. Густые черные волосы женщины разметались по плечам. Она была еще слаба, но в гордых чертах ее лица и в величественных линиях прекрасного, словно мраморного, тела чувствовались царственное величие и редкостная уверенность в своих силах.
Младенец, мальчик, выглядел крепким и здоровым. Его крохотные пальчики были сжаты в кулачки. Рядом с кроватью стояла служанка и любовалась малышом.
Единственное окно в комнате было забрано решеткой, почти не пропускавшей свет. Ни одного звука не доносилось до этой комнаты, хотя вокруг кипела бурная жизнь папского замка.
Эта комната служила тюрьмой. Служанка была Мирти, женщина в постели — Фауста. А ребенок — сын Фаусты и шевалье де Пардальяна.
Шпионы Сикста V арестовали Фаусту в ту ночь, когда горел Палаццо-Риденте. Ее сразу же заперли во дворце Сант-Анджело. Правда, ей разрешили не расставаться с Мирти. Служанка была всей душой предана Фаусте. Она никогда не знала другой хозяйки и считала Фаусту чем-то вроде божества. Госпожа оказалась в тюрьме — и Мирти добровольно последовала туда за ней.
Для того чтобы судить мятежницу и еретичку, Сикст собрал тайный совет. Члены совета должны были рассмотреть более двухсот вопросов. На все вопросы они единодушно ответили «да», признав Фаусту виновной. Итак, в августе 1589 года ее приговорили к смертной казни: Фаусте должны были отрубить голову, потом сжечь ее тело, а пепел развеять по ветру. Пятнадцатого августа этот приговор сообщили Фаусте, но она даже бровью не повела. Ничто не изменилось в ее величественном облике, лишь губы скривила высокомерная усмешка. Видимо, она была готова с холодным равнодушием расстаться с жизнью. Казнь должна была состояться на следующее же утро.
Когда Фаусту и Мирти отвели обратно в комнату, служившую им тюрьмой, служанка бросилась перед госпожой на колени и жалобно зарыдала:
— Ах, сударыня! Такая ужасная смерть! Что же делать…
Фауста улыбнулась, помогла девушке подняться и тихо произнесла:
— Не волнуйся, Мирти! Моя смерть будет легкой!
Фауста сняла с шеи медальон на цепочке, раскрыла его и показала служанке:
— Меня не будут пытать и мучить. Они получат только мой труп. Видишь эти крупинки? Чтобы уснуть на несколько дней, хватит и одной, чтобы уснуть навсегда, понадобятся две. А три убивают мгновенно — без боли, без страданий.
Мирти вытерла слезы и умоляюще произнесла:
— О, госпожа! Здесь у вас шесть крупинок. Если вы умрете, мне тоже будет незачем жить. Отдайте три крупинки мне, а три останутся для вас!
— Хорошо, — спокойно сказал Фауста. — Готовься к смерти, а я уже давно к ней готова.
— Я тоже, — ответила Мирти.
Фауста бросила три крупинки в одну чашку, а три — в другую. Мирти уже собралась залить немного воды, как вдруг ее госпожа смертельно побледнела. Все ее тело содрогнулось, она поднесла ладони к животу, и с ее побелевших губ сорвался крик ужаса и разочарования.
— Нет! — воскликнула она. — Нет! Я не имею права умирать.
Шесть крупинок яда были вновь положены в золотой медальон, который Фауста носила на шейной цепочке.
Всю ночь она не спала, прислушиваясь к тому, что происходило внутри нее. Она то и дело проводила рукой по животу, и на лице ее появлялось выражение изумления.
Утром, заслышав приближающиеся к их комнате шаги, Мирти разрыдалась. Она не знала, что происходит с Фаустой, и ждала скорой смерти. Судьи, стража и палач явились, чтобы вести Фаусту в пыточную камеру. Один из судей развернул пергамент и еще раз прочел смертный приговор. Вперед выступил палач, который должен был доставить осужденную к месту пыток. Но Фауста жестом приказала ему отойти и спокойно, холодно и высокомерно произнесла:
— Палач, твой час еще не наступил! Судьи, вы не имеете права убивать меня!
— Почему? — спросил тот, который только что читал приговор.
И Фауста ответила:
— Потому что вам принадлежит лишь моя жизнь, а убив меня, вы убьете двоих. Я ношу ребенка, которого вы осудить не можете!..
Судьи поклонились и вышли. Действительно, такой закон соблюдался во всех странах Европы — беременных женщин никогда не казнили. Преступниц миловали — даже против воли королей или папы римского. Но Сикст V обошел этот закон. Он добился того, что трибунал не стал миловать Фаусту, а лишь отложил казнь до рождения младенца. Этот новый приговор довели до сведения осужденной в конце сентября — она выслушала его с улыбкой.
Ребенок родился три дня назад. Все в этом крохотном существе свидетельствовало о незаурядной жизненной силе. Кричал он так, как кричат трехмесячные. Если требовал молока, то надо было немедленно удовлетворять его требования. Тюремщик каждый день приносил молоко, и Мирти кормила младенца. Служанка восхищалась и любовалась малышом.
Молчала лишь Фауста. Однако когда Мирти кончала кормить, мать приказывала положить ребенка на кровать, рядом с ней, и часами глядела на него, пока он спал.
— Посмотрите, посмотрите, сударыня, — с восторгом говорила Мирти, — уже сейчас видно, что у него будут прекрасные черные волосы… Ой, он открыл глазки! Ой, укусил меня за палец!..
Фауста не отвечала, не улыбалась, но три ночи она не спала, а неотрывно смотрела на сына. Но ни разу она не поцеловала ребенка.
На третий день к вечеру мрачная процессия снова приблизилась к двери комнаты, где были заперты Фауста и Мирти. Вошли судьи в сопровождении палача и заявили Фаусте, что она достаточно окрепла для того, чтобы завтра утром быть подвергнутой пыткам. Ее сына сможет забрать любой добрый человек, который не погнушается ребенка еретички. Затем судьи удалились.
И снова всю ночь женщина, приговоренная к смерти, не отрывала взгляда от младенца, словно пытаясь передать ему какие-то свои неведомые мысли. Пробило шесть утра. Фауста позвала Мирти и велела ей высыпать в чашку крупинки яда. Мирти со слезами на глазах повиновалась. Служанка понимала, что ей придется остаться в живых, чтобы заботиться о ребенке.
Фауста спокойно заговорила:
— Возьмешь его и воспитаешь. Вы уедете в Париж. Я хочу, чтобы он вырос во Франции, в Париже. А когда он станет взрослым, ты расскажешь ему и обо мне, и о его отце.
— Все сделаю, госпожа! — ответила Мирти и разрыдалась.
Фауста кивнула головой и взглянула на чашку с ядом, стоявшую на столике у постели. Потом она в первый раз взяла младенца на руки и крепко прижала к груди. Ребенок проснулся, младенческие глазки смотрели прямо на мать. И тогда Фауста заговорила:
— Сын Фаусты… Сын Пардальяна… Что с тобой будет? Каким ты вырастешь? Разыщешь ли ты отца? Отомстишь ли за мать? Сын Фаусты и Пардальяна, пусть сердце твое не знает жалости, любви, сострадания — всех тех чувств, что превращают человека в раба! Я хочу, чтобы ты пронесся по жизни безжалостным метеором, воплощением самого Рока. Прощай, сын Пардальяна! Я поцелую тебя перед тем, как умереть, и пусть моя сила и гордость перейдут тебе. Сын Пардальяна, что станется с гобой?..
Она склонилась к лобику младенца, поцеловала его и тут же протянула руку к чашке с ядом. Залпом выпила Фауста содержимое и бессильно откинулась на подушки.
Фауста умерла…
Что же будет с этим ребенком? Что унаследовал он от своего великодушного рыцарственного отца? Что унаследовал от своей честолюбивой прекрасной матери? Какая жизнь предстоит сыну Пардальяна и Фаусты, ребенку, которого породили незаурядные, но такие разные люди?!..
Может, в него уже перешла злая сила Фаусты, которую она только что пыталась передать ребенку? А может, в этом младенце возродилась великая душа шевалье де Пардальяна? Две силы слились в этом мальчике в одно целое…
И, может быть, скоро мы расскажем читателям о необыкновенной судьбе сына Пардальяна и Фаусты…
Младенец, мальчик, выглядел крепким и здоровым. Его крохотные пальчики были сжаты в кулачки. Рядом с кроватью стояла служанка и любовалась малышом.
Единственное окно в комнате было забрано решеткой, почти не пропускавшей свет. Ни одного звука не доносилось до этой комнаты, хотя вокруг кипела бурная жизнь папского замка.
Эта комната служила тюрьмой. Служанка была Мирти, женщина в постели — Фауста. А ребенок — сын Фаусты и шевалье де Пардальяна.
Шпионы Сикста V арестовали Фаусту в ту ночь, когда горел Палаццо-Риденте. Ее сразу же заперли во дворце Сант-Анджело. Правда, ей разрешили не расставаться с Мирти. Служанка была всей душой предана Фаусте. Она никогда не знала другой хозяйки и считала Фаусту чем-то вроде божества. Госпожа оказалась в тюрьме — и Мирти добровольно последовала туда за ней.
Для того чтобы судить мятежницу и еретичку, Сикст собрал тайный совет. Члены совета должны были рассмотреть более двухсот вопросов. На все вопросы они единодушно ответили «да», признав Фаусту виновной. Итак, в августе 1589 года ее приговорили к смертной казни: Фаусте должны были отрубить голову, потом сжечь ее тело, а пепел развеять по ветру. Пятнадцатого августа этот приговор сообщили Фаусте, но она даже бровью не повела. Ничто не изменилось в ее величественном облике, лишь губы скривила высокомерная усмешка. Видимо, она была готова с холодным равнодушием расстаться с жизнью. Казнь должна была состояться на следующее же утро.
Когда Фаусту и Мирти отвели обратно в комнату, служившую им тюрьмой, служанка бросилась перед госпожой на колени и жалобно зарыдала:
— Ах, сударыня! Такая ужасная смерть! Что же делать…
Фауста улыбнулась, помогла девушке подняться и тихо произнесла:
— Не волнуйся, Мирти! Моя смерть будет легкой!
Фауста сняла с шеи медальон на цепочке, раскрыла его и показала служанке:
— Меня не будут пытать и мучить. Они получат только мой труп. Видишь эти крупинки? Чтобы уснуть на несколько дней, хватит и одной, чтобы уснуть навсегда, понадобятся две. А три убивают мгновенно — без боли, без страданий.
Мирти вытерла слезы и умоляюще произнесла:
— О, госпожа! Здесь у вас шесть крупинок. Если вы умрете, мне тоже будет незачем жить. Отдайте три крупинки мне, а три останутся для вас!
— Хорошо, — спокойно сказал Фауста. — Готовься к смерти, а я уже давно к ней готова.
— Я тоже, — ответила Мирти.
Фауста бросила три крупинки в одну чашку, а три — в другую. Мирти уже собралась залить немного воды, как вдруг ее госпожа смертельно побледнела. Все ее тело содрогнулось, она поднесла ладони к животу, и с ее побелевших губ сорвался крик ужаса и разочарования.
— Нет! — воскликнула она. — Нет! Я не имею права умирать.
Шесть крупинок яда были вновь положены в золотой медальон, который Фауста носила на шейной цепочке.
Всю ночь она не спала, прислушиваясь к тому, что происходило внутри нее. Она то и дело проводила рукой по животу, и на лице ее появлялось выражение изумления.
Утром, заслышав приближающиеся к их комнате шаги, Мирти разрыдалась. Она не знала, что происходит с Фаустой, и ждала скорой смерти. Судьи, стража и палач явились, чтобы вести Фаусту в пыточную камеру. Один из судей развернул пергамент и еще раз прочел смертный приговор. Вперед выступил палач, который должен был доставить осужденную к месту пыток. Но Фауста жестом приказала ему отойти и спокойно, холодно и высокомерно произнесла:
— Палач, твой час еще не наступил! Судьи, вы не имеете права убивать меня!
— Почему? — спросил тот, который только что читал приговор.
И Фауста ответила:
— Потому что вам принадлежит лишь моя жизнь, а убив меня, вы убьете двоих. Я ношу ребенка, которого вы осудить не можете!..
Судьи поклонились и вышли. Действительно, такой закон соблюдался во всех странах Европы — беременных женщин никогда не казнили. Преступниц миловали — даже против воли королей или папы римского. Но Сикст V обошел этот закон. Он добился того, что трибунал не стал миловать Фаусту, а лишь отложил казнь до рождения младенца. Этот новый приговор довели до сведения осужденной в конце сентября — она выслушала его с улыбкой.
Ребенок родился три дня назад. Все в этом крохотном существе свидетельствовало о незаурядной жизненной силе. Кричал он так, как кричат трехмесячные. Если требовал молока, то надо было немедленно удовлетворять его требования. Тюремщик каждый день приносил молоко, и Мирти кормила младенца. Служанка восхищалась и любовалась малышом.
Молчала лишь Фауста. Однако когда Мирти кончала кормить, мать приказывала положить ребенка на кровать, рядом с ней, и часами глядела на него, пока он спал.
— Посмотрите, посмотрите, сударыня, — с восторгом говорила Мирти, — уже сейчас видно, что у него будут прекрасные черные волосы… Ой, он открыл глазки! Ой, укусил меня за палец!..
Фауста не отвечала, не улыбалась, но три ночи она не спала, а неотрывно смотрела на сына. Но ни разу она не поцеловала ребенка.
На третий день к вечеру мрачная процессия снова приблизилась к двери комнаты, где были заперты Фауста и Мирти. Вошли судьи в сопровождении палача и заявили Фаусте, что она достаточно окрепла для того, чтобы завтра утром быть подвергнутой пыткам. Ее сына сможет забрать любой добрый человек, который не погнушается ребенка еретички. Затем судьи удалились.
И снова всю ночь женщина, приговоренная к смерти, не отрывала взгляда от младенца, словно пытаясь передать ему какие-то свои неведомые мысли. Пробило шесть утра. Фауста позвала Мирти и велела ей высыпать в чашку крупинки яда. Мирти со слезами на глазах повиновалась. Служанка понимала, что ей придется остаться в живых, чтобы заботиться о ребенке.
Фауста спокойно заговорила:
— Возьмешь его и воспитаешь. Вы уедете в Париж. Я хочу, чтобы он вырос во Франции, в Париже. А когда он станет взрослым, ты расскажешь ему и обо мне, и о его отце.
— Все сделаю, госпожа! — ответила Мирти и разрыдалась.
Фауста кивнула головой и взглянула на чашку с ядом, стоявшую на столике у постели. Потом она в первый раз взяла младенца на руки и крепко прижала к груди. Ребенок проснулся, младенческие глазки смотрели прямо на мать. И тогда Фауста заговорила:
— Сын Фаусты… Сын Пардальяна… Что с тобой будет? Каким ты вырастешь? Разыщешь ли ты отца? Отомстишь ли за мать? Сын Фаусты и Пардальяна, пусть сердце твое не знает жалости, любви, сострадания — всех тех чувств, что превращают человека в раба! Я хочу, чтобы ты пронесся по жизни безжалостным метеором, воплощением самого Рока. Прощай, сын Пардальяна! Я поцелую тебя перед тем, как умереть, и пусть моя сила и гордость перейдут тебе. Сын Пардальяна, что станется с гобой?..
Она склонилась к лобику младенца, поцеловала его и тут же протянула руку к чашке с ядом. Залпом выпила Фауста содержимое и бессильно откинулась на подушки.
Фауста умерла…
Что же будет с этим ребенком? Что унаследовал он от своего великодушного рыцарственного отца? Что унаследовал от своей честолюбивой прекрасной матери? Какая жизнь предстоит сыну Пардальяна и Фаусты, ребенку, которого породили незаурядные, но такие разные люди?!..
Может, в него уже перешла злая сила Фаусты, которую она только что пыталась передать ребенку? А может, в этом младенце возродилась великая душа шевалье де Пардальяна? Две силы слились в этом мальчике в одно целое…
И, может быть, скоро мы расскажем читателям о необыкновенной судьбе сына Пардальяна и Фаусты…